Текст книги "Снегурочка в беде (СИ)"
Автор книги: Awelina
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Мы оба, придерживаясь договоренности, молчали, вязли в снегу, постепенно заметавшем колею-тропу, но двигались достаточно бодро. А после этот треклятый поцелуй, как, впрочем, и решительность, энтузиазм, владевшие нами в начале пути, смело непогодой, эмоциональным и физическим истощением.
Время от времени Миша посматривал на меня, проверяя мое состояние, несколько раз придержал, когда я едва не растянулась, зацепившись за что-то, спрятанное за взбитой снежной периной. И даже однажды, не встретив сопротивления – такая одолела усталость, – развернулся, притянул к себе, растирая спину и плечи, чтобы согреть меня, совсем озябшую. Потом, сняв перчатки, прижал восхитительно теплые ладони к моим ледяным щекам, согрел дыханием замерзший нос.
Сокрушительная дилемма. Умом понимала, что нельзя наслаждаться этой близостью, так отдаваться ей, что все неправильно, надо вновь обозначить границу, но сил отстраниться, воспротивиться не было – я замерзла, а он так замечательно отогревает. И молча! Без комментариев и сентенций с таинственным смыслом.
Передышка – и снова вперед и вперед. Небо становилось все темнее, устремляющиеся в него сосны, верхушки которых баюкали ветер, – все более угрожающими, коктейль из непогоды и вечернего сумрака – все гуще, а мы все шли и шли.
В тот момент, когда поймала себя на том, что буквально выпала из реальности, став похожей на механическую игрушку, которую завели, а теперь она автоматически переставляет ноги, не умея ни думать, ни анализировать, Воронов вдруг остановился, вглядываясь в темноту.
– Эй! – закричал он во все горло. Я вздрогнула.
Высунувшись из-за спины мужчины, посмотрела в ту же сторону, что и он, и заметила темный силуэт, двигающийся в колеблющейся кисее снегопада.
– Тимофей! Стой! Подожди! – Мой спутник сложил руки рупором, усиливая звук, затем едва не бросился бежать, утаскивая меня следом. Вот только снежный покров существенно затруднял попытки ускориться.
Но, кажется, Мишу услышали.
7. Тридцать три обоснованных несчастья
Я сидела за столом, кутаясь в желтый махровый халат, любезно одолженный мне хозяйкой дома, и, щурясь на второй стакан с горячим чаем, клевала носом. Рядом расположился озабоченно поглядывающий на меня Миша. Именно в его сторону клонилось мое отяжелевшее и ослабевшее тело… Которое и не думали отталкивать и возвращать в горизонтальное положение.
Предшествующие этому моменту несколько часов моей жизни казались страшным сном, чем-то далеким, нереальным, а где-то даже выдуманным. Благословенные физическое истощение и сонливость постепенно вымывали их из памяти.
Все же нам очень повезло поймать Тимофея именно тогда, когда тот собирался свернуть на путь в Золотаревку, о котором знали лишь местные. Сугробы ему были не страшны, ведь мужчина был на лыжах.
Наш заснеженный вид и поступок, граничащий с безумием, его безмерно удивили. Еще бы! Идти назад вместо того, чтобы двигаться вперед к населенному пункту, где вероятность получить помощь составляет сто процентов!
Попеняв Воронову, Тимофей расписал план действий: машина пусть остается на месте, завтра он и его шурин вызволят беднягу из снежной ловушки, мы сейчас следуем за ним к нему домой (правда, придется сделать крюк, поскольку протоптанная тропа не совпадает с проложенной лыжней), греемся и ужинаем.
Радость от того, что у нас с Вороновым наконец-то разрешилась главная проблема – мы не остались в лесу и скоро попадем в тепло, – довольно быстро поглотила безмерная, безбрежная и неодолимая усталость.
Метель начала стихать, тропу мы нашли, и стало чуть легче идти, но я уже буквально валилась с ног и держалась исключительно силой воли и желанием не подводить мужчин, смотревших на меня с сочувствием (а Миша даже со смятением, виной и беспокойством).
Дорога к вожделенному теплу и спасению показалась затянувшимся на вечность кошмаром. Темнота, грозно обступавший со всех сторон сосняк, набившая оскомину и поглотившая все круговерть снега, холод… И шаги. Еще и еще, двигаться и двигаться, нельзя останавливаться.
– Мы почти на месте, – подбодрил Тимофей, когда я готова была рухнуть.
– Может, тебя понести, – предложил Воронов, абсолютно серьезный.
Промолчала, не желая тратить силы и вступать в спор, доказывая, что это замедлит нас в тысячу раз, а хотелось бы быстрее достигнуть пункта назначения.
Наш спаситель жил на краю поселка в деревянном домике старой постройки, но было видно, что строение добротное и отремонтированное. Впрочем, вскоре квадратных метров и комфорта у Тимофея должно было прибавиться. На участке, как успела заметить, велось строительство, и первый этаж довольно большого кирпичного коттеджа уже был готов.
Жена Тимофея, Нина, полноватая, добродушная, разговорчивая, едва нас познакомили, коротко и красочно обрисовав ситуацию, тут же взяла надо мной полную опеку. Она помогла мне раздеться, проводила в душ, показала, как сделать воду горячей, снабдила полотенцами и халатом, подробно описала, что приготовила на ужин и что мне следует сделать, чтобы избежать простуды.
Ее слова улавливала через раз, но кивала, от души благодарила за доброту, а оставшись одна в ванной комнате, механически залезла в душевую кабину и едва не расплакалась от счастья и облегчения, когда кожи коснулись горячие струи.
Душ сделал свое благое дело. Я взбодрилась, пришла в себя, позвонила родителям и коротко описала им ситуацию, попросив не волноваться. А после ощутила, что зверски голодна.
А вот плотный ужин, состоявший из жаренной с мясом и грибами картошки, тридцати граммов коньяка («Лесенька, надо выпить, поверь, лучшее средство после таких вот приключений»), затянувшаяся беседа мужчин о качестве окрестных дорог и транспортных средствах, способных их преодолеть, размалывающее кости в порошок тепло, во много раз увеличившее масштаб усталости, – все это буквально подкосило меня. Я начала впадать в дрему, сидя за столом. Сил бороться и призвать себя выполнять правила этикета не было. Не прогоняло сонливость даже то, что в качестве подушки моя голова выбрала плечо Воронова.
Да, надо бы убрать его загребущую руку со своей талии, нос и губы – с макушки, подняться, вызвать такси, ехать домой…
– Оставайтесь у нас на ночь…
– … стеснять бы не хотелось…
– Да не дури, Миш, место есть.
– …признателен… только из-за Леси.
– … Нина проводит…
До меня долетали обрывки фраз, потом меня встряхнула возобновившаяся суета хозяйки, а после женщина помогла мне подняться из-за стола и отвела в комнату.
К обстановке не присматривалась. Слипающиеся глаза отметили плотные полосатые шторы, закрывающие окно вместе с половиной стены да разложенный диван, занявший практически две трети комнаты. Он был застелен постельным бельем в блеклый голубой цветочек и соблазнял лечь и отключиться так, как ничто и никогда до этого момента в моей жизни.
– Ложись давай, – пригласила Нина, откидывая одеяло.
– Не хочется стеснять вас, – пробормотала, не решилась сделать и шага на гудящих и требующих отдыха ногах.
– И не стеснишь, – отрезала хозяйка. – Ложись. Отдохнешь и выспишься, а завтра вытащим вашу машину и поедете домой.
Она говорила еще что-то, но я уже укладывалась, поражаясь, как поддалась на уговоры, лезу в чужую постель, а совесть, смущение и неловкость не тревожат и никак не дают о себе знать.
Закрыла глаза и отключилась. В первый раз в жизни глубокий сон настиг так быстро, как гаснет свет в лампе, стоит только хлопнуть по выключателю.
***
Я постепенно просыпалась, нехотя, лениво выбираясь из кокона сна и не торопясь восстанавливать в реальности сознание и тело.
Было тепло, даже жарко. И это воспринималось почему-то как счастье и благодать. Рядом я чувствовала Мишу: горячее твердое тело, его запах. Родные руки обнимали меня, заставив улыбнуться, дыхание обдавало висок, шею, за ухом, губы чувственно, нежно и медленно касались кожи.
Ясно теперь, что же меня разбудило. Вернее, чье нетерпение…
Не открывая глаз, я повернулась, крепко обняла своего мужчину в ответ. Интересно, сколько у нас есть времени до того, как зазвонит будильник и надо будет вставать на работу? Плевать… Так сильно хочу заняться с ним любовью, что к черту возможное опоздание.
Я нашла его губы, тут же отозвавшиеся, жадно завладевшие моими. Мы одновременно застонали, возбужденные, полностью оказавшиеся во власти сильного желания. А в следующую секунду я очутилась на спине, а Миша – сверху, между моих бедер. Ощутила промежностью его каменную плоть.
Жарко. Горячо. Сладкий страстный поцелуй. Еще и еще… Этим нельзя насытиться. Полы махрового халата, в котором почему-то легла спать, он нетерпеливо откинул, чтобы, сильнее прижав мое бедро к своему телу, поглаживать его, ласкать живот, добраться до груди, скрытой нижним бельем, – странно, что отправилась в постель в такой амуниции…
Я млела и сгорала от прикосновений его рук и губ, от чувства максимального контакта, от ожидания еще большей близости, предвкушения пика. Дыхания стало не хватать, и я разорвала поцелуй, чтобы сделать вдох, и… окончательно проснулась.
Реальность заставила оцепенеть. Я лежала, раскинувшись на диване (одеяло где-то в стороне), возбужденная, взмокшая, пылающая. Халат хозяйки дома, приютившей на ночь, распахнут, мое тело, прикрытое лишь нижним бельем, полностью доступно Воронову, которого здесь и сейчас вообще быть не должно. Тем не менее… вот он лежит на мне, одной рукой придерживая за талию, пальцами другой запутавшись в волосах, с упоением и жаром целует в шею. Кругом тьма. И тишина, нарушаемая частым дыханием, его и моим.
Я дернулась, вырываясь. Мужчина легко и быстро меня отпустил, будто ожидал этого. Дрожащими руками собрала халат, запахнула и, подтянувшись ближе к изголовью, приподнялась. Уставилась на Мишу в растерянности, досаде и испуге.
– Ты что творишь? – прошептала, пытаясь выровнять дыхание.
– Пока еще ничего, – отозвался он.
В темноте не могла рассмотреть выражение лица Воронова, но хрипловатый напряженный голос выдавал сильное возбуждение.
– Почему мы вообще в одной постели? – Сглотнув, мысленно отвесила себе пощечину, чтобы быстрее сбросить морок либидо, убрала волосы с лица, поправила завернувшийся ворот халата.
Хоть одежда и надежно скрывала меня сейчас, доходя до середины бедра, но все равно чувствовала себя так, будто лежу перед Мишей полностью раздетой и совершено нелепым образом прервала великолепнейшую прелюдию.
Ну по большому счету, так оно и было…
Между ног больно и сладко ныло, сердце все никак не могло успокоиться, будто наэлектризованное тело горело, желая ласк и прикосновений, губы припухли и хранили вкус недавних поцелуев.
– Варианта было два: либо хозяйская постель, либо эта, – усмехнулся Миша. Он перекатился набок и, судя по интонации и моим ощущениям, оглядывал меня довольно, с видом собственника.
Уж он-то точно не пребывает в шоке и растерянности.
– На кухне есть диван, – вспомнила я.
Глаза наконец-то привыкли к темноте. Отметила, что из одежды на мужчине были лишь боксеры. Воронов вытянулся рядом, стопы, правда, не умещались на диване, свисали. Поджарое длинное тело от моего отделял лишь халат да кусочек тонкого скомканного одеяла. Пальцы правой руки Миши невесомо касались ворсинок моей одежды на бедре: чуть вниз – и будет обнаженная кожа.
Судорожно выдохнув, почувствовав, как мурашки пробежали по спине, кожу будто защипало в предвкушении, а внизу живота сладко сократились мышцы, я перевела взгляд на лицо мужчины.
Воронов глядел в мои глаза с каким-то жадным вниманием, хищным выжидательным интересом, смущая еще больше, путая мысли, гипнотизируя. Ответил, выдержав паузу:
– Тимофей посчитал, что мы вместе.
– И ты не разубедил его, конечно же, – кивнула я.
Все-таки, наверное, мне это снится. Реальностью такая ситуация быть не может.
Я в замешательстве обвела взглядом комнату, силясь прийти в себя, найти какую-нибудь опору… Темнота, тишина. За занавешенным окном ни проблеска. Сколько сейчас времени? Что мне делать? Где я вчера оставила одежду?
Не знаю. Не помню.
– Лесь. – Миша привлек мое внимание, положив ладонь на коленку. – Одно твое слово – и я уйду на тот диван.
Тепло его кожи, мягкий обволакивающий голос, максимальная близость… Представила, как он ютится на холодной сейчас кухне, а я остаюсь здесь… Зачем? Черное дело уже сделано: не осталось ни следа бутафорских границ, спокойствия и разума.
Облизала губы, собираясь ответить, но промолчала: обнаружила, что просто не могу ни прогнать, ни оставить.
Он будто бы все понял. Слабо улыбнулся (или мне это померещилось в темноте) и начал невесомо, кончиками пальцев ласкать мою коленку. Я замерла, накрыла его расшалившуюся руку своей.
– Перестань, – одернула, подтянула ноги к себе, вспомнив поговорку «Пусти козла в огород…»
– Хорошо, – согласился Воронов подозрительно легко. А в следующее мгновение приподнялся и стал покрывать неспешными долгими поцелуями одно колено, затем другое.
У меня перехватило дыхание, а подавленное мучительное желание взметнулось вновь, охватило каждую клеточку тела, точно пожар.
– Миша, – тихо возмутилась я, села, когда руки мужчины, проникнув под халат и задрав его полы, принялись ласкать бедра, держа их в ласковом, но твердом захвате, пока губы исследовали колени.
– Все! Иди на кухню, – прошипела, пытаясь оттолкнуть голову Воронова, но, кажется, лишь ласкала ее, зарывшись пальцами в жесткие короткие волосы.
– Нет, Лесь, теперь уже поздно, – объявил наглец, наконец-то оторвавшись от моих ног.
Но только затем, чтобы внезапно опрокинуть меня на спину и, вдавливая в подушки, нависнуть сверху, придерживая за запястья обе руки.
Я оказалась распластанной под ним в импровизированном плену, часто дышавшая, взбудораженная и возбужденная. И эта беспомощность, его губы, потянувшиеся к моим, твердое тело, вжимавшееся в мое, бескомпромиссность и тяжесть желания, которое чувствовала своим лоном, обжигающий, пьянящий взгляд темных глаз, смотревших в мои, – все это вдруг стало всем миром, приоритетом, отметавшим все остальное, мешающееся и ненужное.
Этот поцелуй был совсем другим, не таким, как те, после которых я проснулась. Ярчайшие, острейшие ощущения. Сладчайшая и болезненная страсть, от которой сгораешь дотла. Миша перестал себя сдерживать: губы то впивались, то жалили, то становились нежными, податливыми, позволяя и мне возвращать поцелуи, руки были повсюду, гладили, обхватывали, касались напористо, подчиняя и томя.
Халат был снят и отброшен в сторону. Я оплела своего мужчину руками и ногами, полностью потерявшись в чувственной лихорадке, позволяя ему ласкать себя все откровеннее, целовать еще с большим пылом.
Резинка трусиков, скользнув по бедру, впилась в кожу. Я ощутила его пальцы там, где все горело влажным огнем, требовало внимания. Не удержала стона…
Воронов, завершив поцелуй, глухо выругался, остановился. Провел ладонью по моему телу, от груди до живота, а затем уткнулся лбом в висок, переводя тяжелое дыхание.
– Это придется оставить на потом, – произнес хрипло, с неудовольствием.
Он перевернулся на спину, увлекая меня за собой, крепко прижал к себе, не давая вырваться. Впрочем, я и не пыталась. Прислушивалась к его частому горячему дыханию, сердцебиению в груди.
– Ты соврала тогда, ведь так? Ты не разлюбила меня, верно? – прошептал, ласково потеревшись колючей щекой о мою макушку, щекотно пробежался пальцами по бедру.
Я сглотнула.
– Секс не равно любовь. И если я загорелась сейчас…
Силилась собрать свое совершенно расклеенное, разморенное бушующим либидо сознание. Получалось скверно. Зато отнекиваться и врать, к счастью, выходило инстинктивно.
– Не дури, Леська. Уж я-то отличу одно от другого, – недовольный тон мужчина подкрепил легким шлепком по моей ягодице. – Почему ты ушла от меня тогда? Я чем-то обидел тебя, да? Наверняка что-то сделал, но, вероятнее всего, ляпнул.
Что ж за проклятие такое на мою бедную бедовую голову! Что ж я натворила и продолжаю творить?
– Еще раз повторю…
– Знаешь что, – он перебил меня, дернувшись. – Лучше молчи. Я уже сам все понял. А чего не понял, то пойму обязательно. Вижу, ты будешь до последнего отпираться.
– Я…
– Молчи, счастье мое с приставкой не.
Воронов наконец-то выпустил меня из капкана своих рук. Я улеглась на спину и едва успела сделать глубокий облегченный вдох, когда мужчина вновь навис сверху, не позволил мне ускользнуть.
Он нежно провел по щеке указательным пальцем, убирая пряди растрепавшихся волос, коснулся губ. Теплый взгляд плавил, ласкал.
– И чтобы ты тоже кое-что сама поняла, я признаюсь в одной вещи, – кривовато улыбнулся, поймав мою руку, когда я захотела убрать его палец подальше от своего тела, никак не желавшего принимать, что близости с этим мужчиной не будет. Ни сегодня, ни завтра, ни…
В чем он признается? Сердце радостно замерло, ожидая…
– Я подкупил Киселеву. Дал ей взятку.
Я прикусила губу, недоуменно глядя на Мишу: Киселева? при чем здесь она?
– То есть?
– То и есть, – выдохнул мужчина, ласково поцеловав кончики моих пальцев. – Когда Наталья Юрьевна всех обошла и пришла со своим предложением ко мне, я поначалу тоже отказался. А потом подумал: вот он – шанс. И согласился. Она как раз по второму кругу пошла обрабатывать агентов. Те готовы были меня на руках носить. Мои котировки резко вверх поползли.
Я во все глаза смотрела на Воронова, оцепенев. Миша как-то неуверенно и виновато улыбался – непривычно, необычно…
– Когда первый пункт был выполнен, приступил ко второму. Как бы между прочим поинтересовался у Ирины, что бы ее заставило отказаться сыграть Снегурочку. В итоге она получила флакончик дорогих духов. А я – тебя. В напарницы.
Я выдохнула, пытаясь осознать сказанное. Рациональному мышлению мешали отголоски желания, жар мужского тела, накрывавшего мое, возбужденная плоть, упиравшаяся в живот и … неверие.
– У тебя был целый план, чтобы… – начала неуверенно. Возможно, я ослышалась, не так поняла.
Миша нервно хмыкнул.
– После того как Киселева выполнила уговор и отказалась, я сказал, что буду Дедом Морозом при условии, если ты будешь Снегурочкой. Кадровичка ругалась как ненормальная, но в итоге сделала так, как я хотел.
О да, я все правильно поняла. От шока заледенела, онемела.
– Леся, – Миша пошевелившись, обхватил мое лицо ладонями, поцеловал в уголок губ, мягко коснувшись языком. – Я себя не оправдываю, но ты сама вынудила меня так сделать.
Прикрыв глаза, я вздохнула, постаралась остановить темный пугающий накат непонятных эмоций, начинающий зарождаться в груди, вызывающий дрожь.
Флакончик духов… Все подстроил, придумав целый план… Сама вынудила… Надо же.
Иными словами, я и он, полуголые, остановившиеся в шаге от жаркого секса в незнакомом доме, ЧП и ужасный поход сквозь метель, перевернувший все поцелуй, моя любовь-серия-номер-два, проклятое сотрудничество, повергнувшее меня в пучину настоящих мук – все эти тридцать три несчастья, как оказалось, вполне обоснованы. И обоснование им не только мои чувства и желания, но главным образом – треклятый Михаил Воронов, пожелавший во всем разобраться, но не пожелавший полюбить меня до такой степени, чтобы сделать предложение!
Отвернувшись, я завозилась под мужчиной, намереваясь выбраться. Он почти сразу же перекатился на бок, давая мне возможность сесть, подтянув коленки к груди, оглянуться.
Привыкшие к темноте глаза заметили стул, стоявший у двери. На спинке висел мой жакет, а на сиденье, кажется, были сложены брюки и блуза. Сумочка лежала рядом на полу.
Прекрасно. Я смогу одеться и более или менее привести себя в порядок. Действия – это единственное, что способно спасти мои нервы от взрыва.
– Сколько сейчас времени? – тихо поинтересовалась у Миши.
Он прекратил испытующе глядеть на меня, сверился с наручными часами:
– Шесть восемнадцать.
Спросил спустя мгновение, когда я спустила ноги с дивана:
– Ты ничего не скажешь мне? Ни в чем не упрекнешь? Не закатишь скандал?
– А в этом есть смысл? – безучастно ответила вопросом на вопрос.
– Потрясающая девушка, – насмешливо-восхищенным тоном резюмировал мерзавец.
Я встала. Чувствовала себя странно – тело словно чужое, слабое, уставшее. Видимо, все пережитое за последние сутки так сказалось. Что дальше? Свалюсь с простудой? Нервным истощением? Или сорвусь, отвесив своему бывшему-нынешнему пару пощечин и высказав все претензии как о настоящем, так и о прошлом?
Дойдя до стула на нетвердых ногах, я села на него, принялась неторопливо одеваться, обдумывая дальнейшие действия. Здесь не останусь, вызову такси, позвоню Алине, предупрежу, что у меня форс-мажор и задержусь ненадолго. Затем…
Воронов сел, подтянувшись к изголовью, заговорил:
– Ты ушла. Сказала, что чувств нет. – Я кожей ощущала пронизывающий взгляд мужчины. Он напрягал, будоражил, холодил адреналином. – Сначала я это принял, поверил. Скучал адски. Именно адски. Я не утрирую, Олеся. Бегал бессонными ночами да читал популярную литературу по женской психологии, – саркастично усмехнулся, сделав паузу. – И у меня было время все проанализировать, взвесить. И знаешь, эта твоя легенда сразу же затрещала по швам. Я вспомнил, что накануне ты была какой-то отрешенной, на себя не похожей. Когда мы встречались в офисе, ты казалась мне обиженной, разочарованной, но ни в коем случае не равнодушной. И я подумал: дам тебе и себе немного времени и расстояния, обычно это помогает. У меня поначалу даже выходило не злиться на тебя.
Я слушала его, застегивала блузу. Слова цеплялись друг за друга, вертелись, превращаясь в предложения, но по какой-то причине не могла их воспринимать. Они словно бы обертывали сознание в глухую пелену, в то время как оно все еще обрабатывало новость о том, кому я обязана ролью Снегурочки.
– А потом ты ушла на эти курсы, мы стали гораздо реже видеться. И ты изменилась. Будто бы успокоилась, начала все сначала, пошла дальше. Без меня.
Я горько усмехнулась:
– Естественно, допустить такого ты не мог.
– У меня была на то причина. Я не эпизод в твоей жизни, а ты не эпизод в моей, – с глухой яростью припечатал Миша.
Я вгляделась в него: руки сложены на груди, напряженный, хмурое лицо.
– Это ничего не меняет, – подытожила устало.
Надев жакет, я потянулась к сумочке и, достав из нее мобильный, проверила. Чудесно: он работает, заряда хватит, чтобы вызвать такси и уехать отсюда.
– А что именно ты хочешь изменить? – сурово спросил мужчина с готовностью. – Внимательно слушаю тебя.
«А я не слушаю. Ты никогда не скажешь, что любишь», – мысленно дала ответ.
Да уж. Упорства Воронову не занимать. Пока не решит, что все кончено и я ему больше не интересна, он не отпустит.
Я провела рукой по лицу, убирая волосы, кое-как привела их в порядок, расчесав подрагивающей пятерней. Напряженная, готовая подавить колоссальной мощности гнев и боль, но… ничего не было. Лишь пустота и усталость.
– И снова молчание. И снова вернулись к этому вопросу: почему ты ушла тогда? Он прямо как Китайская стена – не снести, не обойти, – язвительно подчеркнул Миша.
Разговор о прошлом не минуем – осознала это четко и ясно, задрожав. Без него точку в настоящем не поставлю. Не прекращу иначе все то, во что мы погрузились сейчас. Он прав: мы вторично вошли в эту реку и вода достает уже до горла. И дальше – лишь тьма глубины, новая беда и новый пепел сгоревших надежд.
Это понимание острием вонзилось в мозг, уничтожив апатию и придав сил. Я встала, заговорила твердым тоном:
– Я собираюсь вызвать такси и поехать домой. Я тебе еще нужна здесь или могу быть свободной?
Воронов издал сухой смешок.
– Свободной тебе уже не быть.
Я скрипнула зубами:
– Прекрати!
– Даже изящно посланный, я чувствую себя счастливым. Поезжай домой, отдохни. Я отпрошу тебя у Матвея и попрошу Алину заменить.
– Не надо, – отрезала, схватившись за дверную ручку. – Я выйду на работу, не вмешивайся. Удачи тебе с машиной.
И тихо вышла в коридор.
На мое счастье, хозяйка уже встала и возилась на кухне.
– Как спалось? – с сочувствием окинула меня взглядом, вернула внимание сковороде, на которой жарились пышные оладьи.
– Спасибо, хорошо, – выдавила я вежливую улыбку.
– Поругались? – проницательная Нина явно заметила мою взвинченность и бледный вид.
Я неопределенно пожала плечами, собираясь перевести беседу в нужное мне русло: отблагодарить за гостеприимство, спросить про обувь, распрощаться.
– Не вини его уж так сильно. Здесь зимой из местных только лихие да умелые катаются. Он очень переживает за тебя. Видно, что любит.
Я кусала губы, молчала. От желания одернуть женщину, резко уйти удерживало лишь понимание, что это будет грубо, невежливо, неблагодарно.
– Будешь завтракать?
– Нина, спасибо еще раз вам с мужем за все, но мне нужно торопиться назад. – Я улыбнулась, постаравшись сделать это искренне.
– Жалко. – Хозяйка вздохнула. – Погоди-ка чуток. Позвоню отцу. Он в это время как раз выезжает в город, тебя подбросит, куда скажешь.
– Еще раз огромное спасибо.
От облегчения и мысли, что скоро попаду домой, приму душ и приду в себя, едва не расплакалась.
– Там в сенях твои сапожки стоят. Я их высушила. Удачи тебе, Олеся.
– А вам хорошего дня и счастливого Нового года, – я благодарно кивнула.
Твердо отказавшись от чашки чая, я оделась, обулась. Машину решила подождать на улице, несмотря на все уговоры Нины посидеть в тепле.
Мне просто нужно было остаться одной.
Занималась зимняя сонная и бледная заря. Здесь, где многоэтажки не стремились ввысь, ее холодную и блеклую розовую акварель, начавшую заливать чистое небо со стороны леса, было отлично видно. Снегопад прекратился, ветер улегся. О непогоде напоминали лишь пушистые, похожие на невесомые облачка сугробы да мохнатые шапки на стволах, ветвях, крышах построек. Тишину изредка прорывал лай собак да звук мотора автомобилей жителей поселка.
Наполнив легкие колким морозным воздухом, прислушалась к себе.
Нет, никаких чувств, кроме усталости и равнодушия ко всему. Словно все эти тридцать три обоснованных несчастья больше меня не касались. Обрушились и погребли под собою. Я исчерпана до дна и просто хочу уехать отсюда, полностью погрузиться в работу, дела и заботы, чтобы ни одна мысль даже краем не ускользала в прошлый вечер и сегодняшнее раннее утро.
Что касается Воронова, то…
Я стиснула челюсти: вот он – эпицентр моего кошмара! Стихийное бедствие, которое не остановить.
Что делать, если самое страшное уже случилось? Правильно: расслабиться и мобилизоваться.
Я вышла за калитку очень вовремя. На противоположной стороне улочки как раз тормозила «Нива».
Пора.
