Текст книги "Темные желания (СИ)"
Автор книги: AnastasiaSavitska
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
– Ты белоснежна снаружи, лакомый кусочек. Но внутри скала, – прошептал он, прикусывая мою губу. – Ты и сама знаешь об этом.
Его рука коснулась мокрой ткани моих кружевных трусиков, и я выгнула спину, поедая его взглядом. Что же он делает со мной? Как так случилось, что прелюдия и глаза в глаза мне нравится больше, чем сам секс?
– Я хочу, чтобы каждый раз, когда ты захочешь поговорить или поцеловаться, все дороги вели тебя ко мне. Чтобы я была единственной, кто был в твоей голове и сердце, – провела я рукой по его выпуклым брюкам и укусила за мочку уха. – Будешь хотеть меня так, как никого в этом мире. И когда ты придешь, я буду тебя ждать.
– Я всегда буду хотеть тебя, Стейси Фостер. Ты всегда будешь громче любого крика и ярче любой звезды, которая будет на небесах или за столиком рядом.
Затем Майкл разорвал мою блузку, давая мне то, чего я хотела. Кто бы что не говорил, а Нью-Йорк романтичный город. Столько людей приезжает сюда получить билет в жизнь, встретить любовь или вылететь из реальности. Этот город питается идеями и желаниями людей, а разве это не романтично?
Мы все думаем, что не способны на что-то, пока не сделаем это. Я начала прощать свою мать. Нет, я простила ее. Я нашла в себе свет, потому что в определенный момент поняла, что ненависть просто сведет меня с ума.
Я не могла уснуть в это доме и металась с угла в угол. Майкл услышал мои шаги ни свет ни заря, так что мы собрались и, сев в машину, направились домой. Я села на заднее сидение и хотела оставить хоть какой-то барьер между нами. Он посмотрел на меня с непониманием, но все же промолчал. Я почувствовала облегчение, хоть и не должна была чувствовать этого по отношению к Майклу.
– Я был таким идиотом, когда позволил тебе уйти? – спросил он спустя какое-то время молчания.
Слова были сказаны настолько глухо, что на миг я усомнилась были ли они действительно произнесены им.
– Ты уверен, что хочешь услышать честный ответ? – взглянул Майкл в окно заднего вида пристальным взглядом. – Майкл, если я узнаю, что ты был с другой, сразу уйду.
– Сможешь?
– Да. Ты только мой. Ты не будешь прикасаться к другой женщине, и не будешь любить другую.
– Ты ревнуешь?
– Нет.
– Нет?
– Нет.
Эстель начала плакать, и это был идеальный момент для ее слез. Я взяла ее на руки и повернулась, смотря на Майкла. Он не сводил с меня глаз, и было такое впечатление, что мы оба наконец-то поняли, что это по-настоящему. Что все это случилось, и мы вот-вот перестали летать с душой в неволе. Он стал чем-то, что бьется в моей груди.
Дни пролетали за днями, и недели за неделями. В очередную ночь я проснулась, посмотреть, как Эстель, и когда убедилась, что она мирно спала, подошла к окну ее комнаты. Дотронувшись к холодному стеклу, я смотрела на фонари, которые освещали ночную трассу. Сейчас три часа ночи, и Майкл спит в своей спальне, в которой я оставалась теперь каждую ночь. Но сейчас он спит, а я боюсь. Мои страхи растут все сильнее с каждым днем, и день ото дня я сражаюсь за сон. Я вымотана и истощена. Но не потому, что у меня дочь, а потому, что отношения с людьми в моей жизни настолько напряжены, что я словно каждый день кому-то что-то доказываю. Я делаю вид, что все хорошо, но каждый раз понимаю, что мы не выдержим долго. И однажды наступит такое мгновение, когда мы развалимся, и склеить нас будет некому.
Я не была в церкви, наверное, с момента собственного крещения, и на следующий день сделала первый шаг в холл храма. Я села на скамью и снова услышала голос мамы. Теперь я даже чаще видела мир ее глазами.
– Зачем ты смотришь на меня? – подняла я глаза к небу. – Я знаю, что со мной нелегко. Прости, что не уберегла свою душу, и, к сожалению, назад ничего вернуть уже не смогу.
– Сможешь, доченька, – ответил ее голос в моей голове, и я закрыла глаза. – Если бы знала, как тебя любят, не ограждала бы так себя от мира.
– Ты меня любила? – скатилась слеза по моей щеке.
– Больше всего на свете, Стейси.
– Я люблю тебя. Этого никогда от меня никто отнять не сможет. Пусть этого никто и не слышит по причине того, что так безопасней. Не зная слабостей, нельзя сделать слабым.
Я вытерла слезы и вышла из церкви, оглянувшись. Иногда нам нужен бог, даже если он просто молчит. Почему-то именно в храме мне больше всего захотелось рассказать о собственной боли. И вот он парадокс – просим у бога, но никогда не благодарим, когда он что-то дает нам из-за любви.
Мой телефон зазвонил, и я подняла трубку, проведя пальцем по экрану.
– Капитан Фостер.
– Я слушаю, Вист, – ответила я, садясь в машину.
– Рад тебя слышать.
– Звучит почти искренне.
– У меня для тебя новое дело.
– Я что, теперь агент по вызову?
– Убитое тело, адрес высылаю.
У меня складывалось такое впечатление, что он просто не хочет меня отпускать к Майклу. Вист пытался загрузить меня каждый раз, как только я выходила на работу, или в любой другой момент, когда просто не успевала послать его к черту.
Приехав на место преступление, я надела перчатки и склонилась над мертвым телом.
– Гематома на суставах, и крови немного. Нет орудия убийства, да и сама кровь не свернутая, – подошла ко мне женщина судмедэксперт.
– Первое, что я могу сказать, это то, что мужчина был мертв, когда в него выстрелили.
– Рана вдоль голени, а не ноги. Должно было быть большее количество крови и гематом, капитан Фостер.
– Как я и говорила, он был мертв, – сняла я перчатки.
– Что вы тут делаете? Чем обязаны?
– Сама не знаю, – посмотрела я на женщину. – Нужен анализ крови.
– Люблю работать с умными женщинами.
– Могу сказать то же, доктор, – улыбнулась я и направилась к машине.
Слова мужа Долорес не давали мне покоя, и он до сих пор со мной не связывался, так что я не переставала копать. Приехав к детективу, я снова вдыхала отвратительный запах. Смотрела на жизнь человека, который потерял своего сына, а потом и себя из-за меня. Такой, как я, прощение не светит.
– Ты хоть когда-нибудь тут убираешь?
– Я конечно бы сказал, что хочу поболтать, но я тебя ненавижу, – ответил старик. – Вот тебе информация, отдай мне моего сына.
Я взяла конверт, открывая его и смотря на фото Джейса. Джейс Марк Бекер. 39 лет, вторая группа крови, родился в штате Огайо. Дети – не существует. Семейное положение – женат.
– Ты что, мать твою, издеваешься? – засмеялась я неискренне. – Такую херню я и без тебя знаю.
– Да, но ты не знаешь того, сколько шрамов у него на теле. И как ты сказала, сколько ударов в минуту стучит его сердце. Что он следит за тобой и ночует на крыше Долорес, – подошел он ближе ко мне. – Еще ты не знаешь, почему умерла твоя мать, и где сейчас твой отец. И пока мой сын не будет стоять рядом, ты ничего не получишь.
Я схватила его за шею, и он начал смеяться. Я понимала его. Сама бы сделала все, чтобы защитить Эстель. Я выругалась сквозь зубы, и отпустила его. Когда я стала таким чудовищем? Как я докатилась до такой жизни? Хотя, наверное, я просто люблю кататься.
– Отдай мне информацию, и я освобожу твоего ребенка.
– Так не пойдет, Фостер. Я тебе не верю. Мой сын рядом – информация твоя, иначе делай грязную работу сама.
– Прибереги конверт для меня, – вышла из дома и направилась к Эмили.
Из всех, я знаю, что именно она меня не осудит. Может быть, я немного сумасшедшая, слишком прямолинейная, но я люблю своих друзей. Я люблю свою семью. И они единственные кого я боюсь потерять, не считая Эстель. И это на самом деле важно для меня. Ведь с момента, когда умерла моя мать, мне стало плевать на все, что я теряю.
Эмили была именно той, кто в своем роде показал мне, что быть собой – это не плохо. Что не нужно пытаться быть кем-то другим, и так уж случилось, что я, черт побери, согласилась с ней. Я написала ей смс, что скоро буду у нее, и она ответила «ок», хотя, уверена, в этот момент она поднималась с цокольного этажа, держа телефон в одной руке, а вещи, которые достала из прачечной – в другой.
– Да, выгляжу я не очень. Но как человек я еще хуже, – смотрела я на Эмили, стоя на ее пороге.
– Как всегда, – она улыбнулась и обняла меня. – Представь себе, что есть ключ, открывающий самые темные уголки наших душ и выпускающий то, что каждый из нас так тщательно скрывает, – открыла Эмили холодильник и достала бутылку содовой.
– Я не готова стать самой собой даже на чертово мгновение, Эм.
– Люди проявляют слабость, и ты отворачиваешься от них. Не все такие, как ты, Эс. Людям свойственно ошибаться.
– Я от них отворачиваюсь, даже когда они не делают ошибок.
– Но не от нас.
– А вы не просто люди.
– Что тебя мучает, Стейси?
– Я многих убила, Эмили. Я посадила ребенка за грехи его родителя. Я влюбилась снова в Майкла и преследую мужа нашей подруги. И теперь я хочу встретиться со своим отцом, и во мне столько гнева. Моя мать умерла из-за него.
– Ты потеряла свою семью, будучи совсем ребенком. Ты хороший друг, Стейси, и хороший человек. Просто забудь о своей семье, ты не виновата.
– Ты бы забыла?
– Ты ведь и так знаешь ответ.
– Именно поэтому я пришла к тебе.
– Ты боишься собственной ненависти. Но мы не дадим тебе упасть, просто помни об этом. Что бы ни случилось, мы всегда рядом, и мы любим тебя, даже Долорес и даже сейчас.
– Эмили, ты нужна мне.
– Я с тобой.
– И сегодня ты мне нужна, как адвокат.
– Я сделаю все, что потребуется.
Возможно, мы и не заслуживаем оправдания, но каждый из нас заслуживает семью. Я наблюдала за подругой, и как она положила руку на живот и поглаживала его с легкой улыбкой на губах. Эмили была расслабленной, и даже когда мы говорили о совершенно посторонних вещах, она была сосредоточена на другом.
– Ты беременна.
– И сейчас ты права, – засмеялась Эмили. – Четвертый месяц.
– И ты все время молчала?
– Нет, просто ждала, пока ты наконец-то проявишь чудеса своей дедукции, и сама поймешь.
– И я это сделала.
– Как и всегда, – открыла она сок. – Как твоя работа?
– Я расследую несколько убийств, и каждый раз думаю теперь, прежде чем говорить. Я не хочу, чтобы Майкл разлюбил меня, и не хочу быть плохой матерью для Эстель. Она заслуживает лучшего.
– Есть хоть что-то, чего ты не умеешь? – склонила Эмили голову набок.
– Строить отношения.
Вскоре мы сели с Эмили в машину и отправились к судье. Я стояла на коридоре и ждала. Меня не особо волновала судьба этого парня, но меня волновала моя душа. Теперь волновала. Эмили взяла какие-то бумаги, и, выйдя из кабинета, мы направились в тюрьму.
– Я твой адвокат. А это значит, что я твоя семья, друзья и бог, – сказала подруга сыну детектива.
– Откуда ты знаешь моего отца?
–Я Стейси Фостер, – села я напротив. – А теперь напряги хоть раз свой мозг.
– Ты выйдешь от сюда. Уже вышел, – начала подруга.
– Как ты можешь защищать тех, кто убивал? —ворвался Вист в кабинет.
– Каждый имеет право на адвоката, – ответила Эмили.
– Заткнись, – сказала я своему боссу и посмотрела на парня. – И если ты будешь хоть в чем-то замешан, я посажу тебя в одиночную камеру, и выйдешь ты от туда только в гробу.
Я поднялась с кресла и открыла дверь. Батлер словил меня за руку, и я взглянула на него, предупреждая о собственной боли.
– Отпусти ее, – сказала Эмили, вырвав мою руку. – Не смей к ней прикасаться.
Вист смотрел на меня, и это был удар ниже пояса. Собственно, это и было то, к чему я стремилась. Только вот не была готова, что мне будет настолько паршиво видеть выражение боли на его лице. Я отступаю на шаг, создавая между нами расстояние, и понимаю, что мне пора уйти. Вскоре мне нужно уйти по причине того, что Вист заслуживает лучшего отношения и лучшего друга, чем я.
Мы вышли из кабинета втроем, а он остался сверлить нас взглядом.
– Я никогда не забуду этого, Эмили, – прошептала я, беря ее за руку.
– Конечно, ведь все хорошее мы всегда будем вспоминать.
Мы отправились к детективу, и Эмили не оставляла меня ни на минуту. Она была со мной и молчала, зная, как я люблю тишину.
– Я многое слышал о тебе, Фостер. И мне тебя даже жаль. У тебя нет семьи, а только дочь, которую ты уже оберегаешь с манией, – сказал детектив, когда мы вошли.
– То, что ты слышал обо мне, ничто по сравнению с правдой. Отдай мне конверт.
Он обнимал своего сына и плакал. Мне его стало жаль. Ведь я виновата в том, что он жил в собственном заключении. Он отдал мне конверт, и я забрала его, покинув дом. В конверте был только адрес. Я не успела ввести его в базу, как Вист снова позвонил мне.
– Фостер, мужчина, бродяга, рвота кофейной гущей, запах спиртного, кровь.
– Вист, ты хочешь, чтобы я занялась дохлым алкоголиком?
– У тебя новый напарник, – отмахнулся он. – Приступай.
Я чувствовала себя не агентом ФБР, а каким-то патрульным, только что получившим первое задание. Он относился ко мне так с тех пор, как я выпроводила его, а после сегодняшнего, уверена, что он устроит мне ад. Я поблагодарила Эмили и, сев в машину, направилась на место преступления. Я не считаю, что агент, который столько работал под прикрытием, сейчас может заниматься тем, кто просто не умел пить. Нет, конечно, я за то, чтобы все докапывались до сути, но только пусть каждый будет в своем мире. И я точно не была из этого.
– Привет, Эс.
– Черт возьми, что ты тут делаешь? – спросила я, увидев Адама.
– Ну я любил свою работу, а чем быстрее мы откроем дело душителя, тем скорее ты выйдешь замуж за моего друга и займешься своей дочерью.
– Слушай, теперь ты мой напарник, Майколсон. Кто-то нацелит на тебя пушку, я его прикончу. Полезешь в драку, я тебя прикрою. Еще раз скажешь, что я выйду замуж за твоего друга, и я тебя убью.
– Я соскучился по тебе, – обнял меня Адам.
– Добро пожаловать домой.
– Сейчас кое-что случится, – сказал Адам, когда мы увидели машину Долорес.
– Это платье ты наденешь завтра, – подошла к нам Ева, отдавая мне длинное красное платье.
– И это тебе поесть, – добавила Долорес.
– Боже, это чистый шелк, Ева, – наигранно улыбалась Эмили, и я заметила, что ко всем присоединилась Донна. – И вырез просто потрясающий.
– Так, заканчивайте ваше шоу моды, мне нужно работать, —разозлилась я, смотря на них. – И кто вас черт возьми сюда пустил?
– Ты забываешь, кто мой муж, – подняла бровь Эмили.
– И ты вообще знаешь, кто мой муж? – обняла Донна Адама.
– Отличная фраза для решения всех жизненных проблем, – сказала я тихо. – Адам, мне показалось наше с тобой первое дело очень интересным.
– Мы оставляем тебе платье, – крикнула мне вдогонку Ева, когда я направилась на место преступления.
– Он алкоголик, – сказал Адам, надевая перчатки. – Зачем мы тут?
– Да. Зачем мы тут, черт возьми? – посмотрела я на него в ответ.
– Поговорить с родителями и убедиться, что это не убийство, – подошла к нам судмедэксперт.
– Отлично. Теперь мы самое слабое звено, – покачала я головой. – Поехали к родителям.
Сев в машину, я завела мотор и сразу увидела на экране телефона звонок от Адама. Включив громкоговоритель, я с самого начала знала, что это затянется надолго.
– Почему ты не подпускаешь его?
– Отвали, Адам, – отвечаю я слишком резко.
– Ты хочешь с кем-то поговорить.
– Ты ошибаешься. Я могу свитер из шерсти белого медведя связать за ночь и сварить плов из гномьей жопы. Но дело в том, что мне это не надо, и я не хочу. И то же самое относится к откровенным разговорам.
– Ты помнишь, за что полюбила его? – продолжал Адам, и я начала искренне сочувствовать Донне.
– Я буду тебя игнорировать, Майколсон.
– В семейной жизни есть одна проблема, о которой говорить не принято, – делал он то же самое в ответ, настаивая на своем. – Женщины жалуются на то, что мужчина с годами стал менее мужественным. Что его ничего не интересует, и он пьет и лежит на диване. Ты помнишь, за что ты полюбила его?
– Я не люблю его, идиот, – выехала я за город и, посмотрев в зеркало заднего вида, увидела, что Адам следует за мной.
– Зачем ты хочешь его приручить и воспитать, если и полюбила только благодаря его необузданности и непостоянству. Бесстрашию и, уверен, вдохновлялась бы его победам на кулачных боях. Тебе нравилась его жесткость, даже если твоя натура начинала внутри бунтовать. Ты чувствовала его силу изнутри и знала, что благодаря ей ты в безопасности.
– Ты думаешь, что каждая женщина ждет, что придет какой-то мужик и спасет ее от ответственности? – разозлилась я. – Майколсон, угомонись! Я не жду, что меня спасут, потому что меня не нужно спасать. Я не ребенок и сама справляюсь со всем много лет. Не надо взбудораживать мой ум, и я не жду рыцарских турниров в мое имя. Мне не нужно, чтобы он менялся, но ты прав, я не смогу быть с ним до конца, потому что не верю. Ты не знаешь и половины нашей истории, и, поверь, это те отношения, о которых детям не расскажешь.
– Но ты…
– Нет, – перебила я его. – Я не собираюсь пилить и подавлять Майкла, но провоцировать его у меня выходит как-то само, и я совру, если скажу, что не получаю от этого удовольствия. Мне нравится, какой он сейчас, но я знаю, что, когда все серьезно, все меняются. Я боюсь, какой могу стать я, и еще больше боюсь, каким может стать Майкл. Я не хочу, чтобы он прерывал отношения со своими друзьями, и не хочу, чтобы он чувствовал боязнь разбить меня. Но если он потеряет всю его страсть к тем вещам, которые нравятся мне, как женщине, и не нравятся, как матери, я не знаю, смогу ли дальше продолжать любить его. Если я поставлю ультиматум, он скорее всего согласится, чтобы не видеть слез моих и, самое главное, Эстель. Он сделает этот выбор. Трудный выбор для него, после которого будет глубоко несчастным. Тогда в чем смысл, Адам? Если мы не можем быть врозь и не можем быть вместе, как жить?
– Но он любит тебя, – сказал он тихо спустя несколько секунд молчания. – И ты полюбила его за что-то. Так не отнимай у него это «что-то», а просто добавь к своему.
– Я отталкиваю людей, Адам, – остановила я машину. – И изолирую себя от любви, потому что не хочу, чтобы кто-то ранил меня так, как это сделали мои родители.
Он ничего не ответил, и мы приехали в дом убитого парня. Адам постучал в двери, смотря на меня с опаской. Я знала Адама, и он был моим другом. Моей семьей. Но он не знал меня. Он знал лишь ту Стейси, которая защищает, а не делает больно.
Можно говорить так много всего, но в конечном итоге в словах совершенно нет смысла. Все, что с нами случается, так и должно быть. И все, что с нами происходит – опыт. Даже, когда все, что происходит – худшие вещи в жизни.
– Он совсем юный, – сказала я тихо.
– Да, ему всего девятнадцать.
Дверь открыл седой мужчина. Мы вошли внутрь и прошли в гостиную.
– Я выгнал его из дома. Спустя месяц он позвонил и сказал, что вернется. Я же ответил, что ему больше нет места в этом доме.
– Нельзя бросать детей, – смотрела я на фотографии девочек с родителями, не наблюдая ни одной фотографии сына.
– У вас есть дети, детектив.
– Откуда вы знаете? – задал вопрос Адам.
– Да у вас на лице написано. Ну так что, есть?
– У нас дочь, – не уточнила я, что у каждого своя.
– Вы ею гордитесь?
– Очень, – ответила я слишком грубо. – Она ведь мой ребенок.
– Так и должно быть. Но потом, когда ваш ребенок вырастает и разочаровывает вас, вы злитесь на него. Что бы сделали вы?
– Даже отдала собственную жизнь, чтобы спасти ее.
– Вы так думаете, пока молоды.
– Нет, – хотела я ударить его. – Я так думаю, пока я мать.
– Нам нужно, чтобы вы позвонили нам, если что-нибудь узнаете, – отдал Адам визитку мужчине, беря меня за руку и сжимая ее до боли, чтобы привести в чувство.
Мы молча покинули дом, и Адам все это время держал меня за руку. Для меня это было слишком сложно и болезненно. Мой отец меня бросил, мать отвернулась, и я презираю таких людей. Они не имеют права на жизнь, а тем более, на детей. Мы сели в машину, и я не смогла сразу тронуться с места.
– Знаешь, я не могу понять, как родители могут оставить своего ребенка, – прошептала я, смотря на Адама. – Я скучаю по Эстель, даже когда оставляю ее на пару часов с Майклом.
– Что у вас происходит?
– Ты хочешь говорить со мной о сексе?
– Нет, я хочу говорить с тобой о тебе.
– Я люблю его, Адам, но иногда он мне мешает. Ты меня понимаешь?
– Нет, но тебя бы точно поняла моя невеста. Я уверен, что тоже ей мешал, да и сейчас порой мешаю.
– Так вы выбрали дату? – улыбнулась я.
– Да. И ты бы знала об этом, если бы говорила со своей подругой.
– Ты пытаешься меня пристыдить?
– Нет, но тебе и так стыдно. Знаешь, когда-то мы станем другими. Мы станем старыми, и наши истории будут легендами. Мы станем родителями, затем бабушками и дедушками, но потом дети уйдут. И ты не сможешь всегда быть одна, Эс. Я люблю Донну со всеми ее недостатками. Вот смотрю на нее, люблю и жить охота. Она прекрасна. И она тоже часто хочет быть одна, и я даю ей эту возможность. Я чувствую ее. И когда она снова приходит ко мне, заставляет меня удивляться. Даже когда сейчас я видел труп, затем ненавистного отца, все равно думаю о ней. Я люблю ее больше всего на свете. И я знаю, что мы с Донной Картер – вечность. А какая вечность твоя, Стейси?
После, Адам вернулся в свою машину, а я еще какое-то время сидела в своей с заглушенным мотором. Я пытаюсь дышать, чтобы «отвести взгляд» от того, что вижу каждый день, но больше не могу. После рождения Эстель все изменилось. Я изменилась и не могу больше наблюдать за сценами, которые разворачиваются каждый день в жизнях других людей.
Я отправилась домой к своему ребенку и мужчине, по которому соскучилась. Может, Адам прав? Может, все устают друг от друга? Просто одним хватает ума уходить, и отдыхать, а потом возвращаться с улыбкой и душой, которая снова готова принять, а другие, каких большинство, терпят, считая это проявлением любви, сохнут от скуки и уходят уже навсегда без желания вернуться.
– Майкл, – крикнула я, когда вошла в дом. – Ты где?
– Мне нужна помощь с чертовым костюмом, любимая, – услышала я его голос. – Мы наверху.
Любимая. Одно слово, а сколько в нем чувств и привязанности. Слово «любимая» слишком сильно. Оно слишком глубоко. Мужчины не знают какую реакцию оно взывает у женщин. Мурашки идут по коже, и мы внутренне не можем скрыть изумление от самых себя, каждый раз слыша это. Просто однажды мы находим того, с кем хотим быть рядом. Нет, не всегда, конечно. Но мы хотим быть с ним утром и вечером, и чтобы только этот человек делал чай и кормил ребенка.
– Как я тебе? – спросил Майкл, поправляя галстук, когда я вошла в его спальню. – Идеален?
– Ужасно, – покачала я головой, беря на руки Эстель, которая улыбалась, держа в руках игрушку. – Ты всегда выглядел великолепно в костюме, но сегодня хуже не придумаешь.
– Что не так?
– Носить галстук под рубашку с короткими рукавами так же нелепо, как надевать бейсболку под пальто, – ответила я, одной рукой срывая с него галстук и помогая снять рубашку. – А замшевые туфли – часть только вечернего гардероба.
Я смотрела на Майкла, а он явно удивлялся моим словам. Женщины гораздо лучше разбираются в мужской гардеробе, нежели в своем. И каждый раз говоря им об этом, мужчины удивляются, как впервые.
– Никогда не думал, что ты разбираешься в мужских костюмах.
– Во-первых я не слепая, а во-вторых ты никогда не спрашивал.
– Ладно, как на счет белой рубашки, синего костюма, лаковых туфлей и заколки на галстук? – расстегнул он пояс, и снял туфли.
– Заколка на галстуке выглядит старомодно, Майкл, – открыла я его шкаф, смотря на цвета рубашек. – Но ты можешь положить платок в карман пиджака, который всегда будет выглядеть сентиментально и по-мужски в то же время.
– Давай я куплю тебе что то, Эс? – схватил он мое запястье. – Самое дорогое платье или колье? Набор бриллиантов…
– Расслабь мне запястье, Вудс, – забрала я руку. – Меня не впечатляют дорогие платья или колье. Если ты хочешь, чтобы я улыбнулась, расскажи мне о любимой книге или почему ты ушел из дома. Расскажи мне, где ты был и когда последний раз путешествовал. Поговори со мной о друзьях и о том, что ты любишь. Дай мне узнать именно тебя. Не надо учить меня по запаху узнавать размер твоего кошелька.
– Я снова в тебя влюбился, – взял он в свои ладони мое лицо, легко прикоснувшись к моим губам, и поцеловал в щечку Эстель у меня на руках. – Дашь совет на прощание?
– Следи за осанкой.
– Ты долго будешь издеваться? – засмеялся он.
– У меня сегодня много чувства юмора, – пожала я плечами.
Время знало, о чем я думаю, и я больше не прятала руки, и закрывала глаза, когда целовала Майкла. Сомнения со временем разрушаются, даже если некоторые вещи остаются недосказанными.
Майкл ушел, и мне как раз нужно было уйти без лишних вопросов. Я одела свою дочь, села в машину и поехала по адресу, который был в конверте. Я проехала четыре квартала. Взяла Эстель на руки и направилась к дому. Затем постучала в дверь и вздохнула. Я словно слышала голос матери и чувствовала запах ее духов. Дверь открыл мужчина лет шестидесяти и застыл, смотря мне в глаза.
– Стейси.
– Отец, – прошептала я. – При нашей последней встрече ты назвал меня дьяволом.
– Я в своей жизни только и делал, что ошибался, – отошел он в сторону. – Зайдешь?
– Нет. Я тут ради мамы.
– Я ничего не знаю, – покачал он головой.
– Врешь. Я всегда узнаю, когда ты врешь.
– Кто ты?
– Не задавай лишних вопросов.
– Не буду. Обещаю.
– Почему она умерла?
– Я не знаю.
Я покачала головой, с презрением смотря на него, а затем направилась к своей машине. На моих руках была Эстель, которая сидела на удивление тихо. Зачем я сюда приехала? Он оставил меня. Оставил мою мать, и все время жил тут, смотря, как она убила себя, и убила во мне ребенка.
– Стейси, стой! – крикнул он, подбегая ко мне. – Она отдала жизнь за тебя.
– Что? – сильнее прижала я к себе дочь.
– У нее твои глаза, дочка, – прошептал он, смотря на Эстель. – Ты помнишь, какой она была?
– Умной, красивой и немного грустной, – потекли слезы по моим щекам. – Я помню, как она улыбалась мне и учила рисовать. Но также я помню, как она кричала на меня, когда ты приходил поздно, или как она изменилась, когда ты ушел. И я ненавижу тебя за ее смерть.
– Я ушел от вас, чтобы не видеть смерть твоей матери, Стейси, – ответил он, когда слезы текли с его глаз. – Мать должна оберегать дитя от боли, а не говорить о ней. И Лейла любила тебя. И мне жаль, что ты помнишь ее такой.
– Что она сделала, черт тебя дери? – закричала я, кладя Эстель в машину.
– Ты родилась с пороком сердца, и в четыре года тебе поставили диагноз. Мы ездили с тобой по врачам, но каждый раз нам говорили одно и то же, – затих он на мгновение. – Ты была обречена. И когда нам сказали, что нужна пересадка сердца, Лейла сказала, что не позволит, чтобы у ее дочери было сердце другого человека. Поэтому в твоей груди бьется сердце твоей матери.
Мои ноги подкосились, и я села на землю проливая слезы и крича от боли. Я совсем ничего не знала. Как я могла не помнить? Мне было десять, когда я оказалась в детском доме. И с тех пор я ненавидела каждое мгновение своей жизни. Почему моя память помнит так мало счастливых моментов? И почему я совсем не помню больницы? Чем больше я живу, тем больше вопросов у меня появляется о собственной жизни. Тем больше я понимаю, что меньше всего на свете знаю именно себя.
– Помнишь, что она говорила тебе?
– Будь дикой и беззаботной, – сжала я руки в кулаки. – Иногда немного странной. Помни, что твои странности – это твое очарование.
– Я хотел застрелиться, но револьвер дал осечку.
Я вытерла лицо и взглянула на него. В этот момент я подумала о Майкле. Мы столько времени провели вместе, но по большому счету, я и о нем ничего не знаю. Например, в каких женщин он влюблялся, и почему отношения заканчивались? Какие у него отношения с братом, и как звали его первую собаку?
– Знаешь, что странно? – прошептала я.
– Что?
– Пистолеты дают осечку, а револьверы – никогда. Дашь совет на прощание? – села я в машину, закрывая окно.
– Избегай любви, Стейси. Чего бы это не стоило.
Родители дают нам жизнь, но свой характер мы создаем сами. Просто однажды наступает момент, когда ты понимаешь, что все эти клубы, вечеринки и громкая музыка ничто в сравнении с человеком, который заберет тебя с работы и увезет. Увезет на ужин или домой, укроет теплым одеялом, включит любимый фильм, и вы уснете в сумерках утра.
Я не успокоилась, а еще больше запуталась. По пути домой я заехала в супермаркет и накупила продуктов, которыми, скорее всего, не воспользуюсь. Также я прикупила несколько новых вещей для Эстель, посетила отдел женской косметики и декора для дома. Вернувшись домой, посадила Эстель в ее стульчик и взялась готовить смесь. Я не верю в это. Я помню только плохое, а мать, которая отдала жизнь за своего ребенка, не могла быть плохой. Я не останавливала слезы, пока они текли, и мне хотелось плакать и кричать от безысходности. Я взяла Эстель и села с ней на качалку, начиная кормить.
– Я давно выбрала тебя, малышка, – шептала я.– И я не оставлю тебя. Я порву на части каждого, кто попытается причинить тебе боль.
Знаете, когда вы по-настоящему доверяете мужчине? Когда можете плакать при нем. При Майкле я не могла плакать и не могла ему всего этого рассказать. Мужчина, которого я любила, не был похож на остальных. Он не был непредсказуем, как Адам. Не такой откровенный, как Брайан. Далеко не Бог руководства, как Стивен. Не романтик, как Джаспер, и не умел влюбить в себя женщину при помощи одного приложения из пяти слов, как Кристофер. Майкл был хозяином. Сам себе хозяином. Он замечательный. Слегка грубый, но в то же время в нем присущи и откровенность, и сентиментальность, и способность удивлять. Майкл Вудс ставит перед собой цели, принимает решения и гарантирует лучший результат. Но при всем этом я хочу тонуть в себе, и никак не в мужчине. Даже будь он мной любим.
После, мы приняли ванную, и я закрыла дверь изнутри, понимая, что Майкл скорее всего вернется под утро. Я не звонила ему и знала, что этот барьер нам не преодолеть. Мы не задаем друг другу такие вопросы по причине того, что мы не принадлежим друг другу. И так будет всегда. Но лишь на мгновение сегодня я поняла, что, наверное, не прочь принадлежать ему хотя бы час в неделю. Душевно.
– Знаешь, ты единственная, с кем я хочу сейчас быть, – обняла я свою дочь, целуя ее. – Моя мать знала, что для меня хорошо, и я похожа на нее. Как и ты на меня. И твой папа будет рядом, Эстель. Но я всегда постараюсь быть ближе. Гораздо ближе к тебе и твоему сердцу. Я знаю, что ты не понимаешь меня еще, – засмеялась я, вытирая слезы. – Но ты обязательно поймешь, обещаю.
========== Глава 8 ==========
В дверь позвонили, и Эстель начала плакать.
– Черт возьми, – выругалась я, смотря на часы. – Тише, малыш, тише.
Я взяла ее на руки и направилась к двери, понимая, что проспала всего полтора часа. Если это Майкл, ему не поздоровится. И открыв дверь, я пошатнулась от неожиданности. Стоял Майкл, который явно был в пьяном угаре, и самое худшее – вместе с Хилари.
