Текст книги "Нечисть в деревне. Ведьма (СИ)"
Автор книги: Cheshirra
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Хотя надо это чудо сначала зашить…
– Ложись на живот, посмотрю что там… – усталость накатила неимоверная, так что я как была на корточках, так к нему и подползла. Взгляд парня уставился мне за спину. Ясно.
– Ложись.
Он лег, я заставила его отвернуться, притащила из кухни нитку с иголкой и, плеснув спирта на рану, молча зашила. Понятия не имею, орал он или нет. Все для меня было как в тумане, в голове шумело. Видимо, потом я и вовсе отключилась, потому что очнулась от мерного покачивания. Недоуменно открыла глаза. Передо мной было небо. Серое. На лице оседали капли дождя.
– Очнулась… – вздох облегчения рядом заставил меня дернуться. Неловко извернувшись, я увидела Гришку. Тот смотрел ясными серыми глазами, в которых не было больше и намека на его привычное состояние. Заросшая пропитая морда, но глаза впервые осмысленные. – Слава богу, я уж думал, померла…
– Не дождешься, – с некоторым удивлением ответила я и попыталась сесть, но он не дал.
– Лежи. Лежи…
Окей…
– Куда едем? – уставившись в небо, равнодушно осведомилась.
– К тетке моей, она медичкой в селе подрабатывает… Заштопает тебя, – парень тоже откинулся на бортик телеги. Я скосила глаза, заметила, что везет нас какой-то сгорбленный дедок и снова перевела взгляд на Гришку. – Он глухой как пень. Только и сумел, что объяснить куда надо.
– Зажило бы и само… – вздохнув, ответила я.
– Я думал, ты помирать собралась, – с некоторой обидой ответил парень. Пришлось признать, что поступил он соответственно ситуации. А мог бы бросить там и сбежать.
Руку он мне замотал какой-то тряпкой, но она уже намокла от крови – что мне эта гадина впрыснула, интересно знать?
В ушах по-прежнему шумело, так что я смирилась с ситуацией и расслабилась. Пока я человек – никто из людей во мне оборотня не распознает. Даже серебро я могу вытерпеть, не говоря уже о крестах. Современные кресты – одно название. Освещены из рук вон плохо, сделаны еще хуже… Давно я не видела ни настоящих крестов, ни настоящих священников.
Мы въехали на мост – колеса заскрипели по железным листам, копыта зацокали особенно громко.
– А ты и правда ведьма.
Я закрыла глаза. Спасла на свою голову.
– Ты не думай, я никому… – Гришка растолковал мое молчание по-своему, даже подполз поближе. – Ты мне жизнь спасла, я теперь за тебя ее сам отдам, ежели понадобится…
Все вы так говорите. А как до дела дойдет, так своя шкура всегда ближе…
– Теть Глаш! – вопль Гришки наверное все село слышало, не говоря уже о пресловутой тете Глаше. Я открыла глаза и села. Мы были у того самого медпункта из которого как раз выбегала та самая тетя Глаша – женщина, с которой я разговаривала вчера. При виде перепуганного Гришки и окровавленной меня она охнула, кинулась к телеге. Гришка протянул было ко мне свои лапищи, но я слезла сама, лишь позволила держать себя под локоть.
– Ножом случайно промахнулась… – пояснила я вскинувшей брови женщине. Она, не говоря ни слова, потащила нас внутрь. В небольшой комнате, насквозь пропахшей лекарствами, стояли только стол, два стула да кушетка за ширмой.
– Теть Глаш, ее бы зашить… – Гришка провел меня к кушетке, заставил лечь, словно заботливый братец.
– Без тебя знаю, оболтус! – гаркнула она, отпирая одну из двух дверей и вытаскивая оттуда столик на колесах с кучей содержимого. Я не рассматривала, я старалась не дышать, задыхаясь в этом аду. Нюх оборотня для больниц совсем не приспособлен…
Когда размотали тряпку, кровь закапала часто-часто, падая на кафельный пол, и я отвернулась, позволяя им делать все, что заблагорассудится. Тем более, что сил сопротивляться уже не было. Что-то эта тварь мне впрыснула… Как бы не сдохнуть, что ли?
– Допился, урод? – слова долетали словно издалека. – Говорила я, что когда-нибудь тебе это боком выйдет?
– Да теть Глаш, я ни капли сегодня… – растерянные отбрыкивания Гришки, который явно не понимал как все объяснить, не раскрывая правды. – Я ж ее на улице только увидел – выбежала, глаза дикие, помоги, говорит… И в обморок – хлоп!
– Вот тебе и "хлоп"! – передразнила Глаша. – Дохлопался? Вот как Лешку вызову!
– Да не я это!!! – уже почти истерично.
Пара минут тишины.
– Правда, что ли не пил? – недоверчивое. Видимо, уже успела понять, что перегаром от него не пахнет.
– Правда… – угрюмое.
Дальше даже захотела бы – не дослушала. Сознание померкло и наступила темнота.
Пробуждение выдалось на редкость паскудным. Дышать было нечем, голова раскалывалась, руку я и вовсе не чувствовала, а когда открыла глаза так и вовсе поплохело.
Видимо услышав мое шевеление, женщина подошла ближе. У нее оказались короткие белые волосы, голубые глаза на полном лице и крупные, склонные к улыбке губы.
– Очнулась? Ну и слава богам, я уж думала он тебя траванул пойлом своим…
– Да не я это, теть Глаш! – вопль Гришки заставил меня вздрогнуть.
– А ежели не ты, то кто? – не отстала тетка. – Что я тебя, дурака, знаю плохо?
Ладно, надо бы вступиться за парня…
– Это не он, – голос прозвучал на удивление твердо, хотя мне казалось, и слова не смогу произнести. Они оба тут же замолчали, уставились на меня и я слабо улыбнулась. – Сама виновата… Бочку пыталась выправить да нож соскочил…
Бледный Гришка начал принимать нормальный цвет лица.
– Ох уж мне эти ваши бочки… – не поверив ни слову, вдохнула женщина, но вопросы прекратились и на том спасибо. – Я Глафира Алексеевна, если что. Теперь что ни бочка – всегда ко мне, ясно?
Я молча кивнула. Как бы не отплатить злом за добро да не вывернуть желудок прямо здесь.
– Идти можешь? – в наблюдательности ей не откажешь.
– Я донесу! – подскочил Гришка, но тут уж я отказалась наотрез. Еще чего не хватало. И так слухи пойдут. Кое-как встав на ноги, я по стенке добралась до выхода, с удивлением узнав, что погода совершенно переменилась – в легкой утренней дымке вставало солнце.
Взгляд упал на лужи вдоль дороги.
– Сколько я в отключке была? – спросила у Гришки, робко жавшегося рядом. Здоровый лоб, а как теленок…
– Да почти сутки, если считать… – пробормотал он, почесывая затылок. – Ты не думай, я за скотиной твоей присмотрел! Все чин по чину…
– Спасибо, – это уже искренне, сам догадался, не поленился. А мог и деньгами отделаться – я бы, конечно, не приняла, но все же…
Я добрела до лавочки у забора – подальше от больничных запахов – и устало села.
– Может помочь все же?
Точно как щенок.
– Я посижу немного и оклемаюсь, – пообещала я, с наслаждением дыша свежим воздухом. С каждым вдохом становилось все легче. Для оборотня и воздух целебный – если не приходится дышать через рот, чтобы запаха не слышать.
Парень походил вокруг, приминая пустившуюся в рост траву, и в конце концов сел рядом. Я промолчала.
– Ты это… – наконец, хрипло высказался он и снова замолчал примерно на минуту. Я терпеливо ждала и пользовалась передышкой, восстанавливая силы. – Проси теперь что хочешь…
Ах, вот оно что.
– Печку хочу, – мечтательно ответила я. – В курятник, чтоб куры зимой не перемерзли. Хотела у тебя машину попросить в лесничество съездить, камня набрать.
Теперь уже Гришке стало воздуха не хватать. Он удивленно хлопал глазами, открывая и закрывая рот, и затем выдохнул:
– И все?!
Я кивнула и пожала плечами.
– А чего ты ожидал? Что я с тебя первенца потребую?
Судя по его лицу – именно так. Я посмотрела на ясное голубое небо, прислушалась к птичьим трелям, пошевелила пальцами в шлепках и встала.
– Я не ведьма. Ведьма – та, что тебя с отцом чуть в могилу не свела. А я – не ведьма. Ясно?
Он судорожно кивнул.
Убедившись, что информация дошла до адресата, я медленно пошла к мосту, надеясь перебраться на него как можно быстрее, пока местные еще нашу колоритную парочку не заметили.
Комары после дождей совсем озверели – роились прямо таки тучами, особенно над рекой. С сожалением простившись с мыслью о купании, я направилась к дому. Рука зудела, чесалась и вообще вела себя плохо. Надо бы приложить травок каких…
Уже у самых дверей вспомнила, что банка с сущностью так и осталась стоять на полу в сенях и передернулась от омерзения. Заходить внутрь, в темноту совершенно не хотелось.
Кот выскользнул в приоткрытую дверь и уставился на меня.
– Жива и относительно здорова.
Он продолжил сидеть. Взгляд был такой, словно я его бабушку убила.
– Ну что теперь, весь день так будешь? – возмутилась я. Однако его присутствие меня слегка успокоило, и я уже смелее распахнула двери.
Банка так и стояла. Соль и кровь осели на дно, вода стала совсем прозрачной и я осторожно подошла ближе, недоуменно нахмурив брови. Твари не было.
– Коооот!..
Он появился рядом, мазнув хвостом по ногам. Одновременно с этим слой соли вздулся бугром, из нее мелькнула амебоподобная масса. Ткнулась в стекло мордой, чиркнула кончиком жала и снова зарылась в соль.
– Вот… зараза… – выдохнула я. А я уж перепугалась…
Но избавиться от нее нужно как можно быстрее. Не хочу терпеть в доме эту мерзость. Решительно засучив рукава, я переоделась в рабочую одежду, то бишь натянула джинсы и рубашку, переплела косу, с неудовольствием сморщив нос на запах немытых волос и отправилась в лес. Дожди и первая за долгое время жара сделали свое дело – обычный смешанный лес средней полосы России стал напоминать тропики. И комары. Тучи комаров.
Отмахиваясь от мерзких тварей, я пробиралась все дальше и дальше в поисках того, что мне нужно. А нужна была осина, ни больше ни меньше. Осина спускает все грехи, забирает горести, а ее огонь очищает все, изгоняя любое зло. Может поэтому Иуда в свое время повесился именно на осине.
Будем надеяться, на тварь это тоже подействует. Запечем ее в собственном соку.
Наконец, я нашла что искала и, нарубив ветвей, связала их в охапку и двинулась обратно, недобрым словом помянув Гришку.
Когда я к вечеру вывалилась из леса – грязная, мокрая, потная, искусанная комарами и голодная как упырь, даже кот предпочел скрыться в доме. В сумерках я вышла к огороду, сбросив кучу лапника на краю поля и надеясь, что никто из соседей меня уже не видел.
Гришка, видимо, ждал меня – услышав шум, парень прибежал со стороны крыльца. Не знаю, кого он ожидал увидеть, но увидел упырицу.
– Хочешь помочь? – злобно поинтересовалась я, проходя мимо него в дом. – Двигай к огороду и разжигай костер. Там осина, можешь добавить пару березовых поленьев – не больше.
Слава богам, не стал интересоваться зачем – а то бы я его убила. Яростно почесываясь, я умылась колодезной водой, кое-как ополоснула ноги, а потом плюнула и вылила на себя ведро ледяной воды. Стало легче – я больше не чувствовала себя потной и настолько грязной, а укусы перестали зудеть.
Оставляя за собой целые лужи, прошла в дом, схватила засохшую краюху хлеба и, сунув ее в зубы, пошла за банкой. Брать ее в руки было мерзко и страшно. Не знаю как люди, а я чувствовала эту тварь даже за стеклом.
На краю огорода уже полыхал костер – в своем рвении Гришка успел уже спалить половину лапника, задержись я еще немного – и не оставил бы вовсе. Я подошла к самому краю кострища, с наслаждением впитывая живое тепло и надеясь хоть немного просушить одежду.
А затем осторожно уложила банку на лопату и сунула ее в самую середину огня.
– Так надо? – Гришка застыл рядом, не решаясь помешать или хоть как-то вмешаться. Я кивнула. Говорить мне не хотелось – сил не было. Поэтому я просто жевала краюху и ждала. Пару минут слышался только хруст поленьев. А затем – резкий хлопок взорвавшейся банки и в ту же секунду – дикий, тонкий визг, словно ногтями по стеклу. Мы с Гришкой повалились на землю, зажимая уши, а костер полыхнул вдвое выше себя ярко-зелеными языками и в следующую секунду все стихло. Словно ничего и не было. Я на всякий случай подбросила еще лапника, поддавая жару, хотя сущности уже не чувствовала и снова легла на теплую, почти горячую землю.
Костер прогорел уже под утро – всю ночь кто-то из нас подбрасывал березовые поленья, словно не желая оставаться в ночной темноте. Я понимала Гришку – он узнал, что на свете существует нечто. И это нечто едва его не убило. Поэтому не ушла, оставшись лежать на земле и смотря в звездное небо. Мы не произнесли ни слова, ему просто нужно было знать, что он переживет эту ночь, а я… Я тоже боялась. Боялась того, что скрывается в глубине не ночи, но тьмы.
Кода костер погас, мы разошлись в разные стороны – я побрела задворками к себе, Гришка остался копать яму и остервенело сбрасывал туда угли, стараясь слишком не вглядываться в содержимое.
Оставив его за этим делом, я добрела до дома, забралась на печку и заснула мертвым сном.
Глава 3
Разбудил меня стук в дверь. Сонно разлепив глаза и испытывая острое чувство дежавю, я села на печке.
Вот… Вот не знаю как назвать, чтобы цензура пропустила! Учасссссстковый…
Досточтимый Алексей Михайлович собственной персоной. Стоит в дверях, уже открытых, стучал не иначе из вредности, чтобы пробуждение было особенно приятным.
– Здравствуйте, Алиса Архиповна!
Я поморщилась, сползая с печи и зябко кутаясь со сна в халат. От его показательно-хорошего настроения мое собственное только ухудшилось. Еще больше усугубил дело тот факт, что я понятия не имела как долго он в этих дверях стоял и чем занимался пока я тут дрыхла без задних ног. Может, уже и дом мой обшарил в поисках чего интересного?
А я тоже хороша – двери закрывать надо! Бросив взгляд в окно, я заметила клонящееся к закату солнце, наполненный тенями дом и нелюбезно спросила:
– Чего вам, участковый?
– Алиса Архиповна, – покачал он головой, улыбка с губ сошла – Я же о вас забочусь…
– В каком это смысле? – насторожилась я, плотнее запахивая халат и обыскивая взглядом комнату в поисках еды. Черт возьми, придется затопить печь.
– В том смысле, что женщин бить, а тем более резать на своем участке я не дам, – уже сухо ответил он и я удивленно повернулась к участковому лицом. Ах ты ж черт. Совсем про синяк на скуле забыла.
Если еще хоть раз услышите про регенерацию оборотня, плюньте ему в лицо! Заживает как на собаке – возможно. Но не за день и не за два.
Внимательный взгляд прошелся по моему лицу, спустился на грудь, правда, не задержавшись там надолго, и остановился на замотанной уже грязным бинтом руке. А я представила себя со стороны – мокрые волосы высохли как попало, на лице и руках царапины, синяки, даже порез есть, а ноги как были в земле, так и остались.
Бомжиха да и только. Злая на саму себя (распустилась!) и на него (какого лешего принесло?!) я ощутимо скрипнула зубами.
– Вот и разбирайтесь с этими женщинами, участковый. А у меня все в порядке.
Вероятно, он ждал чего-то другого. Что я начну плакаться в жилетку или… не знаю что еще. Вместо этого я стояла перед ним, скрестив руки на груди, и не собиралась ничего говорить.
Раздраженно вздохнув, мужчина покачал головой.
– До вас, Алиса Архиповна, у нас была очень тихая деревня.
Я даже дар речи потеряла.
– До меня?! То есть я еще и виновата, что вам в любую дырку хочется нос сунуть?!
– Именно потому, что я, как вы выразились, сую нос в каждую дырку, у нас и была тишь да благодать.
Я едва не фыркнула с досады. Непробиваемый, честное слово!
– Алексей Михайлович, что вы от меня хотите? Я никого не трогаю. Ночами оргий не устраиваю…
Он кивал, но было видно, что совершенно не слушал, оглядывая дом.
– Меня интересует не это. А тот, кто вам поставил синяк. И поранил руку.
– То есть я сама? – подняла я бровь. Хватит с Гришки приключений. Он еще немного побуравил меня взглядом и поднял руки.
– Ладно, ладно. Если не хотите писать заявление – не надо. Просто мне казалось вы не из тех женщин, что терпят подобное.
– А я и не терплю, – пожала я плечами, вытесняя его в сени, а затем и наружу. – Если кто-то меня обидит, я обещаю, вы узнаете об этом первым, участковый…
Когда он ушел я, вздохнув, начала готовить. Разожгла печь и, пока дом прогревался, отправилась на проверку. Куры и телята были в полном порядке – Гришка не соврал. Долив им воды и всыпав оставшейся мешанки, я собрала яйца и вернулась в дом. Ужин вышел поистине королевский. Неплохо бы, кстати, наловить рыбы – засушить или засолить ее и можно целую зиму есть. Размышляя таким образом, я поела и, дунув на свечу, снова легла спать. Ибо нечего режим сбивать.
Ну и проснулась уже часа в четыре. Солнце еще не взошло, но небо из чернильно-синего посерело, выцвело. На улице вовсю стрекотали кузнечики – шум стоял просто оглушительный. Лениво потянувшись, я соскочила с печи, плеснула теплой воды в тазик и вышла на улицу. С наступлением зимы придется что-то придумывать с туалетом и умыванием – не бегать же каждый раз…
Утренний туман только начал подниматься, хотя роса уже выпала и холодила босые ноги, пока я шла к колодцу. Сразу за ним еще в начале лета я устроила умывальню – дощатая будка с подвешенной кверху двадцатилитровой бутылью воды и приделанным самодельным краном. К стенке прибила пару полок и зеркало – чем не рай? Если тепло, само собой.
Прошедшие дожди наполнили емкость доверху. Я слегка открутила крышку и наконец-то помылась, чувствуя себя человеком.
Тем временем показалось солнце. Пользуясь моментом, я прошерстила огород, сорвала остатки огурцов, прорядила морковь и лук, свеклу, собрала горох и фасоль, подперла помидоры (надо бы уже снимать, а то первые же заморозки…) и хотела было добраться до капусты, но отвлек кот. Гнусаво мяукая, он подбежал ко мне, таща в руках панамку. Я подняла голову, щурясь на палящее солнце. Время к обеду – пора и закругляться.
Пообедав салатом, я нацепила резиновые сапоги, перекинула через плечо сумку и отправилась в лес. После таких дождей грибы лезли отовсюду – и часа не прошло, как набрала полную сумку. Ягоды уже отошли, так что я пользуясь моментом вернулась домой, ссыпала грибы в тазик, залила водой и прихватив косу, отправилась на поляну у пшеничного поля. До самого захода косила траву, оставив ее вянуть на остывающей земле, и вернулась в дом. Чтобы снова взять сумку и несколько коротких ножей – серебряный, железный и медный. Сегодня полнолуние – всякой траве лучше быть сорванной в это время. Полная луна усиливает все эффекты.
Надеясь, что никто меня не увидит, я огородом пробралась к лесу и шмыгнула под покров темноты. Под деревьями уже стояла тьма, но оборотню все было нипочем. Ориентируясь на нюх, я тихо собирала травы, наслаждаясь тишиной и каким-то нереальным, призрачным светом луны. Она висела низко – как и всегда в августе, давая четкие, черные тени на землю. Трава в ее свете на полянах казалась серебряной. И таковой по ценности и являлась. Немногие решатся пойти в лес при полной луне. Но я знала, что этот лес – мой. Он не причинит вреда и бояться мне нечего.
Вернулась ближе к утру. Прошла снова огородом, ведомая чутким волчьим зрением по едва видной тропинке сквозь картошку и помидоры и забралась в дом. Хутор был погружен в темноту – небо еще даже не начало светлеть.
Собранную при полной луне траву нельзя подвергать огню, поэтому я ссыпала все на поднос и утащила на чердак. Кот дрых там – на опорной балке.
– Смотри, чтобы мыши не погрызли, – растолкала я его.
До самого восхода отоспаться не удалось, но чуток поспать получилось, так что на зорьке телят я выгнала уже довольно бодро и чувствуя себя человеком. Машка как раз гнала свое маленькое стадо на луг – мы пошли вместе, не давая коровам разбредаться.
– Уже молоко дает? – спросила девочка. Я рассеянно кивнула, прикидывая, что можно сделать с коровьим молоком такого, чтобы оно сохранилось на зиму? Сыр разве что? Бабка моя, пусть земля ей будет пухом, сыр любила и готовить его умела отлично – и меня научила. Правда, давно это было…
Покормив скотину и собрав яйца я добралась и до грибов, остаток времени до обеда убив на их обработку. Я как раз поднималась из подпола, ссыпав их в бочку с рассолом, когда услышала, как кто-то поднимается по крыльцу.
Ну, если опять этот участковый, я ему точно голову откушу!
Это оказался Гришка. За то время, что мы не виделись, он сильно изменился – лишняя растительность с лица ушла, одежда была хоть и не новая, но чистая и в нужных местах зашитая, а взгляд – впервые ясным. Любо-дорого поглядеть.
– Привет, – несколько смущенно поздоровался он, не решаясь пройти. Я кивнула на стул.
– Садись уже, чего на пороге мнешься?
Пока я закрывала погреб и мыла руки в тазу, он сел, вытерев с лица пот рукавом. Погода стояла нежаркая, но ясная, а у меня как раз печь разожжена – в доме и впрямь было жарко.
– Есть будешь? У меня капуста тушеная, с картошкой. Могу кваса нацедить?
– Ага, – явно расслабившись, кивнул он, прислонившись к стене. – Хорошо у тебя.
Я неопределенно хмыкнула. А чего ж плохого? Дом теплый, светлый, чистый. Никаких тебе электричеств и магнитных волн от которых, помнится, в городе меня всегда тошнило. Мы, оборотни, к таким вещам чувствительные, хоть у многих из нас эти чувства уже атрофировались…
Поставив между нами сковородку с картошкой и капустой, а Гришке – еще и квасу – я села напротив. Пару минут мы сосредоточенно уплетали еду.
– Ты в лесничество собиралась… – наконец начал парень, отложив ложку.
Я кивнула, дожевывая остатки хлебной корочки.
– Отвезешь?
– Спрашиваешь? – усмехнулся он. – Я бы раньше пришел, но у отца был… Он…Совсем он плох, в общем.
– Надо глянуть. Завтра утром к нему. А там как карта ляжет.
Мы еще немного посидели, перебрасываясь ничего не значащими разговорами, и он ушел. А я собрала посуду, помыла и отправилась за сеном – за день трава подвялилась на солнце, я собрала ее в стожок и, не удержавшись, развалилась сверху – наслаждаясь теплым августовским солнышком. Остаток дня ушел на то, чтобы собрать овощи в огороде и заквасить капусту в одной из оставшихся бочек – закончила я уже по темноте и потому даже готовить не стала, отправившись сразу спать.
Эдак я до костей похудею.
Мысль о том, что придется коротать голодную и холодную зиму, гнала меня вперед. Да, конечно, можно все купить в магазине. Но, во-первых, я уже привыкла жить на всем своем – домашние овощи и яйца уже стали для меня привычным рационом. Да, каши приходилось покупать в магазине, но даже хлеб я пекла уже сама. К зиме зарублю половину куриц – вот тебе и мясо. Да и охота, если что, спасет – я, конечно, не профессионал, однако вряд ли заяц сможет убежать от оборотня. А во-вторых – мне это нравилось. Нравилось жить, не страдая от последствий человеческой "цивилизации", нравилось чувствовать вокруг себя дерево и травы, а не бетонные перегородки и чужих людей. Не подумайте, я не бирюк, иначе бы звериная ипостась во мне давно бы победила и я бегала, пуская слюни, где-нибудь в заповеднике. Но контактировать с оставленным позади миром хотелось как можно меньше.
Утром с рассветом я отогнала коров на луг, выгнала кур на огороженный участок огорода – там, где уже успела собрать все овощи – и отправилась к Гришке. Тот уже не спал – завтракал, сидя на крыльце. Кружка молока в руках и краюха хлеба вызвали во мне обильное слюноотделение – давно я уже молока не пила, жалела для теленка.
– Будешь? – понятливо спросил парень и, не дожидаясь пока я кивну, бросился в дом.
Наевшись, мы двинулись в сторону моста.
– Я теперь оставшуюся жизнь буду зваться твоей полюбовницей, – мрачно заметила я, стараясь не обращать внимания на высунутые из окон носы.
– Ну что тут плохого?.. – начал было Гришка, но осекся, натолкнувшись на мой злобный взгляд. – Шучу я, шучу. Хочешь одна быть – твое дело.
– Мое, – согласилась я, даже не подумав с ним спорить. – Мое…
Глава администрации обретался в доме сразу за мостом – ничего не скажешь, живописное место: на крутом правом берегу, вид на реку открывался просто потрясающий. Березы в палисаднике свесили ветки прямо в обрыв.
– Отец! – с порога крикнул Гришка. Я шла следом. Глава обнаружился в дальней комнате большого дома – лежа на кровати. Лицо его пылало.
Тихо подойдя ближе, я тронула лоб.
– Принеси градусник.
Гришка метнулся из комнаты, слышно было, как он поспешно выдвигает ящики комода на кухне. Тем временем я села рядом с главой на кровать и, расстегнув рубашку, осмотрела грудь, прислушалась к тяжело, натужно бьющемуся сердцу, осмотрела руки с синеватыми лунками ногтей.
– Вы зря это делаете.
Сердце колыхнулось под моей рукой.
– Вам еще есть ради чего жить, – никакой реакции. Словно не слышит меня. – Ваш сын больше не пьет.
Довод оказался весомым – синеватые губы дрогнули, дыхание с хрипом вышло из легких.
– Надолго ли?..
– Даст Бог – навсегда, – пожала я плечами. – Но если вы умрете, ему это точно не поможет. Сопьется на вполне законных основаниях. Вы ему нужны, Николай.
Он все еще не верил – медленно открыл глаза, в которых не было надежды, я встретила его взгляд.
– Умереть вы всегда успеете. Сначала нужно помочь сыну. Заберите его из этой деревни, отправьте в город, пусть найдет работу, женщину – только не сидит здесь без дела.
Гришка наконец нашел градусник, примчался, встряхивая по пути, чуть не разбив о дверной косяк.
– Хорош паниковать-то, – осадила его я, вставляя градусник. – Ничего с ним не случится. Ты в холодильник заглядывал?
– Пусто…
– Так дуй в магазин, на рынок – масла купи, молока, курицу заруби: я бульон сварю! – я возмущенно замахала руками, парень торопливо кивнул и рванул к дверям. – Стой, дурак! Деньги возьми!
Деньги нашлись у главы в тумбочке – и немало. Видно, совсем худо стало, ничего не хотелось. Температура держалась на 38.9 – достаточно, чтобы свалить с ног и здорового, но, когда я снова подошла к кровати, Никита Алексеевич уже смотрел более осмысленно.
– Убедились? – поинтересовалась я, забирая градусник. – Третий день ни грамма не выпил, хоть на человека стал похож. А тут вы помирать собрались… Нехорошо получается? Сына бросить хотите? Он же ваша единственная кровиночка…
– Не… брошу… – тихо, совсем тихо. Я вздохнула.
– Пойду, заварю вам чай.
Пока я рылась в полупустом погребе в поисках варенья и меда, а затем – рыскала по заросшему огороду в поисках нужной травки, грела чайник, топила печь, чтобы изгнать застоявшийся, сырой воздух, вернулся Гришка.
– Валька думала, привидение увидела, – проворчал он, складывая на стол продукты. – Еле очухалась… Курицу у Федьки купил, он только сегодня пару зарубил, дочь из города приезжает…
– Разделай и поставь грудку вариться, проследишь, чтобы через полтора часа выключил, – отрывисто отдавая команды, я налила в кружку молока, вылила туда взвар с медом и малиной и попробовала, прикидывая, подойдет ли. Лучше бы, конечно, сходить за моими травками, но бежать далеко. – Процедишь через сито бульон, давай ему через каждые два часа, понемногу, понял? Жар я собью, а остальное принесу позже.
Он кивал, сосредоточенно, с умным видом. Разве что не записывал. Я фыркнула от смеха.
– Успокойся. Все с твоим папашей в порядке будет. Обычная простуда. Ты, главное, его одного не бросай, поживи маленько…
– Не брошу! – закивал Гришка. И спохватился, только когда я уже уходила: – А это, в лесничество когда?
– Как поправится… – вздохнула я, влезая в сапоги и, уже почти за дверями: – Вечером вернусь!
Очередной день насмарку. Торопливо прохлюпав по начинающим подсыхать лужам, я перешла мост, добралась к себе, получив молчаливое неодобрение кота и полезла на чердак. Там собрала все нужные травки, спустилась вниз и занялась мазью. Честно говоря, за остаток дня ни разу не пожалела, что не провела его согнувшись раком в огороде. Делать снадобья – это то, что я искренне любила и умела. Каждая травка, каждый листочек ощущались мной, как живые. Уже в сумерках, выпустив наружу тяжелый травяной дух, я направилась обратно в село. Вот тебе и жизнь отшельницы – от одного спасай, то другого. А еще нужно коров с пастбища пригнать, накормить живность.
Никита Алексеевич уже был в полном сознании – слабость его еще не покинула, но хотя бы жить захотел, с удивлением смотря за суетившимся по хозяйству сыном.
Войдя на кухню, я увидела их обоих, сидящих за столом.
– Я смотрю, вы оправились? – суховато (отлежался бы!) прокомментировала я. Ответом был глухой кашель в кулак. – Вот. Натрете перед сном грудь и спину. А вот это… – я выставила на стол тряпичный мешочек со сбором трав, – Нужно будет заварить. Только чтобы вода была не слишком горячая, лучше на пару.
– Понял, – Гришка сгреб все это в охапку, перетаскивая в холодильник. Ну, тоже вариант. Я в холодильнике не нуждалась.
Уложив Никиту Алексеевича обратно в постель, мы с Гришкой вышли на улицу, усевшись на крыльце. Дом был хорош тем, что вход выходил прямо на реку – до обрыва оставалось буквально метров пятьдесят, заросших березами и яблонями, что обеспечивало относительную отдаленность от остальной деревни. Правда, и комарами тоже в полной мере. День выдался нежарким, но солнечным – земля начала подсыхать после затяжных дождей, над ней курился легкий дымок, в котором отлично жилось мошкаре. Впрочем, когда мы вышли в сумерки, уже значительно похолодало – от реки поднимался густой, кисельный туман, в котором ясно было слышно крики выбравшихся на охоту сов.
– В такие ночи только шабаш и проводить? – ухмыльнулся Гришка, кивая на стелющуюся по земле молочную дымку. Я поежилась. В том-то и проблема. Ведьма была – и живет она в деревне. Не хотелось бы повстречаться.
– Как думаешь, кто мог наслать на тебя сущность?
Парень пожал плечами. Обветренные губы сложились в тонкую полоску.
– Думаешь, на отце то же самое?
– Нет, у него обычная простуда! – отмахнулась я – Да еще постоянный стресс. Теперь, когда с тобой все в порядке, он тоже поправится. А тебе надо бы в город – в больницу.
Мы помолчали.
– А ты не можешь…
– Могу, но тебе все равно придется уехать, – перебила я. – Куда угодно, подальше от этого болота.
– Тебе же нравится здесь, – хмыкнул Гришка.
– Потому что это мое болото, – буркнула я, – Но тебя оно убивает.
– Я понял, ты хочешь, чтобы я уехал. Но давай сначала найдем эту гадину, а уж потом – будем заниматься моим переездом?
– Окей… – с тоскливой обреченностью вздохнула я, поднимаясь. – Будь готов завтра утром выехать в лесничество.
Мы попрощались и я двинулась обратно. Честно говоря, идти среди такого густого тумана было не очень приятно – мост заволокло полностью, в лучах заходящего солнца туман казался красным. Осторожно ступая по деревянным, переложенным железом доскам, я двинулась через реку, чувствуя себя неуютно. Словно оглушенная – ни запахов и звуков, все доносится словно издалека и даже пальцев на вытянутой руке не видно.
Собственно, потому я и попала в такую глупую ситуацию, в прямом смысле слова наткнувшись на участкового.
– О, Господи! – вскрикнула я, отшатываясь. Сердце колотилось как сумасшедшее. – Что вы тут делаете?!
Мужчина только пожал плечами. Он стоял, облокотившись на перила, всматриваясь вниз – в невидимо бегущую под нами реку.
