Текст книги "Тени стёртых душ (СИ)"

Автор книги: Ariruchy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Отпусти-и-и, – взмолился Нацу и активно замахал головой, стараясь вырваться из цепких ручонок своей сестры, – ну пожалуйста, Венди-и-и!

– До восьми еще два раза, – ехидно заметила она в ответ и потянула уши еще пару раз, затем весело вскочила и глянула в сторону двери.

Там, опираясь о дверной косяк и держа в руках большой разноцветный торт с восемью свечками, стоял и широко улыбался Игнил.

– С Днем рождения, Нацу! – громко поздравил он сына и осторожно подошел к кровати, немного наклоняясь и смеясь в голос с Венди. – Сегодня ты не лунатил, так что заслужил загадать желание и задуть свечи.

– Желание? – глаза у мальчика прямо-таки загорелись.

– Желание, – кивнул тот в ответ и усмехнулся.

Нацу весело хмыкнул, мечтательно закрывая глаза.

«Пусть мы всегда будем вместе!» – пронеслось в голове.

Уже через мгновение он набрал в рот воздух и резко выдохнул, задув лишь пару свечек.

– Не все, – расстроенно произнес он и взглянул на Игнила, поджав губы. – Теперь желание не сбудется?

– Сбудется, – успокоил его отец и погладил по голове, – обязательно сбудется.

***

Люси поникло вылавливала эти отрывки из его сознания, которое он открыл, начав рассказывать о своем прошлом. Она могла заглянуть в любой уголок его разума, отыскать причину гнилых сомнений, пройтись по пыли засохших надежд, но не хотела. Послушно следовала по лабиринту за его голосом и находила те мгновения, которые он разрешал смотреть. И вот сейчас, заметив в той комнате еще Игнила и Венди, она пристально их разглядывала.

Первый был ухоженным тридцатилетним мужчиной, одетым в домашнюю одежду. Но его повадки были схожи на тех, кто имел за плечами немалое состояние и мудрые взгляды на жизнь. В глазах на дне плескалась печаль, но за последний год ее разбавил искренний детский смех, насыщенный верой в чудеса и благодарностью за любовь.

– Игнил был состоятельным человеком? – задала вдруг вопрос.

Нацу поморщился и через секунду сдержанно кивнул.

– К тому времени, как в его жизни появились мы, он бросил свою работу и жил лишь на то, что успел заработать за десяток лет, – сухо пробормотал он, – мы ни в чем не нуждались, поэтому проблем с этим не было.

– Бросил работу и вдруг усыновил вас? – удивилась она.

– Его жена… – Нацу сглотнул и почти выдавил из себя, поясняя: – Она скончалась при родах вместе с новорожденным сыном.

***

Скрип двери отвлек парня тринадцати лет от выполнения домашнего задания. Обернувшись и не заметив никого в своей комнате, он тут же положил ручку на стол и прикрыл книгу, замяв нужную страницу. Осторожно шагнул в сторону коридора и вдруг услышал притихшее бормотание из спальни родителя. Воздух был прокисшим на вкус, словно в него выжали лимон, размешали с пылью и кислородом, разметая в каждую комнату запах алкоголя.

– Папа? – Нацу неуверенно заглянул в комнату Игнила и заметил того, сидящим на полу и прислонившемся к стене.

– Н-нацу? – подавив икоту, тот боязливо взглянул на сына. – Иди спать, уже поздно.

– Что случилось? – он заметил припухшие глаза и опустился на колени, подползая ближе.

Игнил неразборчиво что-то прошептал и махнул головой, стискивая собственные пальцы.

Вдруг он тихо всхлипнул и усмехнулся:

– Ему бы тоже исполнилось тринадцать сегодня.

– Кому? – осторожно поинтересовался Нацу.

– Помнишь, ты когда-то спрашивал меня о семье? – грустно улыбнулся тот и взглянул на опешившего сына, который медленно кивнул. – Моя жена и сын покинули меня ровно тринадцать лет назад, – он закусил губу и закрыл глаза, сдерживая слезы.

Нацу молча сглотнул, не зная, что сказать, и сел перед отцом, опустив голову.

– Что с ними случилось? – шепотом спросил, боясь надавить на больное.

– Им просто не повезло, – устало выдохнул он и вдруг раскрыл глаза, почувствовав, как Нацу его крепко обнимает.

– Ты же их сильно любил? – уткнувшись в его шею, он глотал запах перегара и пытался не заплакать.

Игнил прижал сына к себе и прохрипел:

– Не сильнее, чем люблю вас с Венди.

***

– У нее было маточное кровотечение, а у ребенка – асфиксия, – шепотом произнес Нацу и глубоко вдохнул, – врачи не успели спасти ни одного.

Люси вздрогнула, ощущая тугой ком в горле и не смея произнести ни слова. Почему-то сейчас хотелось сделать так, как тот тринадцатилетний Нацу, – обнять парня, уткнуться ему в шею и прошептать, что все точно будет хорошо, все образуется.

Но она не могла.

Обещала, что не будет жалеть, а просто выслушает.

Да и лгать тоже было против ее принципов – она ведь знала, что ничего не образуется.

Ничего не будет хорошо.

По крайней мере, для них двоих.

Тяжело вздохнув, она взглянула на образ сестры Нацу. Венди была милой девочкой с коротковатыми густыми синими волосами и по-настоящему искрящейся, заразной улыбкой. Ребенок, который был до безумно бьющегося сердца счастлив. Крошечными ручонками ловила солнечных зайчиков и смеялась, смеялась, смеялась. Смеялась, почти забыв прошлые годы, проведенные с мокрыми от слез глазами. Она забыла ту жизнь, схватив свое счастливое детство за хвост.

– Я был на удивление послушным ребенком, – нарушил он тишину и продолжил. – Единственным исключением был мой сомнамбулизм, – прикусил губу, все так же не открывая глаз.

– Почему не вылечился?

– Врачи говорили, что это неопасно, – он прочистил горло и слегка кашлянул, – пару раз посещал сеансы гипноза, но они ни к чему не привели: я по прежнему иногда ходил по дому. Игнил в конце концов свыкся с этой мыслью и послушался специалистов, которые утверждали, что у детей это нормальное явление и оно скоро пройдет.

***

– Ты меня ночью напугал, – чуть обиженно произнесла Венди, наливая сок в стакан.

– Опять лунатил? – угадывая спросил Игнил и продолжил жевать приготовленный дочерью завтрак.

– Забрался на мою кровать и стоял на ней, пока я не проснулась, – фыркнула она, взглянув на притихшего Нацу, который набил рот и старался игнорировать претензии со стороны сестры. – Папа, – вдруг она обратилась к Игнилу и вопросительно взглянула на него, – может, ему снотворное на ночь давать?

Нацу поперхнулся и посмотрел на задумавшегося отца.

– Фрид сказал, что до восемнадцати не стоит, – наконец, изрек он и облизал губы, – так что через год посмотрим на твое поведение, да, Нацу?

– Еще чего, – пробурчал себе под нос, – не буду я эту дрянь пить.

Венди поставила пачку сока на стол, подошла к брату и обняла его сзади, положив голову на плечи.

– Тогда перестань быть таким легко внушаемым, братишка, – весело хмыкнула она, – ты ведь знаешь, что это проявляется от чувства тревоги.

– Но я не встр… – попытался он было оправдаться, но не успел.

– Мы все равно тебя любим, – поспешно его перебила и поцеловала в щеку, а затем выпустила из объятий и подошла к своему месту, рассмеявшись в голос, – но правда, перестань меня пугать.

***

Нацу безмолвно выдохнул и сжал челюсть, сдерживая в себе горечь, которая горела под ребрами, крошила их на мелкие кусочки и сминала комьями воздух.

– Фрид был твоим врачом с детства?

– С пятнадцати лет, если быть точным, – опустил голову. – В восемнадцать он все же прописал мне флуразепам, – процедил сквозь зубы, царапая сжатую ладонь своими пальцами.

– Лекарство не помогало? – наблюдая за реакцией Нацу, поинтересовалась она, прищурившись.

Он приоткрыл глаза и, смотря в пол, произнес:

– Помогало, – голос сквозил ледяным стоном, а глаза уже блестели под давлением слез, – но только поначалу, пока я его принимал.

– Ты не всегда… – догадалась она.

– С детства терпеть не мог какие-то пилюли, – почти прошипел он и прикусил губу.

Минутное молчание сипло отозвалось за окном чужим смехом и шумом автомобильных двигателей. За границей квартиры жизнь продолжалась, текла своим чередом, бурля звонким клокотом зимних улиц, сырого ветра и звездных фонарей. Ловя руками людские эмоции, мороз хитро смеялся в унисон с нищими попрошайками, которые грустно напевали песни о счастливом прошлом и не менее счастливом будущем.

– И почему-то за это поплатился совсем не я, – его голос дрогнул, сорвавшись в тихий всхлип.

Зарывшись руками в спутавшиеся пряди, он чуть махнул головой.

– Мне было двадцать, – хрипло, еле слышно прошептал он, – и накануне я повздорил с отцом из-за того, что… – нервно хохотнул. – Из-за того, что захотел бросить учебу и слетать с друзьями на месяц в Италию. Отец куда-то ушел,– резко выдохнул, не сдержав одну слезу, – а Венди задали в школе какой-то проект, поэтому она не спала всю ночь, что-то рисуя, вырезая, склеивая и раскрашивая, – замер и вдруг шикнул на самого себя, – а я был чересчур встревожен и лег спать пораньше.

***

Пальцы неприятно чесались от вязкой жидкости, застывшей на коже. Устало потерев переносицу, Нацу резко открыл глаза и посмотрел на ладонь. Ему понадобилось пару секунд, пока он не различил в блеклых рассветных лучах грязные ладони, после чего сознание нещадно обожглось догадкой.

Это была чья-то кровь.

– Б-брат-тик, – слева послышалось тяжелое срываемое дыхание, заставляющее всю кожу покрыться противным холодом, – т-ты проснулс-ся?

Нацу медленно повернул голову и вмиг оцепенел – рядом лежала до ужаса бледная Венди. Одежда была пропитана кровью, а одна ее рука слабо сжимала запястье брата, дыхание становилось все въедливее и громче.

– Венди! – по щекам уже текли слезы, а свободной рукой он искал телефон, который обычно оставлял на тумбочке возле кровати.

Но мобильного рядом не было, как, впрочем, и тумбочки. Он вообще находился не в своей комнате. Рядом лежали только испачканные в крови канцелярские ножницы.

– Что произошло? – сипло дрожащим голосом спросил он, повернувшись к сестре и сминая ее в охапку, в надежде найти рану.

– Больно, – выдохнула она и закашляла кровью, пачкая его майку.

– Держись, – только и смог прошептать он, чуть ослабляя хватку, – прошу, только держись.

– Не вин-ни с-себ… – захлебываясь, произнесла она.

Нацу не знал, что делать, что ответить, что спросить.

Нацу не знал, как можно помочь собственной сестре.

Нацу ничего не знал.

И это незнание резало не хуже острейших лезвий, насмехалось над беспомощными и заставляло склонить голову над своими потерями и выть, глотая собственные слезы, крики и всхлипы. Оно наслаждалось человеческой слабостью, с трепетом слушало очередные вздохи, охрипшие голоса, со смехом читало о сломавшихся судьбах и сгоревших душах.

***

– Она умерла у меня на руках, – уже не сдерживая слез, просипел Нацу, – на руках собственного убийцы.

Люси молчала и смотрела сквозь оконное стекло, молча дыша и ощущая влагу на щеках. Ловила взглядом на посеревшем небе облака, которые плыли по течению ветра и переговаривались между собой, обсуждая, возможно, человеческую ничтожность.

«Ты не убийца», – хотелось сорваться с языка, но голос пропал.

Сломался, будто тот двадцатилетний Нацу из прошлого.

– Я долго не мог прийти в себя, – отдышавшись, произнес он, – сидел в обнимку с Венди, надеялся, что вот-вот она рассмеется и скажет, что все это была шутка… – грузно выдохнул. – Но ни через минуту, ни через пять, двадцать минут так и не задышала, – вытер тыльной стороной ладони одну щеку, – а потом вернулся Игнил.

***

– Ты ни в чем не виноват! – пощечина отрезвляюще пробила затуманенный разум.

– Я ее убил! – громко воскликнул Нацу, приподнимаясь на коленях и прижимая Венди к себе.

Игнил не знал что делать: он так же плакал, стискивая челюсть, пытался забрать ее тело и дрожащими пальцами набирал чей-то номер на телефоне. В его сердце, когда-то заново наполненном детскими улыбками, смехом и счастливыми воспоминаниями, вновь разрасталась гниль, такая знакомая и такая…

Смертельная.

– Сынок, – его голос хрипел низким басом, пугающе возвращая в реальность, – ты ни в чем не виноват, запомни и всегда повторяй это.

***

Нацу обнял себя, уткнувшись носом в сложенные перед собой руки. Всхлипы становились все чаще, а слезы – все соленее, как в тот день.

– Он взял всю вину на себя, – прошептал сквозь тишину.

Люси продолжала считать облака, сжав губы в тонкую полоску и проклиная все небесные силы в несправедливости человеческих судеб. Этот парень казался таким бездумным еще в первую их встречу, она даже мимолетом подумала, что ему стоило жить дальше, приносить в этот мир еще больше света и смеха.

– Почему ему не дали срок? – сожалеюще промолвила. – Смертная казнь – это ведь слишком жестокая мера наказания даже для большинства убийц.

– Это его решение, – отрезал Нацу и вновь погрузился в воспоминания. – Когда мы виделись в последний раз перед судом, он так и сказал: «Я больше не могу, на мою долю выпало слишком много смертей».

– Но оставался ведь ты! – неверяще воскликнула она.

– «Прости меня», – прошептал тихо, – вот, что он ответил мне, – усмехнулся с болью в глазах, – и уже через несколько минут в зале суда рассказывал, как убил собственную дочь, скрашивая все события выдуманными подробностями, – прищурился. – А я сидел в нескольких метрах от него и ничего не мог сказать.

– Почему?

– Просто принял его решение, – покачал головой, – я был не в силах видеть его страдания, потому что даже со своими справиться не представлял возможным. Избавился от большей части денег, отдав в сиротские приюты, купил себе эту квартирку и перебивался на нескольких работах, надеясь утонуть в пучине трудовых будней. Фрид настоял на постоянных посещениях, даже согласился заняться мной на бесплатной основе, потому как хорошо общался с Игнилом.

Сглотнув, Люси мягко прикоснулась к его голове и, пустив очередную слезу, сказала:

– Но ты справился.

Нацу поднял на нее свои влажные глаза и еле слышно произнес:

– Последние слова Венди были «не вини себя», – голос мурашками пробирался под ребра и скреб кости своей сухостью, – но я до сих пор помню, каким цветом были ее мертвые глаза.

Несильно сжав пряди волос, Люси не нашлась, что ответить и подалась вперед, оставляя поцелуй на лбу подопечного.

– Спи, – нежно промолвила и опустила ослабшее тело на пол, подарив тому возможность забыться в дреме.

Затем она вновь взглянула на небо, прочитала в облаках издевательскую усмешку, которая жадно вдыхала сырые воспоминания, пропитанное людскими слезами и переживаниями. Облака насмехались над детьми, которые в каждый день рождения с восторженными криками задували свечи.

Облака будто кричали каждому, смотревшему на них:

«Плачь, плачь, плачь».

И Люси не выдержала, поддалась эмоциям, горящим внутри сердца тусклыми искрами.

Ведь зачем-то же она плакать научилась?..

========== Глава шестнадцатая. Сон в подарок. ==========

Если дыхание сводит легкие до треска, врачи настоятельно просят сходить провериться в больницу.

Если кожа зудит и краснеет от касания, вам пропишут мазь.

Если в глазах все размыто, можно получить рецепт на очки или линзы.

А если диагноз незнаком никому из специалистов, они искренне посоветуют вам молиться.

Люси во врачебных советах не нуждалась, и без того прекрасно понимая, что ее диагноз – стертая душа. Вакцины не существовало, побочные эффекты – пробуждение желания противоречить законам Божьим. Да и не пытался никто лечить эту болезнь, потому как ни у кого еще она так не прогрессировала.

Просто никто так не хотел жить среди людей.

Даже сами люди.

– Один день, – неуверенно произнес Джерар и в который раз вопросительно взглянул на Люси.

– Двадцать лет, – непреклонно повторила она и откинулась на спинку мягкого бежевого кресла, стоящего перед окном.

Там светило солнце.

Яркое, светлое, почти испепеляющее. Но такое… Ядовитое. Заражало кровь, щипало своим блеском глаза и шипело на облака, поддаваясь их игре в прятки. Оно опять наблюдало за тем, как Люси отчаянно боролась за свое право.

Право научиться чувствовать.

Любить, ненавидеть, переживать, смеяться, кричать от бессилия, визжать от восторга.

– Люси? – за спиной раздался скрип двери и неуверенный голос.

– Эрза, – удивленно протянула и чуть обернулась.

– Она была твоим хранителем с самого рождения, – пояснил Джерар и кивнул Скарлет на кресло рядом с Люси, – именно они возвращают память своим бывшим подопечным.

– В-возвращают память? – дернулась Эрза и испуганно посмотрела на господство. – Но ведь мы теряем ее при возрождении без права на восстановление!

– Мы теряем не память, – выдохнула громко Люси и опустила голову вниз, заставляя обоих молча слушать, – мы теряем право на то, чтобы ее нам оставили.

Господство тихо кашлянул и закрыл глаза, набрав в легкие воздух.

– Вернее, это право у нас отбирают.

– Ничего не понимаю, – сухо пробормотала Эрза, неверяще уставившись в окно.

– Потому что ты даже не задумывалась об этом, – хмыкнула Хартфилия.

В тишине, которая задорно играла с солнечным светом, голос Джерара холодом прошил каждую клетку.

– Я объясню.

***

– Прости.

Второй раз серафим виновато произносил это слово, что обвивало тело Люси чувством слабости перед самой собой.

– Почему вы извиняетесь? – сухо прошептала она, стараясь дышать равномерно.

– Я должен просить прощения перед всеми благословленными, но не готов увидеть осуждение с их стороны.

– Осуждение за что? – не поднимая глаз, пробормотала.

– Я не готов даже тебе все это рассказывать, – вздохнул Макаров, – потому что…

– Расскажите, святейший! – резко вскинула голову и посмотрела прямо в его глаза.

В них плескалась горечь, что на вкус была словно деготь. Медленно сглотнув, серафим продолжил, не уворачиваясь от взора:

– Потому что осуждение с твоей стороны в сотни раз больнее.

Молчание своими когтями мелко перебирало каждый миллиметр кожи, насмехаясь над хранительницей. Она поддалась своим ощущениям и желаниям, отказавшись зваться обычной среди возрожденных.

Она отказалась от себя новой. И серафим сейчас в который раз отчаянно рвал ее мысли на части, ошметками разметая вокруг.

– Благословленные не теряют память при возрождении, – спокойно произнес он, затаив дыхание. – Это мы ее отбираем.

– Мы?..

К рукам будто песок прилип, между пальцев шершавя неприятно. А в глазах – пусто.

– Триада приближенных к Господу.

– Серафимы… – тихо произнесла она.

– Херувимы, – в том же тоне продолжил Макаров.

– И престолы, – закончил перечислять Джерар, который внимательно следил за состоянием Люси.

Хотя он и сам сейчас боялся взглянуть в глаза серафима. Отчаяние взгляда того хлестало разум черными тенями.

– Много тысяч лет назад, когда люди еще не были так опасны и кощунственны, хоть и не создавали такого культа религии, мы заметили одну вещь: хранители постоянно медлили с очищением, им будто нравилось находиться рядом с людьми, наблюдать за их действиями, наставлять. Им было сложно прощаться с ними, давая шанс на обретение Божьего благословления.

– Им нравились люди, – заметила Люси.

– Дело даже не в этом, – отрицательно кивнул головой и хрипло вздохнул, – они проживали чужие жизни наравне с людьми.

– Жили?

– Жили, – прикусил губу. – И не хотели, чтобы те умирали, потому что эту возможность они вновь теряли, приходилось пристраиваться к новым подопечным, привыкать к новым жизням, новым привычкам, новым взглядам.

– Святейший, – Люси слабо перебила его и вопросительно взглянула на того, – они все помнили?

Макаров грустно усмехнулся.

– Тогда мы поняли, что память и является главной слабостью благословленного. Они все помнили, что значит – быть человеком.

– И вы отобрали у них это.

– У нас не было другого выхода, – прищурился, взглянув на широкий луч, пробивший стекла своим блеском.

Сипло вздохнув, Люси тихо прошептала:

– А катастрофы – ваших рук дело?

– Люди практически не умирали, – спокойно ответил он, – приходилось полагаться на природное очищение.

– Там были только грешники?

– Нет, – отозвался, сложив руки за спиной, – один из погибших в такой катастрофе сейчас находится здесь.

Сглотнув, она обернулась на Джерара, который, в свою очередь, удивленно выдохнул.

– Землетрясение Дзеган-Санрику, 13 июля 869 год, – четко произнес серафим и посмотрел на господство, – тогда погибло всего лишь 1000 человек.

– Они очистились? – спросил в свою очередь тот.

– Десять душ.

– Из тысячи… – сцепив ладони, хрипло промолвила Люси.

Облака будто скользили по плоскости, задевая крыши храма небесных сил и царапаясь о них. Им было невдомек остановиться и застыть. Им было незнакомо чувство покоя.

Люси, кажется, тоже начала его забывать.

– Минойское извержение 1500 года до нашей эры принесло в жертву сто тысяч, – обрубил ее поток мыслей и серьезно посмотрел на нее.

– Извержение вулкана?.. – напрягла она память.

– Очистилось две сотни.

Чувство, что по сердцу несколько раз полоснули острым лезвием ножа, ядовито лизнуло раны и ухмыльнулось. Там, на ребрах, было высечено «нечестно».

Потому что так умирать «нечестно» перед самим собой.

Чувствуешь себя брошенным в кипяток, в котором варятся собственные грехи.

– В этом была вина всех хранителей: они не смогли подготовить подопечных к очищению, – голос серафима колол сознание холодом. – Тогда-то триада решила отбирать всякие воспоминания у любого благословленного из двух остальных триад.

– Даже у тех, кто на тот момент уже был благословленным, – самому себе пробормотал Джерар.

– Поэтому ты получил ранг господства – как один из немногих очищенных в то время. Твоя душа тогда не сломилась и обрела благословение.

Люси беззвучно хмыкнула, опустив голову.

Она понимала, что душа Джерара не сломилась до сих пор.

– Вы отобрали у нас память, – вдруг смело сказала она, – но дали ли что-то взамен?

– Любой мог попросить ее вернуть, – неуверенно ответил серафим.

– Любой, кто знал об этой возможности, – фыркнула та, закрыв глаза, – но ведь таковых не было.

– Были.

Люси мгновенно уставилась на подавшего голос Джерара. Он стоял спиной к ней, наблюдая за небосводом и мерно выдыхая протертый святостью воздух.

– Силы, господства и власти знали об этом правиле, – пояснил он. – Но из-за того, что мы, вторая триада, отвечаем за основы мироздания, все отказались от памяти и выбрали рассудительность.

– Даже вы, святейший?

Господство медленно полуобернулся к ней и, скрывая ухмылку, спросил:

– А почему же я должен был ее оставить?

«Потому что вы человечнее любого человека», – мысленно улыбнулась в ответ и отвернулась

Люси хотела ощутить свое прошлое.

Она хотела обрезать крылья и почувствовать себя на одном уровне с людьми.

Услышать их и ответить, чтобы услышали они.

– Любой благословленный вправе вернуть себе память, но он теряет один день, – произнес Макаров, вновь привлекая внимание.

– То есть, я могу хоть сейчас попросить об этом? – Люси внимательно глянула на него.

– Да, – кивнул тот, – однако ты тоже его потеряешь, Люси.

– Я к этому готова, – задумчиво протянула она, чувствуя, что в легких воздух стал приторным, приправленным хрустящей пылью ожидания, – один ничего не значит.

– Даже если я тебе скажу, что у тебя их осталось мало? – горько просипел серафим.

Лезвием полоснуло по коже рук, сдирая и приправляя открытые раны солеными словами. Словами очередной истины. Она и впрямь была соленая, в отличие от своей противоположности – лжи.

– Я надеялся, что исход будет другой, но… – тот медленно дышал и тянул буквы, пробуя их на вкус и понимая, что они действительно соленые. – Но ты уже научилась ронять слезы. Это последняя стадия. Благословленные не знают, что это такое.

– Но я ведь хранительница! – воскликнула от бессилия.

– Ты теряешься среди своих теней, – прищурился Макаров, – среди теней своей стертой души. Ты теряешь свой ранг.

– Как же… – закусив губу, она сжала руки в кулаки и резко зажмурилась.

– Это цена, которую приходится платить за истину, – сам того не желая, саднящим голосом произнес Джерар.

– Либо сгоришь в звездном сиянии, – произнес серафим, – либо падешь.

Люси мысленно сжалась и сухо пробормотала:

– И никакого выбора?

– Никакого. Мне больно это говорить, но у тебя осталось три дня.

***

Солнечные лучи переливами игрались в прядях алого цвета, отражаясь в глазах Эрзы пустым пространством. Она не шевелилась, казалось, даже дышать перестала. Кожа выглядела болезненно бледной даже для благословленной – для неживой.

– Три дня? – не своим голосом прохрипела.

– Если отдаст завтрашний на возвращение памяти, то и вовсе один, – виновато ответил господство.

Эрза сглотнула и тихо присела на кресло рядом с Люси, которая сидела не поднимая головы.

– Ты готова отказаться от всего? – осторожно спросила она, так же уставившись в пол.

Хартфилия передернула плечами и хмыкнула.

– Отказываться уже не от чего, один день меня не спасет.

Они все знали, что это так. Наверное, поэтому Джерар так слабо пытался ее отговорить. В нем тоже боролись две стороны: человека с амнезией и господства с законами Божьими.

– Усыпи ее, – господство медленно подошел к ним и кивнул в сторону Люси.

– Как? – удивилась Эрза.

– Ее душа все еще живая, ты имеешь на нее влияние хранителя, – положил руку на плечо Хартфилии и обнадеживающе улыбнулся, – подари ей сон, как делала это раньше.

Понимающе кивнув, Скарлет нахмурилась, закрыла глаза и сосредоточилась, выдыхая чистый воздух. Через пару секунд ее голос запел строчки, вмиг окунувшие сознание Люси пеленой горькой дремы.

Когда гаснет звезда, растворяясь в пустотах,

мы идем по пути, не сбиваемся с шага.

Когда гаснут созвездья, теряясь в высотах,

плачут все.

Может быть, это что-то да значит?

Комментарий к Глава шестнадцатая. Сон в подарок.

Я выделила время и написала главу.

Скоро будет следующая.

Жду ваших отзывов^^

========== Глава семнадцатая. Под своим небом. ==========

Комментарий к Глава семнадцатая. Под своим небом.

Песня: Wendy (Red Velvet) – 슬픔 속에 그댈 지워야만 해

__________

Эта глава буквально выжала меня всю.

Надеюсь на ваши отзывы, дорогие читатели.

– Меня зовут Люси Хартфилия, – сдержанная улыбка и теплый взгляд.

Женщина тридцати лет кивнула в ответ и протянула бумаги.

– Что ж, от лица нашего университета рада сообщить, что вы приняты на факультет культурологии на бюджет, – отдала пригласительное письмо и улыбнулась уголками губ, – через месяц можете заселиться в общежитие, предоставив это письмо. Уверена, обучение в нашем заведении поспособствует вашему будущему профессиональному росту.

– Благодарю, – Люси хмыкнула и, поклонившись всем находившимся в кабинете, покинула помещение.

Стоило двери захлопнуться, сидящие по разным углам пожилые и не очень женщины перекинулись хитрыми ухмылками.

– Хартфилия? – послышалось от одной. – Неужели того самого?

– Скажите, что мне послышалось, – цокнула языком вторая.

– Да-да, Изуми-сан, – женщина, которая общалась непосредственно с Люси, сложила руки на груди, – она дочь Джуда Хартфилия.

– Один из самых влиятельных промышленников Японии посылает свою дочь учиться в университет Киото на факультете культурологии? – изящно изогнув бровь женщина, до сих пор лишь наблюдавшая за разговором, удивилась.

– И на бюджет, наверняка, благодаря отцу поступила, – заумно подытожила первая.

– Тут вы неправы, – усмехнулась та, – своими умом и амбициями.

– Вам-то откуда знать? – фыркнули со стороны.

– Мне было достаточно с ней пообщаться тет-а-тет, – хлопнула в ладоши и окинула всех строгим взглядом, – а теперь работаем-работаем, у нас еще достаточно дел, чтобы сидеть здесь до ночи.

Грустно вздохнув, сплетницы вернулись к работе и решили оставить разговор о Люси на потом.

***

Небо до скрежета в сознании чистой голубизной светилось и завлекало взор в глубину своей бездонности. Летние солнечные лучи перезвоном сплелись между ветвей ядовито-зеленых деревьев, между прядями светлых волос, между пальцами бледной руки. Путались, щекоча кожу и глаза, заставляли Люси улыбаться и шагать чуть ли не вприпрыжку.

– Я так понимаю, можно тебя поздравить? – широко улыбаясь, произнесла Леви, наблюдавшая за всем этим.

– Поступила, бюджет, – остановившись перед подругой, произнесла Люси. – Ну что ж, одногруппница, приятно познакомиться! – звонко засмеялась и кинулась в объятия.

– Люси-и-и-и, – чувствуя крепкую хватку, захохотала, – это надо отметить.

– Так тому и быть, – ухмыльнулась Люси и потянула ту в сторону их излюбленного арт-кафе.

Она в душе будто плыла по течению, направление которому задавали легкие порывы прохладного ветра. Жара теплыми касаниями царапала легкие, хрипло отзываясь внутри прохожих чувством жажды. Бледное солнце приветливо смеялось в унисон Хартфилии, в унисон ее мечтам и достигнутым желаниям.

Люси впервые забыла о грызущем изнутри желании позвонить отцу и сказать «я скучаю». Знала, что первым ответит дворецкий, которого тот нанял незадолго до ее ухода из дома. Знала, что затем последует пару коротких – но таких мучительно длинных и режущих слух – гудков. Знала, что отец без приветствий задаст единственный вопрос, который открывал всю его сущность перед единственной дочерью.

«Как тебе живется без меня, Люси, счастлива?»..

«Нет, пап, не счастлива, – прокручивая в голове их возможный разговор, каждый раз мысленно отвечает она, – но это лучше моей прежней жизни».

Вот только никому она не позвонит – не осмелится.

Его голос – хоть и не по собственной воле – слишком грубый и сиплый. Как у курильщиков со стажем в десятки лет. Она боится этого тембра, до мурашек и сжатых ребер внутри, до скрежета зубов и звона в ушах. Казалось, при каждой ссоре ее сознание сжимали и оставляли биться в дрожи, насмехаясь над беспомощностью. Этот голос вырывал из груди самые жуткие страхи и опасения. Голос, ничего более.

Люси не могла признаться, что пугал ее совсем не голос, а его владелец.

Потому что она любила отца в детстве. А после смерти матери детство закончилось.

И, по-видимому, отец скончался вместе с Лейлой еще тогда, двенадцать лет назад.

Остался только его голос – сухой, пронизанный холодом и насквозь пропитанный виски двадцатилетней выдержки.

***

Дверь с неприятным скрежетом пропустила мужчину в комнату. Люси боязливо отошла на шаг назад, сжимая тонкими пальцами дряблую дверную ручку.

– Значит, так теперь живет наследница моей корпорации? – тихо усмехнувшись и держа одну руку в кармане, прошелся он по скромно обставленному помещению. – Из князи в грязь, да, Люси?

– Отец, – попыталась она возразить, дернув плечом, – это всего лишь общежитие, не преувеличивай.

Грузно вдохнув пыльный воздух, Джуд взял в руки рамку с фотографией и хрипло спросил:

– Думаешь, мама была бы рада за тебя? – большим пальцем протер поверхность фото, где была изображена счастливая, смеющаяся и такая искрящаяся молодостью семья.

Их семья.

Неприятно колющее сознание чувство прошлого заставило Люси подойти к отцу и выхватить рамку, смело глядя в его глаза. Внутри полыхало пламя: замерзшее двенадцать лет назад и постоянно царапающее грудь изнутри.

– Ее здесь нет, – вздохнула и сипло добавила, опустив голову, – и никогда больше не будет.

– Ты не веришь в ангелов, так? – спокойно улыбнулся тот и закинул голову вверх. – А она ведь целыми днями тебе о них рассказывала.