Текст книги "Двое: я и моя тень (СИ)"

Автор книги: AttaTroll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Бетти.

Джокер попробовал имя на вкус, позволил ему осесть на языке. «Бетти, Бетти».

А вот на фотографии сына ничего не написано.

– И как же зовут этого чудесного наследника состояния Чарльза Дента?

Чарльз сверлил Джокера оценивающим взглядом, сцепив руки в замок и положив их на колени. Дент покачивал ногой, и Джокер улыбнулся уголком губ. Какой же дешёвый трюк. На лице стальная маска, глаза что двери в закрытый внутренний мир, подёрнутый пеленой суровости, а вот подбородок то и дело дрожал от злости. И нога… О эта подрагивающая нога, кричащая о волнении и страхе громче всех сирен Готэма.

Джокер склонил голову набок и оскалился.

– Если ты мне не расскажешь, я спрошу об этом у Бетти, но не обещаю, что ей понравится наша встреча. Так что подумай ещё раз, Чарли. Будь умницей.

Дент перестал покачивать ногой и надул ноздри. Вот она! Чистая ярость, ничем не прикрытая. Маски долой!* Чарльз зажмурился и сжал подлокотник кресла, да так, что, казалось, тот вот-вот затрещит.

– Бетти, Бетти, надеюсь, ты дома. Сто шестнадцатая улица… – Джокер опустил взгляд и громко прочитал адрес.

– Хватит! – Чарльз ударил кулаком по подлокотнику. – Я отвечу. Харви. Моего сына зовут Харви. И если ты хоть что-нибудь с ним…

– Ты мне угрожаешь? – весело спросил Джокер и хохотнул.

– Нет, – голос Чарльза дрожал от злости, – я тебя предупреждаю.

Джокер откинулся на спинку дивана и прикоснулся к своим алым губам. Улыбка сползла с его лица.

– Ты кое-чего не учёл, и в этом твоя главная ошибка. До меня дошли слухи, что Ча-арли Де-ент, помощник окружного прокурора, возглавил так называемый крестовый поход против Джокера. То есть против меня. Я нашёл тебя, главную ниточку. Но не ты сегодня гвоздь программы, Чарли Дент. Иди сюда, – Джокер похлопал по дивану рядом с собой, – не стесняйся, чувствуй себя как дома. Сегодня лучшие места за мой счёт! Такого тебе не покажут ни в одном кинотеатре города!

Один из помощников Джокера подхватил Чарльза под локоть и толкнул его к Джокеру. Дент вырвал руку, сердито глянул на преступника и поправил галстук, выплёскивая на него злобу. Бежать некуда: с каждой стороны по несколько вооружённых человек в масках, у закрытого окна ещё двое. И когда Чарльз сел рядом с Джокером, недовольно сопя, один из помощников отдёрнул шторы. Дент нахмурился.

– Скоро начнётся. Наслаждайся, – похлопал его по плечу Джокер и закурил.

Дент облокотился о колени, не желая больше изображать безучастность. А Джокер вытянул руку на спинке дивана и закинул ногу на ногу.

Огромное панорамное окно выходило на взлётно-посадочную полосу, и Джокер знал, что Дент догадался сразу, где они: частный аэропорт «АэроХаус Готэм-Сити». Все важные шишки летали в основном отсюда и сюда же возвращались из головокружительных полётов.

Последние солнечные лучи касались города, трогали его крыши, будто проверяли, переживут ли те ещё одну ночь. Горизонт зловеще алел, будто кто-то неловкий разлил гранатовый сок.

Ярко-синий самолёт с белой молнией на боку вырулил на взлётную полосу, тяжело развернулся и ненадолго приостановился. Синий красавец снова двинулся вперёд, набирая скорость. Быстрее. Быстрее. Сердце замерло от предвкушения чуда, сотворённого руками человека. Даже Дент замер, перестав сопеть от злости. Он заворожённо наблюдал за тем, как самолёт оторвался от земли и плавно потянулся вверх, туда, куда открыта дорога только птицам.

– Говард Браун, – голос Джокера пугающе холоден. – Его жена Лилиен Браун, по совместительству правая рука. Она ведь тоже в деле, да, Чарли? Жалко оставлять малышей Тори и Абру сиротками, но…

Джокер цокнул языком и стряхнул пепел под ноги.

Чарльз вздрогнул и обернулся. Он долго смотрел на Джокера, не понимая, к чему этот спектакль.

Бабах! И вдруг комнату будто озарили десятки тысяч рождественских огней. Праздник безумия ворвался в комнату и закружил голову. Свет был настолько яркий, что ослеплял, и Дент закрылся от него рукой, зажмурился, будто мог спрятаться за дрожащей ладонью. Джокер захохотал, и его дьявольский смех смешался с оглушающим взрывом. Стёкла задрожали, звеня и жалуясь на невыносимый ужас происходящего. Ваза на столе тихонько звякнула и завалилась на бок. Джокер наблюдал, как она покатилась к краю и упала на пол, разлетаясь на осколки. Бах! Маленький комнатный взрыв, утонувший во всепоглощающем апокалипсисе за окном. Джокер запрокинул голову и расхохотался снова, ещё громче, и стукнул кулаком по подлокотнику.

На лице Дента замер немой ужас. Неподкупный, без масок, настоящий, и Джокеру нравился этот обнажённый трепет, рождающийся в душе Чарльза. Бабах! Ещё один взрыв оглушил аэропорт, и стёкла зазвенели пуще прежнего, но выдержали новую ударную волну, опять не дав ей ворваться в комнату и разметать людишек по углам.

Сквозь оседающий на аэропорт гул от взрыва уже слышался вой сирен. Их хор оглушал, отпевая души погибших и оплакивая синего красавца, которого не было видно из-за валившего чёрного дыма.

– Ну так что, Чарли, мы можем договориться? Как думаешь? Ты же не хочешь оставить Харви сиротой. О, я упомянул только его? Ну не могу же разлучить вас с Бетти, я не настолько жесток.

***

Лизи провалилась в тягучий сон, не заметив, как тот лёг на уставшие глаза. Стало так легко, и даже не хотелось вспоминать, отчего же было так тошно. Она всё глубже и глубже проваливалась в сон.

Чёрт, она забыла ключи от машины в комнате. Блин. Лизи остановилась и от досады стукнула по высоким перилам. Гадство. Пришлось возвращаться в комнату, преодолевая лестничный пролёт. По пути она ещё раз перерыла сумочку, пытаясь нащупать пальцами заветный холод связки. Под руку попадали помада, её крышка слетела и болталась теперь где-то на дне. Блокнот. Ручка. Пальцы утопали в скомканных чеках из разных магазинов, и Лизи в очередной раз ругала себя, что никак не могла выбросить их.

Ключ утонул в дверном замке, и Лизи протянула руку, ища выключатель на стене. Она никак не могла привыкнуть к новой квартире и всё время забывала, что выключатель с другой стороны. Не с этой. Гадство, гадство, гадство. Она опаздывала на встречу, к тому же остро хотелось курить, а это ещё потерянная минута.

Лизи вздрогнула, когда её руки коснулись чьи-то пальцы. Может, она ошиблась квартирой? Какие глупости!

Сильная рука обняла за талию. Жадные губы коснулись шеи, оставляя на коже влажный поцелуй. Нет, нет, нет. Не может быть. Он нашёл её. Лизи испуганно схватила мужскую руку и попыталась отнять от себя, вырваться, но он лишь теснее прижал к себе. Она хотела закричать, но он поймал крик, накрыл его поцелуем.

– Непослушная… – прорычал он. – Папочка должен проучить тебя. Хотела сбежать от меня?

Свет в комнате вспыхнул и ослепил Лизи. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, её испуганный взгляд встретился с лукавым взглядом Джокера. Он толкнул её к кровати и закрыл дверь на цепочку. Лизи ахнула, обнаружив себя одетой в белый махровый халат. Чертовщина. Она же хотела сбежать, но не в халате ведь!

Джокер стянул с себя кроваво-красный пиджак и бросил его на стул. Расстегнул верхнюю пуговицу изумрудной рубашки и шагнул к Лизи. Она отпрянула. Попятилась от него. А он растягивал губы в оскале и надвигался на неё. Наткнувшись на кровать, Лизи не устояла и села на неё, отползла.

– Папочка тебя спас. Ты ведь помнишь? Да? Теперь ты моя должница, радость.

Он забрался на кровать и, когда Лизи начала брыкаться и отбиваться от него, схватил за руки и опрокинул её. Навалился сверху, раздвигая коленом её ноги.

– Ненавижу тебя… Ненавижу тебя… – шептала Лизи, пока он целовал её шею и помогал себе рукой раздвинуть её ноги, развязывал халат на ней, задирая его.

– Ты передо мной в долгу, – хохотнул он и расстегнул ширинку.

– Ненавижу тебя… Ненави… Ах!

Она впилась в его плечи пальцами и выгнулась. В ней бушевала ненависть, обжигающая, как адский огонь, и об неё разбивались волны желания. Ярость и страсть бились между собой, уничтожая друг друга волна за волной. И новые океаны ненависти и желания поднимались из глубин души.

Лизи вскочила и, не понимая, где она, упала с кровати. Рана в боку не заставила себя ждать и отозвалась острой болью. Дрожащая рука нашарила одеяло и подтянула его. Лизи всё ещё задыхалась: то ли от страха, то ли он ненависти. А может, от жажды, от нехватки грубых, жадных поцелуев. Лизи осторожно приподнялась и проверила кровать. Она была одна. Артур уже ушёл, оставив её в комнате мамы. Лизи села на кровать, включила ночник и взяла с тумбочки сигареты.

_______________________________

*Отсылка к «Сиянию» С.Кинга.

========== Или сейчас, или никогда ==========

Комментарий к Или сейчас, или никогда

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)

Музыкальные темы главы:

1. Лизи: Pink Floyd “Time” https://www.youtube.com/watch?v=-EzURpTF5c8

Смятение, страх Лизи: Ivar Bjørnson & Einar Selvik “WulthuR” https://www.youtube.com/watch?v=2nOMLj7nXlY

2. Артур/Джокер: David Bowie “Space Oddity” https://www.youtube.com/watch?v=iYYRH4apXDo

Арты к главе:

Артур/Джокер https://sun9-25.userapi.com/c856020/v856020520/18cc95/XRMCG_qreXA.jpg

Артур https://sun9-55.userapi.com/c856020/v856020520/18cc9e/qmVL—j1Oz4.jpg

Дневной Готэм:https://sun9-23.userapi.com/c856020/v856020520/18ccc3/SECwE-J33Lo.jpg

Ночной Готэм: https://sun9-26.userapi.com/c856020/v856020520/18cccd/C2FBSz7vp-o.jpg

Понравилась ли вам эта глава?

Кейси постоянно теребил салфетку. Шуршание тонуло в звоне бутылок, в гомоне грубых голосов и похотливом смехе местных давалок, пришедших за твёрдым успокоением в чьих-нибудь штанах. Не бесплатно, разумеется. Звуки перемешались, теперь бар больше напоминал место сборища футбольных болельщиков перед очередным горячим сезоном. От красноватого света ламп мутило, и лучи, кажется, такие же похотливые, как и голоса, облизывали каждого посетителя. Лезли за шиворот, щекотали горькие от пива губы, оседали в стаканах и развратно обнимали за плечи. Бармен без устали разливал пиво и дымил, как инквизиторский костёр. Двери то и дело звенели подвешенным колокольчиком, но бармен не глядел на вход, он безразлично стряхивал пепел себе под ноги и мастерски отвинчивал крышки. Белая пена поднималась к горлышку, и пиво захлёбывалось само в себе.

По какой-то причине говнюк, хозяин бара, решил, что очень умно устраивать по пятницам красные вечера.

Колокольчик снова звякнул, и в бар вошла небольшая компания. Мужчины огляделись, пожёвывая в зубах сигареты, и один из пришельцев хлопнул ладонью по столу, а когда отнял её, оставил на стойке мятую двадцатку. Бармен без слов сгрёб её и поставил перед посетителями четыре пива и бутылку недешёвого виски. Четыре рюмки встали в ряд, как ночные бабочки для смотра. Один из парней как бы невзначай потянулся за пазуху, и между пальцев блеснул пистолет. Бармен бросил быстрый взгляд на оружие и ушёл к следующему посетителю.

Кейси небрежно поставил пустую бутылку на пол, и она со звоном опрокинулась, покатилась между стульями. Кто-то пнул её. Стекло жалобно треснуло. Кейси подставил крышку к краю стойки и стукнул ладонью по крышке, – бац! – жестяной помятый кружок упал под стул, и гомон голосов украл его тихий звон.

– Ну и где она? – Кейси отхлебнул и громко рыгнул. – Эта сука мне должна.

– Тебе должна? На рожу мою посмотри. Видишь эту, мать её, царапину? Из-за сучки меня та курва раскрасила. Врезала, блядь, по лицу. Ничего… Придурок скоро её привезёт. Видел бы ты этих двоих. Придурок и его сучка.

– Нахер он нам тут нужен, Боб? – вспылил Кейси.

– А, брось, – отмахнулся Боб. – Загасим дистрофика. Я всё улажу.

Он бросил на стойку смятые купюры и свистнул бармену. Тот достал из-под стойки ещё бутылку пива и поставил перед Бобом.

Кто-то прошёл мимо и толкнул его, пиво горькой волной выплеснулось на стол и попало на рубашку. По серой ткани поползло тёмное пятно, угрожая оставить пахнущий солодом след, липкий и мерзкий на ощупь. Боб схватил салфетку, промокнул пятно и выругался. Бумажная салфетка полетела под стул.

– Высматривай девку, не проморгай, а я пойду отолью.

Тусклый свет в туалете не лез похотливой девкой, не забирался за шиворот и не целовал в губы. Он скорее напоминал вышибалу в забегаловке или пьяного дебошира.

До раковин стены были выложены чёрной плиткой, покрытой слоем грязи и мочи, а выше зеркала – зелёной, за годы существования бара шпана исписала её всякой похабщиной. Как на заказ взгляд выхватил надпись, выведённую чёрной помадой: «Пососу». И номер телефона. Боб зашёл в кабинку и поморщился: воняло как в утробе сифилисной потаскухи.

Он стряхнул капли с члена и, брезгливо разглядывая обоссанный пол вокруг толчка, спрятал его в брюках. Бумаги, чтобы вытереть руки, не было, и Боб подошёл к раковине. Сначала долго рассматривал своё лицо в замызганном зеркале, ковырялся в зубах и наконец включил воду. Сплюнул в раковину и, не смывая пивной харчок, растёкшийся кляксой, ополоснул лицо.

Дверь в туалет тихо скрипнула. Боб усмехнулся, увидев около крана те же надпись и телефон. «Пососу». Он похлопал себя по карманам и выругался, вспомнив, что сегодня не его смена, а значит, и блокнот с ручкой он не взял. А в гражданской одежде он не таскал с собой ни одной сраной бумажки. Боб поправил галстук-бабочку и снова сплюнул. Ладно, сучка ему сегодня пососёт, она ему должна за расквашенный нос, так что пусть отрабатывает, а потом, так и быть, он ей присунет в задницу.

Боб глянул на часы: четыре двенадцать. Гадёныш опаздывал на четверть часа.

***

Джокер улыбнулся, и нарисованные уголки его улыбки потянулись вверх, застыв в оскале. Холодный безжалостный свет коснулся его красного пиджака и осел на нём, впитался, будто поприветствовал и поблагодарил. Ощущался сквозняк, и лёгкий ветерок преданно потёрся о соскучившиеся по крови пальцы. Джокер удобнее перехватил лом и шагнул к раковине. Грязную комнату опалила внутренняя мелодия, полившаяся из самой души. Джокер глубоко вздохнул и подхватил её, растягивая слова:

– O-oh my lo-ove, my darli-ing… I’ve hungered for your touch…*

Боб закрутил кран и отряхнул воду с пальцев.

– Какого хрена, чувак? Ты ссать пришёл или петь?..

Он обернулся, и злобное выражение застыло на его лице, впечатавшись в сальные поры, в рану, закрытую мерзкой тёмной-бурой коркой. В единственном глазу Боба блеснул было страх, но тут же сменился яростью. Он оскалился и наклонил голову вбок, облизнул губы.

Джокер улыбнулся в ответ, пожал плечами и рассмеялся.

– Привет, Боб! Пришло время сдо-охну-уть!

Он качнул головой, и зелёные волосы рассыпались по плечам, блеснув в тусклом свете хищных ламп. Джокер раскинул руки в стороны и повёл плечами. Поступь лёгкая, напряжение нарастало, и шаги всё больше походили на ломаный, но при этом связный, стройный танец, наполненный чувством сладкой мести, замысловатым ритмом и тайным смыслом. Боб на секунду замер, завороженный танцем Джокера, сжимавшим в руке лом: словно продолжение руки, он тоже звенел и искрился от переполняющей его музыки, которую источал Джокер.

Шаг. Другой.

Губы Джокера расплылись в улыбке и подхватили стройные слова, звучащие угрозой, несмотря на романтику, наложенную на них временем и создателями:

– …God speed your love to me…*

– Блядь! – опомнился Боб, но успел лишь закрыться ладонью.

Джокер взмахнул рукой, чувствуя себя дирижёром невидимого оркестра, и со всей дури бахнул Боба по руке. Хруст вплёлся в мелодию, Джокер улыбнулся, снова занося руку над головой. Очень плавно, будто послушный смычок.

– Су-у-ука-а! – взвыл Боб, и слёзы прыснули из его глаза.

Ладонь повисла, пальцы неестественно скрючились, и Боб завыл громче, ошарашено глядя на руку. В глазах ужас, естественный, опьяняющий, как глоток виски на голодный желудок. Боб потянулся здоровой рукой к карманам брюк, исступлённо шаря по ним в поисках пистолета и не осознавая, что он не в форме. Хорошая шутка! Ты ищешь пистолет, а он ждёт тебя дома, заряженный, ему так и хочется кончить пулей кому-нибудь в сладкий рот, утонуть в языке, пробить его насквозь и выйти через затылок.

Бац! Раздвоенный железный конец лома, напоминающий язык змеи, поцеловал Боба в щёку и утонул в ней, разрывая кожу и выпуская на свободу солёную красную боль. Хрясь! Джокер рванул лом на себя, и он выскользнул из кожи, слишком легко, но оставил зияющую пустоту, исторгающую из себя кровь. Боб схватился за щёку и едва удержался на ногах, навалился на раковину сверху, и его вырвало. Он завыл, пытаясь закрыть рану ладонью, но кровь просачивалась сквозь пальцы и пачкала раковину и серую рубашку. Заляпала голубые ботинки. Боб прикрыл голову изуродованной рукой, но лом прошёл снизу и впился в подбородок, дробя кость.

Тук-тук-тук, застучали зубы по раковине и покатились по полу.

Боб захрипел, а когда Джокер с хрустом выдернул лом, завопил и тяжело осел на пол, скользя руками в луже крови и собственной мочи.

Джокер запрокинул голову, сощурился, растянул губы в улыбке и засмеялся. Его переполняла радость, он упивался криками и местью, покрывавшей его лицо россыпью красных алмазов, растекавшихся по белой краске.

Боб хотел что-то сказать, но вместо слов выплёвывал кровь и зубы, зачем-то собирал их и сжимал в ладони. Рыдал, скулил, хватался за край раковины, но влажная красная ладонь постоянно соскальзывала.

– О, бедный Бобби! – ощерился Джокер и размахнулся.

Боб захрипел, захлёбываясь кровавой пеной, и заскрёб пальцами по полу, пытаясь отползти, а безвольная искалеченная рука скользила по луже.

– Ты кое-что потерял, дружище!

Джокер закинул лом на плечо и снова засмеялся, разглядывая вывалившийся из глазницы глаз. Всё лицо в крови, а он повис посреди месива белым уродливым пятном. Боб завывал, как старый пёс, которого выпнули подыхать на морозе, и он весь дрожал, плечи его тряслись, и коп незряче шарил вокруг себя. Дотронулся до раздробленного виска. Пальцы скользнули по кровавой каше к глазнице.

– Ты был плохим мальчиком, Боб, – прошипел Джокер, замахнулся и – бах! хрясь! – пробил череп.

Боб запрокинул голову и часто задышал, выплёвывая кровь и сотрясаясь от спазмов. Хрипы разбивались о пол и плитку, тонули в грязных лужах, застывали в них, и Боб снова всхрапывал. Он медленно заваливался набок. Серая футболка превратилась в грязно-красную тряпку, облепившую крепкий торс. Грудь всё ещё вздымалась, но дыхание и хрипы постепенно угасали. Джокер подопнул копа, и Боб уронил голову на пол. Глаз повис над грязно-жёлтой лужей, едва не касаясь её.

– Пока, Боб, – уголки губ Джокера поползли вниз, изображая грусть, когда коп перестал дышать.

Он оглянулся, когда дверь скрипнула, впуская внутрь вместе с человеком вульгарный свет из бара. Мужчина огляделся, кого-то выискивая.

– Эй, Боб! Где твои придурок с девкой? Этот гандон надул тебя.

Когда его взгляд остановился на Бобе, лежавшем на полу, он отшатнулся. Прищурился. Схватился за горло, явно подавляя рвотный позыв, и посмотрел на Джокера. Его губы скривились и задрожали.

– Ты… Ублюдок… – зашипел мужчина.

Джокер закинул окровавленный лом на плечо. Шагнул к вошедшему, и снова в походке лёгкость, ему хотелось парить, танцевать, крушить, превращать всё вокруг в кровавое месиво, рушить стены. Музыка вырывалась из его груди, оглушала, он светился ею, и она звала его, шептала. Джокер не сопротивлялся ей, он подпевал, раскрывал руки и пританцовывал. Губы шептали:

– O-oh my lo-ove, my darli-ing…

Мужчина бросился было к двери, схватился за ручку, чтобы дёрнуть на себя и спастись от кровавого возмездия, но Джокер хохотнул, замахнулся и швырнул в него лом. Пособник Боба не успел рвануть дверь на себя, он оступился и ударился об неё, впечатался носом и сполз на пол, оставляя на зелёной двери красную полосу.

– Так-так, а ты кто такой?

Джокер подошёл к нему и похлопал по карманам. В одном из них он нашёл документы:

– Кейси Беер. Добро пожаловать на вечеринку. Сейчас ты сдохнешь, Кейси.

Джокер подхватил с пола лом и закинул его на плечо. Кейси со стоном обернулся, попытался встать, опираясь рукой о дверь и стирая пальцами кровавый след.

– Сука, – выругался он, вытирая нос.

Он замахнулся, сжав пальцы в кулак, но Джокер легко, почти танцуя, отпрянул, снял лом с плеча и замахнулся. И снова засмеялся, выпуская на волю радостный смех, наполняя им стены, позволяя тусклому свету оседать на мелодию, идущую из самого сердца. Кейси поскользнулся, когда язык лома впился ему в шею, ударился о косяк и завалился. Схватился за горло, удивлённо глядя на пол, быстро окрашивающийся в красный, и тяжело дышал, хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Джокер зачесал волосы назад, утопив пятерню в изумрудной шевелюре, и тряхнул головой. Кейси сдохнет, Джокера это вдохновляло. Смерть. Кровь. Разве это не прекрасно? И он замахнулся опять. Кейси вскрикнул, закрылся ладонью, но лом, перепачканный кровью Боба, пробил руку. Джокер оскалился, прислушался к музыке внутри себя и занёс руку над головой.

***

Весь день Лизи не знала, куда себя деть: Артур оставил ключ под ковриком на случай, если ей станет страшно в своей квартире. И хотя он обещал, что бояться нечего, страх не отступал. Ни на шаг. Даже если нужно было всего лишь дойти из комнаты до кухни, Лизи оборачивалась, отчего-то вздрагивала, и страх обнимал за плечи, ложился серым саваном и молчал.

До обеда она пробыла у Артура: обнимаясь с подушкой, на которой он спал, и представляла, что Артур рядом. А после полудня Лизи заставила себя вылезти из кровати, заварила кофе, пощёлкала по каналам. Ничего интересного. Телевизор никогда не мог взять Лизи в заложники и сделать своей, она не поддавалась, всегда находились дела поважнее какого-нибудь вечернего шоу.

Могла, конечно, включить новости, фильм, уделить им немного времени своей жизни и так же легко выключить.

«…мы прерываемся на экстренные новости. Вчера в аэропорту «АэроХаус Готэм Сити» при взлёте взорвался самолёт. Страшная трагедия унесла жизни…» Лизи выключила телевизор и вздохнула.

Пора бы уже к себе. До вечера она прибиралась, приводила в порядок ванную комнату: закинула в стирку одежду, выбросила рваную кофту. Полицейский знатно натоптал: песок, засохшие грязные следы.

Нужно было сходить в магазин и в аптеку, и Лизи набиралась сил, чтобы выбраться из квартиры и предстать перед городом. Беззащитная, обнажённая душа. Лизи бросало в дрожь от мысли, что ей нужно выйти на улицу. Одной.

Артур обещал, что бояться нечего, но Лизи всё равно боялась. Боялась, что те твари придут к ней, ведь они теперь знали её адрес. И взгляд постоянно возвращался к двери, Лизи превратилась в слух, вздрагивала от любого шороха. Хотелось бросить всё и уйти обратно к Артуру, отсидеться у него. Сердце рвалось туда, но постоянно проскальзывала мысль: если она сдастся, то так и будет прятаться всю жизнь.

Через час Лизи всё-таки сдалась и твёрдо решила, что после аптеки и магазина уйдёт к Артуру. В конце концов, что в этом плохого? Нет, она не спрячется, она спасётся. Это разные вещи.

Когда сумерки коснулись крыш города, Лизи решилась. Она сунула в карман джинсов несколько купюр и ключи, а рюкзак и ключи от квартиры Артура положила на диван. Ничего сложного: она вернётся, разложит покупки, заберёт вещи и уйдёт к Артуру. Всё просто. Ведь так? Раз всё так легко, тогда какого чёрта озноб то и дело возвращался и прокатывался волной по телу? Не от страха ли так колотилось сердце, стоило только подумать об улице и одиночестве?

Пальцы не слушались, и Лизи кое-как закрыла дверь, а потом стояла так несколько секунд – или минут? – и не решалась. До лифта – по коридору прямо, шесть пролётов вниз, выйти из клетки, и вот она, улица, шумная, грязная, неприветливая. И переулки, один за другим, скалились, уговаривали завернуть – ненадолго, всего на чуть-чуть. Чего мяться? Лизи как во сне шагнула к лифту, не веря, что она всё-таки смогла. Кнопка вызова звякнула, возвещая о неизбежности поездки. Тяжёлый «гроб на колёсиках» гремел, спускаясь сверху и нагнетая ещё больше ужаса. Ближе. Громче. Треск и скрежет сопровождали лифт, как в фильме ужасов, вот только это не кино, а жизнь. А на улице не призраки и не голодные полуразложившиеся отупелые зомби, а самые настоящие люди.

Лизи закрыла глаза. Казалось, что её окружили тени, они танцевали, вертелись, выходили из стен и сквозняком касались её рук. Мерещилось, что все они – её собственные, что это она их отбрасывала. Голова закружилась. Лизи хотела развернуться и уйти, спрятаться в квартире Артура и ждать чего-то непонятного. Позволить панике обнять себя, убаюкать, слушать её сводящие с ума сказки, но лифт тяжело остановился, натужно скрипнув, и дверь его открылась, недружелюбно приглашая внутрь. Лизи разомкнула веки и глянула на стоящую в углу немолодую женщину, смотрящую в никуда.

Поздно отступать. Лизи шагнула в склеп и, пока ехала вниз, с замиранием сердца слушала, как тот громыхал. Прокралась пугающая и вместе с тем освобождающая от предстоящих тягот мысль: если бы лифт сорвался и упал, не пришлось бы никуда идти. Лизи сцепила пальцы и как молитву повторяла про себя: «Хоть бы упал». Закрывала глаза и представляла, как летела вниз, и новый страх накладывался на старый, они сплетались и путали мысли, кружились в снежном шторме и не давали покоя.

Лифт опустился на первый этаж и со скрипучей издёвкой открыл дверь. Дескать, идите и живите, гадкие люди, счастливо вам сдохнуть в другом месте.

Лизи постоянно оглядывалась, выбравшись из подъезда. Везде мерещились тени, они крались за ней, подстерегали за каждым углом и тянули костлявые длинные руки. Ветер завывал городской похоронный марш и играл на водосточных трубах, путался под ногами и доносил до ушей чьи-то пьяные голоса. Лизи шарахалась от каждого прохожего, и люди тоже то и дело сторонились её. Накинув на голову капюшон ветровки, она купила необходимые лекарства, а в магазине взяла немного продуктов. Похлопав себя по карманам, попросила пачку сигарет и зажигалку.

Мать его, успех.

Дорога назад была немного спокойнее, людей стало заметно больше, и пустынные переулки уже боялись так неприкрыто заманивать беззащитного прохожего, вооружённого одной лишь зажигалкой. И вдруг ответ пришёл сам собой: это не тени крались след в след, это одиночество опустилось на город, привычно выискивая Лизи, чтобы напомнить о Джокере. Она остановилась напротив своего дома, удивлённая внезапной мыслью, и прислонилась к стене. Когда Артура не было рядом, всё вокруг теряло цвет и становилось беззвучным, а с Артуром мир оживал, даже теперь, когда Лизи знала, что он работает на Джокера. Музыка не стихла, краски не поблёкли.

А без Артура тишина опять наваливалась и давила со всех сторон.

Лизи чиркнула зажигалкой, затянулась и посмотрела наверх. Её окна выходили на эту сторону. Они привычно чернели в вечерних сумерках, и Лизи перевела взгляд на другие окна, чужие, такие же мрачные. А где-то уже зажгли свет, готовили ужин, ругались, мирились, планировали странное и непонятное «завтра». Лизи снова посмотрела на своё окно. Из его прямоугольного проёма вырывался на улицу жёлтый свет лампы.

Лизи шагнула было к подъезду, но, очнувшись, вернулась к стене и прижалась к ней. Она знала, кто пришёл, кто зажёг свет, кто её ждал. Джокер. Лизи в панике пошарила по карманам, нащупала зажигалку, ключи и мелочь, звенящую между пальцами. Она же может уйти к Артуру и отсидеться!

Только не это, нет! «Дура!» – обругала себя Лизи, вспомнив, что оставила ключ от его квартиры на диване, и прошлась вдоль стены, меряя стуки сердца неспокойными шагами. Снова посмотрела наверх. Что же делать? Идти домой и надеяться на… На что? В памяти всплыл недавний сон и слова Джокера: «Ты моя должница». Он ведь в каком-то смысле и правда спас её, не дал сдохнуть от случайного передоза лекарствами, а мог бы сесть напротив и наблюдать, как она медленно умирала, тая в галлюцинациях. Мог убить её, но не убил. Не оставил.

«Откупиться», – сверкнула надеждой застенчивая мысль, но тут же потухла, как свеча, время которой кануло. Как? Чем? Вернуть ему деньги? Так ведь не возьмёт. Шутка ли! Лизи пришло уже несколько уведомлений из банка, но она, не желая знать, что внутри белоснежных конвертов, поцелованных печатями, выбрасывала каждое, предварительно разорвав. И не проверяла свой счёт, отказывалась даже думать о нём и о тех грязных деньгах, что там хранились.

В окне появилась тёмная фигура, и Лизи, вздрогнув, натянула капюшон, нырнув в него поглубже. Сначала она прижалась к стылой стене в надежде исчезнуть, слиться с безрадостными улицами. Дыхание сбивалось, зябкий страх затягивал в омут, на самое дно, и Лизи едва нашла в себе силы, чтобы шагнуть в вечерний город.

Холодный ветер будто был на стороне Джокера: бросался под ноги, хватал за руки, целовал в бледные губы, свистел в воздухе и приказывал идти домой. Шептал: «Там тепло, Джокер тебя согреет».

Лизи добралась до ближайшей кабинки и пугливо ввалилась внутрь. Руки дрожали не то от страха, не от холода. Непослушные пальцы не попадали по кнопкам, несколько раз пришлось сбрасывать чужие номера. Наконец она справилась с непослушными кнопками и прислушалась к далёким гудкам, лившимся откуда-то из подземелья. «Пожалуйста», – умоляла она трубку, как будто та могла что-то изменить.

– Слушаю, – голос разорвал тишину.

– Марта! – воскликнула Лизи и пугливо обернулась, будто Джокер мог вот-вот появиться за её спиной. Её голос дрогнул: – Марта, пожалуйста, забери меня.

– Лизи? Что случилось? Ты где?

– Я… Мне… Я потеряла ключи от квартиры. Не надо вопросов, пожалуйста. Просто приезжай, – страх навалился, и Лизи, чтобы прижечь его словцом, добавила: – Я в нашем, нахер, кафе застряла.

Время тянулось несмелым ожиданием, наполненным тревогами и злыми чаяниями. Лизи забилась в ближайшее кафе и не сводила с двери глаз. Наверное, быть может, Джокер чувствовал, что она рядом, боится идти домой. К нему. Бред. Как он догадается, что она в кафе? Но липкий страх бессовестно вливался в душу и не давал покоя, с каждым новым посетителем Лизи вздрагивала и вжималась в спинку стула, представляя, что вот-вот войдёт человек в красном. Красный пиджак, красная кровь, красная улыбка. В мире Лизи слишком много красного.

Дверь снова открылась, но вопреки опасливым ожиданиям внутрь вошла Марта. Лизи вскочила с места и махнула ей рукой.

Они долго ехали на такси – пробки крали минуты за минутой, будто подосланные Джокером на помощь ледяному ветру. Лизи невпопад отвечала на вопросы Марты, которые не слушала, и постоянно извинялась за рассеянность. Сигарета, смятая в пальцах, раскрошилась и упала под ноги. Марта, устав сыпать вопросы за вопросами, теперь о чём-то рассказывала, то и дело сокрушаясь о синяках Лизи. Она молчала, выдавливая из себя вымученную улыбку и мотая головой. Кажется, слова всё-таки рождались, правда, недобрые, неправильные, но рассказ о нападении полился сам собой.