Текст книги "Клор (СИ)"

Автор книги: Бэзил И. Зеро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 8. Пятна крови говорят мне вслед

Перспектива: Кахваджи Кхандо, человек в гармонии с окружением

Я так понимаю, мир устроен вот как: то про меня все забывают на несколько месяцев, а то всем всё и сразу подавай. Сначала Степной Волк – ему вынь да положь какого-то непонятного проповедника. И ладно бы хоть проповедник вообще существовал, так нет, Острый с ребятами с бодуна пошли на опохмел стрелять и встретили что-то среднее между тушканом и майцом. По-моему, история тут простая как водка с Батрачки: сначала ты ловишь белку, а потом белка – тебя, но Волк так не думает. Как будто он вообще думать умеет, подпивасник шерстяной.

И теперь вот опять: недели не прошло, заваливается новый городской комиссар в обнимку с Фероновской, гхм, гетерой и спрашивает: а где это у вас тут, гражданин городовой, дикие бомбисты водятся, а то руки чешутся пристрелить кого-нибудь. Благородные, мать их неудобью сказывай. И когда только нового комиссара назначили вообще?

Перспектива: агент Ликвидатор, локальный идентификатор «Pa-233»

Улица встретила нас стеной из совершенно ледяной мороси. Джин в один приём собрала эфирный зонт, спугнув жирного ворона, меланхолично созерцавшего арку входа.

– Серьёзный птиц, – задумчиво прищурившись, заметила Ферон.

– Идём, – одёрнул я её. – Этот треклятый дождь, кажется, пытается растворить мою кожу.

Шли молча. Почти все обитатели Биржи забились по своим норам: за весь путь от площади до улицы Гравёров я увидел только одно совершенно голое и весьма косматое нечто, сосредоточенно обмазывающееся содержимым кучи помоев. Уже перед самой сторожкой городового Джин поймала меня за руку:

– Насчёт Кахваджи…

– Я весь внимание, – я решил не прятать саркастичного тона.

– Гениальные мысли вообще-то постоянно преследуют его. Но Гаев одеколон пока что позволяет Кахваджи оставаться быстрее.

– Ага…

Да, такое положение вещей вполне объясняло желание Ферон пойти к кому угодно, кроме городового. Но я привык ставить интересы службы выше личных симпатий. Короткий стук, скрип двери и укол сожаления о том, что не послушал доброго совета старшей коллеги. Казалось, что стены изнутри специально поливали вёдрами одеколона. Нотки отвергнутого пищеварительной системой обеда и задубевших от пота портянок завершали композицию боевого отравляющего вещества. А я, помнится, ещё думал, что на Бирже воздух не вполне свеж…

– Я справлюсь. Можешь подождать снаружи, – предложил я Джин, чтобы хотя бы один следователь в паре сохранял трезвость ума.

Она слегка улыбнулась, покачала головой и сплела воздушный фильтр. Я поднял собственную защиту лёгких, и мы шагнули в сумрак.

– Гражданин Кандо? – позвал я, осознав, что никаких признаков разумной жизни в сторожке не наблюдается.

Из горы лежащего у стены тряпья самого подозрительного вида показалась голова. Голова обвела комнату блуждающим взглядом и спряталась назад. Я уже набрал воздуха, чтобы корректно, но твёрдо выразить неудовольствие неуставным видом контрагента, но Ферон меня опередила:

– Эй, алкашня, подъём! – рявкнула она, отвесив куче пинок с разбега.

Голова снова поднялась над уровнем ткани, промычала нечто нечленораздельное и попыталсь нырнуть назад. Именно в этот момент я понял: примат эффективности над гуманизмом – семейный принцип Феронов. Джин просто и незатейливо ухватила Кахваджи Кандо за ухо и, периодически срываясь на змеиное шипение, выдала чрезвычайно мотивирующую речь:

– Слушай сюда, кривоухая ты гряземорда! Либо ты сейчас же встаёшь и отвечаешь на вопросы гражданина комиссара, либо…

Далее городового одним рывком взяли на болевой. И на ещё один. И снова…

– Джин, – голос лишённого убежища Кахваджи сорвался на писк, – отпусти, больно же…

– Ты. Меня. Понял?

– Понял, понял, только не оторви!

Ферон фыркнула и разжала пальцы. Кандо кулём осел на пол, убаюкивая растянутое ухо обеими ладонями.

– Какая же ты всё-таки бессердечная непечатница, – прохныкал Кахваджи. – Видишь же: вокруг меня весь мир – жижа, а внутри совсем сухо. Как жить прикажете, когда такое творится с белым светом?

– Алкаш обыкновенный, – Джин решила провести для меня развёрнутое представление городового. – Ни чести, ни уважения, ни даже простого пива!

– Пусть пиво всякие Волки позорные хлещут! – едва ли Кандо мог выбрать менее удачный момент для защиты своего доброго имени. – А мы стоим на страже города! Да! Мы бойцы незримой войны!

– Войны с мировым заговором парфюмеров разве что, – устало проворчала Ферон. – Слушай, Тит Кузьмич, спрашивай быстрее, чего хотел, и пойдём уже отсюда подальше.

Честно говоря, я чувствовал себя при этой почти семейной сцене несколько лишним. Интуиция подсказывала, что пикировки вроде этой не раз случались в прошлом и, скорее всего, многократно повторятся в будущем. Фокусировка внимания на интересах службы потребовала заметного ментального усилия.

– Гражданин городовой, – голосом несколько более твёрдым, чем требовали соображения заботы о коллеге в тяжёлом состоянии, начал я, – Силы Превентивной Городской Самообороны просят вашего содействия в расследовании террористического акта, имевшего место неделю назад.

– Чё? – реакция Кахваджи явно показала, что я сильно переоценил концентрацию крови в его внутривенном спирте.

– Тоуро Соплю помнишь?

– Каво?

– То-у-ро, – по слогам отчеканил я, присев на корточки перед собеседником.

– Соплю-то?

– Его самого.

– Помню, конечно. А чего с ним? Опять на уважаемых людей кляузы строчит, подстилка имперская?

Я переглянулся с Джин. Она пожала плечами. Я продолжил по биту выуживать из тела городового информацию:

– Мы ищем его. Ты знаешь, где он живёт?

– Тоуро?

– Да, Сопля.

Лоб Кандо сморщился от интенсивной мыслительной деятельности, как пересушенная изюмина. Спустя полминуты Ферон демонстративно подпёрла стену и начала насвистывать какой-то незнакомый мне мотив. Через минуту я аккуратно начал прощупывать Кахваджи диагностирующими заклинаниями. Две минуты спустя лицо городового просветлело, и он на одном дыхании выдал:

– Шестая по Лампадке, там вниз раковальня, а галерейку Плитка держит – она ещё Арти отстёгивает. У Сопли конура в северном углу, на него ещё сосисочные всё жалуются, что он по утрам горшок в окно выплёскивает, им на лотки.

Я хотел получить комментарии практически к каждому слову, но Джин уже развернулась на выход.

– Спасибо, гражданин городовой, ваш вклад неоценим, – прокряхтел я, возвращая обмякшее тело в пригретую берлогу.

Едва я вышел наружу, Ферон быстрым шагом направилась вглубь Биржи.

– Ты, кажется, поняла, что сказал Кандо? – спросил я, подстраиваясь под не вполне подходящий серьёзным людям темп движения.

Джин коротко кивнула и добавила:

– Кхандо.

– Что, прости?

– Его фамилия – Кхандо. «Ка» аспирированное. Кандо живут в Деновее, в Клоре ты ни одного не встретишь после той истории в конце войны за независимость.

Несколько метров я осмысливал полученную информацию. База данных Талоса утверждала, что Кандо и Кхандо – одна семья, и вся разница в том, каким диалектом синтана мы пользуемся. В клорском Лён Ньол верная форма – Кхандо, в аксиотском Риэн Мар – Кандо. Пока я размышлял о роли шибболета в политической самоидентификации, Ферон поинтересовалась:

– Тит Кузьмич, почему ты со вспомогательными заклинаниями так сильно тупишь? С боевыми, кстати, тоже, хотя и не столь критично.

– Что, прости? – суть вопроса дошла до меня не сразу.

– Вот, например, открыв дверь в нужник Кахваджи, почему ты сразу отсечку на запахи не поставил? Или когда мы после теракта встретились – у тебя была тысяча и одна возможность пробить блокировку пространства, но ты решил тупо и храбро рубить всё клинками.

– А, ты об этом… – я откровенно завис. Такие вопросы попросту не приходили мне в голову. – Наверное, слишком привык к эфирному голоду. В благословенные времена ООН нам выдавали полсотни капсул эфирного конденсата – по декачару каждая – на весь отдел на год.

– Интересно…

– А разве в Конторе Глобального Бесилова было иначе? Союз, конечно, даже отец не застал, но и Федерация до Третьей особо не славилась маготехникой вроде как.

Джин смерила меня долгим изучающим взглядом, как будто видела впервые, и спросила:

– А с чего ты решил, что мы из Конторы?

Передо мной вновь раскрылась перспектива очередной пересборки картины мира. Хотя, конечно, нужно отдать должное Гаю: образ русского офицера сидел на нём безупречно. Но в то, что он просто забыл сказать Джин об их легенде, не верилось совершенно. Значит, никакой легенды нет. Следовательно, Гай шпарит одеколон из довольно редкого артефакта просто из любви к искусству. Итого: что вообще происходит?

Альтернатива: всё идёт по плану, и Джин кормит народ байками про то, что Конторы не существует. Плюс образ Гая: для того, чтобы играть на таком уровне, нужно быть профессионалом высшей пробы. То есть Гай так и так выходит гэбэшно-нелегальным персонажем. Только что проку выдавать себя за Бурильщика в мире, где никто не слышал про Контору? Не заради меня одного, в самом-то деле. Тем не менее, такое положение вещей выглядело значительно менее противоречиво. Его я и решил придерживаться.

– Так, гражданин комиссар, – сказала Джин, когда мы дошли до чего-то, что напоминало бы перекрёсток, если бы сквозной проход не был перегорожен дециметровыми осадочными отложениями, – добро пожаловать на краткий курс ориентирования в Бирже. Сейчас мы сворачиваем на Лампадку – на архитектурном плане она отмечена как Проектируемый проезд номер двадцать два – и начинаем считать все проходы внутрь, кхм, зданий.

– Так, погоди, – я решил сразу расставить все точки в конце голосовых, – а если бы мы шли с другой стороны?

– Лампадка тупиковая.

– Она же проектируемый проезд?

– Да.

– Тупиковый? – а ведь ещё поутру мне казалось, что я неплохо ориентируюсь в этом районе.

– Именно. Привыкай, – Джин послала мне сочувствующий взгляд. – Здесь бал правит исторический принцип. Не ищи логики. Сколько проходов прошли?

Я задумался. Эльёдовый портал у перекрёстка, круглый зелёный лючок, нечто смутно прямоугольное, перекрытое массивной шторой цвета грязи с мостовой и кособокое чудовище с кое-как подогнанной деревянной дверцей, итого:

– Четыре.

– Пять, вообще-то. Дай-ка угадаю: ты пропустил дыру от раскрошившегося известняка?

– Но туда же разве что ребёнок протиснется…

– Каждый проход означает каждый проход, понял? – Ферон наставительно подняла палец. – Без исключений. Даже собачьи дверцы.

– А как быть со скрытыми?

– Ты их не увидишь всё равно, так что расслабься.

Мы остановились около массивного железного люка, наклонившего потёки ржавчины под сорок пять градусов к горизонту.

– Знаешь, если бы мне приходилось каждый день спускаться в этакую нору, то я бы тоже, наверное, хотел разнести весь мир к чертям, – задумчиво прокряхтел я, преодолевая сопротивление надсадно скрипящих петель.

– К галерее Плитки вообще-то есть нормальный путь, но Кахваджи с похмелья вспомнил самый короткий, – флегматично бросила Джин, никоим образом не содействуя моей борьбе. – А может, из принципа решил устроить тебе это развлечение. Он, вообще-то, мужик сообразительный, просто одеколонится уже с неделю.

– Так, постой, – я резко распрямился, и люк вернулся к естественному состоянию, спугнув грохотом нескольких воронов. – С этого момента поподробнее.

Ферон кивнула.

– То есть мы могли просто зайти внутрь как нормальные люди, а не будить полквартала?

– Могли. Но тогда ты бы остался без курса ориентирования на местности.

– И Кахваджи можно было не мучить?

– Не, это, прости, святое, – Джин грустно усмехнулась. – Нечего на Гаевы разводки вестись. И, к вопросу о, ты мог его от этого избавить одним заклинанием на вытрезвление.

Я попытался просверлить Ферон взглядом. Она лишь широко улыбнулась, прикрыла веки и подставила лицо струям дождя. С десяток секунд мы слушали стук капель. Я понимал, что Джин совершенно права, а я на самом деле порядком затупил. Там нужно было, конечно, немного больше одного заклинания, да и в медицинских я никогда не был силён, полагаясь больше на достижения науки, но по фактам всё сходилось. Однако это понимание ничуть не унимало пытающейся прожечь грудь ненависти. Я процедил сквозь зубы:

– А Кахваджи-то прав был.

– В самом деле? – Ферон не то что не повернулась ко мне – даже глаз не открыла. – Идея идти мучить Кахваджи – целиком и полностью твоя, между прочим.

– Во-первых, я про Кахваджи не знал, а во-вторых, я спрашивал про другие варианты! Это ты только один назвала! Откуда бы мы ещё узнали про комнату Тоуро? И так, для справки: квартировладельцы в подобных ситуациях стараются как можно быстрее нового жильца найти, так что ждать нам никак нельзя было!

– Ты спрашивал про линейную полицию, а не про жилище Тоуро. Спросил бы про Тоуро – я бы тебе сразу ответила, Гай это ещё вчера выяснил. У того же самого Кахваджи, кстати, в процессе абсорбции спиртосодержащих веществ.

– Непечатница ты бессердечная.

Джин звонко расхохоталась абсолютно счастливым, невинным смехом человека, услышавшего пушистую новость о прекрасных котятах. Я же чувствовал себя совершенно опустошённым и оболваненным. Пустота в груди нашёптывала, призывала, требовала наполнить её. Например, в компании Гая и городового. Джин же тем временем отсмеялась, повернула ко мне сияющее незамутнённой благостностью лицо и только что не пропела:

– Ты только при Гае такое не ляпни. Он за оскорбление дома может и сатисфакции потребовать.

Я остался молчалив и недвижен.

– Ладно тебе, Тит Кузьмич, чего надулся как дирижабль в стратосфере? – Ферон изобразила выражение вселенского сочувствия и принятия и протянула ко мне раскрытые ладони.

Иногда логическая цепочка складывается сама собой – нужно лишь накопить достаточный объём данных. Будто при взблеске молнии увидел я, как глупо просчитался, и понял все расчёты своих, да простит меня за такое отец, сослуживцев. Фероны – действительно гениальные актёры. Они могут сыграть что угодно, даже ненавидящего любые дурманящие вещества клорского контрразведчика, изображающего имперского шпиона, притворяющегося агентом КГБ с алкогольной зависимостью. Верить нельзя ничему из того, что они показывают. А гадать о том, есть ли хоть что-то настоящее под масками, скрытыми за другими масками, – самое неблагодарное дело на свете.

– Итого: мы потратили полтора часа на, прости, что? – мой голос стал ровен и бесстрастен.

– На обучение хронического боевика азам оперативной работы, не подразумевающей ломания лиц. И командному слаживанию, разумеется, – Джин продолжала освещать пасмурную хмарь лёгкой полуулыбкой.

– Если так, то эффект скорее отрицательный.

– Но он есть. Главное – не стагнировать.

Я покачал головой и тяжело вздохнул. Слишком сильно я привык доверять напарникам – в боевых заданиях иначе нельзя. А обманутое доверие – пусть и профессиональное – чувство крайне паршивое. Ферон была права на все двести процентов. Да, я тупой боевик. Да, я привык к работе в команде других специалистов. Да, с собственно расследованиями и анализом данных я был знаком только благодаря стандартной интерполовской подготовке. И всё это в сумме не отменяло того факта, что Ферон – бессердечная непечатница.

Я встретился взглядом с чрезвычайно упитанным вороном, чистившим перья метрах в десяти от нас. Шестое чувство кольнуло сознание смутной тревогой, но я был слишком погружён в проработку нового понимания границ доверия при взаимодействии с Силами Превентивной Городской Самообороны, чтобы обратить на это внимание.

– Так и будешь ждать, пока дождь растворит все вещдоки? – спросила Джин, одновременно запуская ускоритель коррозии.

Люк бесшумно осыпался кучей ржавой пыли, немедленно подхваченной ручейками, устремившимися вниз по открывшимся ступеням.

Глава 9. Все твои драгоценные страхи

Перспектива: агент Дознаватель, локальный идентификатор «Bi-209»

Шесть километров породы над головой – это хорошо и надёжно, но не очень удобно. А для обычных людей так и вовсе смертельно. С другой стороны, все обычные люди скоро пятьсот лет как вымелись с Земли. Скатертью дорожка, как говорится. Хотя можно ли считать тех геномодов обычными людьми? Хороший вопрос, обдумаю как-нибудь потом.

А вот актуальные новости гораздо интереснее. Ликвидатор объявился в Клоре. Естественно, Прямоходящий тут же взял его в оборот. Вообще-то, надо его вытаскивать. Хотя бы из соображений профессиональной солидарности. Но родственные чувства однозначно говорят, что лишать мелкого такой хорошей школы – преступление против семьи. Отец однозначно не оценит. Так что пусть пока поднабьёт собственных синяков. Мне, например, это однозначно на пользу пошло.

Перспектива: агент Ликвидатор, локальный идентификатор «Pa-233»

Джин начала спуск первой. Я в последний раз оглядел пустую улицу, цыкнул на обнаглевшего ворона и отправился следом. Внутри было главным образом темно. Меня пробило острое дежавю. Мы остановились у конца лестницы, на краю охристо-красной лужи. Ферон развернулась ко мне и сказала:

– Раковальня прямо. Нам наверх, галерея Плитки на втором.

Я кивнул.

– Ты понимаешь, зачем было всё представление?

Я снова кивнул.

– Проговори, не сочти за труд.

– Я… – я закашлялся от продравшего горло духа сырой плесневой затхлости. – Я начал руководить, толком не понимая местную ситуацию.

– Верно. Признаю, я слишком раскиселилась в штабе, – Джин тяжело вздохнула. – С Гаем такое постоянно. Пойми правильно, он безупречно эффективный руководитель, но нервы подчинённых не бережёт совершенно.

Я усмехнулся. Ферон пару секунд не моргая изучала меня, а потом продолжила:

– Ты должен усвоить основной принцип нашей работы: не понимаешь – не лезь. С вероятностью в сто двадцать процентов вляпаешься в разборки между Семьями. И оно тебе не нужно, поверь.

Я молча кивнул. Мы начали подъём по скрипучей деревянной лесенке, половина ступеней которой состояла уже скорее из грибного мицелия, чем из целлюлозы. В одном пролёте от второго этажа я окликнул Джин:

– В следующий раз просто скажи, что меня заносит, хорошо? Пожалуйста.

– А ты в следующий раз сначала выслушай меня до конца, – не оборачиваясь, бросила Ферон. – Договорились.

Мы молчали до самой галерейки. Честно говоря, место это вызывало у меня острое желание достать огнемёт. Или, на худой конец, вызвать архнадзор. Потому что нависающий в трёх метрах над мостовой настильчик с зазорами в ладонь между досками, кое-как перекрытый холщовым тентом – это прямая угроза благополучию, здоровью и жизни честных горожан. Не то чтобы таковые хотя бы раз наблюдались в радиусе полукилометра, но всё же.

Когда мы обнаружили Плитку, я понял, что огнемёт мне не очень нужен: она преспокойно варила какую-то бурду, пахнущую точь-в-точь как хрючево из вёдер на Батрацкой площади. На открытом огне варила. В общем, да, если вас беспокоят идиоты – просто не трогайте их.

– Хозяюшка? – тихо позвала Джин.

Плитка вздрогнула всем телом, резко повернулась к нам и с елейной улыбочкой затараторила:

– Госпожа комиссар, какая приятная неожиданность! А я вот как раз обед для жильцов варю и всё думаю: где ж это наша благоволительница, почему это её давно не видно! Проходите-проходите, присаживайтесь! Я отварчику заварю, знатный отварчик, вчерась только у дядюшки Ли на Цветном закупалась, а он такой затейник до этих дел, ну, вы и без меня знаете!

– Я бы с радостью, хозяюшка, но времени совсем нет, – Ферон умудрилась прервать словоизвержение, изобразив при этом совершенно искреннее сожаление.

– Всё служба? Да что ж они, изверги, делают, это ж уму не растяжимо – сколько работать-то можно! Вот бы вам хотя бы денёчек роздыху дали, а то всё кружитесь, кружитесь как шестерёночка…

– Что ж поделать, хозяюшка, Клор превыше всего, – на этих словах Плитка энергично закивала. – Так вот, вы не могли бы нам комнату Тоуро Сопли показать?

Плитка заметно напряглась и, замедлив речь раза в три, спросила:

– Опять натворил чего? Я его давненько не видела-то, так что сама знать не могу.

Джин посмотрела на меня и кивнула. Я прикинул ситуацию, собрал в кучу все разрозненные сведения о местном законе, нашёл самое серьёзное преступление и, придав голосу всю возможную официальную сухость, отчеканил:

– Тоуро Сопля разыскивается по обвинению в покушении на жизнь Хо Орнага.

Плитка застыла с открытым ртом и села прямо на месте. Спустя семь секунд она закрыла рот, сфокусировала взгляд на мне и спросила:

– А вы-то кем будете, гражданин?

– Комиссар Сехем, Тит Кузьмич, Силы Превентивной Городской Самообороны, – ответил я.

– Ага-а-а-а… И, стал быть, город обороняете? Превентивно.

Я молча кивнул.

– Хозяюшка, – Ферон решила вернуть разговор в нужное нам русло, – покажите комнату.

– Да-да, конечно, – Плитка встала одним резким движением, скривившись, схватилась за поясницу и мелко засеменила в коридор.

Пока мы шли за ней, Джин оценила мою работу мимолётной улыбкой. Коридор завершился глухой, насколько это слово вообще применимо к конструкциям галереи, стеной, в нижней четверти которой на паре гвоздей болталась засаленная шторка.

– Вот, господа, вот здесь этот паршивец жил, – от нервов Плитка затараторила ещё быстрее прежнего. – А я ему говорила, говорила, что не дело, не дело так жить! Вот отец его – тот уважаемый человек был, хороший охотник за головами, городу верой и правдой служил, а этот что? Наслушался дури этой, которую на Батрачке по вечерам несут, книжек аксиотских начитался – и вот-те на-те, в бомбисты подался! Какое счастье, что матушка его не дожила до такого, её б, бедняжку, тут же удар хватил бы! Какая была женщина, добрая, щедрая…

Пока хозяйку несло, я проверил пространство за стенкой ёмкостным детектором и парой заклинаний. Картина вырисовывалась следующая: комната, маленькая, подозрительно пустая. Неестественно пустая. Но опасности – очевидной, во всяком случае – нет. Я поднял руку, призывая к тишине. Речь Плитки резко оборвалась.

– Мы тут пока осмотримся, – сказал я. – А вам, вероятно, нужно вернуться к готовке.

Хозяйка энергично закивала и бочком-бочком упорхнула за пределы прямой видимости.

– Я проверил ту сторону. Чисто, – отчитался я Джин.

– Я заметила. Теорию ещё обсудим. Просто держи в уме, что «эфирного голода» не только у тебя нет.

На пару секунд я завис. Нюансы, нюансы, сплошные нюансы… Но хотя бы начало проступать общее направление развития. Я решил уточнить:

– Так я пойду первым?

Ферон коротко кивнула.

Вежливое покашливание настигло меня в тот самый момент, когда я уже наполовину заполз в комнату. Я резко рванул вперёд и чуть не напоролся глазом на мушку охотничьей двустволки.

– Да не парься, мистер Тэ, не сделаю я пацану ничего, – промурлыкал восседающий посреди комнаты на массивном кресле-качалке субъект по ту сторону ружья.

Талос явно попытался что-то сказать, но остался беззвучен. Я медленно встал и осмотрел субъекта. Кресло из странного красного дерева. Мозг упорно утверждал, что дерево поёт, но уши не зафиксировали ни звука. Клетчатый плед на коленях. Бурый кожак поверх молочно-белой блузы. Массивные круглые очки в роговой оправе. Широкополая замшевая шляпа. Немигающий взгляд серо-стальных глаз. И, конечно, два воронёных ствола, нацеленных прямо на меня. Хмда, интересная картина.

– А, gaikokujin, проходи, не стесняйся, – бросил субъект Джин, которая каким-то образом оказалась справа от меня. Выглядела она откровенно паршиво: лицо цвета блузы нашего нового знакомого, обескровленные губы сжаты в тонкую линию. – Ну вот чего вы начинаете сразу, а? Я разве кусаюсь? Врежу? Вот то-то же.

Соображение первое: я проверил комнату. Когда Плитка убежала от нас, внутри всё ещё было пусто. Маскировки, одновременно скрывающей от физических и эфирных сенсоров, в природе не существует – тут либо-либо. Комната была пуста. Соображение второе: существо передо мной не является демоном. Отсутствует характерное возмущение эфира. Связанный вопрос: насколько полны мои знания о демонах? Корректировка: существо передо мной не относится ни к одному известному мне виду демонов. Соображение третье: существо способно к имитации человеческой речи. Осмысленной речи, адекватной изменяющейся обстановке. Следовательно, когнитивные способности существа не могут быть ниже вычислительного предела Сёрла.

Резюмировать размышления я не успел, поскольку субъект с ружьём заговорил вновь:

– Род приходит и род уходит. Но есть то, что остаётся вечным, неизменным, имманентным, если угодно, свойством бытия, спокойным среди бурь.

– Кондитерское искусство? – я решил потихоньку проверить пределы когнитивных способностей оппонента.

– Взрыв.

– Ты бредишь, что ли?

– Человек – не более, чем животное, способное грёзить наяву, поэтому определённо и однозначно. Цитирую: «ДА», – конец цитаты.

– Джойс?

– Против Краски или Архивектор Мюсли? Даже с учётом того, что эта личностная пара тождественна, в эту игру можно играть вдвоём, молодой человек.

Мне стало по-настоящему жутко.

– Дурацкая, нечестная, односторонняя телепатия, вероятно, подумал ты, – Стрелок, как я решил называть субъекта про себя, тихо усмехнулся и около двух корней из двух секунд отстукивал по щеке иррациональный ритм.

– Стоп, что?! – закричал я. Последняя мысль точно не могла быть моей.

– Обезглавливающая шутка, правда? Сдаёшься?

– Зачем ты явился мне, неприкаянный дух, лишённый телесного воплощения?! – вот опять! И ведь никаких следов ментального воздействия, что характерно.

– А это, детектив, правильный вопрос! – Стрелок поднял к небу указующий перст левой руки. – Я здесь, чтобы навести твою голову на стрелу. Не только и не столько твою, конечно, но твою в том числе. Во всяком случае, это место и это время были выбраны именно ради тебя, остальные воспринимают эти свойства континуума в принципиально иной метрике.

– К делу, если не сложно.

– Конечно, конечно. Вот тебе простой вопрос для разогрева: ты никогда не задумывался над тем, почему пятна крови заговорили лишь после осознания тобой чувства долга? Почему сердце хромовое вновь стучит как будто бы живо, но лишь после дефибрилляции?

В попытке зацепиться за хоть что-то разумное я перевёл взгляд сначала на Талоса, а потом на Джин. Они оставались неподвижны и молчаливы. Когда я снова посмотрел на Стрелка, громыхнул дуплет. Я покачнулся, но быстро понял, что скорее от неожиданности, чем по делу. Всю комнату заволокло едким дымом – гнусный ковбой явно использовал чёрный порох.

Когда вокруг стало видно хоть что-то, Талос уже исчез, а Джин, оперевшись на стену – не самый безопасный манёвр, кстати, – судорожно глотала что-то из точной копии Гаевой фляжки. К Конторе они отношения не имеют, как же. На месте кресла лежал небольшой – в пол-ладони – брусок блестящего голубовато-серебристого металла. Убедившись, что подарочек не фонит ничем известным мне, я надел перчатки и подобрал его. Тяжёлый, мягкий на ощупь, слегка холодит кожу, поверхность стремительно чернеет. Интересная штука. Пальцы после такой, наверное, лучше не облизывать.

– Джин, – позвал я, – сумка для вещдоков у тебя? А то мне мы как-то забыли взять.

Ферон оторвалась от фляги и медленно кивнула.

– Упакуй, пожалуйста. Осторожно, с вероятностью ноль девяносто пять эта грязь токсична. Вряд ли сильно, но попадания в глаза или рот ты точно не хочешь.

Ещё один подозрительно расслабленный кивок. Я передал брусок и начал внимательно изучать комнату. Размеры два на три метра, потолок два метра ровно. Пожалуй, когда Кахваджи говорил о «конуре», это было некоторое преувеличение. Тесновато, конечно, но не настолько. Хотя, возможно, моё восприятие искажено тем, что в комнате почти ничего нет. Совсем. Пара циновок в углу, плотно скрученное войлочное одеяло у стены да пара крючков для одежды, болтающихся на соплях – вот и вся обстановка.

– Темнит Плитка, – заметил я. – Все вещи она уже явно выгребла. Кстати, она ведь под конец оговорилась, что Тоуро здесь «жил», а не живёт. Да и про «бомбиста» тоже.

– Верно подмечено, молодец, – Джин как раз восстановила ровное дыхание и потихоньку возвращала лицу выражение ироничного превосходства. – Разве что бомбистами по старой памяти всех политических называют. А эфирные следы зря ищешь. Тоуро не хватало квалификации на что-то серьёзнее бытовой магии, а этот… в шляпе который, следов не оставляет. Никогда.

Я развернулся к Ферон:

– Ты знаешь, кто это?

– Слышала. Всякое.

– Поконкретнее можешь? Сдаётся мне, тут что-то очень серьёзное.

– Говорю же, не знаю я ничего наверняка! – ладони Джин собрались в кулаки.

– Так, вдохнули-выдохнули, успокоились…

– Я спокойна!

– Это важно! – я начал закипать. – Возможно, вопрос жизни и смерти! Он дуплетом жахнул по мне, между прочим!

– Что-то по тебе не заметно!

– Джин!

– Я уже сколько лет как Джин! А вас, гражданин Сехем, заносит! И вообще, что вам толку от моих комментариев, которые вы даже понять не сможете?!

– Не расскажешь – не узнаем, пойму или нет!

– Заносит, Тит Кузьмич! Точка.

Ферон попыталась удалиться от меня чеканным шагом, но в каморке Тоуро сделать это было проблематично. В итоге она просто села у стены и стала разматывать одеяло. Бессмысленное занятие – рулон мы оба просветили поисковой магией и ничего существенного там быть не могло.

– Я, наверное, тоже перегибаю, – голос Джин был совершенно ровным, а лица я не видел. – Но тут отвечать правда нечего. Просто человек уже несколько сотен лет как не вершина всех пищевых цепей на планете. Тот, кого ты видел, – вот высший хищник. Ему плевать, сколько у тебя опыта. Ему плевать, сколько ты демонов на флаг порвал. Он не демон. Он не человек. Он воплощение Бездны. Существо, ломающее мироздание самим фактом своего существования. Его боятся даже боги – не потому, что он их убивает, но как раз по обратной причине.

– Спасибо. Можешь ведь просто ответить. Я, конечно, ничего не понял, но это уже гораздо больше, чем ничего не знаю.

Ферон только покачала головой и лёгким движением руки, подкреплённым магией, скатала одеяло обратно.

– Вещдоки брать не будем? – удивился я.

– Тут нет вещей Тоуро, – Джин встала и отряхнулась. – Даже потожировые все затёрты – уж не знаю, с чего Плитка решила, что может сделать комнату принципиально чище.

– Скрывает причастность?

– Едва ли. Она женщина настолько честная, насколько это вообще возможно в этом всеми богами проклятом квартале. Сейчас идём к ней. Вопросы задаю я, ты делаешь хмурый вид и пассивно излучаешь неодобрение. Понял?

– Отличный план, – усмехнулся я. – Мне нравится. Кстати, Плитка упоминала про какие-то агитационные мероприятия на Батрацкой по вечерам. Ты знаешь, о чём это?

– Да просто пьяные сборища.

Проползая через входную шторку, я снова подумал, что нет ничего удивительного в том, что человек, живущий в такой дыре, хотел спалить весь мир дотла. Плитка снова только что не подпрыгнула, когда Ферон позвала её: