Текст книги "Я пас в СССР! (СИ)"

Автор книги: Alchy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Понимаю, что ничего изменить не в силах и безвольно плыву по течению. «Через два или три дня тетя Тома снова придет…» – Легко предсказывать, если знаешь наперед.

– Вовка, там разошлось всё и ещё больше порвало! – Негодует мамка.

– Щас починим! Рулон ещё целый есть! – Друг её беспокойства не разделяет, ещё бы, с утра дегустируем, море по колено…

Сейчас мы больше половины рулона скотча истратим, через неделю уже два купим и все уйдут без остатка, в попытках починить теплицу. А в начале июля, протрезвев – обнаружим с Вовкой напрочь порванную теплицу, зато щедро и со всех сторон обмотанную скотчем. Который от влаги толком не держится и спустя какое-то время отклеивается. А теперь веселый ветерок играет концами скотча, а сама теплица похожа на экспонат современного искусства, сотворенного накуренным «художником».

«Надо было сразу перекрывать, ведь всё равно так и пришлось делать…» – Констатирую очевидный факт, сожалея при этом, что нельзя изменить дальнейшего, запомненного уже частично хода событий: «Баню, конечно, жалко. И с девчонками неудобно получилось, да что за попаданство то такое, форменное издевательство!»

Трясу головой, не разбирая, где явь, где навь, затем взгляд фокусируется и замечаю стены палаты, спящих на кроватях соседей и понимаю – это был всего лишь сон. А я в палате диспансера для скорбных умом, сейчас бы покурить после такого сновидения…

Сходил умылся и там, в туалете – всё понял. Мой сон, это же ответ на мучающий меня вопрос, как спасти Союз. Подсознание выдало верный ответ на то, что не давало мне покоя наяву. Никак не спасти СССР, он как та несчастная теплица – то что мертво, не реанимировать…

Глава 9

Понедельник – день тяжелый, суета начинается сразу же после завтрака. Уже по знакомому маршруту возвращаюсь в отделение интенсивной терапии районной больницы, где меня сразу берут в оборот. Нет чтоб перевязку сначала сделать плановую – сразу начинают выспрашивать все подробности конфликта, и белые халаты, накинутые на костюмы тройки – меня в заблуждение не вводят. Сразу видно, какая-то комиссия и судя по благожелательности вопросов ко мне – переживать не стоит. Пусть лучше теперь мамаша Мюллер переживает, на пару с главврачом.

Отвечаю на все вопросы, стараясь не выбиваться из роли подростка, и уж тем более не шокировать их фразеологизмами и идиомами из своего времени – не поймут и не оценят. После чего меня передают на попечение молодого врача и уходят, по обрывкам фраз: «Это вопиющий случай!»; «Не первый раз уже такое происходит!» – понимаю, что наше дело правое и победа будет за нами. Врач, заботам которого меня поручили, вопреки ожиданиям – не смотрит волком. Пошла возня крысиная, кого-то с должности подвинут, а кого-то наоборот – наверх протолкнут. Опрашивает, осматривает, присутствует на перевязке и удовлетворившись – предлагает два варианта: домой ехать или остаться здесь.

– Динамика у тебя хорошая, организм молодой, заживает на глазах. Нет смысла в стационаре лежать, а повязку сменить тебе и в селе могут. – Ненавязчиво подталкивает он меня к выписке.

Я и сам не горю желанием и дальше оставаться в этом осином гнезде, лучше до дома, до хаты, доводы его принимаю и высказываюсь за выписку. Видно, что аж вздохнул с облегчением, впрочем – и я не сильно расстроен, что придется покинуть эти стены. Вот прямо неуютно себя здесь чувствую, подгадила мне Лидия Валерьевна, отравила момент знакомства с реалиями советской медицины. Надеюсь – карма её настигнет и прокатится катком, таких к лечению пациентов на пушечный выстрел подпускать не стоит, особенно к детям!

Словно по мановению волшебной палочки – все препоны и бюрократическая волокита устранены и уже к одиннадцати часам меня выписывают. Выдав на прощание направление в сельскую больницу и ещё какие-то справки. Пытаюсь разобраться, что там написано и кроме того, что мне предписаны перевязки и дневной стационар – больше ничего не могу понять. Врачебный почерк – это вневременное и даже интернациональное, лучше не вникать, меньше голова болеть будет. Так же выдают вещи, в которых я сюда попал, но я уже переодет в привезенное в субботу мамой, так что пахнущую дымом школьную форму засовываю в хозяйственную сумку, к опустошенным стеклянным банкам.

Стою у регистратуры и слегка растерялся от обрушившейся на мои плечи свободы. Так, автобусы в село ездят пять или шесть раз в день, но вот сорока пяти копеек, чтоб оплатить проезд – нет. Понимаю, что мама на работе, но вот дядька – мог бы и проконтролировать выписку! Где его искать – не знаю, память реципиента молчит, придется ехать так, без денег. Всё таки не капитализм, неужели высадят ребёнка посреди дороги? На всякий случай достаю одежду из сумки и начинаю обследовать, под неодобрительным взглядом тетки на ресепшене, тьфу ты, за стойкой регистратуры же.

Есть! Выуживаю из карманов в общей сложности тридцать семь копеек медью и беленькими монетками. Затем, вспомнив свою юность – обследую нашлепку с эмблемой на правом плече пиджака. Мысли у дураков сходятся, не зря я в это тело попал, ох не зря! Так и есть, верх патча аккуратно отпорот, а в образовавшемся таким образом потайном карманчике обнаруживаю десяток спичек, ширпу от спичечного коробка и половину сигареты, практически высыпавшуюся после всего пережитого. Мусор в урну, пиджак со штанами обратно в сумку и пора на выход, здесь мне явно не рады!

– Иван, Жуков? – Окликает меня молодой мужчина у выхода.

– Ну я, а кто вы? – На всякий случай оглядываюсь на тетку за стойкой, она бдит, так что я успокаиваюсь и перевожу взгляд на собеседника.

– Сослуживец Андрюхин я, Василий! – Протягивает мне руку, которую я пожимаю, а он продолжает. – Он занят, меня попросил тебя встретить и на автобус посадить. И вот ещё, пока не забыл.

Протягивает мне зелёную трешку, которую я тут же, стараясь на неё не пялиться (тридцать лет не видел) – убираю в карман.

– Ты как насчет перекусить? – Спрашивает меня на улице дядькин коллега. – Рейс в час пятнадцать, с запасом успеваем, лучше в столовке перекусить, чем в буфете на автовокзале.

Соглашаюсь и Василий проводит меня какими-то закоулками к столовой. В городе я практически не ориентируюсь, воспоминания предшественника тоже подробностями не изобилуют, так что следую за ним. Народу на улице в будний день мало, столовая практически пустая, так что без очереди Василий нагребает два подноса, свой и за меня, недовольно отмахивается от протянутой мной трешки и мы устраиваемся за столом.

Время уже ближе к обеду, уминаю свою порцию картофельного пюре с двумя котлетами так, что за ушами трещит. На столе солонка, перечница и баночка с горчицей, щедро намазываю ей котлеты, под одобрение Василия:

– Не жалей, профсоюзное масло бесплатно!

Халявная горчица неожиданно оказывается годной, аж слезу выбивает, и вообще – всё вкусно. Вкусней, чем в больнице, не говоря о дурдоме. Пока едим, поглядываю на Василия, что-то в нем неуловимо дядьку напоминает, в поведении и манере держаться, поэтому спрашиваю, не сдерживая любопытства (подросток я или нет?):

– А вы тоже там, за речкой воевали, как Андрей?

– Не однополчане и другим годом службы, но да! – Нехотя соглашается он, поморщившись, и добавляет. – Давай уж на ты, как договорились…

– Что, достали вопросами про подвиги? – Догадываюсь я, продолжая одной левой безжалостно кромсать котлету алюминиевой вилкой.

– Есть такое. – Он уже поглядывает на меня с доброжелательным интересом и я удовлетворяю его любопытство.

– Тоже поначалу к Андрею приставал, первое время.

– А сейчас что, перестал?

– Ага, понял, что толку нет. А ты говори, что писарем в штабе служил, если рассказывать нет желания, чтоб отстали.

– Как, как? – Переспрашивает Василий и заразительно смеётся. – Спасибо, запомню!

На автостанции покупает мне билет в кассе, снова отмахиваясь от денег, смотрит на часы. До отправления автобуса чуть меньше часа, вижу, что у него свои дела и торчать на вокзале не с руки. Говорю, что не маленький, в автобус и сам сяду, тот сразу веселеет. На прощание обмениваемся рукопожатием, Василий желает мне удачи и почти убегает. А я направляюсь к киоску «Союзпечати», где почти полчаса занимаюсь тем, что рассматриваю весьма богатый ассортимент печатной продукции, канцелярии и прочих мелочей. Надо же как-то время убить, до отправления…

Знакомство с городом отложу на будущее, как освоюсь, а пока домой. Наконец стрелка вокзальных часов нехотя подползает к часу, на моей платформе начинает скапливаться народ и подруливает автобус, скрипнув тормозами. Народ всколыхнулся и успокоился, водитель не торопится открывать двери и вылез на улицу, закурив. Подтягиваюсь к остановке, среди собравшихся встречаю пару знакомых реципиенту, вежливо с ними здороваюсь. Наше село – конечный пункт маршрута, на лобовом стекле автобуса табличка «Энск – Перопавловка», по дороге еще несколько населённых пунктов, так что малое количество узнаваемых лиц вполне объяснимо.

Шофер, посмотрев на часы – без какой-либо рефлексии бросает окурок на асфальт, растирает его ботинком, залезает за руль и с громким «Пфф» – распахиваются двери гармошкой. Народ активно пробивается вперед, я благоразумно не лезу в первые ряды. Успею, да и по возрасту стоять положено, если сидячих мест на всех не хватит.

Дождался, когда самые нетерпеливые залезут и тоже вошел в автобус, отлично – места есть! Устроился на заднем сиденье, пожалев, что так и не купил ничего из печатной продукции в киоске, ехать почти час. Тут же всплыло в голове, что почитать на ходу не получится – дорога не асфальтированная, сразу за пределами города начинается отсыпанная гравием шоссейная дорога. То то народ, не дожидаясь отправления – вцепился в поручни.

Водитель высунул голову с водительского места, спросил:

– Все?

– Все, все! – Откликнулись в салоне. – Поехали, раньше выедем, быстрей приедем!

Снова громкое «Пфф» пневматики дверей и автобус трогается, но тут же на весь салон раздается скрип тормозов и громкое эмоциональное: «Да ёб вашу!» – шофёра. Открываются передние двери, забегают три моих сверстника: «Извините пожалуйста!»; «Спасибо!» – и пробираются назад, нацеливаясь на широкое заднее сиденье, где кроме меня в углу и устроившегося посередине молодого незнакомого парня – все остальные места свободны.

А я (вернее – реципиент) их знаю! Но радости от встречи не испытываю, скорее напротив. Копаюсь в памяти, так и есть – Петька из восьмого класса, сын председателя совхоза и два его прихвостня, оба моих одноклассника. Какие-то у меня с ним контры, а какие – непонятно. Их поведение наши непростые отношения подтверждают, зыркнув на меня исподлобья, все трое занимают места справа, втиснувшись там, не поздоровавшись. Нашим легче, тоже на них ноль внимания и отвернулся к окну.

А там весна, подтаявшие сугробы, припекает солнце. В салоне стало душно, неприятно пахнет тормозными колодками – Урал всё-таки, еще до выезда из города дорога то в горку, то под гору. А дальше больше, и горы проедем, и два моста через речку. Стянул с головы петушок, чем вызвал нездоровое оживление Петьки сотоварищи, начавших обсуждать меня и мою бритую голову в третьем лице:

– Гы, точно в дурдоме был, я же говорил!

– Как только выпустили, вещи наверное собрать и обратно!

Провокационные выпады проигнорировал, чем распалил их больше, однако дальше упражняться в остроумии у них не получилось. Сидевший между нами парень лет двадцати с небольшим цыкнул на них и они примолкли, а он обратился ко мне, полюбопытствовав по поводу повязки. Рассказал, чего с хорошим человеком не поговорить. В процессе и познакомились, тот, узнав что я Жуков – обрадовался, оказалось, что знает нескольких моих братьев, с одним даже учился вместе. Что и не удивительно, как я уже упоминал – родственников в селе на две, а то и на три улицы наберётся.

Автобус то натужно ревя на подъемах, то разгоняясь на спусках – бодро мчал по дороге, вот уже проехали несколько деревень и людей в салоне почти не осталось. На предпоследней остановке вылез и мой новый знакомый, велев передавать привет братьям от Кирилла.

– Скажешь, что Керя передавал, они поймут!

– Хорошо!

Петька со своими миньонами притих и даже после того, как Кирилл вылез – сидели тихо. Видимо вспомнили, что я не один, а за моей спиной куча старших братьев. Но флюиды недовольства и взгляды, которыми они меня одаривали – подсказывали, что всё не так просто, где-то я успел этому Петьке не просто на мозоль наступить, а оттоптаться, судя по личной неприязни неприкрытой. В воспоминаниях реципиента ничего не нашлось, где и как пересеклись наши дорожки, может в детском садике чего не поделили даже, вот эта вендетта и тянется с горшка…

Нет же, Петька не местный – вылезло из наследства реципиента. Отца его назначили директором совхоза, приехали они в Петропавловку всей семьёй пару лет назад. А я только после нового года, получается – совсем недавно что-то произошло. То ли сам реципиент не отдупляет, из-за чего конфронтация, то ли со стороны Петьки наезд на ровном месте, самоутверждается за счет младшего. Уже то, что оба его приятеля семиклассники, в то время как он заканчивает восьмой – характеризует его его как главшпана, есть такой типаж, любящий верховодить теми, кто помладше и не может оспорить авторитет…

Пазик замер перед спуском под горку, а я наконец своими глазами увидел раскинувшееся в долине село. Живописно, ничего не скажешь, и здоровое – больше трёх тысяч человек живет и работает. Две автобусные остановки как никак, что красноречиво говорит о размерах Петропавловки, первая в Центре, сразу после церкви, в которой сейчас крутят кино, а по выходным устраивают танцы. А вторая моя, Каменка, как называют нашу часть села. У нас там и новая, трехэтажная школа, и бетонная коробка строящегося уже который год клуба (реципиент ещё лет в шесть там в войнушку играл, с тех пор ничего не добавилось). Значит, неизбежное соперничество между двумя частями деревни, между центровскими и каменскими, без поножовщины, надеюсь…

Спустились с горы, в Центре почти все вылезли, остались только мы на заднем сиденье, две женщины в середине салона и и бравый дедок спереди. Автобус еще минут пять выписывал кругаля по привольно раскинувшемуся селу, проехав две моста через небольшие речушки, прежде чем затормозил на конечной. А вот и две двухэтажки, сразу возле остановки, в одной из которых мы и живем, с мамой и сестрёнкой. Чуть подальше – школа, удобно, три минуты из квартиры до неё не торопясь. В стороне магазин райпотребсоюза, приземистое бревенчатое строение.

Удачно нам родственники помогли с обменом, всё-таки квартира с центральным отоплением – это не частный дом с удобствами во дворе. Дядька ещё нам врезал кран в ванной, к отоплению, так что весь отопительный сезон – горячая вода без лимита. А в остальное время – титан на дровяном отоплении, мама у нас хоть и деревенская, но испорченна вначале учёбой, потом жизнью в городе, поэтому титан придется топить каждый день, как отопление отключат. Посуду мыть и самим мыться, каждый день. Ванька этому противился, кивая на одноклассников, которые раз в неделю по субботам в баню ходили и всех всё устраивало, но мать была непреклонна, чему я сейчас только радовался.

И почти вся инфраструктура необходимая в шаговой доступности, через пару домов от магазина – мамино КБО, в бывшем купеческом особняке. Только вот за Сашкой в садик придется в центр топать, это обязанность одна из моих основных, не считая ухода за скотиной. Тут я посмотрел на свою забинтованную руку и пожалел маму, минимум неделю, а то и больше, придется ей на себе всё тащить…

Пропустил недругов, не спеша вылез за ними и остановился в раздумьях – сразу домой направиться или к маме зайти, обрадовать. Проблем с тем, чтоб попасть в квартиру – не было никаких, ключ лежал под ковриком, перед дверью. Время такое, не пуганный народ, да и воровать у нас нечего, живем скромно – как все. Старенький черно-белый телек, холодильник, тарахтящий как трактор, да кондовая стиральная машинка с функцией ручного отжима – вот наши основные активы. Спереть их в селе, где всё на виду – проблематично, поэтому ключ всегда на одном и том же месте. Ну и ещё из-за моего разгильдяйства, с детства теряю ключи, варежки и прочее, что только можно потерять…

– Эй, Жук, поговорить надо! – Вырвал меня из задумчивости голос Петьки.

– Говори, – Великодушно разрешил я, оглядев окрестности. Все пассажиры уже разошлись от остановки и мы остались наедине, что меня не особо беспокоило. Я с забинтованной рукой, навряд ли будет что-то, выходящее за рамки обычной перепалки и словесного выяснения отношений. – только недолго, некогда мне с вами…

– Слышь, Жук, – Петька так произносил «Жук», как выплевывая, а ведь больше так никто реципиента не называл. Ещё бы, когда тебя зовут Ванька Жуков, ни к чему какие-либо другие прозвища. – ещё раз тебя с Ленкой увижу, пожалеешь!

Краткий экскурс в сохранившиеся воспоминания удивил – Ленка идентифицировалась как моя старая детская подружка (в садик какое-то время ходили, пока мы на Север не уехали), наши родители дружили, ну и мы с ней тоже. Реципиент её как объект воздыхания не рассматривал, сох без взаимности по некой роковой красотке из восьмого класса, Марине. А с Ленкой дружил, какие поползновения матримониальные могут быть к старому боевому товарищу, с которым на горшках рядом сидели и совершали набеги на соседские огороды? А вот Петька то поплыл, непонятно, что он в ней нашел, но такие наезды без последствий нельзя оставлять.

– Да пошел ты! – Усмехнулся я и шагнул в сторону, обходя героя-любовника и его шавок.

– Ты чо, не понял⁈ – Петька непонятно с какого перепуга схватил меня за грудки и попытался встряхнуть.

А вот это он уже перегнул в моменте, мало того, что он старше – я только что из больницы, и рука правая забинтована. Попытался оттолкнуть его левой, но безуспешно, тот осатанел ещё больше, вцепившись в ворот затрещавшей олимпийки и брызгая слюной:

– Ты не понимаешь, отсталый, с кем связался!

Это я то отсталый⁈ Мало мне того, что школьная форма неизвестно в каком состоянии, сейчас ещё и олимпийку порвет, пришлось ему двинуть коленом между ног. Честно, не честно – у меня правая рука не работает, нечего мне в лицо плевать! Петька хрюкнул и успокоился, тут же присев на корточки.

– Ебанутое создание!

Прокомментировал я ситуацию и только собрался откланяться, как мне прилетело в голову справа. А затем и слева, успел вцепиться здоровой рукой в одного, толкнул и завалился вместе с ним, а сверху на голову продолжали сыпаться удары от второго. Одно слово – дети, в нормальной драке давно бы вырубили, но и сейчас во рту привкус крови, дело времени, когда запинают. Примерился и засадил головой лежащему подо мной, метя в нос, но что-то пошло не так. Походу – в лоб попал, ему явно не понравилось, но и у меня в голове зазвенело. Забьют ведь, вдвоем, сейчас ещё этот мудень в себя придет…

– А ну, чего сцепились, сучата, вдвоем на одного⁈

Сверху прилетать перестало, я примерился тщательней и боднул одноклассника Сережку головой в нос. Вот как попал удачно – сразу имя вспомнил. Тут же меня приподняло и оторвало от него:

– Ванька⁈

Прекратил драку проходивший мимо из магазина пенсионер, знавший и меня, и моих оппонентов, деревня же. Растащив нас – потребовал объяснений, что происходит и чего не поделили. Петька пыхтел, мои одноклассники тоже. Что и не мудрено, косяк с их стороны был конкретный, тут и выяснять ничего не надо. Я тоже молчал, чего рассказывать – всё на виду. Дедок тоже сделал свои выводы, отвесив знатного подсрачника слегка пришедшему в себя Петьке:

– Понаехали, выкормыш председательский! А вы, шакалята, брысь отсюда, чертово семя!

По нолям сыграли, получается. Чувствую, в таком виде мне к маме заявляться не стоит, попало мне нормально. Мои соперники бесславно покинули пятачок у остановки, спасибо деду за победу, а мой спаситель насел на меня, выясняя, из-за чего они на меня втроем ополчились.

– Девчонку не поделили… – Ну вот не до разговоров мне сейчас, умыться бы, желательно холодной водой.

– Девку⁈ – Удивился дед. – А не рано ли закобелились, Ванька? Тебя на второй год оставляют, а ты из-за девок дерешься⁈

Тьфу ты, в натуре деревня! Каждая собака уже в курсе моей успеваемости. И эти архаровцы, не знаю как одноклассники, а вот с Петькой мне краями не разойтись…

Глава 10

– Охохонюшки… – Только и сказала мама, увидев меня разукрашенного в своем КБО. – Я уж испугалась, что тебе током выжгло всё и никогда не станешь прежним, а тебе как с гуся вода, ничуть не изменился! Где тебя так, с городскими чего не поделил или уже у нас успел⁈

– Да там, – уклончиво ответил я, не вдаваясь в подробности. – Мама, я за мелкой пошел, заберу, не беспокойся!

– Подожди, давай мерку сниму, раз уж зашел. Сошью вам на лето с Шуркой что-нибудь…

Терпеливо постоял, пока меня крутили и вертели, прикладывая портновский метр и мимоходом стащил треугольный мелок закройщицы. «Чо за замашки клептомана⁈» – мелькнуло в голове и тут же пришел мыслеобраз от воспоминаний предшественника: «Очень вкусный мел, не как в школе, без посторонних примесей и вкраплений!» По ходу – недостаток кальция у меня, надеюсь – штукатурку со стен не начну непроизвольно обгладывать, надо на молочку налегать, корова же своя…

– Банки то привез? – Без особой надежды поинтересовалась мама.

– А то! – С гордостью похвалился.

Она с тревогой принялась меня пристально рассматривать, не поверила, значит, что посещение больницы без последствий осталось. Ну вот и всё, мою тушку оставили в покое, тщательно измерив, я двинул на выход и уже в самых дверях мама спохватилась:

– Да, Вань, зайдите с Шуркой к бабушке, у них поешьте, мне отчет квартальный надо готовить, задержусь сегодня!

– К твоей или отцовой?

– К обеим, все за тебя переживали, покажись!

Часами надо обзаводиться, не дело так – по солнышку определяться. И не город, где прохожих много, у каждого спросить можно. От отца часы остались, но мама мне их пока не дает, справедливо опасаясь, что ненадолго собаке блин, по её выражению. Да уж, «успехи» в учебе кредиту доверия совсем не способствуют, кто куда попадает, а я в распустяя. Ладно, не привыкать, по всей видимости – самый подходящий мне реципиент достался, и почему я не сильно удивлен…

Спустился в лог, перешел через речку и вот я уже в Центре, десять минут и на площади, справа сельсовет, слева большой райповский магазин «стекляшка» (вместо стены у него – одна большая витрина застекленная, вот и название), а прямо – детский сад, куда мне и надо.

– Александра ваша опять отличилась!

С порога выговаривает мне воспитательница, Саша сопит у своего шкафчика, переодеваясь. Видно невооруженным глазом, что у неё совсем другая трактовка событий, кардинально идущая вразрез со словами педагога.

– Плохо ест и не спала во время сончаса! – Перечисляет грехи ребёнка строгая воспитательница, с такой залаченной прической, что кирпичом не пробьёшь. – И другие, глядя на неё, не слушаются! Пререкается постоянно! Мальчишками командует, и что удивительно, они её слушаются!

– А что плохого? – Заступился я, хорош уже мою мелкую гнобить. – У девчонки есть своё мнение и она не боится его высказывать, прирожденный лидер растет! Может даже, будущий генеральный секретарь!

Воспитательница чуть не поперхнулась от возмущения и не зная, куда деть руки – поправила воротничок и погладила челку. Вот уборщица, возившаяся в углу с ведром и шваброй – была честнее. Истово перекрестилась и пробормотав: «Чур меня!» – подхватила ведро и поспешила удалиться из раздевалки. Саша застегнула сандалии, нетерпеливо притопнула и объявила:

– Я всё! Пошли уже!

На улице, разглядев мои боевые отметины, с восхищением воскликнула:

– Ваня! Ты опять длался⁈

Вот, уже Ваня, а не Ванька, прогресс!

– Да это разве драка, – не стал я приукрашивать свои подвиги. – детский лепет, раз голову арматурой не пробили…

Обратно пошли другой дорогой, свернули по центральной дороге направо, вниз и к речушке, миновали хозтовары и комиссионный, возле церкви свернув налево, к дому деда. Вернее так – к домине! Большой двухэтажный особняк (первый этаж полуподвальный, правда), рубленный из лиственницы ещё в конце девятнадцатого века, родовое гнездо Свиридовых. Мамка у меня Свиридова в девичестве, так что идем к бабушке и дедушке Свиридовым.

А если точнее – к прабабушке и прадедушке, бабушка по маме – живет и работает в Челябинске, трудится в больнице (чёрт, рука зачесалась, завтра с утра на перевязку). А деда нет, он оставил маме звучное отчества Генриховна и был таков, умотал на комсомольскую стройку, ну хоть алименты платил и каждый год присылал открытку, поздравляя нас с новым годом, в лицо я его ещё никогда не видел. Мы, чтоб не ломать язык – зовем их дедой Сашей (вот да, имя Александр в нашей семье – на каждом шагу попадается) и бабой Фомой (Фомаида Петровна, как уважительно обращаются к ней в селе).

Дед с бабушкой у нас патриархи – родились в начале века, застали и гражданскую (по малолетству не успев поучаствовать) и Великую Отечественную. Дед во второй мировой воевал недолго, что-то чуть больше около двух лет, после чего его списали по ранению. Реципиент к подвигу деда относился скептически – и воевал всего два года, и ничего не рассказывал, как крошил фрицев в капусту. То ли дело ветераны, приходившие в школу каждый год в преддверии дня победы! Дух захватывало от их красочного повествования о своих подвигах!

А я сейчас, сверившись с доставшимися воспоминаниями – присвистнул. Только на памяти реципиента деда три раза госпитализировали, доставая осколки, оставшиеся с той далекой войны. А что до не такого большого количества медалей на груди деда, которые он с гордостью доставал на девятое мая – так там были две «За отвагу», «За боевые заслуги», орден Отечественной 1-й степени, не считая кучи других, вроде за победу над Германией и прочих. Так что дед боевой, оказывается, реципиент ещё не научился отделять наносную шелуху от настоящих дел и поступков…

Ещё они оба работали с детских лет, батрачили до революции (так что здоровый родительский дом, в котором они сейчас живут, это не от предков зажиточных, а от большой семьи достался), бабушка сейчас на пенсии, а дед, несмотря ни на что – до сих пор работает трактористом-механизатором. Внуков у них, помимо нас – прорва, что не мешает им всех любить и привечать, со всей страны в этот большой дом гости съезжаются, а летом – наших братьев и сестер привозят. Называется это – отдохнуть в деревне, а на деле – у деда не отдохнёшь, с детства к труду приучает, и методы у него очень убедительные и действенные…

Бабушка встретила нас уже надоевшими мне охами и ахами, расспрашивала про больницу и напоила чаем с только что испеченными оладьями, это мы удачно зашли! Дед всё ещё был на работе, ну ничего, увижу ещё, я здесь надолго. Саша принялась терроризировать кошку, гоняясь за ней по всем многочисленным комнатам, а меня вызвали во двор родственники, получается – двоюродные братья по матери, Свиридовская мафия.

– Чо, Ванька, правду брешут, что тебя втроем лупцевали с Петкой твои одноклассники? – Сразу взял быка за рога Лёшка, он старший, как раз с Петькой учится, только в параллельном.

– Вдвоем! – Я не стал усугублять положение своих недавних противников, им и так невесело придется. – Петьку я сразу усадил на жопу, отдыхать.

– Лёшка, Серёжка! – Вышла на крыльцо бабушка, вытираю руки полотенцем. – Чего во дворе стоите, пошли оладушки есть, пока горячие!

– Мы сытые, Ба! – С сожалением отказался Лёха и строго добавил вполголоса дернувшемуся было Серёге. – Куда⁈ Нам этих засранцев надо вперед Жуковых перехватить и накостылять, проглотина!

Братаны развернулись и резво стартанули за ворота, только земля из-под кед вылетела. Тут и Саша, уязвленная нежеланием кошки общаться – запросилась домой, так что поблагодарив бабу Фому – пошли дальше. Еще другие дед с бабкой в планах, но это уже ближе к дому, на той стороне лога, в районе Каменки.

Сашка по дороге подобрала палку и с остервенением рубила попадавшиеся по обочине будылья сорняков, азартно приговаривая:

– Нна, получай! По башке алматулой!

Надо как-то аккуратней с её воспитанием, она же сейчас всё как губка впитывает, тут и без меня есть кому вокабуляр ей пополнить, не стоит усугублять… Спустились к речке, запал у малявки иссяк и перед горкой она взмолилась о передышке.

– Давай отдохнем, Ваня! Я устала!

Закинул здоровой рукой её на спину и почти забежал в гору (что она там весит, в свои неполные шесть, да и ноги у меня, благодаря езде на велосипеде со шлангами вместо камер – о-го-го, подкаченные), а тут и дом дедовский, Жуковский, прямо на берегу. Поскромней, конечно, чем Свиридовский, но тоже не маленький.

Дед и бабка по отцу – гораздо моложе, Антонина и Арлен (армия Ленина). Деда так с перепугу родители назвали, на заре советской власти чудом избегнув катка коллективизации. По доносу комбедовского активиста, их уже арестовали, описывая небогатое имущество и повезли на станцию, выселять и осваивать Сибирь. Вся их вина заключалась в том, что помощника нанимали на покос, что и не замедлил отразить в кляузе излишне ретивый и завистливый активист. Спасло их то, что старший сын служил в красной армии, родственники со справкой из сельсовета отбили их на станции. Вот родившегося затем деда Арленом и назвали, на всякий случай.

Этот председатель комитета совета бедноты стал потом героем, посмертно, про него даже в школе стенд есть, как ему кулаки руки и ноги сломали, оставив умирать в овраге. Из оврага он героически спасся, но года через три умер от беспробудного пьянства, и в деревне, несмотря на официальное звание героя – его не любят. А эпитеты, которыми его награждают те, кто кадра этого помнил живым – при Сашке лучше не вспоминать…

– Ванька, ебанарот! Живой, здоровый! Как я рад тебя видеть! Внучка! – Дед, возившийся у открытых дверей стайки, воткнул вилы в землю, раскинул руки и шагнул к нам.

Он нас любит, а после смерти отца так вообще, я ведь один у него пока Жуков. Андрей не женился ещё, делает в городе карьеру в милиции, а у средней отцовской сестры (батя старшим был), тети Тани – две девчонки, чуть постарше Саши, наши двоюродные сестрёнки, получается. Хотя Жуковых, помимо нас, в селе – не счесть, у деда братьев и сестёр много, но вот я у него такой один. Так что дед меня считает наследником, дает погонять на своем мотоцикле «Урал», научил пользоваться бензопилой (тяжелая только она ещё для меня, зараза), тоже «Урал», как и велик мой, живем мы здесь же, таскает то на рыбалку, то на охоту. А на покосе и за руль трактора пускает, сколько себя помню.