Текст книги "«Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)"
Автор книги: Альфина и Корнел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
Глава 4. Должные меры
Время потекло. Если поначалу дни в Академии воспринимались Мáльвиным как набор отдельных картинок, как череда поучительных гравюр на стене коридора, то теперь в этой череде проступили логика и смысл, а под одной гравюрой даже нацарапали некуртуазную подпись. И Мáльвин имел вполне доказательное предположение, кто именно её автор, – это ли не свидетельство, что новый порядок вошёл в приличествующую колею?
Мальвин уже не терзался вопросом, полагается ли докладывать об акте вандализма в секретариат, но прочно усвоил: мелкие нарушения дозволительны, их следует отмечать про себя и держать в уме; быть может, пригодятся, скорее всего – нет.
Потому вдоль гравюр по третьему этажу он шагал быстро, не отвлекаясь слишком на вандализм. Лекция уж двадцать минут как закончилась, но обязанности префекта курса не оставляли времени на праздное шатание, тем более что семестр перевалил за свою середину, а это значило, что дела будут только прибывать. Сдать ведомость; получить ведомость на будущую неделю; справиться об адресе захворавшего преподавателя, чтобы послать ему письмо с пожеланиями скорейшего выздоровления и парой вопросов организационного толка; записаться на приём к многоуважаемому главе Академии; ещё раз напомнить студентам, не озаботившимся списком отчётных тем, что сделать это лучше загодя. Мальвин достал из кармана часы и с досадой отметил: те, что в коридоре, всё-таки спешат. Вот об этом доложить стоило бы.
Двери на парадную лестницу уже начали закрывать, и пойманные в ловушку ноябрьские сквозняки протяжно скулили из всякой щели. Мальвину почудилось, что к сквознякам примешиваются какие-то выкрики, и он поспешил удостовериться в своей правоте.
Парадная лестница змеится по стенам с третьего этажа по первый, прижимается крепко, оставляя над тесным круглым холлом воздух до самой крыши. Перегнись через кружевное литьё перил – и увидишь под собой две скамьи, прожилки напольных плит да выход на главное крыльцо.
И студенческую толпу, против обыкновения притихшую.
Глянув вниз, Мальвин и сам услышал вдруг, как тикают часы в кармане жилета. Или это кровь застучала в ушах?
Всё-таки не обошло стороной. Сколько уж удивлялся, что до сих пор не грянуло, ждал каждый день, примеривался и заготавливал даже слова, а всё равно – застало врасплох, повернулось неожиданно, не там и не так, как думалось.
– Ваше сиятельство, кто ж вас не любил-с, что вы на людей бросаться изволите? Папенька али маменька?
– Кто тебе право дал твой поганый рот раскрывать, когда не спрашивают?
– А тебе кто право дал кулаками твоими погаными размахивать? Аль думаешь, раз граф, так и не поганые? Или заедает лезть на того, у кого свои имеются, не поганей ваших?
В ответ на эти слова кулак графа Метелина устремился к Хикеракли, но тот извернулся, смягчил удар и закончил движение подножкой, которая не уронила графа Метелина, однако заставила утерять равновесие в тот самый миг, когда он попытался изловить обидчика захватом. Против обыкновения притихшая толпа студентов оцепенело следила за происходящим. Вмешаться никто не пытался.
А каблуки Мальвина уже пересчитывали ступени. Ступеней много, этажи высоки, но окрикнуть дерущихся с самого верху – дурная затея: услышат те, кто пока не вовлечен, а зрителей и без того достаточно.
Достаточно. В холле-то перед главным входом.
Прежде граф Метелин такого себе не позволял. Одно дело – глухие закутки во время лекций, куда никто и не завернёт, кроме как по случайности, совсем иное – скопище только что освободившихся студентов перед самыми дверьми на улицу. Подобный прецедент уже не сгинет в безвестности, из стольких глаз найдётся хоть одна пара, которая откажется закрываться.
А потому Мальвин понадеялся, что вёрткому Хикеракли, столь удачно избежавшему захвата, достанет соображения метнуться наружу – чтобы как можно меньшее попрание всех мыслимых уставов и пактов успели засвидетельствовать стены и учащиеся Академии.
– Ты, Саша, думаешь, что горделив и непокорен, а на самом деле – самый что ни на есть проевропейский кадр. Конъ-юнк-тур-ный. – Но Хикеракли стены не покинул, а, напротив, продолжил смаковать эффект, производимый злым его кривлянием что на противника, что на аудиторию. – Мышление у тебя феодальное, все-то тебе рабы да слуги.
Нашёлся, леший его забери, смельчак!
– Молчал бы, л-лакей! – рявкнул граф Метелин и бросился на Хикеракли уже всерьёз.
Впрочем, любая умышленная попытка нанести физический вред – «всерьёз», если рассматривать её с позиций законодательства. Точка.
– Зато ручки-то, ручки – вот они! – потратил Хикеракли драгоценные секунды на выкаблучивание, и граф Метелин успел рвануть его за ворот. Ткань всхлипнула, расходясь.
Мальвин добежал пока только до второго этажа. Обзор с лестницы по-прежнему был хорош.
– Ты себе на груди рубаху рви, пламенный мой, – Хикеракли хмыкнул и резко пнул графа Метелина прямиком в колено. Тот сморщился и чуть качнулся, но удар в солнечное сплетение провёл, не оплошал повторно.
Хикеракли весь согнулся, и Мальвин успел испугаться локтя в затылок, но граф Метелин уже повалился с ног за противником – видимо, в падении Хикеракли как-то ловко утянул его за пальто (тяжёлое, длиннополое, распахнутое, но и в таком виде изрядно сковывающее движения).
Толпа охнула, кто-то юркнул на улицу, кто-то полными растерянности глазами уставился на Мальвина, почти уже достигшего холла.
– Полежали с сиятельством – и будет, – резво вскочил Хикеракли, которого не сковывало никакое пальто. Граф Метелин ухватил его за лодыжку, но Хикеракли не струхнул наступить свободной ногой на запястье. Мальвин с облегчением отметил, что до избиения ногами не дошло: Хикеракли отскочил на метр, продышался и дал графу Метелину подняться.
– А знаешь ли, Саша, что я слыхал про твоего папашу? – гнусно и нараспев начал Хикеракли, но закончить ему было не суждено. Граф Метелин совсем уж потемнел лицом, вскочил с пола и бросился вперёд, Хикеракли же самым подлым образом дёрнул на себя ближайшего остолбенелого студента и прикрылся им от удара. Когда тот рухнул, он съездил Метелину в подбородок – по уму, раскрытой ладонью, а не кулаком.
– Господин Хикеракли и граф Метелин, будьте любезны прекратить нарушение спокойствия! – наконец грохнул Мальвин и перепрыгнул через две последние ступени.
Хикеракли и граф Метелин сплелись в захвате, и Мальвин подумал, что графу Метелину определённо не стоило таким приёмом удерживать противника, который уступает ростом и продемонстрировал к тому же недюжинную вёрткость.
Ещё раз оценив положение и мгновенье поколебавшись, он сделал шаг к извалявшейся в пыли спине графа Метелина и, не усердствуя чрезмерно, ударил того по почкам. Хуже уже не будет, а подготовка у Мальвина имеется.
Граф Метелин – скорее от удивления, нежели от боли – захват ослабил, чем мгновенно воспользовался Хикеракли, выскользнув. Мальвин как можно скорее занял позицию между ними и испытал вдруг приступ паники: сейчас придётся принимать меры. Реагировать на произошедшее. Руководствоваться уставом.
Из-замер, кои полагается принимать по уставу Академии при нарушении Пакта о неагрессии, Мальвин почти три месяца не подавал официальную жалобу на графа Метелина.
Но теперь – с таким-то количеством свидетелей – медлить и далее было невозможно.
– Граф Метелин, господин Хикеракли, – выпрямился он. – Прошу проследовать за мной в секретариат для дачи объяснений.
И принятия мер.
– Будем обсуждать европейскую аффиляцию графа или его экономические стратегии? – насупленно крякнул Хикеракли, отряхивая штаны. Скосил глаза на Мальвина, закрывшего от него графа Метелина, и нарочито громко продолжил: – Слушай, Саша, ты уж три месяца как людей избиваешь, а я один раз, да и то не больно, а страдание вместе примем! И всё за то, что тебя ни папа с мамой, ни деда с бабой, ни пёс Жудька не любили! Разве это справедливо?
Граф Метелин весь гудел от злобы – так, что Мальвин невольно задумался, сможет ли он сам сейчас провести достойный захват. Делать этого не следовало ни в коем случае, но обстановка будто подталкивала.
– Господин Хикеракли, не накаляйте. Вы привели себя в порядок? Вы готовы проследовать в секретариат?
– Я в порядке физическом и нравственном бессменно, что может засвидетельствовать вам, господин префект, вся Академия! Что ж ты, пуще того а-у-ди-то-ри-ю расширить хочешь?
Шутовская его манера будто бы малограмотно членить случайные длинные слова раздражала сильнее приемлемого, но суть претензии была справедлива.
– Пройдёмте же, господа. Я имел несчастье наблюдать ваше взаимодействие и вынужден буду доложить о нём многоуважаемому руководству Академии. – Мальвин ещё раз окинул взглядом Хикеракли: – Не пытайтесь выкручиваться, это, право слово, низко.
– Выкручивался я пять минут назад, пока многоуважаемый господин префект, – ткнул тот пальцем в Мальвина на потребу публике, – вальяжно брёл по лесенке. – И, откинув вдруг шутовство, вздохнул: – Ладно, пошли.
Развернулся и устремился в коридор, так что Мальвину оставалось лишь служить конвоем графу Метелину, ныне молчаливому, но всё ещё клокочущему изнутри.
– А вы расходитесь, господа, – не то посоветовал, не то повелел Мальвин, покидая холл. – Руководство Академии будет сейчас же извещено об инциденте и, несомненно, примет должные меры.
На «должных» он чуть запнулся, но взбудораженные свидетели драки вряд ли волновались об этом. Они полушёпотом передавали друг другу некие бесценные соображения, вдохновлённые увиденным, а тот из них, которому вместо Хикеракли достался прямой правый кросс графа Метелина, стремительно обретал статус знаменитости.
– К сожалению, не имею чести знать, как зовут того господина с последнего курса, – обратился Мальвин к графу Метелину, стоило им затеряться в коридоре, – но на вашем месте я не медлил бы с извинениями.
Граф Метелин только вздёрнул подбородок, по которому размазалась пара капель крови – не то с разбитой, не то с прокушенной губы. Пустяковая травма, не имеющая последствий для тела, но одним своим видом перечёркивающая весь уклад жизни даже не Академии, но Петерберга, Росской Конфедерации и, вероятно, всего того, что принято по европейской указке величать «цивилизацией».
Цивилизация ведь так стыдится пустяковых травм, нанесённых одним человеком другому со злым умыслом.
Хикеракли, опережавший Мальвина и графа Метелина на несколько шагов, начал было под нос насвистывать, но почти сразу оборвал себя. Кажется, ругнулся. В нём плескалось заметное раздражение – не гнев и не злость, а будто бы громкая, растревоженная досада. Мальвин позволил себе наконец подивиться: от графа Метелина скандала он ожидал давно, но этот-то шут на кой встрял? Шутовство шутовством, да только не производил Хикеракли проблемного впечатления. Пил, прогуливал, но знал свою меру, что для студента младшего курса редкая добродетель. Так неужто не догадывался, чем драка на людях обернётся?
Мальвин запоздало сообразил: он ведь не слышал, с чего началось. И слышать, по правде сказать, не желал – заприметил графа Метелина и счёл это достаточным поводом для дурного исхода. А с чего конфликт завязался, не вник. Как же ему отчитываться теперь, когда замаячили уже впереди дубовые двери секретариата?
Хикеракли вальяжно опёрся спиной о косяк и бросил неприязненный взгляд в сторону приближавшихся Мальвина и графа Метелина.
– Шавка лакейская, – процедил граф Метелин.
– Следите за выражениями! – не стерпел Мальвин. – Не рекомендовал бы вам оскорблять слух многоуважаемых секретарей портовой бранью.
Граф Метелин намеревался ответить, но Мальвин уже стукнул по двери чугунным молоточком в виде пёсьей морды и потянул на себя ручку. Ни малейшего желания препираться с дебоширами далее он не имел.
И, едва окинув взором секретариат, пожалел о своей горячности.
Многоуважаемый глава Академии, господин Пржеславский, лишь изредка спускался к подчинённым из собственного кабинета на третьем этаже; впрочем, «изредка» не значит «никогда».
– Прошу прощения, никак не хотел помешать, – растерялся Мальвин.
– Что вы, что вы, юноша, – с интересом воззрился на него многоуважаемый глава. – Вы ведь префект нашего младшего курса?
– Так точно, господин Пржеславский.
– А отвечаете, как военный.
Мальвин смутился.
– Готовился поступать на службу в Резервную Армию, господин Пржеславский, – всё не выходило у него сменить регистр.
– И что ж сбежали в Академию? Впрочем, лучше молчите – разочаруете ещё старика.
– Вы ведь по делу, господин префект? – подал голос единственный человек, не боявшийся прерывать излияния многоуважаемого главы: его личный секретарь господин Кривет. – Молодые люди неаккуратного вида в дверях – с вами?
Секретарь Кривет говорил со странным акцентом – кажется, корни у него баскские, но Мальвин подозревал, что акцент является в первую очередь элементом устрашения. Многоуважаемый глава – человек в некотором смысле небрежный, холерического склада, но давно пресытившийся своими обязанностями; секретарь же Кривет – его верная узкая тень, и что скрывается в этой тени, выяснять боязно.
– Господин Хикеракли и граф Метелин, студенты первого курса, грубо нарушили устав, устроив в холле Академии… – Мальвин взял дыхание, – драку.
Секретарь Кривет весь изогнулся вопросительным знаком, прочие секретари синхронно развернулись, и только многоуважаемый глава не изменился в лице.
– Вы заходите-заходите, студенты первого курса, – пробасил он. – А то топчетесь там как неродные. Морды бить – родные, а по шеям получать – так, по пути в Академию завернули?
Граф Метелин держался вызывающе, а Хикеракли куда спокойней – разглядывал даже секретариат, где наверняка бывал нечасто. Мальвин ощутил вдруг острейшим образом свою ответственность за них обоих. Да, нарушители, но разве ж это повод…
Мальвин как префект был осведомлён о наказании, полагающемся за деятельное попрание Пакта о неагрессии в стенах Академии. Он не первый месяц об этом наказании размышлял: хоть и не дело подвергать сомнению до тебя установленные порядки, а так и так пробираются в голову лишние думы.
– Кто может засвидетельствовать драку? – подошёл вплотную к Мальвину секретарь Кривет.
– Я. Причинения вреда имуществу Академии не было, причинение вреда другим студентам – ненамеренное и, кажется, несущественное. Повод конфликта мне неизвестен, о зачинщике также судить не возьмусь.
– Бумагу-то подпишете, господин префект?
– Если таковы правила.
– Ну и славненько.
В это самое время многоуважаемый глава потребовал себе кресло и, воссев, одарил долгим и будто бы даже лирическим взглядом графа Метелина и Хикеракли:
– Что же это вы вытворяете, студенты первого курса? У одного губа расквашена и пальто дорогое щётки просит, у другого и вовсе рубаха порвана. Отчего вам на лекциях – а пусть бы даже и в кабаках – не сидится?
– Так агрессия накопилась! – всплеснул руками Хикеракли. – Душим-душим, только разве ж её, гадину, задушишь?
Мальвин покосился на него с опасением, но тут подкрался секретарь Кривет.
– Вы бумагу пока как раз и составьте. В вольной форме, – секретарь Кривет открыл перед Мальвиным дверь в один из смежных кабинетов, предназначенный для индивидуальных бесед и хранения наиважнейших документов; была в том какая-то ошибка, что кабинет этот достался Мальвину, а разбирательство велось в проходном помещении.
– Мне бы ещё ведомость получить на будущую неделю, – пробормотал он.
– Ведомость? Посещаемости и освоения материала? Сейчас организуем, конечно, а вы пишите-пишите, – указал секретарь Кривет на старинный, янтарём инкрустированный стол и вернулся в проходное помещение.
Чернильница была полной, бумага чистой, Мальвин – в замешательстве.
До сего момента обязанности префекта не тяготили его и не становились поводом для неких исключительных раздумий. Мальвин от природы был обязателен, пунктуален и обладал достаточным запасом внимания, чтобы обыденные префектские дела удавались ему достойно. Но между обыденными делами и ответственностью за выдачу серьёзнейшего наказания двоим студентам – сущая пропасть. Он поступил сообразно предписаниям – узнав о грубом нарушении спокойствия, будучи непосредственным свидетелем оного, отчитался начальству Академии (он, правда, надеялся, что это будут рядовые секретари, а не сам многоуважаемый глава) и убедил виновников явиться для разбирательства. Почему же тогда так неспокойно на душе?
Потому ли, что под должными мерами, кои полагается принимать в данном случае, подразумевается медикаментозное снижение уровня агрессии?
Когда-то передовая европейская разработка, призванная решить проблему преступности и бунтов черни, досталась Росской Конфедерации со всеми прочими атрибутами злосчастного Пакта. Мальвин не слишком глубоко разбирался в вопросе, но знал, что медикаменты эти делятся в самом общем смысле на две категории: те, что действуют мягко и употребляются профилактически (аристократам предписано потчевать ими своих слуг, некоторым работодателям – своих рабочих), и те, что применяются экстренно, в особых случаях – к преступникам и бунтарям. Отставной офицер Охраны Петерберга, нанятый семьёй Мальвина для подготовки среднего сына к службе в Резервной Армии, рассказывал, каким может быть побочный эффект «пилюль». Вероятно, он привирал или приукрашивал, или даже во времена его молодости «пилюли» были и впрямь так страшны своим несовершенством, но Мальвину-то казалась дикостью сама идея воздействовать на человека химически вместо того, чтобы попробовать увещевания и традиционные дисциплинарные меры – пусть бы и вплоть до заключения в тюрьму.
Всё тот же отставной офицер на это ухмылялся: во времена его молодости профилактическую разновидность «пилюль» обязаны были глотать даже аристократы, даже члены Четвёртого Патриархата – не то что городских советов. Настаивал, что теперешнее положение куда вольготней, грех жаловаться. И Мальвин не жаловался, покуда сам не привёл двоих студентов в секретариат за драку.
Он потому и смотрел сквозь пальцы на вымогательство денег графом Метелиным и его портовыми дружками, что держал в уме «пилюли». Жертвы вымогательств молчали из страха перед физической расправой, Мальвин же молчал, поскольку никак не мог решиться поспособствовать такому наказанию виновников. Надеялся, что графу Метелину надоест, а его портовые дружки не задержатся в Академии дольше первой экзаменационной недели – и проблема снимется сама. Но распроклятый граф Метелин умудрился создать прецедент, который невозможно проигнорировать ввиду его публичности! Портовые дружки, что характерно, в драке не участвовали – их, кажется, вовсе в тот момент в холле не было.
Мальвин поставил резкий росчерк под ровными строчками жалобы.
«Доноса», – пронеслось в голове.
Да как же тут не донесёшь, когда на глазах у целой толпы, прямо в холле при входе?
Поднялся из-за старинного стола с янтарём, подхватил бумагу, широким жестом распахнул дверь.
– …но, юноша, тут уж все мы ходим под Пактом, и не нам его перезаключать! – качал головой господин Пржеславский, многоуважаемый глава. – Порядок установлен, а наше дело – иметь его в виду и, по возможности, под плуг не попадаться.
Граф Метелин стоял белый как смерть. Хикеракли посмотрел на многоуважаемого главу, на выскочившего из смежного кабинета Мальвина, пробежался глазами по всем присутствующим секретарям.
– Знаете, многоуважаемые… – начал Хикеракли привычным шутовским тоном, но быстро сбился. – Сердцу-то моему ведь и правда мила Академия. Не только студенческие гулянки и надписи похабные на стенах, ой не только. Но вот слушаю я про ваши установленные порядки и понимаю: к лешему. Сам я себе, уж простите, дороже всяких академий.
И со щелчком расстегнул студенческий пояс.
Мальвин сунул свой донос в руки секретарю Кривету и, сумбурно извинившись, вышел.
В коридорах наверняка сплетничали о драке, но вслушиваться он не стал. Дошагал до самого холла, свернул в гардеробную, попросил своё пальто и, едва накинув его, уже выбежал на крыльцо. В насквозь студенческий «Пёсий двор», тоже полный сплетнями, не хотелось, зато прямо через улицу с месяц назад открылась дрянная распивочная с жуликоватым хозяином, но Мальвину было не до придирок.
Может, он и драматизировал сейчас сверх меры, да только факт есть факт: р-р-раз – и своими действиями, крохотной своей властишкой над студентами собственного курса поменял жизнь человеку. Не «сломал», леший упаси, но всяко перекроил на иной лад.
Сам же успел хлебнуть этого пойла: его, среднего сына, хотели отправить в Резервную Армию, нанимали даже отставного офицера, который многим тонкостям обучил, чтоб дальше сподручней было. Наследником же семейного дела купцов Мальвиных должен был стать старший – а его возьми да и призови та самая Армия, имеет она такое право. И вроде не трагедия, не умер никто и не за море уехал, а всего лишь под Столицу, да и служба семьёй желанная, престижная, а всё равно дурно карта легла. К передаче дел стали младшего сына готовить, а из среднего Мальвина особого толку так и так бы теперь не вышло – не тому обучен, средства только зря переводили. И в купеческих делах он не смыслит, и в Резервную Армию для него теперь дорога закрыта – там квота строгая на членов одной семьи. Можно было в Оборонительную податься или в Охрану Петерберга, но то уже сама семья не одобрила. Академию избрали как меньшее зло: и уважаемо, и платы не требует, и не учился ещё никто из купцов Мальвиных в этой Академии – вроде как польза для репутации.
Мальвин не выбирал Академию и потому не смог бы снять студенческий пояс, перед каким выбором его ни ставь. Не существует для него такого варианта, что и хорошо – потом-то как?
Шут Хикеракли не пропадёт, у него это поперёк лица написано, да верно ли ни за что перспективы отбирать? Он-то не граф Метелин, чести не знающий, не из портовых его дружков, деньги выколачивающих угрозами, – он единственный раз за серьёзным нарушением замечен! И сразу либо «пилюли», либо пояс снимать. Как ему в голову-то пришло поясом от наказания увернуться? Не только, значит, в драке вёрткий, а вообще.
…Так рассуждал Мальвин после рюмки водки, пока не вспомнил, что он-то до сих пор в Академии и до сих пор префект, а следовательно, пора бы ему возвратиться в секретариат за ведомостью на будущую неделю.
Каково же было его удивление, когда на крыльце он повстречался с пасмурным и замотанным Хикеракли, на котором по-прежнему красовался студенческий пояс.
