Текст книги "Нечисть в деревне. Ведьма (СИ)"
Автор книги: Cheshirra
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Я многое успела повидать, но от него у меня мороз прошел по коже – столько в этом тонком, девичьем звуке было животного ужаса и боли.
Бросив последний взгляд на убегающего человека, я снова взвилась в воздух, уже безо всяких предосторожностей вламываясь в дом через разбитое окно.
И очень вовремя. Существо было похоже на ту тварь, в которую превратился Гришка, высокое и мощное, с недоразвитыми передними и слишком длинными задними лапами, поросшее мехом, как собака – репьями. Разве что в этом угадывалась еще молодость, некоторая неуклюжесть, с которой оно передвигалось. Только это участкового и спасло – то ли это было первое превращение, то ли Антон не научился еще владеть второй ипостасью, но, прыгнув на стол, он не долетел и позорно соскользнул на пол, словно нашкодивший кот. Стол, тем не менее, от такого удара снесло вперед, напрочь придавив к стене участкового, который теперь судорожно пытался освободиться и вытащить из-за пазухи пистолет. Лицо его было белым, как мел, а глаза расширились от ужаса. И мое появление не способствовало наведению порядка – гадина не сразу увидела меня, у нее была более близкая и доступная цель, а потому единственное, что я успела сделать – клацнуть зубами на кончике ее хвоста и зарычать, уперевшись лапами в пол.
Отреагировав скорее на звук, нежели на неожиданную помеху (я изумленно смотрела, как мои лапы скользят по полу, не особенно ее замедлив), она медленно повернула голову. Красные фосфоресцирующие зрачки уставились в мои зеленые.
Убедившись, что все внимание переключилось на меня, я разжала челюсти и попятилась, намереваясь вывести ее из дома.
Не успела. Оглушительно грохнул выстрел, следом еще один и еще, тварь отбросило на покореженную решетку, впечатало в нее завершающим выстрелом в голову, и она замерла.
Медленно, словно нехотя, воздух вокруг нее начал плавиться, словно от сильного зноя и тело изменилось второй раз за ночь. На усыпанный осколками пол упал абсолютно голый молодой парень с тремя дырками в живот и одной – в голову. В полнейшей тишине я вдруг почувствовала себя очень неуютно под направленным дулом пистолета. Попятилась, но не сделала и двух шагов – щелчок!
И ничего не произошло. Я недоверчиво приоткрыла один глаз – участковый недоуменно и досадливо отбросил пустую обойму.
На улице тем временем, привлеченный шумом и выстрелами, стал собираться народ – по дорожке к дверям уже кто-то бежал, со стороны окна тоже, видимо, не решаясь сунуться в самое пекло, и единственным выходом оказалась жилая часть дома. Коротко вякнув, я, проскальзывая лапами по дереву, бросилась туда, залетела в кухню, но не решилась остаться в комнате с тремя окнами на освещаемую дорогу и кинулась в спальню. Черт!
Окна в спальне были закрыты ставнями. С ТОЙ стороны.
Из участка уже раздавались крики и шум – народу все прибывало. Сейчас участковый придет в себя, перезарядит пистолет и отправится на охоту по собственному дому, а тут я – загнанная в угол…
Словно подтверждая мои догадки, из кухни донеслись осторожные шаги. Я заметалась по маленькой комнате, не зная, куда деться. Выхода не было – единственный вариант, при котором он задумается над тем, убивать меня или еще подумать… А все так хорошо начиналось!
Шаги раздавались уже совсем рядом. Я заставила себя остановиться и сесть на задние лапы. Закрыла глаза, выровняла дыхание… И начала трансформацию.
Они ввалились в спальню буквально через минуту – видимо, обшарили кухню – дверь отлетела в сторону, на меня уставилось дуло пистолета и три пары глаз.
Я замерла, оленьими глазами смотря на собравшуюся гоп-компанию: участковый впереди, за ним Гришка и голова. Ладно, могло быть и хуже, при них он меня точно убивать не станет…
Не знаю, у кого было на лице большее удивление – у Гришки с отцом или у участкового. Однако спустя секунду пистолет он убрал и, нервно сглотнув, спросил:
– Как ты, все в порядке?
Я ошалело кивнула и натянула его рубашку пониже, прикрывая шрам на бедре.
– Сюда никто не заходил?
Я помотала головой. Никто, кроме меня…
– Никуда не уходи, – что-то решив для себя, он сунул пистолет в кобуру и закрыл дверь. Я успела только увидеть два поднятых вверх больших пальца Гришки и обессилено рухнула на кровать. Куда я теперь уйду, когда единственной одеждой у меня является его рубашка?
Первые полчаса я еще прислушивалась к происходящему, а затем усталость, переохлаждение и стресс все же дали о себе знать – я плюнула на все и, завернувшись в одеяло участкового, заснула.
ГЛАВА 8
Меня вырвало из сна прикосновение. Едва заметное касание, нежное и ласковое. Мне было тепло, хорошо, и, окутанная спокойным запахом, словно вторым одеялом, я сонно приоткрыла глаза, увидела рядом с собой его и снова закрыла. В полудреме все воспринималось как должно, даже скользнувшая по бедру рука – словно с нами когда-то уже происходило подобное, словно он был родным донельзя, мой зверь не воспринимал его как опасность.
– Так я и знал.
А вот лед в голосе был нам непривычен. Недоуменно открыв глаза, я наткнулась на не менее холодный взгляд серых глаз. Мгновенно вспомнились все ночные происшествия и их нелепое окончание и… Я что, заснула в его кровати?!
Реальность обрушилась на мой уставший организм словно кувалда. Машинально отреагировав, я лязгнула зубами на лежащую на моем бедре руку и потом только поняла, что мотивы были отнюдь не сексуальные – он смотрел на едва начавший срастаться укус.
– "Мне нечего скрывать", да? – передразнил Алексей Михайлович, делая шаг назад. Пистолет не вытаскивал и то ладно.
Я угрюмо села на кровати, натягивая рубашку пониже. Понятия не имею, что нужно говорить в таких случаях.
– Кто ты? – через некоторое время молчаливого изучения, наконец, он определился с вопросом. Я вздохнула. Правда ему не понравится.
– Оборотень.
На лице его, несмотря на то, что он видел уже меня во второй ипостаси, отразилась борьба неверия и здравого смысла.
– Этого не может быть.
Вместо ответа я выразительно изогнула бровь.
– И он тоже? – то ли поверил, то ли просто решил больше не спорить.
Боже, как странно говорить о таких вещах посреди белого дня, сидя на разобранной кровати, в обстановке домашней и до того реальной, что зубы сводит!
– Нет, – я покачала головой, а потом подумала, что терять мне уже нечего и предложила: – Если не собираетесь меня убивать прямо сейчас, то налейте хотя бы чаю с малиной.
Он секунду смотрел на меня, словно ожидая, что я попрошу к чаю еще и кусок сырого мяса, а затем вздохнул и отправился на кухню. Я прислушалась, убедилась, что все звуки предельно мирные и вышла следом, заметно прихрамывая – укус воспалился, ногу то и дело дергало, простреливая болью. Пропустила я все свои примочки и отвары…
– Тебе нужно к врачу, – сказал он, стоя ко мне спиной. В джинсах и серой футболке выглядел он ничуть не менее официально, чем в форме и напряженные плечи говорили, что участковый еще долго не почувствует себя рядом со мной в безопасности. Почему-то это задело меня, хотя я и понимала, что не должно бы. Какое мне, в конце концов, дело до него? Это я здесь пострадавшая, мне теперь остаток жизни гадать – а не расскажет ли он кому?! – Такие, как вы вообще, к врачам ходят?
– Мы спим, едим и болеем точно так же, как и все остальные, – огрызнулась я, пристраиваясь на стуле у батареи. Слегка знобило, и ее тепло оказалось просто живительным. Еще лучше я себя почувствовала, когда взяла в руки кружку с чаем.
– Только раз в месяц выворачиваетесь наизнанку, – ответил он, садясь напротив. Изучающий, внимательный взгляд прошелся от макушки до кончиков носков. Я клацнула зубами о край кружки – вздрогнули оба.
– Я выворачиваюсь, когда захочу, – просветила я его. – Вы вроде вчера убедились.
Он хотел было что-то сказать, но не решился и вместо этого полез в холодильник. На стол легли колбаса, хлеб и масло. От первой я брезгливо отказалась, а бутерброд с маслом сжевала в три секунды, продолжая наблюдать за мужчиной напротив. Он барабанил пальцами по столу и смотрел в запотевшее окно. На улице шел снег, надежно укрывая любые следы. В кухне, несмотря на обеденное время, царила пасмурная полутьма. У него был вид человека, который уговаривает себя примириться с реальностью.
– Поверить не могу, что это… существует, – наконец, признался Алексей Михайлович. Я бросила на него внимательный взгляд поверх дымящейся кружки с чаем.
– Много чего существует.
– Да, но это… – он покачал головой. – Он был обычным ребенком и вдруг…
– Вывернулся наизнанку? – припомнила я его фразу. Он заметно содрогнулся. – Как это было?
Участковый долго молчал – видимо, не мог подобрать слов. И я его понимала.
– Так, словно ему разом сломали все кости, – наконец выдохнул он. – Он вдруг скорчился, сжался, а потом…
– Закричал, – продолжила я, вспоминая этот крик. Мы, оборотни, привыкли к боли – она для нас родная. Но что будет с человеком, если он обращается впервые? И никого нет рядом, кто рассказал бы – что это такое…
– Ты тоже все время…? – он не закончил, но я поняла. И кивнула, добавив:
– Но я знаю что именно происходит. Я сама запускаю процесс, я готова к боли. И я – оборотень. Даже в человеческой ипостаси у меня немного другое строение костей. Более пригодное к… выворачиванию.
– Но ты сказала, что он не оборотень, – обернулся ко мне участковый. В глазах плескалась тревога. – Тогда что он такое?!
Я пожала плечами, повела носом:
– До сих пор я думала, что он человек. Он пах как человек, вел себя как человек…
– Это ты бросила камень? – перебил он. Тон уже изменился, снова стал официальным и жестким. Он снова почувствовал почву под ногами, перешел к допросу. – Хотела проверить?
– Я хотела подслушать, ничего больше, – покачала я головой, откидываясь на стуле. Пустая кружка оставалась у меня в руках, словно буфер между нами. – Камень бросил другой.
– Кто?
– Не знаю! – буркнула я. – Я хотела догнать его (или ее?), но тут этот мальчик закричал и я…
– Ты пыталась не подпустить его ко мне, – закончил за меня участковый. Я кивнула.
– Подумала, что на эту деревню хватит трупов.
– И что ты можешь о нем сказать? О мальчике.
– Что он не оборотень, – упрямо повторила я.
– Это я уже слышал.
– Нет! – воскликнула я, со стуком ставя кружку на стол. – Вы не понимаете! Даже если это его первое превращение, он не пах как оборотень! Он выглядел немного по-другому, не так, как мы, не естественно, он вел себя по-другому! Мы не теряем разум во второй ипостаси, а он его напрочь лишился! И он не вурдалак – те не могут принимать человеческий облик…
– КТО?!
Я осеклась, понимая, что с него, пожалуй, хватит новой информации.
– А это что за твари? – Алексей Михайлович так не считал. Лицо осунулось, светлая щетина пробивалась на подбородке, но все равно резко контрастировала с бледной, воспаленной кожей – недосып и купание в реке тоже даром для него не прошли. И все же он упрямо продолжал допрос.
– Те, что получаются, когда тело оборотня попадает в руки колдуну, – я понимала, что ему сложно, но он ведь сам спросил, правильно?
– То есть мертвого оборотня? – уточнил он с несколько ошалелым видом. – И много ты таких видела?
– Ни одного, – призналась я. – До сих пор я о таком только слышала.
– А Генка?! – подскочил он на месте. – Он тоже оборотень?!
– Он тоже НЕ оборотень, – поправила я устало. Нужно было добраться до дома, нужно было покормить свою живность, ведь ушла я еще вчера вечером, нужно было что-нибудь сделать с этим укусом, а я сижу здесь и чаи распиваю! – Алексей Михайлович? Вы не могли бы принести мои вещи?
– В каком смысле? – он явно не связал тот факт, что я сейчас сидела в его рубашке и то, что еще недавно на мне вообще, кроме шерсти, ничего не было. А может голова была занята другим – все же такие новости не каждый способен переварить. Короткие волосы торчали, как попало – явно не раз и не два за эту ночь он запускал в них руку в попытках осознать произошедшее.
– Моя одежда лежит в сарае в ящике, – вздохнула я. – И пожалуйста, не спрашивайте, почему она не на мне. Вы не хотите узнать ответ на этот вопрос.
Странно посмотрев на меня, он набросил куртку и вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь – видимо, ночью ее все же починили. Дождавшись, пока стихнут его шаги, я, осторожно ступая босыми ногами по деревянным половицам, прошла в "официальную" часть дома. Осколки стекла уже убрали, окно было заколочено фанерой – в комнате царила полутьма. Стол с внушительными бороздами от когтей вчерашней твари стоял в углу, а на нем сиротливо обретался небольшой плоский камень размером с голубиное яйцо. Гладкая черная поверхность прерывалась дырой, словно специально просверленной посередине. Однако края были гладкие, так что я в этом сильно сомневалась. И из-за этой мелочи вчера случился такой переполох? Осторожно наклонившись ближе, я втянула носом воздух, по-прежнему не прикасаясь к камню. В ноздри ударил запах паленой шерсти и аммиака, заставив меня отшатнуться в сторону. Брезгливо выдохнув, я огляделась, вернулась на кухню, нашла там полиэтиленовый мешок и осторожно переместила туда найденную улику. Для Алексея Михайловича он бесполезен, а я могу попытаться выяснить, в чем тут дело. Камень пах магией, темной магией – это я понимала, а вот все остальное оставалось недоступным. Я не маг, не умею распознавать заклинания и колдуна найти по ним тоже не смогу. Зато знаю тех, кто сможет.
Когда он вошел в дом, я уже чинно сидела на своем месте. Пакет лежал на столе.
– Я не разрешал вам ничего трогать, – нахмурился участковый, вручая мне связку из одежды.
– Вы не запрещали, – поправила я, скрываясь в спальне и торопливо одеваясь. В одежде я все же чувствовала себя более человеком, в то время как без нее во мне всегда оставалось что-то звериное. Да и участковому так спокойнее – можно сделать вид, что произошедшее ночью лишь вымысел, страшный сон. И мне, конечно, очень не хотелось эту иллюзию разрушать, но…
– А где труп? – поправляя водолазку, я вышла на кухню. Алексей Михайлович, невидяще уставившись в пол, ощутимо вздрогнул. Горький, словно полынь запах вины поплыл по комнате, заставив меня замолчать.
– В морге, – вздохнул он, вставая и подавая мне куртку. Сам он так и не разделся. – Пойдемте, Алиса Архиповна.
Морг оказался небольшой комнаткой в подвале медпункта. На единственной кушетке лежало прикрытое простыней тело. Глафира Алексеевна, втиснувшись следом за нами, осторожно сдернула ее, открывая страшные, синеватые дырки от пуль. В нос ударил запах старой, свернувшейся крови и смерти. Я открыла рот, дыша, словно загнанная собака. Участковый покосился на меня, но ничего не сказал, обратившись к медсестре:
– Спасибо, Глаш, дальше я сам…
Она недоверчиво покосилась на него, потом на меня, но вышла и я тут же подошла ближе, обнюхивая буквально каждый сантиметр кожи мальчика. Из ран еще пахло порохом, от волос – речной тиной и паленой шерстью. От одежды, к сожалению, ничего не осталось и это было единственным, что роднило его с настоящими оборотнями.
– Поверить не могу, что убил его, – прозвучало глухо за спиной. У меня зачесался нос от обилия запахов. Эмоции – чувство вины, растерянность, страх, гнев – смешались в гремучий коктейль. – Он совсем еще ребенок…
– Он не был ребенком, когда это случилось, а вы защищали свою жизнь, – я дошла до кончиков пальцев, брезгливо сморщилась и все же оглушительно чихнула – подушечки пальцев были черными. И это не было грязью – кожа словно потемнела, словно старая бумага и пахло от нее определенно не гладиолусами. Это был запах разложения.
– Он умирал.
– Что? – участковый наклонился над моим плечом, осматривая пальцы. – Что это?
– Не знаю, – глухо пробормотала я. – Но пахнет смертью.
Алексей Михайлович нервно покосился на меня:
– Что, вы и это умеете? Чего еще мне от вас ждать, Алиса Архиповна?
Я фыркнула:
– То же самое я могу спросить и у вас, участковый.
– Что вы имеете ввиду? – изумился он. Очевидно, регулярно обрастание шерстью казалось ему верхом подлости со стороны одинокой и беззащитной девушки, которую он пытался защищать.
Я аккуратно прикрыла труп простыней. Мы вышли из морга, а затем и из дома прочь. Кутаясь в куртку в попытках спрятаться от липкого, мокрого снега и влажного ветра, я похромала в сторону дома. В голове царил полнейший кавардак, единственным желанием было хоть как-то привести это в порядок. Мне нельзя терять душевное спокойствие, это чревато последствиями. И самый стрессовый фактор сейчас уверенно шел рядом со мной. Когда мы взошли на мост, он неожиданно остановился.
– Это была ваша кровь?
Я поежилась:
– Моя. И, возможно, Генки.
За пеленой снега, в пасмурной серости этого дня можно было поверить, будто мы остались одни на белом свете. Река изредка плескала водой из разломов черного, тонкого льда, где-то далеко лаяли собаки и кричал петух – и это были единственные звуки окрест.
– Кого?
– Генки, – бросила я через плечо, зачарованно смотря вниз, на реку. До сих пор не понимаю, что это было.
– Он тоже был… – участковый замялся, явно не зная как окрестить то, с чем столкнулся.
– Я знаю только, чем он не был, – досадливо огрызнулась я, отлепляясь от перилл и снова устремляясь вперед. Алексей Михайлович, очевидно, решил не отходить от меня ни на шаг, пока не найдет ответов на все свои вопросы.
– Тогда получается, у нас есть два НЕоборотня, – он заговорил снова, только когда мы вошли во двор. Я заглянула в сарай, но все животные, включая дремлющего на потолочной балке кота, были накормлены и напоены, а печь только-только начала остывать. Очевидно, здесь было теплее, чем в моем нетопленном и пустом доме. Заходить туда сразу я не рискнула, не чувствуя теперь уверенности в безопасности своего жилища, и сначала обошла дом кругом, вынюхивая и высматривая. Ничего. Гришкин запах чувствовался возле сарая – очевидно, он решил обо мне позаботиться – но больше никого не было, кроме мимолетного следа участкового. Который все это время пыхтел у меня за спиной, неимоверно раздражая.
– Два необоротня, одна женщина над ними и украденные щенки, – он вошел следом за мной в темные сени и затем в кухню, словно у себя дома снял куртку и полез топить печь. Я наблюдала за этой наглостью, онемев от возмущения. Потом поняла, что ругаться по такому поводу хочется еще меньше и смирилась. В конце концов, есть и другие поводы. А между тем я жутко хотела есть и тут же полезла в погреб, вещая оттуда, как вурдалак из могилы:
– Вы не правы, участковый. У нас есть два МЕРТВЫХ необоротня, одна ВЕДЬМА над ними, щенки, ради которых стоит умереть, пустая могила моей бабки, наведенное проклятие на Гришку, покушение на его отца и его же любовницу. А, и еще… – я с натугой вытащила из погреба банку с солеными огурцами и ведро картошки. Алексей Михайлович тут же брякнул на стол кастрюлю с водой. – Непонятная тварь на старой лесной дороге. Прямо не деревня, а рассадник для нежити…
Судя по его лицу, он еще не скоро отойдет от шока. Деловито протиснувшись мимо, я принялась чистить картошку.
– Ведьма? – наконец, обрел дар речи участковый. Я кивнула. – Проклятие? -
Кивок – Да вы вообще в своем уме?! – рявкнул он. Я вздрогнула, почти очищенная картофелина покатилась по полу. – Какие, к чертям собачьим, ведьмы? Какие оборотни, какие вурдалаки?! Не бывает этого, слышите?!
Я кивнула, обтерла картофелину и, запустив руку в мешочек над головой, достала оттуда ветвистый корешок, сунув ему под нос.
– Что это? – раздраженно поинтересовался участковый.
– Валерьянка, – невозмутимо пояснила я. – Сядьте и успокойтесь. Или мне снова перекинуться, чтоб вы убедились, что это не ложь и не выдумки?
Тяжело дыша, он все же сел, облокотившись на стол. У меня было время дочистить картошку и сунуть ее в печь вариться, нарезать огурцы и слегка зачерствевший хлеб. В доме понемногу становилось теплее и соответственно – уютнее. Я подумала, достала из-под лавки бутылку самогонки (исключительно для оздоровления делала, на травках!) и, плеснув в рюмку на глоток, протянула участковому. Он не поинтересовался содержимым – подмахнул одним движением и даже не поморщился.
– Лучше? – внимательно наблюдая за ним, уточнила я.
Он виновато кивнул.
– Это не сон?
– Нет, – вздохнула я, доставая миску и высыпая туда заранее приготовленный сбор. Плеснула воды из закипевшего чайника – по комнате пополз тяжелый травяной дух, от которого хотелось чихать.
Я скрылась в спальне, натягивая просторную мужскую тельняшку, и вернулась обратно. Аккуратно промокнула смоченной в отваре тряпицей место укуса, приложила к ране и застыла, блаженно расслабившись.
– Как это случилось? – спросил он, внимательно наблюдая за мной. Я пожала плечами:
– Мы не поделили мост. Не думаю, что Генка ждал меня, скорее, просто слонялся по округе в приступе безумия, а я как раз возвращалась с кладбища.
– А там-то вы что делали? – с тоской в глазах спросил участковый. Видно было, что он усиленно пытается понять и принять происходящее, только это не слишком у него получается.
– Могилу откапывала, – брякнула я и, насладившись его взлетевшими к волосам бровями, уточнила: – Хотела убедиться, что это не моя бабка слоняется по лесной дороге, принимая посильное участие в искоренении браконьерства.
– Она что, тоже была… – начал было он.
– Понятия не имею, – перебила я. – Бабки не было. И что-то мне подсказывает, что вы в курсе ее отсутствия на рабочем месте.
Продолжительная пауза окончилась тем, что я злобно брякнула сварившуюся картошку в миску, бросила сверху кусок масла и выставила на стол. На некоторое время щекотливые темы были забыты – обжигаясь и дуя на дымящиеся куски, мы в пять минут опустошили тарелку и банку с огурцами.
– Не уходите от темы, – напомнила я, слегка подобрев. Неодобрительно покосившись на меня поверх огурца, участковый проглотил кусок и признался:
– Я понятия не имею, что рассказывать. Был ли труп? Так сразу и не скажешь – мы нашли скелет. Обглоданный. Недалеко, в лесу. Никаких следов борьбы, ничего, что намекнуло бы на причину его появления и конечно, никаких признаков Лилии Петровны. Поскольку кроме нее, никого больше в деревне не пропало, скелет признали её.
– И вы даже не попытались ее искать? – нахмурилась я. Алексей Михайлович вздохнул:
– Несколько человек видело, как она за два дня до этого уходила в лес. Ранняя весна, голодные звери – у нас, знаете ли, не контактный зоопарк. Все решили, что ее попросту… съели.
– К чему тогда были ваши предупреждения?! – возмущенно спросила я, заваривая чай. По тропинке к крыльцу шел Гришка – я выставила на стол третью кружку и, едва он вошел, приказала: – Садись и молчи. Зачем были все эти тайны?
– Затем, что я не знаю зверя, который бы настолько быстро мог съесть человека! – огрызнулся участковый. – Я не поверил. Ночевал здесь пару раз, – он пожал руку Гришке, терпеливо дождался, пока я разолью кипяток по кружкам и выставлю на стол варенье и мед. – Только все равно ничего не выяснил. Была старушка и нет ее, вещи не тронуты, словно и правда вышла в лес и пропала… А хоронить-то все равно надо, не пустой же гроб в могилу закладывать.
– Поэтому вы взяли скелет, засунули его в бабкин гроб и успокоились, – подвела я итог, сурово нахмурив брови.
– Я следил за домом, опросил жителей, прочесал лес с лесничим, – покачал головой участковый. – Но ничего так и не нашел. Что еще вы от меня хотите, Алиса Архиповна?
– Я хочу, чтобы вы не делали из этого страшной тайны, – огрызнулась я. – Нужно было сказать мне сразу!
– Чтобы вы спать по ночам перестали? – возмутился он. – Почти год прошел!
– Ну да, зато теперь вся деревня кишит нежитью!
– Народ? – осторожно вклинился в нашу перепалку Гришка, сиротливо прижав кружку к груди. – Вы о чем?
– Расскажите ему, какое веселье у нас творится, – бросила я, вставая из-за стола и скрываясь в спальне. Нужно было перебинтовать укус. – Расскажите, расскажите, он уже подготовленный.
Подготовленный или нет, но когда я вышла обратно, Гришка сидел, как мешком по голове оглушенный.
Полюбовавшись на него физиономию, я подвела итоги:
– Итак. Есть ведьма, которая пытается сжить со свету вашу, – кивок на Гришку – семью и есть ведьма, которая управляла двумя великовозрастными олухами, дабы своровать щенков. Знатоки, вопрос – на такую маленькую деревню, не слишком ли много ведьм? Может, она вообще одна и мы ловим одну и ту же заразу?
Я уселась между ними за стол, переводя взгляд с одного на другого.
– И на кой черт ей щенки? – скептично поинтересовался участковый. – Для того, чтобы их продать, не нужно быть… ведьмой.
– Выясним, когда поймаем, – с мрачным пророчеством в голосе высказался Гришка.
– Если поймаем, – осадила я его. – Как ты себе это представляешь? Она черт знает как превратила двух человек в неизвестно что! Хочешь испытать на своей шкуре?!
– Но у нас ведь есть свой оборотень, – Гришка посмотрел на меня с надеждой, но я даже на стуле отъехала подальше:
– О, нет! Нет, спасибо. Мне хватило близкого знакомства с Генкой во второй ипостаси… Не хочу проверять, на что она еще способна…
– За Генку я ее вообще удавлю, падлу… – пробормотал Гришка угрюмо. Я настороженно покосилась на него.
– Давайте не будем рубить сгоряча?
– И что ты предлагаешь, сидеть на месте, сложив лапки?! – возмутился парень, вскакивая со стула. Тот медленно накренился и с грохотом рухнул. В воцарившейся тишине я осторожно поставила его на место и сказала:
– Я предлагаю сначала узнать о нашем враге как можно больше. А уж потом бить всем скопом. Я права, участковый?
– И как узнать? – разумно уточнил он. Я передернула плечами:
– Есть способ. Разумеется, если вы согласны подождать.
– А у нас есть выбор? – вздохнул Алексей Михайлович, поднимаясь из-за стола. – Выясняйте, Алиса Архиповна. Предпочитаю не знать, какие способы могут быть у… у оборотня… – последнее прозвучало особенно тоскливо, словно он уже уверился, что с головой у него не все в порядке. – А я попробую свои каналы.
Когда он вышел, я ухватила Гришку за шкирку:
– Есть сотовый?
Тот затравленно кивнул.
– Давай сюда.
У оборотней не только абсолютный нюх, но и чудесная память. Тем более, что этот номер был единственным, который я знала наизусть. Торопливо проклацав ногтями по клавишам допотопной Нокии, я прислонила трубку к уху и показала кулак Гришке, пялившемуся на мои голые ноги. Самое странное, что Алексей Михайлович не позволил себе даже одного случайного взгляда. Я сидела перед ним в его же рубашке, на голое тело (даже белья не было!), а он разве что не отворачивался.
Не хочется признавать, но это было не слишком приятно. Я не пыталась его соблазнять, боже упаси, видимо, дело в извечном женском тщеславии.
Гудки оборвались. Трубку так никто и не взял. Задумчиво посмотрев на черный экран мобильника, я пыталась решить, что делать. Мне нужна была помощь Ники – она могла бы подсказать, что делать дальше, но, очевидно, не хотела иметь с оборотнем ничего общего.
Ника – не моя подруга. Мы даже не хорошие знакомые. Если подходить с четкими рамками, то Ника – мой враг. Самый лучший, самый гордый и самый любимый враг на свете. Ника – моя сестра. Человек. И ведьма. Не знаю, была ли моя маменька оборотнем, она умерла давно и не успела об этом поведать, но папа был человеком и как на всякого красивого, успешного и неглупого мужчину после смерти моей матери на него началась настоящая охота. Победила в ней моя мачеха, чтоб ей икалось на том свете. Не в последнюю очередь из-за нее я в свое время сбежала из дома, за что и была с радостью отселена к бабке. Мне тогда было двенадцать, Нике – пять. Если бы не она, я сбежала бы еще раньше. Мачеха оказалась ведьмой, причем не особенно это и скрывала, но опутанный паутиной приворота отец ничего не видел и не слышал. Конечно, она сразу почуяла во мне то, о чем я узнала только в семнадцать. Можете себе представить жизнь оборотня под одной крышей с ведьмой? Мы ругались как кошка с собакой, однажды даже подрались. Я одним своим присутствием могла разрушить все ее чары и ее это бесило. Когда родилась Ника, забота о младенце легла на мои детские плечи – стоило больших трудов уберечь ее от мачехи. Не знаю, может и существуют в мире добрые ведьмы, но нам досталась та, что уже распродала свою душу по кусочкам. В ней не было жалости или сострадания, не было прощения. Я до сих пор с содроганием вспоминаю ее. К сожалению или к счастью маленькой Нике достались способности маменьки – я постаралась, чтобы мачеха узнала об этом как можно позже, пряча по углам внезапно подпаленные пеленки или зазеленевшую плесенью ложку супа, которую пытались запихнуть в рот орущему младенцу. В двенадцать я переехала к бабке и Ника осталась наедине с Чокнутой Лолой. Отца уже тогда в расчет никто не брал. И хотя на летние каникулы она приезжала ко мне, я видела, как меняется сестра. Не в лучшую сторону, я бы сказала.
А потом случилось невероятное – никогда не ступавшая и шагу без машины, мачеха решила прогуляться по парку. Темному, ночному парку, в который не отваживались заходить патрули милиции. Ее тело нашли через три дня, кто-то воткнул нож прямиком в поясницу, обездвижив женщину, а затем довершил дело, вырезав сердце.
Мне тогда было пятнадцать. Нике – восемь. Уже тогда между нами пролегала пропасть. Она винила меня в том, что я ее бросила, я подозревала, что без участия этой маленькой, но жестокой девочки тут не обошлось. Единственное, что объединяло нас – ненависть к Чокнутой Лоле, а потому ни одна из нас не высказала обвинения вслух. Ника осталась с очнувшимся от восьмилетнего сна отцом, а я через два года сбежала от бабки. До сих пор единственное общение между нами составляли редкие смс, но уже больше года и их не было – наверное, к обоюдному удовольствию.
Так и не дозвонившись до Ники, я поняла, что высунуть нос из деревни все же придется и, чувствуя, как все во мне противится этому, отправилась к участковому – Гришкин уазик, как оказалось, был сломан и уже вторые сутки стоял в гараже полуразобранный.
Участковый корпел над отчетом. В разгромленной комнате было странно пусто – покачивалась на потолке лампочка без плафона (кто и в какой момент его своротил, так и осталось тайной), торчали в разные стороны погнутые прутья решетки, свистело ветром заколоченное окно, под ним угнездился разбитый компьютер и сидел за придвинутым к стене столом одинокий мужчина. Судя по тому, как он разместился – спиной к стене, чтобы видеть все входы и выходы – ему еще не скоро перестанут сниться кошмары. Хотя мне на секунду показалось, будто ничего и не было – настолько картина была рутинной. Оборотни, ведьмы, вурдалаки, а он сидит и корпит над отчетом…