Текст книги "Снегурочка в беде (СИ)"
Автор книги: Awelina
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
– Как сильно, ты уже почувствовала. – Он щекоткой пробежал по позвоночнику, бедру, заставляя меня вздрогнуть и протестующе замычать.
– О да, – слабо дернула плечом, когда Миша прикусив его, подул на влажное местечко, вызывая мурашки. – Больше не показывай, я просто не выдержу.
– Посмотрим, – ответил уклончиво, нашел мои губы. – От удовольствия не умирают…
– А только сходят с ума, – закончила его фразу.
Возвращая поцелуй, гладила его по колючей щеке, перебирала волосы на макушке и думала: это самая счастливая ночь в моей жизни. Спасибо божественной новогодней воле!
***
Когда тихо пиликнул, включаясь, мой телефон, я осторожно села на постели, посмотрела на крепко спящего Мишу. Мужчина лежал на животе, одна рука – под подушкой, другая вытянута вдоль поджарого тела. В сумраке белели линии плеч, плавно поднимающейся и опускающейся грудной клетки, ягодиц, с которых сполз плед.
Полночи он не спал, не выпускал из своих рук, целуя, играя с волосами, шепча всякие глупости. Потом все-таки заснул, но крепко прижав меня к себе, закинув ногу на бедро, – словно предугадал мои намерения… Я всерьез опасалась, что не получится уйти незаметно.
Наклонившись, нежно, едва касаясь провела пальцами по жесткому ежику волос, оставила невесомый поцелуй на лопатке. Последние прикосновения…
Плотно закрыв дверь ванной комнаты, я нашла в шкафчике полотенце, заодно и обнаружила свой гель для душа, заколку-краб, которой собирала волосы перед водными процедурами. На глазах выступили слезы…
Зачем, ну зачем он все это хранил? Уже начинаю вновь ненавидеть его за то, что просто не забыл, не отпустил, усложнил все в тысячи раз.
Потом соберу все это, в том числе и сорочку, в пакет и унесу с собой.
Стоя под струями теплой воды, облегчившей боль и напряжение в мышцах, давно отвыкших от постельных упражнений, я тихо заплакала. А когда потянулась за мочалкой, вспомнила кое-что, оцепенела.
Мы не предохранялись. Ни разу за эту ночь. Воронов полагал, что я все еще на таблетках, поэтому и… Ну а я? Совершенно забыла обо всем. Вернее, не желала думать ни о чем другом, кроме как о близости и о том, что это последняя ночь с ним, глупая и такая мудрая уступка, что сильно тосковала, а теперь пью счастье взахлеб и пьянею.
Быстро подсчитала, насколько велик риск. Оказалось, велик. Значит, придется заглянуть в круглосуточную аптеку на углу дома Миши и купить препарат, придуманный для таких вот забывчивых и неосторожных. Если не хочу последствий.
Я коснулась живота, поймав себя на мысли о том, что все-таки хочу… Но это будет нечестно по отношению к Мише, который ясно дал понять еще осенью, что не желает детей. И это будет нечестно по отношению к малышу.
Из ванной вышла совсем разбитой, подавленной, со вспухшими от слез глазами. На цыпочках прокралась в прихожую, надела пальто, набросила на шею снуд, сунула ноги в сапоги. Холодный жесткий щелчок замка – я открыла дверь, замерла на пороге.
Не оглядываться. Теперь уже бесповоротно оставляю Михаила Воронова в прошлом.
В подъезде я застегнула молнии на сапогах, пальто. Руки и губы дрожали, к внутренностям будто прилипла жгучая горечь, в висках болезненно пульсировала кровь.
На улице с грязно-серого неба сыпал мелкий снежок, седыми космами под легким ветром заметала поземка. Пушистая перинка покрывала очищенную площадку перед подъездом, скамьи, кустарник, припаркованные авто, Пять утра. Тихо, ни души.
«Именно сейчас начинается моя новая жизнь. Но я ее не хочу», – больно уколола мысль.
Стиснув челюсти, глотая вновь подкатившие слезы, я натянула перчатки и неспешно пошла на угол, к воротам.
10. Пир на весь мир
В мои планы не входило встречаться и разговаривать с Вороновым до корпоратива. В Золотаревку намеревалась добраться на такси и впервые солгала, позвонив Алине, сообщив, что заболела и не выйду на работу в понедельник.
Не пришла бы и во вторник, чтоб уж наверняка не столкнуться в офисе с Мишей (он явно постарался бы как-то устроить нам встречу), но надо было завершить и сдать годовой отчет…
А после Нового года и вовсе не было бы риска увидеть Воронова. Во-первых, в праздники агентство работало в минимальном составе, и, во-вторых, планировала уволиться, уехать в Казань. С легкой руки тети и благодаря ее деятельной натуре меня там ждало неплохое место также в фирме по торговле недвижимостью. И пусть зарплата ниже и обустраиваться в новом городе крайне тяжело, зато… Так будет лучше.
В субботу, после возвращения от Миши, я весь день проспала – сказалась бессонная ночь, а в воскресенье чувствовала себя отвратительно и физически, и психологически. Слез не было, лишь какое-то черное, страшное опустошение.
Так и не решилась вернуть к работе сотовый, который отключила сразу же, как села в такси тем ранним утром. Даже начальнице звонила с домашнего. Очень боялась потока сообщений и звонков от Воронова.
Не выходила в интернет и с компьютера. Руки и мысли заняла генеральной уборкой, которая в нашей семье традиционно проходит в выходные перед праздником. В понедельник разобрала гардероб (важное дело перед переездом), стол и книжную полку, собрала три больших пакета мусора… Ничто лучше не помогает избавиться от груза прошлого, чем выброс хлама и старья.
Утром во вторник сидела на пустой кухне, пила кофе и смотрела в окно на заснеженный двор, построенные ледяные горки да импровизированную крепость, неизменно притягивавшие ребятню, елку, установленную в песочнице и украшенную редкими яркими шариками и мягкими игрушками. Синели холодные безоблачные небеса, блеклое золото солнца начертило линию на уровне последнего этажа дома напротив…
Я почувствовала, что практически пришла в норму, не сожалею ни о чем и готова осуществить то, что наметила. Приду в офис около двух, доделаю отчет, положу его в папку биг босса, закажу такси. В коттедж прибуду минут за десять до начала корпоратива, макияж сделаю на работе, поэтому останется время лишь для того, чтобы переодеться. А вот на разговоры с напарником – нет. Ну а после того, как отыграю роль, сниму костюм и уеду в город. Оставаться не нужно. И, конечно, позабочусь о том, чтобы не выяснять отношения с мужчиной, которого оставляю в прошлом.
Однако все пошло наперекосяк с первых же минут, как вошла в приемную.
– Что это? – неприятно удивленная, я застыла перед своим рабочим столом, загроможденным тремя, нет, четырьмя букетами роз, лилий, гербер.
Арина довольно хмыкнула, оторвавшись от работы.
– А это, моя дорогая, тебе. Дарителя надо называть?
Девушка забавно поиграла бровями, рассмеялась, глядя на меня, по-прежнему шокированную, растерянную.
Значит, решил сделать подарок… Напрасно. Это ничего не изменит.
– Не надо, – произнесла сдавленно. А потом, очнувшись, начала действовать.
Букет из красных роз убрала на подоконник, из розовых – на стол к Алине. Лилии отправились на кофейный столик у кресел для посетителей, а герберы нашли себе место у принтера.
– Теперь цветочный магазин напоминает вся приемная, – подвела веселый итог моя начальница. – И чем же милые венички не пришлись по вкусу?
– Мешаются, – ответила равнодушно, подготавливаясь к работе.
– Кстати, о помехах. Он наверняка скоро заглянет. Он сегодня каждый час о тебе осведомляется. Злой как черт.
О ком идет речь, даже не требовалось уточнять. Я досадливо поморщилась. Алина, усмехаясь, разглядывала меня с сочувствием и юмором одновременно.
– Постарайтесь не здесь устраивать разбор полетов, вдруг агентство не устоит.
Она умолкла, не решаясь добавить что-то еще, а потом все же выдала:
– На свадьбу позвать не забудь. Уверена, дату назначите, как только снова помиритесь. Милые бранятся…
Раздраженно выдохнув, я закатила глаза, ничего не сказала. Компьютер наконец загрузился и позволил открыть документы.
Свадьба… Страшный сон Миши. Если в моей жизни она и случится, то с другим мужчиной, не с ним…
Отбросив прочь горькие мысли, я углубилась в составление отчета. Работа кипела, когда в приемную шагнул Воронов, не сразу обратила на него внимание. Мужчина остановился возле моего стола. Подняв голову, наткнулась на каменное лицо и жесткий блеск в глазах.
Взъерошенный, в серо-голубой сорочке, черном костюме, невероятно злой и ледяной одновременно, Миша производил мрачное впечатление. Мне показалось, даже стой он ко мне спиной, инстинктивно ощутила бы ярость, переполнявшую его, поторопилась бы обойти стороной.
– Нам надо поговорить. Сейчас.
Не сказал – отрезал. Так одним ударом отсекают голову врагу. По коже пробежал холодок, заколотившееся сердце заныло, в желудке свернулась желчь. Сохраняя невозмутимый вид, я вернула внимание экрану компьютера и строчкам таблицы, ответила:
– Мне некогда. Извини.
Воронов, стиснув кулаки, оперся ими о край стола.
– Не доводи дело до крайности, – процедил металлическим голосом. – Удели мне десять минут.
– Это невозможно, – бросила, остервенело набирая текст и не глядя на мужчину.
Натянутые нервы и желание не выдать ни единой эмоции сыграли со мной дурную шутку: глаза заволокло какой-то пеленой, тело словно одеревенело, внутренности жгло непонятным огнем.
– Я еще раз…
Взбешенного мужчину перебила Алина. Девушка прочистила горло и громко заявила:
– Ох уж эти мне служебные романы! Реально сказываются на производительности труда. Воронов, имей совесть. Человеку через тридцать минут отчет сдавать, а у нее еще конь не валялся. После поговорите, не последний час живете.
Миша выпрямился. Остро почувствовала на себя его взгляд, будто иголками впившийся под кожу, но молчала, делала вид, что полностью поглощена работой и действительно тороплюсь.
– Все, иди, иди! – Начальница замахала на мужчину рукам. Тот, помедлив, все же послушался, ушел.
– Спасибо, – выдавила я тихо, мельком глянув на Алину.
– Отблагодаришь приглашением сама знаешь куда, – девушка подмигнула. – Но мой совет: этого дракона не держи долго на поводке и голодным. Поговорите обязательно.
Механически кивнув, я вновь с головой погрузилась в цифры и статистику.
Воронов приходил еще раз, но, увидев, что я по-прежнему целиком занята работой и никак не реагирую на его присутствие, вновь удалился темнее грозового неба.
Около четырех офис опустел. Часть сотрудников отправилась готовиться к корпоративу, другая – разъехалась домой. Ушла и Алина, пожелав мне удачи, поглядела с долей сочувствия и иронии. Я же, переместив отчет в папку биг босса, быстро убралась на рабочем месте, выключила компьютер и, захватив сумочку, направилась в уборную.
Чувствовала себя уставшей и разбитой. Внутри кипела горечь, точил страх. Шла по пустому коридору, стараясь двигаться бесшумно, и оглядывалась, точно шпионка на задании. Молилась, чтобы Воронов уже уехал. Или просто исчез. Или я стала для него невидимкой.
Глупо, бесполезно, бессмысленно. Он был прав, называя меня ребенком…
Пальцы дрожали, поэтому с макияжем не стала слишком усердствовать, существовал риск, что напортачу и придется умываться, начинать заново. А времени было очень мало. Заплела тугую косу, закрепила прядки заколками. Когда сложила косметичку, практически с ужасом взяла телефон.
Такси я вызвала еще раньше со стационарного. Теперь же требовалось проверить, выехала ли машина и какие у нее марка и номер.
Затаив дыхание, включила сотовый. СМС. Множество. Сообщения во «ВКонтакте» – не меньше, если не больше. Пропущенные звонки. Я не стала ничего просматривать, нашла в списке сообщения с нужного номера.
До прибытия машины оставалось семь минут. Три из них провела в уборной. Стояла, прислонившись пульсирующим болью виском к холодной стене, старалась ни о чем не размышлять.
Один вечер, несколько часов – и все! Мне надо пережить лишь небольшой отрезок времени. Я справлюсь.
Когда пришло время, осторожно выглянула в коридор и облегченно выдохнула, расслабилась, увидев, что он пуст. Воображение в красках рисовало зловещую фигуру Миши, желавшего поговорить. Не сбылось, слава всем богам!
Я поторопилась назад в приемную, чтобы одеться и выйти к такси.
Он был там. Сидел в моем кресле. Руки сложены на груди, лицо хмурое, жесткое. Смотрел на меня пристально, испытующе, будто вынимая душу и препарируя ее.
– Да, милая, вот и я тебя спрашиваю: какого, собственно, черта? – заговорил холодно и едко. Видимо, прочел замешательство в моем взгляде.
От этого тона и формулировки вопроса подавленность и отчаяние преобразовались в бешенство и желание защититься.
– Не поняла, о чем ты, – безэмоционально ответила, прошла к гардеробу, не чувствуя ног.
– О женщины! Вам имя вероломство, – язвительно процитировал Воронов, стремительно поднявшись с кресла.
– У мужчин оно такое же, – парировала, снимая пальто с вешалки.
– И когда я сбегал из твоей постели? Или беспричинно рвал с тобой и удалялся в закат? – прорычал Миша за моей спиной.
– Ты получил то, что хотел: секс. Остался не удовлетворен? – Я обернулась к нему, глядя насмешливо, с вызовом.
– Какого хрена ты решаешь за меня, что я хочу и что мне нужно? – выплюнул Воронов, приблизившись и застыв напротив: руки, стиснутые в кулаки, в карманах брюк, мышцы напряжены, как перед схваткой, лицо перекошено.
– Я ничего тебе не обещала и ничего не должна, – прошипела в ответ, накидывая пальто. – А ты ничего не обещал мне и ничего не должен. Все. Конец.
С грохотом достала сапоги, принялась обуваться. Пальцы дрожали, глаза застилали злые слезы.
– Поговорили, черт дери! – Воронов громыхнул кулаком по дверце гардероба. Она выскочила из паза, повисла, укоризненно скрипнув.
Навалилась тишина. Казалось, она была осязаемой: тяжелой, будто монолит, и колкой, точно лютый мороз.
Обувшись, я выпрямилась, прихватила снуд и сумочку и пошла прочь из приемной. На мужчину, так и оставшегося стоять в напряженной позе и с гримасой гнева на лице, не посмотрела.
На улице сильный ветер едва не сбил меня с ног, обсыпал со всех сторон колючими шариками снега, забрался под пальто ледяным дыханием, застрял в горле. Такси пока не приехало, и я на подрагивающих ногах двинулась к въезду на парковку, намереваясь подождать там.
По щеке скатилась слеза, другая, оставляя студеный след, мигом защипавший кожу из-за ветра. Жестко стерла влагу рукой в перчатке. Меня била дрожь, и я ругала мороз, отвратительную погоду, но понимала: они тут вовсе ни при чем. Потом задумалась о корпоративе, начала перебирать в уме строчки сценария, свои слова, делая мысленные заметки, как в том или ином случае лучше отыграть, – это меня немного расслабило.
Такси приехало с опозданием. Быстрым шагом направилась к авто. Ускориться заставило появление Воронова. Миша, в распахнутой куртке, сжатыми губами и упрямым выражением лица, бежал ко мне. А куда же еще? Его внедорожник был припаркован в противоположном конце стоянки.
Все, что успела, схватиться за ручку и приоткрыть дверь приехавшей по вызову легковушки. Воронов стремительно приблизился к стороне водителя, стукнул в стекло, попросив опустить его.
– Девушка никуда не едет, – отрезал, предупреждающе сверкнув на меня глазами. – Держи за беспокойство и поезжай, – и сунул таксисту крупную купюру.
– Ну как скажешь, – усмехнулся тот, видимо, удовлетворенный компенсацией.
– Ты что творишь? – взъярилась я, захлопнув дверь такси, тут же тронувшегося с места.
– Мы едем вместе.
– Нет!
– Не испытывай мое терпение, Олеся. – Мужчина шагнул ко мне, в темных глазах будто бездна разверзлась.
– Я не хочу никуда с тобой ехать. Ты этого не понял?
– А я не хотел, чтобы ты уходила. Ни три месяца назад, ни два дня назад! Ты этого не поняла?
Я умолкла. Кусая губы, кипя негодованием, смотрела на Воронова и понимала: мы оба на пределе, ведем себя глупо, а выхода-то нет, ведь роли Снегурочки и Деда Мороза связали нас надежнее брачных уз…
Мысль о супружестве вытянула на свет и воспоминание о намеках Алины. Я горько усмехнулась, выдохнула, овладела водоворотом своих эмоций, а после, резко повернувшись на каблуках, пошла к Mitsubishi Миши.
Воронов, похоже, тоже взял себя в руки. Во всяком случае, открывал для меня дверь и помогал усаживаться без порывистых движений, выдававших гнев, и с бесстрастным лицом.
– Прости за то, что вспылил, – произнес негромко, когда мы встали в пробке, всегда образовывавшейся на центральной улице города в это время. – И за то, что натворил. Я знал, что не нужно было торопиться с постелью, что еще больше все усложню, но… не удержался. В общем, дурак.
Поджала губы, не зная, что ответить. Исключительный случай: Миша сумел критически осмыслить свое поведение, извинился. А я… По-прежнему зла, растерянна. И вновь этот горький комок в горле, слезы в глазах.
– Я жутко разозлился, Лесь. Во-первых, ты ушла. Нет, сбежала тайком! Во-вторых, выключила телефон, игнорировала сообщения. Ты пряталась от меня! Не вышла на работу. Когда тем утром я проснулся, а тебя нет, я истерически смеялся… Даже к твоему дому приехал, но не решился подняться. Точнее, гордость не позволила. Ее остаток. И мысль: да, можно рвать на себе волосы и посыпать голову пеплом, но ты не желаешь меня видеть и знать. И надо выяснить причину. Подготовил почву, в общем. Это я о том, что завалил тебя цветами. Только они также остракизму подверглись, как и я!
В поначалу спокойном голосе мужчины вновь зазвенели металлические злые нотки. Я, настороженная и напряженная, посмотрела на его профиль, встретила пронзительный взгляд.
– Почему? – спросил Воронов. – Я просто хочу знать, почему.
Пожав плечами, сухо ответила:
– Не знаю. Почему небо голубое, а трава зеленая? Вопрос из того же разряда.
Миша издал едкий смешок.
– На эти два как раз можно ответить, вспомнив физику и биологию. Так почему, Леся?
Я кинула взгляд на часы и констатировала:
– Мы опаздываем. Может, есть другой путь? Надо объехать эту пробку.
– Объехать надо. И это вопрос психологии, – будто бы сам для себя вполголоса проговорил Миша.
Через пару минут стоявший впереди грузовичок, моргнув стоп-фарами, двинулся вперед. Тронулись и мы. Вскоре показался перекресток, Миша свернул направо, а после, попетляв, заехал во двор какого-то дома. Он остановился у одного из подъездов, уставился в лобовое стекло.
– Ты права. Всегда есть другой путь. – Воронов бросил на меня колючий взгляд. – Только спорим, он нас в ту же пробку приведет? Проведем эксперимент.
– Миша, какой эксперимент? – пошевелившись, спрятав глаза от пронизывающего взгляда мужчины, я сняла перчатки, расстегнула пальто. Становилось жарко. И неуютно, тревожно.
Он загнал меня в очередной угол. Вновь буду обороняться? Или, наконец, скажу ему правду и окончательно уже разорву эту связь?
– Мы опаздываем, – напомнила.
– Плевать, – махнул он рукой и предложил, выдохнув:
– Леся, давай начнем все сначала. Сходим на второе первое свидание. Вновь узнаем друг друга. Сделаем вид, что только встретились и ничего не было.
Покачала головой:
– Нет.
Воронов недобро улыбнулся одним уголком рта.
– Видишь, та же пробка. Почему нет?
– Потому что нет. Прими это! – огрызнулась, закипая.
Сдернула с головы снуд и подумала, что ненавижу этого человека. Он делает мне больно, не отпускает, не может ничего предложить. И я не понимаю: зачем поддалась? Зачем позволила себе эту чертову прощальную ночь? Зачем не предусмотрела, что он вновь разрушит все мои планы, не позволит сохранить тайну?
– Не приму! Потому что это не ответ, – Воронов тоже начал злиться.
– Поехали. Мы не имеем права опоздать, – сквозь зубы произнесла я. – У нас есть роль…
– О да! И ты из своей не выходишь. – Тоном Миши можно было атомы расщеплять. – У меня уже, кажется, обморожения.
– Хватит! – оборвала я, хлопнув ладонями по сумочке.
– Почему? Один ответ, и, клянусь, я отстану.
Он подался ко мне, сверля жестким пытливым взглядом.
И я, повернувшись к нему, взорвалась:
– Может, потому, что хочу быть счастливой?
– То есть я тебя счастливой не сделал бы?
– Нет! Ты не любишь меня, не желаешь ни семьи, ни детей!
Брови мужчины взметнулись, рот приоткрылся.
– Так все из-за этого?
Стиснув зубы, прокляв себя за несдержанность, я отвернулась. Миша же, глухо выругавшись, грубо обхватил мой подбородок и заставил посмотреть на него.
– Все только из-за этого? Ответь, – потребовал мрачный, пугающе серьезный.
– Да.
Отпустив меня, мужчина повернулся к рулю, замер, положив на него руки, уставившись в окно.
В полном молчании, глухом, давящем, переполненном электрическим зарядом, который ощутимо царапал кожу, прошло несколько минут. Я тоже отвернулась от спутника, рассеянно смотрела в окно. Сильный ветер, перемещая по земле снежную крупу, гнул ветви тополей, высаженных вдоль дома. Прохожие прятали от него носы за шарфами, поднятыми воротниками и капюшонами. На город опускался серебристо-серый вечер.
Я пыталась ни о чем не думать, не сожалеть, но факт того, что Миша ничего не ответил на мое признание, был красноречив. Глаза щипало, сердце тяжело и болезненно билось.
Мужчина завел мотор и медленно двинулся по дороге, огибающей дом. Дворами мы выбрались на проспект, относительно свободный, поехали по направлению к выезду из города.
– С чего ты взяла, что я не люблю тебя? – спросил он, вновь хладнокровный и собранный.
– Ты никогда не говорил об этом.
– Чушь. Тысячу раз говорил. Да, не этими самыми словами, но давал понять, как действительно к тебе отношусь. Ты просто не слушала.
– Когда любят, говорят прямо. Или молчат, – возразила я дрогнувшим голосом.
«Ты единственная. Была, есть и будешь», «Ты мой нулевой километр», «Я не эпизод в твоей жизни, а ты не эпизод в моей», – вспомнились его фразы. Их можно было толковать как угодно, но в том, что их говорили тому, кто дорог, безусловно.
Привычка доверять Мише, уверенность в том, что он всегда искренен, боролись во мне со скепсисом и обидой.
О да, оказывается, он говорил о любви. Но иносказательно! А я, глупая, не поняла.
– Ну а я решил не говорить и не молчать. Выяснилось, что идиот, – ввернул с ехидцей Воронов.
– Что у нас следующее в приговоре? Не желаю становиться мужем и отцом? – он кинул на меня обвиняющий взгляд.
Я прикусила губу, проигнорировала реплику. Могла ли ослышаться, ошибиться в тот сентябрьский вечер? Мог ли сам Воронов ввести отца в заблуждение своим наглым заявлением?
А с другой стороны, любовь не всегда предполагает поход в ЗАГС и родительство.
– На самом деле, Лесь, тут есть немножко твоей вины, – вполне миролюбиво продолжил Миша. Впрочем, до спокойствия он пока был далек. Выдавали жесткие складки у рта, то, как часто запускал пальцы в волосы.
– Моей? – холодно переспросила я.
Он кивнул.
– Мне хватило нескольких часов первого свидания. Сразу же решил: ты поразительная, станешь моей, не отпущу. Проблема была в тебе. У тебя так глаза горели, когда говорила, что хочешь найти себя, построить карьеру. В моем представлении это не вяжется с замужеством, семьей и детьми. Короче, посчитал неправильным напирать, связывать. Решил дать тебе время, а уж потом делать предложение. И ведь ты никогда и намеком не давала понять, что хочешь чего-то большего!
Миша покосился на меня, прищурившись.
– Это должен давать понять мужчина, – заметила я глухо.
– Я намного старше тебя, а ты временами сущий ребенок. Решил не давить авторитетом и предоставить возможность самой дозреть до мысли о семье и общих детях. Вот и ждал, когда дойдешь, а дождался разрыва и непонимания. Ну и претензий до кучи.
Я потерла лоб, вздохнула. Неужели же из-за собственных поспешных суждений и принципов так все запутала? Сделала больно самой себе… И Мише…
– Чтоб ты знала, – Воронов выразительно посмотрел на меня, подняв вверх указательный палец. – Я люблю тебя и хочу всего, что ты способна мне дать. Но жениться не хочу…
– Вот! – я перебила его, всплеснув руками.
– В ближайшие месяцы, – усмехнулся этот провокатор. – Свадьба – это церемония, которую всесторонне нужно обдумать, обсудить. Никакой спешки, никакого «по залету», только четкий план. Я, к примеру, без понятия, что хочу от свадьбы сам и что хочешь ты.
Открыла рот, но так и не нашла слов. А Воронов продолжал:
– И я не найду причины, с чего ты меня приписала к модным ныне чайлдфри? По-моему, отцовство – замечательное последствие отношений с любимой женщиной, которую видишь рядом. Так с чего? Это интересный вопрос, который намерен прояснить.
Я отвернулась к окну, промолчала.
Все смешалось, связалось в такую абракадабру, превратилось в пресловутый ералаш и перевернулось с ног на голову. Я не могла ошибиться в своей оценке произошедшего, не могла ослышаться тогда, но… Ошиблась, поняла все превратно. И как теперь быть?
Для начала уложить в сознании новую реальность. А она укладывалась с трудом…
– Опыт показывает, – заговорил Воронов, не дождавшись от меня каких-либо объяснений, – что бесполезно тебя просить рассказать, в чем дело. Значит, сам буду копать.
Я, кусая губы, хранила молчание, смотрела в окно на то, как быстро опускающаяся на городские улицы тьма преобразует их тоннели света, падающего из фонарей.
– Итак. Уверен, что это что-то, из-за чего, собственно, ты ушла, случилось не в тот день, а накануне. – Пауза. Почувствовала цепкий взгляд мужчины на себе.
– А накануне, вроде, все было нормально. Все как обычно. Встали, позавтракали. Я помню, ты в тот день уговаривала меня попробовать цикорий и даже обещала какой-то сюрприз за мою отвагу. Я отказался и сказал, что сюрприз и так получу. Но не в этом же причина твоей страшной обиды?
Новая пауза. Вновь он изучает мою реакцию. Я же продолжала сидеть, отвернувшись, затаив дыхание.
– Нет, не в этом. Потом мы работали. Я тогда пораньше освободился и поехал домой. Ты сказала, тебя не ждать, мол, много дел. Дел действительно было много. Ты готовила для Матвея презентацию. Он в них полный профан. Алина бы помогла, но на неделю взяла отпуск. Так что здесь все сходится.
– Так. Что дальше?.. Я позвонил тебе, захотел тебя встретить, но ты сказала, что уже практически рядом с домом. Теоретически ты могла кого-то встретить по дороге. Или с кем-то поговорить. Или что-то произошло еще в офисе. По какой-то причине из своего возвращения ты сделала тайну. С чего бы?
Я нервно царапала ногтем кожу сумочки, невидящим взглядом смотрела в темноту за окном.
– У тебя удивительная память, – заметила вполголоса.
Конечно, можно было бы рассказать, но было так неловко… И стыдно за себя, свою поспешность, желание сохранить лицо.
– Я три месяца ворочал в голове все эти события, солнце мое, – усмехнулся Воронов. – Пытался найти ответ на вопрос почему. Естественно, что помню все до мелочей.
«Помнит ли?» – усомнилась я. Под ложечкой засосал страх, скрутилось волнение.
– В общем, я решил реабилитироваться хоть как-то и внести свою лепту в приготовление ужина. Отправился чистить картошку. Усердствовал вовсю, когда пришла ты. Вполне себе довольная. Даже с моим отцом тогда поговорила. Притворялась, а у самой кошки на душе скребли?
Миша внезапно прервался. Бросил на меня очередной испытующий взгляд. Внутри все сжалось стальным льдом.
– А могло ли быть так, чтобы… Отец ведь тогда снова оседлал своего любимого конька. Могла ли ты услышать?..
Щеки загорелись румянцем. Я пошевелилась, поправила волосы, спросила насмешливо, но голос предательски дрогнул:
– Подслушать, хочешь сказать? – Покосилась на спутника с полуулыбкой.
Воронов внезапно надавил на тормоза. Если бы не ремни безопасности, дело бы для обоих кончилось ушибами. Мужчина свернул на обочину, заглушил мотор.
Мы уже были на выезде из города. С обеих сторон трассы призрачным частоколом высились березы, вдали устремлялись вверх огни развязки.
Миша повернулся ко мне, посмотрел испепеляюще, с жестким обвинением в глазах. Я инстинктивно подобралась, хоть и горела со стыда.
– Поправь меня, если я ошибаюсь, Олеся, – прорычал он. – Ты за чистую монету приняла все эти наши подначки, эту скверную комедию, которую мы столько лет уже разыгрываем с ним, что привыкли и сделали традицией. Усомнилась во мне, в нас с тобой. А потом малодушно ушла, решив, что гордая королева не закатывает скандала, а делает вид, что все в порядке и все идет по плану. Так?
– Поставь себя на мое место, – ледяным тоном ответила я, не отводя от мужчины взгляда, сжав в кулаки похолодевшие пальцы. Стук сердца набатом отзывался в висках.
– А ты поставь себя на мое!
– Ты мне ничего не обещал и не говорил, что любишь. Где основание не верить твоим словам в разговоре с отцом?
– А ты никогда не слышала, что замалчивать проблему нельзя? Почему ты меня прямо не спросила?
– Потому что!
– Чудесный ответ!
Тяжело дыша, мы зло уставились друг на друга. У меня звенело в ушах, а внутри все бурлило, так что представлялось: я или сойду с ума сейчас, или не выдержу – выскочу вон, на мороз и ветер, чтобы остыть.
Просто случайность, мелочь, пара фраз не вовремя, а какой резкий поворот сразу в двух судьбах.
И надо быть объективной: и тогда, и сейчас я имела смутные представления о том, какие у Миши отношения с отцом, ведь Воронов вечно говорил, что он с родными на разных берегах. Да, они редко касаются серьезных тем и временами любят дразнить друг друга, но в тот день я даже не вспомнила об этом.
Я отвела взгляд от взбешенного мужчины, выдохнула и, потерев лоб, посмотрела на часы.
– Мы опаздываем, – в который раз напомнила ровным хриплым голосом.
Перепалка оставила меня без сил, по телу разливалась болезненная опустошающая слабость.
– И хрен с ним! – огрызнулся Миша. – Я во все это ввязался только ради этого разговора. Получил, что хотел, и убоялся своих желаний.
Мы помолчали.
– Я жутко, зверски злюсь на тебя, Леся, – спустя долгую минуту произнес Воронов, стукнув по рулевому колесу.
– Не новость. И если тебе станет легче, действительно чувствую свою вину. Но, Миш, у нас есть дело. Давай сконцентрируемся на нем.
– Черт бы все побрал, – процедил мужчина и вновь завел мотор.
И больше мы не проронили ни слова, хранили молчание до самого коттеджа. Я почти сразу же оставила попытки разобраться в себе, а также в том нагромождении обломков, среди которых лавировали блуждающие огни надежды, – так мне представлялась теперь собственная жизнь. Мне было и горько, и смешно, и легко, и невыносимо одновременно.
Что касается Миши, то его совершенно точно отпустило не сразу. Сосредоточенный, с ощутимо исходящими от него волнами сдерживаемой ярости, он вел машину, не отвлекаясь ни на меня, ни на трезвонивший время от времени телефон.
Более или менее собой он овладел, когда мы, одолев последний поворот, остановились у дома, украшенного фонариками столь сказочно, что невольно залюбовалась. Мягко сиял рыхлый снег, пространство вокруг словно плыло в золотистом теплом свете, который шел из освещенных окон и прожекторов, закрепленных на соснах. Пожалуй, такая картина вполне могла послужить иллюстрацией к какой-нибудь волшебной истории из детской книжки. Не хватало только главных персонажей: шагнувших из леса Снегурочки и Деда Мороза.
