Текст книги "Тёмный посредник 2 (СИ)"

Автор книги: Amazerak

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 11

Я приготовился к удару. Моя машина прошла впритирку к седану, врезавшемуся в автомобиль Давида, и остановилась. Сзади послышались скрип тормозов и глухой грохот. Вторая машина столкнулась с «Интраллом», который вёл Ваграм. Я выскочил на улицу. Первая мысль: всё ли в порядке с Амалией?

«Интралл» стояла посреди перекрёстка, в его капот в район переднего колеса влетела старая малолитражка. Крыло «Интралла» было сильно помято, от двигателя шёл пар. Помят был и перед врезавшейся в него машины.

Ваграм и водитель малолитражки – здоровый смуглый хивинец (узбек, по-нашему) – выскочили практически одновременно. Никто из них не пострадал. Они с Ваграмом принялись ругаться, яростно жестикулируя.

– Куда прёшь, млять? – орал хивинец. – Светофоры для кого? Ты чего наделал?

– У нас раненых три машины! – возмущался в ответ Ваграм. – А тут ты на своём ведре! Как нам теперь в больницу ехать?

На переднем сиденье у Ваграма сидел его раненый приятель. У хивинца тоже оказался пассажир: на месте рядом с водителем ехала женщина. Она держалась за лицо, видимо, ударившись при столкновении. Хивинец полез в салон и стал осматривать спутницу, время от времени выражая бурное возмущение случившимся. Ваграм же с досадой разглядывал скривившееся колесо и дымящийся капот своего «Интралла» и бормотал ругательства.

Амалия и её мать вышли из машины, и женщина принялась что-то обсуждать с Ваграмом.

Из головной машины выбрался Давид. В руках у него был автомат, подобранный у одного из убитых чернопетличников. Давид тоже не пострадал: седан влетел в заднюю часть его автомобиля. А вот водитель седана уткнулся лицом в руль и не двигался.

Хивинец, который осматривал разбитый нос своей спутницы, опять было набросился на Ваграма с руганью, но увидев в руках Давида автомат, резко присмирел.

– Э, парни, я ничего, я без претензий как бы, – забормотал хивинец. – Но сами видите: у меня тоже пострадавшие. Что делать-то теперь?

– Ну не полицию же вызывать! – возмутился Ваграм. – Нам ехать надо. У тебя баба нос разбила, а у нас люди помирают. С пулевыми все, – тут он обратился ко мне. – У тебя машина в порядке?

– На ходу, – кивнул я.

– Так, людей надо увезти. Тут до больницы недалеко. В два этапа пойдём.

Пока мы разбирались, кто виноват, и что делать, нас объехали с десяток машин, в том числе два полицейских внедорожника. Но полиция не обратила на нас ни малейшего внимания, даже не смотря на стрелковое оружие в руках Давида. Похоже, сотрудники были слишком заняты, чтобы разбираться с какой-то вознёй на перекрёстке. А в городе стреляли. За домами я слышал автоматные очереди. Они то замолкали, то вновь заливались сухим треском.

Мы решили попробовать запихнуть ещё одного раненого в мой «семьсот первый» – единственный автомобиль, который остался на ходу после этого жуткого столкновения. Втащили одного из разбитой машины Давида. Раненый сильно мучился из-за пули под ключицей, да ещё и при ударе повредил руку. Пока мы извлекали его, тот несколько раз вскрикивал от боли. Но ничего другого не оставалось. Вряд ли у скорой сейчас меньше забот, чем у полиции. Так что приходилось полагаться на собственные силы.

Мы несли раненого, когда неподалёку остановилась лёгкий двухосный броневик, выкрашенный в чёрный цвет. Двери открылись, и из машины вылезли четверо. Они были одеты в чёрную униформу и бронежилеты, на головах – фуражки с высокими тульями и блестящими кокардами; высокие сапоги, в которые заправлялись галифе с красными лампасами, блестели лаком. В руках бойцы держали пистолеты-пулемёты с рожковыми магазинами.

Впереди шёл статный молодец с длинными, закрученными вверх усами. Он был безоружным: пистолет – в кобуре, руки – за спиной. Остальные рассредоточились цепью. Снова загрохотали выстрелы, и пули засвистели у нас над головами. По нам открыли огонь без предупреждения. Вероятно, бойцы приняли нас за бандитов: мы тащили раненого, а у Давида за плечом висела штурмовая винтовка.

Ваграм, Амалия и её мать кинулись за «Интралл», хивинец со спутницей спрятались за свою малолитражку, а мы с Давидом бросили раненого и побежали к «семьсот первому». Я добежал, а Давид споткнулся и с криком шлёпнулся на асфальте в каком-то метре от машины, выронив штурмовую винтовку. Он был ранен. Я схватил его оружие и, пристроившись за багажником, принялся строчить короткими очередями по бойцам в чёрном.

Вот только все мои попытки оказались тщетны: ни одна пуля не достигла цели. Они врезались в какой-то невидимый барьер и сыпались на дорогу. Я понял, что дела плохи: передо мной – «духовные». А точнее «духовный». Я ощутил присутствие человека с сильным эфирным телом. Кажется, это был боец с закрученными усами.

Давид находился в сознании. Сжав зубы от боли, он пополз ко мне. Но вдруг он схватился за грудь, перекатился на спину и заорал от нестерпимой боли. Я подумал, в него снова попали.

Еле слышный хлопок, и грудную клетку Давида разорвало в клочья. Меня обдало брызгами. На дорогу посыпались кусочки мяса и костей. На месте, где у несчастного были лёгкие, теперь зияла ярко-красная дыра.

Хивинка завизжала, выскочила из-за машины и бросилась прочь. Водитель малолитражки – за ней. Даже трёх шагов не сделал – скрючился в приступе боли. Алый фонтан вырвались из его груди, и мужчина шлёпнулся в лужу собственной крови. Та же участь постигла и его спутницу: внутренности женщины разлетелись по асфальту. Раненый, которого мы бросили между машинами, кричал от ужаса. Ещё один глухой хлопок, и его лёгкие тоже лопнули, обдав дорогу красными брызгами.

Люди один за другим взрывались, а я ошарашено смотрел на происходящее. Что делать? Стрелять? Бежать? Оставаться на месте? Поначалу даже страха не было – только недоумение и какая-то прострация, шок.

Ваграм поднялся и дал очередь из автомата по приближающимся бойцами, но тут же взорвался, забрызгав кровью помятый капот и лобовое стекло «Интралла». Женский визг раздался за машиной. И тут я пришёл в себя. Ужасная мысль, что и Амалию постигнет та же участь, отрезвила меня.

Забыв о себе, я ринулся к «Интраллу». Девушка со своей матерью сидела на асфальте и безумным взглядом смотрели на раскуроченное тело Ваграма. Я тоже почувствовал боль в груди, но даже не обратил на это внимания. Единственная мысль владела мной: поскорее свалить отсюда, и увести Амалию. Я схватил девушку за запястье, силой подняв на ноги.

– Бежим отсюда! – крикнул я.

Женщина тоже вскочила. Она всхлипывала, не в силах оторвать взор от запятнанной кровью дороги и распотрошённых трупов.

Нас с Амалией обдал фонтан горячих брызг. Девушка завизжала. А я уже практически ничего не соображал, тащил её прочь от этой жуткой, необъяснимой бойни.

Амалия повернулась ко мне, мы встретились взглядами. Её большие глаза, казалось, стали ещё больше, в них застыли нечеловеческий ужас и мольба о помощи…

Меня окатило кровавой волной. Я зажмурился. В моих пальцах осталась оторвавшаяся от тела рука Амалии.

Четверо бойцов приближались. Они шагали ко мне, давя своими тяжёлыми сапогами разбросанные повсюду куски человеческой плоти. В меня уставилось три ствола. Усатый был спокоен. Он шёл, заложив руки за спину, ясный холодный взор его неестественно голубых глаз вперился в меня, словно желая просверлить насквозь. А я переводил взгляд то на него, то на останки Амалии, валявшиеся в кровавой луже передо мной. Под взором усатого бойца боль в груди становилась всё сильнее и сильнее. Я не мог дышать, меня буквально распирала изнутри неведомая сила. Я упал на колени, сжал зубы и закричал, пытаясь заглушить нестерпимую боль. Хотелось только одного: поскорее прекратить эту безумную пытку, пусть даже ценой собственной жизни.

Вот только пытка не заканчивалась. Процесс никак не мог войти в свою финальную стадию, и смерть не наступала.

Усатый нахмурился.

– Сильное сопротивление, – озадаченно хмыкнул он. – Не думал, что такое бывает. Пристрелите его.

И вдруг боль отступила. Я поднял взор и не поверил собственным глазам. Из-за моей спины росли несколько чёрных щупалец. Два впились в усатого голубоглазого бойца, три – в остальных солдат. Те даже не успели ничего предпринять. Они выронили оружие и теперь смотрели на меня пустым взглядом, не издавая ни звука. В воздухе повисла тишина.

В глазах зарябило, и я снова почувствовал, что меня вот-вот разорвёт не куски. Но теперь это ощущение было не только в лёгких – оно наполняло всё тело. Голова раскалывалась, перед взором вспыхнул огромный светящийся шар, а потом погас, и сознание погрузилось во тьму.

И во тьме возникло огромное огненно существо. Сотня глаз смотрела на меня, и десятки рук тянули ко мне длинные кривые пальцы. И в недрах моего разума загремел жуткий громоподобный голос.

– Теперь ты познал свою истинную сущность, сын мой, – говорил кто-то неведомый в моей голове, – ты – один из нас. Прими своё естество.

Я понимал, что говорит огромное существо, которое огненным колоссом подпирало чёрный небосвод. Оно было таким жутким, что от оного вида его могло остановиться сердце. И всё же страх отсутствовал – пустота наполнила моё сознание.

Видение пропало. Я стоял на коленях посреди кровавого озера, вокруг человеческие тела краснели разверзшимися грудными клетками, скалясь обломки рёбер. На меня смотрели глаза – большие карие глаза Амалии, в которых застыла мольба о помощи. Рядом неподвижно лежал четыре бойца в чёрной униформе.

Поглощённый эфир ещё бурлил в моём теле, но мой организм обуздал его, сделав частью меня, умножив мою силу. Мои лицо, руки, одежда были забрызганы кровь. Я смотрел на ладони – они тряслись. «Кто я? Зачем я? Где я?» Ощущение бессмысленности овладело сознанием.

Я поднялся и подошёл к бронемашине. На двери – эмблема: двуглавый орёл, в центре которого нарисован чёрный равносторонний крест, а за ним – перекрещенные шашка и винтовка. По кругу надпись: казачье войско.

– Седьмой, это первый, почему не отвечаешь? – донеслось из рации в бронемашине.

Я взял тангенту, нажал кнопку и задумался. Хотел что-то сказать, но потом просто вырвал тангенту вместе с проводом и отбросил в сторону.

Надо домой…

Интерлюдия 4

Стоял тихий воскресный вечер. Семейство Орловых отдыхало на летней веранде своего загородного особняка. Дом располагался на вершине прибрежного холма, и отсюда открывался чудесный вид на зеркальную ленту реки, извивающуюся меж крутых берегов, на леса и луга, мирно зеленеющие в свете заходящего солнца, которое заливало верхушки сосен тёплой желтизной лучей.

Надвигались сумерки. Они выползали длинными тенями из вечернего леса, медленно пожирая уходящий день. А из-за горизонта выплывала огромная туча, набрякшая тяжёлой синевой, чтобы в скором времени разразиться первой летней грозой и пролить на землю ливневые потоки. Но туча была далеко, и семейство Орловых не торопилось прерывать свой вечерний отдых.

Андрей Данилович читал газету, откинулся на спинку плетёного кресла. Александр Афанасьевич – дядя главы рода, пожилой и очень толстый мужчина, чью шарообразную фигуру обтягивали белые брюки и рубашка – сидел за шахматной доской и усердно потирал тройной подбородок, раздумывая над следующим ходом. Напротив него расположился один из троюродных братьев Андрея Даниловича – Валентин. Это был светловолосый упитанный молодой человек, которому не исполнилось и тридцати. Над его широким ртом белела щетина усов, а в холёных коротких пальцах дымила толстая сигара. Двоюродный брат главы рода, Христофор, устроился в кресле возле стеклянного ограждения, немного в стороне от остальных, и покуривал трубку, глядя задумчиво вдаль на грозную тучу.

Дамы беседовали на другом конце веранды за кофейным столиком. Пожилая княгиня Ольга Геннадьевна – щуплая маленькая женщина – сидела на диване вместе с женой Александра Афанасьевича. В кресле расположилась супруга Андрея Даниловича, Изольда, с бокалом красного вина, а рядом, в таком же кресле, – жена Валентина, София – самая молодая из присутствующих здесь дам.

Тихо было вокруг, только ветер шумел в кронах берёз, растущих под окнами особняка, да вдали монотонно гремел колёсами поезд. Где-то пела птица, да жужжала назойливая муха, которую Андрей Данилович безуспешно пытался отогнать от лица.

На душе у главы рода было неспокойно. Много тяжёлых мыслей глодало его. Да и новости в газете не вселяли оптимизма: в Москве дела обстояли неважно.

– Эх, опять проиграл, – раздосадовано хлопнул себя по коленям тучный Александр Афанасьевич. – Умный ты парень, Валентин.

– Был бы глупый, по службе так не продвинулся, – заметил Христофор, оторвавшись от созерцания грозовой тучи. – Помощник губернского судьи, как-никак. Солидный пост для человек столь молодых годов.

– Да уж, это мы, старые солдаты провоевали свою молодость, – Александр Афанасьевич с издёвкой поглядел на Валентина.

– Не всем воевать, кому-то и головой приходится думать, – парировал тот.

– А ты уел дядюшку, – погрозил пальцем племяннику Александр Афанасьевич. – Эх, молодёжь, не уважают стариков нынче.

– Ваш век прошёл, – ответил Валентин, – пора и молодым дорогу дать. Сейчас совсем другое время, и не всё решают армии.

– Ну это до тех пор, пока какая-нибудь крупная война не грянет, – мрачно буркнул Христофор Борисович.

– С кем воевать-то? – хмыкнул Александр Афанасьевич.

– С англичанами, вестимо, с кем же ещё?

– Нет, не грянет, – Андрей Данилович свернул газету и положил на стол. – Вечно ты краски сгущаешь, Христофор. Никто в здравом уме против нас сейчас не пойдёт. Прежде всего, постараются ослабить, что они, собственно, и делают. В Южной Азии, конечно, может слегка полыхнуть, но когда там спокойно было?

– Скоро, глядишь, и в Москве полыхнёт, – Хрстофор Борисович вынул трубку изо рта, – если на улицы войска не введут. Сегодня что-то особенно народ разбушевался.

– Так ввели же, – сказал Андрей Данилович. – Сегодня генерал-губернатор подписал указ. В городе введено чрезвычайное положение. Несколько подразделений сейчас патрулируют улицы.

– Это прекрасно, конечно, – согласился Александр Афанасьевич, – вот только что на улицах казаки забыли?

– Где вы их видели? – нахмурился Андрей Данилович. – Беспорядки усмиряются силами регулярной армии.

– Да мой человек видел, как их чёрные «Грачи» на северо-востоке разъезжают. Странным мне это показалось. На окраинах где-нибудь – это ладно, но зачем в центральных городах их с цепи спускать? Все же знают, что как только казаку волю дай, так кровь рекой польётся. А мы вроде бы хотим, наоборот, прекратить бойню.

– Нынешний глава Рюминых приверженец крайне радикальных методов, – заметил Валентин. – Пожалуй, даже чрезмерно радикальных. Многие семьи подобное не оправдывают. Полагаю, казаки на улицах – его инициатива.

– Рюмины? Тогда понятно, зачем. Они же с китайцами вроде как схлестнулись, – произнёс Христофор, сжимая трубку в зубах. – Слышал такое недавно.

– С китайскими семьями нашим родам портить отношения ни с руки, – покачал головой Андрей Данилович.

– Зато Рюмины – надёжная опора трона, – Христофор выпустил кольцо дыма. – Они преданы государю. В наше нездоровое время, когда каждый род хочет себе власть урвать, это дорого стоит. А то ведь, знаете ли, всё чаще поговаривают об усилении парламента. Якобы, нехорошо, что вся власть в одних руках сосредоточена.

– Есть такие настроения, – Александр Афанасьевич закряхтел, поудобнее устраивая в кресле своё располневшее тело, а потом продолжил, как и прежде, бодрым и оптимистичным тоном. – А когда их не было-то? Всегда есть. Но, как известно, империи нужна сильная рука, и все это понимают. Так что смотри в будущее с надеждой, Христофор, и не бухти, как старик. В конце концов, у кого из нас тут в волосах седины больше? Вот! Так это ж мне, значится, бухтеть полагается, а не тебе.

– Я смотрю на вещи реалистично, – хмуро проговорил Христофор. – В облаках не витаю, с людьми некоторыми общаюсь, и знаю, что к чему. И вижу, что для семейства нашего настали не самые лучшие времена. Копает под нас кто-то. Под императорский род копает.

– Времена разные бывают, – философски рассудил Андрей Данилович. – Но когда такое бывало, чтобы мы, Орловы, оказывались не у дел? Враг нас не одолеет: ни внешний, ни внутренний. И поклёпы лживые с рук не сойдут никому.

После того, как гости разъехались по домам, Андрей Данилович ещё долго сидел на веранде, наблюдая, как солнечный диск медленно скатывается за полоску леса на горизонте, а грозовая туча наползает на небо, становясь в сгущающихся сумерках ещё чернее и злее. Ветер усилился.

Андрей Данилович поднялся со своего плетёного кресла и прошёл в гостиную, из которой на веранду вели высокие стеклянные двери. Глава рода достал из бара бутылку виски и налил стопку. Выпил. На душе скреблись кошки.

Беспокоили обвинения в адрес семьи, а также то, что брат, Пётр, никак не мог докопаться до правды, кто на самом деле стоит за нападением на школу. Аношак же всё отрицал. Последний разговор с ним состоялся в пятницу, и разговор этот был жёсткий. Андрей Данилович требовал правосудия, требовал убрать людей с улиц. Но Аношак утверждал, что его люди к нападению не причастны, и он не собирается никого отзывать в то время, как истребляют его единоверцев. Последнее было недалеко от истины: с тех пор, как фанатики устроили бойню в школе, много проживающих в Москве персов безвинно пострадало от рук горожан, обозлённых случившимся. Даже полиция оказалась не способна обуздать народный гнев.

Что ж, оставалось одно: ликвидировать банду Аношака. И сделать это следовало силами собственной гвардии, чтобы отвратить подозрение от семьи. Вот только это поставит под удар отношения с национально-освободительным движением Персидского Царства, и потому Андрей Данилович колебался, никак не решаясь сделать столь нелёгкий выбор. Пётр был против уничтожения персидской банды. Он полагал, что за наветом стоят Вахрамеевы, и собирался вывести их на чистую воду. Вот только как?

В гостиную вошла Изольда, одетая в элегантное чёрное платье. Несмотря на свой возраст, женщина выглядела молодо и всё ещё была хороша собой, вот только отношения супругов уже давно охладели. И хоть жили они в одном доме ради соблюдения приличий, каждый из них жил собственной жизнью.

– Хотела поговорить с тобой, Андрей, – произнесла женщина.

– Можно и поговорить, раз хотела, – сухо ответил князь. – Налить что-нибудь?

– Нет, спасибо. Мне хватило за ужином.

Андрей Данилович плеснул себе ещё стопку коньяка, и супруги уселись на диван.

– Хотела поговорить по поводу Светланы, – сказала Изольда, – почему ты не отдашь распоряжение перевезти её сюда, в поместье?

Князь хмыкнул:

– Не думаю, что это хорошая идея. Свете следует побыть ещё пару недель под присмотром врачей.

– А что, нельзя нанять врача, который будет за ней присматривать здесь? У девочки депрессия, ей нужны домашний уют и покой, солнце и свежий воздух, в конце концов. Ей надо съездить куда-нибудь на юг, в санаторий, развеяться, поваляться на пляже.

– Откуда ты вообще берёшь эти новомодные словечки? Депрессия! Что это вообще такое? Выдумка мозгоправов? Нет у неё никакой депрессии. И к мозгоправам тащить её не позволю. Слухов не хватало ещё.

– Не о том ты думаешь. Ты о дочери подумай. Я вчера навещала её. Света в очень плохом душевном состоянии. Ей тяжело, ей нужна поддержка.

– Она – солдат.

– Она не солдат. Она – твоя дочь и наследница рода. И ей, между прочим, ещё замуж выходить и детей рожать. Кого ты из неё хочешь сделать? Если бы не твоё дурное влияние, она бы не оказалась в таком удручающем положении, как сейчас.

– Ну вот опять. Моё дурное влияние… Ладно, перевезу я сюда Свету. Но к мозгоправу отправить не позволю. И вообще, она взрослый человек, и отдаёт себе отчёт в том, что делает, а ты с ней сюсюкаешься, как с дитём неразумным.

Глава 12

Был полдень, когда мы со Степаном и Лёшей покинули центр опеки. Погода стояла жаркая. Ночью прошёл ливень, но утром улицы быстро подсохли. Солнце припекало по-летнему – оно и не удивительно: конец мая, как-никак.

Отныне мы с младшим братом официально находились под опекой Степана, а Лёша ещё и проживал теперь на квартире у нашего опекуна. Но в моей жизни ничего не поменялось: я по-прежнему был предоставлен самому себе и мог спокойно занимался своими делами без чьего-либо надзора.

Степан отослал Лёху в машину, а мне предложил прогуляться по бульвару и поговорить с глазу на глаз.

– У тебя всё в порядке, Денис? – спросил он, когда мы перешли дорогу и оказались в тенистой аллее. – На тебе лица нет.

– Всё хорошо, – ответил я. – Не выспался. Дел много.

– А выглядишь так, как будто у тебя умер кто.

Я невесело хмыкнул в ответ и вздохнул:

– Просто дела.

– Скажи, ты уже нашёл источник дохода? Есть, на что жить?

– Конечно. Заведую сейчас вело-мото мастерская, где раньше работал.

– Что ж, надеюсь, ты сохранишь приоритеты. Иначе, как я и предупреждал, придётся мне взять всё в свои руки.

– Помню, – кивнул я, – не переживай.

– Но сейчас я хотел поговорить с тобой совсем о другом. И вопрос этот не менее серьёзный.

– Слушаю, – я напрягся. В голове заметались дурные мысли: Степан что-то узнал, чего не должен был?

– Скажи мне вот что: не чувствовал ли ты в своём теле что-то… не совсем необычное? Недавно или, может, в отдалённом прошлом – без разницы.

– В каком смысле, необычное? – уточнил я.

– Как тебе объяснить… Возможно, ты чувствовал когда-нибудь, как материя окружающего мира поддаётся твоим мысленным усилиям? Или твоё тело на какие-то секунды изменялось? Не обязательно явно. Возможно, это были просто смутные видения или ощущения, не похожие на обыденную действительность?

– Ты хочешь спросить, нет ли у меня духовых способностей? – спросил я напрямую.

– Да, Денис, ты верно понял, именно это я и пытаюсь выяснить.

– А почему они должны у меня быть?

– Это просто вопрос. Если нет, то нет.

– Такое просто так не спрашивают, – я остановился и серьёзно посмотрел на Степана. – Почему ты решил, что я могу владеть духовными силами?

– Не воспринимай мой вопрос так близко к сердцу. Я просто заинтересован в развитии твоих талантов, в чём бы они ни заключались. Бывает, человек живёт и даже не знает, что у него есть духовные способности. Порой их и заметить-то непросто. Обычно они проявляются прежде, чем ребёнку исполняется двенадцать, но бывают исключения. Нередко способности эти так и остаются нераскрыты. Ребёнок боится сказать родителям, а родители, погружённые в ежедневный быт, просто не замечают особенностей своего чада. В итоге дар, не получив должного внимания, с возрастом пропадает. Поэтому и спрашиваю. На всякий случай. Может, твои родители что-то упустили?

– Ничего такого я не ощущал, – сказал я.

– Хорошо. Пусть так. Тогда оставим этот вопрос. В любом случае, не запускай учёбу. В гимназии нужен высокий уровень знаний. Ты туда поступишь – это не проблема. Но если вылетишь из-за неуспеваемости – я ничем не смогу помочь.

– Буду стараться, – ответил я коротко. Настроения для разговоров не было, хотелось поскорее остаться одному. К тому же я и без наставлений всё прекрасно понимал.

И всё же вопрос Степана показался подозрительным. Мой опекун довольно убедительно разъяснил причину своего интереса, и возможно, он сказал правду, вот только у меня имелись и собственные мысли по этому поводу. Степан мог знать, кто настоящий отец Дениса, и решить, что я унаследовал духовную силу княжеского рода. Так или иначе, раскрывать свои секреты я не собирался.

– Поехали. Отвезу тебя домой, – предложил Степан.

– Езжайте с Лёшей, – сказал я. – А я – на метро.

– Как хочешь. Тогда до встречи. Может, в следующее воскресенье мы с Галиной сводим вас с братом куда-нибудь? Бывал в зоопарке? Или в кино хочешь? Подумай. Отдыхать тоже надо.

– Подумаю, – обещал я, а про себя усмехнулся: какой, к чёртовой матери, зоопарк? Вообще не до этого.

Я ехал в метро. Грязный вагон с грохотом катил по бетонной кишке. Народу было мало. Я сидел на железном кресле и бестолково смотрел в окно на толстые провода, что тянулись по стене тоннеля. Мысли подобно поезду текли по коридору сознания, не прекращая ни на минуту свой бесполезный бег. Я никак не мог отойти от вчерашнего. Вспоминал Амалию, которую не смог спасти, вспоминал видение огромного огненного существа и всё думал, думал, думал… Кто же я на самом деле. Демон? Человек? Какой-то немыслимый гибрид на стыке двух миров? Это стало понятно, ещё когда я научился высасывать жизненную энергию из людей. Но теперь моя «истинная сущность», как выразился огненный демон, проявила себя в полной мере. Или ещё не в полной? На что ещё я способен? Что будет, если демон внутри меня снова вырвется на свободу?

Вчера оставшиеся полдня я провёл дома. Просто лежал на диване и смотрел в потолок. Олеся была в шоке от того, в каком виде я вернулся: моя одежда насквозь пропиталась кровью, кровь засохла в волосах и на лице. Я включил душ, сел ванную и долго смотрел, как в сливное отверстие течёт красная вода. Через час Олеся забеспокоилась, стала стучаться в дверь и спрашивать, всё ли в порядке, и это меня вывело из прострации. «В конце концов, – подумал я, – мне удалось уцелеть, а значит, всё не так уж плохо».

Вот только на душе было тошно, и в горле стояла ком. Погибла девушка, в которую я влюбился. Погибла ужасной смертью у меня на глазах. Погибли ни в чём не повинные люди. И случилось это по прихоти какого-то «духовного», которому вздумалось таким образом навести «порядок» на улице. Одним взглядом он уничтожил десяток человек и мог уничтожить больше, если бы потребовалось, и если бы я не остановил его. Сколь же ужасная сила им подвластна! И силе этой никто не мог ничего противопоставить, никто не мог её обуздать или ограничить.

На войне ты дерёшься против людей. Там все в равных условиях, каждый может погибнуть. Пусть твоя жизнь и жизнь твоих товарищей гроша ломаного не стоят, но и враг – такой же человек из плоти и крови. А тут на меня шло какое-то всемогущее существо в человеческом обличье. Пули его не брали, и ему хватало мимолётного взгляда, чтобы людей разрывало на куски. А ведь в этом мире все аристократы обладали подобными способностями! От этого становилось не по себе. Они же что угодно могут творить, и никто им не в силах помешать.

Олесе я не сказал ни слова о случившемся. Она спрашивала, но я ответил, что не хочу разговаривать и отправил её за перегородку, чтобы не мешалась. Подумал даже отослать домой: никого не хотел видеть. К счастью, Олеся оказалась понятливой и больше не покидала свой угол.

В вечернем выпуске новостей сообщали, что в нескольких районах Москвы объявлено чрезвычайное положение, введены войска, установлены блокпосты на дорогах, производятся аресты подстрекателей и активистов, провоцировавших погромы. О кровавой бойне на перекрёстке – ни слова. Но не только в Москве были проблемы: вспыхнули беспорядки в Грузинской, Эриванской (армянской) и Елизаветпольской губерниях. Подробности не разглашали, но кажется, дела обстояли неважно.

Спал я долго, а проснувшись, сразу поехал на встречу со Степаном. Школа сегодня была закрыта. Мастерскую я тоже не стал открывать. Многие заведения не работали. На дорогах стояли бронетранспортёры, а военные проверяли документы у прохожих и обыскивали подозрительного вида машины.

После встречи со Степаном я первым делом отправился забрать мотоцикл. Когда пришёл к дому Амалии, на меня снова нахлынули тяжёлые чувства. Тут ещё остались следы вчерашней перестрелки: битое стекло, гильзы, кровавые разводы на асфальте. Три изрешечённые пулями машины стояли на обочине – их кто-то отогнал с дороги. Но тел уже не было. На первом этаже дома чернела пустыми оконными проёмами сгоревшая квартира.

Мотоцикл завёлся без проблем, а вот передачи не переключались из-за погнутого рычага с креплением. Но ехать было недалеко, так что добрался и так. Когда подъезжал к мастерской, навстречу проехал тягач, вёзший на прицепе лёгкий колёсный броневик с эмблемой казачьего войска. Броневик был сожжён. Получается, здесь тоже вчера шли бои, и чутьё мне подсказывало, что без семейства Чен не обошлось.

Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжёлых мыслей, я навёл порядок в зале и заделал дыру в двери. Потом позвонил своему приятелю Сене. Как я и предполагал, тот сейчас искал заработок и быстро согласился на моё предложение. Удовлетворённый проделанной работой, пошёл домой, где меня, как оказалось, уже ждал ужин – Олеся приготовила из тех запасов, которые нашла у меня в закромах.

Моё вчерашнее состояние прошло, и теперь я мог разговаривать с людьми. Даже наоборот, хотелось кому-то выговориться.

– Ты не расскажешь, что вчера произошло? – робко поинтересовалась Олеся, когда мы обедали.

– Нет. И не спрашивай больше об этом, хорошо? – ответил я.

– Хорошо.

Некоторое время мы ели молча.

– Насчёт паспорта ездила? – спросил я после некоторой паузы.

– Да, заявила о потере. Теперь надо документы собрать. Завтра опять поеду.

– Домой не заходила?

– Нет. Что-то боюсь туда заглядывать. Вдруг брат вернулся?

– Придётся, ничего не поделать, – сказал я.

– Можно тебя попросить со мной съездить?

– Не уверен, что получится. Занят сильно. Работа появилась.

– Правда? Что за работа?

– Да так. Мастерской заведую, где мотоциклы чинят, – меня потянуло на разговор, и я рассказал про своего тренера и про то, как он погиб в драке с «чёрными петлицами», а потом объявился его сын и попросил меня приглядеть за мастерской.

– Печальная история, – произнесла Олеся. – Хороший человек был твой тренер. Жаль его.

– Хороший, – вздохнул я, – а теперь его нет. Ну а на мне мастерская. Не знаю даже, может, зря взялся. Но деньги нужны – надо как-то крутиться.

– Там очень сложно?

– Я бы не сказал. Но есть некоторые заморочки. Мастеров где-то надо найти, бухгалтера на удалёнке. Раньше Александр Васильевич сам вёл отчёты, а я в этом ни в зуб ногой.

– Слушай, а можно я попробую? – вдруг спросила Олеся.

– Что попробуешь? Бухгалтерию вести? А ты знаешь, как это делается?

– Нет, но я обязательно разберусь. У меня в школе по арифметике почти пять было, я хорошо считаю. Ну пожалуйста! Вот увидишь, не подведу, – Олеся просительно на меня посмотрела.

Я хотел отказать, но вдруг возникла мысль: почему бы не дать человеку шанс? Для Олеси будет неплохой опыт, и если всё получится, она сможет и дальше зарабатывать этим на жизнь. Ну а мне не придётся тратить время на поиски ещё одного сотрудника. К тому же, как мне казалось, разобраться в делопроизводстве небольшой мастерской – задача несложная при наличии желания, времени и головы на плечах.

– Ладно, – согласился я. – Попробуй. Если нужны книги по данному вопросу, говори.