Текст книги "Между ночью и днем (СИ)"
Автор книги: Constance V.
Жанр:
Фанфик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Алва, определенно, насмешничал, но Дикону было не до шуток:
– Эр Рокэ, вы же понимаете, о чем я.
– О чем же? – уже открыто усмехнулся Ворон.
– О предательстве. О нарушении клятвы. О том, что вы освободили меня от нее именно сидя в Багерлее и…
– Постойте, юноша, – перебил его Алва неожиданно резко. – Какая разница, где именно я находился, когда принял это решение? Как бы ваш господин в белых штанах ни желал обратного, я был в трезвом уме и прекрасно отдавал себе отчет в том, что говорю и что делаю.
– Я не говорю, что вы были не в себе, просто… Просто вы тогда меня вышвырнули окончательно. Да, за дело. Да, я очень виноват перед вами. Но я хочу попытаться все исправить. Доказать вам, что я…
Дикон окончательно сбился и замолчал. Что бы он сейчас ни сказал, все его слова будут звучать нелепо. Идиот… Понадеялся, что Ворон не просто не убьет и не отправит в тюрьму, а еще и поголовке погладит и возьмет обратно. Но обратно очень хотелось. Очень.
Алва ничего не отвечал, и тишина с каждым мгновением казалась Дикону все более давящей. Если бы Ворон оборвал его или рассмеялся в ответ, было бы даже проще. Но он всегда ставит на место иначе. На то он и Ворон.
– Во-первых, Ричард, я никогда не беру свои слова обратно. Я сказал, что ваше обучение окончено, и отказываться от этих слов я не буду. Во-вторых, вы не дослушали то, что я собирался рассказать о просходящем в Талиге. В-третьих…
Алва ненадолго замолчал, чтобы отпить из бокала, и у Дикона все внутри обовалось. „В-третьих“ может быть только одно – его отсылают в Надор. С глаз долой. Чтобы не путался под ногами. И не гадил. Как свинья в хлеву.
– В-третьих, – продолжил Алва, – вы уже, исключительно по вашей глупости и беспечности, соизволили принести мне клятву крови, что в вашем случае гораздо серьезнее и сильнее любых клятв честью. Поэтому повторное принесение клятвы оруженосца было бы не просто фарсом, но и неуважением к клятве крови. У этого вряд ли были бы фатальные последствия, но смысла проверять подобное я не вижу.
Дикон через силу выдавил положенное „да, монсеньор“ и закусил губу. В глазах по-детски защипало – не от злости, а от обиды и разочарования в самом себе. Тоже еще, Повелитель скал. Позор один. Не хватало еще и разреветься перед Вороном, как последний сопляк…
– Так вот, про слухи, – продолжил Алва как ни в чем не бывало. – Сейчас им верят больше прежнего, хотя и в несколько иной трактовке. Не удивлюсь, если эта версия пошла именно от Катарины. В Олларии говорят, что убийство было ритуальным и свершилось с согласия королевы и верной ей фрейлины – ради того, чтобы поддержать в Излом силы Талига вообще и власть Ракана в частности. Эту историю тоже записали на мой счет. Опровергать ее я не считаю нужным. В конце концов, Излом взял, Излом и вернул. Кто был, так сказать, исполнителем воли Ракана, людей не слишком интересует. Им довольно того, что „святая Катарина“ вернулась живой и невредимой, завершила отведенный Олларам Круг и передала власть Ракану, – Алва чуть поморщился и поставил бокал на подоконник. – На четвертый день после нашего появления в Доре Робер и Валентин решили обнародовать письма Эрнани. Я еще не теряю надежды остаться именно регентом, но не уверен, что это мне удастся и что в этом есть смысл. Впрочем, время покажет.
Дикон покраснел до корней волос. Он только что пытался навязаться оруженосцем к королю Талигойи! Закатные твари, да ему вообще лучше рта не открывать, чтобы не брякнуть что-то лишнее.
– Ну и по какому поводу вы покраснели на этот раз, юноша? Впрочем, Леворукий с вами…
Алва не слишком твердой походкой дошел до кресла и буквально рухнул в него, откинувшись на спинку.
– Эр Рокэ, мне позвать врача? – спросил Дикон почему-то шепотом.
Ответа не последовало, и он направился к выходу из комнаты, но уже у двери услышал негромкое:
– Стоять.
Дикон замер и произнес все так же, шепотом:
– Может, я все-таки позову врача?
– Я сказал „стоять“.
Дикон разрывался между желанием не перечить Алве и здравым смыслом, вернее тем, что он считал здравым смыслом: если выскочить за дверь, наверняка напорешься на Спрута, который не хуже его понимает, что Ворону нужен врач. И отдых. Так что, что бы Спрут ни думал о нем самом, врача он позовет. Но Алва разозлится.
– Юноша, вы уйдете отсюда, когда я закончу разговор. Вас элементарным правилам вежливости учили?
– Эр Рокэ, меня учили, что когда человеку плохо, ему нужен врач.
– Мне врач не нужен. И позвольте мне самому решать эти вопросы.
Очень хотелось ответить „не позволю“, но это было бы глупо и нелепо. Ворон все равно не послушался бы. Тем более, его, Ричарда Окделла. Да каких закатных кошек Алва решил устроить этот разговор именно сейчас? Что изменится для Окделла, если решение о нем будет принято через несколько дней? Леворукий, уж лучше бы он провел лишнюю неделю в Багерлее, чем сейчас разрываться между страхом за Алву и нежеланием перечить ему!
– Эр Рокэ, я…
– Научитесь не перебивать, юноша.
– Эр Рокэ, я научусь. Только давайте продолжим этот разговор позже. Хотя бы через несколько дней.
– Вы не располагаете временем?
– Вам нужен врач. И отдых. А для меня ничего не изменится, если Придд вернет меня в Багерлее на несколько дней. Главное я уже знаю. И за это спасибо.
– Очень остроумно, – Алва поморщился и откинул со лба волосы, – а теперь поговорим серьезно.
– Я предельно серьезен, эр Рокэ!
– Юноша, вы начинаете меня злить.
В голосе Алвы действительно была угроза, Дикон стушевался и уставился в пол. На душе было муторно. Леворукий, может действительно выскочить в коридор и сказать Спруту все, что он думает о ситуации? Но тогда Алва его точно куда-нибудь ушлет. Навсегда.
– Итак. Врачи мне ничем не помогут. Они в этом понимают еще меньше, чем я сам. Это вы усвоили?
– Усвоил. Но отдых вам все равно нужен, эр Рокэ, понимаете…
– Далее, – перебил его Ворон, словно не услышав возражений, – насчет вас. И извольте слушать, не перебивая. Чем быстрее мы закончим, тем быстрее я смогу отдохнуть. В том числе и от вас.
Дикон быстро кивнул.
– Оруженосцем я вас не возьму. Причины я уже объяснял. Если же вас интересует мое мнение, вам стоит отправиться в Ларак и помочь в восстановлении Надорских земель. К счастью, замок в Ларак цел. Но многие остались без крова и остальных разрушений немало. А восстановительные работы до сих пор велись ни шатко, ни валко.
Дикон снова кивнул. Что ж, Надор так Надор. Надо радоваться, что Катари с этой ее дурацкой фрейлиной живы. И что его никто не обвиняет в убийстве. А то, что Алва хочет услать его с глаз долой – понять можно. Заслужил.
– Если же вы так рветесь остаться…
Дикон поднял глаза на Алву и столкнулся с его взглядом, оценивающим и тяжелым.
– Вы можете поговорить с Робером. Допускаю, что ему требуется помощник.
Это была бы возможность остаться в Олларии. Но вряд ли возможность доказать Ворону, что Ричард Окделл чего-то стоит.
– Я же могу предложить вам только один вариант: место порученца. Марсель Валме прибудет в Олларию только через несколько дней и возмет на себя наиболее важные дела. Но даже по его приезду Герарду Кальперадо не помешает помощь.
Дикон широко улыбнулся. Кем бы ни был этот закатный кэнналиец Кальперадо, он постарается найти с южанином общий язык. Чтобы остаться при Вороне.
– Чтобы расставить все точки над i. Я прекрасно помню, какого вы мнения об Арнольде Арамоне, отце Герарда. Я так же помню, как вы отнеслись к этому молодому человеку, узнав о его происхождении. Если вы считаете ниже своего достоинства выполнять поручения под руководством виконта Валме и наравне с реем Кальперадо – это место не для вас.
– Кальперадо – сын Арамоны?! – выдавил Дикон ошарашено.
– Я даровал ему титул рея. Юноша вполне соответствует ему, на мой взгляд.
Это же как титул барона, только в Кэналлоа… Леворукий, может Алва и прав насчет того парня? Насчет других людей он никогда не ошибался. Или почти никогда.
– Ричард, я предпочитаю иметь в своем окружении тех людей, которым доверяю. Если же эти люди вам неприятны – поговорите лучше с Робером. Или подумайте о том, что можно сделать для Надора. Можете сообщить о вашем решении через пару дней.
– Эр Рокэ, я хотел бы остаться с вами. Я постараюсь найти с реем Кальперадо и виконтом Валме общий язык.
– Только потом не нойте, что Человеку чести приходится работать под началом „навозника“. Кстати, если услышу от вас это слово – пеняйте на себя.
– Хорошо, эр Рокэ!
Губы сами расплывались в совершенно дурацкую улыбку, но Дикон даже не пытался сдержаться.
– В таком случае, завтра приступите к своим обязанностям. Герард введет вас в курс дел. А пока отправляйтесь к Эпинэ, вас проводят. Робер за вас волновался. Ах да, вам следует знать, что это было решение Ариго и Придда – не говорить вам о событиях в Олларии, Роберу пришлось с ними согласиться. Я считаю их решение верным. Всему свое время.
– Да, эр Рокэ!
– Кстати, из-за чего была ваша дуэль с Приддом?
Хорошее настроение как ветром сдуло. А что если эта мелочь станет последней каплей, и Ворон не захочет брать его к себе даже порученцем? Да и не такая уж это мелочь – дуэль.
– Я жду, Ричард. Несколько минут назад вы так трогательно заботились о том, что мне требуется отдых, а сейчас тянете время.
– Эр Рокэ… просто так сложилось…
– Поподробнее, юноша.
– Ну, сначала Спрут сказал, что я принес вам присягу. И что он этого не понимает. А потом, что вы дрались за меня на дуэли и платили за меня… – Дикон запнулся и мучительно покраснел.
– … и что он этого не понимает, – закончил за него Алва. – Мило. И какой из фактов показался вам оскорбительным?
– Ну, просто это было так сказано, что…
– … что вам следует извиниться перед герцогом Приддом. На сегодня все, юноша. Я действительно устал. Позовите Валентина и отправляйтесь к Роберу.
Дикон скомканно поблагодарил и пулей выскочил за дверь – было по-детски страшно, что Ворон передумает.
========== Глава 17 ==========
Говорить с Робером было гораздо сложнее, чем с Алвой. С Вороном они прошли Лабиринт, он язвил и насмешничал, но понимал очень многое, защищал, но не щадил. Хотя и щадил, наверное. Но не так, как Робер. С Алвой Дикон чувствовал себя пусть и нелепо, пусть и последним идиотом, но… так, словно и вправду удалось вернуть прошлое хоть частично. Ворон ничего не забыл и не забудет, он может вышвырнуть вон, если разозлится, но все это было проще и спокойнее.
Робер не насмешничал, он жалел. И от этого становилось мерзко. Жалеют детей и калек. Ну еще стариков и женщин. А он… Ворон хоть и язвил насчет его способности рассуждать и делать выводы, но… Нет, Ворон его не жалел, просто дал второй шанс. Или какой там уже по счету?
Дикон потер ноющий висок, пытаясь сосредоточиться на том, что говорил Робер. В Багерлее голова тоже начинала болеть ближе к вечеру, по крайней мере, ему так казалось. А когда в окне появлялись закатные отблески, все проходило. Это могло и сниться, слишком уж переплелись видения с явью, сразу и не разберешь.
– Дикон?
– Да, извини, задумался.
Закатные кошки, он все-таки что-то пропустил. Что-то важное, по крайней мере, по меркам Робера.
– Дикон, я действительно не мог тебе ничего сказать про Катарину.
– Я понимаю. Эр Рокэ мне объяснил.
Робер прикрыл глаза ладонями и снова стал похож на Алву – не прежнего, каким его помнил Дик, а теперешнего. Которого, по-хорошему, нужно было бы уговорить отлежаться еще пару дней. Может, Спрут что-то придумает? Когда Дикон уходил, тот рвался в комнату Алвы, как в бой, так что, может, и придумал…
– Дикон, я понимаю, мне нужно было поговорить с тобой еще раньше. До того как ты… До того, как все случилось. Я должен был объяснить тебе все, хотя бы после смерти Альдо.
Дик пожал плечами. Разговор становился все тягостнее, что отвечать Роберу он не знал, а ответить что-то надо было. Алва никогда не говорил о том, что надо было бы сделать в прошлом. Он либо делал, либо нет, но не рассуждал о том, о чем и думать не хочется. Но, Леворукий, до чего же хотелось бы услышать, что Ворон сожалеет, что не объяснил ему все вовремя, что отослал вместе с Хуаном, что они не поговорили обо всем вечность назад! Только это чушь полная… Ворон делал то, что считал нужным. И был прав. Хотя бы по-своему. Да и что дали бы те разговоры? Он бы поверил потомку Рамиро? Закатные твари, а ведь теперь даже в мыслях не выходит назвать Рамиро Алву Предателем! Ну почему они с Алвой не угодили в этот треклятый Лабиринт еще несколько лет назад?! Например, по пути в Олларию, после победы? До чего же все было бы проще и честнее!
– Послушай, Дикон, сейчас уже поздно обо всем этом говорить, но мне очень жаль, что мы не поговорили вовремя. Леворукий, а ведь это могло изменить почти все! Если бы нас не прервали, когда я хотел рассказать тебе о том, что творилось в Багерлее… Я должен был вернуться к этому разговору, рассказать тебе про Алву, объяснить и про Альдо, и про то что творилось в Олларии… Ты бы вел себя иначе. Ты бы не проголосовал за казнь и…
– Но я проголосовал. И проголосовал бы, даже если бы ты бы мне все рассказал.
Робер потрясенно смотрел на него, а Дикон никак не мог подобрать нужные слова. Закатные твари, ну почему с Алвой все было гораздо проще?! Даже если он порой нес Ворону совершеннейшую чушь, это было проще. Наверное потому, что сам он в эту чушь верил – пока Алва не расставлял все точки над i.
– Я бы тебя просто не услышал, – сформулировал наконец Дикон. – Ты бы объяснял, а я бы только злился, что ты не восхищаешься Альдо. Мы бы поссорились, и ты разочаровался бы во мне еще сильнее. Но я бы все равно верил именно Альдо и никому другому. Даже Катари и эр Август не смогли бы меня убедить в том, что Альдо не прав. Что бы он ни делал. С Олларией, с Вороном, с Талигом…
Робер молчал, и молчание это давило, как синяя вода, что тяжелее камней. Вода в видениях всегда была холодная, почти ледяная, мертвая. Такая похожая на теплую живую воду, но совсем другая. Совсем.
– Робер, мне очень жаль, что все так вышло. Правда, жаль. Я бы очень хотел, чтобы все сложилось иначе. Я хотел бы вернуться назад и все исправить, чего бы это мне ни стоило. Но в то время я бы никаких объяснений не понял. И после убийства… После того, как я накинулся на Катари и на ту фрейлину – тоже. Думаю, не попади я в Лабиринт вместе с Вороном, я бы продолжал верить в то, во что верил прежде.
Эпинэ потер левое запястье и устало кивнул:
– Прошлого все равно не изменишь. И ты даже не представляешь, сколько всего хотелось бы изменить мне самому.
Он покачал головой, нахмурился, вспоминая что-то определенно неприятное, а потом резко встал и отошел к окну, но даже не взглянул во двор, просто встал к окну спиной и оперся руками о подоконник.
– Я хотел поговорить с тобой о Карвале.
В животе тут же противно заныло. Этого южанина Дикон опасался не меньше, чем кэнналийских головорезов Алвы. Кэнналийцы хотя бы слушались своего соберано, а этот коротышка…
– Да, я тебя слушаю.
– Карваль мне все рассказал, сам. После того, как мы впятером внезапно очутились на площади в Доре. И о том, что это он убил Штанцлера, и о том, что вез тебя в Надор на расстрел. И чем все закончилось.
– Понятно, – произнес Дикон лишь для того, чтобы произнести хоть что-то.
Висок ныл все сильнее – за окном уже почти стемнело, закат брал свое.
Карваль хотел отправить его в Закат, а отправил в Лабиринт. Можно сказать, к эру Рокэ в объятья. Ну, почти в объятья.
А ведь если бы не этот проклятый южанин, не было бы ни тех разговоров с Вороном, ни так быстро пролетевших часов у синего озера. И то, что Скалы могут – и должны! – встать щитом, он бы не сообразил, даже когда Ракан призвал бы его вместе с другими Повелителями. Это при том, если бы Алва вообще добрался до озера.
И самое забавное, что Карваль со своими солдатами был по-своему прав – он кричал ему то же самое, что потом говорил эр Рокэ. Только Ворона Дикон услышал. Вернее, услышал Ракана. И Лабиринт.
– Дикон?
– Да?
– Ты опять задумался? Или не хочешь отвечать?
Дикон отчаянно покраснел – выставлять себя полным придурком перед Робером очень не хотелось.
– Действительно задумался. О Лабиринте. Извини.
– Я сказал, что не хочу судить Карваля за попытку убийства. Он слишком много сделал. Для меня. Для Эпинэ. Для Талига. Особенно для Эпине… Он просился в Торку, пусть даже разжалованным до любого чина.
Дикон медленно кивнул. Нет, Робер не ставит его перед фактом. Скорее советуется. Леворукий, до чего же хотелось бы отправить Карваля если не в Торку, то хотя бы в Закат! Прежде он ни секунды не сомневаясь выпалил бы, что Карваль нарушил приказ и его нужно расстрелять. От греха подальше. Чтобы не смел поднимать руку на Людей Чести.
– И что ты решил? – спросил Дикон, чтобы потянуть время.
Если бы Робер уже все для себя решил, разговор был бы другим. Значит, придется решать вместе. Сказать „виновен“ проще простого, но это… это слишком похоже на суд с Алвой. А Ворон его на Занху не отправил. И назад в Багерлее или в „обжитую им Ноху“ – тоже.
– Карваль на тот момент был генералом. Я склоняюсь к тому, чтобы отправить его в Торку в чине капитана, – Робер тяжело вздохнул. – Когда я встретил его в Эпине, он исполнял обязанности капитана гарнизона.
– Когда я Алва взял меня к себе, я был унаром, только что окончившим Лаик. И мне светило только возвращение в надорскую скуку, – произнес Дикон прежде, чем успел до конца додумать мысль, но столкнувшись взглядом с удивленным Робером почувствовал себя увереннее: – Меня никто не судил за… нападение на Катари, потому что она жива. Я тоже жив. Мало ли зачем Карваль с солдатами сопровождали меня в Надор? Можно сказать, что это было нужно для того, чтобы Талиг благополучно миновал Излом. И это даже будет правдой! А солдатам не сказали всего, потому что дело было государственной важности и затрагивало слишком древние силы! – Дикон перевел дух и тихо хмыкнул: – Но за отклонение от приказов я бы разжаловал его до полковника. Вернуть ему генеральский чин ты всегда успеешь, но я думаю, что в Олларии он тебе сейчас нужнее, чем в Торке.
Робер надолго задумался.
– Хорошо, – произнес он наконец. – Ты прав. Он мне действительно очень нужен. Я Карвалю доверял как самому себе. Очень надеюсь, что он больше не будет ничего делать за моей спиной. Я поговорю с ним.
Дикон облегченно улыбнулся. Робер определенно рад, что для его южанина все закончится именно так. И это будет честно. Справедливо.
И было еще одно, в чем Дикон признался себе уже с неохотой: было приятно видеть в глазах Робера одобрение, словно Дикон оправдал какие-то его надежды и сделал что-то стоящее. Хотя, наверное, сделал. Интересно, узнает ли об этом эр Рокэ?
– Ворон сказал, что согласен взять меня к себе порученцем. Если я смогу найти общий язык с Валме и сыном Арамоны. Я смогу.
– Не сомневаюсь.
Сомнение в голосе Робера все же было, и от этого Дикону стало неожиданно проще. Не настолько, как с Вороном, но все же… Он еще докажет Иноходцу, чего он стоит! Даже если этот, Леворукий его раздери, рей Кальперадо весь в отца – вытерпел же он как-то Арамону в „загоне“. С навозником будет сложнее, но хуже всего со Спрутом. Закатные твари, надо заставить себя не думать о мерзком Валме как о навознике, иначе рано или поздно можно брякнуть это вслух, хуже всего, если при Вороне. Эр Марсель? Перебьется. Много чести. Виконт Валме и никак иначе. А вот Спрут…
– Дикон, я действительно не сомневаюсь, что у тебя все получится. Не хмурься. Поехали домой. Сегодня ты переночуешь у меня, а там разберемся. Думаю, в особняке Ворона должны были остаться какие-то твои вещи. Но это все завтра. День и так был не из легких.
Главное, что он почти закончился, этот день! И принес такие новости, на которые Дикон и надеяться не смел.
*
Вода была холодная и соленая, камню в ней не нравилось – хотелось наверх, обратно, на берег. Чтобы видеть звезды и чувствовать колючий зимний ветер, греться на солнце и кутаться в пушистый снег. И изредка злиться на глупых людей, которые совершенно не думают, куда наступают. Тут, под толщей воды, на него уже никто не наступит, но утешение это слабое, пустое. Вода уже вряд ли отпустит – он слишком тяжелый, чтобы плыть, как водоросли. А как рыбы он не умеет – они сами плывут, пусть даже вовсе не стремятся попасть на сушу, но ему вечно нужен кто-то, кто подтолкнет или даже кинет. Плохо, если кинут в неудачное место, вот как сейчас…
Дикон проснулся от того, что замерз – он умудрился скинуть одеяло на пол, а без него было холодно. Он укрылся с головой, пытаясь согреться, и почти сразу же задремал.
Он шел по лестнице, ведушей в усыпальницу Эрнани, не в силах оторвать глаз от стены, на которой была нарисована Оставленная. Ступени были неровные и разбитые, Дикон оступился и рухнул вниз.
Лабиринт он узнал сразу и даже почувствовал, в какую сторону идти, чтобы добраться до синего озера. Наверное, именно так и Алва знал, куда им идти. Но теперь Алвы рядом не было. Дикон пошел вперед и через несколько поворотов понял, что идет уже не один – на фресках снова была Оставленная. От этого было легко и спокойно – иди себе и иди к цели, думать нужно только о том, чтобы не топать слишком сильно – он не Алва, один на один с Изначальной Тварью ему не справиться.
Путь на этот раз оказался гораздо длиннее, Дикон все шел и шел, но до озера оставалось еще очень много хорн. Он решил сделать привал, сел, прислонившись спиной к стене, и прикрыл глаза. Синеглазая женщина на фреске словно только этого и ждала, чтобы завести разговор. Она говорила так, как с ним могут говорить камни, но Дикон во сне понимал, что Спрут услышал бы голос воды, а Ариго – ветра… Дикон не слышал слов, он чувствовал их, как чувствуют раздражение или злость. Женщина не злилась, она досадовала, и Дикон чувствовал, что это его вина – точно так же он чувствовал в детстве, если отец был им недоволен. Гнева матери он в детстве боялся, а вот отца нет – перед отцом бывало лишь стыдно за глупые шалости, если герцог их замечал. Синеглазая досадовала на эориев, что считают себя лучше других лишь из-за уверенности, будто им подвластны стихии. Но это ведь не власть, это связь и долг, причем по счетам приходится платить и платить страшно. Дикон поежился, вспоминая о рухнувшем Надоре, камни за спиной недовольно заворчали, ощерились острыми краями. Он вскочил на ноги и едва устоял – пол дрожал, стены зло кряхтели, фресок на них больше не было. В конце коридора появилась тварь, и Дикон кинулся от нее по Лабиринту, врезался на одном из поворотов в стену и проснулся.
За окном было еще темно, но спать больше не хотелось. Дикон зажег свечу и снова лег, разглядывая блики на потолке, которые отбрасывал огонь свечи. Синеглазая в его сне говорила, что это не простые люди должны эориям, а как раз наоборот. Это было странно, это противоречило всему тому, что Дикон знал с детства, но… Но это во многом совпадало с тем, как жил Ворон. Пусть в преувеличенной форме, но совпадало. Ведь эр Рокэ сдался Альдо именно потому, что был должен людям Кэнналоа, а то и всего Талига. А он сам должен был Надору… Да и сейчас должен, пожалуй. Земли нужно восстанавливать, от этого никуда не деться. Вот так и начинаешь завидовать „навозникам“ – земли и деньги у них есть, а ответственности никакой…
========== Глава 18 ==========
Сынок Арамоны ждал Дикона у входа в комнаты Ворона. Отвратительно бодрый и улыбающийся вполне дружелюбно.
– Доброе утро, герцог! Монсеньор сказал мне дождаться вас, чтобы мы вместе поехали в его прежний дом.
– Доброе утро, рей Кальперадо, – сухо поздоровался Дикон.
Алва его сегодня видеть не желает? Или уже решил, что зря не отослал в надорские развалины? Или просто решил ткнуть носом в то, что Дикон наворотил в доме Алвы?
Герард смотрел на Дикона с плохо скрываемым любопытством, но в распросы не лез. Что он знает? Слухи о Катари? Правду? О том, что Повелитель скал участвовал в суде эориев он знает наверняка. И о том, что голос Дикона был „виновен“ – тоже. А это уже паршиво. И ведь улыбается, сволочь…
– Монсеньор хочет, чтобы мы вернули особняк по возможности в прежний вид – тут он полагается на вашу память. Было бы хорошо, чтобы мы успели все организовать за считанные дни. Как вы думаете, герцог, это возможно?
– В смысле, насколько я там все покрушил? – ответил Дикон раздраженно.
Герард рассмеялся, как ни странно, совершенно беззлобно:
– Этого я не говорил. Хотя дел вы за то время наворотили немало.
– Если вам не хочется работать вместе со мной, скажите сразу, – вскинулся Дикон. – Будет лучше, если мы все проясним с самого начала.
– Во-первых, я не намерен относить приказы монсеньера к „хочется или не хочется“, – ответил Герард серьезно, но потом снова улыбнулся: – А во-вторых, я считаю, что монсеньор никогда не ошибается, и если он решил, что вас можно оправдать в том, что вы сделали, то так тому и быть. Я не знаю, какой „тайный и великий замысел“ был у Повелителей и Ракана, но мне кажется, что суд все равно был несправедлив. Эра Рокэ не должны были ни сажать в Багерлее, ни держать в Нохе. Ну и если история с отравленным вином правда, то она тоже очень некрасивая.
Вот ведь… сынок Арамоны и есть сынок Арамоны! Но самое паршивое, что он прав.
– Но мне кажется, герцог, что вся разница в том, что кто-то предает и поднимает серый флаг в надежде спастись, а кто-то верит монсеньору, вступает в бой и дерется за последнего.
Дикон пожал плечами, как ему казалось, небрежно, и хмыкнул. Метафора пришлась ему по вкусу.
– Даже если монсеньор не слишком верил в честность „Справедливости“, шанс тем людям он дал, – продолжил Герард, – хотя мне до сих пор кажется, что он хотел бы им верить. А уж в том, что монсеньор слово свое сдержал бы, я не сомневаюсь. Только дураки говорят, монсеньор над всем издевается и никому не верит. Он верит, но предпочитает подстраховываться – чтобы не пострадали другие люди.
Честность справедливости? Ну и каша же в голове у сынка Арамоны!
– Извините, я не совсем понимаю, о чем вы говорите, рей.
– Вы не знаете подробностей фельпского боя?!
– Я знаю, что эр Рокэ отправился туда практически один. И победил. Там какие-то особые корабли построили…
– Точно! А хотите расскажу, как все было? Герцог, план монсеньора был просто гениален!
Глаза Герарда горели совершенно мальчишеским восторгом, и Дикону ничего не оставалось, как кивнуть – откажешь, только рассоришься. Да и любопытно было узнать, что же такого придумал Ворон.
Рассказчиком сынок Аромоны оказался хорошим, и когда они уже подъезжали к дому Алвы, Дикон уже завидовал Герарду, которому довелось увидеть то сражение своими глазами. Каторжники, конечно, последние сволочи, и эр Рокэ был прав, что подстраховался, но все равно было обидно – им пообещали прощение и даже награду, а они все равно предали. И до чего же точно эр Рокэ назвал брандер – „Справедливость“! Ведь каторжники получили по заслугам… А Ворон еще говорил, что в справедливость не верит!… Леворукий, так вот что имел ввиду Герард, говоря о сером флаге и бое!
Некстати вспомнилось, что он-то сам не раз предавал и несся с серым флагом к тем, кто желал уничтожить Алву. Дикон отвлекся и пропустил часть рассказа, но тут Герард стал вахлеб цитировать стихи и тоскливые мысли тут же отступили, настолько растерялся Дикон.
Ну кто бы мог подумать, этот, с позволения сказать, рей Кальперадо знает и любит Дидериха, даже может прочитать наизусть монолог Генриха Седьмого из «Утеса Чести»?! А еще заявит, что только невежественным каторжникам простительно не знать эту вещь. Мол, конечно, это не лучшая вещь Дидериха, но все же…
Наверное, у Дика был слишком потрясенный вид – Герард смутился и пояснил:
– Так говорил монсеньор. И он прав! Мне стыдно, что до Фельпа я совершенно не интересовался поэзией, но, как только выдалось свободное время, я восполнил пробелы. И уж если у монсеньора находится время, чтобы учить стихи наизусть, то мне сами стихии велили, как говорится.
– Эр Рокэ? Наизусть?!
– Герцог, вы думали, я пошутил?! Нет, правда! Он читал этот монолог перед каторжниками. Причем так прочувствованно, я был уверен, что они за ним хоть в Закат пойдут. А они…
– … пошли в Закат без него, – усмехнулся Дикон.
– Верно! Но все равно неприятно.
Дикон молча кивнул и спешился – они уже были у дома Ворона.
– Рей Кальперадо, если за мое отсутствие мало что изменилось, то мы должны бы успеть все организовать за пару дней. Там мало что… я там мало что менял. В основном, кабинет. Но многие вещи увезли слуги.
… А что-то растащили люди Альдо. Кстати, нужно бы наведаться в Багерлее и попытаться стребовать с коменданта алатский хрусталь. Хотя кто знает, будет ли Ворону приятно видеть это в своем доме теперь.
Герард серьезно кивнул, и они вошли в дом.
В доме Алвы почти все осталось, так же как когда Дикон был тут в последний раз. Даже все его вещи лежали на прежних местах. Даже орден Найери с опалами, подарок Альдо. И орден Талигойской Розы. Тоже подарок. Ворона. Аванс на будущее. Который он не оправдал.
„У тебя еще будут сражения, за которые тебе никто не скажет спасибо, и тогда ты вспомнишь Дараму и свою первую награду. И станет чуточку легче.“
Легче не становилось, хоть тресни. Скорее, наоборот. Доверие нужно оправдывать, а авансам соответствовать. Он обещал, что не подведет, но в результате – не просто подвел, а предал, пытался отравить и…
– Не боялись носить?
Дикон вздрогнул:
– Вас не учили стучать? И чего именно я должен был бояться?
Ну вот, теперь последует восторженная лекция о том, как прекрасны Алва и Талиг, и как ужасны Альдо и попытка возродить Талигойю…
– Я стучал. Громко. Наверное, вы слишком задумались. Моя нянька боялась опалов. Бабушка как-то подарила Селине подвеску с маленьким опалом, а нянька строго-настрого запретила это носить. Говорила, что опал – дурной камень. Его только осенние люди могут своим считать, им он надежду дарит, а всем остальным несчастье принести может. Даже поговорка у нее была какая-то… „Надел опал – совсем пропал“ или что-то вроде того.
– Ясно.
Дикон положил орден на место.
– Не волнуйтесь, я эту награду все равно больше не собираюсь носить. Она от Альдо.
– А вторая – орден Талигойской Розы, да? – глаза Герарда вспыхнули любопытством.
– Верно. Хотите взглянуть? – Дикон довольно улыбнулся, даже не пытаясь скрыть гордость. – Мне было семнадцать лет, Саграннская кампания. Эр Рокэ представил меня к ордену за то, что я сбил из пушки вражеское знамя.
Герард взял в руки награду едва ли не с благоговением, и Дикону неожиданно стыдно.
– Честнее было бы сказать, что знамя сбил сам эр Рокэ. Стрелял я, но направлял именно он.
