Текст книги "Я пас в СССР! (СИ)"

Автор книги: Alchy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Отбой! – Гаркнул санитар в коридоре, хорошо что издалека, откуда-то от палаты-карцера. – Гасим свет!

Встал, пробрался к выключателю у дверей, по ходу движения подталкивая сосдей к кровати и негромко уговаривая: «Давайте мужики, укладывайтесь, отбой. Не привлекайте внимние, оно вам надо? Ложитесь тихонько!» Те молча послушно разошлись, кроме Вовки, который продолжил топтаться перед кроватью Степана. Щелкнул рубильником кондового советского выключателя, но ожидаемая темнота в палате не воцарилась – уличный фонарь за окном не разгонял сумрак, а подсвечивал палату синим светом, как в аквариуме. Сходство с подводным миром добавляла тишина и безмолвно копошившийся Вовка у спинки кровати, словно сомик, обследующий корягу.

– Зорька моя, Зорька! – Да что ты будешь делать, так и заикой недолго остаться! До чего же крепок мужик русский, ничем его не угомонишь. Одна радость, от моих психонавтов внимание санитаров отвлекает. – Зорька!

Сглазил! Этот болезный своими воплями запустил цепную реакцию! Степан внезапно спрыгнул с кровати, вцепился в Вовку и принялся трясти, словно тряпичную куклу:

– Куда ты под колёса лезешь, чудило⁈ Жить надоело⁈ – Затем небрежным движением швырнул его к себе на кровать, и вначале более спокойным тоном скомандовал. – Сиди в кабине и держись! – А затем вообще доверительно, как подельнику и товарищу. – Сейчас силос развезем и калымить поедем! А что ночь, так я огород и без фар вспашу, за беленькую то!

Механизатор Степан получается, догадался я, интересная штука, эти таблетки! Надо тоже вырубить, пригодятся. Лишь бы в полный рост чудить не принялись, за мужиков я переживал, всё-таки уже не совсем чужие люди. Степан вон притих, вцепился в спинку кровати и с натугой её ворочает, не иначе – развез уже силос и по частным огородам поехал. Вовка тоже молчит, ухватился за другую спинку кровати и крепко держится, это он правильно, чтоб на ходу из кабины не выпасть! Главное, чтоб тихо и без агрессии!

Друг Вовки, Сенька – встал в угол и без остановки скребся в стены, по очереди, то справа, то слева, негромко причитая:

– Да как же так, нельзя же так, как выйти то⁈

Митяй доверительно склонился к тумбочке и с жаром её уговаривал, к счастью – вполголоса:

– В этот раз всё по другому будет, кореш, зуб даю! Ты чо, мне, Митяю, не веришь⁈

Больше всех порадовал Мишка, он сполз с кровати на пол, накинул на себя одеяло и лежал неподвижно, не издавая звуков. Я даже встал, дошел до него и потрогал – живой ли, притих так, как бы не задохнулся.

– Не надо! – Испуганно отозвался Мишка, живой значит!

– Зорька моя, Зорька! – Я чуть не присел, нельзя же так пугать! Минут десять ведь молчал, чо началось то? – Зорька!

Больше всех чудиков, собравшихся в нашей палате, мне понравился Мишка. Лежит молча, никого не трогает, а этим фиг его знает, какая моча в голову ударит в следующий момент. Что-то никакого желания засыпать рядом с такими пассажирами нет, сейчас у них одно на уме, через минуту другие глюки. Впрочем, есть идея, Сенька в углу вроде тоже смирный. Стащил с чужой кровати, не разбираясь чья это – одеяло, осторожно подкрался к скребущему в поисках выхода стены Сеньке и накрыл его. Как клетку с попугаем, и сразу же отскочил, мало ли, перемкнет ещё, парень он здоровый, мне с ним не справится.

А ведь работает! Сенька притих и осел на пол, словно суслик замер! Я обрадовался такому эффекту и не замедлил воспользоваться лайфхаком – всех накрыл поочерёдно, тишь и благодать настала! Ну почти, изредка что-то взбормотнут и опять замолкнут, жить можно! Словно камень с души упал, лишь бы санитары с обходом не заглянули, вот удивятся то – пять столбиков неподвижных замерло в палате, накрытых одеялом. Хотя нет, четыре, Мишка на полу лежит.

– Зорька моя, Зорька! Зорька!

Да ну на! У кого там в СССР секса не было⁈ Тут в отдельно взятой палате психоделическая революция, ладно хоть без свободной любви! Удостоверился, что мои сидят и лежат смирно, без всяких поползновений вырваться из коконов и закрыл глаза, надо спать, спокойной ночи, стала жизнь на день короче…

Глава 7

– Вань, а Вань, скажи ещё раз⁈ – Пристает Митяй.

До утра они пришли в себя, разошлись по спальным местам и вчерашнее представление прошло мимо внимания санитаров. Ну мне не трудно повторить так понравившуюся Митяю фразу:

– Концепция умеренности вам чужда, Митяй!

Тот шевелит губами, стараясь заучить так залегшее в душу выражение. По виду мужиков и не скажешь, что вчера отрывались по полной, бодрячком держатся. Даже на пользу пошло, ни вольноопределяющиеся, не Степан – не горят желанием дальше экспериментировать в этом направлении. Самое неожиданное – и Мишка встал на светлую сторону силы, видать досталось ему вчера, под одеялом, всё утро шептал:

– Никогда, больше никогда! Лучше БФ на сверло или одеколон, чем эти наркотики!

Хоть клинику открывай, по излечению от зависимостей, только где таких таблеток набрать. Сейчас как раз вся эта истерия начинается, в связи с антиалкогольной компанией – народ начнет массово жрать как не в себя всё, что содержит спирт. Почему-то думал, что лечебно-трудовые профилактории в это время появились, но как меня просветили Митяй с Мишкой – давно они существуют. Кто такую «светлую идею» подсказал Меченному с сухим законом – не знаю, но чешутся руки, выдернуть им за это ноги…

После завтрака поднимается суета, удивляющая не только меня, но и окружающих. По словам сопалатников – выходные обычно в дурке проходят тихо и особенно скучно, а тут зам главврача появился, со свитой, вызвали меня в процедурный кабинет, где принялись возмущаться. Слава богу, не мной, а тем фактом, что меня с ожогом к ним определили, из интенсивной терапии.

– У нас тут не гнойная хирургия, это совсем не наш профиль! – Пафосно возмущается медик, неожиданно при этом мне подмигивая. – А мальчику необходимо делать ежедневные перевязки! Будем писать докладную по этому поводу!

Понятно, главврач районной больницы, по всей видимости – глупо подставился, направив меня сюда. А тут какие-то свои подковерные интриги, мне пока непонятные. Да и без разницы, если честно, мне ведь что надо – чтоб мамашу Мюллер отстранили от должности старшей медсестры как минимум, а как максимум – чтоб дали по рукам, отбив всякую охоту к самоуправству. А то нашлась тут доктор Менгеле в юбке! А что до главврача районки и неприятностнй, которые сулит ему эта ситуация – его проблемы. Надо было сразу пресекать такое, к тому же – это уже не первый случай, значит – не на своем месте человек.

Повозмущавшись – врачи коротко со мной переговорили, поспрашивали как учусь, что читаю и кем хочу стать, когда вырасту. За десять минут ненавязчивых вопросов – выяснили мою вменяемость:

– Обычный ребёнок! – С удовлетворением заключил зам главврача ПНД. – Непонятно, с какого такого перепуга его к нам направили, да еще на выходные!

Ну а мой ответ, кем я хочу стать – вообще привел их в умиление, честно глядя на собравшийся консилиум, заявил:

– Директором совхоза! Или, лучше, мясокомбината!

– Что мы тут время теряем, он нормальней всех нас вместе взятых, – констатировал один из врачей. – пойдемте бумаги составлять. А мальчиком Лариса Сергеевна займется, не оставлять же его без квалифицированной медицинской помощи. И этот факт обязательно укажем! Справишься, Ларочка?

– Справлюсь! – Пискнула покрасневшая от внимания высокого начальства притулившаяся сбоку на кушетке молоденькая медсестра, до этого сидевшая молча.

Довольные врачи, оживленно переговариваясь – покинули процедурный кабинет. Лариса, (которой отчество ну вот совсем не шло, так и хотелось назвать её, по примеру одного из врачей – Ларочкой) доброжелательно на меня поглядывая, пригласила располагаться на кушетке. Загремела инструментами, достала перевязочные материалы и занялась моей многострадальной рукой. Я с трепетом ожидал увидеть там, под слоем бинтов – некий хтонический ужас, вроде сожженной напрочь кисти, до костей.

Болела рука, надо признаться – всё время, ещё и бинтов с марлей намотали столько, что подсознательно не ожидал хорошего. Оказалось – всё на самом деле не так страшно, жить буду! И не то что до свадьбы, за пару недель заживет, бывало и хуже При виде реального положения дел – сразу полегчало, и саму процедуру перевязки перенес стоически, как и подобает мужчине. Закусив губу, правда. Ларочка это оценила и завязав бантиком концы бинта – ласково потрепала меня по голове:

– Молодец, как настоящий боец!

А мне, как бойцу – вдруг захотелось прижаться щекой к её явному третьему размеру, который тесный врачебный халат не мог скрыть. Еле справился с нахлынувшим порывом, мда, шалят гормоны, а дальше больше. Бедная моя психика! И окружающих, их тоже немало сюрпризов ожидает…

Вернувшись в палату – обнаружил бьющих копытом и прихорашивающихся Степана с вольноопределяющимися, на мой безмолвный вопрос – тут же просветили:

– Ты чего, Вань, посещение пациентов же! К тебе то приедут, есть кому?

– Должны… – Без особой уверенности пробормотал я, предстоящее знакомство с семьёй нервировало, как всё выйдет. И смогут ли вообще приехать…

Степан ждал приезда жены, перебирая в тумбочке банки и ненужное, которое следовало отдать домой, вольноопределяющиеся тоже предвкушали встречу с родственниками. И только Митяй с Мишкой грустили, не ожидая визитов, и передачек соответственно.

– Жуков, родственники приехали, выходи! – Заглянула в палату медсестра, приглашающе махнув рукой, недоумевая, отчего это я застыл столбом.

Тряхнул головой, сбросив охватившее оцепенение – с дядькой же вчера нормально всё прошло, а встречи с остальными родственниками не избежать, так что вперёд! Направляемый медсестрой, спустился на первый этаж и тут же был взят в оборот, затискан и зацелован молодой женщиной, довольно-таки привлекательной и высокой. В её объятиях как-то сразу понял, что да – это моя мама. Верней – реципиента, но сейчас моя! Накатило, что чуть не разревелся от нахлынувших чувств и на какое-то время выпал из реальности.

– Как ты, сынок? – Растормошила меня мама. – Всё хорошо, что врачи говорят, что ты молчишь, Ваня, ты в порядке⁈

– В порядке, мама! – Голос всё-таки дрогнул и пришлось непроизвольно несколько раз сморгнуть. – Не волнуйся, всё хорошо и даже ожог так себе, как на собаке заживет!

Тут же, на стульях для посетителей – сидел улыбающийся дядька, с прижавшейся к боку малолетней курносой пигалицей, блин, какая она мелкая. Бант в светло-русых волосах больше головы! Мама суетливо поставила на стол здоровую сумку, приготовившись тут же, не откладывая, накормить нерадивого отпрыска, явно изголодавшегося вдали от родного дома. Пришлось вежливо попросить подождать с этим, ещё ведь и с остальными не поздоровался.

Пожал левой рукой протянутую дядькой руку, насупившейся сестренке как можно ласковей сказал:

– Здравствуй, Саша!

Сестренка потрясенно и недоверчиво воззрилась на меня, открыв рот от изумления. Впрочем, длилось это состояние у неё недолго, опомнившись – сжала кулачки и вместо здравствуй перешла в контрнаступление, гневно мне заявив:

– Ти поганька, Ванька! Мама из-за тебя плакала!

– Я тоже по тебе скучал, Саша! Иди сюда, сестренка, я же тебя люблю всё-таки!

Мда, вот реципиент тот ещё фрукт, судя по изумленной реакции мамы и дядьки – совсем не баловал младшую братской любовью. Да и мелкая в ступоре, не спешит обнять брата, ну хоть кулаки разжала и то хлеб. Дядька сориентировался быстрее всех и обратился к маме:

– Смотри, Нин, как на него удар током повлиял, по Шурке соскучился! Глядишь, ещё и за ум возьмется, отличником станет…

Мама осела на стул, рядом с привезенной сумкой, с неверием глядя на разворачивающуюся перед глазами картину, а я продолжил налаживать безнадежно испорченные отношения с сестрёнкой.

– Как живете то, Саша? В садик ходишь?

– Хожу, – буркнула она. – холошо живем, без тебя!

Да что ты будешь делать! Ладно, по отношению к младшей сестренке реципиент был редкостной скотиной, тут с наскока не исправить, есть над чем работать. А девчушка хорошенькая, вон боевая какая, ничуть не боится старшего брата. Который не только отлупить может, а неоднократно это практиковал, как подсказывает память…

Глядя на Сашу, продолжавшую зыркать на меня исподлобья и старающуюся держаться подальше, стал загибать пальцы на левой руке, размышляя вслух:

– Так, у нас сегодня пятое апреля, до двадцать четвертого осталось девятнадцать дней. Как шесть лет справлять будем, Саша? Что хочешь, чтоб тебе подарили?

– А ты пооомнишь⁈ – От удивления младшая округлила глаза и опять потешно приоткрыла рот. Нет, классная же она, мелкая ещё и все эмоции сразу на лице видно.

– Конечно помню, ты же сестра моя! – Тут же подтвердил. – Насчет подарка тебе сейчас ничего обещать не могу, но тортик точно испечем. Даже вместе, видишь у меня рука забинтованная пока, один не справлюсь, поможешь мне?

В мои объятия Саша после этого не кинулась, но так отчаянно закивала головой, что того и гляди – бант оторвется. Андрей с мамой с не меньшим удивлением наблюдали произошедшую со мной метаморфозу, мама вообще – дыхание затаила и глазами хлопает. Дядька кашлянул:

– Так, я вас покину, надо с врачом переговорить, узнать кой-чего, я быстро, общайтесь пока!

А меня взяла в оборот мама, охая и ахая, историю того, как я вместо районной больницы оказался в дурдоме – дядька ей уже рассказал. И что порадовало – была полностью на моей стороне. Ну это понятно, материнский инстинкт, какой матери такое отношение к собственному ребенку понравится. Выспросив все нюансы и детали, спохватилась:

– Ой, я же тебе столько приготовила! Так, это вот съешь сразу, чтоб не испортилось, пирожки тебе бабушки передали, вот эти тоже сразу кушай, они с печенью, а вот эти могут и несколько дней полежать, ничего с ними не будет…

Я кивал головой, со всем соглашаясь, голос мамы журчал в голове ручейком, в смысл я не вникал, неужели не разберусь потом, что мне привезли? Тот же Митяй с Мишкой помогут, с радостью. Саша наконец-то перестала дичиться, присела рядом и прижалась ко мне, расспрашивая с пристрастием, какой именно торт я собрался ей на день рождения печь. И не собираюсь ли я в очередной раз её обмануть, как обычно.

– Какой хочешь, такой и испечем! – Самонадеянно заявил я, ещё не представляя, с какими мне трудностями предстоит столкнуться.

– Пекари вы мои! Кулинары-кондитеры! – Мама обняла нас обоих, радуясь нежданно-негаданно воцарившейся идиллии в семейных отношениях. Тут я её понимал, раньше то я младшую (вернее, мой реципиент) – только шпынял и третировал, а та, несмотря на своё малолетство и несоответствие весовых категорий – не давала спуску.

Два часа, отведенные на посещение родственников – пролетели незаметно. Вот уже Степан, попрощавшись с женой – попер из вестибюля, в котором и происходили встречи пациентов с родней, пару увесистых сумок в палату. Вольноопределяющиеся, также чинно попрощавшись со своими – поднялись по лестнице. Другие, незнакомые мне пациенты и их посетители – были разогнаны медсестрой, помещение опустело и остались только мы с мамой, вцепившейся в меня с одной стороны и Сашкой с другой. Уже недовольная дежурная медсестра стала подходить с твердым намерением указать нам на истёкшее время, как спустился довольный дядька.

– Всё, Нин, заканчивай с телячьими нежностями, не смущай парня! С врачом я поговорил, у Ваньки всё нормально, скорей всего, в понедельник–вторник домой выпишут. Верней, в начале в районную, но там его держать не будут, на перевязку и в селе может ходить, выпишут.

Мама обрадовалась, да и я тоже, чего скрывать, не для того сюда попал, чтоб по больницам скитаться. Радость от того, что я скоро попаду домой – не помешала маме со мной попрощаться так, словно меня в армию забирают. Саша, освоившаяся с изменившимся братом – прильнула ко мне, обняла и довольно воскликнула:

– Как же холошо, что тебя током удалило, Ваня!

Надо с ней потом будет обязательно позаниматься, с выговариванием буквы «р» у меня и у самого были проблемы в детстве (в том, не здесь), которые только после занятий у логопеда в первом классе получилось исправить. Ничего сложного, кое-что помню, главное – систематически заниматься, пофиксим!

Затащил сумку в палатку, вспомнив строгий мамин наказ, неоднократно транслируемый (видать, надежды на мою сознательность было мало, поэтому раз семь повторила): «Банки не потеряй и не разбей!» На обед, по понятной причине – не пошли всей палатой, объедались домашними пирожками и прочими вкусностями не отходя от кассы. Холодильника, такого простого и привычного в моё время бытового электроприбора – в отделении не было, так что в первую очередь уничтожали скоропортящиеся продукты.

Наелись так, что во время наступившего сончаса – все разбрелись по кроватям и заснули. Я и сам наелся до отвала, аж глаза закрывались, но вот уснуть по примеру соседей не получилось. Вначале их разнокалиберный храп помешал, а затем задумался, что скоро выпишут и придется выходить из больницы, в большой мир. А там школа, с которой всё плохо, родственники, одним словом – реальная жизнь, к которой я, благодаря воспоминаниям реципиента – худо-бедно подготовлен, с одной стороны. А с другой – сознание взрослого человека из двадцать первого века, да в реалии СССР и переходный возраст…

Навскидку столько вариантов конфликтов вырисовывалось, начиная с бытовых проблем, от которых я при буржуазном капитализме совсем отвык, до межличностных отношений, связанных с моим возрастом. Это мне ещё повезло, что попал в другое время и в другого человека, а не в самого себя, пережить пубертат по второму кругу – нелегкое испытание…

Прорвемся, тут до совершеннолетия то осталось четыре года, гораздо больше волнует то, что восемнадцать мне будет как раз в девяностом. Год, с которого начались нелегкие испытания для страны и народа, поверившего в песни реформаторов о свободе, демократии и капитализме, при котором у каждого будет возможность выбирать в магазине из ста сортов колбасы. О том, что не у всех при этом будут деньги на покупку той же колбасы – народ не предупредили…

Уснёшь тут, как же! Принялся вспоминать сотни прочитанных книг про попаданцев, примеривая к себе – что я могу изменить. Понятно, что устроиться в жизни, зная в общих чертах, что ждет мир – вполне выполнимо. И семью оградить по возможности от всех гримас периода становления капитализма, после сегодняшней встречи сомнений в том, что родственников я не брошу – не осталось. И от реципиента много сохранилось, и сам стал воспринимать этих людей как семью…

Настолько ушел в размышления, что машинально стал ковырять пальцем в стене, вначале протер известку, затем слой штукатурки и вот уже ковыряю бетон. Вот хоть тресни, ни роялей в кустах, ни подходов к людям, которые могут повлиять на развитие ситуации в стране. Хотя от отца осталась двустволка и запас расходников, можно воспользоваться ножовкой по металлу и изготовить обрез. Того же Ельцина, при желании и настойчивости – можно подкараулить, пока он не забронзовел окончательно и не пробился на самый верх…

Да нет, это бред, не в одном Ельцине или Горбачеве дело, тут вся система вразнос пошла, ввергая людей в когнитивный диссонанс. Разница между реальным положением дел и идеологией, спускаемой сверху – настолько утомила народ, что перемен жаждут все, как там у Цоя:

' Перемен требуют наши сердца

Перемен требуют наши глаза

В нашем смехе, и в наших слезах, и в пульсации вен

Перемен, мы ждём перемен…'

Совсем как в нашем двадцать первом веке – народ кормят дружбонародием и многонациональной страной, призывая не раскачивать лодку. А народ звереет, глядя на всё это многонационалие не из окошек правительственных кортежей и не из-за высоких заборов особняков, а на улицах. И читая новости, как сводки с фронта: «Незаконные мигранты изнасиловали…», «Мигранты забили толпой участника СВО…»

Потом, хлебнув лиха в девяностые – народ с ностальгией будет вспоминать времена советского союза. Как это водится в воспоминаниях о прошлом – забывая негатив и помня только хорошее. «Себя будем спасть и семью!» – решил я: «А дальше по возможности, глупо спасать людей, которые не желают быть спасенными, за того же Ельцина будет выходить столько народа на митинги, в полной уверенности, что они защищают своё счастливое будущее, не ведая о том, что им уготовано…»

Глава 8

День да ночь, сутки прочь – вот краткое содержание того, как я провел выходные в дурдоме. Отоспался на всю оставшуюся жизнь, наслушался не выдуманных историй от Степана, про деревенские будни и весьма поучительных баек от Митяя, естественно – на тему, как заходить в хату и петухов отличать от порядочных арестантов. История моего противостояния с персоналом районной больницы к тому времени неведомыми путями стала достоянием общественности, ничем иным объяснить то, что Митяй вначале стал просвещать меня о жизни за той стороны решетки, а потом и вовсе по секрету рассказал, как можно сбежать из дурдома – не могу.

Я как-то надеялся, что до крайностей не дойдет и всё решится в правовом поле. Но план побега, подсказанный Митяем – запомнил накрепко, мало ли как жизнь повернётся. В воскресенье ещё помылся, пользуясь хорошим отношением со стороны персонала и заодно подстригся под ручную машинку, под ноль, упросив санитара. Очень уж мне не понравилась моя прическа, гейская какая-то, а сам реципиент ей весьма гордился, называя «маллет». Я такую видел у персонажей фильма «Полицейская академия», завсегдатаев клуба «Голубая устрица». Хорошо, что у бывшего хозяина этого тела нет права голоса, да и сознания, как такового – одни воспоминания, и те фрагментарные и неполные. Вот бы он взвыл по поводу такого варварского отношения к внешнему виду…

С желанием посетить имевшуюся в отделении ванну тоже не всё так было просто, медсестра, полным сомнения голосом справедливо заметила, что у меня ожоги на руке, которые мочить противопоказано.

– Делов то! – Самонадеянно заявил я. – Пакет надеть и лейкопластырем прихватить, я ведь с пожара, Лариса Сергеевна, и током меня било! Сил нет, пропах и чешется всё!

– Где я тебе пакет возьму⁈ – Нахмурилась медсестра.

Чуть не ляпнул, что в «Пятерочке» можно майку купить, но вовремя прикусил язык. Полиэтиленовые пакеты сейчас роскошь и редкость, нет такого понятия, как одноразовые – их тщательно моют, сушат и вновь используют, просто бальзам на душу Греты Тунберг. Это если посчастливится их урвать, в обиходе в основном пакеты из коричневой упаковочной бумаги. Не говоря уже о больших пакетах, статусная по этим временам вещь, особенно если с иностранным логотипом или картинкой.

С ностальгией вспомнил свои подростковые годы и юность, очередную волну школьной моды, когда особенным шиком считалось ходить на занятия с тетрадями и учебниками в подобном пакете. То ли самый конец восьмидесятых, то ли начало девяностых, что-то с памятью моей стало… А память предшественника подсказала, что сейчас дифференциация в школьной иерархии зависит от того, кто с каким дипломатом ходит. Заявится с портфелем, это сразу обозначить себя колхозником и поставить крест на себе. Тут же в голове всплыл образ дипломата – уродливой прямоугольной коробки, обтянутой каким-то серым дерматином. Не предмет гордости, встречались в школе экземпляры получше и качественней, но зато не хуже, чем у остальных…

Мда, вот ещё одна причина для нежелания посещать школу, отвык я от этого всего стадного в подростковом сообществе, подстраиваться под коллектив малолетних приматов – нет никакого желания. Как же хорошо, что у меня травма! Освобождение от занятий на неделю, а то и на две – гарантированно. А там вообще попробую увильнуть от школы, под предлогом того, что раз на второй год оставляют, так нечего там делать. И у реципиента какое-то неприятие этой школы, вернее – 7 А класса, в котором он оказался после переезда с Севера. Отношения не сложились сразу, так что нечего усугублять, с глаз долой, из сердца вон! Доживем до осени, пойдем второй раз в седьмой класс, там и буду думать…

– Давай, говорю, я тебе клеёнкой обмотаю повязку! – Тормошит меня Лариса Сергеевна, вырвав из воспоминаний и размышлений. – Чего задумался? Только ты всё равно руку держи подальше от воды!

– Спасибо!

Понимаю, что если бы не протекция дядьки, не видать такого хорошего отношения со стороны персонала, но тем не менее, благодарю, от меня не убудет. Медсестричка обматывает культяпку клеёнкой, закрепляет лейкопластырем и я, довольный, направляюсь в ванную комнату. Надо ещё воспользоваться предоставившейся возможностью уединиться и сбросить психоэмоциональное напряжение, а то при виде Ларисы Сергеевны то в жар, то в холод бросает и хочется странного…

С мыслями остаться наедине пришлось расстаться, как ни утомило уже постоянное нахождение среди людей. Так то грех жаловаться, но вот хочется побыть в одиночестве, устал от ежеминутных взглядов окружающих.

'Ну вот и всё, разбилась жизнь,

Осколками мечты по фюзеляжу,

И с ускореньем в девять с половиной «же»,

Последний гусь взлетает на форсаже!'

Декламирую про себя, ну а чего – тренируюсь, раз сольная карьера не светит, так может в литераторы пробьюсь или в стихотворцы. Лариса Сергеевна устраивается на стуле рядом с открытой дверью ванной комнаты и подбадривает:

– Иди, иди, не стесняйся! Нужен ты мне, подсматривать! Да и чего я там не видела. – Тут же густо краснеет от двусмысленно прозвучавшей фразы и уже строже добавляет. – Порядок такой, вы же психические, положено так!

Поминутно оглядываясь на коварную медсестру, которая вопреки обещанию на меня нет-нет, да поглядывает – раздеваюсь и залезаю в ванну. Цивилизация, горячая вода! Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое! Мыло, правда – хозяйственное, ну хоть полотенце свое, домашнее, привезённое сегодня мамой. Ну так и мне, со своей новой прической – шампунь без надобности. Особо не разнеживаюсь, не один такой желающий, в процессе разглядываю себя в зеркало на стене, еле сдерживая смех – больно вид комичный, со вскинутой правой рукой, которую я всячески стараюсь не намочить. Ещё бы усики и косплей на одного австрийского художника стопроцентный…

Мои соседи тоже по очереди проходят через ванну, сидим в палате довольные и чистые. Степан, с затуманившимся взором – вспоминает баню у себя в деревне, чуть слезу не пускает, при упоминании запотевшей бутылки из холодильника. Ему только-только белку купировали, вчера всю ночь галюны ловил, нажравшись колес – а всё туда же! С таким наплевательским отношением к собственному здоровью – быть ему завсегдатаем ПНД, а там и ЛТП в перспективе. Ладно, мужик взрослый, не мне ему нотации читать…

От карт уже с души воротит, вернее – от дурака, в преферанс бы сейчас пульку расписал с гораздо большим удовольствием, но увы. Суббота наконец заканчивается, мои, оторвавшись вчера – больше к приключениям не стремятся и ночь проходит спокойно. А всё воскресенье – словно день сурка: перевязка, завтрак, обед и ужин, карты…

Сегодня дежурит другая медсестра, взамен Лидии Сергеевны и в процедурной, после перевязки – обнадеживает:

– Завтра, Ваня, тебя утром обратно переведут, а там скорей всего выпишут и домой поедешь! Скучно здесь?

– Не то слово… – Оправдываю её надежды, если я от безделья чуть на стены не лезу, нормальный четырнадцатилетний подросток вообще тут с ума сходить должен.

Вечером долго не могу уснуть (отоспался впрок) и немного мандражирую перед завтрашним днём, когда размеренный и поднадоевший больничный распорядок сменится волей. Полагаться полностью на доставшиеся воспоминания бывшего хозяина тела не стоит, они во первых субъективны, во вторых – не полные и обрывочные. Если что, буду ссылаться на последствия после удара током, главное – не переборщить, а то от странного поведения до постоянной прописки в дурдоме один шаг.

Мысли сворачивают на привычную дорожку – как спасти СССР⁈ Аж зубами скрипнул с досады, да сдался он мне! Тут со своим настоящим ещё не определился, а туда же, спасатель! Ладно, я это больше от досады и бессилия, ну куда ни кинь – нет метода и возможности, пока по крайней мере. И вообще, без интернета, поисковиков и электронных гаджетов – чувствую себя неполноценным слегка, чуть ли не ущербным. Те же мысли о необходимости учиться, пусть и не сейчас, а с началом нового учебного года – отгоняю, стараясь об этом не думать, чтоб не портить настроение.

Поворочавшись и сбив простыню под собой в канат – наконец то забываюсь и проваливаюсь в беспокойный сон. В котором неожиданно вновь становлюсь попаданцем, только наконец-то в самого себя, и не в школьника. На дворе начало двадцать первого века, только-только сотовая связь начинает входить в обиход, а я, как и тогда – зависаю в деревне у приятеля, был такой период в жизни, отдохнул душой и телом. С капельницей ближе к осени…

Мы с Вовкой сидим у него в сарае, на дворе начало лета, и как в песне – барабанит по крыше дождь. На верстаке плитка, шумит самогонный аппарат, а у стены выстроился ряд фляг с уже созревшей брагой.

– Ммм, зело борзо! – Довольно бросает он, выдохнув после стопки и закусывает свежесорванными перьями лука с грядки, макая их в солонку. – Почистим ещё, конечно, и молоком, и через уголь пропустим, потом разольем по таре, эту партию на кедровых орешках поставим настаиваться! Ты чо не пьешь?

Мне хочется открыть другу глаза и предупредить, уберечь и его, и себя от неизбежного. Я то ведь всё знаю, как оно дальше будет. Но вместо этого поднимаю свою стопку и отсалютовав – дегустирую, комментируя:

– Хорошо пошла!

Всё как тогда, сейчас его мать зайдет и ругаться будет, надо как-то прервать этот порочный круг, попаданец я или зря⁈ Скрипит входная дверь, входит тетя Тома:

– Вовка! Там ветром теплицу в нескольких местах порвало! Перекрывать надо, а вы опять пьете! Иди посмотри, а то ведь ветром совсем всё порвет!

– Мы не пьём, мама, а перерабатываем полуфабрикат в жидкую валюту, делаем инвестиции в будущее! – Вовка с гордостью осматривает батарею алюминиевых фляг. – Нам при всем желании это не выпить! Не волнуйся, сейчас всё починим, пусть дождик стихнет хоть, чо зря мокнуть!

Меня опять подмывает рассказать, прервать порочный круг, но никак, такое вот ущербное попаданство на этот раз. Как собака Павлова – всё понимаю, но сказать не могу. И сделать тоже, вот мы опять синхронно чокаемся, несмотря на моё яростное внутренне сопротивление и выпиваем. Зря Вовка говорит, что не сможем всё выпить – ещё и не хватит…

«Сейчас пойдем смотреть пострадавшую теплицу…» – Всё, что будет дальше, я знаю наизусть. – «Там и впрямь в трех местах порвало слегка, и дернул же меня тогда черт предложить заклеить скотчем!» Так и происходит, но свернуть с уже пройденного сценария не получается и я бессильно наблюдаю, как обрадованный моей «гениальной идеей» Вовка радостно хлопает меня по плечу и мы вдвоем за несколько минут чиним теплицу скотчем, с двух сторон.