Текст книги "Две стороны одной монеты (СИ)"

Автор книги: Argo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

«Пропускай его слова, как ненужную информацию. Ты должен…»

«Это не сработает, Чарльз! Когда я буду в Церебро, меня будет вести конвой, там будет охрана, сам Шоу. Я не смогу просто встать в позу ебанного лотоса и медитировать!»

В ответ тишина, но Эрик чувствует, что он все еще не один в своей голове. Чарльз здесь, хотя комната Мойры в другом крыле.

«Ты должен попытаться снова. Перед сном. Пожалуйста, попробуй найти точку между злостью и умиротворением».

Эрик молчит так долго, что, кажется, Чарльз уже не ждет от него ответа. Но, в конце концов, он кивает цветку в кадке.

«Я попытаюсь».

Цветок молчит. На часах в коридоре ровно семь вечера, а значит, Чарльз уже вернулся в Церебро.

Эрик не возвращается в комнату до позднего вечера и приходит под покровом ночи только после отбоя. Он успевает бездумно посмотреть новости по телевизору в комнате отдыха, сыграть в шахматы с каким-то дедом и выслушать бредни молодой шизофренички о захвате Земли инопланетянами. Но, в конце концов, он вынужден вернуться к себе.

Матрас и простыни заменены на новые, и Эрик, скинув одежду, ложится на постель. Динамик остается молчаливым, равнодушным к его действиям: скорее всего, Страйкер ушел с поста дежурного.

На экране спальня матери – она уже спит. Конвоиров не видно, но Эрик знает, что они там, сидят в гостиной, дежуря по одному.

Он пытается расслабиться и выполнить обещание, но в итоге крутится до часу ночи, не в силах заснуть. Пока в бешенстве не вскакивает с постели и не идет на пост. Сонная медсестра без всяких уговоров достает для него снотворное и выдает одну таблетку.

Это всегда помогало. Вырубиться так, чтобы не видеть снов…

Эрик уже отключается, когда ему кажется, что он слышит противный, однообразный писк монитора и голос Шерон Ксавье:

– Это всего лишь дурные сны… Спи, дорогой…

Утро приносит неприятный сюрприз.

– Проснись и пой, мой мальчик. Работа над Церебро в полном разгаре, и твой добрый папочка решил показать тебе машину, которой ты послужишь прекрасным винтиком. Чтобы ты не боялся! – Шоу чуть ли не сияет от счастья и разве что не пританцовывает, глядя на злое лицо Эрика.

Снотворное слишком хорошее, и Эрик проспал аж до полудня. Он чувствует себя разбитым и хочет растерзать того, кто вырвал его из вязкого, спокойного сна.

Он сверлит Шоу взглядом, пока не осознает суть его слов. Его везут в Церебро. В ЦЕРЕБРО. Он сможет узнать, где оно находится!

Он старается не вскакивать слишком резко, но Шоу отмечает его бодрый настрой.

– Надеюсь, тебе не понадобится напоминать, чем может обернуться любой выкрутас, мальчик мой? – он с улыбкой достает рацию, и Эрик бросает испуганный взгляд на монитор.

Его мать сидит на диване, неестественно выпрямив спину. Охранники по разные стороны от нее. На коленях одного из них длинный охотничий нож.

Эрик смотрит на Шоу огненным взглядом и на секунду жалеет, что его дар не пирокинез. Иначе чертов псих вспыхнул бы и сгорел, как спичка, в одно мгновенье.

– Не понадобится.

– Вот и славно. Одевайся. Я не намерен ждать тебя вечно.

Он уходит из комнаты, оставляя Эрика наедине с монитором и чистой одеждой.

***

– Ну же, всю жизнь проспишь, мальчик, – чья-то грубая ладонь хлопает его по щеке, и Эрик вяло соображает, что он уже просыпался сегодня.

Он с трудом разлепляет веки, чтобы уставиться на странный металлический потолок. Его сила, на удивление, никак не реагирует. Может, потолок пластиковый?

Он лежит на чем-то жестком. Скамья?

– Сколько вы ему вкололи, болваны? Три кубика? – голос Шоу приближается обратно, и на Эрика выливается кувшин холодной воды, заставляющей его резко сесть. – Уже лучше.

Полотенце падает ему на колени, и Эрик утирает льющуюся за шиворот воду. Его обещали отвезти в Церебро… Воспоминание бьет током, окончательно пробуждая. Выходит, он… на месте?

Шоу ухмыляется во все тридцать два зуба.

– Мы в Церебро?

– Ты догадливый. Люблю смекалистых.

Комната, в которой они находятся, круглая, потолок куполообразный. Они на втором этаже, под ногами решетчатый пол, а сам Эрик сидит на железной скамье. По кругу идут узкие двери – явно технические помещения. Он встает со своей жесткой койки и подходит к перилам, чтобы посмотреть, что находится на первом этаже по центру, к которому от потолка тянутся провода и тонкие металлические прутья.

И застывает, пораженный увиденным. Сердце пускается в бешеный пляс, и краем сознания Эрик отмечает, что чего-то в его ощущениях не хватает. Но сейчас ему не до того. Потому что в центре комнаты в окружении какой-то аппаратуры и людей в халатах стоит больничная койка с единственным живым элементом машины. Чарльз Ксавье, опутанный медицинскими проводами, со странным шлемом над головой, смотрит прямо на него, и его губы шевелятся.

Эрик не может услышать его отсюда: в комнате стоит шум вентиляторов и работающих процессоров, – но он и так догадывается, что тот говорит:

– Здравствуй, Эрик.

Комментарий к Глава 4

*Трисомия – наличие трех гомологичных хромосом вместо пары (в норме). Эрик говорит о синдроме Патау, при котором генетическая аномалия приводит к серьезным порокам во всех системах организма, из-за чего беременность чаще всего заканчивается гибелью плода, а более 80% рожденных детей умирают в первый месяц жизни.

**Седативные – успокоительные лекарства.

========== Глава 5 ==========

Эрик понимает, чего не хватает в ощущениях, когда в его голове шальной мыслью проскальзывают слова Мойры: «Один шанс остановить все это. Только один… Убей Чарльза Ксавье». Металл не отзывается на зов. Тело слишком легкое, будто пустое, без способности, и он дергается на очередной ступеньке. Но, обернувшись, встречается с ухмыляющимся взглядом Шоу. Конечно, он бы никогда не пошел на напрасный риск.

– Зачем я здесь? – они останавливаются на лестнице, но Шоу подталкивает его в плечо.

– Не бойся, малыш Эрик. Моим ребятам надо провести кое-какое обследование, прежде чем подключить тебя к машине.

Ну конечно…

Эрик скрипит зубами, глядя на ждущих внизу людей в белых халатах. Откуда-то прикатывают медицинское кресло, похожее на те, что стоят в донорских центрах. Весь первый этаж заставлен оборудованием: мониторы с диаграммами, консоли управления, рычаги, тихо гудящие процессоры, блоки питания… Через каждые пару метров на стене висят камеры, два выхода: центральный и запасной. Узкие окна под самым потолком, пропускающие слишком мало света. Эрик силится разглядеть хоть что-нибудь, но видит лишь серое небо, затянутое дождевыми облаками.

Эта комната выглядит крайне удручающе. Единственное белое пятно в серо-стальном интерьере – больничная койка. Увы, это отнюдь не радует.

– Что ж, познакомьтесь, мальчики. Вам ведь творить наше будущее. Не ваше, конечно.

Эрик и Чарльз бросают на Шоу полные презрения взгляды, и он усмехается в ответ.

– Сэр, все готово. Мы можем взять анализы и провести необходимые тесты прямо сейчас, – молодой парень в халате и очках выступает вперед. Он делает вид, что мутантов вовсе нет в этой комнате.

– Я бы хотел сначала услышать отчет. На Эрика у вас еще будет время.

Шоу идет куда-то к мониторам, и вся стайка медиков-ученых увивается за ним, побросав приборы и оставляя Эрика наедине с их пока что единственным пациентом.

Они смотрят друг на друга, наверное, целую минуту, разглядывая словно диковинку. Чарльз Эрика уже видел. А вот Эрик никак не ожидал такого.

– Тебя молодильными яблоками кормят? Дашь телефон диетолога?

Он думает, что найдет Чарльза чуть ли не на смертном одре. Состарившимся раньше срока, седым или, может быть, облысевшим, иссохшим, с лицом, превратившимся в маску…

Он хоть и рад, но все же удивлен увиденному. Даже Мойра, как ему кажется, выглядит хуже.

– В больном теле не может быть разума, способного поддерживать работу Церебро. Он хорошо позаботился о том, чтобы я не умер от инфекций или застойной пневмонии.

Эрик готов поклясться, что чертов телепат выглядит даже моложе своего возраста. Если бы не бледность человека, который давно не видел солнца, и кучи проводов, тянущихся к его голове, рукам и груди, можно было подумать, что он просто прилег отдохнуть.

На двенадцать лет…

Тяжелый шлем нависает над его лбом. Идущие от него электроды теряются в растрепанных волосах Чарльза. Эрик видит, что они впиваются под кожу на его висках и в районе челки.

Он смотрит на бесцветный раствор в капельнице.

– Это лекарство было сделано на основе генотипа одной мутантки. У нее была хорошая регенерация, замедленное старение. Мне вводят это раз в пару недель, чтобы я был как новенький. Правда, это все равно не поставит меня на ноги. Не уверен, что смог бы вспомнить, как ходить.

Чарльз не отрывает взгляда от лица Эрика, будто пытается проникнуть в его разум. Эрик не ощущает контакта. Он не уверен, что стоит сказать на услышанное, и продолжает стискивать пальцами боковой бордюр кровати.

– Шоу изобрел эликсир вечной молодости и тратит его на то, чтобы уничтожить половину населения Земли…

Губы Чарльза расплываются в бледной, грустной улыбке.

– Похоже на то. Но мутанты составляют далеко не половину жителей планеты. Нас куда меньше…

Эрик осматривал системы снова и снова, бегая взглядом по проводам и мониторам. Люди в халатах все еще толпятся вокруг Шоу, что-то докладывая. Остальные не отрываются от работы, продолжая пялиться в мониторы. Будто это место – обычный офис или центр управления… Будто на кону не стоят тысячи жизней.

– Ты… Сейчас тоже видишь их всех? Церебро работает? – Эрик тянется было к шлему, но останавливает себя на полпути, не решаясь прикоснуться к проклятой машине.

Чарльз жадно следит за каждым его движением.

– Да. Я постоянно на связи. Когда я вот так бодрствую или нахожусь в теле Мойры, это как будто разорваться на две части. Одна продолжает беспрерывную работу, вторая пытается быть обычным человеком. Но каждые пятнадцать минут я докладываю о найденных, если таковые есть, – он шевелит рукой, разворачивая кисть ладонью вверх. Из его вен торчат трубки, ухоженные и прочные, вшитые в кожу давным-давно.

В памяти Эрика всплывают те дни, когда он лежал в больнице с тяжелой ангиной, с высоченной температурой, на жесткой койке и постоянно под капельницами. Как ломило все тело, хотелось вырвать злосчастные трубки и убраться куда-нибудь подальше от удушающего больничного запаха. Он не может представить, насколько Чарльзу хочется выбраться отсюда. А может, ему уже ничего не хочется…

Чарльз выглядит здоровым парнем, которого дома должны ждать жена и дети. И, если не видеть тяжелого механизма, тянущего свои щупальца к его голове, можно забыть о том, что это не так.

Нельзя…

Эрику не нужна телепатия, чтобы видеть, что за спокойным выражением лица и слабой улыбкой скрывается живой мертвец. И от этого только страшнее.

Он тяжело сглатывает и старается поддержать разговор. В конце концов, это все, что он может сейчас. Шоу не спешит со своими опытами, а Чарльз не против поговорить хоть с кем-то. Что он делает тут, когда бодрствует?

– И много мутантов удается засечь за день?

– Когда как. Редкость, чтобы не было ни одного.

Не лучше ли прекратить его страдания сейчас?..

Просто убить Чарльза прямо перед носом Шоу, и плевать, если Эрика расстреляют на месте. Но как это сделать?

Он украдкой осматривает ближайшие предметы: ничего острого и тяжелого. Медицинский столик слишком далеко, чтобы успеть схватить что-то и вернуться к койке. Взять телепата в плен? Его пристрелят раньше, чем он дернется. Нечем прикрыть тылы, они посреди круглого помещения с полным доступом к кровати Чарльза с любой стороны. Охранники стоят у выходов с оружием наготове, с ленцой наблюдая за Эриком.

– Я знаю, о чем ты думаешь, Эрик.

Эрик вздрагивает, застигнутый врасплох. Во взгляде Чарльза нет сожаления, только понимание и смирение.

– Ты разве можешь читать мысли здесь?

– Не нужно быть телепатом, чтобы знать, о чем думает загнанная лисица, видя полуживую гончую, не способную защититься. На твоем месте, я бы тоже хотел себя убить.

Они молчат, глядя друг другу в глаза.

– Ничего не получится. Ты не первый, кто пытался это сделать.

Сердце Эрика пропускает удар. Кто-то был здесь. Кто-то уже добирался до Церебро, но потерпел поражение. Возможно…

– Кто…

– Это была моя сестра, – Чарльз обрывает его зарождающиеся планы на корню. – Тогда она и попала в инвалидное кресло. Шоу не убил ее только потому, что она была нужна для меня.

Выходит, Мойра хотела, чтобы Эрик сделал то, что она не смогла.

Эрику хочется уткнуться лбом в скрещенные руки и не думать. Все это невозможно уложить в голове. Эта реальность слишком далека от рамок нормального мира….

– Скоро все закончится. Обещаю, – он шепчет это, хотя их все равно никто не слушает.

Эрик протягивает руку и касается лежащей на постели ладони. Чарльз слабо сжимает пальцы в ответ. Его взгляд вдруг делается стеклянным, губы приоткрываются, он замирает, и Эрик испуганно таращится на этот приступ.

– Ли Цуонг, управление растениями, Шанхай, Йанданг стрит, восемь.

Персонал у мониторов вяло оживляется, начиная тыкать по клавишам, связываться с кем-то по коммуникаторам, отправлять сообщения. Кем бы ни был этот Ли, Эрик понимает, что правительство только что отправило за ним ищеек.

Пальцы Чарльза судорожно вздрагивают, и взгляд снова становится осмысленным.

– Ему семь лет… Он заставил цветок в кадке распустить бутоны, чтобы порадовать больную сестру…

Эрик стискивает безвольную руку почти до боли, заставляя Чарльза посмотреть на него. Его губы сжаты в тонкую линию, скулы напряжены, и во взгляде все то, что он не может высказать при Шоу и его помощниках, которые все еще здесь.

– Если думаешь, что твой взгляд способен просверлить дыру в этой чудесной голове, то зря стараешься, Эрик.

Шоу хлопает его по плечу, и Эрик может лишь опустить руку Чарльза вместо того, чтобы развернуться и врезать со всей силы по этой ухмыляющейся роже.

– У вас еще будет время пообщаться, дорогуши. А пока что, Эрик, тебе надо пожертвовать немного крови ради нашего дела.

Когда Эрик приходит в себя в следующий раз, уже вечер, и он лежит в своей комнате, в пансионате. Первым делом он бросает короткий взгляд на монитор: его мать в порядке, сидит с книгой в кресле.

Голова тяжелая, от снотворного все гудит и кружится, но он заставляет себя встать с постели. Держась за виски, направляется в ванную, где долго умывается и полощет рот, пытаясь смыть мерзкий невидимый привкус лекарства. Ему хочется подышать свежим воздухом, чтобы прочистить легкие от металлически-сухого воздуха, циркулирующего в здании Церебро.

Может, это был сон?

Эрик трет свои ладони, пытаясь вспомнить прикосновение к чужой руке – теплой, живой, но слишком слабой для здорового на вид человека. Никакие молодильные яблоки не спасут от мышечного гипотонуса*, если лежать столько лет без движения…

Его металлокинез снова на месте, краны послушно закрываются, подчиняясь его воле. Голос Чарльза не появляется в его голове, а значит, разум телепата в Церебро.

Эрик покидает комнату и идет по коридору, целенаправленно. Ему нужна одна комната и один обитатель этого места. Он отпихивает в сторону всклокоченную женщину, которая все время смотрит телевизор, обкусывая ногти. Она истерично смеется ему вслед, но Эрику не до психов сегодня.

Он врывается в комнату Мойры. Женщина сидит с книгой у окна и вздрагивает, когда дверь ее палаты распахивается. Эрик краем глаза отмечает, что комната поделена на две половины, будто в ней живут два разных человека, хотя он уверен: Мойра здесь одна.

– Надо поговорить.

– Тебя учили, что нужно стучаться и спрашивать разрешения, прежде чем входить? – она захлопывает книгу, даже не положив закладку.

Эрик не хочет вступать в бесцельные споры.

– Ты пыталась убить Чарльза, ведь так? Поэтому ты в кресле?

Ее лицо кривится, губы белеют от злости, и она катит коляску прямо на Эрика. Это могло бы выглядеть угрожающе, но Эрик останавливает колеса, не давая ей подъехать близко.

– Он тебе сказал?

– Да. Я был в Церебро. Видел его.

На секунду в ее взгляде сквозит нечто… И Эрик думает, что сейчас она спросит: как Чарльз? Но этого не происходит.

– Неужели? И какое мне должно быть до этого дело?

Эрик смотрит в мигающий глазок камеры, Мойра замечает это.

– Твой брат сделал все, чтобы ты могла жить. Так ты ему отплатила?

Лицо Мойры вытягивается в шоке от услышанного, пальцы стискивают книгу.

– Чтобы могла жить? Ты издеваешься? Это, по-твоему, жизнь?! – ее трясет, и Эрик немного жалеет о своей затее, но механизм уже запущен. Под пальцами Мойры металл от ее часов сливается в буквы и оседает на обложке книги.

– Я не просила такой жизни!

Никто не должен заподозрить Мойру, если она что-то знает. Чарльз не хотел бы, чтобы она пострадала еще больше.

Он дергает ее за ремешок часов, заставляя обратить внимание на книгу.

– Знаешь, лучше такая жизнь, чем-то, что есть у Чарльза. Участь живого мертвеца, привязанного к машине. По крайней мере, ты можешь сидеть здесь и читать свои книги, – он машет рукой на ее колени, и Мойра, красная от злости, опускает гневный взгляд на обложку. – Не только Шоу следит за тобой, но и Чарльз. Присматривает и заботится о тебе. Ты лишь причинила ему страдания своей выходкой. Подумай, как могла бы извиниться перед ним.

Эрик уходит, хлопнув дверью, прежде чем Мойра что-то говорит в ответ.

Наверное, стоило просто написать и подбросить записку, попросить самого Чарльза поговорить с сестрой с помощью переписки или что-то еще. Но Эрик с досадой понимает, что ему нужно было спустить пар, сорваться на ком-то. Он чувствует себя отвратительно. Наорал на беззащитную женщину с загубленной судьбой. Если Чарльз узнает, ему точно достанется.

Но это единственный способ защитить ее от подозрений Шоу. Обиженная, злая, не станет помогать такому ублюдку, как Эрик, и брату, из-за которого она двенадцать лет прожила в пансионате для стариков и инвалидов.

Он слышит хлопок двери вдалеке и шорох колес по линолеуму в коридоре. Дверь его комнаты открывается, на пороге встрепанная Мойра. Она замахивается книгой и швыряет, целясь Эрику в голову.

– Пошел ты на хер, Леншерр! Понял?! И твой Чарльз пусть идет на хер со своей заботой! Пусть рухнувший мир погребет вас под своими руинами.

Она фыркает, словно разъяренная кошка, и уезжает прочь, оставляя Эрика наедине с «Королем былого и грядущего». Какое-то время он напряженно смотрит в дверь, не шевелясь, а потом швыряет книгу на тумбочку.

Он оставил Мойре записку: «Хочу помочь. Знаешь, где Церебро, – оставь одну деталь в книге».

Книга пуста.

Она с гулким стуком падает на пол, не долетев до цели, и Эрик зло поднимает ее, чтобы шлепнуть на подушку рядом с собой. На полу остается лежать небольшой белый прямоугольник. Фотография?

Эрик подносит ее к лицу, чтобы разглядеть в закатных сумерках человека на фото. На него смотрит блондинка с голубыми глазами, как у Чарльза, и тонкой аристократичной улыбкой, которая могла бы красоваться на лице Мойры, если бы не случившееся с ней несчастье.

Шерон Ксавье.

Эрик падает лицом в подушку, продолжая сжимать карточку в пальцах. У него снова ничего нет…

Чарльз выглядит недовольным, узнав о ссоре с Мойрой. За игрой в шахматы у Эрика начинает болеть голова, словно по ней долго и упорно стучали резиновым молотком: вроде не травматично, но, в конце концов, начинает раздражать. Злость телепата – это болезненно.

«Она ничего не знает. Как ты мог подумать, что Мойра бы стала скрывать такую информацию. Ее, как и тебя, привозили под наркозом!»

«Ладно-ладно, но я должен был убедиться».

«Пожалуйста, впредь убеждайся после того, как подумаешь».

Эрик чувствует себя пристыжено и глупо. Он хочет извиниться перед Мойрой, но та отшивает его, хлопнув дверью перед носом.

– Возьми хотя бы книгу. Здесь фото…

За дверью слышится злое сопение.

– Это не моя фотография, а Чарльза. Ему и верни.

Эрик передает книгу телепату, и тот с ностальгией листает страницы старого издания.

– В детстве мне читал ее отец.

Он натыкается на фотографию Шерон и какое-то время рассматривает ее, хмуря брови.

– Мойра сказала, чтобы я вернул тебе.

– Хм. Не думал, что еще остались какие-то фотографии…

– Она сказала, что это твое, – Эрик делает ход конем, пока Чарльз занят рассматриванием фото.

Женщина стоит у какой-то скульптуры в центральном парке Нью-Йорка. Солнце освещает ее аккуратную прическу, запутавшись в волосах. Она гордо смотрит в объектив фотоаппарата, будто не памятный снимок делает, а не иначе как готовится к получению Оскара.

Эрик думает, что это немного необычно: он считал, что богачи не ходят по таким местам, как центральный парк.

Чарльз фыркает, услышав эту его мысль, и кладет фото обратно в книгу.

«Еще немного, и я решу, что ты предвзято относишься к успешным людям».

«Прости».

– Это странно, но моя мать любила прогуляться по Центральному парку. Иногда мне казалось, что в нашем доме она чувствует себя слишком одинокой, несмотря на то, что у нее были мы с Мойрой… – Чарльз бездумно смотрит на огонь в камине. – Они с Мойрой не ладили в последние месяцы перед тем, как все случилось. И Мойра очень редко вспоминала о ней… Видимо, я не слишком хорошо знаю свою сестру.

Эти два дня он усердно тренируется, пытаясь то найти умиротворение, то очистить свой разум от мыслей, то прощупать свою силу изнутри так и эдак, то представить, как он сам тянется к разуму Чарльза, как взламывает блоки Церебро и его телепатии, как открывается навстречу чужим попыткам контакта. Он умиротворяется буквально до бешенства, и все заканчивается одинаково, приводя их с Чарльзом в отчаяние.

Время утекает сквозь пальцы, и Эрик думает, что они упустили свой единственный шанс: попробовать связаться телепатически, пока Эрик был в Церебро под действием подавителей.

Он слышит в мысленном голосе Чарльза нотки отдаленной паники, но они оба заставляют себя держаться. Время есть. Что-то стопорится в работе ученых, и Церебро еще не готово. Но рано или поздно день Икс наступит, и эта дата неумолимо приближается.

В один из дней Чарльз остается ночевать в разуме Мойры.

– Иногда мне нужен нормальный сон, а не тот бред, который я вижу, когда сплю в Церебро.

– Ты умудряешься еще и спать в этой штуке?

Эрик спрашивает скорее для проформы, чем из реального интереса. Он занят мыслями о том, что еще можно придумать и как совладать со своим проклятым разумом, при этом не привлекая внимания Шоу и его надзирателей.

Страйкер истек ядом, то и дело выводя Эрика из себя и из комнаты, в которой он не мог заниматься подготовкой. Обычно Эрик выбирал чью-нибудь пустующую палату или комнату отдыха, иногда сидел в конце коридора за цветком, отстраняясь от шума, создаваемого другими пациентами.

– Если бы я не спал, я бы свихнулся за несколько дней.

Чарльз нервно расправляет и снова скручивает одеяло. Он уже в постели, и Эрик сидит на стуле у кровати. Сегодня Страйкер дежурит, и у него нет желания возвращаться к себе.

Теперь Эрик понимает, почему эта комната поделена надвое. Несложно было догадаться, но в прошлый раз у него были другие цели помимо рассматривания интерьера спальни.

– Мойре и так приходится мириться с чужим сознанием в голове и уступать свое тело. Она предпочитает иметь личное пространство. Для нас комнату разделили так, чтобы в одной половине жила Мойра, в другой я, когда нахожусь в ее теле.

Эрик всегда был собственником и не смог бы ни с кем делить ни свою комнату, ни свое тело. Если бы Чарльз был его братом – туго бы ему пришлось.

«Может, в этом и проблема? Ты не хочешь пускать чужой разум в свою голову?»

«Хочешь сказать, что я просто не хочу, поэтому ничего не выходит? Да я смерть как хочу избавить тебя, себя и весь мир от этого дерьма!»

Он мысленно рычит, и Чарльз кладет ладонь на его сжатый кулак в успокаивающем жесте.

– Ладно. Думаю, ты не нуждаешься в колыбельной на ночь, так что я пойду в свою комнату и буду надеяться, что Страйкер сдох сам по себе…

– Эрик… – Чарльз пытается его остановить, но тот уходит, плотно закрыв за собой дверь, оставляя телепата в одиночестве.

«Я не хотел тебя обидеть. Не будь ребенком!»

Эрик все-таки находит в себе силы ответить, чтобы не чувствовать себя еще более отвратительно завтра.

«Знаю. Спи. Поговорим утром».

К счастью, Страйкеру надоело глумиться, и динамик молчит. Эрик ложится спать, но на душе так погано и плохо, что он не уверен, что сможет расслабиться даже просто для того, чтобы задремать.

Все плохо.

Прошло столько дней, а они не сдвинулись с мертвой точки. И все, что помогает Чарльзу поддерживать с Эриком связь, – гнев и использование силы. Эрик крутит в пальцах монетку, чтобы телепат мог разговаривать с ним постоянно. Медперсонал, очевидно, считает, что у него развился обсессивно-компульсивный синдром…**

Эрик измучил себя мыслями о том, что будет, если у них не получится. Он напуган до чертиков и с ужасом понимает, что Чарльз тоже. То, что они храбрятся друг перед другом, поддерживая боевой настрой, – маска, обман… самообман…

Он ощущает себя все тем же ребенком, запертым в клинике…

Эрика ведут природное упрямство и страх потерять жизнь, которая у него была. Чарльза ведут лишь остатки надежды на то, что Эрик ему поможет. И от этого еще тяжелее. Слишком большой груз он пытается поднять…

Он закрывает глаза, чтобы представить, каким будет их будущее, если Шоу падет. Как он выберется из этой клетки, и люди, доселе державшие оружие в руках, будут убегать от Эрика в ужасе. Как Чарльз сможет воздействовать телепатией на правительство, заставить их раскрыть людям правду о заговоре, о сотнях жертв, о мутантах…

Он не хочет думать о том, как на самом деле это всколыхнет общество. Возможно, начнется война… Это не то, что нужно ему сейчас.

Эрик представляет, как они смогут поехать, куда захотят. Почему он раньше так мало путешествовал? Может, прыгнут с парашютом, покатаются на верблюдах у египетских пирамид или нырнут на дно Тихого океана с аквалангом. Он снова промчится на мотоцикле по ночному городу, пообедает в ресторане с матерью, и они смогут заказать ее любимый десерт. И наверняка получится раздобыть результаты исследований Шоу, которые он проводил над мутантами. Им с Хэнком будет над чем поработать. И может, он даже найдет Магду, чтобы объяснить ей, почему ушел тогда…

Сладкие грезы уносят его все дальше, заставляя забыться дремотой.

Он идет по Центральному парку. Он гулял здесь все детство, почти каждый выходной. Мать уже не водит его за руку. Они просто идут рядом, неторопливо минуя палатки с мороженным и сахарной ватой. Он хочет покормить уток и поиграть с другими ребятами в футбол, но мать хмурая и задумчивая, и он не может оставить ее одну.

«Что делать? Этот Джейсон Таккер не хочет подписывать соглашение… Я могу потерять деньги… Чертовы адвокаты ничего не делают… А если обратиться к Мари? Она может надавить на кого нужно… Ненавижу бюрократию… Нельзя показывать слабость! Они уничтожат меня, если я дам слабину… Стивенсон не побоится пустить в ход грязные методы…»

Эти мысли роем кружат в ее голове, и он не может просто оставаться в стороне.

– Мама, ты всегда можешь положиться на меня, ты же знаешь, – он смотрит снизу вверх на мать, надеясь найти на ее лице одобрение.

Но та выглядит растерянной.

– О чем ты, Чарльз?

– Твоя работа. Я могу помочь, если нужно, – он берет ее за руку, сжимая ее тонкие холодные пальцы.

«Бестолковый ребенок. Рос бы ты побыстрее, вот была бы помощь. Заменил бы отца…»

Он хмурится.

– Я не могу расти быстрее, но я могу лучше! – он с улыбкой касается пальцами виска, и все дети на площадке застывают.

Мать в ужасе. Ее рот открывается и закрывается, но она не говорит ни слова, осматривая замерших людей.

«Нет-нет-нет… Прекрати! Боже, за что мне все это! Как он это делает? Я схожу с ума?»

– Я просто хочу тебя защитить от плохих людей на твоей работе. Ты всегда думаешь о них, – он опускает руку, и люди продолжают свои действия как ни в чем не бывало.

– Чарльз! Не делай так никогда, ты понял?! Никогда! Идем отсюда! – она хватает его за руку и тянет прочь из парка, к машине, в которой Чарльза ждет водитель, чтобы отвезти домой.

– Но я просто хочу помочь!

«Если кто-то узнает… Это тебе нужна помощь, Чарльз… Не мне…»

Картинка начинает ускользать, оставляя за собой лишь послеобраз обиды и страха. Эрику сейчас нужна помощь! Как никогда! Он не может нести этот груз в одиночестве, не знает, что сделать, не знает, где найти силы… Он тот, кто в отчаянии готов продать душу дьяволу за помощь и подсказку.

Он тянется к Чарльзу из сна, позволяя ему сделать то, что он так хочет и в чем отказывает ему мать.

«Помоги мне, Чарльз. Прошу…»

Эрик открывает глаза, глядя в темный потолок. За окном глухая ночь. И он боится даже пошевелиться, лишь бы только не разрушить эту иллюзию успеха. Невесомое ощущение легкости человека, который сдвинул гору и добился цели. Он словно парит в воздухе.

Смех в его голове кажется эхом.

Он моргает, чтобы убедиться, что ему не кажется.

«Ты и вправду паришь, друг мой…»

Чарльз в его голове!

Он резко садится и падает, группируясь с испугу, но ударяется пятой точкой о матрас собственной кровати.

– Какого черта?!

Эрик один в комнате и в своем разуме. Чарльз и то ощущение легкости пропали вместе с падением. Он должен разобраться с этим. Прямо сейчас.

Они сидят в темноте, комната освещается только ночниками, встроенными в нижнюю часть стены. Эрик крутит в руках монету, потому что телепатическая связь снова разорвана.

«Такое уже было однажды, я вспомнил. Когда я попал в больницу после передозировки адреналина…»

«Сразу не мог сказать?» – Чарльз лежит на боку, подложив ладонь под щеку, и смотрит на темный силуэт в кресле. Они оба слишком взбудоражены удачей, чтобы спать.

«Мне тогда было не до раздумий над странным сном. Через полчаса после пробуждения в клинике Рейвен вырубила меня и похитила на машине скорой. Они думали, что я работал на Шоу…»

Чарльз улавливает напряженные нотки в мыслях Эрика, крутящиеся вокруг Рейвен и какого-то парня, Хэнка…

«Уверен, они смогли о себе позаботиться. Ты не должен винить себя за то, что сделал».

«Я бы не был столь уверен. Им стоило оставить меня одного. Тогда жертв было бы меньше…»

Чарльз молчит. Он знает, что такое невинные жертвы и что это за чувство «если бы я не…».

«Я все равно не понимаю, что именно произошло. В обоих случаях я видел твои сны…»

«Что странно, Эрик. Потому что Я давно уже не видел собственных снов, тем более связанных с воспоминаниями о детстве», – Чарльз хмурится, но Эрик не видит его лица, скрытого в тени.

«То есть ты даже не знаешь, что мне снилось?»

Эрик всматривается в звездное небо за окном. Сегодня ясно, и ветра нет. И на сердце тревожно, потому что затишье обычно бывает перед бурей.