Текст книги "Рыжий (СИ)"

Автор книги: Alex Berest

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Взяв деньги он ушел в глубины склада. Но вернулся быстро, с тремя ковриками. Ха, не резал он, как же, как же, верю. Я не удивлюсь, если они у него по метр девяносто. Но перепроверять не буду.

Вышел, вдохнул морозный воздух и пошел к Московскому вокзалу, так как станцию метро «Лиговский проспект» ещё тоже не построили. Не доходя до вокзала, кинул в попавшийся почтовый ящик, подготовленное письмо. Всё, совесть моя чиста. Я сделал всё что мог, чтобы предотвратить чернобыльскую аварию.

Моё появление в гостинице с рулоном ковриков вызвало всеобщий ажиотаж среди согруппников.

– Ой, а что это?

– Какие легкие!

– А почему три?

– А почему только Сидоровой и тебе?

– Сколько стоят? Дорого…

В итоге, возбужденные детишки скинулись у кого сколько оставалось и пошли трясти Владимира Владимировича.

После обеда, вместо того чтобы отдохнуть перед поездом, пришлось опять мчатся в городскую станцию туристов. Им, что называй адрес – что не называй, заблудятся моментально.

Со всем этим дурдомом вокруг карематов все как-то забыли, что ехать почти двое суток и в поезд нужна еда. Хорошо, что гостиница выдала сухой паёк вместо ужина. По вареному яйцу на каждого, хлеб, кабачковую икру и по упаковке вяленых вьетнамских бананов на два человека.

На вокзал нас привезли с приличным запасом времени. Но на наш поезд уже объявили посадку и мы, не задерживаясь в вокзале, пошли размещаться. Проводник нашего вагона, проверив билеты у нашего руководителя, пропустил нас в вагон. Но при этом повел себя очень странно.

– Проходим, проходим детишки. Ваши купе: второе, третье, четвёртое и пятое.

– Но у нас пять купе, – попытался возмутится тренер.

– Ваше первое купе занято. Там едут очень, очень важные люди с научного симпозиума. А детишки у вас маленькие, по двое разместитесь.

– Но так нельзя, – уже совсем тихо и обреченно промямлил наш руководитель.

– Они до Воронежа, а потом заселетесь как положено. Проходим, проходим, не задерживаемся.

Мда. Ну и тряпка он у нас. Или здесь все такие? За свои права не борются, ибо может прилететь в ответку еще сильнее…

В раздражении, запихнул свои два рюкзака и чемодан Сидоровой в рундук нижней полки и усадив на неё Ольку почти силой, скомандовал опешившей девчонке:

– Сидеть! Охранять! – и выскочил из купе.

Схватил за рукав пальто, стоящего в коридоре растерянного Владимира Владимировича и потащил на выход из вагона.

– Лисин! Куда ты меня тащишь?

– У вас билеты с собой? – спросил я его, продолжая тянуть в сторону вокзала.

– Да! Да пусти ты меня! Куда ты меня тащишь? Что ты себе позволяешь? – взъярился и заорал на меня он так, что на нас стали оглядываться люди.

– Вот так бы на проводника поорал! Или слабо? Тряпка! На меня орать мужества хватает? А выбить положенное струсил? Ссыкло, – не остался в долгу я, и к нам, на наши вопли, направился наряд транспортной милиции.

– Сержант Павлов, – представился старший из этой парочки и сходу наехал на тренера. – Почему нарушаем? Зачем кричим на ребёнка? Документы достаём, предъявляем.

– Товарищ сержант, – вылез я вперёд. – Мы пассажиры поезда номер 367, Ленинград – Анапа. У нас чрезвычайное происшествие. Нас проводник не пускает в наше купе по билетам, – зачастил я, стараясь успеть вывалить часть информации до того как меня отодвинут в сторону, а начнут спрашивать этого мямлю…

Но мямля, к моему удивлению, наконец смог собраться и повторил тоже самое, что и я. Предъявил документы, билеты, приказ на поездку детей. Сержант отправил своего напарника за подмогой и вскоре Владимир Владимирович по второму кругу рассказывал тоже самое капитану, лейтенанту и парочке человек в железнодорожной форме.

Затем подошла еще пара человек в гражданском и вот только тогда, мы всей толпой пошли в наш вагон. Ой, что там началось! Очень важных товарищей выселили из купе и под конвоем наряда отправили в вокзальное отделение. Прибежал начальник поезда и еще кто-то. Страсти, крики, мат и перемат. В итоге, нам вернули наше купе, а вместо хитрого проводника появились две девушки в форме железнодорожного студенческого отряда.

В качестве компенсации нам были вручены талоны на два обеда в вагоне-ресторане, что было весьма кстати. Так как выданный гостиницей ужин мы слопали моментально, а за бананы развернулась настоящая битва. И на этом запасы еды иссякли.

Ближе к десяти вечера, когда большинство вовсю дрыхло, а я читал найденного Толкиена, приперся наш руководитель и позвал жестами на выход. В коридоре, прикрыв дверь нашего купе, Владимир Владимирович начал извинятся передо мной за то что он такой, сякой и прочий. И выспрашивать, что про него думает команда, относительно произошедшего.

– Да всё нормально. Они видели как мы ушли вдвоём, а потом пришла милиция с собакой.

– С какой собакой? – не понял и растерялся парень.

– Шутка. Все поняли, что вы привели милицию и железнодорожников, и вся проблема разрешилась. Так что, вы теперь герой в их глазах. Но лично по мне… Ты… Вы… В общем, нехорошо получилось. Я надеюсь, что этот случай будет для вас уроком.

Он как-то странно на меня посмотрел. Видимо офигел от того, что я читаю ему нотации. Но молча их проглотил. И еще раз извинившись, отправил меня в купе.

Завалившись на полку, ногами к окну, потому что от него ощутимо сквозило, я лежал и думал об этой странной поездке, пока сон не поглотил меня.

Театр Комиссаржевской* – Ленинградский драматический театр имени Веры Фёдоровны Комиссаржевской, русской актрисы началаXX века.

«АнТроп»** – советский и российский музыкальный лейбл, продюсерский центр, созданный известным продюсером и издателем Андреем Тропилло (название составлено из первых букв его имени и фамилии).

ГИ*** – серия жилья массовой застройки в СССР, разработанная в Ленпроекте в 1950-е годы.

Кости**** – кустарные пластинки на крупноформатных рентгеновских плёнках.

Александринка***** – государственный академический театр драмы имени А.С. Пушкина. С 1832 года театр называться Александринским (Александрийка). Название было дано в честь супруги императора Николая Первого Александры Фёдоровны.

Пискарёвское мемориальное кладбище****** – кладбище, расположенное на северо-востоке Санкт-Петербурга, одно из мест массовых захоронений жертв блокады Ленинграда и воинов Ленинградского фронта. На кладбище воздвигнут мемориал павшим.

ТЮЗ******* – театр юного зрителя имени А.А. Брянцева.

Чеки Внешпосылторга******** – «параллельная валюта», существовавшая в СССР в 1964–1988 годах. Они выпускались только в виде банкнот, монет не существовало (бумажные чеки были даже на 1 копейку). Чеками Внешпосылторга (ВПТ) платили зарплату советским гражданам, работавшим за границей. Чеки можно было законно отоваривать исключительно в сети специальных магазинов – «Берёзках».

Фотографии к главе и книге в разделе доп. материалы.

Эпилог

Письма, письма, письма. Самая нудная и нелюбимая на почте работа на сортировке. Не все могут целый день сидеть и сортировать письма и открытки по направлениям. В соседние районы, в межгород, авиа. Часть уходит в возврат из-за ошибок. Трудная работа, надо уметь быстро читать, соображать и действовать, при этом оставаясь неподвижным на своём стуле.

Револий* это мог, через боль, через «не могу», он заставлял себя работать именно здесь и и именно на этой работе. Так как он спасал людей.

В 1941 году, во время блокады, он, пятнадцатилетний пацан, работал на ленинградском рыбзаводе. Стратегический объект, консервы с завода шли прямо на фронт, для защитников. А выбраковкой подкармливали их, работников. Что было существенной прибавкой к 250 рабочим граммам хлебного пайка.

Но у Револия была и семья. Мама и два младших братика, которые питались на иждивенческую норму в 125 граммов хлеба. И ему приходилось подворовывать с завода. Но не продукцию, а соль. Которую он выносил в корпусе чернильной ручки-самописки. Немного, но даже этого хватало на обменять дополнительно хлеба родным.

Неосмотрительно он поделился своим секретом с одноклассником, который работал в его смене и имел такие же проблемы с родными. А кто их не имел в зиму 41/42 годов! Неблагодарный одноклассник написал анонимку-донос. И его взяли с поличным, прямо на проходной завода.

Скорый суд и приговор – 8 лет. Только куда отправить отбывать наказание в блокадном городе? И он, вместе с другими заключенными, весь свой срок и отбыл в родном городе. Как выжил, до сих пор не понимает. Разбирали завалы, скалывали лёд и чистили тротуары и дороги, таскали неразорвавшиеся бомбы и снаряда. А после прорыва блокады и победы, восстанавливали город, вместе с немцами.

А семья погибла. Первой, погибла мама, обессиленная от голода пошла за водой на Неву, поскользнулась на льду и упала в прорубь, а выбраться сил уже не хватило. Осиротевших братьев отправили в приют-накопитель и по весне попытались на самоходной барже вывезти на большую землю. Кораблик с детьми вышел рано утром в бухту «Петрокрепость», но на противоположной стороне так и не объявился.

Эти все подробности он смог собрать воедино только после своего освобождения. А узнав, принял решение бороться с несправедливостью. И спасать людей. Даже ездил в «Коломяги»** в действующую церковь. Где перед потемневшими ликами икон неведомых ему святых, дал клятву богу.

И пошел работать на почту. Статья у него была не политическая, мужчин не хватало и он без труда устроился прямо на центральное отделение Смольнинского района. Где и проработал всю свою жизнь. И даже остался работать после выхода на пенсию. Ежедневно спасая людей.

В массе писем, которые ему приходилось обрабатывать, он выискивал анонимки. И уничтожал их.

И вот сегодня, ему попалась жемчужина среди прочих анонимок. Невзрачный самодельный конверт. И только адрес, куда направили письмо, выделял его среди прочих. Литейный проспект, дом четыре, областное управление КГБ. Аккуратно спрятав свою находку на теле под одеждой, он без особого труда отпросился с работы.

И почти бегом направился к своей берлоге. Как он называл небольшую комнату в коммунальной квартире на Полтавской улице. И задыхаясь, поспешил на свой пятый этаж.

Не разуваясь и не раздеваясь, тщательно заперев за собой дверь, надсадно дыша и не обращая внимания на ноющую боль за грудиной, занялся растопкой небольшой печки-буржуйки, что досталась ему вместе с выделенной комнатой. Труба печки выходила в маленькое оконце на глухой стене дома и редкий дым из неё не привлекал ничьего внимания.

Огонь в железной печке разгорелся, сухие доски от ящиков весело потрескивали внутри. Настало время главного. Револий, осторожно достал свою находку и еще раз полюбовавшись ею, сунул конверт в огненную глотку печи. Конверт вспыхнул сразу и весь каким-то потусторонним, синим огнём. И приняв это за знак, старик направил свой взор на висящую в углу икону и почти выкрикнул:

– Бог! Я выполняю свою клятву!

Неожиданно, его сердце пронзила острая боль. Тело мужчины постояв какое-то время на ногах, всей своей массой завалилось на печь. Отчего та не выдержав подобного издевательства, опрокинулась и, ударившись об пол, лопнула по шву, разбрасывая по комнате горящую древесину.

Имя Рево́лий* – от слова революция.

Коломяги** – исторический район на севере Санкт-Петербурга (Ленинграда). По одной из версий название – это русифицированное карело-ижорское «гора с колеёй/оврагом».