Текст книги "В аду цветы расти не должны (СИ)"

Автор книги: Alice Reinhardt

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Где-то в глубинах разума каждый житель этой земли отметил, что весна эта похуже зимы будет, так она пробирает до костей. Так она мучительна и бесконечна.

Время в руках Холода мерзнет, превращаясь в крупинки снега.

Чимин замирает, ловя ладонями эти снежинки. Его совесть воет одной нотой с ветром. И сколько бы Пак себя не уговаривал отступить, обида внутри все шепчет и шепчет идти напролом. Сделать больно тем, кто научил тебя плакать. Разве не так нужно искать эту чёртову справедливость?

Сжав пальцами букет белых гортензий, Чимин расправляет полы кожаного плаща. Шаги раздаются одна за другой. Звонок. Ещё один.

Лицо вскоре обдает теплом и знакомыми запахами лилий и слабо чувствующегося цитруса с жасмином. Кривая улыбка рисуется на его бледном лице, а ноги вдруг дрожать начинают, когда взору предстаёт женское лицо.

– Чимин?

Он кивает, глазами прося впустить его, и девушка отходит в сторону, позволяя войти внутрь. Молча протягивает букет, не смея поднимать на неё взгляд.

Он пришёл за чистотой и порядком спутанных, ужасных мыслей, но отчего-то чувствует себя грязным. Либо Бель слишком чиста и невинна. Все познаётся в сравнении.

– С днём рождения, Бель, – медленно произносит он, нарушая неловкое чувство.

– Спасибо… Я совсем не ожидала Вас… Тебя увидеть.

– Я должен был прийти.

«Больше ради Пак Чимина, чем ради тебя», – заключил он про себя.

– Проходи, – неуверенно произносит она, а затем решает все же добавить, – Юнги пока не приехал.

И Бель молится всем Богам, чтобы тот не застал его здесь. Беды тогда не миновать.

Чонгук, активно обсуждавший с Тэхеном дела кланов, поднял вдруг голову, ожидая увидеть Юнги. Однако тот явно ошарашен, увидев Пака.

– Волк?

– Что он тут забыл? – шипит Тэхен, бросая взгляд на серьезное лицо Чонгука.

– Бель, зачем ты впустила его?

– Я не трону никого из вас. Я пришёл лишь поговорить.

– О чем тут говорить? Проваливай, пока Дракон не явился, – почти рычит Гук, встав в уверенную позу напротив него.

– Я пришёл к тебе, Ким, – проигнорировав Чонгука, обратился Чимин к поднявшемуся со своего места Тэхену.

Бель удивлённо моргает, переводя взгляд то на одного, то на другого.

– Мне даже интересно, – хмыкает Тэхен, быстро пройдя мимо всех в гостиную. И Чимин послушно следует за ним.

Однако у выхода из кухни, задерживается. Медленно направляется к Бель.

– Я не знал, что ты беременна. Не знал. Прости меня, если сможешь. Я должен был сделать это. Помни, нет жизни в человеке, пока обида тлеет в груди.

***

– Бель, какого черта?

– Гук, прошу тебя, я сама не знаю, что происходит: почему он здесь и почему разговаривает с Тэхеном. Ведь их ничто не связывает, – девушка опускается на стул, отчего шелковое желтое платье волнами ниспадает на пол.

– Волк в этом доме. Это не есть хороший знак, – глазами пройдясь по праздничному столу, медленно произносит Чонгук.

Незажженные свечи в шоколадном торте, все ещё пустые бокалы, остывающий в ожидании хозяина дома ужин. Этот праздник должен был быть счастливым.

– Ай, – облизнув пересохшие губы, Бель схватилась вдруг за край стола, «облаченного» в белый хлопок, словно это ее «спасательный круг».

– Что-то не так? – обеспокоенный Чонгук опускается перед ней на корточки, сканируя испуганное лицо.

– Соджун слишком беспокойный, – выдыхает она.

Гук замечает сверкающие капли холодного пота, выступившие на лбу. Стащив тканевую салфетку со стола, бережно стирает влагу.

– Бель, ты слишком бледна.

– Все хорошо, – врет она, чувствуя острую боль в животе.

– Держи. Выпей немного, – протягивает стакан воды.

Бель делает пару глотков, стараясь ровно дышать, немного успокаивается. Ладонь Чонгука нежно поглаживает ее спину, и тепло разливается по ней «мягкими» большими волнами. Вскоре и боль стихает.

– Ну, ты как?

– Все в порядке, – говорит теперь уже правду.

Улыбка облегчения трогает его губы.

Но оба сдерживают вздохи удивления, когда раздаются звуки громко и внезапно захлопнувшейся двери.

Бель вмиг направляется к порогу, но успевает лишь заметить отдаляющуюся в спешке спину Чимина.

– Он даже не попрощался, – растаял ее шёпот в тишине.

Снежинки почему-то превратились в капельки дождя, лениво стекающие по стёклам. Одна капля догоняет другую, а потом третью. И этот небольшой поток бежит вниз, теряясь и исчезая из поля зрения.

Спустя пару мгновений ворота вновь открываются, впуская знакомую до визга радости машину.

Бель отрывается от наблюдения за природными «явлениями» и впивается «голодным» взглядом в мужчину.

Юнги с букетом лилий, стоит под дождем, улыбаясь собственным мыслям. Он обшаривает карманы, кажется, ищет что-то. Но почему-то забывает обо всем на свете, как только замечает фигурку, наблюдающую за ним издалека. Он улыбается ещё ярче и шире. А Бель, чувствуя острую потребность, отворяет в ту же минуту тяжёлые двери.

Шаг. Ещё один. Вскоре она бежит к нему. К тому, чьё имя высечено на каждом сантиметре ее тела и души.

Громкий выстрел заставляет ее ноги к месту прирасти, а улыбку Юнги сползти с лица.

– Мин Юнги!

***

– Волк, зачем же ты пришёл? – ухмыляется Ким, наблюдая за пламенем в камине, – Я удивлён твоему внезапному желанию поговорить именно со мной.

– Я не буду более прикрываться ложью. Я пришёл с правдой, которую намерен поведать тебе.

– Будь краток, иначе…

– Твои родители…

Тэхен замирает, а затем хмурится, сжимая руки в кулаки. Про родителей он готов слушать меньше всего. Это та тема, которую он не позволяет кому-либо затрагивать.

– Твои родители не были жертвами случая или обстоятельств. Все было спланировано задолго.

– О чем ты, мать твою?! – гнев в глазах мужчины вспыхивает мгновенно.

– Знаешь, что самое важное во всей этой истории?

– О чем же ты?! Я не понимаю, черт подери. Говори!

Чимин опускает взгляд. Руки Тэхена трясут того за плечи, приводя будто бы в чувства. Но он лишь отстранённо улыбается. Разбито, виновато.

– Руки наши испачкаются снова в крови друг друга.

***

– Мин Юнги!

Цветы приземляются на сырую землю, смешиваясь с грязью. Дождь все сильней. Все холодней.

Юнги рывком направляется к застывшей девушке, но не успевает дойти, как снова раздаётся выстрел. А затем ещё один и ещё.

Бель закрывает уши ладонями. А, когда брат ее равняется с ней, моргает, пытаясь понять, что же всё-таки происходит вокруг. Хаос. Ад.

Но Тэтэ и не смотрит в ее сторону, глаза прожигают дыры огромные в Юнги.

– Не смей приближаться к Бель. Не смей!

– Тэтэ? – тихо произносит она, трогая аккуратно того за плечо, – Что с тобой? Что происходит?

– Что происходит? – опустив оружие, переспрашивает он.

Бель сглатывает, заметив в его глазах, теперь уже направленных на неё, безумное количество смешанных чувств. А что самое ужасное, она замечает в нем того Тэтэ, что плакал навзрыд много лет назад. Осиротевшего, одинокого Тэтэ.

– Бель, – выдыхает он, лбом прислонившись к ее лбу, – Ненавидь меня всю вечность, но я все равно убью его.

Отстранившись, он широкими шагами снова направляется к Дракону. Тот не двигается с места.

Юнги вдруг понял, что молчанию пришёл конец. Та многолетняя тайна вылезла наружу, словно что-то ужасное и мерзкое, чего боятся все дети, да и взрослые тоже. Эта мерзкая ложь, скреплённая недоговорённостью, явилась всему миру, указывая на Юнги как на создателя и хранителя.

– У тебя разве есть сердце, Дракон? Есть в тебе хоть что-то человеческое?! – мужской крик разносится по двору.

Бель дрожит.

Юнги виновато опускает голову.

– Ты знал! Как долго? – схватившись за голову, прошептал Тэхен. В нем борьба идёт. Сильнейшая, судьбоносная.

Девушка заставляет себя сделать хоть какие-то движения. Все даётся с трудом.

Ватные ноги приближают ее к двум мужчинам, так что Бель встаёт между ними, совсем рядом. Губы почти синие, а платье, промокшее насквозь, облепило все тело. Отвратительно. Холодно.

Она чувствует себя так, словно находится в прострации. Внешние шумы уходят, а сознанию слышен лишь отчаянный голос брата. Кровь в ней стынет, замедляя свой поток с каждым произнесённым словом.

– Почему?! Почему ты позволил ей любить такого, как ты? Убийца! Чертов убийца!

Кулак мужчины опускается на скулу Юнги, а потом и второй, и третий раз. Из носа струйкой идёт кровь. Разбитая губа ноет.

Бель зажимает рот руками от ужаса. А Чонгук уже спешит к ним. Однако грозный безукоризненный голос Юнги заставляет его подчиниться:

– Гук, не надо.

– Хватит, Тэхен! Прошу тебя! – истерика в надрывающемся голосе Ынбель звучит пронзительно.

– Хватит? Хватит?! – сумасшедший смех Тэхена звенит в ушах, – Ты его ребёнка носишь в себе! Такого же монстра!

– Не смей! – рычит Юнги.

– Скажи ей, Дракон! Скажи, как умоляли в агонии твои жертвы, прося отпустить, потому что дома ждут дети!

– Жизнь моя… – Юнги качает головой, чувствуя, как его слёзы незаметно смешиваются с дождем.

– Этими детьми были мы!

– Тэхен, прошу, давай поговорим внутри. Тебе плохо, Тэтэ…

– Бель, поверь мне, – он нежно вновь касается ее, – Посмотри теперь в его лицо и увидь там чудовище, которым он является.

– Я тебе не верю, – качает головой в знак отрицания.

– Бель, он убил наших родителей! Убил папу с мамой.

– Ты врешь! Это розыгрыш? Ужасная шутка, Тэтэ. Я не…

– В тот день он сам вернул кулон мамы в наш дом. Ты ведь помнишь, что он всегда бывал на ней, и она не могла забыть его и в тот раз. Не могла, – с жестокой уверенностью звучат слова, – Он пришёл к нам, испачканный в их крови и саже, и вернул то, что стало твоим «символом любви».

– Я не верю… – ореховые глаза смотрят сквозь мужчину. А затем останавливаются на Юнги.

– Жизнь моя, – Юнги печально улыбается, – И все же… Прости…

========== Глава 33 ==========

Комментарий к Глава 33

I Wanted to Leave – SYML.

***

По Земле, говорят, гуляет притча.

По поверью на одном острове когда-то сосуществовало множество чувств: Счастье, Умение, Грусть, Любовь.

В один из дней Предчувствие в спешке прибежало рассказать, что остров этот вскоре уйдёт под воду.

Спешка и Торопливость сбежали первыми. А за ними и все остальные стали уплывать на лодках. Осталась лишь Любовь, желавшая пробыть там до последней секунды.

Вода безжалостно начала поглощать остров. И тогда Любовь взвыла о помощи. Богатство не смогло забрать Любовь, потому что среди золота и денег ей не было места. Счастье проплыло мимо, не обратив на зов внимание.

И все же Любовь была спасена. И решила она узнать у Знания, кто же ее спас. Знание, задумавшись, ответило:

– Время. Потому что лишь Время способно понять, насколько необходима и сильна Любовь.

***

Бель дрожит от холода. Душевного, пожирающего холода. Перед ней выбор. Ужасающий. Противный. Отвратительный.

Дождь смывает мгновенно ее слёзы, будто бы приказывая не плакать.

Тэхен с пистолетом в руках уверенно целится в грудь Юнги. Сколько же ненависти он чувствует, боли, вины, сожаления. Он отдал сестру убийце, позволил ей принять это чудовище, позволил жить в его доме. Он позволил Бель полюбить Юнги больше, чем его, больше, чем их родителей. Больше, чем кого-либо в этом мире.

Юнги молчит. Он принимает свою участь. Почему-то он всегда знал, что дети, внуки его жертв рано или поздно придут за ним. Но он никогда не знал, что в дитё одного из этих жертв он влюбится. Нет, это не просто любовь. Нет слова, чтобы описать то, что зарыто в его груди. Смерть его не пугает: он знаком с ней слишком долго, больше пугает одиночество, что он обязан «подарить» своей любимой.

1-2-3. Пуск.

Когда в тебя летит будь то пуля, будь то стрела, ты думаешь не о боли, что вот-вот тебя поглотит. Ты думаешь о том, что утром стоило допить свой кофе, сидя рядом с женой; стоило вчера ночью обнимать ее дольше, жертвуя своим сном; нужно было сотню раз сказать «люблю»; нужно было Гука обнять, похлопав по спине; нужно было попросить в сотый раз прощения у Хосока; нужно было вспомнить улыбку былую Чимина; и поблагодарить Мисук за заботу. Но в этом «прелесть» смерти. Ты никогда не знаешь, каким будет твоё последнее слово: «прости», «молю», «люблю», «ненавижу».

Бель стоит подарить Юнги прощальные объятия, в последний раз вдохнуть его запах, заглянуть в его глаза, в которых она всегда видела лишь себя, последний раз сказать ему «мой Дракон». И Бель спешит. И успевает.

«Мои глаза в тебя не влюблены

Твои пороки они видят ясно

Но сердце ни одной твоей вины

Не видит. И с глазами не согласно».{?}[Уильям Шекспир, «Сонет 141»]

Она улыбается, носом уткнувшись в его тёплую шею. Он такой родной, любимый «зверь». Теперь этот «зверь» каждую ночь выть будет от адской боли.

Юнги сжимает ее в объятиях. Меж пальцев сочится «жидкий рубин». Он поднимает руку, позволяя глазам «уверовать»: не его тело кровоточит, это его душа.

– Б-Бель…

Он впервые назвал ее так. И он бы хотел ещё тысячи раз произнести ее имя и услышать в ответ заветное: «Мой Дракон».

Но единственное, что она позволяет его ушам запомнить – ужасно-тихое «мой…». Последний вздох растворяется в шуме дождя.

– Нет! Нет! Только не это, только не так! Молю, молю, меня забери, смерть, меня бери. Всего меня. Прошу, – «раненный» воет, прижимая к себе такое податливое, слишком обмякшее тело, – Жизнь моя… Прошу тебя, нет. Пусть я ослепну, пусть умру здесь, рядом, но не ты. Только не ты, Бель!

Сколько он так сидел, прижимая к себе безмолвное, безвольное и уже мертвое тело? Дождь пропитал каждую его клетку. Теперь он ненавидеть будет такие дни: дождливые, холодные и одинокие.

Чонгук спешит к нему. Тянет за плечи, слезно, почти по-детски, умоляя его отпустить ее.

– Х-хён…

– Не трогайте! Мое! Не отдам! Ни смерти, ни Богу, ни Дьяволу, никому из вас не отдам. Вставай, жизнь моя. Давай же…

Он плачет. Да, так просто, навзрыд, умоляя и умирая.

– Наш сын, Бель, наш сын…

Юнги оседает на землю вместе с ней, раскачивает в объятиях словно ребёнка. Но лицо Бель не выражает от этого радости, ощущения уюта, оно стало вдруг «никаким». Будто все эмоции, что есть на земле, вдруг исчезли. Словно чистый холст: бери и рисуй. Так, наверное, бывает, когда смерть внезапна. Человек не успевает осознать, почувствовать, поверить в свой конец.

Смерть не всегда освобождение или наказание. Она может стать последним, тысячным способом выражения истинной, преданной любви.

***

Капля. Вторая.

Молния разрывает пополам серое небо. Вороны на ветвях голых деревьев стайкой взмывают вверх, и только один из них останавливается в воздухе, а затем подлетает к сидящему на коленях мужчине. Ворон будто бы сопереживает ему, чувствует сильные волны отрицательной, разрушающей энергии. Ворону эта энергия близка. Приземляется на деревянную крышку гроба.

Чёрные человеческие глаза проходятся по его крыльям, перьям, отливающим синевой. Птица, заметив другого подошедшего к ним мужчину, вскрикнув улетает прочь, бросая последний взгляд на Дракона.

– Я не думал, что все закончится именно так. Соболезную твоей утрате. Юнги… – кладёт руку на плечо, но Мин скидывает ее, вставая на ноги.

– Я отвечу на твой вопрос, заданный мне не так давно: что хуже терять, то, что не успел полюбить или то, что любишь больше всего? И мой ответ, похоже, очевиден. Потому что потеря существующей, настоящей любви не «пережитый опыт», это вырванное из груди сердце. Ты ведь знаешь сам. Сейчас в моей груди зияет огромная дыра, и я мог бы наполнить ее твоей кровью, друг. Меня бы никто не осудил, – пронзительный взгляд смеряет Чимина, – Много лет прошло, а ты даже не понял, что я тебя не предавал. Ты видел только одну сторону медали, питаясь ненавистью ко мне, не хотел даже думать о шансе на другой исход. У меня был выбор: сделать тебя рабом моего отца, который затем убьёт немедля; либо «предать», сохранив твою жизнь. Ты знаешь, что я сделал. Получилось так, что я отца убил. Своими руками. Ради кого? Ради тебя? Но тебе и этого было мало. Я и сейчас не намерен проливать твою кровь. Живи с этим, Чимин. Очевидно, что несправедлива эта жизнь, так пусть нам обоим будет больно.

Он отворачивается от него. Вскоре капли бьют по лицу сильнее, превращаясь в непроглядную стену из воды.

Плечи его дрожат от рыданий, а голос охрип от стонов боли. Сколько раз он звал ее, сколько раз просил Дьявола заключить сделку, сколько раз Бога молил пощадить? Но никто не сжалился над ним.

Наклонившись над букетом лилий, что покоятся на темном дереве, Юнги качает головой, будто бы протестуя чему-то.

– Ты жива, жизнь моя, и рано или поздно мы с тобой увидимся, – доносится его шёпот вновь.

Вскоре лилии чернеют от дыр, «ран», что дождь оставляет на белых лепестках.

Капли ледяной воды «гладят» высеченную на надгробном камне свежую надпись:

«Nella guerra d’amor chi fugge vince».{?}[В любовной войне побеждает тот, кто уходит]

***

Бродит, бродит Время по Земле, умножая грусть людей.

Чонгук аккуратно складывает букет на ровную, чистую землю. Грустно улыбается, заметив ещё множество цветов, подписанных именем «Тэтэ»; где-то неподалёку белые гортензии, кажется, от Чимина, но почему-то букета от «того самого» он не видит.

Прошло слишком много лет, но ни один год не стёр из памяти удивительную женщину, единственную, что смогла приручить необузданного и гордого «Дракона». Теперь он одинок, скитается без цели и сложил навек свои крылья.

– Гук-и пришёл к своему другу рассказать о том, как он скучает, – слегка запнувшись, произносит он, – Мне не хватает моего «собутыльника» бананового молока. Мне не хватает наших бесед. Бель…

Он закрывает глаза. Отметины на месте пирсинга так и остались шрамами, густота бровей теперь уже скрывает его юношеские «потребности». Детские глаза уже не блистают от «любопытства, заинтересованности или восхищения». Они всегда серьёзны и сосредоточены.

– Он не в порядке. Все ещё не в порядке, – тихо, почти неслышно добавляет он, стараясь не дать юноше, стоящему рядом, услышать эти фразы.

Ему вспоминается встреча, что проходила почти час назад. Вспоминается хён, сидящий у балкона, с глазами, направленными на цветы в вазе. Они стали его спасением, позволяющем той, кого забрала земля, вновь и вновь оживать в памяти.

***

Чонгук медленно садится рядом с ним, будто рассматривая впервые: изучает его лицо, покрывшееся морщинами; волосы, что теперь уже тронуты сединой; дрожащие руки с неснимаемым никогда кольцом и глаза. Глаза, в вечном поиске лишь одного лица.

Младший долго сидит в мучительной неловкости, не понимая, как начать разговор, что сказать и должен ли он вообще что-то говорить?

Но Юнги нарушает это молчание первым:

– Ты виделся с ней?

– Ещё нет, хён. Решил прийти сначала к тебе.

– Больше не приходи. Этого дома более не существует.

– Хён… – хотел было возразить Чонгук, но отчего-то замолчал.

– 20 лет, Гук. 20 лет я живу с полным ощущением того, что я мёртв. 7638 дней без неё и 11 миллионов минут, посвящённых ее запаху, волосам, улыбке, голосу. Я не могу и сосчитать, сколько ещё я готов потратить на свою скорбь. Кажется, целого века не хватит, потому что память нетленна. И я бы не стал молить Бога о грехах и о прощении, если бы не знал, что она меня ждёт. Ждёт, держа в руках букет сорванных в моем саду цветов. Ты не должен видеть меня таким. Я устал притворяться.

Чьи-то быстрые, но громкие шаги раздаются вдруг совсем рядом.

– Дядя? Ты пришёл? – юноша, появившийся в дверях отцовской комнаты, выглядит словно настоящая ожившая статуя Аполлона.

Юнги слабо улыбается при виде сына. А Чонгук, поражённый течению времени, встаёт, рассматривая внимательно лицо парня. Такие знакомые ореховые глаза изучают его в ответ.

– Соджун-а, я так скучал по тебе, – похлопав его по спине, крепко обняв, произносит он, – Ты так вырос.

– Дядя, давно тебя не видел. Какими судьбами?

– Решил навестить твоего непутевого отца. Но я не знал, что ты уже вернулся из Англии.

– Я прилетел только вчера. Отец не знал о моем приезде.

– Ах, Соджун, твой дядя так гордится тобой, – выдыхает Чонгук, не сводя с него глаз.

Черты лица отца и матери так причудливо смешались, что Чонгуку кажется, будто он смотрит в два лица одновременно.

Вспоминает тот день, когда умолял хёна отпустить Бель, позволить отвезти к врачам, ведь внутри неё все ещё билось маленькое сердце. И Чонгук смог спасти это сердце. С тех пор между ним и племянником неразрывная связь. Порой, когда Юнги становилось слишком тяжело смотреть в детские глаза, Гук забирал малыша, подолгу играя с ним в игры. Можно сказать, что тот стал для него вторым папой. И это было смыслом жизни для Чонгука.

– Я бы хотел навестить маму, ведь сегодня ее день, – бросив осторожный взгляд на отца, произнёс тот.

– Отправляйтесь вместе, – голос Юнги прозвучал больше как приказ, чем совет.

Соджун уже направился к двери, однако голос отца, слова, такие необходимые, но слишком поздно произнесённые, заставили замереть на пару минут.

– Прости меня, Соджун. Порой я совсем не справлялся с ролью отца.

Юноша лишь кивнул, принимая извинения Дракона.

– Зачем ты так? Ты расстраиваешь его, – нахмурился Чонгук, как только спина племянника скрылась из виду.

– И ты прости меня, Гук. Я думал, что справлюсь. Но не смог. Уходи же, иди прочь. Я не хочу, чтобы кто-то ещё приходил сюда.

И Чонгук ушёл, не желая более тревожить его. Это расстояние между ними уже непреодолимо. Они давно уже «порознь».

***

Чонгуку кажется, что одиночество стало неотъемлемой его частью. Несмотря на «разговоры» с Бель, он не ощущает облегчения. И за все эти годы ни разу не ощущал.

Телефон вопрошающе пищит. Гук вновь и вновь нажимает на «сбросить». А на десятом звонке все же решает ответить. Голос с другого конца в спешке сообщает:

«Дом Дракона охвачен огнём».

***

Юнги остаётся один. Слеза, сорвавшись с чёрных ресниц, падает крупной каплей на тёплую кожу рук, туда, где блестит кулон с серебряной звездой.

Дым захватывает все вокруг. Сквозь этот туман он видит свет, который ждал десятилетиями.

Закрывает глаза. Последняя улыбка трогает иссохшие, потрескавшиеся губы.

– Я бы отдал, что угодно, лишь бы иметь возможность выплакать все свои слёзы на твоих коленях. Я устал. Устал жить без тебя. Устал, не видеть тебя, не чувствовать, не обнимать. Я устал дышать не тобою. Разве меня можно осудить за это? Наша любовь не закончилась. И никогда не закончится. Клянусь.

За все эти годы он, кажется, так и не смог убедить себя отпустить Ынбель. Потому что в той малоизвестной книге, что она так и не успела дочитать, в самом конце были написаны слова, которые он перечитывал каждый день на протяжении многих лет:

«Любовь не время, не вода, не огонь и не смерть. Любовь – это вечность. Вечность, которая существует во всех других вселенных и временных параллелях».

И Юнги всегда знал это. Всегда отрицал что-то, кроме полного и такого точного определения его теперешних чувств.

Он обращается шепотом к призраку, что стоя в огне зовёт к себе. И Юнги с неимоверным чувством счастья и восторга подчиняется, сердцем следуя за ним.

Вороны за окном улетают прочь от жара, исходящего от огня. Все живое вокруг гибнет; воспоминания, висящие на стенах, заключённые в рамках, вспыхивают; некогда зародившаяся в этом доме любовь звучит эхом, растворяющимся где-то в темных коридорах и теперь уже пустых комнатах особняка.

– Жизнь моя, как я тебя позабуду, если течешь в моих венах ты?

Дракон жалобно скулит, потеряв хозяина.

========== Эпилог ==========

***

Говорят, любовь нас разбивает.

Кого-то делает сильней,

Кого-то она в сердце «ударяет»,

Не позволяя умереть.

Когда моя ладонь твою находит,

Когда глаза с твоими говорят,

Когда мне кажется, что болен,

Я нахожу тебя, мой «яд».

Прошу, не уходи так сразу!

Позволь мне лилий запах разузнать,

Позволь запомнить, запечатать

Навеки в памяти наш крах.

– Alice R.

***

Люди удивительные существа.

В их жилах течёт не жидкость из эритроцитов, порой это нечто более сложное, чем нам кажется. У кого-то вместо крови потоки бурлящей лавы, сжигающей все на своём пути. У кого-то музыка струится мелодией. У кого-то боль течёт лениво.

Юнги, выполнивший свой долг, решил подарить себе возможность воссоединения с той, что занимала все уголки его сердца. Все, что было «до», исчезло, а помнился лишь один ужасный день. И руки чувствовали. И глаза видели. А из груди вырывались стоны боли. Все это Юнги не забывал и нёс в себе долгие годы. Каждодневная борьба заканчивалась победой на протяжении этого времени, но эта победа приносила ему страданий больше, чем что-либо другое на Земле.

Юнги проклинал всех богов, Астрею{?}[в греческой мифологии богиня справедливости], Судьбу. Все они обошлись с ним несправедливо, лишив его возможности выбора. Жизнь для него, не смерть, вдруг стала наказанием за все свершения и грехи.

«Но судьба перед любовью ничто», – так он думал до последнего.

The End