Текст книги "Тени стёртых душ (СИ)"

Автор книги: Ariruchy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Простить?

– Знаешь, что держит души живых людей на земле?

Нацу медленно приоткрыл рот и неуверенно произнес:

– Грехи?

– Это не груз, а всего лишь копоть, что покрывает душу, – объяснила Люси и оперлась головой о стену, – а то, что заставляет душу очиститься от нее – прощение.

– То есть, ты умерла после того, как кого-то простила? – сухо с оттенком возмущения прошептал он.

– Да, – промолвила с усмешкой, – я погибла после того, как простила собственного отца.

Холод скреб по ребрам, пробирался под кожу, смешиваясь с остывшей кровью в давно посиневших сосудах. Он шипел на глупые надежды и громко кричал о том, что тепло – слишком сладкий дар солнца.

– Нацу, – прохрипела она сипло, заставив того удивленно на нее взглянуть.

Тело дрожало под давлением последних мгновений, а легкие разрывались от едкого привкуса атмосферы, пропитанной гнилью реальности и чересчур сухой пыли. Люси безмолвно плакала, ловя ртом этот протухший людскими сожалениями и ангельскими убеждениями воздух, от которого хотелось только задохнуться.

– Почему это все так тяжело?

Медленно закрыв глаза, она прикусила губу и, трясясь от боли, выдохнула.

– Быть человеком так тяжело, Нацу, – закрыла глаза, – так почему же мне настолько хочется им быть?

Надломлено произнесла и вздрогнула, когда почувствовала, что тот крепко ее прижал к себе, заставляя уткнуться носом в крепкую тяжело вздымавшуюся грудь. Она чувствовала его пламя в нескольких миллиметрах, оно заглатывало сердце, несносно ревя от томительного молчания.

И Люси не выдержала.

Навзрыд рассказывала о той прошлой девочке-мечтательнице, которая вырвалась на свободу, потеряв родителей;

которая наивно полагала, что ошибалась в некоторых людях;

которая любила солнце только лишь потому, что ее волосы имели схожий цвет;

которая терпеть не могла горький шоколад, потому что однажды ее заперли в комнате, оставив шоколадку на постели, а в это время ее мать умирала, воя и хрипя двумя комнатами дальше;

которая жила по-своему, но почему-то каждый раз ловила себя на мысли, что такое и жизнью-то не назовешь.

И теперь она кашляла, отчаянно цепляясь за плечи Нацу, глотая слова во всхлипах, заглушая звон в ушах сорванным дыханием и хриплым шепотом.

А он молча кивал, сжимая осторожно, но крепко, и иногда поглаживая по голове, стискивая челюсть, понимая, что эта девочка-мечтательница вовсе не погибла. Он – внутри мальчик-лунатик – чувствовал пожар, который лизал ребра ядовитыми языками. Чувствовал и знал, что эти два ребенка не могут так запросто погибнуть.

Он до сих пор верил.

Точнее, надеялся, что все еще способен на это.

***

Солнце гордо плыло по небесному своду, мигая сквозь не слишком плотные завесы зимних туч. Одаривало землю своим теплом и заражало атмосферу светом. Воздух покалывал кожу, словно прошивая откликами инея, стискивая глотку, задерживая обжигающее дыхание внутри людей. Затем разносился по улицам, смешиваясь с крошками подтаявшего снега-грязи, что мягко устлался под ногами прохожих.

– Зачем мы здесь? – неуверенно промолвила Люси, ступая по хлипкому покрытию крыши, усыпанному мокрыми пятнами и кучами грязных зимних следов недавнего мороза.

Нацу, молча качнув головой вперед, улыбнулся и закрыл глаза.

– Подними руки, – ответил тихо, блаженно вдохнув.

– Что ты… Зач-чем?

– Просто подними руки, – настойчиво повторил, обернувшись к ней.

Она медленно подошла к краю крыши и устремила взгляд туда же, куда мгновение назад смотрел Нацу.

– Ты такая странная, – разочарованно цокнул тот и, оказавшись рядом, аккуратно поднял обе ее руки вверх.

Люси растерянно ойкнула, но спустя секунду вдруг поняла, почему он говорил ей об этом. Она ощутила невероятный прилив свободы, в венах защипало горячими прикосновениями. Прохлада приятными объятиями окунула легкие в пространство без теней, прошептав «отдохни».

Она чувствовала, что летит, хотя стояла босыми ногами на металлическом карнизе.

А еще понимала, летать без крыльев – намного приятнее.

Небеса не давили, переливаясь искрящимися вспышками по ветру, смешанному со снежной пылью.

– Когда мне было нестерпимо больно первое время, я ходил сюда, поднимал руки и кричал, – задумчиво пробормотал Нацу, становясь рядом и вглядываясь в тень горизонта, – пару раз здешние жители шипели мне, чтобы заткнулся, вызывали полицию, некоторые отчаянные сами пытались залезть через свои балконы на крышу, чтобы вломить мне, – усмехнувшись, вспоминал. – Мне было плевать, так хреново себя чувствовал.

Немного помолчав, он поджал губы и сомневаясь произнес:

– А ведь я кричал в небо, – сухость во рту, – молил о том, чтобы ее вернули, забрав меня взамен, даже если и в ад, – смешок, – хотя только на него я, в общем-то, и заслуживаю.

Тяжело выдохнув, Люси приоткрыла рот и хотела что-то сказать, но слова комом застряли в горле.

Нет, Нацу, ты не попадешь в ад.

Нет, Нацу, ты не заслуживаешь этой участи.

Нет, Нацу, мертвые к жизни не возвращаются.

Нет, Нацу, нет.

– Кого я должен простить, Люси? – вдруг прервал ее раздумья.

Прищурившись от ветра, она чуть наклонила голову, заглядывая вниз, на улицу, где копошились привычным мрачно-спешащим потоком люди. Грешники, без права очищения, ожидающие своей очереди погибнуть; верующие в Бога сильнее собственных надежд; простые прохожие, которые выполняют эту же роль и в устройстве мира.

Они все – временные шестеренки, заставляющие мир вращаться под влиянием законов физики и божественных устоев.

– Самого себя, – сглотнув, ответила она и перевела взгляд на замешкавшегося Нацу.

– То есть… – попытался он понять.

– Ты похоронил грехи в себе, веря в то, что никогда больше не наткнешься на них, – медленно поясняла, – но до сих пор не смог простить за то, что совершил.

Тот вдруг хохотнул и с усмешкой произнес, качая головой:

– Никто не в силах простить убийцу.

– Но ты не убийца, – твердо произнесла Люси и сжала ладони в кулаки.

Нацу горько выдохнул и, устало потирая висок правой рукой, неуверенно спросил:

– А потом, если прощу, я умру, – на языке будто песок прилип, – верно?

И сердце стучит.

Опять так громко, что ребра дрожат от ударов.

Прикрыв глаза, Люси ловила ощущения кожей. Стояла на морозе, но внутри горела.

Тлела от тяжести цепей, которые приходилось тянуть за собой, забирая по одному звену, стирая с них толстый слой пепла, именуемого ложью.

Обняв себя за плечи, она громко промолвила:

– Не умрешь.

До старости уж точно.

– Н-но как же, – удивленно воскликнул Нацу, – ты ведь сама мне рассказывала…

– Я много всего тебе рассказала, – согласилась она и улыбнулась, – однако знаю гораздо больше. Ты не умрешь, Нацу, поверь мне, своему…

Хранителю?

Больше нет. Через несколько часов от нее, возможно, даже горстки пепла не останется.

Ангелу?

Подсознательно отвернувшемуся от вселенной… Таких ангелами не зовут.

Другу?

– Другу, – неловко пробубнила себе под нос, заставив Нацу приподнять брови и спрятать руки в карманы домашней толстовки.

– Таких друзьями не зовут, – ухмыльнувшись подметил и поднял взор на переливы небесного полотна.

Люси закусила губу и неуверенно прошептала:

– А как же… – затаила дыхание, встретившись взглядом с его. – Как таких зовут, Нацу?

Он засмеялся, звонко, заливисто. Будто вопрос такой лишний, слова лишние, дыхание – лишнее. Пожалуй, обычно его смех заставлял Люси спокойно следить за подопечным. Теперь же от этого огонь приятно щекотал внутри, а сердце пело, пело, пело, в унисон людским голосам.

– Не знаю, – смотрел прямо в ее глаза, тонул в зрачках, надеясь найти то, что скрывает, – может быть, парадоксом, упавшем мне на голову и перевернувшем все понятия об устройстве мира?

– Парадоксом? – неловко ойкнула и затем возмущенно воскликнула: – Эй, парень, ты забыл, что говоришь с высшим существом!

– А вот и характер проявляется, – хихикнул он. – Видимо, при жизни ты была не совсем одуванчиком.

– Дурак, – обиженно буркнула, сложив руки на груди.

Хоть и была раздражена тем, как ее назвал Нацу, но кровь бешено стучала в висках одной лишь мыслью о том, что он прав насчет характера.

При жизни Люси была именно такой.

Дружелюбной, отзывчивой, покладистой. А иногда любила спорить, могла дать отпор многим обидчикам, часто заставляла парней вздрагивать под ее взглядом.

Она была такой – настоящей.

И сейчас она ощущала эту жизнь внутри, давала ей волю, не желая расставаться через девять часов.

– Ты чего так загрузилась? – Нацу помахал перед ее лицом ладонью и заинтересованно заглянул в глаза. – Я же пошутил, не обижайся.

Люси медленно моргнула и приоткрыла рот, вдыхая воздух.

– Ты, конечно, странная, – стоя перед ней, продолжал оправдываться, – пожалуй, самая странная из всех, кого я когда-либо встречал.

– Нацу… – резко выдохнула, прошептав.

– Но мне это даже нравится, – хмыкнул, – меня редко кто цепляет. С момента, как я стал один в этом мире, только Грей и Фрид смогли как-то на меня повлиять. И то, Фрид только по причине того, что знал обо мне слишком много. А Грей… Этот засранец вечно меня бесит, но без его поддержки в свое время я бы сломался.

– Нацу, я… – попыталась опять сказать, прищурившись.

– Хотя и не сказать, что я пережил все без последствий, но без них было бы хуже. Намного хуже.

Он вдруг замолчал и повернулся к краю крыши, засматриваясь на переливы солнечных лучей, что сплели паутину между зеркалам оконных стекол.

– За это я им благодарен больше, чем могу себе представить, – серьезно произнес и прикрыл глаза, – и тебе я тоже благодарен, Люси.

Она замерла, почувствовав покалывание в пальцах и перезвон эха собственного имени, сказанного голосом Нацу. Тишина загудела, окуная разум в пелену воспоминаний, сомнений и надежд.

– Кто знает, сколько бы я еще продержался, если бы не рассказал тебе о своих грехах? – прошептал, теряясь в молчании небес. – Люди ведь такие слабые, так говорят у вас? И я ничем не лучше, не сильнее, не правильнее. Я даже человеком себя звать не хочу, – замотал головой, цокнув. – Сейчас мне намного легче, хоть и простить себя даже не представляю возможным. Слабый, никчемный убийца, разрушивший свою жизнь и жизни еще двоих близких.

– Не говори так, – уверенно сказала.

– Скрылся за маской какого-то беззаботного двадцати двух летнего парня, – фыркнул, – а в себе разобраться не в состоянии, идиот.

– Перестань, Нацу, – громче воскликнула.

– Да кто мне вообще позволил после такого жить. Неужели Бог решил дать шанс такому бесхребетному созданию, как я? – раздраженно процедил сквозь зубы.

– Замолчи! – резко дернувшись к нему, она схватила его за ладонь и упрямо смотрела в растерянные глаза.

Они опять тонули в тишине, прошитой зимними осколками, что въелись в сердца людей. Только у Нацу его не было – огонь быстро растопил этот лед, заставляя вздрагивать каждый раз при упоминании о семье.

Он боялся самого себя.

Боялся позволить себе жить, прикрываясь улыбкой и беззаботными разговорами.

Боялся забыть.

И боялся вспомнить.

Боялся однажды простить.

Боялся однажды проснуться без этого страха, как бы этого ни желал.

– Покажи мне, – пронзительно смотрела на него, остыв от негодования, что разрывало легкие на клочья, – какой ты есть на самом деле, Нацу Драгнил.

– На самом деле… – повторил в замешательстве.

– Пойдем, – смело потянула за руку в сторону двери, что вела на лестничную площадку, – я выведу тебя из подъезда, а дальше вести меня будешь ты.

– Я не понимаю.

Люси остановилась, не поворачиваясь, отпустила руку и тихо произнесла:

– Покажи, как ты жил до твоего падения в бездну грехов.

– Зачем тебе? – неуверенно спросил.

– Я вспомнила, каково это – быть человеком, – быстро ответила и вдруг обернулась, застыв взглядом на нем, – а теперь научи меня жить в его обличии. За девять часов.

– Какие еще девять часов… – Нацу удивленно уставился на нее, приоткрыв рот.

Она медленно вновь взяла его за руку и произнесла умоляющим тоном:

– Научи меня, Нацу, прошу.

Ее голос дрожал, горел и кипел от желания. Прикасался к коже оттенками и шуршал в сознании дымкой сомнений. Нацу, глубоко вздохнув, неуверенно кивнул. Согласился подарить Люси возможности жить.

И даже не догадывался, что это последнее, чему успеет ее научить.

***

Искрящиеся глаза прохожих почему-то успокаивали. Они были сегодня по-особенному живыми, без причин. Может, выходные действительно заставляют их чувствовать себя свободнее? Кто знает, Люси этого никогда больше не узнает. Разве что выловит похожие отголоски из памяти и вдохнет пропахший пылью воздух прошлых времен.

Ступая за спешащим куда-то Нацу, она оглядывалась и старалась молчать, о чем он попросил ее еще перед выходом на улицу. Опять не хотел казаться в глазах людей сумасшедшим, разговаривавшим наедине с собой. Все-таки он совсем не отрекался от социума, смирившись с маской, которую надевает при выходе в свет.

Наконец, он остановился и глубоко выдохнул, осматриваясь по сторонам. Одна из площадей в Токио, куда ежедневно стекается множество людей: дети, подростки, молодежь, взрослые и пожилые. Они все находят себе занятие здесь. Одни играют между собой в какие-то уличные игры, другие поют и танцуют на потеху народу, третьи сидят компаниями на скамейках и веселятся. Каждый был занят своей жизнью, не желая впускать в пространство собственных реалий чужие личности. Они могли дарить тепло, но не грели, как умел Нацу.

– Одолжишь на пару минут? – протянув одному парню купюру, он кивнул на гитару.

Тот замялся, но заметив просящий взгляд, неловко улыбнулся, принял деньги и дал инструмент в руки Нацу, после чего отошел немного к немногочисленным зрителям, столпившимся на его пение. Драгнил умело схватил гитару за гриф и корпус, прочистил горло и начал тихо напевать какую-то песню, перебирая пальцами по струнам.

С первых нот его хрипловатый и вначале неуверенный голос зацепил и потянул за собой в полёт. Пронесся горячими мурашками по коже, заглатывая мысли в вихре секунд, эхом царапал горло, отдаваясь внутри искрящимся песком. Еще мгновение, – и он осторожно прикоснулся к внутреннему силуэту, который скрыт в оттенках души. Нежно разбудил и посмотрел в глаза, усмехаясь поделился своим блеском. А затем, чуть подождав, позволил себе раствориться внутри и заполнить пустое пространство переливами интонаций. И каждый из присутствующих ощутил, что он шероховатый на ощупь, тёплый и непривычно настоящий.

Для людей тёплый, а для Люси – горячий.

Обжигал воздух, заражая атмосферу в переливах зимнего солнца. И хотелось дальше дышать этим звучанием, но песня уже закончилась. Многие восторженно вздохнули и воодушевленно захлопали в ладоши, некоторые улыбнулись, а кто-то и вовсе прошел мимо, не впуская волшебство в свою душу.

Нацу вернул гитару ее владельцу, благодарно кивнул и пошел дальше, бросив на Люси мимолетный взгляд и призывая следовать за ним.

– Не знала, что ты на гитаре умеешь играть, – промолвила.

– Мне надо было себя чем-нибудь занять, пока проходил курс реабилитации, – спрятав руки в карманы, прошептал он тихо, чтобы услышала только Люси, а затем хмыкнул, – но это единственная песня, которую научился играть.

– Куда мы теперь? – спросила, пытаясь выловить в его голове нужные мысли.

Не получалось. То ли оттого, что она теряла те нити, которые связывают хранителя и подопечного. То ли оттого, что перечила самой себе.

Она не хотела знать.

Доверилась ему и послушно шла рядом, понимая, что готова дышать оставшиеся часы рядом с ним одним воздухом.

– Любишь кино? – оглянувшись и на миг пересекаясь взглядом с ее, поинтересовался с ухмылкой Нацу.

– У нас слишком разные понятия об этом из-за времени, – объяснила она и улыбнулась.

– Тогда я научу тебя своим понятиям, – специально зацепив рукой ее ладонь, он улыбнулся в ответ и направился в сторону ближайшего кинотеатра.

Люси продолжала идти, ощущая горящий отпечаток на кисти.

***

– Зачем тебе два билета? – удивленно спросила Люси, отходя от кассы вслед за Нацу. – Мне ведь не…

– Хочу, чтобы сидела рядом, – перебивая, объяснил тот и сдал курточку в гардероб. – Просто наслаждайся, Люси, я ведь решил научить тебя моей жизни.

Она улыбнулась, слегка кивнув, и молча прошла в зал, ныряя среди нескольких зрителей. Какой-то фильм в каком-то кинотеатре, среди каких-то людей.

Но рядом с Нацу.

Это, пожалуй, было самое важное.

– И часто ты так в кино ходишь? – уселась на соседнее кресло и заинтересованно хмыкнула.

– Честно? – хохотнул тихо в ответ. – С призраком – впервые.

– Но я не призрак, – вопреки желанию рассмеяться, воскликнула.

– А я не сумасшедший, – насмешливо бросил он в сторону, – но если мы продолжим так разговаривать, то меня за такого примут.

Заметив, что некоторые любопытно оглядывались на того, с кем перешептывался Нацу, Люси виновато сжала губы и попыталась заглушить желание спросить то, что в голове у него крутилось, вдавливая мозги в кипяток сожалений.

Он сказал, что не сумасшедший.

Мысленно добавив «наверное».

А она сказала, что не призрак.

И так же сомневалась в этом.

***

О кости будто лезвие точили, а Люси молчала и выходила из зала, отстраненно скользя по лицам. Минус три часа ее свободы.

Минус три часа ее пожара.

– И как тебе? – довольно спросил Нацу, заинтересованно заглядывая в глаза.

Люси чуть улыбнулась и сощурилась от яркого света, режущего зрение в коридоре кинотеатре.

– Есть в этом что-то странное для меня, – тихо прошептала, – но мне понравилось.

– По тебе и не скажешь, – разочарованно произнес он, убедившись, что рядом никого нет.

– Да я тоже странная, – рассмеялась она.

Внутри жгло от того, что ей тоже приходится лгать. И не потому, что кино показалось ей не таким привычным для памяти; не потому, что некоторые зрители мешали своими перешептываниями или диалогами с экраном; не потому, что боевик с элементами драмы был каким-то сумбурным по сюжету.

А потому, что она толком не смотрела на экран, исподтишка наблюдая за Нацу, который время от времени окликал ее по имени – тихо-тихо – и хотел убедиться, что исчезла она лишь из поля его зрения, а не из этого мира.

И это было до трещин в груди – приятно.

До обожженной кожи на пальцах – горячо.

До прилипшего песка мыслей о последних часах – терпко.

Даже слишком.

– Куда теперь? – опомнившись уже на улице, спросила.

– В мою амбициозную юность, – беззаботно сказал Нацу и в этот же момент резко повернул, направившись навстречу какому-то загруженному мужчине в деловом костюме, который устало плелся, по-видимому, домой.

Прокашлявшись, когда оставалось пару метров, Нацу принял растерянное выражение лица и неловко похлопал того по плечу, чуть запинаясь спросив:

– Я извиняюсь, – фраза вырвалась из его горла, перебиваясь в воздухе дрожью, – а какой сейчас год?

Мужчина опешил, остановившись перед парнем и приоткрыв рот, нерешительно ответил на вопрос.

– П-п-получилось… – смешивая эмоции восторга и страха в интонации, Нацу радостно пожал тому руку и поплелся мимо, оставив его наедине со спектром эмоций, что отразились на лице в мгновение.

Люси рассмеялась звонко, догнала подопечного, который уже практически исчез с поля зрения того бедняги, и произнесла искренне:

– Ты его напугал, но это было действительно весело.

– Обычно мы так развлекались, когда делать было нечего, – довольно ответил Нацу, засунув руки в карманы, – да и он слишком загрузился работой. Надо было как-то отвлечь.

– Такой наивный, что будет думать об этом теперь не день и не два, – цокнула она, усмехаясь.

Нацу лишь пожал плечами и прошел еще пару шагов, когда остановился, вдруг услышав задумчивый голос Люси:

– Ты был таким же, – она стояла сзади и пронзительно смотрела на него.

– О чем ты?

– Первое время после смерти Венди… – она сглотнула и прохрипела. – Ты был таким же отрешенным. Считал, что лишний в этом мире.

Он молча выдохнул и опустил глаза на землю, просипев в ответ:

– Я до сих пор так считаю.

– Нет, – Люси в миг появилась перед ним и уверенно надавила на грудь в области сердца, – ты обманываешь себя, но сердце давно иного мнения. Только твой разум не согласен, Нацу.

– Ошибаешься, – сощурился он, утопая в ее зрачках.

– Тогда почему от твоего сердца не веет холодом? Когда человек не в состоянии простить, его сердце замерзает, потому что пламя души давно погасло.

Ошеломленно следя за Люси, он продолжал глотать воздух и молчать, не зная, что ответить. Начал сомневаться, потому что она – девушка, которая совсем не призрак для него, – говорила все это и крошила барьер внутри. Грани с треском ломались, рушились под давлением ее твердого голоса.

– Тебе надо лишь простить, – промолвила в заключение, с надеждой смотря на него.

– Я не могу.

– Любить кого-то больно? – вдруг спросила она, перебираясь на другую тему.

Нацу замешкался, не понимая, почему она не стояла на своем упрямо, как умеет.

Странная, странная Люси.

До сухости во рту и царапин на ребрах – странная.

– Любить?.. – повторил вопросительно.

– Венди, Игнил, – сухо перечислила она, – больно ли любить в этом мире, Нацу?

Он сглотнул, дыша неравномерно и несознательно сжав руки в кулаки.

– У тебя же есть память, поройся там и узнай, – как-то резко бросил в ответ.

– Я пыталась, – виновато покачала она головой и посмотрела на землю, – но это ощущение всегда ускользало, будто сквозь пальцы туманом. Хотела схватить, уже было поймала, но оно все терялось в голосах из моей головы. Поэтому я и спрашиваю.

Нацу хрипло выдохнул дымку и закрыл глаза, усмиряя поток воспоминаний. Спустя минуту он прочистил горло и тихо сказал:

– Любить – это лучшее, на что способен человек в этой жизни, – прервался и глотнул воздух, режущий горло ядовитой изморозью, – больно терять тех, кого любишь.

Люси подняла голову, встретившись с его взглядом, и вдруг поняла, что улица опустела уже пару минут как. Из окон жилых домов раздавался приглушенный вихрь человеческих жизней: они смеялись, пели, что-то активно обсуждали, спорили, рыдали.

И любили.

Тепло так, ярче солнца распространяя этот свет.

– Ты любишь, – безмолвно произнесла, внимательно следя за взглядом подопечного.

– Некого мне любить, – отрезал он, ступив шаг назад, а затем развернулся и пошел дальше, усмиряя сердце.

Люси завороженно следила за ним, не сдвинувшись с места, и по слогам повторяла, пытаясь будто саму себя убедить:

– Но ты любишь, – в легких песок сыпется, – кого-то любишь.

Она пыталась понять, почему все так странно.

Однако игнорировала ощущение, что это возникло в его душе совсем недавно.

Вдруг взгляд зацепился за мельтешащий блеск. Протянув руку, Люси приоткрыла рот и подняла голову, прищурившись от горечи. Тихо шурша молчанием зимним, с неба падал снег. Хрупкий, мелкий, острый на ощупь. Крошками спускался по воздушным лестницам, будто винтажным, что стоят во многих людских домах. Снег сипел, что сегодня последний день его свободы – оставалось два часа до временных перемен.

Весна должна будет забрать его следы, стирая с миллионов календарей и из миллиардов воспоминаний, пропитанных будничными погодными явлениями.

Весна смертельна для снега. Это было всегда известно.

Но понять на своем примере Люси смогла только сейчас.

– Ты будто снег никогда не видела, – тихо скрипнув по устланной белой изморозью дороге, произнес Нацу.

– Почему вдруг вернулся? – не опуская взора, ловила ртом снежинки.

– А почему ты вдруг осталась? – укоризненно сказал он, поймав мимолетный удивленный взгляд.

Это мой последний снег, Нацу.

Последний шанс замерзнуть человеком.

– Не знаю, – хмыкнула она в ответ и, отряхнувшись, наконец-то предложила: – Пора возвращаться домой, уже поздно.

– Но ведь только десять вечера, – возмущенно воскликнул, глянув на часы.

Уже десять вечера.

– Тебе завтра на работу, – без тени эмоций сказала.

А мне через два часа время исчезнуть.

– Да плевать я на нее хотел, – цокнул, словно ребенок.

Если бы амбиции правили миром, я бы жила дальше.

Жила человеком.

– И чего ты так туда тянешь, – непонимающе покачал головой, но все же развернулся и пошел в направлении дома, бросив напоследок: – Только следом иди, больше возвращаться не буду.

Будешь, если останусь.

– Иду, – заглушив мысль, ринулась вперед, наступая ступнями на снежную мозаику и чувствуя холод кожей впервые за двадцать шесть лет.

Впервые чувствуя жизнь в посиневших венах.

***

Молча зайдя внутрь квартиры, Нацу захлопнул дверь, разулся и прошел в комнату, зная, что Люси уже там. Она сидела на полу возле стены – прямо там, где он рассказал о своем прошлом, – сжимала кисти рук и немного качалась, отстраненно сверля поверхность пола своим затуманенным взглядом.

– Люси? – снял свитер, оставшись в футболке, и вдруг заметил ее странное поведение. – Люси, что-то произошло? – настороженно подошел к ней и присел на корточки напротив, заглядывая в лицо, скрытое в прядях волос.

Она на секунду замерла и вдруг подняла глаза на него, заставляя того сжаться. Опухшее от слез лицо и такие по-сумасшедшему пугающие зрачки. Молчала и кусала губы, пытаясь что-то сказать, но сил хватило только на одну фразу:

– Прости себя, Нацу.

– Ч-что? – удивленно переспросил, не понимая, с чего вдруг она вернулась к этой теме.

– Прости себя, – повторила хрипло и вдруг взглянула за спину и вновь зажмурилась, обняв себя за плечи, – ты должен.

– Я не могу, – с сожалением следил за ней, но вдруг ощутил, что она крепко вцепилась в его кисть своей холодной ладонью.

– Она… – запнулась. – Она простила тебя.

Нацу опешил и спустя мгновение неловко упал на колени, широко раскрыв глаза и глотая безмолвно воздух. Он не смел пошевелиться и следил за умоляющим взглядом Люси. Каждым миллиметром кожи теперь ощущал чье-то присутствие за спиной, боясь обернуться и осознать, кто стоит там.

Боясь никого там не увидеть и посмотреть сквозь Нее.

– Брат-тик, – заглушая всхлип, произнесла Люси, – ты когда-то обещал мне быть всегда рядом со мной, – голос треснул под давлением эмоций.

– Не надо, – качал головой, упираясь свободной ладонью в пол.

– Но мы не властелины наших жизней, – глубоко дышала и говорила, говорила, говорила, – так случается, что кто-то уходит раньше.

– Я тебя убил, – цедил сквозь зубы, – я!

– Нет, не ты, – пустота морозом прошибала сознание, – ты меня всегда защищал.

– Но не уберег от самого себя… – его глаза набирались слезами.

– От решения небес не спас бы никто, – Люси зажмурилась, понимая, что так оно и есть. – Я говорила не винить себя.

– Я не могу, – раскрыв рот, хрипел, ощущая влагу на щеках.

– Прости себя, братик, – Люси произносила это и терялась в собственных ураганах, что подняли весь пепельный осадок в легких, – потому что я никогда тебя не винила.

– Прости, – обессиленно просипел он.

– Это ты прости меня, – Люси прижала ладонь к губам, на последнем дыхании произнеся, – прости, что оставили тебя одного.

Приглушенный вой, что рвался из груди обоих, прошелся по комнате отражением сомнений.

– Она ушла.

Нацу – такой беззаботный и задорный при первой встрече с Люси – теперь был похож на семилетнего ребенка, что отчаянно рвался защитить Венди от окружающего своей жестокостью мира.

Только ему больше не семь, а Венди уже два года как мертва.

И Нацу, казалось, тоже – мертв.

– Прости себя, – Люси приподнялась на коленях и крепко сжала его вялое тело в объятиях, уткнувшись в плечо и шепча раз за разом это до одури острое слово, – прости.

Нацу продолжал сопеть, не решаясь произнести что-то в ответ.

– Я… – еле разборчиво сказал, задыхаясь. – Я простил.

Мгновение секунды растянулось в тянущиеся сплетения временных параллелей. Нацу, словно ребенок, отчаянно прижал Люси к себе и приоткрыл рот, глазами сверля стену и стараясь унять бешено стучащее сердце, что горело теперь теплым пламенем.

Горячим.

Непривычно мягким.

Чересчур приятным на ощупь.

– И меня прости, – глухо прошептала она, сцепив свои руки у него за спиной.

– За что? – не понимая спросил, прищурившись.

– Я была таким странным хранителем, – шмыгнув носом, хмыкнула, – столько проблем тебе принесла.

– Люси, ты бредишь, – выдохнул от усталости.

– Просто обещай жить с этим пламенем дальше, – продолжала бормотать, – гори, грейся, обжигайся и делись этим теплом с другими.

– Что…

– Живи, Нацу, наслаждайся временем и люби. Люби до потери сознания, отдайся вихрям судьбы.

– Ты… Прощаешься? – замотал головой, прижав ее еще ближе.

– Мое время истекло, – горько произнесла, – но твое только начинается.

Нацу не в силах что-то сказать лишь дышал глубоко, не желая понимать ее слова. Она ведь рядом, в сантиметрах – сопит, что-то мямлит, дышит, даже смеется сквозь надломленный голос.

Она до сих пор обжигает, заражая кровь непонятным огнем.

– Мне холодно, – дрожа прошептала.

– Мне тоже, – признался он, теперь поняв, что этот огонь холодный на ощупь, такой зимний непривычно.

– Значит, замерзаем – и я, и ты… – поникла. – Пора.

– Прекрати, – сжав челюсть, попросил.

Ее тело в мгновение рассыпалось в пыль блестящую, словно снег белоснежный, растворилось сквозь пальцы, оставляя Нацу сидеть на полу и, непонимающе метаться взглядом по пространству, повторяя одно лишь имя:

– Люси, Люси, нет, ты не можешь, Люси, – голос дрожал, – обещала ведь, Люси. Не оставляй меня, я не могу потерять еще и тебя, – крошил сознание от сожалений и мольб, – Люси!

А она стояла в метре рядом и понимала, что имя больше не действует – время истекло. Осталось только сгореть в ночном сиянии звезд, что задорно подмигивают прогнившему миру человеческих надежд и чувств.

– Спи, – на последнем дыхании прикоснулась к его лбу в легком поцелуе и применила заклинание сна, понимая, что это так нечестно с ее стороны.

Но мир давно уже нечестный.

Прикоснувшись ладонью к его щеке, она смотрела в его затихающие глаза и видела, что огонь все равно горел – ярче прежнего, разрывая сосуды осколками времени.

А затем, глотнув прелого воздуха и почувствовав, что сердце уже крошится, произнесла:

– Я – одна среди звезд, среди них и сгорю.

Слова разнеслись по комнате, отбиваясь ритмом сломанных крыльев в сознании.

И эхом повторились в небесных гладях.

Дважды.

========== Глава двадцатая. Наши вселенные. ==========

Комментарий к Глава двадцатая. Наши вселенные.

Песни из прошлой главы подходят также и сюда. Поэтому можно включать их, если желаете.

Ноутбук вчера вернули, сразу и написала последние 11 страниц.

Жалящее своими яркими лучами солнце насмехалось над небом и пронизывало его, играясь в свои игры. Тешило маленьких детей, которые завороженно наблюдали за яркими красками, старательно выводило в оконных стеклах ломанные, искрящиеся резкими переливами. Казалось бы, каждый вздох должен был раствориться в тепле сегодняшнего дня.

Но всем было безразлично.

Люди всё

шли,

шли,

шли.

Дышали так, словно воздух не был наполнен сладостью первого весеннего дня.