Текст книги "Между ночью и днем (СИ)"

Автор книги: Constance V.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Дикон решительно встал и отправился наверх, предвкушая, что найдет что-нибудь интересное. И Ворон тоже поймет, что он не впустую время тратит, а пытается чему-то научиться! Сам пытается, а не потому, что Ворон сказал нужные книги найти.

Дверь открылась бесшумно, толстый ковер глушил звук шагов, свечи на столе тихо потрескивали. Дикон вошел внутрь и замер. Меньше всего он надеялся увидеть здесь Катари.

Катари Ариго со старшим братом, Ворона и Придда. Младшего.

Жермон и Валентин сидели спиной к двери и не видели Дикона, да и остальные тоже заметили его не сразу – глаза Алвы были прикрыты, а Катари сидела, опустив голову. Но это была она! Живая!..

– Монсеньор, – голос Валентина был тусклым даже для Придда, – мне кажется, вы ошибаетесь. Джастин не хотел мстить, но…

Как говорил Удо во сне этой ночью? Речь шла о чем-то давнишнем, о чем следует знать Валентину и некому Герману, пока Спрут не запутался в своих щупальцах окончательно. Закатные твари, так Удо имел ввиду Жермона Ариго?! Но при чем тут Валентин? И Катари?!

Спрут приносил Катари цветы, она ему нравилась. И сейчас, наверняка нравится. Только шансов у него гораздо больше, чем у Повелителя Скал. Или нет?

– Ричард, выйдите вон, – произнес Алва не открывая глаз, – а в следующий раз – стучите. Мне казалось, этим азам учат в раннем детстве.

Леворукий, сейчас только выволочки на глазах у Катари не хватало! Конечно, он сам виноват, что вошел не постучав, но кто ж знал, что тут кто-то есть!

– Извините, я думал, что тут никого не будет. Хуан сказал, что вы в кабинете.

Катари подняла на него глаза, болезненно поморщилась и тут же отвернулась. Не простила. Отступила, согласилась не обвинять в нападении, но не простила.

Дикон плохо помнил, как вышел из библиотеки и оказался сидящем на ступенях лестницы. Алва разозлился не на шутку, но дело даже не в этом… Кем бы ни была Катари, он ее все еще любил. А она его – нет. Доказать ей, что он не болван и не глупец, он еще смог бы, но убийства она не забудет.

– Снова вы?!

Валентин едва успел остановиться, иначе они оба покатились бы по лестнице кубарем. Но чтобы Спрут несся по ступеням так, словно за ним Изначальные твари гнались? Джастин, более живой и веселый, чем его неумерший брат, еще был бы на это способен, но Валентин? И чтобы в его голосе было столько ярости?

Джастин! Наверняка речь шла именно о нем! В Лабиринте Алва говорил, что ту картину заказал именно Ги Ариго – брат Жермона и Катари. А ведь он и старшему брату что-то подобное мог подстроить… Никто ведь толком не знает, почему Жермона вышвырнули из дома. Все сходится. Просто Ариго оказались не такими подлыми, как Придды, хоть и такими же глупыми – поверили в ложь о старшем сыне, но убить его не смогли.

– С дороги, – произнес Придд уже привычно-безликим тоном, – вы мешаете мне пройти.

Разумнее было бы отойти в сторону, уступить и смолчать, но Дикон не выдержал:

– Вы говорили о Джастине?

– Это не ваше дело.

– Речь шла о письме Катари, да? И о картине?

– Это не ваше дело.

„Ты забыла, что говоришь не с Феншо и не с Окделлом. Я смотрел на тебя, когда ты заканчивала письмо, а потом доставил запечатанную тобой смерть.“

– Его диктовал Штацлер! Или вообще сам написал! А картину заказал Ги, Катари тут не при чем!

– Это не ваше дело, Окделл.

Говорил Валентин презрительно и спокойно, как когда передавал его Карвалю на Кольце Эрнани. Только на этот раз Придд смотрел ему в глаза. С ненавистью.

Раздались шаги. Катари и Жермон. Придд отошел в сторону, Дикон тоже посторонился, пропуская обоих Ариго. Он хотел извиниться, сказать хоть что-то, пока еще она не ушла, но не смог выдавить ни слова – Катари смотрела сквозь него, словно Дика Окделла на лестнице не было, а был только Придд, которому она кивнула на прощание. И который на кивок не ответил. Значит, и не любил ее вовсе!

Ариго вышли из дома, Валентин собирался уйти следом, но Дикон придержал его за плечо:

– Мы не договорили, герцог.

– Мне с вами разговаривать не о чем. А если вы запоздало обеспокоились судьбой Катарины Оллар, смею вас уверить – я не Окделл и на женщин с оружием не кидаюсь.

Очень хотелось со всей силы вмазать по этой бледной физиономии кулаком, именно так как ударил когда-то Эстебана. Как учил Ворон… Но Ворон обо всем наверняка узнал бы – или Спрут нажаловался бы, или слуги. И Ворону бы это не понравилось. Он наверняка еще раз сказал, что Придд всего лишь напоминает факты. Даже если они звучат оскорбительно.

– Вы правы, – произнес Дикон, с трудом сдерживая злость. Если он не сможет сдержаться сейчас, то пиши пропало… – Насчет женщин. Уверен, вы многому научились у брата. А он – от Алвы.

От неожиданности Дикон пропустил удар и едва не упал. Вот ведь спрутья натура – нападать исподтишка, когда собеседник не ждет нападения! Дикон ответил ударом в нос, они сцепились и кубарем покатились с лестницы. Дрался Спрут хуже, чем фехтовал – похоже, этому Алва его брата так и не научил, в отличие от Дикона. Но был не слабее, да и злости в нем было ничуть не меньше. Злости и ненависти, холодной, приддовой, мерзкой. И несправедливой.

Он ведь был с этим мерзавцем предельно вежлив, пытался объяснить про Катари и даже проглотил оскорбление, признал его правоту и… и получил кулаком в лицо! Да как Ворон такому человеку доверять может?! Придд же предаст и не заметит! Может Джастин и был другим, но не Валентин. Этот – такая же скользкая гадина, как и все Придды! Окделлы могут ошибаться и делать глупости, но на подлость они не способны, в отличие от Приддов. Не попытайся Эктор Придд захватить власть, еще не известно, правили ли бы в прошлом Круге Оллары!

Слепая ярость схлынула так же быстро, как накатила, стоило только услышать раздраженный окрик:

– Ко мне в кабинет. Оба.

========== Глава 22 ==========

Алва был разозлен, и это пугало Дикона не на шутку – он же в самом начале четко и ясно сказал, что перед Спрутом следует извиниться. А как перед ним извиняться, если он мало того, что оскорбляет, так еще и в драку лезет?!

– Из-за чего вы сцепились?

Тон спокойный, а взгляд – словно готов прибить на месте, Дикон едва сдержался, чтобы не шагнуть назад. Алве сейчас только спрутьх взбрыков не хватало. И что тут ему ответишь? Подрались из-за того, что Спрут сволочь?! И ведь молчит, как трус последний. Одно слово – Придд. А Джастин – это исключение.

Алва скрестил руки на груди и спросил уже с явным раздражением.

– Хорошо, задам вопрос иначе: кто начал драку? На это вы ответить в состоянии.

– Драку начал я, – подал голос Придд. Рожа спокойная, голос почти что безразличный. Лжец, хоть и не соврал сейчас – как исключение. Лжец и трус – понимает, что лучше самому сознаться, чем если правду расскажет Дикон.

– И почему вы полезли в драку?

– Извините, монсеньор, но это я с вами обсуждать не буду.

Конечно, что тут обсуждать, если набросился ни с того, ни с сего. Проще сказать непререкаемым тоном, что отказываешься объяснять свою подлость…

– Хорошо, – процедил ему в ответ Алва.

Это „хорошо“ не обещало ничего хорошего. Ровным счетом ничего.

– Ричард, из-за чего началась драка?

Дикон кинул взгляд на Придда. Тот смотрел то ли прямо перед собой, то ли в никуда, словно происходящее его никак не касалось. Только губы побелели. Значит, трусит. Знает кошка, чье сало съела…

– Она началась на ровном месте, эр Рокэ.

– Прекрасно. Валентин, вы с этим согласны?

– В полной мере.

Ну хоть тут не солгал! Да и поздно отпираться!

– В таком случае, Ричард, опишите мне это ваше… ровное место. Поподробнее.

Алва задал вопрос Дикону, а смотрел на Придда, который все еще пытался казаться спокойным. Хотя кулаки и сжал.

– Когда Катари с братом ушли, он попытался меня оскорбить, заявив, что он не Окделл и на женщин с оружием не кидается. Я сдержался. Потому что вы сказали, что я должен извиниться перед этим мерзавцем за прошлую дуэль. Я ему вежливо ответил, что он прав и что он наверняка многому научился у Джастина. А тот – у вас.

– Это все?

– Да, эр Рокэ.

– Валентин?

– Да, монсеньор. Герцог Окделл обрисовал все очень подробно.

Вот же скотина бледная! Даже в своих подлостях расписывается так, словно великое одолжение всеми миру делает и геройствами хвастается. Эктор Придд наверняка был точно таким же.

– Хорошо. Ричард, чему именно Валентин научился у брата и чему именно Джастин научился у меня?

– Судя по его действиям, ничему, эр Рокэ. Я ошибся. Мне следовало говорить только о Джастине.

Спрут метнулся к нему так быстро, что Дикон едва успел уклониться от удара. Они бы наверняка снова сцепились в рукопашной, но Алва крепко схватил Придда за локти – вывернуться тот уже не смог.

– Мне казалось, вы умеете держать себя в руках, Валентин, – произнес Алва, встряхнув Придда как нашкодившего котенка.

– Мне казалось, вы были Джастину другом, герцог, – ответил тот тусклым голосом.

Дикон аж задохнулся от возмущения. Да как этот слизняк смеет так разговаривать с эром Рокэ?!

– Ричард, вы не ответили на мой вопрос. Чему именно Джастин у меня научился на ваш вгляд?

– Эээ… Многому. Тому же фехтованию. Но в разговоре со Спрутом я имел ввиду несколько другое. Насчет женщин и вообще…

Слизняк дернулся, но Алва держал крепко.

– Подробнее, Ричард.

– Ну… Тогда, в Лабиринте, вы показали мне свое воспоминание. Про предательство, женщину, Рамиро… Думаю, вы Джастину это тоже показывали. Или рассказывали. И про вашу месть тоже. Ну и что вы вообще насчет всего этого думаете. Я уверен, что в этом на Джастина повлияли именно вы.

– Потрудитесь изъясняться более четко.

– Про воспоминание, эр Рокэ?

– Про ваши выводы, кошки вас раздери.

– Я думаю, вы говорили Джастину, что считаете неправильным воевать с женщинами. Даже если они последние дряни. Даже если прежде эту женщину очень любили, а она предала и оказалась мерзкой тварью, то мстить все равно лучше иначе, не убивая и не делая ничего в этом духе.

Лучше дать понять, что она для тебя ничто, словно тебя не оскорбило ее предательство, словно тебе непочем, словно ты плевать хотел на все это и даже рад, что судьба тебя вовремя оградила от такой женщины. Вот.

Ворон молчал, и Дикон решил на всякий случай пояснить свою мысль:

– Джастин говорил, что даже вторая смерть лучше мести.

– Вы даже в этом рылись, Окделл? – произнес Спрут глухо. – Ну вы и свинья…

Дикон в ответ гордо улыбнулся:

– Трус оскорбить не может. Кажется, вы сами это утверждали.

– Ричард, кто вам говорил об этих словах Джастина Придда? – Алва начисто игнорировал их перепалку, но Спрута не отпускал.

– Он сам и говорил. Я не совсем понял, что он имел в виду под „второй смертью“, но выходцы всегда говорят странно и…

– Джастин не выходец, – перебил его Спрут глухим голосом.

Дикон пожал плечами:

– На обычный сон это похоже не было, скорее именно на то, как выходцы появляются. Только мы почему-то были в лесу. Там было холодно, но он не мерз, хотя на нем была только рубашка, брюки, холодные сапоги, перемазаннные в земле, и мундир тьента.

Спрут снова дернулся. Дикон вдруг подумал, что не держи Алва этого мерзавца, драка закончилась бы не в его пользу – Придд смотрел с такой ненавистью, с которой не дерутся, а убивают.

– Кстати, он просил передать, что Удо сожалеет, что ваша встреча вышла столь короткой, но ничуть не сожалеет, что все закончилось именно так, как закончилось. И что Джастин рад, что вы все запомнили и смогли сделать правильно. Даже если вы мне омерзительны, не передать сказанное было бы неуважением прежде всего к Джастину.

– Ричард, он не выходец, – Алва опрустил Спрута и отошел к креслу, сел в него и прикрыл руками глаза. – Возьмите на секретере вино и разлейте. Бокалов там достаточно.

– Да, эр Рокэ, – ответил Дикон вслух. Про себя же он зло выругался – Алве сейчас только этих их стычек со Спрутом и не хватало, чтобы того за шкирку держать…

Он протянул бокал Алве, поставил на столик кувшин с вином и пустой бокал для Спрута – сам нальет, не маленький.

– Ричард, это невежливо.

Закатные твари! А оскорблять – вежливо?! Но не спорить же с Алвой…

Дикон наполнил третий бокал и со злой усмешкой протянул его Спруту:

– Ваше вино, герцог.

– Благодарю.

И ведь не прошибешь ничем. Нет, Джастин точно из другого теста – на человека похож, а не на спрута.

– Ричард, вторая смерть в данном случае – это смерть выходца, отказ от возможностей и особенностей того состояния. Выходцы являются к тем, кто виновен в их смерти, а так же к близким людям, и могут увести их с собой. По сути – убить. Отказаться от убийства того, кто виновен в их смерти, они могут лишь ценой собственной смерти. Для этого требуются определенные действия. Джастин просил о них Валентина, Валентин выполнил его просьбу. Эти же знания помогли ему остановить Удо Борна, когда тот хотел увести одну девушку, приняв ее за господина Альдо.

– Но Джастин же не призрак? – удивился Дикон и добавил еще удивленнее: – И зачем Удо уводить Альдо? Альдо выслал его из Талига за дело. Если уж кто-то и виноват в смерти Удо, так это тот, кто его отравил. Или я. Это я его разбудил. Я не знал, что будить нельзя…

– Выходцы не лгут, – отрезал Придд.

– Но они могут ошибаться! – горячо возразил Дикон. – Если Удо хотел увести какую-то девушку, то мог ошибиться и насчет Альдо! Причем не просто „мог“, а именно ошибся!

– Ричард, вы заблуждаетесь. Выходцы не лгут. И не ошибаются в том, кто именно их убийца. Удо принял гоганскую девушку за Альдо лишь потому, что для его защиты использовалась гоганская магия.

– Гоганская магия?! Но это чушь какая-то, Альдо бы никогда на такое не пошел…

Алва досадливо поморщился:

– Спросите Робера. Он знает больше деталей. Девушку эту вы знали под именем баронессы Сакаци.

– Но… Эр Рокэ! Альдо не мог убить Удо! Понимаете, не мог! Да, он сделал много нехорошего, но это… Это сделал кто-то, кто уже однажды пытался отравить Альдо и принцессу Матильду, только в первый раз погибла собака. Во второй раз Альдо тоже повезло, что он не выпил отравленный тюрэгвизэ и что сообразил не будить бабушку!

Алва иронично скривил губы и покачал головой. Молча. Придд задумчиво разглядывал вино в своем бокале.

– Эр Рокэ, это было покушение на Альдо, я уверен! Он бы никогда не стал… так. Он по-честному отпустил Удо, а отравитель боялся, что тот проболтается, вот и…

Алва не ответил. Ответил Придд.

– Я думал, что вы убили Удо по приказу господина Альдо. Что ж, выходит, вы убили его по незнанию. Очень в вашем духе…

– Да что вы понимаете! – Дикон вскочил, готовый кинуться на Спрута, но Ворон тут же его одернул ледяным:

– Мне теперь вас держать, чтобы драки не было?

– Я Спрута не оскорблял! А он меня – постоянно!

– Ричард, вы просто не задумываетесь о том, как звучат ваши слова. Для вашего возраста это непозволительно. Что же касается Валентина – он прав. Это вполне в вашем духе, совершать поступки один хуже другого исключительно потому, что верите в какую-то чушь и не замечаете очевидного.

– Но, эр Рокэ…

Ворон прикрыл глаза, не желая отвечать, и Дикон тяжело вздохнул, надеясь, что терпения все-таки хватит.

– Эр Рокэ, я там был. Альдо не подходил к тюрэгвизэ, тюрэгвизэ уже была отравлена. И Матильда пила на глазах внука. Понимаете, это не мог быть Альдо!

– Не понимаю.

– Альдо не стал бы рисковать жизнью Матильды и остальных людей лишь для того, чтобы щелкнуть зарвавшегося Удо по носу!

– Зарвался там исключительно ваш господин в белых штанах.

– Герцог, если вас не затруднит, поясните мне свои выкладки, – Придд выглядел почти-что задумчивым, – вы считаете аксиомоами следующие высказывания? Первое: господин Альдо не стал бы рисковать ни чьей жизнью. Второе: господин Альдо не мог отравить тюрэгвизэ до того, как Матильда решила ее выпить с Удо Борном на прощание. Третье: Если бы господин Альдо отравил тюрэгвизэ, то он сказал бы всем, кроме Борна, поставить стаканы на стол. Верно?

– Да! – выпалил Дикон с возмущением, но тут же осекся.

„Мевен, мы понимаем, у вас не было выбора. Поставьте стакан и отправляйтесь исполнять свои обязанности, у вас их достаточно.“ Это же были слова Альдо. Сюзерен был тогда вне себя, но старался говорить спокойно…

– Вы что-то вспомнили, Ричард? – усмехнулся Алва.

– Альдо не стал пить сам. И сказал Мевену не пить. Это звучало как выволочка – гимнет-капитану не пристало пить, когда он на службе.

Это не мог быть Альдо. Просто не мог и все. Альдо мог желать смерти Алве, мог даже опуститься до того, чтобы содержать Алву в нечеловеческих условиях, мог приказать убить подлого Фердинанда и… Но рисковать жизнью Матильды? Он же ее любил! Пусть она его и не понимала, то и дело возмущалась и пыталась его воспитывать, но…

– Эр Рокэ… – Дикон не узнал свой голос, настолько хрипло тот прозвучал: – Матильда все поняла и поэтому сбежала? Или… она ведь жива, правда?

– Да, принцесса Матильда уехала именно поэтому.

Дикон обхватил себя руками – стало неожиданно холодно. Альдо… Ну как же так?! Как он мог? И зачем?!

– Насчет другого вашего вопроса, Ричард. Джастин не призрак. Он сказал Валентину, что нужно сделать, чтобы выходец не смог увести своего убийцу и, так сказать, упокоился. Он не хотел мстить, хоть и не сказал, кого именно пытается спасти вопреки предательству. Сейчас он решил, что Валентину нужно знать правду. Об этом мы и говорили, когда вы так бестактно вломились в библиотеку.

– Извините, эр Рокэ.

– Мне ваши извинения не к чему. В данном случае вы задели исключительно моих собеседников.

Дикон насупился, но ничего не ответил.

– Если упокоить выходца, – продолжил Алва как ни в чем не бывало, – он умирает окончательно. За исключением одного варианта – если он еще не успел никого увести за собой и если он сам, добровольно, отказывается и от мести, и от жизни с холодной кровью. В этом редком случае наступает не смерть, а иное состояние, не имеющее отношение ни к миру мертвых, ни к миру живых и бодрствующих. Скорее, нечто пограничное. Джастин, равно как и Удо, может приходить только к тем, кого знал, и только во сне. Зато может повлиять на то, какая местность будет сниться.

– Но мне он снился! Уже второй раз. А я его не знал при жизни.

– Что поделать, Ричард, – Алва оскалил зубы в усмешке. – Сначала вы поселились в моем доме, а теперь еще и по моим снам бродить стали.

Дикон покраснел:

– Я не нарочно.

– Догадываюсь.

– Монсеньор, вы часто видите моего брата?

Надо же, а у Спрута бывает и вполне живой голос.

– Чаще всего Джастин приходил ко мне тоже в Багерлее. Тогда это было, – Алва улыбнулся, – именно что как глоток свежего воздуха. Во всех смыслах. Но у него на такие встречи уходит много сил. А почему вы сами об этом Джастина не спросили?

– Я не хотел задавать много вопросов. Чтобы он не перестал приходить. Но он все равно перестал. Вскоре после того, как я не вывез вас из Олларии.

– Полагаю, он решил, что мне его общество нужнее. Он не мог сниться и в Нохе, и на севере – слишком большие расстояния, а на перемещение ему так же требуется и время, и силы. Но я уверен, что он вас обязательно навестит в ближайшее время.

Дикон чувствовал себя в этом разговоре третьим лишним, и от этого было немного обидно.

– В Багерлее он мне снился часто, – невпопад произнес Придд. – Он мне был тогда действительно очень нужен.

– Не сомневаюсь. Джастин был рад тому, что может вас поддержать. Останься он выходцем, у него этой возможности не было бы. Он мне это говорил. Позже.

Алва встал, чтобы наполнить свой бокал.

– Валентин, будете еще?

Придд молча кивнул, Дикон хотел было мысленно возмутиться, что Алва предложил только лишь Придду, посмотрел на свой бокал и только сейчас заметил, что тот почти полон.

Дикон сделал большой глоток. Алва и Придд молчали.

Может, Алва прав, что Спрут понял слова о Джастине как-то не так? Дикон перебирал в памяти сказанное, но не мог ни к чему придраться. Это же как надо думать, чтобы все исказить и воспринять оскорблением?! Но с другой стороны, во время дуэли он наговорил Придду много лишнего. В том числе и о Джастине.

– Эр Рокэ, я был не прав. Приношу мои извинения.

Леворукий, это должен был сказать он Придду, а не Придд Алве!

– Вы правы, – продолжил Спрут, – я потерял самообладание и вел себя непозволительно. Этого больше не повторится. Кроме того, я погорячился, выразив сомнения в том, что вы были Джастину другом. Но я ошибся и в другом. Вы не были другом Джастину, вы ему другом и остались. Извините.

Алва кивнул и отсалютовал Придду бокалом.

– Мои извинения, герцог Окделл. Я неверно истолковал ваши высказывания. Мне жаль.

Жаль Спруту ничего не было – в этом Дикон не сомневался. Как не сомневался и в том, что Придд действительно неверно его понял.

Он пожал плечами:

– Взаимно. Я допускаю, что должен был высказываться более развернуто. В любом случае, я не хотел сказать о Джастине ничего плохого. И я сожалею, что год назад наговорил вам о нем всякий вздор.

Придд отсалютовал бокалом, повторяя жест Алвы. Дикон ответил. Подобие мира было восстановлено.

========== Глава 23 ==========

Поручений от Ворона на следующий день было немало, но вот поговорить с ним наедине никак не удавалось – утром в доме объявился Марсель Валме и нагло завладел всем свободным временем Алвы. Даже обедали и ужинали они в кабинете, вдвоем – виконт рвался обсудить что-то наедине, Ворон не был против. Герард отпросился до завтрашнего утра, чтобы помочь матери обустроиться, и к вечеру Дикон чувствовал себя в доме Алвы совершенно лишним. Да и в Олларии тоже. Но в Надоре вряд ли будет лучше.

„Я надеялся, что из вас вырастет что-то приличное, отличное от зверя на вашем гербе. Но что выросло, то выросло. И ваш отец, и неприкаянный Алан делали глупости и вредили Талигу, но мерзавцами они не были. Поэтому я в вас и просчитался.“

Можно доказать Ворону, что он не ошибся – как не ошибся, когда дал шанс Герарду, которого не брали в гвардию, и Моро, которого собирались убить. Но это не изменит главного – он тут никому не нужен, а в Надоре – тем более. Ворон его скорее терпит, чем рад его присутствию. А он делает ошибку за ошибкой. Конечно, с Приддом они в результате вроде бы даже помирились, но вряд ли Алва был рад их растаскивать за шкирки.

Дикон хотел думать о Придде, Герарде, Моро, Марселе с его идиотской псиной – о чем угодно! – лишь бы не вспоминать Альдо. Выходцы не лгут, но лучше бы уж лгали именно они! Наверное, Матильде было тоже тошно – она любила внука, пусть даже и вела себя порой не как подобает принцессе, но ведь любила и пыталась его спасти, в том числе от самого себя. А сюзерен ее едва не отравил. Судя по всему, дважды.

И где не копни – всюду ложь. И смерть. Что в Альдо было подлинного, кроме желания править? Зачем было верить его словам? Да, они были красивые и… приятные. Альдо говорил об исключительности эориев и их божественной природе, а оказался… лживой тварью он оказался и больше ничем! Неспроста лиловоглазая Изначальная тварь в Лабиринте приняла его облик, неспроста. И ведь он тогда ради этой твари снова предал Ворона – в страшно подумать какой по счету раз. Бросить человека, который ослеп по твоей вине, но спас тебя от Занхи и принял на себя вину за совершенное тобой преступление – куда уж гаже?.. Пусть это было лишь видение, но Ворон в нем был настоящий, такой, какой он на самом деле есть. Ворон никогда бы не сознался в том, что ему нужна помощь, Ворон сказал бы именно то, что сказал тогда: „Идите или оставайтесь. Для меня это ничего не изменит.“

„Ты мне нужен, Ричард Окделл, мне и нашей анаксии, и это не шутка. Твой долг – перешагнуть через жалость к тому, кого она лишь оскорбляет“.

Альдо, Альдо, чем же ты отличался от жуткой лиловоглазой твари, если твое отражение говорило так же, как и ты при жизни? Говорило то, что хочется слышать. И то, в чем нет ни слова правды. До чего же глупо было думать, что, оставшись с эром, он навяжет ему жалость и тем самым вынудит его есть, спать, бриться… Ворона нельзя заставить делать то, что ему не по нраву, да и как можно говорить о жалости, когда Алва на Дороге Королев ориентировался во сто крат лучше него, зрячего?! Говорил бы Герард о жалости? Нет, он просто делал бы то, что должен. И постарался бы сделать все так, чтобы Алва жил так, как жил прежде.

„Выше голову, Надорэа, ты Повелитель Скал или спрут без чести и костей? Мы отправимся в Гальтары и возьмем то, что принадлежит нам по праву!“

По праву все принадлежало Алве. И Дикон это знал, знал с того проклятого момента, когда по приказу Альдо разрушили усыпальницу Франциска Оллара. Но тварь била наверняка, по гордости – так сладко было чувствовать себя Человеком Чести, великим Повелителем Скал, эорием, от которого зависит будущее Золотой Анаксии… И так больно слушать и вспоминать то, что говорила Синеглазая. Эориев отличает от обычных людей не власть, их сила говорить со стихиями – это лишь обязательства и долг. Обязательства и долг, за нарушение которых приходится платить и платить страшно.

Тварь била наверняка, сравнивая его с Приддами – сравнивая в пользу Дикона! Но Валентин на суде был на стороне справедливости, да и вчера показал себя далеко не мерзавцем, хоть неприязнь к Окделлам его и не красит. Джастин же, тем более, не успел наломать дров при жизни, а после смерти пытался поддержать Ворона, как мог. „Чаще всего Джастин приходил ко мне тоже в Багерлее. Тогда это было именно что как глоток свежего воздуха. Во всех смыслах.“ Во всех смыслах… Робер говорил, что Алву держали в комнатах, где от жары и духоты свихнуться можно было. Да и от всего остального можно было сломаться – Фердинанд оказался тряпкой, а Альдо… Альдо оказался таким, каким и считал его Ворон прежде.

Дикон поднялся к себе в комнату, но сон не шел. Когда-то давно Ворон говорил ему, что он делает что-то хорошее только случайно. Или это все-таки был дух Рамиро Вешателя? Или его собственная совесть? Тогда он попытался забыть эти слова, сосредоточившись на другом, а они и были самым важным.

„Вы думаете, что спите или бредите, но в этот миг бодрствуете и ненароком совершаете что-то достойное. Вам кажется, что вы мыслите, но эти мысли никогда не были вашими… Ваши любовь, ненависть, верность – сны. Чем раньше вы проснетесь, тем лучше“.

Если бы только Ворон-Рамиро был прав до последней буквы – если бы только можно было однажды утром взять и проснуться в прошлом, когда он еще не совершил ничего страшного. Например, в тот день, когда эр Август дал ему перстень с ядом. Проснуться и понять, что все было лишь гадким сном, что Надор цел, Удо жив, а Ворон не считает его предателем…

Но Ворон-Рамиро имел ввиду совершенно другое – что Дикон принимает на веру то, от чего нужно бежать, сломя голову, и что он предает и бежит от тех, кому нужно быть верным до последней капли крови.

Он лег и накрылся с головой одеялом, чтобы поскорее уснуть, но сон не шел. Стоило прикрыть глаза, как вспоминались видения о камнях и воде – как Скалы мстили Надору за его предательство, как неслись в злой бешеной пляске камни, как мертвая соленая вода забирала в себя жизни тех, кто не был ни в чем виноват.

Дикон понял, что этой ночью уже не уснет. Было тоскливо и муторно, как когда он только узнал о крушении Надора, если не хуже. Тогда он считал себя непогрешимым и жертвой, теперь… А теперь его „разбудили“. Только поздно.

Сегодня тоже Шестнадцатая ночь – после Излома. Ночь расплаты.

Он оделся и вышел из комнаты. Герард, как назло, у матери, иначе можно было бы его разбудить и… ну хоть о Дидерихе поговорить, что ли. Все что угодно, только не эта давящая ночная тишина. Дикон уже собирался подняться в библиотеку, как увидел, что в кабинете Алвы еще горит свет. Он подошел к неплотно прикрытой двери, но постучать не решился. Алва спросит, зачем он пришел к на ночь глядя, а сказать в ответ нечего.

Дверь распахнулась так неожиданно, что Дикон вздрогнул.

– С чем пожаловали? Хотите исповедоваться в очередной драке или пригласить меня на дегустацию яда? Оружия при вас нет…

Дикон вспыхнул и сделал шаг назад. Ворон шутил, конечно же шутил, но ведь несколько лет назад было то же самое. Или почти то же.

„Юноша? Что стряслось? Вы спрятали в моем доме еще парочку святых? Вы смотрите так, словно у вас за пазухой парочка ызаргов. Вы проигрались? Получили письмо из дома? Увидели привидение? Затеяли дуэль с десятком гвардейцев?“

– Эр Рокэ…

– Заходите, – Алва пожал плечами и ушел вглубь комнаты, к камину.

Тогда было то же самое. Разбросанные по полу бумаги, шкуры у камина…

– Раз вы пришли, налейте мне вина.

Открыть бутылки „Черной крови“ и перелить вино в кувшин было легче, чем выдавить хоть слово. Если бы можно было просто молчать, как прежде, в Лабиринте! Алва проглядывал бумаги и не обращал на него внимания, от этого было споконее и легче, но страх не отступал, свернулся в липкий комок на дне желудка и не спешил таять.

– Ну что вы там застряли, Ричард? Перстень заклинило?

– Нннет… эр Рокэ, клянусь, я…

– Ну так наполните мой бокал, налейте себе и выкладывайте, что там у вас стряслось.

Наклонить кувшин, чтобы темная струя полилась в бокал алатского стекла, протянуть Ворону. Наполнить второй бокал. Как просто действовать и как сложно говорить!

Алва осмотрел вино на свет от огня в камине и поставил рядом с собой на пол. Дикон залпом выпил половину своего бокала и сжал его крепче – пальцы начинали подрагивать.

– Мне страшно, – произнес он прежде, чем сообразил, что именно сорвалось с языка.

– И вы пришли услышать от меня сказку на ночь? Странно, вы вроде бы большой мальчик, да и грозы сегодня нет. Метель, и та, еще утром утихла.

– Нннет… Извините, я лучше пойду.

Дикон так же залпом допил свое вино, поставил бокал на секретер и направился к двери.

– Ричард, что происходит? Когда вы заявились ко мне с подарком от вашего эра Августа, вы и то спокойнее выглядели, – Алва пригубил вино и чуть усмехнулся.

– Эр Рокэ, оно не отравлено.

– Я заметил. Но это не ответ на мой вопрос.

– Я… я не знаю, что ответить. Мне просто страшно. Понимаю, это звучит глупо и нелепо, но…

– Чего именно вы боитесь?

– Что?

– Чего именно вы боитесь? Привидений, выходцев, смерти?

Дикон поежился и глубоко вздохнул. Алва медленно пил вино и ждал.

– Ночи расплаты. Сегодня шестнадцатая ночь после Излома. Я хотел бы верить, что клятву холодной крови приняла именно Оставленная. Я чувствую, что что-то происходит, но не могу понять что. Тогда я тоже чувствовал. Я напился у Марианны, как… как свинья. А в это время Надор… Эр Рокэ, наверное, сейчас уже поздно думать и советоваться. Все нужно делать вовремя, а я вечно… Если бы меня убили в любой из пятнадцати дней после того проклятого суда, Надор бы уцелел. И я не знаю, что рухнет сейчас.

Он наполнил свой бокал и только тогда вспомнил, что начинать нужно было с эра. Ворон сделал вид, что не заметил.