Текст книги "Разумное решение (ЛП)"
Автор книги: Beth Poppet
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
В этот-то деликатный момент, когда Марианна стояла в растерянности посреди спальни, не зная, на что решиться, одна из трех дверей отворилась, и на пороге появилась домоправительница с чаем на подносе.
========== Глава 6 ==========
Нестерпимое молчание, воцарившееся в спальне, было наконец прервано осторожным вопросом домоправительницы; поставив поднос с чаем на столик, она спросила:
– Мадам, вы поранились?
Зажимая пальцами нанесенную себе рану, Марианна метала вокруг отчаянные взоры – искала пути к пристойному объяснению или к бегству. Однако бежать было некуда. Что же до объяснений, то дюжина выдумок, одна другой смехотворнее, беспорядочно метались у нее в голове; но прежде, чем Марианна успела произнести хоть слово, домоправительница бросила взгляд на смятую и замаранную кровью простыню – и, кажется, поняла все.
Однако не отступила в благопристойном ужасе, даже не усмехнулась. Напротив, в глазах ее отразилась забота, и, смело шагнув вперед, она заговорила:
– Простите меня, госпожа, но вы позволите говорить с вами откровенно?
– Уж лучше скажите все как есть! Не оставляйте меня гадать, что вы обо мне подумали, – со смущением и досадой отвечала Марианна.
– Не стоит беспокоиться о том, что у вас не было крови, – склонив голову и доверительно понизив голос, ответила домоправительница. – Такое не всегда случается. И, ежели кровь не потекла – это вас не порочит, а говорит лишь о том, что джентльмен свое дело знает и обошелся с вами по-доброму. Понимаете меня?
Марианна не совсем понимала, но жаждала, чтобы ее просветили, хоть ей и казалось унизительным познавать тайны супружеской жизни от домоправительницы, да еще и в первый день в ее новых владениях.
– Я ведь трех дочерей вырастила и замуж выдала, да и сама, слава богу, уж тридцать лет замужем, так что знаю, о чем говорю, – продолжала та. – Вот что я вам скажу: если у вас от… простите мне такое слово, мэм – от совокупления кровь потекла, будь то в первый раз или в сто первый, это значит лишь одно: что мужчина вам попался неумелый или грубый. А полковник настоящий джентльмен. Он не станет в вас сомневаться из-за того, что крови нет – да и я не стану.
Марианна не знала, что на это ответить, и только смотрела на нее, совсем потерянная – а домоправительница продолжала:
– Быть может, в каком-нибудь другом доме вам стоило бы опасаться того, что станут болтать служанки. Но здесь бояться нечего: все они преданы полковнику, да и я их держу в узде!
Марианна задрожала, охваченная чувством облегчения и благодарностью этой доброй женщине.
– Неужто Ханна не принесла вам утренний наряд? – с негодованием поинтересовалась домоправительница, как видно, сочтя это знаком, что Марианна замерзла. – Впрочем, неважно. Давайте-ка для начала избавимся от этих простыней и поможем вам одеться. Выпейте чаю, а я, застелив постель, пришлю сюда кого-нибудь, чтобы вам перебинтовали руку. Постелью я займусь сама, чтобы вы не беспокоились о том, что скажут горничные.
Вспомнив немолодую и суровую служанку, что укладывала ее в постель прошлым вечером, Марианна спросила:
– А Ханна давно здесь служит?
– Да, мэм, почти всю жизнь. Дольше меня, это уж точно. – С этими словами домоправительница принялась наливать чай; привычное журчание жидкости и позвякивание посуды успокаивало Марианну. – Она, конечно, для службы у леди старовата: и с красотой своей давно распрощалась, и в нынешних модных нарядах и прическах ничего не смыслит. Вам, должно быть, странным показалось, что полковник приставил ее к вам. – Здесь, остановившись на мгновение, она протянула Марианне чашку и заботливо смотрела, как та пробует чай, желая удостовериться, что новой госпоже все по вкусу. – Видите ли, попала она сюда в ранней юности, горничной у покойной миссис Брэндон, матери полковника. Много лет ей служила, а когда миссис Брэндон скончалась, тогдашняя домоправительница хотела ее рассчитать. Но полковник этому воспротивился: сказал, мол, нелегко на старости лет покидать насиженный уголок и искать счастья в чужих краях, да и хорошее место она едва ли найдет – так что пусть остается. Так Ханна и осталась здесь кем-то вроде старшей горничной. А нанять кого-то помоложе я, честно сказать, не озаботилась: непохоже было, что полковник собирается жениться, а если бы и собрался, я полагала, что новую горничную хозяйка привезет с собой… ох, простите, мадам, не хотела обидеть вас своей болтовней… одним словом, поскольку все мы знали, что полковник хранит верность своей первой любви, и трудно было поверить, что он отдаст сердце какой-то другой леди… ох, да что со мной сегодня – что ни скажу, все невпопад! Одним словом, благодаря его доброте Ханна осталась здесь.
С этими словами домоправительница, явно смущенная тем, что наговорила лишнего, подошла к постели и начала сворачивать простыни в узел, так, чтобы скрыть от чужих взглядов кровяные пятна.
– Надеюсь, я вас не расстроила своей болтовней, – заметила она, выпрямившись с узлом под мышкой. – А если Ханна вам не по душе, только скажите, и я сразу начну искать ей замену.
– Нет, благодарю вас, – ответила Марианна. – Это не нужно. То, что в нынешних модах она не разбирается, не страшно: дни погони за модой для меня позади. Теперь мне придется одеваться просто и скромно.
При этих словах, столь неожиданных от хорошенькой юной леди, домоправительница взглянула на нее с удивлением и, казалось, многое хотела бы ответить, но сочла за благо промолчать.
– Простите, – обратилась к ней Марианна, – я позабыла, как вас зовут…
– Миссис Пикард, с вашего позволения, госпожа.
Марианна через силу улыбнулась ей.
– Миссис Пикард, вы оказали мне сегодня большую услугу. Не могу выразить, как я вам благодарна.
Миссис Пикард кивнула и тепло улыбнулась в ответ. При этом вокруг глаз ее собрались лучистые морщинки, и Марианну вдруг поразила неожиданная мысль: да ведь эта женщина по возрасту куда ближе к полковнику, чем к ней самой! Уже не в первый раз за сегодняшнее утро она смутилась, ощутив, что слишком молода для роли хозяйки поместья.
– Теперь, если позволите, мадам, я принесу что-нибудь, чем перевязать вам руку.
С этими словами миссис Пикард вышла.
Некоторое время Марианна сидела в одиночестве, попивая чай, откусывая от сладкого печенья, размышляя над словами домоправительницы – и стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль в раненой руке. Она чувствовала себя беспросветной дурочкой.
Несколько лет назад, когда, еще ребенком, Марианна сделала какое-то наивное и забавное замечание о том, откуда берутся дети, Элинор взяла на себя труд кое-что объяснить ей о том, что происходит наедине между мужем и женой. Однако Марианна лишь отмахнулась от ее объяснений. Все эти подробности показались ей слишком грязными, слишком низменными: то ли дело описания любви в романах и стихах! Теперь же она жалела о том, что не слушала Элинор внимательнее и не задавала ей вопросы.
Отворилась дверь, на пороге вновь появилась миссис Пикард – и, к неподдельному ужасу Марианны, не одна: невысокая домоправительница, нагруженная целой корзинкой повязок и флаконов с мазями, терялась на фоне мощной фигуры полковника Брэндона.
Он взял у домоправительницы все припасы и отпустил, сказав, что о ране госпожи позаботится сам. Едва домоправительница вышла, оставив их наедине, полковник поразил Марианну тем, что скинул сюртук и небрежно бросил его на кровать. В смятении следила она за тем, как он расстегивает манжеты и закатывает почти до локтей рукава рубашки. Затем он взял чистую ткань, смочил ее водой из тазика и занял место подле Марианны.
– Дайте взглянуть на вашу руку, – приказал он.
Погибая от стыда, Марианна отставила пустую чашку и сделала, как ей было велено – радуясь, что все внимание его сосредоточено на раненой руке, и он не видит, как пылают у нее щеки. Она остро сознавала, что сама она в ночной сорочке, а он в одной рубашке; и, хоть и понимала, что снять сюртук и закатать рукава перед промыванием раны было необходимо, все это смущало ее смертельно. Оставалось лишь мысленно благодарить полковника за то, что он вел себя как обычно, спокойно и сдержанно, и не смотрел никуда, кроме ее руки.
В этот миг полковник Брэндон вовсе не казался своей юной жене старым. Зрелым – быть может; но ни следа слабости или немощи не замечала она в нем сейчас, когда он аккуратно и бережно промывал, а затем перевязывал ей рану. Мощное тело, спокойный и собранный дух – таким он сейчас выглядел; а вот Марианна, увы, вторым из этих достоинств похвастаться не могла. Ее бросало то в жар, то в холод, и сердце переполняли какие-то новые чувства, непонятные ей самой.
Она поймала себя на том, что смотрит на работу полковника с восхищением, словно завороженная. Руки у него были намного больше, чем у Уиллоуби, и, казалось бы, неприспособленные к такой деликатному делу; однако мысль об этом рассеивалась, стоило взглянуть на результат. Быть может, ладоням его недоставало мягкости, а пальцам изящества – но было в его неторопливых и осторожных прикосновениях нечто особенное, как бы сразу и уверенность, и нежность; Уиллоуби же, увы, решительно не хватало ни того, ни другого. Это нежеланное сравнение вызвало в памяти Марианны яркие картины, которые она предпочла бы навеки оставить в прошлом – и она зажмурилась, стараясь отвлечься от блуждающих мыслей.
Полковник Брэндон осторожно, но крепко сомкнул пальцы на ее руке – и Марианна решила сосредоточиться на его прикосновениях, а подумать о том, что именно сказала ему миссис Пикард, чтобы призвать ей на помощь.
– Вы говорили, что у вас верные слуги, – заговорила она вслух, пытаясь отвлечься, – но я не ожидала, что они станут так поспешно сообщать вам о каждой моей ничтожной оплошности.
– Я бы не назвал это «ничтожным», – серьезно ответил он, легко проведя большим пальцем вдоль края раны. – Вы недовольны тем, что миссис Пикард рассказала мне о вашем ранении? Она знает, что в обработке ран я понимаю больше любого из слуг. Что ж, – добавил он с улыбкой, – думаю, вас ждет скорое и полное выздоровление. Но, если желаете, можем послать за доктором.
– Нет-нет! – вскричала Марианна, а затем добавила спокойнее: – Спасибо, но нет. Я имела в виду не саму рану, а нашу с ней беседу. Я… я не знала… я не хотела, чтобы нас с вами заподозрили… – И, густо покраснев, закончила едва слышно: – Я думала… из-за него… думала, что всегда так бывает!
– Боюсь, я вас не понимаю. – Руки его, продолжавшие перевязывать ее рану, слегка дрогнули. – Миссис Пикард ничего не передавала мне о вашей беседе, сказала только, что вы поранились. О чем вы говорите?
«В конце концов, – сказала себе Марианна, – если уж мы муж и жена, если он не стесняется раздеться передо мной – чего мне стесняться и что скрывать?» И, собравшись с духом, заговорила – опустив глаза, дрожащим голосом, с сильно бьющимся сердцем:
– Я порезала себе руку нарочно, чтобы запачкать кровью простыни. Подумала, что иначе нас с вами заподозрят, и это бросит тень на ваше доброе имя. Я не знала… я думала, это будет доказательством моей невинности, пусть и ложным.
– Мисс… – и, запнувшись, он поправился: – Миссис Брэндон! Возможно ли, что…
Марианна вздрогнула, услышав из его уст свое новое имя – и задрожала еще сильнее, когда полковник отпустил ее руку, и, подняв глаза, она встретила его серьезный, настойчивый взгляд.
– Миссис Брэндон, я обязан задать вам сейчас очень серьезный вопрос, и надеюсь услышать в ответ только совершеннейшую правду. Как муж и защитник ваш, я должен это знать. Когда вы… – Он остановился, на миг прикрыл глаза, и на лице его отразилась вдруг такая боль, что Марианна едва удержалась от инстинктивного желания потянуться к нему и утешить. – Скажите мне, произошло ли зачатие вашего ребенка по вашей доброй воле и согласию?
Дыхание пресеклось у Марианны в груди; она задрожала еще сильнее. Ей и во сне не могло присниться, что кто-нибудь – тем более, сам полковник – станет спрашивать, добровольно ли она поддалась чарам Уиллоуби! Об этом не спрашивала даже Элинор: как и все ее знакомые, она не сомневалась, что Марианна, очарованная Уиллоуби, ни в чем не смогла бы ему отказать.
Полковник Брэндон видел, что она напрасно силится заговорить – и, казалось, был глубоко этим взволнован; однако ни словом, ни жестом не торопил ее, с безупречной выдержкой ожидая, когда она наберется духу для ответа. Марианна пыталась заговорить, но из груди ее вырывались лишь судорожные, прерывистые вздохи, более походившие на рыдания. «По вашей доброй воле и согласию…» Слова эти висели в воздухе – и страшный ответ на них с болью рвался из груди.
– Нет! – воскликнула она наконец, сотрясшись всем телом, сама не зная, от горя и гнева или от облегчения. – Вовсе нет! Клянусь вам, я совсем его не поощряла… я не хотела… – Здесь рыдания перехватили ей горло, но, справившись с собой, она продолжала: – Я говорила, что не хочу, умоляла его остановиться! Даже пыталась ему противиться! Но он ничего не желал слушать, а я… я так боялась, что он рассердится и меня покинет… что в конце концов перестала сопротивляться. Но он все равно меня покинул! Он никогда, никогда меня не любил!
В этот миг горе взяло над ней верх: забыв обо всем, Марианна прильнула к полковнику, уткнулась ему в плечо и разразилась рыданиями.
Будь у полковника Брэндона чуть меньше самообладания, несомненно, он бы вскочил и выбежал вон, с твердым намерением немедленно отыскать Уиллоуби и удушить его собственными руками. Но Уиллоуби здесь не было, и Брэндон овладел собой ради злосчастного создания, рыдающего у него на груди – чудного создания, каким-то даром небес нуждающегося сейчас в его заботе и утешении. Забывшись на мгновение, полковник даже обнял Марианну другой рукой и привлек к себе.
Рыдания ее стали стихать; и вдруг, пораженная и испуганная новой мыслью, Марианна отстранилась от полковника и с мольбой подняла на него заплаканные глаза.
– Вы ведь не расскажете Элинор? Бедняжка Элинор! Она не должна знать правду – это разобьет ей сердце!
В ответ он вдруг нахмурился – Марианна не могла понять, почему.
– Миссис Брэндон, не думаете ли вы, что мое сердце из камня?
– Нет, полковник. Простите, – пробормотала она, утирая глаза платком, который он ей подал. – Что я сказала не так? Я вас чем-то огорчила?
Суровое лицо его смягчилось.
– Нет, – ласково, но с какой-то скрытой сердечной мукой в голосе ответил он, – что вы, совсем нет. А теперь, если вы готовы пройти с моей помощью несколько шагов, идемте в вашу комнату. Я приказал принести туда завтрак. Там вы сможете отдохнуть и разобрать свои вещи. А я прошу меня простить, у меня есть неотложное дело.
– Вы пришлете ко мне Элинор? – спросила Марианна, просияв при мысли, что скоро увидит сестру. – Ей ведь не придется уехать в Бартон прямо сейчас?
Полковник Брэндон ласково улыбнулся своей заплаканной жене.
– Ваша сестра может оставаться здесь столько, сколько пожелает. Если обе вы этого захотите, пусть она, пока не выйдет замуж, считает Делафорд своим домом.
При этих словах Марианна почувствовала, что, того и гляди, снова расплачется, теперь от радости. Схватившись обеими руками за протянутую руку мужа, словно желая от него набраться сил, с его помощью она вышла из спальни.
========== Глава 7 ==========
Полковник Брэндон вышел из комнаты Марианны, тихо прикрыв за собою дверь. Лишь оставшись в одиночестве, позволил он обуревавшим его чувствам овладеть собою: обессиленно прислонился к стене и прикрыл глаза, с болью и гневом на лице, стараясь глубокими размеренными вдохами умерить ярость и хотя бы отчасти вернуть себе способность мыслить здраво.
В том, что Уиллоуби – негодяй самого низкого пошиба, он не сомневался и прежде. О том, что он развлекается, соблазняя невинных девушек, а затем бежит от последствий своего греха, полковник слишком хорошо знал – знал, увы, не с чужих слов. Однако даже такой мерзавец, казалось ему, не мог бы опуститься до того, чтобы овладеть женщиною насильно! Не верить Марианне полковник не мог – однако это не укладывалось в голове. Любой джентльмен счел бы немыслимым, что в его светском кругу, очаровывая всех своим светским лоском и безупречными манерами, рыщет подобный волк в овечьей шкуре.
Что ж, в том, как ему теперь поступить, полковник Брэндон не сомневался. Решимость его была непреклонна, и совесть чиста. С той минуты, как он узнал страшную правду – что дитя Марианны было зачато не только во грехе, но и в насилии – судьба Уиллоуби была решена. Оставалось лишь найти подходящее время и место. Такие мысли снедали полковника, когда он стоял у дверей спальни, тщась успокоить свое бешено бьющееся сердце.
Здесь и застала его Элинор, когда после завтрака отправилась к Марианне, желая узнать, не может ли быть чем-либо ей полезна. Полковник уже вернул рукава рубашки на их привычные места и надел сюртук; однако Элинор сразу заметила нечто необычное в его взгляде и выражении лица – нечто, тяжело ее поразившее.
Страшась дурных вестей о Марианне, она спросила:
– Полковник, как она?
– Нет причин беспокоиться, – ответил он, чем немного умерил ее тревогу. – Рана широкая, но неглубокая, из тех, что быстро заживают. Увы, о более глубокой ране, той, что нанес ей мистер Уиллоуби, – это имя прозвучало в его устах, словно проклятие, – я того же сказать не могу. Позаботьтесь о ней, мисс Дэшвуд – и будьте к ней добры. Едва ли даже вы можете понять, как глубоко она страдает.
Элинор побледнела, неверно истолковав его слова.
– Вы хотите сказать… она ранила себя намеренно?
– Не в том смысле, как вы думаете, – грустно улыбнулся в ответ полковник Брэндон. – Однако буду чрезвычайно вам благодарен, если вы останетесь с нами – быть может, насовсем, если ваша матушка сможет без вас обойтись. Мне отрадно будет знать, что, когда меня нет дома, за Марианной присматривают; к тому же ваше общество ей, несомненно, приятнее моего.
– Не говорите так, полковник! – бросилась на его защиту Элинор. – Разумеется, Марианна видит и ценит вашу заботу! Просто она еще молода – и слишком измучена своим горем.
– Это мне понятно; но вы ошибаетесь в сестре, если полагаете, что она не выражала мне уже многими и разнообразными способами свою благодарность. И все же благодарность и привязанность – разные вещи. Лучше всего ей быть в обществе тех, кого она любит; и, думая об этом, я не вижу никого, кто подходил бы на эту роль больше вас.
Элинор решила с ним не спорить – по крайней мере, на этот раз.
– Благодарю вас, полковник. Разумеется, я останусь с Марианной так долго, как она того пожелает.
Слегка кивнув в знак признательности, он вышел. Элинор задумалась о том, чем вызваны усталая походка и огорчение, заметное в лице полковника, если рана Марианны, как сам он говорит, вовсе не тяжела. Быть может, она задела его каким-нибудь бездумным замечанием? Элинор знала, что Марианна, особенно в расстроенных чувствах, вовсе не склонна обдумывать свои слова или заботиться о чувствах других.
Войдя в комнату, Элинор обнаружила, что сестра ее удобно устроилась на кушетке и выглядит хоть и несколько бледной и усталой, но, во всяком случае, не хуже, чем вчера.
– О Элинор! – радостно воскликнула она, протянув к сестре руки и жестом приглашая ее сесть рядом с собой. – Я сделала такую глупость!
– Милая, ты сильно поранилась? Полковник сказал мне, что рана не серьезная, однако вид у него был очень расстроенный. Или тебя беспокоит не только рука? – Марианна медлила с ответом, и Элинор продолжала: – Я знаю, как утомительна была дорога из Лондона – а ведь ты еще не совсем оправилась после горестей и тревог предыдущих двух недель!
– Нет-нет, у меня ничего не болит, – заверила Марианна. – Мне просто совестно. Решила начать новую жизнь с обмана, а вышло из этого… Я всем доставила столько хлопот!
При этих словах, непривычных в устах Марианны, Элинор невольно улыбнулась. Никогда прежде ей не приходилось слышать, чтобы сестра сокрушалась о том, что кому-то доставила хлопоты.
– Когда домоправительница сообщила полковнику, что ты поранилась, он очень обеспокоился. Вскочил из-за стола, едва не опрокинув свою тарелку, и бегом бросился прочь из столовой.
Но Марианна, как видно, не заметила или не поняла ее намека.
– Все оказалось совсем не так страшно, – продолжала она. – Но мне стыдно из-за того, что своей глупой выходкой я всех заставила волноваться. Я все тебе расскажу – только пообещай не смеяться надо мной!
Элинор искренне пообещала в ответ: над тем, что привело Марианну в смущение или причинило ей боль, она, разумеется, смеяться не станет. Но тут обеим пришлось умолкнуть: в спальню вошла горничная с завтраком на подносе. Когда Марианна увидела блюда, полные самых изысканных деликатесов, на глаза ее навернулись непрошеные слезы.
– Элинор, – пробормотала она, – он так добр ко мне! Он такой добрый человек! Я этого не заслуживаю.
– Он любит тебя, Марианна. В его глазах ты заслуживаешь любой доброты, какая только возможна на свете.
При этих словах Марианна тяжело вздохнула.
– Прежде я думала, что любовь – это пламенная страсть, неудержимое чувство, потоки клятв и признаний: все то, что описывают поэты… Как я ошибалась, Элинор! Как ошибалась во всем – и в полковнике Брэндоне тоже! – Отпив глоток чая, она поставила чашку и сжала руку сестры в своей руке. – Элинор, он говорит, что ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь! Я уже отдохнула – и теперь надеюсь на твою помощь. Помоги мне научиться быть хозяйкой в доме. Хочу делать здесь все так, как понравится полковнику – чтобы хоть этим отплатить за все, что он для меня сделал, когда на мне женился!
– Разумеется, милая, помогу всем, что в моих силах. Однако, мне кажется, лучший способ узнать, что нравится полковнику – спросить у него самого.
Некоторое время они завтракали в молчании.
– Сегодня перед завтраком я писала маме, – заметила Элинор.
– О, милая мама! – воскликнула Марианна. – Я тоже непременно сегодня же ей напишу! Я так боялась, что теперь не меньше девяти месяцев ее не увижу, что придется выдумывать какую-нибудь сказку, объясняющую мое отсутствие… А теперь единственное ее разочарование в том, что она не попала к нам на свадьбу! Что ты ей написала?
– Рассказала о твоем замужестве. Объяснила, что ты очень тяжело переживала помолвку Уиллоуби, что поняла, как в нем обманулась, а полковник все время был рядом, и его забота и доброта к тебе во время этого испытания обратили твое сердце к нему. Еще написала, что полковник хотел скорее вернуться к себе в поместье, поэтому убедил тебя пожениться быстро и без пышной церемонии, и ты согласилась.
– Ох, – проговорила Марианна, – но я ведь всегда была против скромных и торопливых свадеб, говорила, что подобная забота об экономии или о мелочном удобстве в такой священный миг выказывает недостаток любви! Что подумает мама, услыхав, что я с такой легкостью переменила свое мнение?
– Пусть лучше считает тебя ветреной, чем падшей, – серьезно ответила Элинор.
Жесткость этих слов, пусть и ненамеренная, поразила нежные чувства Марианны, и из глаз ее полились слезы.
– Ох, милая, прости меня! – воскликнула Элинор. – Я не хотела…
– Нет, ты права. В самом деле, пусть лучше считает меня ветреной дурочкой, чем обесчещенной. И потом, маме всегда нравился полковник. Не думаю, что она будет сильно разочарована, – добавила Марианна, как бы размышляя вслух.
– Нет, Марианна, разочарована твоим мужем она точно не будет!
Не расслышав в ее голосе иронии, Марианна продолжала:
– Знаешь, Элинор, на самом деле, если бы ты не встретила Эдварда первым, а Уиллоуби не вскружил бы мне голову – не сомневаюсь, лучшего жениха мама не желала бы для тебя!
На это Элинор не ответила, предпочтя перевести разговор на другое.
– Сделаем так: я принесу перо, чернила и бумагу и напишу письмо маме под твою диктовку. Так ты и выполнишь приказ мужа, велевшего тебе отдыхать и ничем себя не утруждать, и с письмом не замедлишь.
Марианна, порозовев, радостно согласилась.
Закончив с письмом, остаток дня Элинор провела в прогулке по дому и окрестностям: все осматривала, задавала вопросы слугам, старалась узнать как можно больше из того, что поможет Марианне вступить в должность хозяйки поместья.
Полковник Брэндон оказался вдумчивым и внимательным хозяином. Благодаря его четким и ясным распоряжениям, а также верности и компетентности его домоправительницы и главного дворецкого даже в его отсутствие жизнь здесь шла, как часы. Все было налажено и благоустроено, так что Марианне практически не оставалось дела – да и слуги, пожалуй, не слишком обрадовались бы, если бы новая хозяйка вмешалась в их налаженную жизнь и начала что-то здесь менять.
В отличном состоянии были и земли вокруг дома. Марианна, быть может, сочла бы сады и парк слишком уж ухоженными – однако Элинор, гуляя по зеленым лужайкам и отдыхая в тени тщательно подстриженных деревьев, получила истинное наслаждение.
Гуляя по парку, она размышляла о разговоре с сестрой. Хоть напрямую Элинор не спрашивала, а Марианна не говорила, но не приходилось сомневаться, что в полковнике она пока видит не мужа и возлюбленного, а кого-то вроде доброго дядюшки. Ясно было и то, что, хотя чувства к Уиллоуби в ней вполне угасли, не скоро потрясенное и измученное сердце ее откроется для новой любви.
Элинор молилась о том, чтобы это произошло поскорее; чтобы благодарность Марианны и горячее желание отплатить полковнику за его доброту переросли в более глубокое чувство; и чтобы постоянство и верность любви полковника наконец нашли свою награду.
========== Глава 8 ==========
– Миссис Брэндон, могу ли я надеяться сегодня пить утренний чай с вами вдвоем?
Просьба эта застала Марианну врасплох, и до такой степени, что она не сразу нашлась с ответом. Со дня их свадьбы прошла уже целая неделя – и все это время полковник Брэндон ни о чем ее не просил, хоть она и готова была услужить ему всем, что в ее силах, будь то действием или бездействием.
За эту неделю у них установился определенный распорядок, не то чтобы неприятный, но смущавший Марианну своей чопорной формальностью. В былые дни, быть может, ее поразила бы и возмутила необходимость делить кров с мужем, точно с соседом; всей своей натурой, не терпящей притворства, Марианна восстала бы против неопределенности своего положения. Однако жизнь ее разительно переменилась – и вместе с тем переменилась и она сама. Теперь Марианна охотно подчинилась воле полковника, если не счастливая, то, по крайней мере, довольная уже тем, что ничто более ее не мучит и не тревожит. Вставала она поздно, рука об руку с Элинор гуляла по поместью, музицировала на великолепном рояле в гостиной или уносила из библиотеки к себе в комнату какой-нибудь изящно переплетенный том – всегда с любезного разрешения полковника, но никогда в его обществе.
Полковник Брэндон, находясь под ложным впечатлением, что общество его тягостно Марианне, старался не докучать ей собою; а она, в свою очередь, пришла к мысли, что он более не жаждет ее компании, и так, из-за взаимного непонимания, они почти не встречались в этом огромном доме – разве только за ужином, в обществе Элинор. По вечерам супруги раздевались в отдельных комнатах, а затем ложились в одну постель, но на таком расстоянии друг от друга, что с тем же успехом могли бы ночевать на разных берегах Темзы.
Утром полковник имел обыкновение вставать так рано и выскальзывать из спальни так тихо, что Марианна не замечала его ухода. Просыпалась она одна и обычно завтракала у себя в спальне, в одном халате, вместо того, чтобы одеваться и спускаться на завтрак в столовую к мужу и сестре.
Однако этим утром она поднялась раньше обычного и была уже вполне одета, когда муж ее, предварив обычный утренний поднос с чаем, показался в дверях и спросил, не смогут ли они сегодня выпить утренний чай вместе.
Опасаясь, что он неверно истолкует ее удивление и задержку с ответом, Марианна поспешно поднялась ему навстречу, не совсем понимая, как его приветствовать. Стоит ли приглашать войти и сесть, словно гостя, человека, которому принадлежит весь дом – и эта спальня тоже?
– Конечно, полковник! – живо откликнулась она, порозовев и радостно всплеснув руками, и поспешила отдать горничной распоряжения насчет второго чайного прибора.
От внимания ее не ускользнуло, как изменилось при этом лицо полковника. На нем отразились, в равных долях, удивление и облегчение – словно он ожидал, что Марианна его прогонит. Радость смягчила его суровые черты, лицо озарилось каким-то внутренним светом, и на несколько мгновений – пока улыбался – он показался Марианне совсем молодым. В самом деле, сказала она себе, он ведь совсем не такой старый – просто постоянно хмур и озабочен, и от этого выглядит старше своего возраста.
– Это ведь ваша спальня, – с улыбкой в голосе ответила она. – Вам нет нужды просить разрешения сюда войти.
– Не хочу вторгаться к вам без спроса, – ответил он.
– Вторгаться к собственной жене? – Но тут же она вспомнила, как в былые времена встречала каждое появление полковника недовольством, едва ли не открыто давая понять, что он для нее нежеланный гость. Откуда ему знать, как изменились с тех пор ее чувства? – Вы ведь пьете чай без молока и без сахара? – поспешно добавила она, стыдясь своего былого поведения.
– Да, благодарю вас.
Марианна налила чаю ему и себе, поставила чашки на столик и села рядом с полковником на кушетку. Не склонная ходить вокруг да около, когда ей случалось сгорать от любопытства, она сразу перешла к делу:
– Позволите ли спросить, чему же я обязана этим, как вы говорите, «вторжением»?
Полковник Брэндон сидел, напряженно выпрямившись, на краю кушетки – на том же расстоянии от Марианны, что сиживал и прежде, во время своих визитов в Бартон-коттедж, и куда дальше, чем садился обыкновенно Уиллоуби. При этой мысли Марианна снова покраснела: ей вспомнилось вдруг, как полковник перевязывал ей руку и как она рыдала у него на плече.
– Я хотел поговорить о скором приезде вашей матушки, – начал он, взяв в руки чашку и блюдце, однако не сделав ни глотка. – Мне известно, что она не знает истинной подоплеки нашего с вами брака – и должна оставаться в неведении и далее; однако, уверен, ей радостно будет видеть, что вы вполне освоились в своем новом доме. Как ради ее спокойствия, так и ради вас, прошу, скажите мне, могу ли я еще чем-либо вас здесь успокоить и утешить.
– Дорогой полковник, – живо отвечала Марианна, с безыскусной искренностью, удивившей не только его, но и ее саму, – вы столько для меня сделали, что, право, не представляю, чего мне еще желать!
Облегчение, испытанное полковником при этих словах, было очевидно: напряженные плечи его расслабились, и он сделал торопливый глоток чая, то ли от облегчения, то ли от смущения, вызванного обращением «дорогой полковник».
