Текст книги "Темные желания (СИ)"
Автор книги: AnastasiaSavitska
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
– Приготовь запеканку, которую ты раньше делала, – сплел он наши пальцы. – Я любил ее.
– Я ужасно готовлю, – засмеялась я.
– И мне нравилось, что ты не пыталась превзойти мою маму, сестру, первую любовь в первом классе и соседку Медалин.
– У тебя нет сестры, – не могла я уже перестать смеяться. – И не было любви в первом классе. Твою соседку зовут Аврора, и она никогда не готовила такую запеканку, иначе ты сказал бы мне об этом минимум миллион раз.
– А моя мама?
– Какой смысл? У меня все ровно ничего не получилось бы. Даже если самое сложное блюдо, которое освоила твоя мама, – это бутерброд с колбасой, у меня не было бы с самого начала никаких шансов. Что уж говорить о таких высотах кулинарного искусства, как запеканка?
– Ты сейчас издеваешься? – не мог уже перестать смеяться Майкл. – Почему ты так думаешь?
– Потому что ты мужчина, и это твоя мама. А я женщина, у которой есть мозги. И даже если я попыталась бы переплюнуть твою мать, все, что из этого бы вышло – ты бы соврал, что получилось вкусно. Но в этом забеге, я всегда была бы вторая. Собственно, твоя мать никуда и не бегала бы ни разу. Каждый раз она ждала бы меня на финише «с кастрюлькой», – показала я кавычки в воздухе. – Это факт, который, к сожалению, не принимают все женщины.
За четыре дня, проведенные рядом с Майклом, мы ни разу не занимались сексом. Конечно, все изменилось, и мы неоднократно пытались заниматься любовью раньше, но всегда получался секс. Хоть я и не жаловалась. И в конце концов, если мы знаем, что обречены на смерть, почему же нам сейчас не пожить в свое удовольствие?
– Если я умру, как сильно ты будешь по мне скучать? – спросила я, наблюдая за тем, как Майкл все таки принялся за готовку.
– Очень мило, что ты думаешь, будто смерть может помочь тебе прекратить наши отношения.
Я засмеялась и налила себе бокал вина. Майкл готовил, и пусть я слышала запах, который точно говорил о том, что это не совсем удачно, я улыбалась. Затем спустя минут десять молчания и ругани Майкла, я встала с кресла и выбросила черную сковородку в мусор.
– Пахнет довольно интересно.
Майкл поцеловал меня в лоб и усмехнулся.
– Я знаю, что это отвратительно.
– Не все так плохо, – открыла я шкафчик и достала хлопья.
Также я поставила тарелки, и, насыпав хлопья в миску, Майкл подал мне бутылку с молоком, которое сразу заняло свое место в тарелке, топя хлопья.
– Спасибо тебе, добрая женщина, – поставил он обе тарелки на стол. – А теперь ты будешь добавлять в тарелку вино?
– Обычно я сделала бы именно так, – на мгновение я взглянула на него с тоской.
– Но что-то пошло не так?
– С тех пор, как вымерли динозавры, все пошло не так.
Я снова пошла плавать и лежать на пляже (что оказалось потрясающим, и почему я не делала этого раньше). Волны разбивались об берег и я окунала ноги в воду в то время, как мурашки пробегали по моей коже. И нет, не от запаха речной воды, которая позже окажется в океане, а от чувств. Хотела бы я прожить так всю жизнь, пусть и умереть в сорок от скуки. Я днями наблюдала, как лучи солнца падают на воду, и корабли плывут в ночи. Пляжи и луну, висящую над водой. Наблюдала за рыбаками поздним вечером и моллюсков ранним утром. Я поняла, что мне приятно быть жителем прибрежного городка. И так я полюбила эту речку, море или океан. Я считала эту реку в любом случае частью океана, и именно так я и влюбилась в него. Нет, скорее в ощущение океана. Его присутствие. Все эти рыбные рестораны и особенно рыбные рынки. Запах моря и сардин, готовящихся на открытом огне в маленьких ресторанчиках на берегу. Колоритные горожане приморских городков, ночные кинотеатры на пляже. Вот этого всего мне будет не хватать.
И сегодня я впервые за много лет взяла в руки книгу, в которой не рассказывали об очередном убийстве. Повествование романа «Женщины» Чарльза Буковски строится вокруг описаний многочисленных сексуальных партнерш, с которыми у главного действующего лица, Генри Чинаски, строятся отношения – по большей части мимолётные интрижки, реже – длительные романы. Особенно меня зацепила там фраза(не в хорошем смысле): «Сколько хороших мужиков оказалось под мостом из-за бабы».
Начинается роман с исторического экскурса в жизнь Генри Чинаски, где он описывает последние пятнадцать лет своей жизни – четыре года без секса, частые занятия онанизмом, неудачную женитьбу, единственную любовь своей жизни и шестилетнюю внебрачную дочь. В первой главе появляется первый персонаж женского пола – Лидия Вэнс. Точного времени герой вспомнить не может, но утверждает, что они познакомились около шести лет назад, когда рассказчик бросил службу на почте. Знакомство с Лидией произошло на первых поэтических чтениях в одном книжном магазине Лос-Анджелеса, а отношения завязались несколькими днями позже, когда писатель заехал с визитом домой к Вэнс.
Описание романа Генри и Лидии – бурного, полного секса, скандалов, многочисленных расставаний и встреч – занимает практически треть книги. В ходе развития их отношений, впрочем, половая активность главного героя не ограничивается только одной Вэнс – в его постель попадают еще шесть женщин. В сюжетной хронологии это Лиллиан, одна из слушательниц с поэтических чтений, Эйприл – случайная знакомая с очередной квартирной попойки, Ди Ди Бронсон, давний друг Генри, писавшие герою любовные письма Николь и Минди, а также Лора Стэнли, с которой герой встречается на вечеринке после выступления со своим литературным материалом в Хьюстоне. Возвращение с чтений обратно в Лос-Анджелес для Чинаски ознаменует окончательный разрыв с Вэнс – многочисленные скандалы приводят к желанию Лидии уехать в Финикс к сестре и длительные отношения с писателем завершаются.
В конце концов после еще одного романа, Генри снова оказывается наедине со своим одиночеством и пьянством. В повествование попадает Тэмми, двадцатитрехлетняя наркоманка, а вслед за ней еще несколько девушек. И после там все еще бесчисленное количество женщин, с которыми он знакомится, пьет и спит. И заканчивается роман тем, что Генри звонит одной из женщин, которая запала ему в душу (ее имя Сара), и та, примирившаяся с изменами возлюбленного, соглашается приехать вечером. Чинаски произносит фразу, подводящую итог его обильных любовных похождений: «Мужику нужно много баб, только если они все никуда не годятся. Сара заслуживает гораздо большего, нежели я ей даю. Теперь все зависит от меня».
У главного героя, Генри Чинаски, по большей части негативный взгляд на женщин. Для него все они – хищны и вероломны, их привлекают деньги и ничего, кроме денег. Реальные же причины разрывов всех его отношений надуманы самим Чинаски. Это просто способ поддерживать ложное представление, что все они – агрессивные и вероломные шлюхи.
Спустя часа четыре я направилась в домик, прежде чем пойти искать Майкла. Я сделала кофе, достала кубики льда и вишневый сироп. Еще несколько дней назад, приходя домой, я находила там себя. Я сидела на диване, пила пиво, грызла ногти, а рядом со мной лежало четыре воображаемых кошки. Да, именно кошки, ведь представителей мужского пола я не хотела видеть вовсе. Я смотрела в зеркало и видела в нем какую-то другую женщину. Двойника. Она что-то там говорила, что-то там ела, готовила, но не взаимодействовала. Порой вечерами мы разговаривали. Она говорила, а я не перечила.
– Ты – не я, – говорила я ей. – Но я – это ты.
– Почему ты думаешь, что мы разные, и ты лучше меня? – отвечала мне двойник. – У меня хотя бы цель есть – быть тобой, а ты и без этого живешь.
Тогда был тот самый момент, когда ты глубоко вдыхаешь и выдыхаешь несколько раз подряд, прежде, чем заплакать. Ты дышишь часто, пытаясь этого не делать, но этого уже не остановить. Я представила себе реакцию Майкла, когда сознаюсь ему, в том, что изменила ему. Ни одно оправдание не было достойным. Попытка замены, одиночество, грусть, желание в конце концов, – все это не имело значение. Играло роль лишь сам факт измены, но я все равно продолжала думать, что люблю его. Даже если его нет, и меня нет, а лишь мой двойник, и нет наших жизней ни на одной вселенной, я все ровно люблю единственного человека, которого теряю каждый раз.
Майкла в доме не было, так что я вышла на террасу, чтобы сесть за столик вместе со своим напитком, когда увидела его, колотящего грушу. Так странно. Никогда не думала, что Майкл будет одним из тех, от кого мама в детстве говорила держаться подальше. Он был одет в зеленые шорты и боксерские перчатки. Пот стекал по его торсу, и он колотил эту грушу явно с желанием, чтобы это был человек.
– Ну что? – задержала я грушу. – Ты готов?
– К чему? – появилось непонимание на его лице.
– Драться.
– С тобой? – был он слегка обескуражен.
– А ты еще кого-то видишь?
– Да ладно, Эс, – улыбнулся он. – Я не бью женщин.
– Ты же понимаешь, что тебе будет трудно меня ударить, и совсем не потому, что я женщина? – заметив, что он много думает и начинает сомневаться, я решила дать ему «мотивацию», выгодную для себя. – Если выиграю я, ты ведешь меня в ресторан.
– О, – засмеялся Майкл. – А если выиграю я, тогда мы переспим.
– По рукам, – сняла я с него перчатки и развязала лямки купальника.
Итак, драка началась. В конечном итоге мы оба знали, что пойдем в ресторан, а потом будем всю ночь заниматься сексом. Я надела белый сарафан и босоножки, которые завязывались на шнуровке. Теперь с шеи я не снимала цепочку, в которой был портрет Эстель, и больше на мне не было ни одного дополнения, кроме, конечно, обаяния.
Майкл ждал меня на пляже, одетый в белые льняные брюки и такую же рубашку. Цепочка средней толщины красовалась на его шее, и браслет с кожаным ремешком, обрамленный золотом, также приковывал внимание. Он перестал носить часы, и я подумала, что время перестало иметь значение для него. Это было так банально, впрочем, как и наша первая встреча. Это как сюжет бульварного романа, в котором был секс и вспыхнувшие чувства после.
– Вина? – спросил Майкл, когда мы сели за столик.
Я лишь кивнула и подумала, что могла бы провести так всю свою жизнь. Играла тихая музыка, пары танцевали и смеялись, и лишь шум воды мог уловить не каждый слух. Голос Майкла был слегка хрипловатым, и я, выйдя из задумчивости, вскинула голову, встречаясь с насмешливыми глазами, сверкающими синевой.
– Чаю? – задаю я ответный вопрос.
В приглушённом перешептывании его смех настолько приятный и родной, что я не борюсь с желанием засмеяться в ответ. У Майкла всегда все было проще, или же мне так лишь казалось. Но пусть тут на удивление хорошо, идеально даже, но противоестественно для меня. Мы сидим друг напротив друга, упершись глазами, и я до сих пор отчаянно желаю сократить расстояние между нами. И я знала, что это потрясающе неправильно, но я находилась тут, чтобы побыть с ним рядом еще совсем немного.
– Мы с тобой когда-нибудь перестанем спорить и ссориться? – спрашиваю я, просматривая меню.
– Только когда потеряем друг к другу интерес, – небрежно отвечает Майкл. – Когда больше не будет слов, которые могли бы ранить друг друга, и когда это желание исчезнет. Каждая темная сторона жаждет тебя, а светлой у меня отродясь не было.
Когда с самого утра я проснулась, Майкла рядом не было. Я надела на себя шаль и, выйдя из бунгало, заметила Майкла, который стоял и смотрел на воду. Он был в белой футболке и шортах цвета хаки, и сегодня поднялся ветер, слишком холодный для купания. Майкл смотрел на воду и слушал крик чаек.
– Я хочу плавать, – сказала я, обнимая его сзади за талию.
– Мы в одежде, – усмехнулся Майкл, хоть и его глаза оставались грустными.
– Ну так давай снимем ее.
– Тебе пора уезжать, Эс. Вскоре, я думаю, Эстель вернется обратно, и все будет хорошо.
– А как же ты? – обошла я его, чтобы видеть его глаза.
– А я буду оберегать вас издалека.
– Я не понимаю.
Осознание того, что я люблю его больше, чем себя, пришло, как удар исподтишка. Я знала, что разлука будет невыносимой. Я знала, что снова буду говорить сама с собой, думая, что вижу синеву этих глаз, и буду спрашивать: «Как прошел твой день?» Первое время иногда я спала в вещах Майкла, просто чтобы быть ближе к нему. Раньше я лишь смеялась над людьми, которые умирали от тоски к другому человеку, а сейчас я кажусь из-за понимания этого еще большей дурой. Он каким-то образом сумел заполнить собой всю мою жизнь. Мы по сути не изменили свои характеры, но мы изменили свои идеалы, свои принципы и все понимание любви.
Я помню, как хотела, чтобы он уехал, чтобы уберечь его. А оказывается, он все это время также защищал меня. Тогда я просто не понимала, что именно благодаря ему жила, когда Эстель пропала.
– Как считаешь, – потекли слезы по моему лицу, и я не пыталась их сдержать. – Черная полоса в моей жизни когда-нибудь закончится?
– Конечно, – обнял он меня за плечи. – Жизнь не вечна.
– Знаешь, – закричала я наконец-то. – Я отвыкаю от тебя. Я люблю, но день за днем отдаляюсь. Я ищу теперь не отца Эстель, а человека рядом для себя.
– Эс, мы…
– Нет, – перебила я его. – Я переспала с Вистом. И знаешь, я буду с ним. Потому что меня, твою мать достало, что ты постоянно далеко. И я уже хочу быть с кем-то рядом наконец-то, – мой голос сорвался, и мы стояли, смотря друг на друга несколько минут.
– Ты все равно моя! – взял он меня за плечи, сильно сжимая. – И ты знаешь это. Со сколькими бы ты ни была, ты всегда будешь моей. И ни один член в тебе этого не изменит.
– Пошел ты, – отошла я от Майкла. – Я уезжаю. И с этого момента я больше не с тобой.
– Но ты моя! – крикнул он мне вдогонку. – Ты моя, Стейси! Я люблю тебя!
И она сказала – не всерьез
вполушутку, полувиновато:
«Только разве кончики волос
помнят, как ты гладил их когда-то»
Отводя сближенье, как беду,
крик внутри смогла переупрямить:
«Завтра к парикмахерше пойду-
вот и срежу даже эту память».
Я прибежала в бунгало и начала собирать вещи. Я хотела закричать, но просто не могла показать ему свою слабость. Он схватил меня за талию, и я попыталась выдернуться. Я ударила его ногой в колено, и Майкл зарычал от боли, толкнув меня на кровать. Я начала брыкаться, как чертов маленький ребенок, а он сел на меня, пытаясь успокоить, и сильно сжал мои руки, с душераздирающим криком:
– Успокойся, Эс, – обнял он меня, прижимая к себе, чтобы я не могла двигаться. – Пожалуйста, – шепотом. – Просто успокойся.
– Я не могу так, – закричала я, пытаясь снова вырваться, хоть это и было тщетно. – Я не могу так больше.
Весь день мы провели вдвоем, не вставая с постели. Мы разговаривали. Мы вставали лишь поесть и в душ. И в одежде пролежали почти сутки, периодически засыпая. А на следующий день Майкл попросил меня поговорить, и я не ожидала, что это будет чертов психолог, который вывернет мою душу наизнанку.
– Вспомните, Стейси. Как это было? Как умерла ваша мать?
– Я не помню.
– Помните, – настаивала она на своем, а Майкл смотрел на меня с удивлением. – Расскажите.
Он не понимал, почему я не признавалась в этой части моей жизни. И я не помнила, но почему-то начала рассказывать то, что было внутри моего сознания. Я старалась забыть, но оно не забывало.
– Я помню, как мою маму везли в операционную, а я бежала за ней. Я помню, как кричала ей, а она лишь помахала мне рукой, измучено улыбаясь, словно знала, что видит меня в последний раз.
– Что ты еще помнишь, Стейси? – прозвучал голос Майкла, и он сжал мою руку. – Вспомни то, что ты прячешь.
– Она говорила мне, что ей нужно уехать, – текли слезы по моим щекам. – Она говорила мне, что ей нужно уехать к врачу, и чтобы я не плакала. Что я буду жить у ее кузины, и она скоро вернется. Я плакала и знала, что она больше не вернется. Что она уедет, и я больше ее никогда не увижу.
– И что было потом?
– Я выросла и трахалась со всеми подряд, пытаясь заполнить хоть что-либо в своей душеньке. И когда у меня спрашивали не хочу ли я чего-то, я отвечала, что просто не знаю, как это хотеть. Не знаю, как это быть подружкой, иметь нормальные отношения или иметь семью. Я ничего не знала о нормальном, и со временем все ненормальное стало обыденным.
– И они тебе не нравились?
– Нет.
– А что случится, когда встретишь того, кто понравится? – не отводил свой взгляд Майкл.
– Наверное, ты пожалел, что встретил меня, – чуть слышно прошептала я. – Сто раз пожалел.
– Знаешь, Эс, – сильно прижал он меня к себе, целуя волосы. – Не все, кто тебя любят, тебя бросят. Все, что я делаю, – защищаю тебя. Но я люблю тебя больше всего на свете, и ничто этого не изменит.
И когда я улетела обратно в Нью-Йорк, он положил мне в сумку конверт, и когда я открыла его, там было всего несколько слов и запах его духов. Я знала, что сохраню эти слова навеки, даже если и Майкл на самом деле уйдет.
«Сколько бы времени не потребовалось. Твой Майкл.»
И когда через семь часов я была дома, и раннее солнце, пробудившись сквозь горизонт, пробилось в мое окно, я не захотела открывать глаза. Я знала, что этот день повторится, и он будет, как другие. Так что, когда я открыла глаза и направилась босиком на кухню, впервые в жизни меня не привлекал запах кофе. Тишина. Все, что я слышала, была тишина. Но это была не та, которая наполнена сладостью прошедшего дня или ночи, с желанием нести что-то в этот мир. Это был ядовитый шум, который отталкивал, и от которого не убежать.
Когда лучи солнца добрались до моего лица, прозвенел дверной звонок. Я накинула на себя халат, думая, что это Кетрин. Я открыла дверь, улыбаясь, хоть это счастье быстро пропало с моего лица. Кетрин была, но также рядом был Джейс. Я задержала дыхание. И когда совсем рядом послышались шаги, и я встретилась глазами с Майклом, я поняла, что это не романтический визит.
– Отпусти ее, – сказала я. – Отпусти ее, и я пойду с тобой.
Я не смотрела на Майкла, и Джейс определенно заметил это, на что усмехнулся.
– Надо было лучше прятаться, чем в своей старой квартире.
– А знаешь, – только теперь посмотрела я в глаза человеку, которого любила. – Я и не пряталась.
«Только прекрасное питает Любовь. Но Ненависть может питаться чем попало». Оскар Уайльд.
– Я заставлю вас страдать, обещаю, – сказала я переводя взгляд с одного на другого. – Отпусти ее!
– Не могу, – и прозвучал звук. Он выстрелил ей в шею, и ее тело обмякло. Я упала на колени, чтобы помочь ей, но Майкл забрал ее.
– Отпусти меня! – кричала я. – Я распишу твоей кровью мир!
И затем мое тело начало обмякать. Я перестала чувствовать конечности, и думала лишь о том, что больше не увижу своего ребенка.
Когда теряешь кого-то, то в любом случае начинаешь сходить с ума. Задыхаешься в чувствах и воспоминаниях. Я начала снова ненавидеть этот мир. Она все время в моих воспоминаниях, и я за секунду сошла с ума от понимания того, что Майкл позволил этому произойти. Это мог бы быть наш ребенок, и он позволил умереть девочке, о которой я заботилась. Она теперь будет жить только в моем сердце, которое уже вскоре, думаю, биться не будет. Она будет жить в картине, которую я закажу, если выживу. Когда Кетрин упала на холодный пол, а Майкл смотрел на это, я в тот же момент пыталась вычеркнуть его из сердца. Но только потому что до боли, до сумасшествия хотела, чтобы он был рядом. Был рядом тот, кого я знала ранее.
========== Глава 14 ==========
«Я всё соврал.
У вас обычные глаза,
И голос ваш такой же как у многих,
Я врал, что всё хотел вернуть назад,
Сплетая воедино две дороги.
И ваши безмятежные черты
Ничуть меня не душат среди ночи.
Да и в объятьях ваших глубины,
Мне кажется, не больше, чем у прочих.
Ещё я врал,
что шёл за вами по пути,
Что выдержал разлуки еле-еле.
Я так же врал, что вас когда-нибудь любил.
Я врал себе.
но так и не поверил».
Я – хищник. Сколько бы я не пытался скрывать свою сущность от человека, которого полюбил больше всего на свете, я все равно остаюсь пещерным человеком, который пойдет на все, чтобы защитить свое. Я скрыл свой характер за завесой этикета, и люди, которые со мной знакомы, думают, что я джентльмен. Я проницательный и опытный, но далеко не джентльмен. Я забираю жизни, ломаю правила, и законы не распространяются на меня. Но даже у худших из нас есть то, чему мы принадлежим. Я никогда не думал, что этим «кем-то» станет женщина, которую я должен был уничтожить. Моя дочь от этой женщины, которую я люблю так сильно, и по которой ночами на пролет тоска разрывает меня на части.
Я не заходил к Стейси на протяжении двух дней. Двух долбаных долгих дней. Она отлично своим молчанием справилась с тем, что я поклялся себе никогда больше не повторять – заставила меня потерять контроль. Ужасные вещи происходили, когда я выходил из своего королевства ненависти и самоконтроля. Я причинял людям боль и имел свойство ломать все, что принадлежит мне. И все пошло определенно не по плану, когда я вышел из своей комфортной зоны арктического льда.
Была причина тому, почему люди называли меня необычным и проницательным – тщательно проработанная и продуманная репутация. Быть жестоким, но в то же время сочетать это все со стальной невозмутимостью было идеальным решением, которое несло в себе спокойствие, что смягчало мою жесткую жизнь. Я слишком долго жил в этом, поэтому тишина и контроль стали частью меня. Но на данный момент все это забрала и разрушила женщина, которая незапланированно родила мою дочь, которую я полюбил больше всего на свете, как и саму женщину, по которой скучал, словно ненормальный.
Те два дня были чертовой отсрочкой. Не для меня, для нее. Для каждой проклятой души, которые жили со мной, и которые забрали душу у меня. Она думала, я монстр, что позволил убить девчонку, к которой она привязалась? Но я выбирал между ней и Эстель, и, буду уж до конца честным, мне было плевать, кто умрет, лишь бы Эстель была в безопасности.
Я смотрел второй день, как Стейси истерзала свое тело в знак протеста. Я наблюдал за ней из-за стены и по камерам, которые были установлены, и кроме того, я знал, что теперь все кончено. Как только все закончится, и я перестану защищать Эс, а она – всех, кого любит, она уедет и больше никогда не вернется. Она заберет нашу дочь, и я буду участвовать в ее жизни лишь по фото, не имея права винить ее в этом. Ей нужно было поесть, чего она не делала. Поспать категорически отказывалась, и перестать молчать – чего я боялся больше всего.
В конце концов я сделал ей нормальный кофе, и пока не было Джейса, хотел поговорить с ней. Конечно, он знал, что я против него, но он не знал, что я периодически и против Стейси.
Пожалуй, впервые в своей жизни я по-настоящему одинок. Каждый вечер я спускался в мексиканский ресторан и звонил на старый номер Стейси. Я оставлял ей голосовые сообщения, на которые она бы никогда мне не ответила, и как-то раз я даже позвонил матери, которая спросила, как я отдыхаю, развлекаюсь и с кем общаюсь. От этого мне стало еще тоскливее. Она даже спросила, как малышка, и я просто попрощался с ней.
– Я принес тебе кофе, – открыл я дверь, которая автоматически заблокировалась, когда я вошел. – Хоть я знаю, что тебе нужно поспать.
Она даже не взглянула на меня, и я поставил чашку на тумбу возле ее кровати и сам сел на стул у окна. Это была обычная комната, в которой была кровать, стул, стол, тумба, телевизор и груша для битья, которая использовалась Стейси больше всего остального. Так же была маленькая кабинка с душем и туалетом, в которой не было камер и желания сразу заходить туда.
Я вытянулся и уставился в потолок. Белая люстра, белые стены и мебель никогда не позволяли забыть, кем я был. Я лишь исполнял приказы, пытаясь выжить, а теперь, чтобы выжили те, кто мне дорог.
– Ты должна поесть, – сказал я. – Хоть немного. Будешь слушаться, все будет хорошо, и вскоре ты выйдешь от сюда.
– Я никогда не буду подчиняться тебе, – лишь прошептала она. – Что бы ты ни сделал, за ее смерть я буду ненавидеть тебя до конца своих дней, и сделаю все, чтобы твои страдания были живы до последнего моего вздоха.
– Ты думаешь, я монстр? – от моего ледяного тона она даже на мгновение взглянула на меня. – Ты не видела монстров, Эс. Ты видела лишь мертвые тела, а не сам процесс. Ты видела испорченных людей, а не процесс их уничтожения. Ты ничего не знаешь об этом мире, несмотря на твою силу. Ты не умела никогда контролировать свои эмоции, а я мог. Ты ничего не могла прочесть по моему…
– В начале отношений, – перебила она меня шепотом, который был громче любого крика. – Думаешь, ай, немного повеселюсь. А потом проходит немного времени, и ты понимаешь, что он если сейчас уйдет, ты сдохнешь. Вот и повесилась, сразу думаешь.
– Эс…
– Не называй меня так. Ты потерял это право.
Я вышел за дверь так же тихо, как и вошел. И так же, как и следующих два дня она не притронулась к кофе или еде, а лишь пила воду, чтобы не умереть. Да и делала Эс это не ради меня, а ради дочери. Ее слова пронзали меня, как нож, и я верил каждому слову.
Разразилась война. Много жизней было потеряно с обеих сторон, и я точно знал, что уж за Кетрин она не простит.
Из-за этого у меня не было выхода. Она не говорила со мной, и я просто не смог объяснить ей, почему так нужно, и мне пришлось брать силой, враньем и ее слабостями. Я вошел в комнату и бросил ей сумку со всеми принадлежностями на кровать.
– Одевайся.
– Пошел ты, – почти выплюнула она мне эти слова в лицо.
– Ты хочешь по-плохому? – и лишь сказав это, я понял, что по-хорошему с ней и не выйдет.
Я нащупал в кармане пиджака шприц и сел рядом с ней. Она лежала ко мне спиной, и уж точно не ожидала такой подставы, так что сделать это не забрало у меня сил. Я воткнул в ее белую безупречную кожу на ее бедре шприц, и она зашипела. Хватая ее за руки и выгибая их другой рукой, заметил, что Стейси смотрела на меня, понимая, что это все наконец по-настоящему. И это только начало. Я одел ее, причесал волосы, а она не двигалась. Просто не могла. Я ненавидел себя за то, что причиняю ей столько боли, но у меня не было выхода. Я по большому счету также не двигался, лишь делал механические движения, хоть и производил впечатление надменного, раздражённого, равнодушного и наконец спокойного. Казалось, меня ничего не интересовало. В тот же час Стейси не проронила ни слова, пока я вел ее по мосту к самолету. Она спокойно ехала к аэропорту, спокойно шла по самой дороге и для постороннего человека выглядела совершенно нормальной. Возможно, немного усталой и замкнутой, но довольной и ни в коем случае не обеспокоенной. Это и было чудодейственным свойством того укола. Внешне Стейси Фостер, как и всегда, выглядела безупречно. Ее мозг был освобождён от мыслей, но вся моторика сохранялась. И она ничего не могла с этим поделать.
Нежно поглаживая ее руку, лежащую на моем предплечье, я провел ее в бизнес-класс. Указывая на ее место у окна, я подождал, пока она удобно усядется. Потом пристегнул ремень. Ее дыхание сохранялось размеренным и спокойным, когда я сел рядом, взял ее за руку и повернул ее лицом к себе. И тут в ее глазах я увидел, что она знает правду.
Она знала. Всё. Отбросив ее волосы, я склонился и прошептал ей на ухо:
– Кое о чём я должен тебя предупредить. Теперь есть лишь мы, и я контролирую все, что с тобой происходит. Не пытайся это изменить, и мы выживем.
Говоря это, я пальцами прошелся по ее шелковистым прядям и придвинулся к ней ближе так, чтобы смог быть ей хоть какой-то опорой, как бы по-идиотски это не звучало. Молчание было ужасающим. Шепот был устрашающим. Но страшнее всего была сказана правда. Ее грудь продолжала подниматься и опускаться, не было вздрагиваний или всхлипывающих звуков. Но в ее взгляде я видел борьбу с нежеланным наркотическим эффектом. Она смотрела в иллюминатор, пытаясь прорваться через внутреннее сопротивление и перестать в него погружаться.
Я знал, что, если бы я все объяснил, Стейси бы поняла. Она все сделала бы ради Эстель, но я не мог. У меня не было возможности ей довериться, и было проще просто заставить. Приземлившись в Мехико, мы так же покинули самолет и сели в машину, направляясь в новую клетку. Я купил Эс вещи. Много вещей, хоть и знал, что ей это будет до лампочки. На самом деле у этой женщины был потрясающий вкус, и я был рад, что Эстель он так же будет дан. Мамам девочек обязательно надо учить их одеваться. Это ошибка думать, будто женщина от природы знает, что правильно надеть, как краситься или причесываться. Поэтому да, я был готов пожертвовать своими отношениями с Стейси, чтобы сохранить их для Эстель.
Когда я заметил, что Эс начинает возвращать себе контроль над телом, сильнее сжал ее локоть и прошептал:
– Не рыпайся. Я не хочу делать тебе больно.
Она не ответила ничего, но смотрела на меня непередаваемым взглядом ненависти.
Черный внедорожник, в котором мы ехали к месту прибытия, остановился перед огромной аркой. За аркой было поместье огромных размеров, и герб, который висел, сверкал, благодаря освещению. На нем была изображена женщина, тело которой было лишь обычным черным пятном, но она была одета в потрясающее длинное черное платье, и руки были расставлены в приветствии. Не знай я куда впутал нас, мне было бы даже интересно узнать, кто тут живет.
Переводя взгляд на Стейси, заметил, что она сузила глаза, пытаясь разгадать. Думаю, она задумалась о том, сколько людей пережило тут что-то такое? Сколько выжило? И ответила – ни один.
В ее взгляде в самолете горло разрывалось из-за крика, и она почти была готова умолять, но я этого не слышал из-за того, что дал ей. Поездка разорвала и мое сердце в клочья. Во всем, что мы делали, была борьба, и каждый вдох, который она делала, причинял ей боль. Я был готов умереть, чтобы только она пережила это и не сломалась. Все ее уничтожение и опустошение проходило в абсолютной тишине. Я был ублюдком, который сидел рядом, держал ее за руку, стискивая ее больнее, чтобы просто уговорить замолчать, и кивал стюардессе, когда та говорила, какая мы изысканная пара. Я позволил ей тонуть в страданиях. И она увидела монстра, которому доверяла свою жизнь.
– Добро пожаловать, – услышал я голос женщины, которую видел лишь на фото.
Когда я пожал ей руку, а она оставила сочный поцелуй на моих губах, я невольно перевел взгляд на Стейси. Она права, мой язык не поворачивался назвать ее «Эс». Я больше не заслуживал этого. Я попытался отодвинуть от незнакомой мне женщины, но она сжала мою руку, при этом выглядя безупречной фарфоровой куклой. Все было также украдено и у меня. Мое осязание, возможность говорить, способность двигаться, бежать.
Когда я посадил Стейси на диван, она не смотрела на меня. Пусть она и не переставала бороться, но меня, как человека, с которым стоит вести борьбу – свела на нет. Кажется, жизнь проста. Живешь себе, да и живи. Но потом ты поскользнулся в ванной и упал. Или тебя случайно сбила машина. Или ты пришел к человеку, которому верил, и встретив там не тех людей, оказался мертвым холодным трупом, которого даже не похоронит этот нужный человек. Минуту назад ты жив, а теперь уже нет. Осталась простынь на которой ты спал, пепельница и только что открытая пачка сигарет. Деньги, которые вчера снял, чтобы пойти сегодня в бар, и даже компьютер стоит на спящем режиме. Тебе могут писать сообщения и звонить важные и неважные, хоть это уже совершенно не важно по сути.
