Текст книги "Две стороны одной монеты (СИ)"

Автор книги: Argo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Он позвонил домой больше полутора часов назад… Эта мысль стучит набатом в голове.

– Эрик, сбавь скорость! Мы разобьемся к чертям!

– У нас нет на это времени!

– Если мы сдохнем в этой чертовой машине, у нас уже ни на что не будет времени!

Он отвлекается лишь на секунду, держа под контролем все, что только можно, с помощью металлокинеза.

– Я…

– СЛЕВА!

Все, что он успевает сделать, – заметить несущийся на них грузовик и смягчить удар. Последнее, о чем он успевает подумать, – что не смог бы предотвратить аварию, в которую попала Магда, даже со своим даром.

Эрик просыпается от боли. Боже, так у него не болело все тело, даже когда его отлупила группа старшеклассников в школе, сломав пару ребер. Эрик, конечно, не остался в долгу, но еще долго морщился при каждом вздохе.

Сейчас дышать невыносимо больно. Хочется замереть и осуществлять функцию дыхания, скажем, правой ногой – кажется, это единственная часть тела, которая у него не болит. Может, ее вообще ампутировали?

Эта мысль заставляет его распахнуть глаза, чтобы осмотреться. Больничный потолок, противный писк мониторов…

– Даже не знаю, рада ли я тому, что ты жив, Эрик. С другой стороны, это дает мне возможность убить тебя самостоятельно.

Он пытается повернуть голову, но его шея зафиксирована жестким ортопедическим воротником. Остается довольствоваться косым взглядом на Шерон, сидящую у его постели. Под ее глазами залегли тени усталости, она бледна, но взгляд способен изжарить на месте.

– Что… Ох… Ванда! – Эрик весь дергается и вскрикивает. На глаза наворачиваются слезы от боли.

– Она в порядке. Все в порядке, кроме тебя и Чарльза, которого ты едва не угробил! Чем ты вообще думал, когда несся на такой скорости? Ваш автомобиль раскурочило до неузнаваемости.

Эрик смутно вспоминает крик Чарльза, отдающий в затылке телепатическим ударом, и несущийся на них грузовик. Потом ничего. Видимо, он успел хоть как-то защитить кабину…

Он отмечает, что его левая рука загипсована, грудную клетку пересекают бинты.

– Как Чарльз?

– К твоему счастью, он отделался только ушибами и ссадинами. Но я все равно настояла на том, чтобы он отлежался здесь.

Она зло втягивает воздух через нос, выражая этим все свое отношение к безрассудности Эрика. Он не хочет ее винить: она только что вернула жизнь своему сыну и чуть не потеряла его из-за Эрика. Но у него были причины гнать на такой скорости…

– У тебя сломана рука, ключица, три ребра и трещина в четвертом, сотрясение средней степени и огромная гематома на ноге. Уверена, жив ты благодаря своей мутации, не так ли?

Эрик прикрывает глаза. Удар пришелся на верхнюю часть тела: в окне не было металла. Корпус машины он смог использовать для их защиты…

– Лучше расскажите, что произошло дома. Рейвен ведь…

– Она мертва, – эти слова звучат в ушах Эрика наступившей тишиной.

Значит, это правда. И теперь все кончено? Он хочет задать эти вопросы Шерон, но та поднимается.

– Мы в частной клинике, так что здесь опасаться нечего. Я уже рассказала Чарльзу все, что знала, а он прочел мысли Мойры и Ванды. Думаю, будет лучше, если он сам расскажет тебе, как все было. Я, право, утомилась.

Она забирает свою сумочку и уже направляется к двери, когда Эрик ее окликает.

– Записка, которую вы передали мне в ресторане при нашей первой встречи. Вы… знали тогда? – он совсем забыл об этом, а сейчас вдруг вспомнил и мысленно отвесил себе легкий подзатыльник. Легкий, потому что голова и так болела… Почему он не поговорил об этом раньше с Шерон?

Женщина оборачивается, на ее лице хмурое напряжение.

– До того, как уйти в подполье, я помогала своему мужу вести дела нашей компании. И первое, чему я научилась, – это то, что своим деловым партнерам никогда нельзя доверять полностью. Всегда найдется кто-то, кто заплатит больше, предложит что-то получше, и из твоих рук может утечь важная информация. Я никогда не думала, что однажды эти знания пригодятся мне на войне. Люди Икс всегда были ненадежной организацией, не имеющей постоянного состава. От ее основания и до распада в ней продержались только два человека – Рейвен и Янош Квестед. Возможно, ты видел его – высокий брюнет, любил ходить в костюмах, молчаливый.

Эрик припоминает мужчину, который находился на базе Икс, и охранял вход в его камеру.

– У него осталась семья в Мексике. Он был не прочь заработать за предоставление некоторой информации. Обычно я держала связь с Рейвен, потом появился Логан, ставший ее правой рукой. Но никогда не помешает лишняя пара глаз и ушей, верно? Он не рассказывал ни о чем подозрительном, никто не вел себя странно. И все же иногда… Мне казалось, что Шоу узнает о том, чего знать никак не мог бы. У меня не было доказательств, так что можешь считать это интуицией.

Эрик коротко кивает, насколько позволяет воротник, и Шерон, наконец, уходит. Чарльз уже стоит в дверном проеме, когда она покидает палату. Странно, что Эрик сразу его не заметил.

– Как ты? Ванда ужасно хотела тебя увидеть сегодня, но я сказал ей, что ты отдыхаешь.

Он выглядит как обычно, только на скуле и лбу порезы, а правая кисть перевязана эластичным бинтом.

– Как будто меня изжевал динозавр… С железными зубами.

Чарльз растягивает губы в слабой улыбке и садится на край его кровати, сжимая что-то между ладоней.

– Врач сказал, что тебе придется поваляться здесь. Это была плохая новость.

– Хорошую мне уже сказала Шерон… – Эрик не выглядит счастливым, но они с Рейвен не были так уж близки, чтобы сильно расстраиваться. – Извини, что чуть не угробил нас. Мне уже обещали мучительную смерть, если повторю что-то подобное.

– По крайней мере, я был в машине с металлокинетиком, который смог уберечь меня от более тяжких травм.

– Ага, они все пришлись на мои чертовы ребра, похоже, – он кряхтит и морщится, как старый дед, но все слишком болит, чтобы перемещаться в постели молча.

– Хэнк работает над лекарством.

– Каким еще лекарством? – Эрик вдруг вспоминает, что его друг питал к Рейвен теплые чувства, и тут же задает другой вопрос: – Как Хэнк? Он ведь…

– Нормально, – кажется, Чарльз говорит это только, чтобы успокоить Эрика, но тот все равно чувствует отголоски его тревоги. – Ладно, на самом деле не очень. Рейвен ударила его по затылку, и он отключился. А когда очнулся, все уже закончилось… Он, в общем, ушел с головой в работу. Логан ему помогает.

– Логан уже приехал? Погоди, сколько я здесь?

– Всего лишь сутки. Ты не приходил в себя из-за сотрясения.

Они молчат, когда в палату входит врач. Быстрый осмотр, вопросы о самочувствии, инъекция обезболивающего, и не замеченный врачом Чарльз возвращается на свое место.

– Опять прячешься от других?

– Просто не хотел с ними разговаривать. Не очень люблю людей в белых халатах… – Чарльз придвигается ближе, будто боится, что сейчас медработники вернутся и снова утащат его в Церебро.

– Расскажи мне, что произошло. Твоя мать сказала, что ты знаешь…

Телепат вздыхает. Ему тоже не хочется вспоминать это заново, но Эрику больше не от кого узнать. Его разум колется вопросами, вызывая у Чарльза напряжение в висках и желание отмахнуться. Но проще впустить Эрика в свою голову и все показать, чем бороться с его напором.

Он закрывает глаза, позволяя чужим воспоминаниям слиться в единую картину.

Это не занимает много времени, каких-то пару-тройку минут.

Мойра возится на кухне с ужином, пока Ванда играет в кресле с куклами. Ее мысли заполнены волнением по поводу новой информации о Шоу и теплыми образами девочки, о которой она заботится, как о родной, с момента их встречи. Она заканчивает со спагетти, когда на втором этаже раздается какой-то шум.

– Рейвен, у вас все в порядке? – ее крик заставляет Ванду отвлечься, а Рейвен уже спускается по лестнице, спокойно и не спеша.

– О, все прекрасно, дорогая. Не обращай внимания.

В ее словах есть что-то странное, но Мойра, занятая готовкой и своими мыслями, не может понять сразу, что именно.

Ванда смотрит, как Рейвен идет в ее сторону, криво улыбаясь. Это выглядит неестественно, но причин для беспокойства нет, ведь так?

– Ужин скоро будет готов, ждать Чарльза с Эриком не будем. Мы с Элизой пойдем накроем на стол, так что Хэнк может спускаться.

Рейвен останавливается у кресла Ванды, беря в руки одну из ее кукол и рассматривая так, будто это самая интересная вещь в доме.

– Не думаю, что ты далеко уйдешь отсюда, малышка Мойра…

Женщина замирает, и Эрик чувствует, как ее тело тот час же сковывает ужас, не позволяющий обернуться в сторону гостиной. Он слышит испуганный писк Ванды, и буквально все его существо рвется ей на помощь.

Разум Чарльза заставляет его оставаться на месте, успокаивая. Ведь это только воспоминания…

Мойра поворачивается в тот самый момент, когда по телу Рейвен начинает расползаться волна, заменяющая синие чешуйки на бледную кожу. Ее золотые глаза потухают карим, медного цвета волосы укорачиваются, будто втягиваясь в кожу, и чернеют, плечи становятся шире, юбка превращается в мужские брюки… И через секунду все, что напоминает в облике Шоу о Рейвен, – это кривая ухмылка, которую столько лет Мойра видела изо дня в день.

Она в таком шоке, что не может сказать ни слова. Не может позвать на помощь, не может закричать.

– В чем дело? Вы словно не рады видеть меня, дамы. А ты, моя девочка, должна быть благодарна мне за визит, – он протягивает руку к Ванде и берет ее за подбородок, заставляя смотреть в глаза.

– Не трогай ее! – Мойру трясет, слова вырываются против ее воли, на автомате.

И Эрику кажется, что это кричит он, а не Мойра.

– Малышка Мойра слишком шумит, тсс, – Шоу прижимает палец к губам, продолжая улыбаться. – Если ты пойдешь со мной, Ванда, то обещаю, что никто не пострадает. Ты ведь не хочешь, чтобы тетя Мойра умерла, правда?

Пистолет в его руке берется словно ниоткуда. Мойра думает об этом лишь краем сознания, а Ванда переводит испуганный взгляд с одного взрослого на другого.

Эрик уверен, что Чарльз прочитал и ее разум, но он не дает ему почувствовать эмоции дочери.

Девочка нерешительно берет Шоу за руку, ведь выбора у нее нет.

– Оставь ее! Она всего лишь ребенок, ты, больной ублюдок! – на глазах Мойры слезы, а ее руки сжаты в кулаки. Она в панике, и сейчас самое время позвать охрану, но не дать Шоу уйти.

– Только крикни, и я прострелю ей голову быстрее, чем ты это сделаешь, – Шоу знает, как манипулировать, и дуло пистолета оказывается у виска Ванды.

Если бы не руки Чарльза, удерживающие его за плечи, Эрик окончательно бы доломал свои ребра, вскочив и рухнув с кровати. Но тот держит его крепко, позволяя досмотреть чужие воспоминания.

А потом происходит что-то непонятное. Изображение словно дергается, как в зажеванной кинопленке, глаза Ванды сверкают или это просто отблеск. Но Мойра вдруг вспоминает, что утром она взяла с собой пистолет, который сейчас оттягивает пояс ее брюк.

Шоу пятится к двери, таща за собой Ванду, но девочка резко вырывает руку и отскакивает в сторону.

– Что ты делаешь, маленькая дрянь?

– Беги, Ванда! – голос Мойры звенит от злости и страха, но ее рука не дрожит, сжимая пистолет.

Ванда ныряет за кресло, и Эрик не успевает за нее испугаться, потому что Мойра нажимает на курок первая.

Звук выстрела оглушает, хлопает дверь, и в дом влетает один из охранников, тут же разоружая Шоу. Но тот будто не замечает пули, прошившей его предплечье, упавшего на пол пистолета, криков охраны…

Его взгляд прикован к Мойре – удивленный и… счастливый? На его белой рубашке в области груди расплывается красное пятно, и он неуклюже заваливается на пол. А потом начинает меняться. Сначала глаза, потом лицо, руки, одежда пропадает… И вот, посреди гостиной лежит уже не Шоу, а синекожая Рейвен с простреленным сердцем. Она не может ничего сказать, задыхаясь… Только смотреть на свою убийцу.

Эрик видит, как плачущая Ванда подбегает к Мойре и обнимает ее за колени, а та прижимает девочку к себе в ответ. В ее мыслях пеплом оседают страх и неверие в то, что все кончено. Что человек, сломавший ей жизнь, мучавший ее столько лет, мертв. Убит… Ее собственной рукой, как она и мечтала ночь за ночью много лет подряд.

– Ты больше ничего у меня не отнимешь, тварь…

Навряд ли Рейвен-Шоу слышит ее. Ее желтые глаза выглядят потухшими и остекленевшими.

Они выныривают из воспоминаний, оба тяжело дыша, и Эрику нужно какое-то время, чтобы придти в себя. Он сжимает руку Чарльза здоровой рукой, хотя все, что он желал бы сейчас, – это обнять Ванду и убедиться, что с ней все в порядке.

– Она в порядке, Эрик. В порядке. Только испугалась немного, не больше…

Голос Чарльза звучит успокаивающе, и Эрик заставляет свое дыхание замедлиться, иначе ребра просто не выдержат.

Чарльз посылает ему свои воспоминания по самому краю сознания – это похоже на работающий фоном телевизор, – как Ванда заходит с ним в палату к Эрику, как они сидят рядом, глядя на него спящего, всего в бинтах. Ванда невредима и соглашается позаботиться о Мойре, пока Чарльз и доктора позаботятся о папе.

– Чарльз… Что там произошло? Ты знаешь, о чем я… Тот странный момент.

Они смотрят друг другу в глаза, пока Чарльз не сдается, отворачиваясь.

– Да, это Ванда. Мойра уверяла меня, что взяла с собой пистолет утром, но когда я просматривал ее память, я видел, что это не так. Его не было до той самой минуты, пока Ванда не применила свою силу. Она как бы… Я не уверен, что именно она сделала. Будто бы изменила что-то, но не в настоящем, а в прошлом. Заставила Мойру взять пистолет с собой… Получилось что-то вроде наложения двух линий событий. Я точно не могу сказать.

Чарльз ловит беспокойство Эрика еще до того, как тот успевает провалиться в омут хаотичных переживаний по поводу способностей Ванды.

– Не надо, друг мой. Не сейчас. Тебе нужен отдых. У нас будет много времени, чтобы подумать о силе Ванды.

Эрик хочет заупрямиться, но понимает, что на сегодня с него действительно хватит. После укола тело не так болит, но все кружится, и его тошнит из-за сотрясения. Чарльз тоже выглядит уставшим и не готовым к обсуждению новых проблем, куда более сложных, чем поиски Шоу… Так считает Эрик.

– Ты что-то принес? – он кивает в сторону книжки, брошенной куда-то на постель и затерянной теперь в складках одеяла.

– А, да. Читал записи. Думаю, тебе тоже будет интересно вернуться к этому теперь, когда мы нашли недостающие страницы в вещах Рейвен, – он поднимает записную книжку, и Эрик узнает в ней ту самую, которую они нашли в документах Шоу и которую он не стал дочитывать, решив, что в ней нет ничего полезного.

– Это те записи о пациентах? Мы ведь решили, что это не Шоу писал.

– Да. Это записи Клауса Шмидта, – Чарльз поджимает губы, в ответ на немой вопрос Эрика, – о своей пациентке Рэбекке Венсон.

Эрику кажется, что его сейчас стошнит от этой бесконечной истории, и он прикрывает глаза, пока Чарльз тянется за судном и стаканом воды.

– Не надо, все нормально… Просто повышенный рвотный рефлекс начинает вырабатываться на всю эту историю.

– Лучше поспи.

– Нет, – Эрик хватает Чарльза за руку, не давая уйти, и тот послушно садится обратно на край больничной койки.

Ему не по себе в этом месте, и Эрик знает, что он бы с удовольствием сейчас был дома, в своей комнате. Лишь бы подальше от клиники, палат, медицинского оборудования и врачей. Но он остается из-за Эрика.

– Просто… – он хочет попросить его рассказать о Бэке, Шоу, о том, что Чарльз прочитал в книге, но передумывает. – Я хотел сказать, что это все уже неважно.

Чарльз кивает и впервые за вечер улыбается искренне счастливой улыбкой.

– По крайней мере, эта глава нашей жизни закончилась. Я посижу с тобой, пока ты не уснешь.

Сегодня они могут расслабиться и отложить дела на потом…

Комментарий к Глава 10

*Агорафобия – боязнь открытых дверей, открытого пространства; расстройство психики, в рамках которого появляется страх скопления людей, которые могут потребовать неожиданных действий; бессознательный страх, испытываемый при прохождении без провожатых по большой площади или безлюдной улице.

========== Эпилог ==========

Хайд.

Я в тебе жить буду вечно…

А ты во мне отдыхай…

И как ныне, так бесконечно…

Никто не сумеет понять,

Где тут Джекил, где Хайд!

Г. Матвейчук «Противостояние»

У Ребекки Венсон уже есть могила, и теперь она не пустует. Похоронами занимались Курт и Алекс, кажется, единственные, кто спокойно отнеслись к новости о том, что Рейвен была Шоу…

Эрик смотрит на могилу своей матери, сжимая в кармане пальто злосчастный дневник Шмидта и вспоминая рассказ Логана.

В тот момент ему хотелось сломать его металлический скелет и воссоздать снова, чтобы он знал, какую Эрик испытывал боль. Но телепатия Чарльза держала его гнев под контролем, заставляя вспоминать о том, что его маленькая дочь сейчас играет в соседней комнате, и не стоит ей видеть такое.

– Я был против, если ты хочешь знать. Мы были по уши в дерьме, понимая, что со дня на день тебя посадят в Церебро, и всем нам придет конец. Я не согласился на ее план.

Эрик знает, что Логан не врет: Чарльз читает его мысли. Но от этого ничуть не легче.

– Рейвен поступила как циничная тварь. Хотя, в конце концов, это действительно дало нам отсрочку и… – продолжает Росомаха, но останавливается.

У Эрика так трясутся кулаки, что все в комнате начинает вибрировать, и человек с металлическим скелетом точно ощущает это в своем теле.

– Знаешь что, парень? Если хочешь отомстить мне за то, что я не сказал сразу, валяй. Я не поддержал тогда Рейвен, Шоу или кем там она была, но и помешать ей не смог. Так что я тоже виноват в смерти твоей матери.

«Друг мой, прошу тебя, будь благоразумен. Ничто и никогда не исправит то, что сделали с нами Шоу и Рейвен, но Логан действительно не смог бы ей помешать. Даже ценой собственной жизни…»

– У тебя регенерация, как у чертовой медузы! И ты не мог остановить одну девушку?! Просто признай, что тебе это тоже было выгодно!

– А я и не отрицаю, – от этих слов Логана Эрик буквально каменеет. – Рейвен лишила свою альтер-личность, * или как это назвать, возможности шантажировать тебя. Только поэтому мы живы и сидим здесь. В том числе твоя дочь.

Он скрещивает руки на груди, практически бросая вызов, и Эрику хочется завыть… Логан прав. У них с Чарльзом навряд ли бы получилось что-то сделать тогда, если бы Рейвен не убила мать Эрика…

– Она ведь взяла чужую личину, того человека Шоу… Почему она не воспользовалась этим и не спасла мою мать?!

– Может, потому что она больная психичка? Потому что знала, что Шоу может взять верх в ее бошке? Считала, что рано или поздно твоя мать снова попадет в руки к Страйкеру? Решила, что ты не рискнешь, если не будешь уверен? Блять, откуда мне знать! Я могу нести ответственность только за свои поступки.

Эрик не уверен, что сможет когда-либо простить Логана за то, что тот не остановил Рейвен. Она приняла обличье того парня, Джейка, проникла под его видом в квартиру и, подгадав время, убила Эдди на глазах ее сына. Эрик помнит, как она посмотрела на него, прямо в камеру, зная, что он смотрит на монитор… И просто выстрелила. Хладнокровно, без сожаления убила невинного человека.

Чарльз говорит, что Рейвен была больна, и потому чужая жизнь для нее была незначима. Не когда ее личные интересы стояли под угрозой.

Эрик снова стискивает дневник, вспоминая записи, сделанные в нем психиатром Шмидтом. Он работал в детской клинике после войны. Занимался медикаментозным лечением психических расстройств и практиковался в психотерапии.

Сначала записи напоминали рабочие заметки, короткие и сухие. О пациентах, посещенных научных конференциях и бумажной волоките в отделении. У него было много больных: от малышей до подростков с самыми разными расстройствами. Но, в конце концов, записи о Бэке стали появляться чаще остальных, пока дневник не стал ее вторым личным делом…

***

«8.01.1952

У Ребекки Венсон обострение. На групповой терапии возникла конфликтная ситуация. Рейвен (имя альтер-личности) взяла тело под свой контроль, выплеснув подавляемую Бэкой агрессию.

У девочки обострено внимание к своей внешности, что свойственно подросткам ее возраста. Триггером** послужило оскорбление от другого ребенка.

«Моя внешность страшна, но я горжусь этим, потому что отличаюсь от других детей. Они слишком убоги в своих скучных человеческих телах».

Мысль о собственной исключительности вызывает у Рейвен амбивалентные чувства себялюбия и отвращения…

Я уверен, что именно Рейвен совершила те убийства в приюте. Но пока что она отказывается это признавать.

10.01.1952

Бэка высказывает идеи о том, что может стать кем угодно, превратиться в любого человека, и ее никто не узнает. Медицинский персонал и психологи, работающие с Бэкой, отмечают у нее истероидные черты: артистизм, стремление оказаться в центре внимания, кокетство… Я попросил ее изобразить кого-нибудь, но она отказалась, ссылаясь на то, что я испугаюсь. Продолжить сеанс не удалось из-за прерванного контакта.

15.01.1952

Рейвен, 17 лет (Бэка, 14 лет). Страдает манией величия, садистическими наклонностями, отсутствием сострадания. Эрудированна, обладает высоким интеллектом и хорошим логическим мышлением. Ведет себя вызывающе. Говорит о себе, как о «следующей ступени эволюции». О существовании личности Бэки не знает, либо лжет. Есть подозрения, что Рейвен – это основная (ядерная) личность*… У меня недостаточно опыта в психотерапии, чтобы сказать уверенно…

27.01.1952

Медикаментозное лечение дает хорошие результаты. На терапию чаще всего приходит Бэка, ее реже мучают кошмары, вернулся аппетит, она завела нескольких друзей в отделении. Персонал отмечает, что Рейвен почти не появляется, в последней ситуации конфликта со сверстниками Бэка обратилась за помощью к взрослым. Рейвен не появилась».

Начало очередной записи измазано чернилами, несколько слов перечеркнуто. И уже по этому Эрик понимает, о чем будет написано дальше. Очевидно, Шмидт узнал, что Рейвен действительно «следующая ступень эволюции».

«30.01.1952

Бэка… Не знаю, что случилось. Я сдал анализ на содержание в моей крови наркотиков и хорошо выспался прежде, чем сделать эту запись. Не уверен, что могу доверять своим глазам… То, что я видел, невозможно, и, очевидно, у меня нервное расстройство. Потому что такого не может быть! Я должен все проверить!»

Следующая заметка появляется только через неделю. Очевидно, Шмидт тратит все время, которое у него есть, чтобы убедиться в том, что он не спятил.

«7.02.1952

Бэка – мутант. Мутанты существуют. Теперь понятно, почему у нее развилось психическое расстройство… А может, наоборот, расщепление личности спровоцировало развитие мутации. Я не могу обсудить это ни с кем из коллег, и эта книга – единственное хранилище моих мыслей… Девочка напугана своей способностью и просила никому не говорить об этом. Я не знаю, что делать…

8.02.1952

Я решил держать все в секрете. Что сделают с этим ребенком, если узнают правду? Сдадут на опыты, как зверька. Лечение пошло ей на пользу. У Бэки нет провалов в памяти, Рейвен больше не появляется, самочувствие и поведение девочки улучшились. Но впереди ее ждет возвращение в приют… Это не закончится ничем хорошим. Боже, не дай мне наделать глупостей…»

Шмидт сомневается, брать ли ребенка к себе и стоит ли обращаться к генетикам или медикам за помощью в сложившейся ситуации или сначала разобраться самому. Он исписывает четыре страницы прежде, чем Эрик читает о том дне, когда он забирает Бэку домой.

«13.02.1952

Бэка счастлива, я – не знаю. Уверен, что поступаю правильно. Кто еще сможет позаботиться о ней, не раскрыв секрета и следя за Рейвен? Возможно, рецидива никогда не случится при должном подходе. Но надеяться на это безрассудно. Я буду наблюдать за Бэкой и заботиться о ней. Она – хороший ребенок!»

Когда Эрик читает эти строки, ему становится почти физически нехорошо. Он закрывает книгу и идет прогуляться на улицу, а потом в лес, к озеру. Где проводит около двух часов, пока за ним не приходит встревоженный Чарльз.

– Он ведь думал, что справится с ее проблемой. Думал, если присмотрит за ней, будет ей хорошим родителем, то убережет ее от дурного…

– Он был всего лишь человеком, Эрик. А Бэка была больна…

– У Ванды способность куда сложнее… А мы всего лишь мутанты без опыта воспитания детей, – в голосе Эрика сарказм, но Чарльз кладет ладонь ему на плечо и улыбается.

– Все бывают родителями в первый раз, и ты хорошо справляешься. К тому же ты не один, Эрик.

***

Эрик опирается на ограду, окружающую могилу его матери, и смотрит в сторону дороги, где Чарльз с Вандой ждут его в машине. Ванда машет ему рукой через боковое стекло.

Он достает записную книжку из кармана, листая страницы, сам не зная зачем. Ему хотелось бы спросить сейчас у матери совета. Как справлялась она, когда Эрику поставили диагноз? Что чувствовала? Верила ли, что все получится, как Чарльз, или несла груз тяжелых переживаний, как Эрик сейчас?

Но навряд ли она вела себя, как Шмидт, который никогда не стал любящим отцом для девочки. Он так и остался для нее врачом, опекуном и ученым, который ведет записи о ней, как об объекте наблюдения. Как бы он ни старался, светлая Бэка ускользнула из его рук, уступив место кому-то более приспособленному к выживанию.

***

«20.08.1952

Обострение. Рейвен украла мои записи о ней и устроила скандал, ушла из дома, два дня ее искала вся полиция Нью-Йорка. Я поместил ее в клинику для повторного курса лечения и психотерапии, опасаясь ухудшений. У нас с Рейвен был серьезный разговор по поводу проявления ее способности при людях. Не уверен, что я справляюсь. И все же намерен верить в лучшее. По этическим и психологическим причинам я не могу вести с ней терапию. Ее психотерапевт – мой старый друг, он обещал держать меня в курсе изменений…

25.09.1952

Лечение дало эффект. Но теперь я не уверен, с кем говорю за ужином и кого отвожу в школу по утрам – Бэку или Рейвен? Возможно, это третья личность. Возможно, две личности слились в одну. Она ведет себя недоверчиво, осторожно. Вызывающее поведение не выходит за рамки нормы для типичного подростка. Пока мне не удается наладить теплый контакт.

15.10.1952

Прошло больше полугода с тех пор, как я взял Бэку к себе на попечительство. Когда перечитываю первые записи о ней, мне кажется, что я писал о другом человеке. Кто бы ни управлял телом моей подопечной сейчас – это не Бэка. Теперь я уверен в этом. У Бэки новые друзья, она скрытничает все больше, а вчера я узнал, что она не посещает психотерапевта уже три недели. Фред Даркхолм позвонил мне и спросил, как идут дела у Бэки, ведь, якобы, я сам попросил прекратить терапию, потому что ей стало лучше. Где бывала Бэка после того, как покидала мой автомобиль возле клиники?.. Нас ждет серьезный разговор завтра утром.

16.10.1952

Сегодня я говорил с Ним. Не уверен, как назвать его. Потому что писать о том, что я говорил сам с собой, – это сумасшествие. Мой вопрос о словах Фреда Даркхолма послужил триггером, вызвавшим ее обращение. Бэка приняла мой собственный облик, и Он отвечал на мои вопросы за Бэку. Я не могу назвать причину, по которой она выбрала именно мое лицо для разговора. Возможно, она видит меня подобным монстром, угрожающим ее личности. Или, наоборот, считает меня авторитетным защитником, способным отстоять ее интересы. Есть вариант, что она просто решила поставить меня в крайне неудобное положение. Но я был вынужден принять это и вести диалог с человеком, который отказался представляться.

«Имя не важно, доктор. Важно лишь мнение, которое я хочу донести…»

Альтер-личность – некто вроде оборотной стороны Рейвен. Которая, скорее всего, его и породила. Холодного, надменного – и желающего уничтожить недостатки Рейвен, а значит, и саму Рейвен. Он хочет быть «человеком моего круга». Среди тех, кто имеет власть над «такими, как Рейвен. Больными, уродствами этого мира…» Как будто негативная часть отношения Рейвен к своей особенности, своей настоящей внешности с синей кожей и желтыми глазами, выросла в нечто радикальное. Оно росло в ней, копилось, подавляемое двумя личностями, Рейвен и Бэкой, и, в конце концов, проявилось в новой альтернативе. Полной холодной ненависти к мутации, которую Он не способен отождествить с собой. Из его ответов я понял, что Он не знает о том, что он и есть мутант, способный к изменению своего тела. Он оказался слишком самостоятелен… Он напугал меня, если честно…»

Осталась ли хоть где-то личность самой Бэки тогда? Эрик вспоминает рассказ Рейвен о ее встрече с мутантами, об Азазеле… Возможно, именно в тот период жизни она была больше Бэкой, чем Рейвен. Хотя Шоу никуда не пропадал…

«17.10.1952

Бэка ничего не знает о Нем. Хотя она всегда знала о существовании Рейвен. Надеюсь, мне удастся однажды спросить Рейвен, если от ее личности сейчас что-то осталось… Он пока не появлялся, а я не заводил разговор о терапии…

2.11.1952

Мне кажется, что нас в квартире теперь живет трое. Я, Бэка и Он. Он с завидным упрямством пытается отвоевать себе место в этом мире, и у него неплохо получается. Я отправляю Бэку в клинику, но она возвращается уже второй раз. Как ни в чем не бывало. Она просто сбегает, обернувшись кем-то из персонала, и я обнаруживаю ее в квартире! Я нашел выброшенные таблетки в мусорном баке. Не уверен, что могу контролировать ситуацию…»

Следующая страница в старых засохших каплях крови. Очевидно, Шмидт писал ее сразу же после случившегося. Впопыхах, пока Рейвен-Шоу увозила психиатрическая бригада. Его руки тряслись, почерк скакал, строчки ехали, и лист мялся. Но он все равно сделал эту запись. Свою последнюю запись…

«7.11.1952

Я пытался подмешивать лекарства в еду и чай, но Он обо всем догадался. Он вырвался, как зверь из клетки, в которую я постоянно пытался его запихнуть. Напал на меня и порезал ножом. Я видел ярость в его глазах – безумную и холодную. Меня спасла случайность, и я успел вызвать бригаду и полицию. Я знал, что Он спрячется в облике Бэки, как только они приедут, и позволит себя увезти. Теперь я точно уверен: не Рейвен убила тех детей в приюте, а Он…

Я собираюсь рассказать все Фреду Даркхолму. У него есть знакомые с кафедры генетики. Такие, как Бэка, опасны. Я велел медикам не спускать с нее глаз. Если Он вырвется на свободу – не представляю, что ждет тех, кто встанет у него на пути…»

Чарльз считает, что на самом деле Бэка была старше.

– Хэнк говорил, что из-за мутации ее клетки стареют медленней. Может, ей было не четырнадцать, а восемнадцать или даже больше. Ее настоящий возраст мог соответствовать возрасту Шоу, который лишь прятался за личностью девочки Бэки. Увы, теперь мы никогда не узнаем…

– Когда ты был в Церебро, ты не видел разума Шоу, Рейвен? – Эрик сам знает ответ, но все равно хочет услышать его от Чарльза.