Текст книги "С вечера до полудня"
Автор книги: Chibi Sanmin
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
С телефонной трубкой около уха Гордон разбил два яйца на раскаленную сковородку и подождал, пока на другом конце провода не раздался голос Коулта.
– Резиденция Вудс, – доложил шофер.
Гордон не смог удержать улыбки. Коулт всегда так официален.
– Это я. Как там у вас дела?
– О, доброе утро, мистер Сазерленд! Полиция уехала час назад, новые замки уже вставлены, и Дора только что уведомила меня, что ей понадобится еще четверть часа, чтобы закончить уборку.
– Великолепно! – Представив себе мамину горничную, ее бьющую через край энергию и торчащие во все стороны седые волосы, Гордон снова улыбнулся. – Скажи Доре, что я ей должен.
– Да, сэр. Она так и говорит, сэр. Она просит шубу.
– Шубу? – Гордон посолил яичницу. С Дорой все сложно. Она не из тех, кто просит, – она требует. – Норковую, я верно догадался?
– Соболиную, сэр. И длинную, до пола.
Вспомнив запекшуюся на двери Габриелы кровь, Гордон согласился.
– Скажи ей – она получит шубу.
Уже много лет назад он научился не торговаться с Дорой, иначе в придачу к мехам она запрашивала еще и драгоценности.
Положив трубку, Гордон проверил готовность яичницы, перекинул через плечо полотенце и вышел из кухни. Остановившись у подножия лестницы, он оперся о перила и посмотрел вверх.
– Габи!
Никакого ответа. Почему она не отвечает?
– Габи!
Молчание.
А что, если она не может ответить? Если ей плохо? От этой страшной мысли он пулей взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Полотенце упало на пол.
Не переводя дыхания, он постучал в дверь.
– Эй, Габи!
Из комнаты доносились какие-то сдавленные звуки.
Страх удесятерил его силы. Гордон так пнул дверь, что она с треском распахнулась, ударившись о стену.
Габриела стояла к нему спиной, согнувшись, и бормотала что-то себе под нос.
– Это я! – закричал он. – Это я!
– Боже, Гордон! Ты напугал меня до смерти! – Она повернулась, и только тут Гордон понял в чем дело.
Габриела запуталась в широком свитере. Высокий воротник полностью закрывал ей голову, и она делала отчаянные попытки освободиться. Свитер задрался, обнажая живот девушки и лишь слегка прикрывая грудь. У Гордона зачесались кончики пальцев от желания дотронуться до ее нежной кожи.
– Я тебя звал, но ты не отвечала! – растерянно пробормотал он.
– И поэтому ты вышиб дверь? Стыдись, Гор!
Все еще ворча, Габриела резко отвернулась, налетела на кровать, ушибла коленку и вскрикнула от неожиданности. Гордон все еще не мог оторвать глаз от полоски ее кожи между джинсами и свитером. Какая же она белая, нежная!
Его бросало то в жар, то в холод. Скрестив руки на груди, он прислонился к дверному косяку и прищурился. Габриела походила на черепаху, пытающуюся выбраться из панциря. Сейчас он особенно остро ощущал себя мужчиной из плоти и крови.
– Рискуя показаться глупым, могу я все же спросить, что стряслось?
– Воротник зацепился… За сережку.
Он улыбнулся.
– Вижу.
– Хотела бы я хоть что-то видеть. Помоги же мне!
Усмехаясь про себя, он подошел к ней. Она только что приняла душ – от нее пахло мылом и каким-то ароматным кремом. Он запустил пальцы под воротник свитера – не кожа, а теплый шелк! – и потянул его вверх.
– Ой! – Габи схватилась за шею.
– Прости. Мне жаль, что тебе больно.
– Мне тоже. Я чуть не задохнулась до смерти.
Он вздернул брови.
– Я бы вернул тебя к жизни.
– О, еще бы! Ничуть не сомневаюсь.
Взгляд Гордона привлекло что-то блестящее возле рукава свитера. Габриела прислонилась к нему спиной, он почувствовал жар ее тела, колени его ослабли.
– Подожди. Не шевелись. Сейчас я тебя освобожу.
Она замерла в том же положении. На лбу у Гордона выступил пот, руки дрожали. И почему вызволение из свитера зацепившейся сережки так на него действует? За всю жизнь он еще не испытывал подобного возбуждения, даже в постели с женщиной.
– Отлично. Отцепи только поскорей сережку!
Голос Габриелы звучал тоже не очень-то спокойно. Гордона это радовало.
– Немного терпения, мисс.
– Оно не входит в число моих добродетелей.
Это Гордон успел уже и сам заметить. Одной рукой выпутывая из свитера сережку, другой он для надежности обвил талию Габриелы и принялся автоматически поглаживать обнаженную кожу. Тягучее тепло потекло вверх по его руке и разлилось по всему телу, концентрируясь внизу живота.
– У меня рука слишком большая, – пожаловался он срывающимся голосом.
– Ты и сам не маленький. – Тело Габриелы трепетало под его ладонью. – Но и у тебя есть свои приятные стороны.
Желание все сильнее овладевало им. Трясущимися пальцами он кое-как выпутал из петель свитера блестящую серебряную звездочку.
– Получилось! – Он сам себе не верил.
– Слава Богу. А то я уж подумала, что остаток своих дней обречена ходить в этом оригинальном тюрбане. – Со вздохом облегчения Габриела одернула свитер, накрыв им руку Гордона. По-прежнему прижимаясь к нему, она запрокинула голову и ухитрилась заглянуть ему в глаза. – Ага, попался!
Подозревая, что так оно и есть, Гордон кивнул. Он протянул ей сережку, но она даже не заметила этого – столь напряженно смотрела ему в глаза. Она всегда была прелестна, а сейчас, только что из-под душа, – особенно. Еще влажные локоны в дивном беспорядке спадали ей на лицо и на плечи. Гордон не мог отвести от нее глаз.
– Ты и впрямь так думаешь? – Пальцы его скользнули по животу Габриелы и поднялись выше. Она затаила дыхание, лишь маленькая жилка пульсировала под его рукой в такт участившемуся биению ее сердца.
– Что и у тебя есть свои приятные стороны? – Она облизала губы. – Ну да, есть кое-что!
– И на том спасибо.
Он уже не мог сдерживаться, так ему хотелось поцеловать ее, такую мягкую, нежную, ароматную, такую сексуальную. От сияния бездонных васильковых глаз голова Гордона пошла кругом, мысли смешались, а голос совести превратился в еле слышный шепот, который теперь было совсем легко проигнорировать. Гордон понял, что выбора у него нет.
– Габи, – прошептал он, наклоняясь к ее лицу, – можно я тебя поцелую?
– Мы ведь уже пробовали. – Она отрицательно мотнула головой и опустила глаза, губы ее невольно приоткрылись. – У нас плохо выходит.
И хотя ответ ее был отрицательным, но ее трепещущие пальцы, неровное дыхание, все ее тело говорили «да».
– Мне хочется снова попытаться. – Он провел пальцем вдоль голубой жилки на ее шее, бережно коснулся щек, залитых нежным румянцем. – В офисе Мердока получилось очень даже недурно.
– Ну да… – растерянно признала она. – Но целоваться сейчас, здесь… Благоразумно ли это?
Значит, он ошибался. Габриела вовсе не чувствовала всего того, что, как ему казалось, он прочел в ее глазах. И она, несомненно, права. В сложившейся ситуации еще большая близость стала бы не просто глупостью – она стала бы безумием. Другое дело, что он желал этого поцелуя так, как ничего больше в жизни не желал. Но можно ли принуждать ее? Стиснув зубы, он разжал руки.
Прикусив губу, Габриела вскинула голову. В ее взгляде бушевало смятение.
– Гор?
Он был не в силах отвечать. Он и так уже сказал слишком много. Да что же она с ним творит! Как умудряется так воспламенять его чувства?
– Я не Мина Голдсмит, Гор, я не играю тобой.
Габриела вся дрожала. Ей было явно нелегко обнажать перед ним свою душу. Гордон восхитился тем, как храбро она преодолела свой страх, как решительно и благородно сделала шаг к откровенности.
На него снова накатила жаркая волна желания. Как он ни проклинал, как ни корил себя, но сейчас оно пересиливало даже стремление отомстить за гибель Эванса. И к желанию примешивалось чувство вины – такое острое, что он еле мог дышать. Ведь Габриела начала доверять ему, а он… лгал ей, лгал с самого начала, с первого момента их встречи.
Прильнув к Гордону, она обвила руками его талию, скользнула ладонями по спине.
– Я вовсе не всегда благоразумна, – прошептала она, приподнимаясь на цыпочки и ища его губы своими.
Колени Гордона сделались мягче ваты, руки судорожно сжались. Да, они уже целовались раньше, но либо разыгрывая перед кем-нибудь посторонним комедию, либо в момент сильнейшего эмоционального напряжения, как вчера вечером в квартире Габриелы. Сейчас же поцелуй принадлежал только им и зависел только от их желания… от ее желания.
Не в силах больше сдерживаться, он наклонился к ней, и их губы слились в жарком поцелуе. Габриела тихонько вздохнула. По телу Гордона пробежала неистовая дрожь. Губы девушки оказались такими же сладкими и теплыми, как и в первый раз, – нет, даже лучше, ведь теперь она не думала ни о чем постороннем.
Гордон понял, что погиб.
Ее пальцы легонько перебирали его волосы, мягко поглаживали затылок. Другая рука, покоившаяся у него на плече, конвульсивно сжалась, словно говоря ему, что Габриела хочет большего.
Гордон теснее сомкнул кольцо своих рук, ближе привлекая ее к себе, пока она не прижалась к нему всем телом. Габриела что-то прошептала, невнятно, почти беззвучно, но он понял ее.
Ее приоткрытые губы таили в себе соблазн, обещание, страсть. Языки их встретились и соединились в сладостном горячем союзе. Она издала негромкий чувственный стон. Гордон понял, что летит в пропасть, полностью теряет контроль над собой. Но внезапно его пронзил леденящий холод. Боже, что он делает! Он не может предаться любви с нею, пока не расскажет ей все начистоту. А что тогда? В ее глазах он будет не лучше ее отца.
На него нахлынула горечь разочарования, обиды и на самого себя, и на нелепо сложившиеся обстоятельства, отнимавшие у него самое желанное в мире.
Он медленно разжал руки. Габриела замерла. Спустя бесконечно долгое мгновение она одернула свитер и смогла наконец поднять на Гордона взгляд.
– Что случилось?
В голосе ее звучали недоумение, стыд. У Гордона стало еще хуже на душе. Нельзя было заводить ситуацию так далеко.
– Хм… – Слова не шли ему на язык. Он так хотел снова поцеловать ее. Хотя бы разок, тогда наваждение рассеется и он снова сможет мыслить логически.
Но он лгал самому себе и понимал это.
– Гордон?
В глазах Габриелы снова появилось недоверие. Вероятно, она подумала, что отвергнута им, – ее поникшие плечи, растерянное выражение лица, жалобная нотка в голосе свидетельствовали об этом. Может, оно и к лучшему, решил Гордон, хотя сердце его сжимала безысходная тоска. Нет, нет, твердил он себе. Дружеская расположенность – вот то единственное чувство, которое он может позволить себе испытывать к Габриеле.
Она наморщила нос и принюхалась.
– Тебе не кажется, что где-то что-то горит?
– Горит? Да нет вроде… – И тут его осенило: – Черт! Да ведь это же твой завтрак! – Вылетев из комнаты, он рванул вниз по лестнице.
Габриела пошла вслед за ним. Подобрав валявшееся на ступеньке полотенце, она перекинула его через плечо. Подумать только, какое впечатление произвел поцелуй такой простой, ничем не примечательной девушки, как она, на Гордона Сазерленда, этого сногсшибательного мужчину! Мысль эта даже слегка пугала ее, но вместе с тем и радовала. Однако тут Габриела вспомнила, как неожиданно он остановился.
Радужное настроение как ветром сдуло. Зря, наверное, она вообразила, будто нравится ему. Просто еще никто и никогда не целовал ее так, как Гордон. А на самом деле он никаких особенных чувств не испытывал – она поняла это за мгновение до того, как он остановился. Между ними чуть было не возникло что-то огромное и прекрасное, но в последний миг Гордон отступил.
В очередной раз она открылась перед мужчиной – и была отвергнута. Но в прошлом она всего лишь испытывала горечь разочарования, сейчас же была ранена в самое сердце.
И все же она не падала духом. Быть может потому, что уловила боль и смятение Гордона в тот момент, когда он вдруг отстранился от нее. А что, если он так внезапно остановился по той же причине, по какой в свое время Рейнер держал сына на расстоянии, не позволяя ему слишком любить себя? А вдруг и она подошла очень близко к запретной черте? Во время поцелуя она испытала ни с чем не сравнимое наслаждение, и ей это понравилось. Наверное, и ему было бы столь же хорошо… если бы он позволил себе так же забыться.
Повернув на следующий пролет лестницы, Габриела снова нахмурилась. Уж не обманывает ли она сама себя? Вполне вероятно, Гордон вовсе и не был потрясен, как она. Может, он просто не хотел ее. Как ни больно признать, но он с самого начала ее недолюбливал. Да, они стали лучше относиться друг к другу, но вдруг для него дело ограничилось лишь мимолетным, ничего не значащим увлечением?
Габриела мучительно размышляла всю дорогу к кухне и наконец поняла простую истину: она ничего не значит для Гордона. Она влюблена в него по уши, а он – нет. Увы!
В кухне дым стоял столбом. У Габриелы мгновенно выступили слезы на глазах, в горле запершило. Она поспешно открыла окно, впуская в помещение свежий воздух.
Гордон стоял у раковины, отмывая остатки… чего?
– Гор?
– Что?
Судя по тону, он еще не успокоился. Злился, должно быть, на себя и за то, что сжег завтрак, и за то, что поцеловал ее.
Постояв в нерешительности, Габриела накрыла на стол, налила себе чашку кофе и, порывшись в холодильнике, выудила оттуда жареную куриную ножку. Откусив от нее, она уселась в уютное кресло рядом с дубовым столом. Гордон, стоя к ней спиной, отчищал сковородку. Габриела любовалась его широкими мускулистыми плечами. Как, наверное, приятно было бы гладить их. Жаль, что ей никогда уже не придется испытать это удовольствие.
Заняться любовью с Гордоном Сазерлендом – золотая мечта любой женщины. Габриела отложила недоеденную ножку. Уж ей-то это, увы, не светит. Сама мысль об этом абсурдна, и они оба это сознают. Что до Гордона, то ему даже целоваться с ней не нравится. Печально, но факт. По крайней мере, вздохнула она про себя, она привела его в не меньшее смятение, чем он ее. В этом было хоть какое-то утешение.
Гордон резким движением завернул кран. Внезапно он понял, что ему делать. Раз его тело так жаждет удовлетворения страсти, этого необузданного первобытного инстинкта, раз нельзя заглушить этот зов плоти – что ж, остается одно: встретить неизбежное лицом к лицу и потом расхлебывать последствия.
Он повернулся к Габриеле. Та сидела в кресле, поджав ноги, и доедала кусок курицы. Ему захотелось самому оказаться на месте этой куриной ножки. Тело его вновь властно напомнило о себе. Без единого слова Гордон схватил девушку за руку и поставил на ноги.
Уронив курицу на тарелку, Габриела вопрошающе посмотрела на него. Он обнял ее за плечи и попытался что-то сказать, но ничего не вышло. Его обуревало одно-единственное желание – утонуть, раствориться в ней без остатка и забыть все причины, заставляющие его ненавидеть себя за эту страсть.
Он властно и крепко поцеловал ее, чувствуя, как она приникает к нему всем телом, ощущая прикосновение ее упругой груди. Ее ответный поцелуй был наполнен чувственностью, что еще сильнее возбуждало Гордона. Вожделение, говорил он сам себе, это всего лишь вожделение, ничего серьезного.
Прервав поцелуй, Габриела уткнулась носом ему в шею.
– Так ты передумал? Ты все-таки хочешь меня?
Руки его скользнули по ее талии и спустились ниже. Он крепко прижал ее к своим бедрам, чтобы она могла ощутить силу его желания. Задыхаясь, Габриела посмотрела ему в глаза.
Сердце Гордона замерло в груди – так много прочел он в ее взгляде. О Боже, слишком много! В ее глазах впервые за все время не было и тени недоверия.
Вдруг Габриела отстранилась от него и медленно опустилась обратно в кресло. Она снова забалансировала на грани реального и призрачного миров. Не сейчас, взмолилась она, пожалуйста, только не сейчас!
Но это чувство не проходило, оно становилось все сильнее. Габриела бросила на Гордона умоляющий взгляд, ей хотелось позвать его на помощь. Но она знала – он ничем ей не поможет, не остановит ее видений.
Она уставилась на чашку с кофе, стоявшую на столе. На поверхности коричневой жидкости образовалась воронка, утягивающая Габриелу за собой в неизвестные бездны. И там, на дне, она увидела парк. Лейси на качелях. И тот добродушный мужчина раскачивает ее. Но теперь там присутствовала еще какая-то женщина. Лица ее не было видно, и вся сцена словно наблюдалась ее глазами. Сердце Габриелы гулко заколотилось, дыхание стало частым и резким. Ее охватило сильнейшее чувство ненависти. Злое. Черное. Угрюмое. Но была ли эта ненависть направлена на Лейси? Или на мужчину, раскачивающего качели?
– Габи, – услышала она издалека голос Гордона, – думаю нам надо поговорить. Я должен кое-что рассказать тебе. Габи, Габи, что с тобой?
Она не обращала на него никакого внимания. Голос его становился все тише, а видение обозначалось все резче и отчетливей. Габриела так и не могла разобраться, кого же ненавидит эта женщина, но ненависть была неподдельной. И пылкой.
– Мне пора. Пойду поработаю. – Мужчина из видения прекратил толкать качели, вместе с Лейси подошел к длинному черному автомобилю и достал из багажника сиреневый велосипед.
– Я люблю тебя, папа. – Чмокнув его в щеку, Лейси подбежала к женщине и взяла ее за руку. Габриела ощутила тепло детских пальчиков, подрагивания руки, пока девочка махала вслед отцу.
Отец тоже помахал ей и улыбнулся. Его улыбка, такая нежная и любящая, в прошлый раз согрела сердце Габриелы. Но теперь, когда она видела все глазами этой женщины, она ее разозлила. Значит, женщина ненавидела отца девочки.
Вдруг Габриела увидела в руках незнакомки… засаленную веревку.
– А зачем она тебе? – спросила Лейси, подняв голову. В доверчивых глазах девочки застыло любопытство. Легкий ветерок играл ее золотисто-каштановыми локонами. Отец ее к этому времени уже исчез из поля зрения. Женщина резко схватила девочку за руки и начала обматывать запястья веревкой, затягивая ее все туже и туже.
Габриела изнемогала. Ей чудилось, будто она сама затягивает эту веревку, но она знала, что все уже произошло и она не в силах ничего изменить.
– Что ты делаешь? – захныкала девочка, пытаясь вырваться. – Что ты со мной делаешь?
Теперь Габриела превратилась в Лейси. В запястья ее больно врезалась веревка. Отчаянно закричав, она вскочила с кресла.
Гордон стоял у раковины, по локоть опустив руки в мыльную воду. Он обернулся на крик, и Габриела упала в его объятия.
– Это женщина! Она похитила девочку!
– Тсс, успокойся. – Гордон погладил ее по голове и плечам мокрыми руками. – Я тебя не понимаю.
– Я думала, что Лоренс похитил ее из торгового центра. – Габриела облизала губы. Сердце ее было готово выпрыгнуть из груди. – Но Лейси связала какая-то женщина и потом уже привела ее к Лоренсу. И она хорошо знает и девочку, и ее отца.
Лоб Гордона прорезала глубокая морщина. Он внимательно смотрел Габриеле в глаза. Локтями она прижималась к его талии, но запястья ее безжизненно свисали по сторонам.
– Габи, что у тебя с руками?
Она посмотрела на него с отчаянием. Голос ее дрожал от готовых пролиться слез.
– Веревки такие тугие…
Гордон сидел рядом с ней на переднем сиденье «шевроле». Габриела настояла на том, что им лучше взять ее машину – так будет менее подозрительно. И теперь он был вполне с ней согласен: действительно, раз взглянув на них, никто не удостаивал их вторым взглядом.
Лоренс был дома. Должно быть, сидел, развалясь и задрав ноги, в своем кресле-качалке, пристроив на необъятном животе банку с пивом и настроив телевизор на футбольный матч.
Габриела дремала. Кисти ее рук безвольно лежали на коленях. В этой позе она провела довольно долгое время.
Гордон поморщился. За этот день он несколько раз пытался подловить ее, но она ни разу не попалась в ловушку. Ее взгляд, когда она говорила ему про веревки, мог любого убедить в ее искренности. Ни в чьих глазах еще не доводилось ему видеть такого выворачивающего душу страха. У него просто сердце разрывалось.
И все же он не поддался. Ведь Эванс был абсолютно уверен в том, что Габриела мошенница. Он клялся, что если бы Шелтон не послушал эту лжетелепатку, то…
Ладно, что толку переживать трагедию вновь и вновь? Гордон до боли в пальцах сжал руль. Во рту появился горький привкус.
За те двенадцать лет, что они были партнерами, Эванс ни разу не ошибся. Если он говорил, что кто-то виновен, так оно и было. Все его подозрения всегда оправдывались. Разве не он схватил убийцу Рейнера? И не он спас Гордону жизнь, когда ей угрожала опасность в связи с делом о разводе Симменсов? Симменс хотел вернуть компрометирующие фотографии, которые его жена отдала Гордону на хранение. И ради этого шел даже на убийство. Разве не в плече Эванса засела тогда пуля, направленная в сердце Гордона?
Список этот можно было продолжать и продолжать. Вспомнилась вечеринка у Гарри Дэвиса. Тогда Эванс силком вытащил Гордона из машины Билла Джонсона. Гордон был зол как черт и даже подрался с Эвансом, но тот был сильнее. Если бы дело происходило через пару лет, когда Гордон уже поднакачал мускулы и научился драться, то, чем черт не шутит, может, он и одолел бы Эванса – и погиб. Ведь Эванс утверждал, что Билл слишком пьян, чтобы вести машину. И оказался прав.
С того дня, как умер Рейнер, Эванс сделался для Гордона больше чем другом. Он стал его главной опорой в жизни и даже, хотя был старше Гордона всего на шесть лет, вторым отцом. Он ни в чем не стеснял младшего друга, предоставляя ему полную свободу действий, но по первому же зову, не раздумывая, бросался на помощь.
Раздавленный горьким чувством утраты, Гордон заглянул в зеркальце заднего вида и снова уставился в окно. И почему теперь все стало таким смутным, неясным? Почему теперь так трудно делить мир на черное и белое? Ведь Эванс обладал безошибочной интуицией – и подозревал Габриелу в мошенничестве.
Беда в том, что и Гордон обладал интуицией. И он-то как раз теперь уже ни в чем не был уверен.
Габриела что-то пробормотала во сне. Не удержавшись, он ласково погладил ее по голове. И как Эванс мог заподозрить в мошенничестве девушку, столь похожую на ангела?
Лаская пальцем мочку ее уха, он вдруг задумался. Приходилось признать, что перед ним встала серьезнейшая проблема. Ему следовало бы ненавидеть Габриелу, свирепеть при одном взгляде на нее – из-за Эванса. Иначе получается, что он предает память друга. И он старался – Господь видит, как искренне он старался, – возненавидеть ее, но тщетно.
Правда, он ее и не любил. Любовь просто не могла вырасти на почве взаимного недоверия, недомолвок и подозрений. Тогда что же он чувствовал? Одного лишь физического влечения недостаточно для того, чтобы так глубоко поразить его сердце. Быть может, вожделение приобрело неожиданную эмоциональную окраску и потому кажется чем-то большим?
Гордон снова покосился на девушку. Длинные ноги, великолепные белокурые локоны, очаровательное личико. Он ведь всегда питал склонность к длинноногим блондинкам, особенно интеллектуальным, у которых не ветер в голове гуляет. Чем дольше он обдумывал эту мысль, тем больше убеждался: да, так оно и есть. Это всего лишь вожделение. А его переживания по поводу Эванса придали возникшему чувству особый эмоциональный оттенок – только и всего.
Машина плавно катилась по шоссе. Габриела заставила себя открыть глаза. Она по-прежнему не ощущала онемевших кистей рук и не могла даже шевельнуть ими. Застонав, она оперлась на локти и выпрямилась на сиденье.
– Привет. – Гордон включил сигнал поворота.
Была уже ночь. Мерцавшие на приборной доске огоньки отбрасывали на лицо Гордона зеленоватые отблески, но даже эта причудливая игра теней и бликов не портила его.
– Где мы?
– На пути ко мне.
Колесо попало в рытвину, машина подпрыгнула. Желудок Габриелы вдруг пронзила острая боль, и тело покрылось холодным потом.
– Останови машину.
– Не могу. Мы на мосту.
– Останови машину! Пожалуйста! – Она привалилась к окну. Холод. Головокружение. Тошнота.
Свернув на полосу безопасности, Гордон затормозил.
– Что с тобой?
– Мне плохо. – Она задыхалась. – Открой окно.
Гордон поспешно повернул ручку с ее стороны. Лязгнули металлические шарниры, дверца приоткрылась, и Габриела чуть не вывалилась наружу. В лицо ей ударил свежий воздух.
– О Боже, Боже! – простонала она.
Желудок ее сжался. Она едва успела высунуться и опереться о раскрытую дверцу, как у нее началась неукротимая рвота.
– Ну как, отпустило? – спросил Гордон, когда приступ кончился.
Она еще не могла отдышаться, в голове у нее по-прежнему плавал туман.
– Вот, глотни. – Он поднес к ее губам колпачок от термоса с травяным чаем.
Она замотала головой. Холодная жидкость только смочила ей губы. Боясь, что ее снова начнет тошнить, она попыталась отвернуться. Но Гордон крепко держал ее.
– Это тебе поможет. Ну выпей, малышка, один глоточек.
«Малышка». Сколько нежности и сострадания в его голосе! Чтобы услышать это еще раз, она согласилась бы босиком пройти по раскаленным углям. С трудом она заставила себя отпить.
– Вот умница. – Гордон погладил ее по голове.
Сзади, отразившись в зеркальце машины, сверкнуло что-то красное, и через некоторое время к ним подошел офицер полиции и постучал в окно.
– Неполадки с машиной?
– Нет, – отозвался Гордон. – Жена плохо себя чувствует.
– Она не рожает?
– Нет. По-видимому, желудочная инфекция. Габи, ты уже можешь ехать?
От одной мысли об этом к горлу ее снова подступила тошнота.
– Да.
– Отлично. – Офицер вздохнул с видимым облегчением. – Просто замечательно.
Гордон прикрыл дверцу. Габриела облокотилась ему о плечо и с огромным усилием открыла глаза.
– Ты такой славный, Гор.
В глазах его полыхнул какой-то странный огонек. Поспешно отвернувшись, он сосредоточил все свое внимание на дороге, выводя машину обратно на главную полосу.
Неужели в его взгляде и впрямь мелькнуло что-то похожее на чувство вины? Должно быть, она ошиблась. С чего бы ему чувствовать себя виноватым перед ней? Ну да, конечно, он солгал ей относительно причины, заставившей его принять участие в расследовании. Одним стремлением помочь Лейси это явно нельзя было объяснить. Габриела знала, что кто-то из близких ему людей стал жертвой похищения. Гордон не признал этого, но и не отрицал. Но все равно он не виноват. Так в чем же дело?
– Как ты думаешь, чем ты отравилась? – спросил он.
Голос его звучал как-то странно. Габриеле совсем не хотелось отвечать. Но ведь он опять помог ей – в который уже раз! – и ему нужно доверять.
– Я не отравилась.
– Ну да. Ты не можешь шевелить руками, тебя только что вырвало, но ты не… – Оперевшись о подлокотник, он потер висок. – Это с девочкой, да?
– Именно так. – Откинувшись на спинку сиденья, Габриела прикрыла глаза. Может, если ни о чем не думать и заняться упражнениями, которым ее научила доктор Хоффман, спазм в желудке пройдет и голова станет меньше кружиться?
Нахмурившись, Гордон прибавил скорости, чтобы успеть на зеленый свет. Если она действительно симулирует телепатические боли, то на этот раз зашла слишком далеко. Но, с другой стороны, он своими глазами видел пот на ее лице, видел, как ей было плохо. Такое не сыграешь. Шоколадные батончики – вот единственное объяснение ее заболеванию. Конечно, никакой она не медиум, но больна по-настоящему. Точно. Перебрала шоколада.
– Ты сказал, мы едем к тебе?
– Да.
– Мне надо попасть ко мне домой.
– Но ты же больна.
– Но мне надо. – Она потерлась локтем о его бедро. – Ты же сам говорил – мне надо встретить опасность лицом к лицу.
– Это было до того, как тебя вывернуло прямо на улице.
– Поехали ко мне, – настаивала Габриела, потом закрыла глаза и стала бормотать что-то о ровных дорогах.
Сжав челюсти, Гордон развернул машину и поехал к ней. Стоянка рядом с ее домом пустовала. Припарковавшись, он выключил зажигание. Габриела спала у него на плече. Он сам на себя злился за это, но до того приятно было чувствовать ее рядом!
Ресницы спящей девушки чуть подрагивали. Гордон снова подумал, что от неправильного питания запросто могут возникнуть проблемы с желудком. Если бы он, к примеру, слопал за день целых три шоколадных батончика, ему бы тоже стало плохо. Наверняка она уже давно питается кое-как. Но это совсем не объясняет силу его переживаний.
Он выбрался из машины, обошел ее и открыл дверцу с той стороны, где сидела Габриела.
– Габи, – он потряс ее за плечо, – ты дома.
Она что-то пробормотала, но не проснулась. Решив не тревожить спящую, он взял ее на руки и вошел в подъезд, опасливо озираясь по сторонам. В прошлый раз он поднимался в такой спешке, что даже не обратил внимания на то, как здесь все ужасно. Теперь у него вдруг возникла мысль купить эту чертову развалюху, чтобы установить в подъездах коды и навести хоть слабое подобие порядка. Но он мгновенно передумал: Габриела не одобрила бы такого вмешательства.
Гордон всмотрелся в ее лицо. Она здорово вымоталась. Еле заметные с утра тени под глазами теперь превратились в черные круги. Ночью она спала – он проверял, но совсем не отдохнула, все время металась и ворочалась. Похищение Лейси обошлось ей дорого, даже если оно всего лишь воображаемое.
Порывшись в ее кошельке, он отыскал ключи и отпер дверь. Любой горе-грабитель, даже дилетант, мог бы отпереть новый замок простейшей отмычкой. Болт едва держался. Хотя если уж кому-то очень захочется залезть в квартиру, то тут никакой замок не помеха – стену выломает, а пройдет.
В раздражении Гордон пинком захлопнул дверь и сам вздрогнул от стука. Но Габриела не проснулась. Ее золотистые волосы разметались у него на плече – так красиво, так трогательно. Неудивительно, что ему никак не удавалось обуздать свои чувства.
Пройдя прямо в спальню, он остановился перед кроватью и прикинул, не следует ли раздеть Габриелу, прежде чем укладывать. Но тело его столь бурно отреагировало на одну лишь мысль об этом, что он счел за лучшее просто снять покрывало и опустить девушку на постель.
Стянув с нее туфли, он отошел на шаг и снова стал смотреть на нее. Сердце ее замерло. Она выглядела такой… спокойной. Мысль эта заставила Гордона нахмуриться. Только теперь он понял, что еще ни разу не видел Габриелу вот такой, как сейчас. Отчего бы это?
Когда она преподавала в Галвестоне, то выглядела вполне счастливой. Хотя лично ему ее жизнь казалась несколько одинокой. У нее не было близких друзей – только ученики, мать и тетушка Нэнси. Однако родные жили в Канзасе, слишком далеко, и навещать их ей удавалось не чаще одного раза в месяц.
Ресницы Габриелы дрогнули, но глаза не открылись. Там, в Галвестоне, ее все любили. Она была немного вспыльчивой, если незадачливые ученики медленно усваивали материал, но все равно очаровательной. Она всегда относилась ко всем тепло и открыто. Ее внешность привлекала к ней многих мужчин, но она никого не подпускала к себе слишком близко.
Гордон окинул взглядом комнату. Стена между гардеробом и письменным столом была увешана детскими рисунками, забавными и милыми. Один из них отдаленно напомнил Гордону лягушку, и он вспомнил, как однажды издали видел Габриелу, играющую с ребятами в «лягушку на дорожке». Она была прелестна, как майский день. Волосы, собранные в задорный хвост на затылке, розовый свитер, беззаботный смех… Этот смех и сейчас еще звенел в его ушах.
