Текст книги "Гарри Поттер и Три Пожилых Леди (СИ)"

Автор книги: Аргус Филченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

========== Престижный Клуб ==========

Миссис Кейн, миссис Бересфорд и мисс Стрит, проживавшие по соседству в Литтл-Уингинге, графство Суррей, несомненно, принадлежали к одному из самых известных и самых крупных британских клубов – Клубу Пожилых Леди. О да, этот клуб не имел ни адреса, ни списка членов, ни даже клубных галстуков (или, скорее, брошек) установленного фасона, но разве эти мелочи определяют по-настоящему престижный и влиятельный клуб? Нет, действительно престижный и влиятельный клуб определяет своих членов сам, причем критерии членства чаще всего не только не записаны в уставе (да и наличие самого устава в этом случае не обязательно), но и не высказываются вслух.

И нет, речь не идет ни о престижной школе или колледже, которые могли бы окончить миссис Бересфорд, мисс Стрит и миссис Кейн, ни о длине родословной, восходящей (или же не восходящей) к Вильгельму Завоевателю или даже к рыцарям Круглого Стола, или их прекрасным дамам. И уж, разумеется, ни в коей мере членство в клубе не могло бы определяться вульгарной толщиной кошелька. В конце концов, Британия – это же не мятежные колонии Ее Величества, в силу исторических причин к настоящему моменту, увы, несколько свысока поглядывающие на некогда блистательную Метрополию. Все очень просто – достигшая определенного возраста женщина либо является членом Клуба Пожилых Леди, либо остается просто достигшей определенного возраста женщиной.

Разумеется, определенный материальный ценз на членство в этом Клубе присутствовал, но лишь в той мере, в какой это необходимо для обеспечения внутреннего чувства Независимости, Самодостаточности и Пристойности. Уверенность в Завтрашнем Дне в этот список, увы, не входила, ибо в силу своего возраста члены означенного могли в любой момент отправиться на Очень Важную Встречу с другой Леди, назвать которую просто пожилой было бы явным преуменьшением.

Собственно, в некотором смысле именно отношение к данной встрече и проводило черту между теми, кто был в данный клуб вхож, и теми, кто, несмотря на соответствующий неписанному уставу возраст и пол, оставался за его невидимыми стенами. Истинная Пожилая Леди, в силу возраста и сопутствующих оному обстоятельств покинувшая круговерть работы, светской жизни, забот о семье (можно подчеркнуть один или несколько пунктов) и иных занимающих массу времени обязанностей и осознав в силу этого тот факт, что данная встреча не только неизбежна, но и не слишком далека, неизбежно вырабатывала определенную позицию, каковая и являлась в данном Клубе аналогом членского билета.

Во-первых, раз уж встреча неизбежна и вряд ли относится к приятным событиям, ее следует ожидать с достоинством, дабы не ударить в грязь лицом. Соответственно, следует вести себя так, чтобы Принимающая Сторона не могла упрекнуть гостью ни в дурных манерах, ни в излишней торопливости, ни в неприличной склонности опаздывать.

Во-вторых, поскольку данная встреча относится к разряду абсолютно интимных, не следует переваливать тяжесть подготовки к ней на других людей, особенно близких. Разумеется, помощь в поддержании Пристойности от друзей и родственников принималась с благодарностью, но все же главную роль всегда должны играть Самодостаточность и Независимость. В конце концов, у друзей и родственников когда-то состоится их собственная Встреча, так стоит ли беспокоить близких людей заранее? В том числе и поэтому и сами разговоры о предстоящей Встрече считались несколько неуместными.

В-третьих, по непроверенным, но достаточно респектабельным данным, на результат Встречи непосредственно влияет ее предыстория. И поскольку в глубине души вряд ли кто-то из пожилых леди считал историю своей жизни безупречной, следовало если не исправить совершенные ранее ошибки, то как минимум смягчить испорченное этими ошибками впечатление. Разумеется, изрядная часть входящих в Клуб в силу несовершенства человеческой природы уделяла внимание лишь внешней стороне дела (ну, вы знаете – благотворительные ярмарки, посещение церкви каждое воскресенье, а равно фарисейство и морализаторство), но мисс Стрит, миссис Кейн и миссис Бересфорд считали такое поведение не вполне достойным.

Миссис Кейн, проработав почти сорок лет в местной начальной школе (тридцать семь из них – вместе с мужем, мистером Патриком Кейном, милейшим и интеллигентнейшим человеком, потерявшим руку под Арнемом) и выйдя в отставку, с удовольствием откликнулась на просьбу властей графства и два раза в неделю на общественных началах помогала молоденьким секретаршам в местном отделе образования. Увы, зарплаты технического персонала в этой сфере были невелики, и свежие выпускницы не самых престижных колледжей задерживались на должностях не дольше, чем требовалось для рождения первого ребенка. Так что опыт миссис Кейн был воистину неоценим.

Миссис Бересфорд, в прошлом делопроизводитель в полиции Саутгемптона и вдова легендарного в узких (хотя и не вполне респектабельных в силу профессиональной специфики) кругах старшего инспектора Томаса Бересфорда, по вторникам и пятницам подменяла на коммутаторе местного полицейского участка телефонистку. Разумеется, это было временное решение, и с установкой нового японского оборудования должность телефонистки вообще должны были сократить, но пончики миссис Бересфорд, которые она приносила на каждое дежурство, были так хороши, что суперинтендант МакФергюссон не проявлял особой настойчивости в запросах на ускорение поставки.

Мисс Стрит же, около десяти лет назад переехавшая в Литтл-Уингинг из Калифорнии, после нескольких лет довольно настороженного к себе отношения нашла себя в органах опеки. По слухам (не подтверждаемым и не опровергаемым самой мисс Стрит), в Америке она была младшим партнером в адвокатской конторе и, несмотря на различие в законах, довольно быстро разобралась с местной спецификой. Другим удивительным фактом оказалось то, что никогда не бывавшая замужем мисс Стрит неплохо находила общий язык с детьми, включая не слишком воспитанных. Впрочем, минимум раз в год мисс Стрит принимала гостя из Америки – представительный сорока-или сорокапятилетний адвокат гостил у мисс Стрит неделю или около того, а однажды провел в Литтл-Уингинге целый месяц, сопровождаемый несколько излишне жизнерадостной женщиной с двумя столь же излишне жизнерадостным детьми. И хотя нравы в Калифорнии значительно свободнее таковых в Суррее, местное общество предпочло считать мистера Стрита племянником мисс Стрит. Хотя отдельные представители упомянутого общества прекрасно владели искусством тонких интонаций, так что слово «племянник», особенно в исполнении проживающей на Тисовой улице Петуньи Дурсль, иногда звучало несколько двусмысленно.

Поскольку целью любого клуба, особенно столь респектабельного, является поддержание контактов между людьми одного положения, интересов или склада характера, неудивительно, что Литтл-Уингингская секция Клуба Пожилых Леди довольно быстро обзавелась своеобразной фракцией в составе двух описанных ранее миссис и одной мисс, державшихся несколько наособицу от известных благотворительниц и ревностных прихожанок.

Впрочем, такие фракции возникают в любых клубах, и точно так же в любых клубах такие радикальные фракции подвергаются легкому остракизму, что, в соответствии с теорией положительной обратной связи, только укрепляет отношения фракционеров.

Отношения упомянутых выше пожилых леди были крепки и нерушимы уже почти десять лет.

***

Миссис Кейн, миссис Бересфорд и мисс Стрит сидели на веранде принадлежащего миссис Кейн дома на улице Глициний, 12, и говорили о погоде. Разговоры о погоде вообще являлись одной из двух вечных тем, достойных Клуба. В самом деле, биржевые котировки, государственные границы и даже нефтяные маршруты, занимающие умы небезнадежных, но все еще слишком юных и потому несколько суетливых людей во всяких молодежных песочницах – давосах и бильдербергах, – слишком преходящи для тех, кто готовится к Встрече. Погода же как существовала до того, как появились биржи, государства и нефть, так и будет существовать после того, как эти понятия канут в Лету.

Разумеется, они пили чай – по крайней мере, миссис Кейн и миссис Бересфорд. Мисс Стрит, будучи американкой, предпочла бы свой ужасный американский кофе. Но – увы! – ужасного американского кофе в доме миссис Кейн не водилось никогда, поэтому мисс Стрит, уже привычная к несовершенству этого мира, просто сидела напротив своей чашки, иногда касаясь ее, чтобы не так нервировать приятельниц.

К сожалению, погода на излете лета была прекрасной, и долго обсуждать ее было трудно. Что ж, тем быстрее разговор перейдет на вторую достойную Клуба тему: обсуждение и порицание нравов молодого поколения… Ибо нравы молодого поколения как были ужасны до появления биржи, нефти и государств, так и останутся ужасными после их исчезновения. Так или иначе, для смены темы нужен был лишь повод, и повод не замедлил воспоследовать.

– ПОТТЕР! Вон он! Держи его, Деннис! Уйдет же! – сначала по улице вдоль забора пробежал встрепанный черноволосый мальчик в очках-велосипедах, одетый в мешковатые штаны и куртку на пару размеров больше.

Бежал мальчик легко и привычно, видна была большая практика. Разбитые кроссовки мягко шлепали по тротуару. Следом за ним, с отставанием ярдов на пятьдесят, промчался памятный миссис Кейн по ее последнему году в школе Пирс Полкисс с двумя приятелями, фамилии которых миссис Кейн не могла припомнить, а еще секунд через десять мимо палисадника пропыхтел явно страдающий от раннего ожирения младший Дурсль – да, помнится, Дадли, Дадли Дурсль.

Из дома напротив выглянула миссис Робертсон, неодобрительно покачав головой, обращенной в сторону лидера забега. Тот, обернувшись и оценив расстояние до погони, рванулся в сторону в том самом месте, где живая изгородь дома миссис Кейн сменялась трехфутовой каменной оградкой соседнего участка, с опорой на руку перемахнул через нее и скрылся в садике уже почти год как выставленного на продажу дома покойной миссис Аткинс. Молодой Полкисс и два его спутника потратили на преодоление преграды значительно больше времени, а бедный мистер Дадли Дурсль и вовсе прислонился к каменной стене, не делая даже попыток перелезть и оглашая пыхтением всю улицу.

– Хм, – отметила мисс Стрит спустя пару минут наблюдения за чаинками в так и не тронутой чашке, – не часто видишь, как за одним-единственным хулиганом несутся сразу четыре хороших мальчика. Насколько я помню, обычно бывает наоборот. По крайней мере, у нас в Америке.

– О, да, – миссис Кейн была с ней полностью согласна, – здесь, в Англии, это тоже довольно необычно. И я согласна, что обычно все обстоит прямо противоположным образом: шайки хулиганов гоняют хороших мальчиков. Сказать по правде, я видела такое и до войны, когда была школьницей, и после, когда сама учила детей. Но ведь мистер Поттер это же особый случай, не так ли, леди?

– Разумеется, – невозмутимо согласилась миссис Бересфорд, – ведь все знают, что мистер Гарри Поттер – отъявленный хулиган, не так ли? А мистер Полкисс и особенно мистер Дурсль – чудесные дети, отрада родителей и учителей.

– Я застала мистера Полкисса, мистера Дурсля и мистера Поттера в свой последний год работы в школе. И не сказала бы, что кто-либо из них был отрадой. Помнится, мистер Поттер в первый месяц учебы производил достаточно благоприятное впечатление, но… – Собеседницы заинтересованно глядели на миссис Кейн из-под полей шляпок – соломенной миссис Бересфорд и кожаной ковбойской мисс Стрит.

– Но уже через месяц ему стало неинтересно учиться. Он перестал делать домашние задания, хуже отвечать на уроках, провоцировал своего кузена и мистера Полкисса… – миссис Кейн нахмурила и так морщинистый лоб.

– Вот как. И каким же образом он его провоцировал? – миссис Бересфорд словно вернулась на минуту в полицейский участок Саутгемптона.

– Не могу припомнить, леди. Более того, я полагаю, что молодая миссис Аддерли тоже этого не может припомнить, – все кивнули, соглашаясь одновременно и с тем, что миссис Аддерли действительно молода – всего сорок шесть лет, что на фоне разменявших восьмой десяток собеседниц выглядело почти юностью, и с тем, что вряд ли сменившая миссис Кейн учительница прольет свет на заинтересовавший пожилых леди вопрос. Та, тем временем, продолжала:

– И боюсь, что в данном случае ответ будет тем же – все это знают.

– Обожаю эти слова, – мисс Стрит заглянула в чашку, видимо, надеясь, что чай сам собой превратится во что-то более привычное, но, обнаружив, что чуда не произошло, все же отхлебнула глоточек, – сколько интересного скрывалось за ними, когда я была несколько моложе…

– Вряд ли что-либо изменилось за это время, леди – ведь «несколько моложе» мы все были не так уж и давно, – собеседницы улыбнулись, не жаловаться на старость в этом клубе было действительно хорошим тоном. – На самом деле, я считаю, что в этом отношении вряд ли что-нибудь изменилось со времен римлян или даже атлантов.

– Вы действительно так считаете?

Все трое задумались. Насчет атлантов они не были уверены, это было действительно давно, но вот насчет римлян все они, даже не получившая классического образования американка мисс Стрит, могли держать пари с хорошими шансами.

– Вы знаете, дамы, – миссис Кейн тоже с интересом наблюдала за чаинками, – я не могу припомнить ни одного случая, подтверждающего, гм, неоднозначную репутацию мистера Поттера, однако… могу сказать, что имя помянутого мистера Поттера вызывает какие-то неприятные ассоциации. Такое впечатление, что какие-то связанные с ним факты все время ускользают из памяти, и это страшно, страшно раздражает. И чтобы избежать этого неприятного ощущения, проще принять общепринятую точку зрения.

– О, – богатство английского языка в разговоре между людьми одного круга столь всеобъемлюще, что одна-единственная буква (или один-единственный звук) в состоянии передать целую гамму мыслей. Особенно если этот звук издают одновременно два и более представителя этого круга.

Первая мысль – «Да, миссис Кейн, нам знакомо это неприятное ощущение. Нам даже кажется, что мы сами испытали что-то подобное и именно в связи с мистером Поттером».

Вторая мысль – «Даже странно, что мы до сих пор не обращали на это внимания или не придавали этому значения, хотя это, судя по всему, напрямую коснулось нас самих».

Третья мысль – «К сожалению, хотя мы и полностью согласны с Вами, мы не можем поддержать Вашу точку зрения никакой новой информацией».

Четвертая мысль – «Это стоит обдумать. Да, это действительно стоит обдумать и, возможно, поискать каких-либо подтверждений или опровержений этой гипотезы».

Пятая мысль – «Мы вернемся к этому разговору позже, обязательно вернемся. Возможно, на нашей следующей встрече?».

– Благодарю за гостеприимство, Саманта, – вследствие небританского воспитания мисс Стрит всегда была несколько прямолинейной, – это было действительно интересно.

– Спасибо за комплимент, Делла. Дамы, как насчет собраться здесь же ровно через неделю? Возможно, нам удастся с пользой провести время? И да, обещаю – в следующий раз я поищу кофе. Я не умею его заваривать, но… – скромность, по крайней мере, в разговоре, всегда являлась неотъемлемой чертой истинной леди, тем более пожилой.

– Ах, оставьте, Саманта. Мы, – мисс Стрит не была чужда самоиронии, качества, которое также весьма приветствовалось, – тоже не умеем его варить, причем до такой степени, что попытка выпить кофе где-нибудь в Турции вызывает у нас столь же странные чувства, что и попытка подумать о хулиганстве мистера Поттера. То есть мы понимаем, что это кофе, черт возьми, да это все знают, но все наше существо протестует против этого. Так что подойдет любая бурда хоть сколько-нибудь коричневого цвета.

– Не клевещите на себя, Делла. Я пробовала Ваш кофе на прошлой благотворительной ярмарке, и он был вполне неплох, насколько я могу судить. Итак, ровно через неделю здесь же? – миссис Кейн с трудом встала и взялась за чайник, давая понять, что несмотря на крайне интересную беседу и полученное в процессе оной удовольствие, сегодняшнее заседание Клуба объявляется закрытым.

Когда миссис Бересфорд и мисс Стрит попрощались и вышли, миссис Кейн убрала сервиз и, прежде чем уйти в комнаты и закрыть дверь, негромко произнесла в пространство:

– Мистер Поттер, когда будете выбираться обратно через щель в живой изгороди, постарайтесь не сломать гиацинты. Впрочем, когда будете пробираться сюда вновь – тоже.

Ответное шуршание было утвердительным.

***

Разумеется, мистер Гарри Поттер и не думал ломать гиацинты. Просто когда ты сначала прыгаешь через не такую уж и низкую оградку, а затем резко прячешься в кусты заросшего садика дома Аткинсов, причем делаешь это до того, как погоня тоже переберется через заборчик, это, как правило, вызывает небольшую дрожь в конечностях. Так что, пробираясь через незаметный лаз в изгороди дома миссис Кейн, очень трудно ничего случайно не зацепить.

Возможно, не нервничай Гарри столь сильно, он был бы аккуратнее, но веселая и захватывающая игра «Поймай Гарри» была веселой только для команды преследователей. А вот для команды убегающих, состоящей из одного-единственного Гарри, она была в основном захватывающей.

Этим летом Гарри должно было исполниться десять лет, и почти девять из них он жил в доме своих родственников: тети Петуньи Дурсль, ее мужа Вернона Дурсля и их сына Дадли Дурсля. И жизнь его вряд ли можно было назвать счастливой.

Разумеется, любой ребенок, чьи родители погибли в автокатастрофе (по крайней мере, так говорила Гарри о его папе и маме тетя Петунья) будет не очень счастливым только из-за этого. Папа есть папа, а мама есть мама, и заменить их не могут никакие сколь угодно близкие родственники, даже если они очень стараются. А уж если эти самые родственники и не стараются заменить родителей…

Дурсли не старались.

Во-первых, Гарри жил в чулане. В маленьком темном чулане под лестницей. И не потому, что в доме не хватало места: его кузен Дадли занимал сразу две спальни на втором этаже. Впрочем, Гарри не считал это чем-то необычным или неправильным: и учительница, и социальные работники (Гарри как-то видел одного, точнее, одну леди пасторского вида), и полицейские сначала удивлялись такому и даже возмущались, грозя принять какие-то меры, но затем очень быстро забывали об этом, и никаких мер, разумеется, не принимали. То есть, это было не очень хорошо, но вполне объяснимо: в конце концов, Дадли был родным сыном Дурслей, а Гарри нет. Поэтому Гарри не жаловался, это же было нормально.

Во-вторых, Гарри иногда не кормили. То есть не всегда не кормили, а только если он в чем-нибудь провинился. Провинялся Гарри часто: в конце концов, он не родной сын тети Петуньи и должен отрабатывать деньги, которые по доброте душевной тратят на него Дурсли. И он должен быть им благодарен и доказывать свою благодарность делом: работать в саду, мыть полы и посуду, помогать на кухне. А если он помогал плохо, вполне закономерно, что тетя оставляла его без ужина. И поскольку учителя и соседи, узнав об этом, тоже, предварительно повозмущавшись, все забывали – это тоже было правильным. Разумеется, Дадли в еде никто не ограничивал, и это тоже было нормально.

В-третьих, Гарри всегда ходил в старой одежде кузена. И это тоже было обычным делом: и учителя в школе, и соседи по городку иногда спрашивали у мальчика, неужели дядя и тетя не могут купить ему одежду по росту, и некоторые даже задавали этот вопрос не один раз. Но потом тоже забывали об этом. Тем более, что вещей у Дадли было много, рос он быстро, особенно в ширину, и в результате кузен не успевал износить их до дыр, так что одежда мальчика была пусть и на несколько размеров больше, чем нужно, но вполне еще добротной, можно сказать – нормальной.

В-четвертых… Впрочем, Гарри легко мог бы перечислить и «в-пятых», и «в-шестых» и далее, но не видел в этом особого смысла. Но если все вокруг считают все эти «во-» и «в» нормальным… Да, все это было нормальным.

Ненормальным был он сам. Гарри узнал об этом очень рано, дядя и тетя называли его этим словом сколько он помнил себя. Временами ему казалось, что его зовут именно так, а имя «Гарри» он получил, только когда пошел в школу. Разумеется, дядя и тетя были правы. Ведь нормальные мальчики живут с родителями, а не в чулане. Нормальные мальчики дружат с другими детьми и за ними не гоняются по всему городку кузены с приятелями. И вряд ли нормальные мальчики прячутся в чужих садах.

Хорошо, что миссис Кейн не сердится на него за это. И, разумеется, он сделает все, чтобы она не рассердилась в будущем. Он будет очень осторожен и больше не сломает ни одного гиацинта.

========== Проклятое Дитя ==========

По опыту работы в адвокатской конторе, точнее – по опыту работы секретаршей в адвокатской конторе, мисс Делла Стрит твердо усвоила несколько вещей. Одной из таких вещей было простое правило: бумаги (а равно иные вещественные доказательства, также именуемые в просторечии уликами) врут намного реже и намного хуже, чем живые люди (люди мертвые, как правило, молчаливы и от этого врут столь же неумело и столь же редко, как и бумаги с уликами). И да, ни те, ни другие не умеют целенаправленно издеваться над детективом (или адвокатом, грань между этими профессиями иногда весьма эфемерна, особенно в случае с мисс Стрит и ее покойным боссом, обожавшим сложные уголовные дела). А вот с живыми свидетелями такое случается сплошь и рядом.

Так что в понедельник утром, заступив на свою добровольную вахту в отделе опеки над несовершеннолетними в Кингстоне-над-Темзой, где и располагались официальные учреждения графства, мисс Стрит, быстро переделав все текущие дела, отправилась в архив. Архивная пыль всегда вызывала у нее ностальгию с легким оттенком горечи: слишком много воспоминаний было связано с бумагами там, в прошлой жизни. Однако она же могла подарить разменявшей восьмой десяток женщине иллюзию молодости. А может, и не иллюзию: пальцы вновь становились цепкими и подвижными, привычные боли в суставах куда-то уходили, а глаза резво скользили по обложкам дел, безошибочно выцепляя нужное.

Собственно, нужное нашлось очень быстро – папки с делами находящихся под опекой детей были расставлены строго по алфавиту, к чему мисс Стрит сама в свое время приложила руку. Дело мистера Гарри Поттера, проживавшего в Литтл-Уингинге, графство Суррей, у своей тетки со стороны матери миссис Петуньи Дурсль и ее мужа Вернона Дурсля было несколько толще, чем у обычного беспроблемного ребенка, живущего у родственников, но значительно тоньше, чем полагалось десятилетнему хулигану. Потому что жизненный путь хулигана, как правило, сопровождают десятки полицейских рапортов, заявлений в отделы по работе с трудными подростками и иные свидетельства творимых бесчинств.

Судя по репутации мистера Поттера, его папка должна была к настоящему моменту сравняться своей толщиной с томом Британики или иным подобным академическим трудом, но Делла наблюдала лишь легкую припухлость вместилища документов. Мисс Стрит отмечала такие несообразности машинально: в конце концов, это было одной из причин, по которым молодая секретарша стала младшим партнером своего босса. О других причинах вспоминать было слишком больно, так что – не сейчас.

Пожилая леди с облегчением уселась на выделенное ей место в углу и открыла папку. Первые несколько десятков страниц были посвящены героическим попыткам как миссис Дурсль, так и полностью поддерживающих ее властей графства получить все документы, необходимые для установления опеки над подброшенным прямо под дверь сыном покойной сестры.

Далее следовали отчеты инспектора о регулярных проверках условий, в которых рос мальчик. И, наконец – ведомости выплат опекунских пособий от властей графства: сначала по сто сорок восемь, а с восемьдесят девятого года – по сто шестьдесят два фунта в месяц (в отделе опеки ходили слухи об очередном повышении в следующем году, но достойных доверия подтверждений этим слухам пока не было). Стандартные четыре с небольшим фунта недельного пособия на ребенка проходили по другому ведомству, но, будучи немного знакомой с мистером и миссис Дурсль, Делла не сомневалась, что с получением и этих денег все тоже в полном порядке.

Сами документы, как и ожидалось, были аккуратно подшиты, и на беглый или неопытный взгляд выглядели вполне респектабельно. Но взгляд был цепким и опытным, так что мисс Стрит не только обнаружила странности, но и разделила их на две группы – странности маленькие и странности большие.

Маленькие странности опытная секретарша встречала и раньше, хотя в такой концентрации – довольно редко.

Для начала, первый же документ – рапорт местного констебля о ребенке, подброшенном под дверь, без каких-либо документов, кроме записки с просьбой позаботиться о племяннике, – был вполне естественен для девятнадцатого века, но для века двадцатого был уже несколько экстравагантен в своей старомодности. К слову, сам документ, приложенный к делу, был вполне в стиле этой старомодной экстравагантности: если Делла что-то понимала в древностях, написан он был не на бумаге, а на самом настоящем пергаменте, который должен был стоить кучу денег. Да и манера письма наводила на мысли скорее о гусином пере, чем о шариковой ручке.

Во-вторых, практически отсутствовали ссылки на документы из других архивов: например, решение судьи округа о признании умершими родителей Гарри – Джеймса Поттера и Лили Поттер, урожденной Эванс, – казалось, было взято из воздуха. Решил и все. Ни ссылок на полицейские протоколы, ни отчета коронера – ни-че-го. Даже упоминание об автокатастрофе, в которой, со слов миссис Дурсль, погибли ее непутевая сестра и ее не менее непутевый муж, отсутствовало. Это тоже было бы нормальным лет сто пятьдесят назад, но в конце двадцатого века выглядело несколько необычным.

В-третьих, практически все отчеты инспектора (точнее, двух разных инспекторов, сначала миссис О`Лири, а с недавних пор миссис Причер) по результатам контрольных визитов к опекаемому были словно написаны под копирку, и Делла была готова съесть свою шикарную кожаную шляпу (игравшую главным образом роль положенного каждой Пожилой Леди эпатажного элемента, вроде выкрашенных в сиреневый цвет волос), если этим «отчетам» предшествовали реальные визиты в Литтл-Уингинг.

В-четвертых, за все десять лет к делу подшили одно-единственное медицинское заключение, сделанное сразу после излишне романтической истории с подбрасыванием ребенка под дверь: несмотря на проведенную на крыльце дома тети холодную ноябрьскую ночь мальчик здоров, за исключением кровоточащего шрама на лбу. Больше ни единой бумажки от медиков не было. Подумаешь, эка невидаль – шрам и шрам. Кровоточит и кровоточит. Видимо, кровоточить перестал – это же прекрасно, какой смысл тратить на такую мелочь время медицинского персонала и бумагу?

В общем, все эти странности вполне объяснялись ленью, халатностью и нелюбопытностью всех причастных, начиная от рядового инспектора и заканчивая судьей. Такое встречается, и, увы, чаще, чем хотелось бы. Вот только Делла была знакома и с делами других проблемных детей – и те же самые инспектора и полицейские не демонстрировали подобной лени в других случаях. С другой стороны, все ее – их – предыдущие расследования, как правило, заканчивались судом. А для суда подобных аргументов было бы явно недостаточно.

Так что, не будь у мисс Стрит за плечами полувека работы с бумагами, она убрала бы папку на стеллажи и отправилась бы домой, тем более, что ехать предстояло не менее часа. Однако, прислушавшись к себе, Делла внезапно осознала несообразность, засевшую где-то в дальнем уголке мозга: полученный объем информации решительно не соответствовал толщине папки, даже несмотря на липовые отчеты инспекторов. Процентов пятьдесят страниц не оставили ни малейшего следа в памяти. Мисс Стрит тяжело вздохнула: придется потратить несколько часов на изучение каждой страницы, если не каждой буквы, а значит, возвращаться в Литтл-Уингинг придется либо в пробках, либо по темноте, либо и то, и другое одновременно.

Первая Большая Странность обнаружилась в том самом решении суда о признании Джеймса и Лили Поттер умершими. Место смерти родителей Гарри было указано, но совершенно не воспринималось мозгом. Да, глаза без запинок скользили по названию какого-то городка или деревеньки, но в мозгу информация не отображалась совсем. Попытка буква за буквой перенести название в блокнот не дала ничего: все время что-то отвлекало от задуманного, и лучшей из десятка попыток стали невнятные каракули в блокноте, да и такой результат потребовал полного напряжения воли в борьбе с ощущением неважности и ненужности задачи.

Где навоз, там и пони – в части инспекторских отчетов «неважными» оказались целые листы или, примерно там, где одна фамилия инспектора на фиктивных рапортах сменялась другой, целые десятки листов. Потерпев поражение с одним-единственным названием городка, было бы глупо штурмовать столь огромные объемы неважной, совершенно неважной, абсолютно неважной информации. Единственное, что удалось сделать без особого труда – записать в блокнот даты отчетов, обрамляющих странные листы хронологически. Самый большой «неважный» кусок начинался вскоре после сентября восемьдесят восьмого и заканчивался где-то в районе Рождества; по крайней мере, январский отчет восемьдесят девятого уже радовал привычной пустотой и шаблонностью.

За всю свою карьеру Делла Стрит неоднократно встречала бумаги, которые лгут. Но ни разу до сих пор ей не попадалось документов, издевающихся над тем, кто их читает. Хм. Все когда-нибудь случается в первый раз.

– Мисс Стрит, – голос второй из отметившихся в этом деле инспекторов, миссис Причер, Делла хорошо знала, – ради Господа нашего Иисуса Христа, не стоит трогать эту папку. Не надо. Она… Она проклята.

– Миссис Причер?

– Делла, Вы просто не понимаете. Вы не сталкивались с этим ужасом и дай Господи, не столкнетесь – если немедленно поставите эту папку на место. И пожалуйста, во имя Вашей бессмертной души – молитесь, молитесь. Чтобы взгляд Врага, наложившего покров тайны на свое отродье, не обратился на Вас, – на лице одной из трех инспектрисс отдела была совершенно жуткая смесь ужаса и сострадания. А еще – желание выговориться, такой шанс упустить было невозможно.

– Покров тайны? – Делла снова почувствовала себя молодой. Сколько раз она помогала потенциальным свидетелям (а иногда и потенциальным обвиняемым) выговориться, просто задавая вот такие короткие вопросы, строя их на основе последней фразы собеседника, это всегда помогало.