Текст книги "Между ночью и днем (СИ)"
Автор книги: Constance V.
Жанр:
Фанфик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
– Ты совсем передумал просыпаться? Соберано сказал, что сегодня мы должны быть у него очень рано.
Дикон протер глаза. За окном еще не рассвело. Дом Алвы, уютная спальня, прыгающий огонек свечи в руках Герарда – в коридоре сквозняк. Пора вставать. А следующая ночь еще не скоро.
*
Днем все было почти хорошо. Если не считать стычки с Хуаном. Нахал посмел не уступить ему дорогу, они столкнулись. Кэналлиец извинился, но таким тоном, каким только проклинать до четвертого колена. Или даже до восьмого.
Ближе к вечеру приехала госпожа Арамона, дом наполнился веселым шумом – слуги переносили вещи. К слову сказать, вещей у матери Герарда с собой было не так уж и много, но кэналлийцы все равно умудрились развести гам на ровном месте. Герарду было от этого весело, а Дикон чувствовал себя совершенно лишним.
Самое время поехать к Роберу и разговорить его о Катари и о своем отце – наверняка он услышит от Робера что-нибудь обнадеживающее и увидит хоть какую-то зацепку, чтобы поверить, что Катари еще сможет когда-нибудь простить и полюбить его.
Но вышло иначе. Робер пытался перевести разговор на другое, а когда не вышло, попросил принести шадди. Горькую мерзость, которую и сахаром не превратить во что-то пристойное – морисский орех и есть морисский орех. Как раз в тон разговору. Робер говорил невесело, впрочем, все разговоры с ним в последнее время выходили невеселыми. Последние пару лет.
– Я не хочу тебя разочаровывать, но придется. Катарина знала твоего отца, я – нет, да и ты сам – не знал. Ты был слишком маленьким, чтобы понимать хоть что-то, а Катари тоже понимала все не сразу и сочувствовала ему, но она запоминала. И поняла все годы спустя. Она считает, что твой отец всю жизнь любил лишь самого себя и считал себя едва ли не воплощением Святого Алана. Он видел себя спасителем Талигойи и рыцарем без страха и упрека, но при этом обманывал и не замечал этих обманов, принимал их как должное. Хуже того, он считал обманутым себя. Катарина говорит, что ты на него очень похож – и лицом, и характером. И это ее пугает. Пугало. До того, как ты на нее напал. Теперь она просто не хочет тебя видеть.
Робер говорил, а Дикон молча слушал. Задавать вопросы не хотелось, а что-то комментировать было и вовсе бессмысленно. Сам хотел этой беседы – вот и получай. Если уж Робер решился передать эти слова, то уверен, что они правда. Неприятная, больная, но правда.
Катари много чего говорила прежде. И как увидела Эгмонта Окделла, и как восхищалась им, как надеялась, что ее будущий муж – именно он. Насчет последнего она наверняка лгала, но все остальное могло быть полуправдой. А вот Эпинэ она бы про Эгмонта лгать не стала. Да и про то, что не хочет и видеть Ричарда Окделла – тем более.
Но гаже всего было то, что Робер сказал под конец разговора:
– Я надеюсь, что Катарина ошиблась в одном: ты сумеешь измениться и не будешь таким, как она описала Эгмонта Окделла.
Не „не станешь“, а „сумеешь измениться“ и „не будешь“. Робер не уверен, был ли отец Ричарда таким, как описала его Катари, но согласен, что таким стал сам Ричард. И от этого было мерзко.
Дикон едва сдержался, чтобы не выпалить в ответ что-то уничижительное, лишь распрощался холодно и зло. Ссориться сейчас с Робером нелепо, но и скрыть обиду невозможно.
Он вернулся домой, вернее, в дом Алвы, и тут же поднялся к себе. Спускаться к ужину не хотелось, видеть радостную физиономию Герарда – тоже, а его мамашу – тем более. Она наверняка думает о нем то же самое, что думала Айри. И ненавидит его за суд над Вороном, за рухнувший Надор, за погибших… но она – не Айри, вслух не скажет. Будет молчать и смотреть, как смотрят вечные камни. Хотя с превеликим удовольствием размазала бы его по земле.
А ведь он и вправду считал себя „спасителем Талигойи и рыцарем без страха и упрека“ – и когда они захватили Олларию, и когда судили Алву, даже когда он ехал в разрушенный уже Надор. И тоже считал себя воплощением Алана. Правильно считал, наверное. Алан убил человека, который спас его сына от разъяренной толпы. Убил потому, что не слушал и не слышал, и, что самое страшное – не понимал ни кошки! Вот и он сам… такой же.
Они все – и выходцы, и Робер с Катари, и Рамиро-Ворон говорили ему одно и то же: что он смотрит и не видит, спит и не замечает того, что вокруг, верит нелепым выдумкам и не замечает правду. Твердо и непоколебимо не замечает.
Как не замечал Алан. Как не замечал Эгмонт… А Ричард Горик наверняка замечал. И дети Ларака тоже. Наль точно замечал. И трусом он не был. На военную карьеру он не годился, но вот Повелитель Скал из него вышел бы гораздо более надежный – он бы ни за что не клялся ради красного словца. И не предал бы. Не позволил бы Надору рухнуть. Но Наль в Рассвете, а он… в Олларии. В доме Рокэ Алвы. То ли порученец, то ли приживал.
Дикон лег и погасил свечу. Герард как-то пошутил, что если считать котят, прыгающих через корзинку, уснешь быстрее.
Через корзинку котята прыгать не хотели ни в какую, они прыгали внутрь и исчезали. На второй сотне котята превратились в булыжники, тяжелые и гладкие. Они падали внутрь корзины и летели куда-то вниз, в бездонную пропасть. А стоящие вокруг серые скалы наблюдали и ждали. Ждали, когда же он сам соберется с духом, чтобы рухнуть вниз и исчезнуть.
*
Прошла неделя. Избегать госпожу Арамону удавалось вполне успешно, стычек с Хуаном больше не было, Герард сиял радостью за двоих, а то и за четверых. Если не думать о снах или, лучше всего, вообще не думать – жизнь была бы просто замечательна.
„Думать вредно“ говорил эр Рокэ, но лишь в шутку – сам он всегда думал, что творил. Это другим его поступки могли казаться безумием… как то возвращение в Ноху.
Надо было заставить себя поговорить с Робером, извиниться за то, что ушел едва ли не шарахнув дверью. Но Дикон попросил Герарда, чтобы на этот раз бумаги для Робера отвез он – это была трусость, Дикон на нее злился, но поделать ничего не мог.
Зато сегодня можно попытаться поговорить с Алвой – не о чем-то конкретном, а просто поговорить. Госпожа Арамона от него уже наверняка давно ушла к себе, Ворон сейчас в прекрасном настроении и не прогонит. Ну а если он еще занят с нудными бумагами, то можно будет просто побыть рядом. Не одному. Не в тишине.
„Глядя на ваше счастливое лицо, осознаешь всю прелесть забывчивости“. Спрут сказал это вечность назад – перед дуэлью в Старом парке. Тогда это звучало оскорблением, теперь… теперь было просто обидно. И потому, что мерзкие слова были правдой, и потому что счастливым он мог бы стать только забыв все начисто. А ведь бывает же такое, он слышал! Вот шел себе человек по улице, а раззява-служанка уронила на него сверху горшок с геранью, прямо на голову – вот человек и забыл все, что о себе знал. Прежде Дикон назвал бы его „несчастным растяпой“, а теперь завидовал. Забыть прошлое – его прошлое – это было бы счастье. Только даже если случится чудо и ему отшибет память, то все остальные все равно будут помнить.
Дикон громко постучал и распахнул дверь кабинета Алвы. Наверное, нужно было поскорее снова ее захлопнуть и выскочить в коридор, но ноги приросли к полу, а перед глазами стояла совсем другая комната и другая женщина.
Несколько лет назад. Во дворце. В будуаре королевы. Катари в голубом нижнем платье сидела на коленях у маршала и даже не попыталась вскочить, когда вошел Дикон. Эр Рокэ тогда сделал вид, словно ничего необычного не произошло, словно Дикон застал его за игрой в карты или за выпивкой. Сделал вид, что все в порядке и посоветовал отвернуться, спошлив при этом про груди Катари. „Уверяю вас, это не самые роскошные яблоки в Талиге и не самые сладкие.“
Тогда было и стыдно, и неловко перед Катари, и страшно, что она будет считать его мерзавцем, и до злости обидно за нее. Но Ворон есть Ворон, он наверняка со всеми женщинами так себя ведет, что поделаешь, воспитывать его уже поздно, да и как мог повлиять на него какой-то мальчишка, будь он четырежды Повелитель Скал?..
Мать Герарда сидела сейчас точно так же, как тогда Катари. Светлые волосы были заколоты на затылке, но даже в сумраке комнаты спутать госпожу Арамону с королевой было невозможно. Но зачем она Ворону? Вот уж у кого яблоки наверняка были далеки от роскошных, так это у нее.
– Вы уже усвоили, что перед тем как распахнуть запертую дверь, необходимо постучать. Похвально, – произнес Алва с издевкой.
Он ловко снял госпожу Арамону с колен, встал и отвернулся к секретеру. Все было слишком похоже на тот день, когда он по глупости вошел в будуар Катарины, и от этого Дикон почувствовал себя совсем как тогда – глупым и неопытным мальчишкой, который и женщину-то вблизи толком не видел.
– Было бы неплохо, чтобы вы усвоили и еще одну вещь. Необходимо дождаться, когда вам ответят, а уже потом ломиться внутрь с изяществом борова. Вы это поняли?
– Д-да, эр Рокэ.
– Замечательно. А теперь выметайтесь. Я поговорю с вами позже.
Дикон кивнул и выскочил за дверь. Тон Алвы не предвещал ничего хорошего. Ворон даже не злился, как когда он не вовремя вошел в библитеку. Он был в бешенстве.
Но почему?! В тот раз Алва и бровью не повел! Конечно, одно дело, когда застают в таком виде там, где в таком виде быть не положено, другое дело – дома. Конечно, тогда Дикон был на несколько лет младше, но… но и Луиза Арамона – не Катари! Может, Алва просто не в духе?
Но как бы то ни было, предстоящий разговор пугал. Дикон мерил шагами свою комнату и не мог ни на чем сосредоточится. Перед глазами стояли белое личико Катари, ее расстегнутое белье и… кровь на платье, когда он вонзил в нее нож. Если Робер сказал, что она его больше не желает видеть, то просить уже не о чем. И некого. Нужно смириться и жить дальше. И, может быть, когда-нибудь потом…
Резкий стук в дверь.
– Соберано приказал вам явиться в его кабинет, – выплюнул Хуан и тут же ушел, не дождавшись ответа.
Впрочем, зачем ему ответ? И так ясно, что Дикон ждет приглашения к разговору. Как в детстве ждал матушкиной нотации. От которой не сбежишь.
Дверь в кабинет была открыта, но Дикон все равно постучал.
– Заходите.
Алва сидел в кресле у камина, и Дикон решил устроиться у подоконника – подальше от разозленного Алвы. Не „на всякий случай“, а просто потому, что так было спокойнее.
– Эр Рокэ, извините. Я был уверен, что вы один.
– Я надеюсь, что вы все же постараетесь запомнить элементарные правила поведения.
– Да, эр Рокэ.
– С реем Кальперадо поговорит его мать. Узнаю, что вы полезли обсуждать с ним увиденное – пожалеете. Будете обсуждать госпожу Арамону с кем бы то ни было еще – пеняйте на себя. От дуэли вас не спасет даже то, что Роберу было бы приятнее видеть вас живым.
Дикон радостно улыбнулся. К юмору Ворона привыкнуть сложно, но…
– Я сказал что-то смешное, Ричард?
Дикон заставил себя посмотреть Ворону в глаза и похолодел: тот не шутил. Ворон все еще злился. И говорил о дуэли на полном серьезе. Не угрожал – предупреждал. На всякий случай.
– Н-нет, эр Рокэ.
– Что ж, надеюсь, вы меня не только слушали, но и поняли. Второй раз объяснять я не собираюсь. Вон.
Дикон ошарашенно уставился на Алву, проглотив так и не заданный вопрос, зачем тому немолодая мамаша Герарда, когда в Олларии молоденьких красоток пруд пруди.
– Эр Рокэ?
– Вон.
– Но…
– Утром отправитесь к Роберу. Вы мне тут завтра не потребуетесь. Разговор окончен.
Оставалось только кивнуть и уйти.
Разговор вышел коротким. Это мать могла бы читать нотации часами, Алва на такое время не тратил. Но уж лучше бы читал нотации, чем выставил за дверь и отослал к Роберу.
========== Глава 26 ==========
Дикон даже не пытался уснуть, листал поэму Дидериха и пытался заучить наизусть отдельные куски. К полуночи глаза должны начать слипаться и можно будет считать камни. То есть котят. А потом провалиться в мутный сон до утра. Утром он извинится перед Робером и попытается не реагировать на подначки Спрута, если они, конечно, будут. И надо бы еще извиниться перед матерью Герарда. Тоже завтра. Или послезавтра. Там посмотрим.
– Не разбудил?
– Нет, проходи.
Закатные твари, объясняться с Герардом все же придется…
– Может лучше пойдем на улицу? Прокатимся немного? Я хотел бы проветриться.
– Хорошая идея, пошли, – Дикон с преувеличенным энтузиазмом стал натягивать теплую одежду, – только нужно еще на кухню зайти, чтобы не с пустыми руками…
– Я захватил пару яблок.
Они молча спустились к конюшне и запрягли лошадей. Сона довольно хрустела яблоком, а Дикон не знал, куда себя деть и как начать разговор. Ладно, пусть Герард сам начинает, а то вдруг брякнешь что-то не то и будет только хуже. Наверняка он хочет попросить, чтобы Дикон не распространялся об увиденном, но сказать с бухты-барахты „ты не бери в голову, я никому ничего говорить не собираюсь“ было бы глупо.
Пару кварталов они проехали в тишине, а потом Герард неожиданно признался:
– Мне страшно, чем все это закончится. Матушка говорит, что уже давно любит эра Рокэ – еще когда совсем молоденькая была и впервые его увидела, сразу и влюбилась, но так… без мыслей, что что-то будет. Она и на глаза ему попасть не ожидала. А потом вы с солдатами случайно зашли в наш дом. Потом он взял меня порученцем, а ее попросил стать дуэньей твоей сестры. А теперь… Знаешь, она его действительно любит. Но говорит, что все это – на пару месяцев. Пока эр Рокэ не женится на какой-нибудь девочке из знатных. Например, на урготской принцессе. Говорят, они симпатичные.
Герард погладил шею лошади, успокаивая скорее себя, чем ее.
– Ричард, я понимаю, что должен что-то придумать, но не знаю что.
– А тут можно что-то придумать? – неуверенно спросил Дикон.
– Не знаю. Сейчас она счастлива. Эру Рокэ тоже хорошо… Я радовался, что у него голова перестала болеть, а два дня назад понял, что изменилось еще что-то – думал, этот матушкин заговор окончательно подействовал не сразу, все-таки эр Рокэ не маленький мальчик, и голова у него не из-за детских болячек раскалывалась… но что именно изменилось, я понял только сегодня – когда матушка все рассказала.
– Угу, – буркнул Дикон.
– Ты тоже заметил, что ему гораздо лучше?
Герард улыбнулся уже почти радостно, и Дикон поспешно кивнул, стараясь не смотреть ему в глаза.
– Это здорово, что эру Рокэ лучше. И матушка счастлива. Но о конце весны и о лете мне думать страшно. Как ты считаешь, может мне заранее прикинуть, куда ей перехать, и попытаться все организовать? Оставаться в Олларии, когда сюда приедет новая герцогиня Алва, наверняка будет для матушки слишком тяжело… Кальперадо или снова Надор? А?
Дикон задумался. До лета еще далеко, мало ли что изменится. Конечно, Ворон рано или поздно решит подобрать себе более подходящую ему женщину, но…
– Мне кажется, ты слишком торопишь события. Сейчас все хорошо, ну так пусть так и будет. А ближе к лету станет понятнее, захочет ли госпожа Арамона уезжать из Олларии. И если захочет, то куда именно.
Герард тяжело вздохнул и улыбнулся так, словно Дикон его и вправду успокоил:
– Ты прав, не стоит пороть горячку. И неизвестно, как они оба на эти мои метания отреагировали. Лучше сделать вид, что мне и не страшно вовсе, правда? Словно все в порядке, а летом и вовсе замечательно будет.
– Именно.
Домой они возвращались в молчании, но тягостно от этого не было.
*
Дикон был уверен, что Робер будет рад видеть его и с легкостью примет извинения, единственное, что тревожило – как будет вести себя Придд. Дружески? Враждебно? Вроде бы для прежней вражды причин не осталось, да и во время последнего разговора у Алвы Дикон дал понять, что уважает Спрута и не стал бы возводить на него напраслину…
Спрут выбрал среднее – он был вежлив, но и только. Днем выдались пара часов для отдыха, и Дикон поспешил нагнать Придда у выхода из замка. День был солнечный, на улице было чудесно – самое время для тренировки, тем более колпачки для шпаг так удачно оказались в кармане!
– Герцог, как насчет того, чтобы размяться в Старом парке?
Придд окинул его равнодушным взглядом:
– Я обещал монсеньору отказаться от того, чтобы вызывать вас на дуэль. И обещал, что ваш вызов я так же не приму. Свои обещания я привык выполнять.
– Я имел в виду просто тренировку, – Дикон иронично усмехнулся и продемонстрировал колпачки. – Погода замечательная, а я толком и не вспомню, когда прошлый раз фехтовал с достойным противником.
– Погода, действительно, замечательная. Но я прекрасно помню, с кем и когда фехтовал в последний раз. И недостатка в тех, с кем мне приятно проводить время, я не испытываю. Мои извинения, герцог.
Спрут холодно кивнул на прощание и ушел, оставив Дикона задыхаться от бессильной злобы.
Он предложил этому Придду общение на равных, назвал его достойным противником, а тот… Да, Спрут имел право злиться на прошлое, но все же! Скалы протянули руку Волнам и наткнулись на пустоту. А он еще думал, что они могли бы стать друзьями!
Эрвин как-то сказал ему, что если кто-то выходил из Лаик без друзей, в этом виноват был он сам, а не Арамона… „Свин делал все, чтобы унары поняли, что такое дружба и что такое враг“…
Ну не может же быть, что это поняли все, кроме него?! Не может!!!
Дикон со злости шарахнул кулаком по перилам, боль отрезвила. Они не станут друзьями. Скалы не прощают предательства. Волны тоже. Да и Молнии…
Робер извинения принял, но Дикон почувствовал – разговор не окончен, лишь отложен. Так и вышло. Вечером, когда уже все разошлись и можно было отправляться домой, Робер неожиданно спросил:
– И чем ты так допек Ворона, что он отправил тебя ко мне?
Дикон постарался принять независимый вид и пожал плечами.
– Ричард, что ты натворил на этот раз? Алва не отослал бы тебя без причины.
– Я не могу тебе рассказать.
– Хорошо, не говори. Только постарайся понять, что терпение у людей не бесконечно. Никто не будет из раза в раз закрывать глаза на твои поступки и надеяться на то, что рано или поздно ты начнешь вести себя по-человечески. Ворон согласился дать тебе еще один шанс и даже взял обратно к себе. И если ты снова не в состоянии оправдать доверие, то… Ричард, ты до сих пор пытаешься жить в каком-то выдуманном мире и злишься, когда что-то идет не по-твоему. Катари не может простить тебе, что ты пытался ее убить. Или, если уж начистоту, не может простить тебе то, что ты ее убил – накинулся с кинжалом на беременную женщину.
– Робер, послушай…
– Нет, это ты меня выслушаешь. И если вздумаешь снова хлопать дверью – не возвращайся. Да, я надеюсь, что ты сумеешь измениться. Не знаю, стоит ли тебе оставаться в Олларии, возможно Надор или Торка подошли бы тебе лучше.
Дикон вцепился пальцами в столешницу, чтобы сдержаться и ничего не ответить. Если даже Робер говорит о том, чтобы отослать его с глаз долой, то…
– Ричард, если бы я был уверен, что ты не сцепишься в Торке по глупости с первым попавшимся офицером, я бы настаивал, чтобы ты туда поехал. Я бы настаивал, чтобы ты поехал в Надор, если бы ты был хоть как-то в состоянии помочь его восстановить, но когда ты поехал туда в прошлый раз, ты даже не пытался вникнуть в происходящее и не слишком интересовался, чем можно помочь людям. Ты вообще ничего не делал. Если бы туда не отправился граф Литенкетте и не стал наводить порядок, положение стало бы плачевным.
Дикон вспыхнул и закусил губу. Слушать Робера было обидно, но паршивее всего было то, что Иноходец прав. Повелитель Скал обязан думать о тех, за кого он в ответе. А он не думал. И не хотел думать.
Хуже всего, что Робер считает, что он не годен ни для Надора, ни даже для Торки. То есть, вообще ни для чего! Пустое место, мимо которого можно пройти, не заметив. Зеркало.
– Я не знаю, есть ли какой-то смысл в нашем сегодняшнем разговоре. Сейчас ты молчишь и злишься, но я не уверен, что ты действительно понимаешь хоть что-то из того, что я тебе говорю. Да, Ворон для тебя гораздо больший авторитет, чем, я, но если ты довел и его…
– Да не сделал я ничего особенного!
– Либо это стало последней каплей, и Алва тебя уже и так едва терпит, либо этот твой поступок „ничего особенного“ лишь для тебя лично. На всякий случай: представь себе обратную ситуацию – как бы ты отреагировал, если бы Алва сделал такое же „ничего особенного“?
Дикон хмыкнул, представив, как Ворон распахивает дверь комнаты, когда у него на коленях сидит мать Герарда – смешно стало уже на попытке представить себя рядом с госпожой Арамоной.
– Тебе смешно? – поморщился Робер. – Ладно, я вижу, что разговор бесполезен. Поступай, как знаешь. Я устал пытаться что-то изменить. Единственное, о чем прошу – не пытайся искать встречи с Катари.
Катари… а вот если бы Ворон вошел, когда на коленях у Дикона была бы Катари? Дикон бы рвал и метал. Наверное, даже попытался бы вызвать Ворона на дуэль, даже зная, что силы не равны. Но Ворон смеялся, когда его застали с Катари, а теперь разозлился. Из-за некрасивой Луизы Арамоны. Чушь какая-то. Не может же он ставить Арамону выше Катари? Или может? С эра Рокэ станется…
– Ричард, можешь не пытаться изображать великую задумчивость. Иди домой. И извинись перед Алвой.
*
Поговорить с Вороном не вышло – тот был все время либо занят, либо хотел чтобы его оставили одного и не мешали. Дикон успокоил себя тем, что уже один раз попытался извиниться, пусть и не слишком удачно, и решил больше не лезть с извинениями. Уж лучше вообще попадаться Алве на глаза пореже, тем более, поручения ему последние дни давал не сам Ворон, а Валме – то ли потому, что терпение Алвы лопнуло, то ли просто все складывалось именно таким образом.
Перед Луизой Арамона он все же извинился. Вышло скомканно и как-то по-детски неуклюже, хоть Дикон и старался вести себя как подобает герцогу Окделлу и Повелителю Скал. Заранее продуманная речь начисто вылетела из головы, когда он вспомнил, где еще видел эту женщину – когда приходил к Катари и собирался поговорить с Айрис. Сестра тогда расцарапала ему лицо и наговорила уйму гадостей. Тогда они казались несправедливым оскорблением, теперь – справедиливым обвинением, но гадостями от этого быть не перестали и от этого было еще паршивее: выкрикнутая с ненавистью гадость была правдой, это понимает и он сам, и мать Герарда. Лицо горело и саднило, словно Айри расцарапала его несколько минут назад. А не давным-давно. Если бы он только знал наперед, чего нельзя было делать ни в коем случае, если бы он только знал…
Разговор о несвоевременном появлении в кабинете перешел на Надор и сестер. На Айрис, матушку, предчувствия и выходцев. Арамона рассказывала, что происходило в замке в последние дни, рассказывала о пересохшем ручье и ушедших Стражах, а Дикон слушал, не в силах задать ни одного вопроса. Да и вопросов не было, кроме одного. Почему? Почему они, а не он? Айри не предавала Ворона, да и Лараки ничего плохого не делали, а уж младшие сестры Дикона – и подавно. Матушка, верно, ненавидела и Олларов, и Ворона, но… Но виноват же был только он!
Арамона не демонстрировала страдание и не поджимала губ, как это любила делать матушка, но после разговора с нею было гораздо хуже, чем если бы его отчитала эреа Мирабелла. То, что он оказался никчемным сыном и братом, он знал и прежде, а сейчас это даже не было сказано, только почему-то хотелось шарахнуть кулаком по стене так, чтобы она рассыпалась, разлетелась на камни.
Мать Герарда спрашивала, что он пытался сделать для тех людей, кто пострадал от землетрясений, Дикон мямлил что-то невразумительное в ответ и чувствовал – а ведь она знает, наверняка знает, что он и тут был бесполезен. Поломать поломал, да и только. И не слишком стремился чем-то помочь. А ведь Алва говорил, что Дикону стоило бы поехать в Надор! Говорил, но не настаивал, не требовал. А ему самому очень не хотелось отправляться в разоренные земли. Вот он и остался…
После этого разговора он никак не мог уснуть. Вспоминал свою никчемную поездку в Надор, вспоминал, как его вскоре вез тем же путем Карваль. Коротышка говорил, что Дикон „заигрался с Альдо и разворотил какую-то сволочь“. Какую-то надорскую сволочь… Он не знал о клятве на крови, не знал о власти – или проклятии?! – эориев. Не знал, но что-то чуял. Как чуют звери. Карваль надеялся, что эта жуть уймется со смертью Дикона, поэтому и притащил его на земли Окделлов. Убить и остановить тем самым то, что проснулось. Расстрел был, но лучше от этого никому не стало. Может, потому, что стреляли другие? Коротышка думал, что лучше и надежней было бы, если бы Дикон сделал все сам, своим кинжалом и на своей земле, но… но вышло иначе. Возможно, к лучшему, что тогда все не закончилось – иначе кто знает, что было бы у синего озера. Хотя наверняка Скалы выбрали бы себе другого Повелителя.
Дикон уснул лишь под утро. Серо-розовый камень и одиноко торчащий сквозь снег куст диких роз. Выщербина, ждущая крови, и тяжелый взгляд. Взгляд камней, взгляд скал. Скалы ждут и должны получить свое. Они смотрят и должны увидеть. Они слушают и должны услышать. Но что сказать им, Дикон не знал.
*
Валме сказал, что до обеда ни Дикон, ни Герард ему точно не понадобятся. Ему! Не Алве, ему!
Закипавшая злость разбилась о слова Герарда, что раз они пока что не нужны ни соберано, ни эру Марселю, то можно прогуляться – день выдался солнечный, киснуть дома без дела в такую погоду глупо.
Наверное, Кальперадо прав. Тем более, Алва с самого начала предупреждал, что Герард с Диконом будут не столько при нем самом, сколько в подчинении у нав… у виконта Валме, кошки его раздери. Алва предупреждал, Дикон согласился, так что теперь ныть бесполезно.
Но обидно все равно было. Ну почему все одно к одному?! И Валме этот, и разозлившийся Ворон, и напоминающая о неприятной правде мать Герарда, и задирающий нос Придд…
Дикон сунул руку в карман, пальцы наткнулись на что-то тяжелое. Колпачки для шпаг, так и забыл вынуть.
– Так ты идешь? – окликнул его Герард.
Пришедшая внезапно идея сначала показалась смешной и глупой, но… чем Леворукий не шутит!
– Ты же фехтовать умеешь, да?
Герард смущенно пожал плечами:
– Я бы сказал, что умею держать шпагу в руках. Фехтую я посредственно. И давно не тренировался. А что? – взгляд у него стал настороженным. – Только не говори, что ты умудрился вызвать кого-то на дуэль. Или что тебя вызвали. Чем бы такая выходка ни закончилась, соберано очень разозлится.
– Не скажу, – довольно ухмыльнулся Дикон. – Просто подумалось, что я давно не разминался. Эр Рокэ сейчас на такие дела время вряд ли будет тратить, так что… Может попробуем?
Скажи он, что вызвал на дуэль того же Придда, Герард растерялся бы меньше – по крайней мере, так показалось Дикону. Но Герард согласился и даже оказался вполне сносным противником, если учесть, что и сам Дикон фехтовал последний раз много месяцев назад.
Техника Герарда показалась Дикону знакомой, особенно в сочетании с умением. Когда-то у него уже был такой противник, когда-то был… Понимание обожгло и оглушило. Альдо. Альдо фехтовал очень похоже – посредственная техника, топорные движения, мало изобретательности и опыта. Только у Альдо любой проигрыш вызывал досаду, от которой Дикону было досадно и самому – ну зачем так нелепо обижать сюзерена?! Сюзерен не обязан быть лучше его в фехтовании… не обязан. Был. Быть. Лучше. В фехтовании. Но обязан был не лгать и не предавать тех, кто был ему верен. И не толкать на подлости!
Со злости он обрушил на Герарда целый каскад выпадов, стал теснить друга к воротам и, только почувствовав на себе чей-то взгляд, смог взять себя в руки. Первая мысль была о камнях. Камни смотрях и наблюдают, судят и осуждают. Но стоило оглянуться, как все встало на свои места. Хуан, чтоб ему в Закат провалиться. Пришел проверить, не убивает ли герцог Окделл новоявленного рея. Увидел колпачки на шпагах и убрался восовяси.
– Работорговец… – выругался Дикон сквозь зубы. Очень тихо, но Герард расслышал.
– Соберано говорил, что рея Суавеса и других адорских моряков обвинили ложно, – выпалил Герард то ли возмущенно, то ли просто запыхавшись. Скорее все же второе: он опустил шпагу и остановился – говорить и фехтовать одновременно у него не получалось.
Дикон недоверчиво хмыкнул и тоже остановился:
– Ну ты сам-то его физиономию видел? Разбойник и есть разбойник! Ему же ни за что верить нельзя. Мало ли что он Ворону солгал! Впрочем, Ворон и с висельниками дело имел, если надо было.
– Монсеньору лучше знать, что правда, а что ложь! – вот теперь Герард точно возмущался. – Приговор был несправедлив. В отличие от соберано, который сделал Хуана Суавеса реем. Демис Гастаки хотел добиться торговых санкций против Ардоры, поэтому он оболгал ардорских моряков. Ложь была наглой – мориски не пускают дальше Межевых островов тех людей, которые родились в Золотых землях. Это запрещает их вера. В Багряных землях не нужны женщины, которых якобы увозили туда моряки. Но Палата дожей поверила в обвинения, ввела санкции против Андоры и вступила в союз с Гаифой. Они отменили приговор рею Суавесу прошлой весной!
Дикон снова хмыкнул, на этот раз растерянно. Физиономия у кэнналийца мерзкая и взгляд злобный, но, может, суд был несправедлив? Может, дело действительно было в торговле и политике, а Хуан стал разменной монетой? После такой подлости не то что волком, закатной тварью смотреть станешь…
– Ты думаешь, что эр Рокэ стал бы давать титул разбойнику и бесчестному человеку?! – спросил Герард с вызовом, и Дикон поспешно мотнул головой:
– Нет. Просто странно все это…
– Что из-за торговой выгоды несправедливо ославили честного человека? Что сволочи на земле существуют и ызарги?
Герард больше не возмущался, но выглядел все равно встрепанным. И вряд ли потому, что устал от разминки.
– Странно, что я так долго жил в доме эра Рокэ, а узнаю это только сейчас. От тебя.
Герард пожал плечами и ничего не ответил.
– Виконт Валме просил передать, что планы изменились и он ждет вас через полчаса в гостиной.
Дикон мог поклясться, что еще мгновение назад кэнналийца на пороге не было. Значит, разговор он не слышал. Уже хорошо. Закатные твари, ну почему он узнает все всегда последним?! И почему вечно считает разбойником и подлецом того, кого оклеветали ни за что, ни про что? А подлецов и мошенников принимает за честных людей… Почему он постоянно ошибается в людях?! И ведь эр Рокэ мог подсказать, но не стал! Что ему, жалко было? Лень? Или он считал это забавным? Не только „растить своего убийцу“, но и наблюдать, как он считает Хуана работорговцем?! Неужели эру Рокэ это было весело?!
Он поднялся к себе, быстро переоделся и спустился в гостиную. Там было пусто и тихо – ни Герард, ни Валме еще не появились, и Дикон стал мерить шагами комнату, чтобы хоть как-то успокоиться. Притаившийся за широким креслом стул он заметил слишком поздно, уже когда споткнулся и едва не растянулся на полу. Ушибленное колено ныло, настроение от этого стало еще хуже. Он плюхнулся на стул, поставивший ему подлую подножку, и тут Дикона осенило: Алва не считал забавным, что он держит Хуана за работорговца. Алва знал только, что Дикон терпеть не может Хуана, но не знал по какой причине. И наверняка считал, что Дикон ненавидит кэнналийца уже потому, что тот кэнналиец, навозник, да еще и слуга Рокэ Алвы. Все это тоже было правдой… именно что было. Прежде.
