Текст книги "Вечная память (СИ)"

Автор книги: Ainessi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Станислава… – наконец начал он и замолчал снова.

Стана ждала продолжение, но он только дышал, неровно, через раз, иногда поднося к губам сигарету, но забывая затягиваться. Просто последовательность механических движений.

– Скай, – тихо позвала она вконец замерзнув. – Что ты хотел?

– Я… – он вздохнул и щелчком выкинул сигарету. – Станислава, если честно, у меня крайне странные вопросы.

– Какие?

Профессор снова вздохнул, откидывая волосы с лица нервным, дерганным движением. Он был странным сегодня, очень странным. Если бы Скай был человеком, она бы сказала, что он болен или что у него нервный срыв – но он человеком не был.

– Ваши сны, Стана… – она вздрогнула, шире распахивая глаза, и Скай криво усмехнулся. – Я хочу знать про ваши сны. Вы мне расскажете?

Ветер продолжал дуть, но она не чувствовала его порывов, не чувствовала ледяных касаний, не чувствовала холода. Было страшно, было больно. Было странно-отчаянно весело, Стана сама не понимала – почему.

– Я… да, – наконец сказала она, опуская глаза. – Я расскажу. Угостите?

Скай вскинул бровь, усмехнулся и протянул ей пачку, чуть помедлив. Она вытянула сигарету и неумело прикурила, закашлявшись и поперхнувшись едким дымом. Дивно невкусно, даже гадко, но отчего-то сейчас это было правильно. По-настоящему.

– Стана?

Она дернула уголком губ, затягиваясь поглубже. Страшно, так страшно. До черных мушек перед глазами, кружащейся головы, трясущихся пальцев, кое-как сжимающих сигарету. Алина вот курила красиво, непринужденно. Подруга многое делала красиво, умело. Просто по-другому. Жаль, что она так не может, жаль…

– Я плохо помню, профессор, – едва слышно пробормотала она. – Мне много чего снилось, это были скорее кошмары.

– Та девушка, я?

– Вы… – Стана вздохнула и почти решилась. – Я убивала вас во сне, вы были с той девушкой, говорили ей что-то про звезды, – кажется, Скай вздрогнул, но молчал, не желая или не смея ее перебивать. – Вы целовались… – она смешалась.

– Станислава, – взгляд был странно тяжелым и странно внимательным. – Простите, что заставляю вспоминать, но… Вы убивали меня?

Она кивнула. Скай выдохнул, долго, прерывисто.

– Алек, Стана, мужчина из того дома. Он вам снился? – она снова кивнула. – Вы были мной в этих снах?

Стана помотала головой, сигарета вылетела из ослабевших пальцев, перед глазами метались обрывки ее чудовищных и прекрасных видений, а горло сжимала та самая, не имеющая формы, боль.

– Я была им, – хрипловато шепнула она. – Я всегда была и остаюсь им в своих снах.

Стало больно, пальцы Ская сжались на предплечье так, что останутся синяки – она знала точно. Его взгляд стал совсем больным и совсем безумным.

– Остаетесь? Что вам снится, Стана? Что вам снится?

– Вы, – пискнула она, и он хрипло рассмеялся. – Я стою рядом с вами, смотрю на вас, мне больно… Профессор! – пальцы сжались еще сильнее, Стана вскрикнула. – Мне больно!

По его щекам катились крупные слезы, казалось, он не видел ее, он никого сейчас не видел. Стана попыталась убрать его руку, Скай посмотрел на нее со странной досадой и не отпустил даже – оттолкнул, с силой, вовсе не заботясь, что с ней будет. Она полетела назад, затылком почти чувствовала, как приближается стена, но кто-то поймал ее раньше, удержал, помог устоять на ногах.

– Профессор… – хрипло и испуганно прошептала она в спину уходящему Скаю, который шел как во сне, пошатываясь и будто наощупь.

Стана обернулась, за плечи ее еще держала спасительница – Алла – держала и встревоженно, странно смотрела вслед профессору, который чуть не врезался в коридоре в студентов, на миг прислонился к стене, но выпрямился и пошел дальше, чеканя шаг, избегая протянутых к нему рук Алины и Альки. Друзья, кажется, тоже проводили его взглядами и пошли к ним.

Порыв ветра вдруг пробрал до костей, Стана с опозданием осознала, насколько замерзла. Она поежилась, Алла сняла с себя пиджак и накинула ей на плечи, плотно запахивая, но не глядя. Смотрела она только на приближающихся студентов.

– Александр, Алина, – врач кивнула, друзья ответили ей такими же кивками и нестройным приветствием, они поминутно оборачивались, глядя в коридор, где скрылся профессор. – Алина, вы случайно не знаете, что с профессором Ланским? Он выглядит нездоровым.

– Нет, – ответила подруга, глядя Алле прямо в глаза, а Стана все никак не могла понять, почему спрашивают у нее? Ее здесь не было, никого из них не было. – Нет, – повторила Алина еще раз. – Я не знаю.

Алла криво улыбнулась и кивнула.

***

Странное утро почти отпустило к обеду, она даже отогрелась под здешним ярким солнцем, даже вспомнила, как это – улыбаться и смеяться над чьими-то шутками. Рука уже почти не болела, Алла намазала намечающиеся синяки густой мазью с пряным и теплым запахом, названия лекарства Стана не знала, но действовало отлично. Боль прошла спустя десяток минут, а еще через полчаса она уже почти и не вспоминала о своей недотравме.

После медчасти они с друзьями пошли искать профессора и нашли – в гостиной, на диване, спящего. Алина хмурилась, глядя на него, Алька хотел было разбудить, но Стана поймала друга за руку и поднесла палец к губам. Отчего-то ей было остро жаль Ская, отчего-то казалось, что его боль, как и боль девушки из снов, всеобъемлюща и не имеет формы. Они сходили прогуляться, сыграли пару партий в популярную онлайн-игрушку, пообедали, но раз за разом возвращались в гостиную, к спящему на диване Скаю, как примагниченные. После обеда и уходить не стали: остались на втором диване, негромко переговариваясь и потягивая сладкий некрепкий чай с ароматом ванили.

Настроение было минорным, Стана задумчиво тянула последние капли перед новой порцией, когда резко распахнулась дверь, впуская к ним невесть откуда взявшегося в части ректора и Аллу. Последняя пыталась поймать первого за руку, тот уворачивался, бросая на нее злые взгляды и уверенно шел к Скаю.

– С-с-сука, – чуть слышно прошипела врач сквозь зубы, но Стана услышала, удивленно хлопнула глазами и сделала еще глоток, вдруг чувствуя, как чашка выпадает из враз ослабевших пальцев.

Перед глазами метались тени, она видела тонкую женскую фигуру, ткань платья стремительно пропитывалась кровью, алой-алой кровью, будто причудливый цветок распускался на голубой шелковой глади…

– Вставай, ну!.. – голос слышался отдаленно, хрипел, как тогда, в кабине истребителя, в наушниках.

Черная-черная тень с лицом Блэка, черные пальцы сжимались на бледной хрупкой шее, рвали кожу, погружались в плоть. Девушка раскрывала рот в беззвучном крике, из огромных темных глаз текли кровавые слезы…

– Влад! – яростно.

– Стана… – едва слышно.

Она встала и бросилась вперед, отталкивая тень. Она била – и тень имела плотность, имела вес. Она чувствовала тепло чужой кожи и…

Видение исчезло резко, вдруг. Стана закричала, глядя как профессор Ланской – Скай, ее Скай! – сосредоточенно и спокойно избивает Блэка. Лицо ректора было уже залито кровью, руки Ская были в крови, а он все не останавливался, не прекращал. Он опрокинул Кирилла на спину, сел сверху и темные, слипшиеся от крови волосы скользили по ковру в такт ударам, оставляя на бежевом ворсе багровые следы.

Алла набросилась на него сзади, Алька и невесть откуда появившиеся Алекс и Ли присоединились к ней, пытаясь оттащить Ская от ректора, он откидывал их как пушинки, и рвался обратно, вперед. Мир перед глазами Станы пульсировал красным.

Алина шагнула вперед, Алла резко развернулась, прижимая разбитую губу тыльной стороной ладони.

– Нет, – сказала она.

Видит Бог, Стана была полностью с ней согласна. Чем они, люди, могут помочь против взбесившегося мода? Что они могут сделать, кроме как умереть?

– Алл…

– Нет, твою мать!

Алина поджала губы и отошла к стене. Стана чувствовала, как зудит в кончиках пальцев, мир наливался алым, мир пропитывался алым, алыми становились тени и свет, свет и тени…

Она снова видела их, как тогда, в своих снах – видела нити, тонкие и плотные, видела плотные коконы вокруг трех Саш, частую сеть вокруг Аллы, изящную, но, абсолютно точно, еще более смертоносную. Она видела бешеный, ощерившийся колючками клубок вокруг Ская, видела натянутые до предела щупальца между ним и Алькой и струйку крови, стекающую с прикушенной губы последнего.

Она засмеялась, мысленно, хриплым и лающим смехом. Чужим.

Она поймала бессмысленный и расфокусированный взгляд таких родных голубых глаз, скользнула нитями по колючкам щита и ударила – не осторожно и исподволь, совсем нет. Наотмашь, резко, сильно, больно…

Скай захрипел и повалился набок, его били судороги, в глазах метались алые искры. Стана видела их и это было болезненно-страшно, чудовищно, но – абсолютно невозможно отвести взгляд. Наверное, также смотрела мама на отчима, на своего убийцу, на своего мужа.

Образ промелькнул перед глазами, чужой и отдаленный, смеющаяся девушка в голубом платье, солнечный свет и влажные, зовущие губы.

Быть так близко – и не касаться. Видеть – и не говорить. Любить – и…

Стана шла вперед, не осознавая, что делает, а Алла почему-то не останавливала. Только смотрела, и в ее глазах был ужас, была боль, было отчаяние. Стана опустилась на колени – Алла зажмурилась, прикусывая губу, а потом распахнула глаза шире прежнего и уставилась куда-то поверх нее.

Стана прижала к себе голову Ская и медленно, осторожно провела ладонью по темным от пота и крови волосам.

– Все хорошо, любимый, – хрипло прошептала то ли она, то ли кто-то в ее голове. – Все уже хорошо. Все закончилось, все совсем закончилось… Приходи, – сорвалось с губ, хриплое и болезненное. – Если мы сегодня не умрем, Скай, приходи…

Пальцы сжались, почти дергая короткие пряди, Скай распахнул глаза – а ее безумие вдруг исчезло, схлынуло, растворилось. Профессор смотрел, растерянно и почти испугано, а Стана вспоминала как жестокая ухмылка кривила эти губы, как брызгала на ковер чужая кровь. Скай протянул руку к ее лицу, алую, перемазанную кровью руку – она закричала и мир все-таки заволокло милосердной тьмой.

Она едва успела понадеяться, что ей ничего не приснится.

========== Акт одиннадцатый – Causa finita est (Вопрос решён) ==========

Моя любовь тягучая, как мёд,

и сладкая, и горькая, и злая.

Она тебя когда-нибудь убьет,

уже сейчас немного убивая.

(Джио Россо)

Небо было пронзительно голубым, ни облачка, ни единой белой точки – только яркая безграничная синь. Он смотрел на него, лежа на крыше ангара, как когда-то настолько давно, что почти уже не в это жизни. Смотрел и не верил.

Помнил серо-желтый небосклон, неистребимый запах гари и едкий, обжигающий – авиационного топлива. Помнил темные следы на взлетке, горячий металл крыши, росчерки машин в небе. Сейчас – ничего из этого, даже покрытие под ним было едва теплым. Может, это все модификация, а может, просто новые материалы по-другому реагировали на палящие лучи южного солнца.

Часть невозможно изменилась. Часть осталась такой же.

Алек метался между этими мыслями, склоняясь то к одной, то к другой исключительно в зависимости от настроения, от того, на что падал взгляд: свежий ремонт – старые окна, блестящие истребители, круче даже, чем он когда-то проектировал – вид из окна, где стояли и зеленели все те же деревья, те же кусты, на которые он некогда часами смотрел. Все было также, как и раньше, но неуловимо по-другому. Он долго думал почему, потом осенило.

Больше не было войны.

Эта мысль застряла в его сознании, она царапалась, билась, вытаскивая из непроглядной тьмы чувства, о которых он даже не подозревал. Алек на автомате ходил, смеялся вместе с «однокурсниками», улыбался, иногда невпопад, падал и отжимался, отжимался до боли в мышцах, до седьмого пота, пытаясь прогнать кровавые картинки перед глазами и адское, иррациональное желание показать этим деткам мира и любви, что такое настоящая тьма. Какая-то безумная часть мечтала о боях и хождению по грани, по самой кромке, за которой нет ничего кроме смерти. И эта часть ему не нравилась. Теперь? Никогда?

Алек не знал ответ.

Когда им выпадало немного свободного времени, он убегал к ангарам или в лес. Иногда – лежал вот так, на крыше, разглядывая небосвод. Иногда – сидел у «могилы» Алекса. Их кривой крест из веток, наверное, давно уже сгнил, растворился в здешней плодородной земле, но полянка обзавелась красивой гранитной плитой с выбитым на камне стилизованным истребителем и надписью: «Алекс Литвинов. Алый. Погиб, но не забыт, ты всегда с нами». Алек долго это надгробие разглядывал, когда пришел туда в первый раз один, трогал, обводя пальцами контуры букв, и думал – кто же вспомнил и сделал. Генерал? Блэк?

Кто бы то ни был – Алек был ему искренне благодарен.

Наверное, Скай тоже, но Влад сюда не приходил. Забыл про Алекса или все еще не привык к эффекту своих волшебных колес. Он как-то ночью не удержался – попробовал таблетку на вкус и узнал знакомый состав, ровно та наркота, которую ему давали в исследовательском центре. Алек хорошо помнил свои ощущения, эйфорию и легкость, наслаждение на грани боли. Если на Ская они еще действуют, он, в принципе, понимал, почему тот почти безвылазно сидит в своей комнате, прерывая затворничество только на время занятий. Он и сам бы не выходил. Жаль, нет для него такой таблеточки.

На самом деле, Алек знал, можно попытаться подобрать новую комбинацию. Можно обмануть даже это совершенное тело, можно заставить его выплеснуть в псевдокровь гормоны, от которых он будет смеяться и плакать, танцевать под ему одному слышную музыку, радоваться как ребенок и быть абсолютно, совершенно счастливым. Да, можно. Но зачем?

Алек не хотел фальши и масок. Больше не хотел.

Он смотрел в голубое нежное небо и думал, что все это пора уже заканчивать. Потому что лишено смысла, потому что ненависть куда-то ушла и не желала возвращаться. Потому что он боялся убивать Кирилла, искренне боялся опять не почувствовать ничего или – что еще хуже – ощутить жалость. Мысль об этом была слишком болезненной.

Более болезненным – только осознание, что он уже слишком далеко зашел.

Надо было что-то решать, а не запутывать все еще сильнее. Надо было пытаться исправить собственные ошибки, но он пытался – и становилось только хуже. Стана смотрела его глазами, ощущала его эмоции, и это было невозможно, что по его расчетам, что по расчетам тех ученых, которые работали у Блэка. Стана сходила с ума, а он ничего не мог сделать, только смотреть, только шептать и чувствовать, как послушно откликается не чип даже – она сама. Сдать бы ее исследователям и самому сдаться, но что сделают с ним после этого? Что с ними сделают?

Скай сходил с ума.

Стана сходила с ума.

Кир сходил с ума – он видел это в его глазах, видел страх, видел отчаяние, видел ненависть, слишком густую, чтобы быть настоящей. Алек видел красные блики, и, если честно, хотел злорадно смеяться над ситуацией, когда алое безумие варов добралось и до правильного аналитика и начало пожирать его изнутри. Потом вспоминал, как это, и смеяться больше не хотелось. Скорее сочувствовать.

Небо темнело, Алек встал, спрыгнул с крыши, легко и красиво приземлившись, и пошел к части, к своему, оставленному распахнутым окну, чтобы залезть и устроиться на узкой койке, вспоминая другую комнату, другую койку, другое небо и людей, которые были мертвы или так сильно изменились, что почти мертвыми их считал уже он.

Все сходили с ума.

Признаться честно, на их фоне он чувствовал себя ненормально нормальным.

И это было крайне странное ощущение.

***

Ей снился сон – и это был просто сон. Никаких чужих чувств, никаких странных и страшных воспоминаний, никакой боли. Стана бежала, Стана гналась за чьей-то тенью, а тень ускользала, пряталась в темных комнатах и углах. В какой-то момент этого безумного бега без цели и результата они оказались на мосту, внизу бесновалась и шумела река, Стана слышала, как волны бьются о камни, слышала глухой вой, зловещий плеск. Тень улыбнулась и отсалютовала ей, Стана метнулась вперед, но ее пальцы схватили лишь пустоту: темная полупрозрачная фигура уже летела вниз, к воде, насмешливо улыбаясь солнцу или самой Стане. Она закричала от разочарования, перегибаясь через перила и отчаянно цепляясь за воздух, силясь дотянуться, и проснулась.

Просто в какой-то момент сами собой открылись глаза, и Стана увидела свою ладонь со скрюченными пальцами, тянущуюся к потолку. Было жутковато, почти хотелось, чтобы это был один из тех, Алековых, снов. Но ее бывший подопечный был ни при чем, совсем ни при чем, к сожалению, в этом Стана была уверена. Она огляделась: белые стены, белый потолок, узкие и крайне современные больничные койки, три из которых были заняты. Одна – ей самой. Две другие… Стана вздохнула и завозилась, устраиваясь поудобнее и ненароком разглядывая бледное лицо Ская напротив. Он еще спал, ну, или был без сознания. Какая разница, впрочем, таким он ее уже почти не пугал. Но и привычная при виде его лица тянущая слабая боль, нежность, какая-то ностальгия – почему-то тоже не накрывали. Неужели она вчера так сильно испугалась?

Она перевела взгляд на ректора, и тот, будто почувствовав, резко открыл глаза. Стана чуть не подпрыгнула, зажмурилась и сильнее завернулась в простыню, которой была накрыта.

– Я не хотел вас напугать, Станислава, – хрипло произнес он.

В окружающей тишине его голос показался невыносимо грубым и громким.

– Я… – она сглотнула, поднимая голову и осторожно глядя на него снова. – Я просто не ожидала, простите.

Ректор улыбнулся. Сегодня он почему-то казался ей даже симпатичным. Красивым даже, а глубокие синие глаза завораживали. Стана улыбнулась ему в ответ и села на кровати, подтягивая колени к груди. Друг Ская. Герой. Блэк.

Как же жаль, что он не предложил ей называть себя по имени…

– Господин ректор… – она откашлялась. – Простите. Мы не знали, что вы приедете, и профессор… Что-то случилось? – наконец спросила она, отчаявшись подобрать правильные слова.

Он дернул уголком губ и перевел взгляд на окно. Только жестче прорисовались скулы, впадинки на висках, напряженная линия челюсти. Он злился? На нее? На профессора Ланского? Стана почти пожалела, что спросила.

– Можно и так сказать, – ректор улыбнулся ей. – У меня есть основания предполагать, Станислава, что в этой части сейчас скрывается один очень опасный преступник. И я приехал проверить эти предположения.

– Ой! – только и смогла сказать она в ответ.

Может быть, Стана и придумала бы еще десяток, сотню вопросов, но вошедшая Алла спокойно и безапелляционно отправила их обоих восвояси. Отчего-то ректор даже спорить не пытался, просто взял ее за руку и повел прочь из медчасти, куда-то в сторону столовой. Алину еще позвать попросил.

Она не понимала, зачем, но послушно набрала номер подруги, которая, конечно же, с радостью присоединилась к их позднему завтраку и импровизированной лекции по римскому праву. Ректор что-то рассказывал, увлеченно и многословно, Алина улыбалась и конспектировала, периодически задавая какие-то уточняющие вопросы.

А Стану вся эта латынь и сложные определения заставили задремать.

***

Скай очнулся от того, что по лицу скользили солнечные лучи, открыл глаза. Белый потолок, белая стена с широким проемом окна, небо за которым было ярко-голубым с кипенно-белыми перьями облаков. Солнце в зените сверкало, и он смотрел прямо на него, наслаждаясь ярким, слепящим, почти обжигающим светом. Боли не было, теней не было, не было привычной, сводящей с ума тьмы. Он чувствовал себя здоровым, хоть и слегка переспавшим, а вчерашний день казался подернутым туманной дымкой сна.

Только вспомнить, что именно снилось, не получалось: странные смазанные образы, чья-то кровь – и тьма. Тьма и женский голос, тьма и слова, слова, которые он почти забыл и – вот ведь – вдруг так отчетливо вспомнил. Скай попытался встать, но тело не слушалось, только на бок перекатиться получилось. И то с трудом.

– Очнулся? – спросил неожиданно серьезный женский голос.

Алла. Она присела на корточки рядом с бортиком кровати и заглянула ему в глаза. Строго, задумчиво. Даже немного зло как-то.

– Что… – с трудом выговорил он и задохнулся.

Губы шевелились неохотно, казалось, он не только двигаться – еще и говорить разучился. Скай сглотнул и это простое действие оказалось для него неожиданно сложным. Алла вздохнула, нажала на какие-то кнопки системы мониторинга и отсоединила капельницу. Из места прокола вытекла одинокая капля густой темной крови, он сморщился, прикрыл глаза, чувствуя, как от сгиба руки по всему телу расходятся странные волны тепла. Алла вздохнула еще раз и вдруг с силой ударила его по плечу, Скай аж подскочил и сел на койке, потирая ноющие мышцы.

– Ты чего?

Язык больше не заплетался, да и двигался он почти нормально. Это что – от капельницы было? Но зачем? Он хотел спросить, даже рот открыл, но увидел в руках Аллы прозрачную пластиковую коробочку от своих – Блэка – таблеток и забыл, как дышать. Пальцы судорожно сжались, Скай сам знал, как жадно сейчас на нее смотрит, знал – и ужасался сам себе.

– Нам прямо-таки надо очень серьезно поговорить, Влад, – со вздохом произнесла Алла, небрежно кидая пустой контейнер на столик. – Откуда у тебя это?

Он с усилием отвел взгляд, прикрыл глаза, успокаиваясь. Сердце бешено частило, противно попискивал кардиомонитор, а на периферии зрения мелькали красные иконки предупреждений. Да что с ним, черт возьми, такое?

– Я не понимаю, Алл. Какая разница?

Она вскинула бровь и склонила голову набок. Совсем как раньше, еще во время войны, когда он приходил за стимуляторами и обезболивающими, хотя стоило просто завалиться спать. Когда она делала так – а потом ругалась, долго и со вкусом, прежде чем выдать требуемое и послать по матушке сексуально-пешеходным.

– Милый друг, – а еще, когда злилась, она тянула слова, совсем как Саша. – Я вот когда тебе про наркоту говорила – это было не руководство к действию, ага? Ага! – подтвердила она после небольшой паузы, не дожидаясь его ответа. – Поэтому еще раз спрашиваю, где ты это взял?

– Кирилл… – он осекся, с запозданием осознавая ее слова. – В смысле, наркота?!

– Ну еб твою мать, – проскулила Алла и замолчала.

Скай молчал тоже. Наркотики – это все объясняло, почти все. Кто б сказал, почему некоторые его… сны? Галлюцинации? А, неважно. Почему они были такими живыми, в общем?

– Долго принимал? – наконец спросила она.

Скай кивнул. Алая, Алая… теплые пальцы, печальная улыбка.

– Я просил у него таблетки, чтобы ее не видеть, – прошептал он скорее себе, чем ей. – А в итоге, видел только ее. Забавно, да?

– Очень, – вклинился в их разговор холодный голос Блэка, и Скай вздрогнул.

Воспоминания накрыли: он видел его лицо, видел кровь, видел растерянные синие глаза. Свое видение тоже видел, и нематериальный, призрачный Блэк убивал Алую, а он – избивал вполне настоящего Кирилла. Пытался остановить. Остановил, да…

Скай поднял голову, Кир стоял в дверях вместе с двумя девочками-студентками, Станой и Алиной. Первая хлопала глазами, сонно и растерянно, вторая смущенно улыбалась, прислонившись к косяку. Юные, невинные, не знающие, что такое смерть и боль на расстоянии вытянутой руки. Он почти завидовал им. Он стыдился, что они видели его вчера.

– Мне тоже очень интересно… – начала Алла, но Кир оборвал ее резким взмахом руки.

– Помолчи. Ты видел – ее?

Друг, как всегда, избегал имени, а Скаю было и смешно, и грустно от этого. Саша. «Александра Киреева погибла в бою под Гродно», – вспомнилась строчка из официального рапорта, и он скривился, кивая.

– Сашу, да, – Кира передернуло от имени, а в душе всколыхнулось мерзкое темное удовлетворение. Что разбудил в нем этот наркотик? – Я многих видел.

– Но ее чаще всего, не так ли? – Скай снова кивнул. – Прекрасно, – друг холодно улыбнулся и развернулся к Алле. – Подготовь все для проведения анализа на процент модификации, девочки тебе помогут.

Анализ? Скай тряхнул головой, но мысли не укладывались. Что он несет? Что происходит?

– Зачем? – в голосе Аллы был только равнодушный интерес.

– Потому что и аналитики, и наши объекты, и я сам сошлись в одном, Алла. Твой блядский, так называемый «друг» – где-то здесь. А значит, ты его покрываешь, поэтому тесты на этот раз я привез с собой.

– Мой друг мертв, насколько я помню, – спокойно ответила она, убирая коробочку, о которой Скай уже почти забыл, в карман халата.

– Судя по всему, недостаточно мертв. И ты об этом прекрасно знаешь, не так ли?

Яда в голосе Блэка хватило бы на все вражеские войска, еще тогда, давно. Но Скай слушал – и не слышал, иронизировал – но где-то на самом краю сознания. В почти агонии бьющегося сознания, потому что слова, пропитанные этим ядом, могли иметь только одно значение.

– Алек жив? – тихо спросил он, и Кирилл вздрогнул, резко выдыхая сквозь зубы.

– Это возможно. Поэтому мы проверим всех и тщательно исследуем все выявленные несоответствия, – в формальной формулировке Скаю слышался запах медикаментов и железа застенков службы безопасности.

– Зачем всех? Алина, Стана, Мари, Алла, повариха наша, – он не смог вспомнить имя. – Их зачем проверять?

– Господи! – Кир закатил глаза. – Лежи, болей, не еби мне голову. Я знаешь ли, не берусь предполагать в каком теле этот умалишенный мог сюда явиться, с сиськами или без сисек!.. – он вдруг осекся. – Скай…

Скай дышал. Ровно, по счету.

Алые тени на периферии взгляда, алые отблески на стенах, на лице друга, на лицах студенток… Последнее отрезвило, почти успокоило.

– Можно сменить тело? – ровно, слишком ровно спросил он.

Алла хрипло, почти истерически засмеялась:

– Ты не знал?!

– Заткнись! – Кир отвесил ей пощечину, только голова мотнулась и на щеке вспыхнул резкий красный след. – Можно, это не самая простая операция, конечно…

– Можно, – перебил Скай, вставая и нависая над ним. Это было почти как давным-давно в их комнате, когда он стоял и слышал его страх: частящее сердце, поверхностное дыхание, звук сглатываемой слюны. – Тогда почему?!

Он не стал заканчивать. Девочки. Студентки.

Ни к чему им это. Ни к чему.

– Скай… – он поднял глаза. – Скай, народ с нетерпением ждал трех генералов авиации. И ты помнишь, как звали этих генералов и…

Хрустнул и переломился под пальцами твердый пластик койки.

– Иди на хуй, Кирилл. Иди на хуй…

Он дышал. Он просто старался дышать, концентрируясь на каждом вдохе, каждом выдохе и не думая, старательно не думая, что если бы… все эти годы…

Звонко и отчаянно засмеялась Алла, Скай слышал в этом звуке бьющееся стекло и свист пуль, слышал хриплый надрывный кашель, слышал глухой, замирающий стук сердца.

Мир вокруг него был слишком алым.

Только Алой в нем не было.

Студентка, Алина подошла, положила руку ему на плечо. Кажется, она хотела что-то сказать, кажется, Кирилл орал на Аллу и кричал, что Алек – это она. Скай почти не слышал их, не разбирал звуки, сливающийся в единый яростный гул, в сплошной алый поток.

Он скинул ее руку и ушел.

Больно.

========== Акт двенадцатый – Nemo debet esse judex in propria causa (Никто не должен быть судьей в своем собственном деле) ==========

А ты, дружище, ещё дитя,

не ровня тяжести вековой.

Запомни: всё на земле – пустяк,

пока ты жив и стоишь прямой.

(Джио Россо)

Проклятый, блядский Алек.

Кирилл не спал, не мог спать. Пытался закрывать глаза, но темнота всматривалась в него мерцающими стальными глазами, пытался вспоминать Олю, Алекса – всех, кого некогда потерял, но они улыбались, криво и насмешливо, щурили серые – чужие – глаза, смеялись, хрипло и отчаянно. Он видел эту блядскую тварь во сне и наяву, в чужих лицах и собственных воспоминаниях, в тенях и на экране планшета.

Он так долго не мог спать, не мог вдохнуть полной грудью и вот: сегодня, сейчас – это наконец-то закончится. Кирилл был по-настоящему счастлив.

Модов собрали в гостиной, той самой, где Алая когда-то лизалась с Алексом, той самой, где Скай пил и играл на гитаре, той самой, где тот же Скай почти что его убил. Кирилл был искренне удивлен, что пережил ярость модификанта, что ни один из его ударов (в полную силу, ничем не сдерживаемых) не оказался для него последним. Повезло, хоть в чем-то повезло. И сейчас повезет.

Хотя, нет. Сейчас – это будет не везение. Он искал. Он старался. Он нашел. Он просчитал все варианты, он не дал ему подготовиться, не дал сбежать. Он выиграл. Он наконец-то выиграл.

Он – а не проклятый, блядский Алек.

Первый тест Кирилл взял сам. Посмотрел на Стану и нездорово бледную Алину – надо будет отправить девочку в какой-нибудь санаторий, судя по цвету губ, там явные проблемы с сердцем – и подозвал Станиславу к себе. Врачом он не был, но в вену попал с первого раза, набрал пару миллилитров темной венозной крови, опустил в них анализатор. Прибор запищал через пару секунд томительного ожидания.

– Процент модификации – ноль, – спокойно произнес Кирилл и улыбнулся студентке. – Спасибо за демонстрацию, Станислава. Алина, принесите пробирки, пожалуйста, и помогите медикам собрать кровь.

Студентка кивнула и пошла, спокойно и твердо. Хорошая девочка, перспективная. Жаль, так мало людей, которые пробиваются без насилия над собой, без этих клятых улучшений. Хотя к чипам, в отличие от собственно модификации, Блэк относился почти нормально.

Привезенные лаборанты спокойно и деловито собирали анализы, надписывали пробирки, ставили в держатель. Алина относила и устанавливала, в какой-то момент – Кирилл отвлекся, внимательно следя за тем, как кололи Александра Ланского, Алека, точно Алека – на сгибе ее локтя тоже появилась приклеенная пластырем ватка. Ее анализ Кир взял сразу, равнодушно посмотрел на идентичный Станиному результат, улыбнулся и вернул ей пробирку. Она смущенно улыбнулась в ответ и отправила ее в контейнер с биоотходами, как и предыдущую.

Закончили быстро – двадцати минут не прошло. Колбы стояли в держателях, в ряд, ожидая его, ожидая анализатора, ожидая вердикта, а Кирилл все медлил, растягивая предощущение, прелюдию триумфа.

Попался. Наконец попался.

Он начал слева, показательно игнорируя будто подсвеченную на другом краю пробирку с кровью Алека, Альки. Даже имя не стал менять, тварь. Даже сокращение. Ассистировал лаборант, в этом – он студенткам не доверял.

– Владислав Ланской – сто процентов, – невыразительно пробормотал лаборант, другой зафиксировал, Блэк показательно-равнодушно улыбнулся. – Алла… – лаборант немного виновато улыбнулся, видимо бывшие коллеги. – Сто процентов, тоже. Станислав Леонов – тридцать два процента. Мария Киселева – двадцать четыре процента, – Кирилл кивал и ждал, ждал… – Александр Литвинов – пятьдесят процентов, – округленные сорок девять и девять, норма. – Александр Калинин – пятьдесят процентов, – момент истины. – Александр Ланской – пятьдесят процентов.