Текст книги "Двое: я и моя тень (СИ)"

Автор книги: AttaTroll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Все эти долгие месяцы именно Лизи считала себя сумасшедшей, крадущейся по опасно наточенному лезвию своего разума, думала, что сходит с ума и хваталась за Артура, как за свет. А он был тьмой.

– Я тебя любила, а ты меня уничтожил. Посмеялся надо мной.

Она снова заплакала, на этот раз обиженно, и промозглая весна за окном протяжно завыла вьюгами, жалась к холодному стеклу и разглядывала разбитое сердце своими болезненными белыми от снега глазами.

Так можно было просидеть до самого утра, дожидаясь последнего вздоха истекающего человеческой кровью дьявола, услышать его последний вздох и мысленно расстаться с прошлым. Но память не обмануть. Лизи положила ладонь на едва округлившийся живот и всхлипнула: что бы ни случилось, её прошлое всегда будет настоящим, оно проросло в ней корнями.

– Я тебя люблю, – промямлил он. – И он тебя любит… по-своему.

Хватит. Этот горячечный бред осточертел, сил уже не осталось выслушивать. Слёз не осталось, чтобы оплакать себя в сотый раз. Ничего не осталось. В один вечер жизнь превратилась в верёвку, обмотанную вокруг шеи.

Лизи тяжело поднялась, добрела до коридора и, встав у комода, пододвинула к себе телефон. Сняла ставшую невыносимо тяжёлой трубку. Артур спрашивал о чём-то, наверное, о том, что она задумала, но Лизи не отвечала. Как во сне набрала номер и стала ждать: гудки отзывались набатом, словно отказывались разженить двоих несчастных: одного сумасшедшего и одну невротичку. Наконец сонный голос на том конце ответил:

– Полиция. Слушаю. Что у вас случилось?

Лизи кое-как поборола вставший в горле ком и спросила:

– Могу я услышать Итана Грина?

Полицейский замешкался:

– Кого? Дамочка, вы, наверное, номером ошиблись.

– Нет, нет, погодите! Не вешайте трубку! А есть у вас Джеймс Гордон?

Лизи затаила дыхание, выжидая: она либо спасена, либо погибла, всё зависело от ответа на том конце провода.

– Ну, есть такой, – неуверенно ответил коп.

Джеймса Гордона не было на месте, но Лизи попросила дать его личный номер. И когда дрожащими пальцами набирала полученные цифры, не знала, как всё обернётся. После заветного сонного «Слушаю» она виновато ответила: «Это Лизи». Он приехал к ней без лишних вопросов, поднялся в спальню – перед этим проверил пульс у детектива и покачал головой, дескать, дело дрянь – и встал в дверях. Лизи остановилась у него за спиной.

– Чёрт возьми, – непонятно, то ли Итан – Джеймс – удивлён, то ли взволнован.

– Он ранен, – сказала Лизи.

Она понимала, что риск велик: старый друг – или тот, кто им прикидывался, – мог как помочь, так и не пожелать принимать во всём этом участие. А то и вовсе отвязать Джокера и отдать ему строптивую девчонку. Но он попросил Лизи выйти и долго сидел с Артуром наедине, они много говорили, а она сидела в коридоре на стуле и ждала. Стоило бы спуститься вниз и заварить чаю, но при одной мысли о том, что придётся покинуть это место, становилось не по себе. Страшно. Тоскливо. До дрожи неуютно. Словно Артур мог сбежать. И часы отмеряли минуту за минутой, каждым тиканьем напоминая о тягучем ожидании.

Когда дверь тихо отворилась, Лизи вскочила и замерла в ожидании. Язык не поворачивался назвать Итана Джеймсом, но он молча подошёл к телефону, снял трубку и набрал номер.

– Энди? Это Джеймс. Отправляй наряд по адресу…

– Что это значит? – Лизи ничего не могла понять.

Джеймс привычно похлопал себя по карманам пальто и достал пачку сигарет.

– Пойман опасный преступник.

– А что будет со мной? – неуверенно спросила Лизи.

– Я помогу вам выбраться из этой неразберихи. На вас попытаются повесить дело за соучастие скорее всего, но… выплывем. Положитесь на меня, уж я-то лучше всех знаю, что вы тут не при чём.

Он подмигнул ей и чиркнул зажигалкой.

– Соучастие? – вскрикнула Лизи.

– Всё не так просто, – Джеймс нарочито растягивал слова. – Это мы с вами знаем, что вы всего лишь заложница обстоятельств, а правосудие на это может посмотреть совсем иначе. Скоро головы полетят с плеч, но я помогу вам сберечь вашу на месте. Я так понимаю, не вы убили детектива?

***

Правда – это бомба, которая убивает двоих: того, в кого ее бросили, и того, кто ее бросил.

Ф. Партюрье

Суды и обвинения летели одни за другими без остановки. Рука правосудия силилась повесить на Лизи самые тяжкие преступления, её обвиняли в соучастии, в сокрытии опасного преступника, в пособничестве, в убийствах и грабежах, во всё хаосе, в котором Готэм полыхал не одну неделю. Она два раза ложилась в больницу на сохранение с угрозой потери ребёнка, и хотя здравым решением стало бы пустить всё на самотёк и избавиться от этого главного воспоминания, но совесть не могла позволить снять с себя все эти ложные обвинения и повесить их на нерождённого ребёнка. Он такая же жертва, как и многие невинно пострадавшие.

На эти моменты правосудие немного ослабляло невидимую верёвку на шее, давая свободно глотнуть воздуха. Но как только Лизи переступала порог больницы, оказавшись на улице, тут же затягивало удавку и продолжало искать способы подкопаться ещё глубже. Джокер – это весомый аргумент, чтобы найти козла отпущения и повесить на него всё возможное. Джеймс помогал как мог, не бросил Лизи этим акулам на съедение.

С тех пор, как Артур был ранен в их доме, она не видела ни его, ни кого бы то ни было из его людей. Она не участвовала в опознаниях, а когда единственный раз у неё спросили, не желает ли она, протеже, повидаться со своим бывшим покровителем, Лизи наотрез отказалась, чем нимало удивила следствие. А вот мысли у неё никто не мог отнять: они мучили её похлеще всех этих негодяев в форме, набросившихся как пираньи на слабую жертву, которая себя даже защитить толком не могла. Джеймс, как и обещал, помогал ей чем мог. Например, обеспечил хорошего адвоката, что помогло снять несколько голословных обвинений. Всё это тянулось без малого четыре месяца: долгие, как кошмарный сон. Проснуться бы, да никаких сил не было.

На протяжении этой долгой, муторной и каторжной тяжбы Марта, вернувшаяся по такому случаю в Готэм, сопровождала Лизи. Она помогала подруге, выслушивала её, не давала впасть в глубокий чёрный колодец отчаяния, а если замечала, что Лизи сидела на краю, непременно вытаскивала и приводила в чувства. Почти в то же самое время из банка пришло письмо, которого, по правде говоря, никто не ждал: на имя Лизи перевели кругленькую сумму, на эти деньги можно было жить припеваючи и безбедно неприлично долго по меркам человека, потерявшего всё, даже себя. От кого пришёл перевод, так и осталось тайной, хотя не покидали сомнения, что данную махинацию провернул старый новый друг Итан. Джеймс Гордон.

Однажды Лизи всё же решилась узнать, как проходили суды и следствия по делу Артура Флека, более известного как Джокер. С ума можно сойти! Всевозможные тесты и экспертизы показали, что этот человек не притворялся, не ломал комедию, а был сумасшедшим взаправду, с настоящим раздвоением личности как оно есть. Поначалу никто не верил, более или менее восстановленная полиция спустила всех собак на поиски Джокера, а после психиатры, уставшие от погони за призраками, пояснили как следует, что копы всего лишь бегают за ветряной мельницей, в то время как преступник – вот он, перед их носом. В Аркхэме. И беготня за собственным хвостом прекратилась. Лизи стоило немало нервов, чтобы пересмотреть множество газетных статей на эту тему. В библиотеке даже открыли небольшой отдел по делу Джокера, собрав все материалы в одном месте, и Лизи провела там немало времени.

Когда правосудие более или менее дало ей свободно вздохнуть, Лизи принялась размышлять о том, хотела бы она всё-таки увидеть Артура или нет. Услышать его голос. С первого дня его поимки ей никто так и не дал толком вразумительных объяснений, кроме «да, он псих» и «вы пойдёте за соучастие», а потом «нам очень жаль».

Все эти долгие месяцы они с Мартой жили на старой квартире Лизи, которая пригодилась в самое грустное время. Она даже пошутила, когда переступила порог этой обители нищеты, что всё возвращается на круги своя. А судьбу дома, в котором они с Артуром жили, решил суд: дом ушёл в пользу благотворительной организации. Хоть кому-то польза в этой тяжёлой ситуации.

Весна прошла в судах и в слезах, а летом стало полегче. В середине июня Лизи всё-таки набралась смелости и не без помощи Джеймса Итана Гордона получила разрешение на одно посещение Аркхэма.

Мысли одновременно роились, как будто вспугнули стаю птиц, и тут же замирали, как вмороженные в лёд. Бросало то в холод, то в жар, пока Лизи сидела в зале ожидания за белым столом на белом стуле, окружённая белыми стенами. Она огляделась. Немудрено, что попавшим сюда не светило вновь увидеть серые улицы Готэма: людей нарочно окунали в белоснежное сумасшествие, оно везде, на каждом шагу, и нет от него никакого спасения. Лизи зажмурилась, и даже тогда мыслями погрузилась не в сумрак подсознания, а в белый туман, густой, как кисель, липкий, как мёд.

Она сидела одна в зале ожидания. Взгляд то и дело возвращался к крюку, ввинченному в противоположный угол стола. Для особо буйных. Дрожь прошла по телу при мысли о том, что её доброго Артура приведут закованного, как опасного преступника, и тут же обида всколыхнула сердце, прогнав жалость со сцены. Лизи боялась расплакаться у него на глазах и предстать слабой, искалеченной, растоптанной. А ещё потому, что Артур мог догадаться, что она соскучилась. Джокеру как раз об этом знать вовсе не обязательно.

Волнение звенело натянутой струной. Страх грузно наваливался сверху и шептал, шептал, внутренний голос умолял встать и уйти и никогда не возвращаться в это странное место боли и слёз, которые лили не заключённые, а их несчастные жертвы. Лизи уронила голову на стол, прижалась лбом к столешнице и зажмурилась. Нельзя. От прошлого не сбежать, милая. Куда бы ни ушла Лизи, где бы ни спряталась, правда всюду будет неустанно шагать за ней, и над всем миром будут звучать звенящие голоса Артура Флека и Джокера. Она прижала ладонь к животу, и маленькая ручка или ножка отозвалась толчком. Лизи подняла руку к вороту блузки и ухватилась за расстегнутую пуговицу. Выкрутила её и задрожала от новой волны не то страха, не то очередного накатившего волнения.

Что она ему скажет? Что ненавидит? Как будто он не догадывался. Может, Лизи боялась его ответов, неверных слов, особенно если перед ней будет сидеть её мужчина, а говорить он будет при этом от лица Джокера. Станет язвить, отпустит колкую пошлую шутку, непременно обидную, а Лизи не сможет ответить, потому что растеряется перед восставшим из праха. И тогда он опять победит, даже будучи заключённым в доме скорби и печали.

Тяжёлая белая дверь натужно скрипнула. Лизи вздрогнула, обернулась и уставилась на появившегося на пороге бугая в белом. Санитар? Полицейский? Никаких отличительных знаков, чтобы понять это. Да и зачем? Служитель Аркхэма безразлично шагнул в комнату, а за ним вошёл Артур. Он держал скованные руки внизу, перед собой, и довольно уверенно вышагивал, но когда его взгляд перестал бегать по стенам и остановился на притихшей Лизи, Артур замер. Бугай встал недалеко от стола и сложил накачанные руки на широкой груди. Вздохнул. Склонил голову набок и глянул на Лизи неоднозначно. Она отвернулась и проследила за тем, как Артур дошёл до своего стула, осел на него и растерянно улыбнулся.

Сложно сказать, исхудал ли он сильнее, чем был, но глаза будто смотрели из серых ям, скулы острее, хотя в целом Артур не выглядел измождённым. Может, он устраивал голодовку, потому что такой цепкий взгляд не принадлежал сломленному человеку. Так не смотрели пережёванные и выброшенные на обочину времени люди. Напротив Лизи сидел тот же бунтарь и свободолюбец, волею судьбы загремевший в клетку, но коготки от этого выпускать не переставший.

Артур наклонился вперёд, звякнули наручники.

– Я скучал, – тихо сказал он, будто извинялся.

Захотелось вскочить и влепить ему звонкую пощёчину, стереть с лица эти губы, посмевшие так долго лгать. Плюнуть в лицо едкое слово, а потом ещё и ещё, лить на него слова до тех пор, пока ненависть не достигнет дна, а после натравить на Артура все свои тени, которые мучили Лизи из-за него. Это с его лёгкой руки безумие поглотило её, и она хотела окунуть Артура в этот адский котёл, в котором только страх, боль и темнота, густая-густая, непроглядная. И только шёпот, только прикосновения невесомых пальцев напоминали, что вокруг не пустота, а толпы сумрачных теней. Лизи хотелось спустить их всех на проклятое чудовище, посмевшее притворяться заботливым мужчиной и Джокером.

Обида вмиг растаяла, как тонкий лёд под жарким солнцем жадного июля, и всколыхнулась ярость. Чёрная. Бездонная. С притаившимися голодными монстрами внутри, готовыми вот-вот напасть. Лизи тяжело разомкнула губы, сдерживаясь, чтобы не выплеснуть на Артура всю ярость, скопившуюся внутри, и сдержанно спросила:

– Как ты?

Но на языке вертелось совсем другое.

«Мразь!»

«Ненавижу тебя!»

«Я тебя любила, а ты растоптал меня».

…или:

«Надеюсь, тебе здесь очень плохо».

Артур пожал плечами. Он разглядывал Лизи, ловил каждую тень на её уставшем лице, не ухмылялся, не скалился. Просто смотрел. Они так давно не виделись, что и Лизи вглядывалась в его черты, вспоминала, а на душе было гадко.

– Неплохо, но могло быть и лучше, – ответил он.

– Я читала про твою болезнь, – Лизи вскинула брови, подбирая правильные слова. – Что у тебя раздвоение личности.

Артур усмехнулся и тряхнул головой. Судя по всему ему хотелось сигарету, но по какой-то причине здесь курить не разрешали, хотя запах табака пропитал его одежду. Он дотронулся до подбородка кончиками жёлтых от сигарет пальцев и склонил голову. В глазах вспыхнули искры.

– Психиатры так любят… слова, – он выдохнул воздух так, словно смаковал горький дым. – Я не люблю банальностей, но придётся это сказать: мыслить надо шире. Глубже, что ли. Кажется, так говорят мозгоправы.

Лизи поборола вновь накатившее желание влепить Артуру пощёчину. Он говорил так, будто они сидели в кафе на побережье океана, пили коктейли и наслаждались сытой беззаботностью. Никуда не надо спешить, можно только складывать солоноватые слова в причудливые предложения. Словно никаких белых стен вокруг, а пугающего названия «Аркхем – психиатрическая лечебница для душевнобольных преступников» и вовсе не маячило перед глазами.

– Вот, значит, как, – сухо ответила Лизи и сама себе кивнула. – А мне ты любил много слов говорить, даже слишком много. Больше, чем нужно. И кстати, с кем я сейчас из вас двоих говорю?

Лизи нервно хохотнула и прикрыла рот ладонью, не веря в происходящее.

– С Артуром, – спокойно ответил он, будто у него только что спросили что-то вроде: «Какая погода за окном?», а он такой: «Немного ветрено, наденьте плащ». Буднично так. Легко, словно не он чёрной кошкой перешёл жизнь Лизи и наследил в ней будь здоров. Так, что нескоро забудешь.

Бугай напрягся, когда Артур протянул по столу руки к Лизи, ей и самой хотелось отпрянуть от тонких пальцев, как от ядовитых змей, и она даже вжалась в спинку стула, но Артур замер, так и не дотронувшись до неё. Лишь склонил голову, и будь его волосы не забраны в хвост, непременно упали бы на лицо и закрыли его каштановой завесой от белостенного мира.

В прошлой жизни Лизи любила его прикосновения, ей нравилось, как пальцы Артура мягко отмеряли на её теле жизнь, очень нежно, будто он играл на невидимом музыкальном инструменте. Чувствовал её ритм. А теперь ей при одной мысли о том, что он дотронется до неё, становилось не по себе. Страшно. Страшно?

– Мне нелегко тут без тебя, ни дня не проходит без мысли о моей девочке. О наших вечерах. А ты вспоминаешь обо мне? – Артур с надеждой посмотрел на Лизи.

Будь ситуация иной, при других обстоятельствах, она бы назвала его взгляд трогательным, способным растопить даже самое ледяное сердце, а каменное обратить в живое, трепещущее. И видят боги, Лизи хотела высказать Артуру всё, что о нём думала, отдать ему всю свою боль, чтобы после их так называемого свидания он остался с ней один на один в белой комнате. И жил с этой болью до конца своей жизни. И если обиду и ненависть она могла отдать ему, то куда девать любовь? Что сделать с чувством, которое уцепилось за ярость мёртвой хваткой, как паразит, как проклятие? И как разделить её на двоих людей, уживающихся в одном очень худом теле? Лизи всё ещё любила их, при этом ненавидела себя за эту гадкую слабость.

– Каждый день. Я думаю о тебе каждый день, сукин ты сын, – после недолгих раздумий ответила Лизи.

– Главное, что не забываешь, – он улыбнулся. – Нам ведь было хорошо несмотря ни на что. Я бы хотел, чтобы ты навещала меня почаще, мы ведь друг другу всё-таки не чужие люди. Ты бы рассказывала мне о себе, о том, что творится в городе.

Он не к месту улыбнулся и выпустил на волю вместо густого табачного дыма удушающий смешок. Лизи снова задалась вопросом, зачем она сюда пришла: получить какие-то ответы? Выкрутить душу Артура, как тумблер, чтобы удостовериться, что всё произошедшее не её наркотический бред из-за колёс? Это было бы очень милое открытие, что это всё на самом деле какой-то странный сон, а сама она сейчас в коме ловит умопомрачительные глюки. Мысли опять принялись душить, и тени обступили плотнее, не давая продохнуть. Страха не было, и тени просто стояли за её спиной: тёмные попутчики, безобидные, никому не причиняющие вреда и глядящими на всё вокруг своими безглазыми лицами. Но говорить больше не хотелось, попросту не о чем, потому что Лизи убедилась в одном: перед ней сидел глубоко неуравновешенный, несчастный человек, погубивший сам себя. Или город победил, сделав его своим адъютантом.

Смешно. Адъютант его величества Готэма. Ну просто смех.

Лизи вздохнула, тяжело поднялась из-за стола, и Артур стёр с лица обворожительную улыбку чеширского кота, сменив её на подчёркнутое удивление. А смотреть было на что: как-никак пятый месяц, живот не спрятать ни под одним платьем. Она встала перед Артуром, взяла его скованные руки и положила ладони на свой живот.

Бугай шагнул к ним, роняя на ходу слова: «Не положено, мисс!», но Лизи не отпрянула, сильнее сжала запястья Артура, и работник Аркхэма просто встал рядом, готовый в любой момент схватить придурка за шкирку и оттащить от ополоумевшей дамочки.

– Всё хорошо, Ричи, – спокойно отозвался Артур, и бугай послушно кивнул.

Лизи наблюдала за вытянувшимся лицом Артура, и когда ребёнок толкнулся в его ладони, он выпрямил спину и издал восторженное «О-о!» Он так и сидел, не шелохнувшись, таинственный, с лёгкой улыбкой, его глаза оживились, и весь он стал будто прежним. Старый добрый мистер Флек. Надёжный, как вовремя заведённые часы.

– Я боялся,– тихо произнёс он, и от прежнего тона, больше напоминавшего Джокера, не осталось и следа. – Боялся, что ты избавилась от него. Думал каждый день об этом и боялся.

Лизи с шумом втянула воздух.

– Ребёнок не при чём, не ему отвечать за твои грехи. Он такая же жертва, как и я, мне не за что было его казнить.

– Спасибо, – Артур поднял глаза. В них отражалось глубокое небо Готэма, голодные улицы и пугливый свет лампы, – что оставила его.

Лизи отпрянула, развернулась и ушла. Она не обернулась, когда Артур позвал её. Ей хотелось поскорее выйти на улицу и забыть ещё один страшный момент жизни. Все скелеты, которые она старательно прятала в шкафу, оказались чужими.

Но уже через неделю Марта наконец уговорила Лизи переехать в Нью-Йорк и перевести накопления туда же, в один из банков. И вроде бы пришла пора забыться и забыть, отпустить туманное, пугающее прошлое, но обида не таяла, любовь не иссякала, хотя теперь походила больше на горько-сладкую ненависть. А долгие встречи с психологом не привели к ожидаемому результату: Лизи так и не смогла простить ни себя, ни Артура, ни время, ни город её пугающего и сумрачного прошлого. Так и тянулось лето, небывало жаркое, с открытыми окнами и видом на маленькое кафе. В конце концов Лизи сдалась и стала проводить в этом уютном заведении каждое утро, избегая утренних газет. А ещё тут не было телевизора, только по радио крутили музыку – и ни одной новости. Лизи рискнула сбежать от себя, но по возвращению домой вновь оказывалась со своими мыслями и тревогами наедине.

Свою самую большую печаль она всегда носила с собой. Под сердцем. Главное напоминание о произошедшем.

В конце сентября Лизи попала в больницу и провела там почти месяц, а двадцать первого октября благополучно родила, и на некоторое время волнения оставили измученную душу. Рутина окутала её с ног до головы и окунула в материнство. Дни летели за днями, уже было не до теней, они как будто растаяли в новом городе, растеклись по улицам и легли пылью на тротуарах. Нью-Йорк не душил. Не выворачивал душу наизнанку и не старался напоминать о старых обидах, хотя и забыть тоже не давал. Город-анестетик, не лечил измученное, израненное сердце, но хотя бы притуплял боль. И как Лизи ни пыталась отвадить от себя воспоминания об Артуре, она всё равно каждый раз мысленно возвращалась к нему.

А как не думать, когда у сына его глаза?

И спустя четыре месяца после родов она попросила Марту свозить её в Готэм. Уговаривала долго, не один день и даже не одну неделю, и когда почти отчаялась, подруга сдалась. В этот раз было проще получить пропуск: как быстро горожане стали забывать всё то, что творилось тут год назад.

Артур всё такой же худой, вот только волосы уже не изумрудные. Глаза не потускнели и не растеряли сверкающих огненных искр.

Вокруг те же белые стены, только бугай, кажется другой. Или нет? Какая к чёрту разница? Только в комнату свиданий вошла уже совсем другая Лизи: не просто бывшая девушка опасного преступника, а мать его ребёнка. Она поставила на стол люльку, придвинула стул и села напротив удивлённого Артура. Он таращился на четырёхмесячный комочек – уже почти пять – и не решался протянуть к нему руки. Бугай предусмотрительно стоял рядом, на случай, если Флек всё-таки решился бы дотронуться до ребёнка. Взять вряд ли бы смог – наручники.

– Это мальчик, – с трепетом произнёс Артур.

– Да. Его зовут Лео. И… я ненадолго, Марта ждёт внизу.

С влажным шёпотом «Мой мальчик» Артур протянул к нему дрожащие пальцы – наручники звякнули, напрягся бугай, не сводя взгляда с ребёнка. Кажется, он сказал «Не положено», но никто не обратил на него внимания. Прямо перед Лизи восторженность Артура, ликование сменились холодной сталью зелёных глаз. Будто в проекторе сменили плёнку, не открывая крышку. Сумасшедшее волшебство. Безумие на арене Аркхема.

– Какая же ты предсказуемая, малышка моя, – и голос стал ниже, наполнился ядом, но не смертельным. Он мог лишь больно ужалить, в подтверждение слов Артур тряхнул наручниками, вслушиваясь в металлический лязг.

– Что же тогда не нашёл себе кого поинтереснее и посложнее? – наверное, он услышал в её голосе обиду.

Джокер поднял на неё глаза и чуть склонил голову. Лизи хотела подняться и сделать шаг-другой назад, но чтобы не делать этого, крепче ухватилась за ручку переноски. Ребёнок спал.

– Душой прикипел, – он пожал плечами. – Мышонок. Вроде на свободе, а всё равно в клетке, такой же, как у меня. Просто побольше немного.

Лизи приподняла переноску, чтобы снять её со стола и уйти: наконец-то у неё появился выбор – выслушивать колкости или сбежать. Джокер положил ладонь на переноску и мягко надавил, принуждая вернуть её на место. Улыбнулся уголком губ и вздохнул:

– Да ладно тебе, уж и пошутить нельзя. Мне тут одна птичка хорошая и послушная спела песенку, что ты уехала из Готэма. Да, малыш? Мамочка сбежала от папочки.

Лизи молчала. Она не делала из этого тайну, но и не старалась трезвонить на каждом углу. Журналисты к ней липли, как гнус, только когда Джокера схватили, и ещё гудели около месяца потом, а после всё внимание полноправно вернулось к нему, и про девушку – то ли соучастницу, то ли пленницу – никто не торопился вспоминать. Была и была.

– Ну и как там, в Нью-Йорке?

– Неплохо, – скованно и скупо ответила Лизи.

– Встретил пару раз одного комиссара. Как же его зовут? – Джокер изобразил задумчивость и приложил палец к губам. – А! Вспомнил. Джеймс Гордон. Где-то я его раньше видел. А ты?

Он в упор посмотрел на Лизи и вздёрнул брови. Она покачала головой, стараясь ничем не выдать волнение:

– Нет, не встречала его раньше.

Джокер пожал плечами и цокнул языком.

– Ну ладно. Наверное, и я обознался. Бывает ведь такое, смотришь на человека и будто знал его чуть ли не всю жизнь, а вот нет. Не знал.

Он переместил ладонь на руку Лизи и погладил её пальцы. Сжал. Улыбнулся.

– Ничего, мышонок, ничего. Когда папочка отсюда выберется, то приедет за тобой: Нью-Йорк ведь как большой стог сена, надо только сжечь, и иголочка найдётся. Будешь по мне скучать? Хотя бы немножечко.

Лизи стряхнула его пальцы и сняла переноску со стола, отвернулась и пошла к выходу, ничего не ответив. Но в дверях остановилась, обернулась и посмотрела на улыбающегося таинственного мужчину, не сводившего с неё взгляда глубоких зелёных глаз.

– Может быть, я буду скучать по Артуру. Только по нему.

Джокер приложил руки к груди и изобразил, что её слова тронули его жестокое кровожадное сердце.

– Я обязательно передам ему твои слова, мой мышонок.

Лизи вышла из белой комнаты и прикрыла за собой дверь.