Текст книги "Снегурочка в беде (СИ)"
Автор книги: Awelina
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
– Все как я думал, – хмыкнул вернувшийся к столику Воронов. Разговор с сотрудником чем-то позабавил его. В уголке губ мужчины привычно пряталась ухмылка, карие глаза хитро и удовлетворенно поблескивали. – Так вот. Насчет этого варианта. Хотя нет, уже не варианта – выхода.
Как ловко мой несносный бывший сначала швыряет бомбу, накаляя наше общение, а потом переходит на деловой и нейтральный настрой. Я восхищена и зла!
– Я звонил сегодня моему приятелю, который дружит с владельцем коттеджа в Золотаревке. На берегу водохранилища. Дом что надо. В мае там каждый год фестиваль проводится, какая-то историческая реконструкция, а в июне – Иван Купала. Зимой он обычно занят то одной, то другой компанией толстосумов – любителей охоты или рыбалки, но в этом году пустует. В общем, мой друг должен уговорить хозяина пустить нас на мирную пьянку. Шанс, что у него выгорит, большой. Какие мысли по этому поводу?
Я задумалась. Мысли ворочались неохотно, головная боль усиливалась. …Праздник в лесу, на свежем воздухе, в интересной обстановке… Это во много раз лучше любого ресторана, молчу уже о «Золотом императоре». Но что из себя представляет этот коттедж? Не маловат ли он?..
– Посмотреть место можно будет? – поинтересовалась, доставая снуд. Оставаться здесь больше не хотелось: раздражала музыка, доносившиеся от клиентов крики и смех, запах и обстановка.
– Не можно, а обязательно!
Я поднялась с места, показывая, что хочу уйти. Радовалась, что ранее не стала снимать пальто, иначе сейчас Воронов непременно бы пожелал оказать помощь, и вновь пришлось бы держаться, преодолевать все эти накаты боли и неприятия.
Миша поднялся следом, оделся. И мы друг за другом направились к выходу. Вспомнив кое о чем, я дернула мужчину за рукав, заставив остановиться.
– Сколько денег я тебе должна за кофе?
И как из головы вылетело? То ли старые привычки вернулись, то ли меня так взбесило его завуалированное предложение выпить у него дома «Бейлиз» и выбили из колеи интересные вопросы.
– Давай в машине разберемся, – отмахнулся он.
Обратный путь к парковке мне показался маленькой вечностью. Мы молча месили снег на неширокой тропке, протоптанной местными жителями, Воронов все так же поддерживал меня, морозный ветер задувал, колол лицо и незащищенную кожу рук. Я сильно продрогла.
Едва попала в машину, наплевала на то, как жалко выгляжу и, обхватив себя, засунула ледяные руки в рукава пальто. Зубы постукивали.
Вот уж кто избалован подъезжающими через пару минут маршрутками, не надевает кофту и забывает перчатки!
Миша, сев на водительском место, повернулся ко мне с обеспокоенным видом.
– Черт, Леся, так и простыть можно! Надо было машину переставить, – с досадой проговорил он, включая обогрев.
Я промолчала, чувствуя, как от холода свело мышцы спины, глядела через лобовое стекло на пушистый, матовый в полутьме снежный покров, заполонивший парковку.
Миша подался ко мне, требовательно попросил:
– Дай сюда руки, – протянул ладони и замер в ожидании.
Я в шоке посмотрела на него, отрицательно покачала головой.
– Все в порядке. Я почти согрелась, – солгала, отвернувшись.
Он придвинулся еще ближе, настойчиво потянул мои руки, вынимая их из рукавов. Я напряглась, не далась.
– Леся, – вкрадчиво и мягко заговорил Воронов, с подозрением, многозначительно прищурившись. – Знаешь, это не опасно. Так делают друзья, близкие люди. Или ты вкладываешь в это совсем другой смысл? Чего-то боишься?
– Не поняла тебя, – я пошевелилась, решившись взглянуть в лицо мужчины. Продолжила уверенно и невозмутимо:
– Я почти согрелась. Твоя помощь без надобности.
– Вот как раз хочу в этом убедиться. Дай сюда руки.
Сцепив зубы, я подчинилась. Так проще. Во-первых, он прав: чем жестче прочерчиваю границы, тем больше вызываю у него подозрений. Значит, надо показать: что бы он ни творил, меня это нисколько не задевает, не волнует. А во-вторых…
– Как ледышка, честное слово. Настоящая Снегурка, – с нарочитым ужасом произнес Миша, обхватив мои кисти, криво улыбнувшись.
Во-вторых, какие же горячие у него руки! Благословенно горячие.
Я затаила дыхание и едва не застонала, когда он начал легко массировать мои пальцы, ладони, согревая, разгоняя кровь, расслабляя. Поднял на меня взгляд, заставляющий плавиться, будто касающийся души.
– У тебя такие тонкие, нежные пальцы, мерзлячка моя, – прошептал, приблизив губы к кончикам пальцев, медленно выдохнул на них.
От накатившего жара согрелась мгновенно. Внизу живота осело желание, замолотило в груди сердце.
– Вот так, – он ласково поглаживал мои пальцы. Добавил бархатистым шепотом:
– Надо лучше о тебе заботиться.
Словно зачарованная, опьяненная, я глядела на него, чувствовала, слушала. Кровь стучала в висках, во рту пересохло. Как же сильно хотелось крепче прижаться к нему, такому родному, коснуться щеки, на которой уже начала пробиваться щетина, губ… Пойти дальше, намного дальше, чтобы раствориться в прикосновениях, ласках, желаниях, истоме… Ощутить его целиком. Показать, как скучала, как мне не хватало его. Очень сильно.
– Ведь все можно исправить, так? – тихо спросил Миша, оставляя невесомые поцелуи на кончиках моих пальцев, опаляя, пуская новую волну электрического жара по моему телу. – Ты по какой-то причине соврала тогда, да?
Резко очнувшись, я дернулась. Заледенела – никакого разговора о прошлом. Никогда.
– Я согрелась, спасибо, – осторожно потянула задрожавшие кисти из его хватки. Воронов отпустил, выпрямился.
– Не за что, – язвительно выдал. – И твои три короба уже закончились. Пора искать новую тару.
Поджав губы, я скинула с головы снуд, расстегнула две верхних пуговицы пальто. Миша несколько мгновений сверлил меня пронзительным взглядом, ожидая, что как-то отреагирую на его намек, а после начал движение.
Обратный путь мы проделали молча. Я невидящими глазами смотрела в окно на городские улицы в зимних уборах снега, льда, в глянце света вывесок и фонарей, пыталась проанализировать случившееся, принять какое-то решение, но чувствовала себя совершенно без сил. Не хотелось ни о чем размышлять, думать о будущем (о прошлом – тем более!).
Воронов был спокоен, будто бы даже забыл о моем существовании, сосредоточившись лишь на дороге. Ни о чем не спрашивая, он свернул в мой район, явно вознамерившись довести до самого дома. Я по-прежнему молчала, не желая вступать в спор, сопротивляться. В случае Миши это бессмысленно.
Мы уже были близко, когда зазвонил мой телефон. Неохотно полезла в сумку – говорить ни с кем не хотелось. Оказалось, что тревожила меня мама. Дома, как выяснилось, приключилась маленькая катастрофа: отсутствуют чай и батон.
– Забыла купить, представляешь! Отец без своего привычного черного без добавок и бутерброда уже извелся. И меня извел.
– Я куплю. Скоро все принесу, передай ему.
Миша остановился напротив моего подъезда, обернулся ко мне с мрачным интересом в глазах:
– И куда ты собралась? – Мужчина не торопился разблокировать мою дверь.
– В магазин. Он здесь, за углом.
– Давай отвезу.
– Не надо, – поспешила отказаться я, одеваясь и застегиваясь. – Объездной путь длинный, еще и по ямам, пешком гораздо быстрее. Пара минут – и все.
– Пара минут. С пакетом. Без перчаток, – недовольно проворчал он.
– Не сахарная. Справлюсь. – Я нетерпеливо поерзала на сиденье, намекая Мише, что пора бы меня выпустить.
– Безусловно. Со мной, – твердым тоном припечатал он и, разблокировав наконец двери, вылез из машины.
Я выскочила следом, не став дожидаться, пока он мне поможет. Мы столкнулись нос к носу.
– Знаешь что… – начала я, внутренне закипая, глядя в его безмятежное лицо. Усталость и смирение сгинули прочь. Нахальство и самоуправство Воронова вновь опасно натянули нервы.
– Знаю, – прервал меня мужчина с многообещающей ухмылкой и бесовским блеском во взгляде. – Что дико тебя злю. И сейчас назову причину.
Я резко развернулась, сунула озябшие руки в карманы пальто и зашагала по тропинке через двор к магазину. К черту его! Задумал идти со мной, путь идет.
Воронов быстро догнал меня, и мы пошли рядом. Больше не разговаривали. Даже тогда, когда пришли в магазин, когда я расплатилась на кассе и, быстро сложив купленное в пакет, зашагала к выходу.
Не покидало ощущение, что Мишу ситуация забавляет. Я старалась не смотреть на него, вовсе не замечать, но по паре тихих смешков, которые услышала, когда сама, опередив его, открыла дверь в магазин, не дала нести корзинку в торговом зале, торопливым шагом проходила мимо полок, стремясь отстать от него, – можно было вполне точно судить о настрое Воронова.
О да! Моя обида для Миши – первый шаг к превосходной прелюдии. Просто прямая отсылка! И самое начало этой игры я из-за своих переживаний и решений пропустила. Все развивается по этапам. Подтрунивание плавно переходит к интимным намекам, а чуть позже – и к прикосновениям, открытому заигрыванию, а мое нежелание отвечать, нейтралитет или равнодушие в таких случаях – лучший афродизиак для него.
Со временем поняла, что сладко мстить и отстаивать свое мнение нужно не так. Сменила тактику. Вот только сейчас делать вид, что спокойно воспринимаю его выходку, таинственно улыбаться и раззадоривать его как бы нечаянными касаниями – это действия, которые находятся в числе тех, что исключены. И уж тем более исключено то, чем обычно эти ссоры-игры заканчивались: я, распалив своего мужчину до невозможного, всяческими хитростями оттягивала близость, а после, когда желанное для нас обоих было получено, даже, случалось, вытаскивала из него и извинения, заставляла идти на уступки.
На улице Воронов решительно отобрал у меня пакет. Довел до подъезда, а там распорядился:
– Давай ключи, я сам открою.
Я молча, не глядя на него, полезла в холодные внутренности сумочки, извлекла ключницу и передала ему.
Вот ни слова от меня не дождется, ни взгляда. Да вообще какой-либо реакции.
Открыв дверь, он шагнул ближе ко мне, сунул ключницу в карман пальто, а ручки пакета вложил в мои ледяные пальцы. Смотрел на меня, буквально поглощал взглядом.
– Спокойной ночи, – произнес волнующе и, быстро наклонившись, обжег мою щеку коротким поцелуем.
Я вздрогнула, мигом ослабела, растаяла.
– Еще? – в темных глазах, смотревших в мои, заплясали смешинки.
Оттолкнув вновь начавшегося наклоняться ко мне мужчину, я развернулась и взбежала по лестнице. Пыхтела от раздражения. А вслед мне донесся довольный смешок.
Наглец и самодур. Еще и поцеловать посмел! Ненавижу его и не могу себе позволить его ненавидеть. Потому что чем больше ненавижу, тем сильнее и безумнее люблю.
Будь проклята эта работа! Почему? Ну почему я не уволилась сразу же, как мы с Вороновым расстались? Думала, справлюсь, все обойдется, главное – карьера, постепенно забуду, время лечит. Да, лечит… Скорее, просто заставляет смириться и досконально изучить науку самообмана.
Поздно ночью я вспомнила, что так и не вернула Мише деньги за чертов кофе в «Золотом императоре». Долго пыталась вспомнить цены, отмеченные мелом на доске над барной стойкой, – куда там! В конце концов, вновь вернув номер Воронова в контакты, отправила ему через онлайн-банк пятьдесят рублей.
Утром обнаружила, что гад вернул мне их обратно. С красноречивым сообщением: «Счастье мое, ты меня намеренно распаляешь?»
5. «Шишки повесили, встали в хоровод»…
Закончив макияж, я придирчиво оглядела свое отражение в зеркале. Природная белизна кожи подчеркнута пудрой, серебристые тени для глаз, мелкие блестки у их уголков, отсутствие румянца, прозрачный блеск для губ – что ж, надо признать, что из меня действительно получилась неплохая ледяная дева. Даже яркие зеленые глаза будто бы стали прозрачнее и холоднее, приобрели стальной оттенок.
За спиной возился Воронов, тоже наряжающийся на утренник. В эти минуты его компания не так нервировала и напрягала, как сегодня утром, при нашей встрече. Он с какой-то стати заехал за мной, о чем прислал сообщение, которое настигло, увы, не тогда, когда шла на остановку или уже находилась в маршрутке. Нет, я как раз вышла из душа и начала собираться. Поэтому проигнорировать и нарушить планы нахала не получилось.
А еще мне подумалось: если бы Ира Киселева не отказалась от счастья быть Снегурочкой, на моем месте была бы она. И Воронов был бы так же любезен? Подвозил бы ее и все такое…Она, конечно, замужем, но остановило бы ее это, если бы… Ну нет! Это был бы форменный кошмар!
Я вышла на улицу в отвратительном настроении. В первые минуты поездки оно никак не хотело улучшаться, наоборот, настороженность и злость росли, а потом Миша заговорил про утренник, напоминая про тот и другой пункт сценария, и мысли тут же переключились на испытание, что предстоит. Сразу же в животе скрутился холодок адреналина.
Справлюсь ли я? Справимся ли мы? А вдруг что-то забудем, упустим? Вдруг растеряемся? Все-таки это дети, ждать от них можно чего угодно… Сколько вон в интернете смешных роликов на эту тему можно увидеть!
Через отражение в зеркале, я наблюдала, как Миша, сидящий позади меня на маленьком стуле (это выглядело даже комично, и в другой раз я бы запечатлела своего мужчину в таком вот положении и долго бы еще подтрунивала над ним, выслушивая ответные подколки), прикрепляет бороду, расправляет ее, потом берется за парик с седыми и неправдоподобно кудрявыми волосами, глядя на него практически с ужасом. В такой «амуниции» и состоянии, одетый в модную серую сорочку со стальным отливом и черные брюки, он казался яркой иллюстрацией нелепости и абсурда. Я улыбнулась.
Организаторы устроили нам гримерку в игровой комнате, залитой зимним блеклым солнцем, и сейчас мы находились в настоящем детском раю среди множества полок с игрушками и конструкторами, в окружении низеньких столов, стульчиков, больших мягких кубов и цилиндров. Здесь даже имелись деревянная горка, приставленная к шведской стенке, и бассейн с пластиковыми шариками.
А еще здесь было очень жарко, и мы решили в костюмы облачиться непосредственно перед выходом «на сцену».
За дверями, предусмотрительно запертыми на ключ (то и дело малышня дергала их, пытаясь прорваться, видимо, для игры), царил хаос, шум, гвалт. Это отвлекало и заставляло волноваться еще сильнее. Всего на елку должны были прийти пятнадцать малышей, но в тот момент, когда я последний раз выходила в коридор, примыкавший к ресепшн, мне показалось, что их раза в два больше. А ведь наверняка не все еще тогда появились…
Господи боже, не дай мне с позором провалиться! Пусть все пройдет гладко!
– Все пройдет отлично, не дрожи, – спокойно произнес Миша, наверное, уже в двадцатый раз за этот час. Поймал в зеркале мой взгляд.
– Случиться может все. От ошибок и провала никто не застрахован, – указала, отворачивая зеркало.
– Никто. Но у нас все будет отлично.
– Спасибо, ясновидящий.
– Вернешь в двойном размере. С процентами за эгоизм, кстати. Для меня сегодня тоже дебют, но я так и не услышал, что со всем справлюсь, а ты будешь рядом, – ядовито усмехнулся Воронов.
– Ты-то точно справишься, не сомневаюсь, – с налетом легкой зависти пробормотала я. – Твоей железобетонной уверенностью камни дробить можно.
– Да, а еще сваи забивать, – напомнил Миша мою собственную шутку. Я вздохнула.
Убрав косметику, схватилась за сценарий. Еще раз повторить этот чертов стишок, две последние строчки которого мое сознание почему-то меняет местами, посмотреть, с какими словами надо прощаться…
– Ну как? По-моему, я выгляжу как безнадежно рехнувшийся князь Мышкин ака идиот, – отвлек меня Воронов, закончивший прилаживать парик.
Повернувшись к напарнику, я внимательно оглядела его, с трудом подавила улыбку. Неизменные атрибуты Деда Мороза на смугловатом, кареглазом и худощавом молодом Мише смотрелись… жутко странно. Смешно странно.
– Нет, все нормально, – выдавила, стараясь не рассмеяться.
– Леся! – грозно протянул Воронов.
– Просто аутентичности не хватает, – исправилась, все-таки улыбнувшись.
– Ты о чем?
Да, рано я убрала косметику. Да и приближаться к мужчине не хотелось. Это грозит потерей душевного равновесия, а то и новыми провокациями с его стороны. Но… Мы все же одна команда. А за дверью нас ждут дети, для которых мы обязаны устроить настоящий праздник. Поэтому личные чувства в этом случае лучше оставить за бортом.
– Я о гриме. У меня есть белая пудра и румяна. Будешь у нас Мороз Красный Нос.
Воронов прищурился, пристально глядя мне в лицо.
– У меня такое чувство, будто под дых дали. Умные люди называет его плохим предчувствием, а еще более умные – засадой.
– Придется мне довериться, – развела я руками. Встала, подхватив косметичку.
– Тебе я давно доверился, – ответил он со значением.
Пропустив эти словами мимо ушей (сейчас главное – сохранить спокойствие, иначе точно сценарий забуду, если позволю ему вывести меня из себя), я приблизилась к мужчине. Миша остался сидеть, поднял вверх лицо, окруженное белыми искусственными локонами, внимательно посмотрел в мои глаза:
– А где сакраментальная фраза, что больно будет только морально?
– Не ерничай, – извлеченной из косметички кисточкой, я слегка стукнула его по кончику носа. – И не болтай, болтун.
Воронов усмехнулся. И послушался.
Кто бы знал, что процесс наложения грима может подразумевать интимность такого накала! Или это заслуга исключительно моих чувств и обстоятельств?
Я мягко касалась кистью такого родного лица, каждую черточку которого давно изучила ласками, поцелуями, проводила пуховкой по носу с горбинкой, некогда ставшей предметом моих поддразниваний, невольно вдыхала легкий запах парфюма мужчины. Не глядела в глубины темных глаз, в которых тлели искорки смеха и нежности, хотя так хотелось…
Близко… Очень близко… Смесь боли, сожалений, притяжения, усиленных чередой картинок-воспоминаний, заставляла колотиться сердце, резала душу на куски. На место все поставил страх, что Воронов догадается (если уже не догадался) о моих чувствах… Уверена, что они написаны на моем лице, в глазах, за выражением которых Миша неотрывно наблюдает…
– Все, – хрипло проговорила, закончив. Подрагивающими пальцами я поправила его парик, натянула шапку винно-красного цвета, дожидавшуюся своего часа на столике рядом.
– Спасибо, – прошептал он и дернулся вперед, вероятно, пытаясь схватить, но я ловко увернулась, отошла к своему столику и вновь села спиной к напарнику.
– И кстати, ты очень красивая.
Я нервно стиснула пальцы, зажмурила защипавшие слезами глаза, чувствуя, как выворачивает изнутри от горечи, тоски и раздражения.
– До начала семь минут, – напомнила невозмутимо через мгновение.
– О да! – Воронов поднялся с места и пошел к стоящим у дверей валенкам. – А я уже сейчас чувствую, как подступается тепловой удар. И это без идиотской имитации шубы, подушки под ней и прочего.
Поправив заплетенные в косу волосы, я с иронией ответила:
– Терпи, Миша. Страдания облагораживают, – и предложила, покосившись на печатные листы передо мной, испещренные множеством пометок и комментариев, сделанных ручкой:
– Может, еще раз по сценарию пробежимся?
***
– Маленькой елочке холодно зимой. Из лесу елочку взяли мы домой, – затянула вразнобой ребятня, шагая кривым и косым хороводом вокруг невысокой новогодней красавицы. Зеленые ветви едва проглядывали сквозь обильно развешанный дождик. Зажженные парой минут ранее фонарики (спасибо волшбе Деда Мороза) чуть смягчали впечатление от такой странной елки, скрытой за синтетической блестящей занавесью, точно мусульманская царевна за паранджой, и обвешанной сверху донизу игрушками.
Вообще Новый год – праздник исключительно для детей. Взрослых заставляет ждать его и радоваться только чувство ностальгии. А эти маленькие создания, нестройно тянущие сейчас новогоднюю песенку, одетые в костюмчики зайчиков, ежиков, мишек, снежинок и принцесс, не печалятся по поводу еще одной череды быстро промелькнувших месяцев, не замечают таких вот атомных взрывов, приключившихся с умеренностью и благоразумием людей, украшавших этот зал и елку, не считают потраченных денег и ждут не премий, выходных и кулинарного изобилия, а волшебства и чуда. Всем сердцем они верят, что добрый дух принесет им подарки, похвалит за прочитанный стих, половина строчек которого от волнения забылась, и поиграет в веселые игры.
Дети – удивительные существа. А детство – пора безвременья, вакуум, рай, в котором земные законы и логика не действует. Там время то замедляет, то ускоряет свой бег, там нет смерти и границ, там много света и наивной мудрости.
И Воронов, кажется, сегодня это неожиданно для себя постиг. И, судя по выражению его лица, поведению, проникся уважением.
– Шишки повесили, встали в хоровод, – уже громче и стройнее пели малыши. Им помогали мы, а также вставшие в хоровод родители. – Весело, весело встретим Новый год.
После этой песни нам с Дедом Морозом можно было покидать праздник. К моему облегчению и жалости. Облегчению – потому что чувствовала себя измотанной и физически, и морально. Все-таки быть в центре внимания, организовывать толпу детей, то и дело рассыпающуюся, отвлекающуюся, гомонящую – совсем не для меня. А жалости – потому, что осознала: есть что-то невероятное в том, чтобы творить сказку для готовых верить в нее безоговорочно малышей, чтобы видеть блеск в их глазах.
Едва мы шагнули за порог нашей «гримерки», как Воронов тут же содрал с себя шапку, парик, разулся.
– Фух! Это было… странно, – резюмировал он, расстегивая шубу Деда Мороза.
– Но интересно, – устало добавила я, сняв шапочку, оглядев взмокшего мужчину, сейчас стоявшего ко мне спиной. Обнажившегося до пояса.
Красивый рельеф крепких мышц, чуть влажный от пота атлас кожи, четкая и жесткая горизонталь плеч, бескомпромиссная и литая вертикаль позвоночника, узкие бедра, ягодицы… Телосложением Миша чем-то напоминал стальной клинок, изящный, мастерски сработанный, утверждающийся не за счет громоздкости, а за счет легкости, быстроты, ловкости.
Я любила прижиматься к этой спине, целовать особенно чувствительные места у основания шеи, тереться носом о жесткие волосы на затылке, водить пальцами вниз-вверх по позвоночнику, закидывать ногу на его бедро. Обычно после таких моих фокусов и начиналось все самое интересное…
Усилием воли задавив всполох острого желания, я заставила себя оторвать от Воронова взгляд, прислушаться к тому, что он говорил, снимая бороду:
– … и еще пять минут фотографирования и уговоров ревущих отпрысков не бояться доброго Деда Мороза и сесть к нему на колени, и я бы взвыл. Очень громко и нецензурно! Заявляю прямо: эта роль должна войти в список разрешенных пыток.
– Удивительно вот еще что. – Я неторопливо разулась, с удовольствием пошевелила пальцами, отекшими в узкой обуви, оставила сапожки у двери и прошла вглубь игровой, очень надеясь, что Воронов моих горящих щек и участившегося дыхания не заметит. – Дед Мороз и Снегурочка – центральные персонажи всей этой феерии. Но подаются как второстепенные. Ненадолго пришли, послужили неким фоном и ушли. Причем на целый год.
– Ха! Статус вип-персон. Соль именно в этом, Лесь. Это как президент и премьер-министр. Провели смотр, порадовали личиками и удалились в закат. Так что можем гордиться и даже зазнаться.
– Угу.
Я скрылась за дверью примыкающего к игровой служебного помещения, где собиралась переодеться в офисную одежду. Судя по хранившимся здесь разнообразным вещам (от мячей, мягких игрушек, сортеров до посуды, моющих средств, швабр и пылесоса), этому закутку была отведена роль кладовой.
Сняв «шубку», под которой было лишь нижнее белье – так я позаботилась о том, чтобы не истекать потом, – повесила ее на плечики, зацепленные за верх дверцы шкафа, в котором, как отметила утром, когда переодевалась к утреннику, хранились сухарики, сушки, печенья и прочие припасы. Вынула из сумки ароматные влажные салфетки, обтерлась ими, хотя бы таким образом снимая накопившие усталость и напряжение, и насладилась прокатившейся по коже прохладой.
Когда я потянулась к сложенным на завязанном тканевом мешке блузке и юбке, мое внимание неожиданно привлек шорох, раздавшийся со стороны стола, который заставили пластиковыми коробочками с карточками, банками с камушками, ракушками, бусинами, пуговицами и прочим. Насторожившись, я застыла, чутко прислушиваясь. А в следующую секунду, из-под него прямо навстречу мне выскочила темно-серая мышь.
Нервы не выдержали. Коротко взвизгнув, я помертвела от отвращения и страха.
– Леся! Что… – Ко мне в каморку тут же ворвался взбудораженный Воронов. Замер, увидев полуголую и перепуганную меня. – Случилось…
О черт! Из-за отвлекшего меня мужчины, я пропустила, куда прошмыгнул грызун. Стало еще страшнее – вдруг мышь сейчас как раз карабкается по той стороне мешка, которой мне не видно, стремясь скрыться в моей одежде… И когда я возьму ее…
Наплевав на свой внешний вид, забыв обо всем, я судорожно вздохнула, развернулась к Мише, успевшему смыть грим и накинуть на плечи сорочку, и, вцепившись в ее ткань, глядя в карие обеспокоенные глаза, едва слышно произнесла:
– Тут мышь. – Голос дрожал от переполнявшего меня ужаса.
Он тут же расслабился, морщинка между бровей разгладилась. Протяжно выдохнув, невесомо кончиками пальцев обхватил мои локти, спокойным тоном заговорил:
– Уверен, она перепугалась не меньше твоего и уже умчалась к мышиным специалистам лечить психологическую травму, – мягко улыбнулся.
– Ты не понимаешь, – я сглотнула, крепче стискивая похолодевшими пальцами полы его распахнутой сорочки (несомненно, помну ее, странно, что такой педант и аккуратист, как Воронов, еще не оторвал меня от себя), прижалась к мужчине, едва осознавая это. Казалось, что от страха мое сердце сейчас вырвется из груди. – Я ела печенье из шкафа. Нашла на полочке. Мое любимое. Взяла одно.
– И? – Миша смотрел на меня с недоумением, приподняв бровь.
– Тут мыши. А они переносят опасную лихорадку. От нее даже умереть можно, – прошептала, задрожав от ужаса.
Воронов беззвучно усмехнулся. Поняла по тому, как колыхнулась его грудь, прижатая к моей.
– Ты находишь это смешным? – вспыхнула я, осаживая его злым взглядом.
– Тсс, – мужчина одной ладонью обхватил мой затылок, прижав голову к своей груди, другой крепко обнял за талию. – Не волнуйся. Ты не можешь так жестоко поплатиться за любовь к шоколадному печенью. Да и к заразе зараза не пристает.
– Что?
На сей раз Воронов и не думал скрывать смех.
– Миша, твою разэтак! – Я запыхтела, пытаясь высвободиться из его хватки. И оказалась буквально впечатанной в эту монолитную грудь.
– Ну прости, – покаялся Воронов, посерьезнев. – Зато ты перестала трястись. Зная твою привычку делать из мухи слона, я, можно сказать, предотвратил замаячивший на горизонте обморок или истерику.
Я невольно расслабилась. Силы все равно иссякли. А еще не теряла надежды вновь услышать проклятого грызуна, чтобы определить, куда он скрылся.
– Все будет хорошо. Леська… – Уткнувшись в мою макушку, он перемежал короткими поцелуями горячие выдохи, тревожа кожу, обостряя чувствительность.
Тепло. Спокойно. Надежно. Мои руки самовольно обвились вокруг торса мужчины, нырнув под сорочку. Пальцы ощущали литые мышцы спины, на которую несколько минут назад смотрела с вожделением, под щекой гулко билось его сердце, а легкие заполнил родной запах, присущий только Мише.
Как же сильно я по нему соскучилась…
Мне вдруг непреодолимо захотелось обнять его еще крепче, врасти в него, чтобы никогда не смог оторвать, избавиться, перестать признавать. Захотелось продлить эти мгновения на вечность, впиться в эти губы жадным, сметающим все барьеры разума поцелуем, вновь стать целиком его, а его сделать целиком своим. Все эти чувства, прикосновения, намеки и слова, звучавшие, состоявшиеся между нами в последние дни, словно бы набрали грандиозную силу, превратившись в девятый вал, готовый погрести меня с головой.
Больше нет сил противостоять…
Я задержала дыхание, борясь с собой и проигрывая…
– Ты так упоительно пахнешь… – Миша пошевелился, его выдох прокатился по моей шее, обжигая и вызывая дрожь возбуждения. Губы провокационно обхватили кончик уха, обласкали ямочку за ним, разливая по клеточкам жар, оседающий внизу живота. Руки, неторопливо, ласково скользнув по телу, легли на ягодицы, прикрытые тонким кружевом, прижали мои бедра к его паху, осторожно поглаживая.
Сильно возбужден. Как и я.
Я запрокинула голову, всматриваясь в почерневшие поглощавшие меня глаза. Теперь мы оба замерли, часто дыша, слушая бешеный стук сердец друг друга.
В тот момент, когда он потянулся ко мне с явным намерением поцеловать, под шкафом послышался шорох.
Мышь! Нашлась!
Я мгновенно пришла в себя, отскочила от Воронова, предупреждающе выставила вперед руку:
– Не… – Договорить не смогла, горло сжал спазм.
– Что не? – Лицо мужчины окаменело от сдерживаемых эмоций, голос стал жестким. Горящий взгляд путешествовал от моей прижатой к груди ладони до стоп, обтянутых белыми чулками, возвращался к лицу. Охватывал и ласкал всю, ломая решимость держать дистанцию, заставляя пылать от желания. – Не смей? Не в этот раз? Не для тебя больше?
– Просто не надо, – закончила хрипло и выскочила в игровую.
Это полное фиаско! Настоящая катастрофа, зашвырнувшая меня в эпицентр прошлого.
В комнате было чуть прохладнее, чем в кладовой. Разница температур, а также яркий дневной свет, зарезавший глаза после искусственного и желтоватого, быстро привели в чувство. Я вдруг осознала, что стою здесь практически голая, одежда осталась там, куда не зайду даже под страхом смерти, а еще за дверью остался мужчина, с которым у меня все кончено, но при этом не кончено.
«Абсурдная ситуация», – констатировала я, обхватив себя руками.
Дверь кладовой открылась, и навстречу мне шагнул Миша. Протянул одежду.
– Одевайся тут.
Иронично приподнял бровь, когда я, впавшая в непонятное оцепенение, просто глядела на него, не в состоянии пошевелиться.
– Нууу… Я и не скрывал, как ты мне нравишься вот такая, – Воронов вновь жадно оглядел меня, словно обласкал, опалил. – Поэтому, если хочешь…
Не дала ему договорить, выхватила из рук юбку и, нырнув в нее, застегнув молнию, потянулась за блузкой. Мгновенно набросила ее на плечи и, чуть сбавив темп, принялась застегивать пуговицы.
Миша наблюдал за мной неотрывно, погруженный в какие-то мысли, может, видения, воспоминания. Сейчас меня не то чтобы мучила неловкость (в конце концов, этот мужчина столько раз видел меня и вовсе без одежды, так что можно сказать, на этот раз я еще прилично выглядела), стрессом, подавленностью свое состояние тоже не назвала бы…
Нет, это, скорее, было четкое ощущение, что я уже по шею увязла в этих зыбких топях сотрудничества-флирта-ненависти-злости-любви со своим бывшим, нынешним… Черт знает, по каким правилам играет он. Я и на свои-то наплевала, видимо, уже давно.
