Текст книги "Вечная память (СИ)"

Автор книги: Ainessi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Ближе к вечеру начало накрывать волнами паники, но Скай уже знал, что делать. Таблетка на язык, глоток воды. Уже впадая в полусонный анабиоз, он увидел знакомую фигуру у тумбочки. Алая хмурилась, вертя в руках спасительную коробочку, достала таблетку, лизнула, прикрыла глаза.

Скай протянул к ней руку.

И отключился.

***

Время бежало неумолимо: приближалась весна и Стане все чаще вспоминался тот самый дом и Алек, милый и такой родной Алек. Улыбающийся, хмурящийся, смеющийся. Она видела его во сне, но это были просто сны. Ничего похожего ни на кошмары, ни на исповедь Алого. Скай избегал встреч с ней наедине с той самой приснопамятной ночи, и вот это отсутствие сновидений действительно заставляло задуматься, что одним из их источников и причин – был он. Как он и предполагал, в общем-то. Опровергало эту стройную теорию то, что в своих снах она смотрела на мир глазами Алого.

Сны стали ее идеей фикс. Стана носилась по универу, блестяще отвечала на парах (три братца-акробата показывали ей большие пальцы и гордо улыбались), но мысли ее были далеко. Она думала о своих видениях, она мечтала не услышать про войну устами Алека, не смотреть жалкие обрывки – о, нет! – увидеть ее своими глазами, как видела смерть Джейка. Ей хотелось стать… причастной, за неимением лучшего слова. Ох, как же долго она боялась сознаться в этом даже самой себе, но все же смогла.

Стана, как и многие ее сверстники – так называемые «дети войны» – была больна историей. Больна этой войной. Люди мечтали о вечном мире, а они жалели, что мир воцарился. Она почти не общалась ни с Алиной, ни со Стасом: те были слишком тепличными, для того чтобы ее понять. Зато неразлучная троица оказалась кстати. Она видела в их глазах то же, что и в зеркале. Отчаянную, бешеную тоску и мечту проявить себя. Да и понимали они друг друга с полуслова.

Пары стали легче: то ли она, наконец, стала понимать предметы, то ли Алек поделился с ней чем-то еще из своего опыта. В предпоследнем тренировочном бою Стана в паре с Алькой всухую разгромила Ская и Алекса. В крайнем (именно «крайний» и никак, никогда, ни за что не «последний»!) – всех четверых шутя разнес Ли. Недовольно фыркал еще, мол, поддавались. Стана не могла говорить за всех, но она поддаваться не думала даже. Просто все его маневры – пусть и в имитаторе – были совершенны. После пары они долго смотрели запись боя. Скай цокал языком и пророчил большое будущее всем сразу и Ли в особенности.

– Кого-то мне этот стиль напоминает, – пожал плечами он, под конец перерыва. – Но, убей – не помню, кого.

Ли заржал, Алька хлопнул его по плечу и сбежал, не став ждать, пока госпожа Осаки придет в аудиторию. Микробиологию он за что-то очень не любил, Стана удивлялась, но ничего не спрашивала: захочет – расскажет. Алька не хотел.

Профессор вошла в класс уверенно и спокойно, мило улыбаясь. При взгляде на нее Стане, в который уже раз, вспомнилось видео с Блэком. Стало противно.

– Я прошу прощения, профессор, – она встала и виновато улыбнулась. – У меня есть неотложные дела, могу я ответить вам сегодняшнюю тему позже?

Осаки улыбнулась ей в ответ.

– Я не сомневаюсь в ваших знаниях, Станислава, вы можете идти.

Стана торопливо покидала вещи в сумку и выбежала из аудитории, не прощаясь. Куда пойти – она даже не задумывалась. Куда глаза глядят, очевидно же!

В конце коридора она наткнулась на Ская, тот улыбнулся, но не заговорил. Можно было бы пристать к нему с расспросами – не хотелось. Стана улыбнулась в ответ и пронеслась мимо: спортзал или библиотека. Профессор Ланской догнал ее на повороте к выходу и, сам того не зная, помог решиться.

– Стана, может в тренажерку? – почти жалобно спросил он. – Одному до смерти надоело.

– Хорошо, – она кивнула и пошла медленнее.

Профессор отобрал у нее сумку и закинул на плечо с такой легкостью, будто она ничего не весила. Хотя и правда, что для него эти пять-десять кило планшетов, форм и спортивного инвентаря? Разминка, ничего серьезного.

Зал встретил их мертвой тишиной и темнотой. Скай провел картой по считывателю: загорелся свет, интеллектуальная система контроля радостно оповестила их о готовности к работе. На загоревшемся плане высвечивались зеленым все свободные помещения, лишь одна комната горела красным.

– А что там?

– Никогда не была? – Скай улыбнулся. – Пошли, посмотришь.

Стана послушно поплелась за ним.

– Это – не ответ, – проворчала она себе под нос.

– Там тренировочный зал с куклами. Программируемые боевые игрушки – высший класс. Наверное, кто-то из преподавателей развлекается.

– А студентов туда пускают?

– Конечно, вы сами не идете!

Он засмеялся, останавливаясь перед запертой дверью. Чуть заметно нахмурился, хмыкнул и повел ее дальше по коридору. Они вошли в следующую комнату, одна из стен которой полностью была зеркальной. Скай снова приложил карту к панели управления, набрал на появившейся клавиатуре какой-то код, и зеркало стало прозрачным, просто стеклом, за которым метались тени. По крайней мере, так ей показалось. Пять теней. Потом что-то врезалось в стену – Стане показалось, что стекло задрожало – и она увидела похожего на человека робота, сломанным кулем свалившегося на пол. Четыре тени продолжали двигаться, выписывая какие-то немыслимые траектории, с места взмывая к потолку. Она беспомощно посмотрела на Ская, тот недоуменно нахмурился, потом негромко выругался.

– Я постоянно забываю, что ты не мод. Пиздец, да? – Стана не удержалась, хихикнула от такого панибратства. Скай хлопнул себя по лбу раскрытой ладонью, качая головой. – Прошу прощения, госпожа студентка, надеюсь мой стиль речи вас не оскорбил.

Ну и как тут было удержаться от смеха?

Ржали они вместе, долго и самозабвенно. Профессор параллельно набирал что-то длинное на клавиатуре, и, успокоившись, Стана увидела, что картина за стеклом изменилась. Будто там замедлилось время. Ей казалось, что она смотрит видео, запущенное на пониженной скорости воспроизведения, да, наверное, так оно и было. Между трех боевых кукол метался Алька, отточенными уверенными движениями, блокируя удары и не забывая атаковать сам. Он даже не оборачивался на своих противников. Стана не видела точно, но ей казалось, что его глаза закрыты. Скай восхищенно присвистнул:

– Крут мальчик, крут.

– А это не слишком, – Стана покосилась на профессора, тот вопросительно приподнял бровь, и она уточнила. – Ну, для его уровня.

– Нет. Просто хорошее владение телом и умение драться, ничего сверхъестественного. У них высокий процент, ты же знаешь.

– Дозволенный максимум, да.

Она замолчала, глядя, как еще одна кукла полетела в стену и сползла по ней, чтобы больше не подняться, в то время как Алька уже в другом конце зала уворачивался от наседающих на него двоих. Неуловимое даже на такой скорости движение и один из оставшихся манекенов осел на пол с вывернутой под неестественным углом головой. Алька же стоял напротив последнего, чуть заметно покачиваясь.

Стана знала эту стойку. Она сама стояла в ней сто лет назад – год тому – в библиотеке напротив Ская. Но кукла Скаем не была: робот попытался напасть и оказался в захвате. А потом картинка мигнула и пропала, Стана вновь смотрела сквозь стекло на опустевшую комнату. Боевые куклы-тренажеры валялись на полу, ожидая робота-уборщика, которые должен был оттащить их на диагностику, но Альки там уже не было.

– Неожиданные зрители, – услышала она его голос позади.

Они со Скаем обернулись одновременно, синхронным, будто отработанным движением. Алька стоял в дверях, прислонившись к косяку, и вытирал пот с лица и шеи небольшим, насквозь мокрым уже полотенцем. Он тяжело дышал. И неудивительно, учитывая, что они только что видели.

– Это было круто, Аль, – Стана широко улыбнулась.

Друг ухмыльнулся в ответ, а Скай вздрогнул, странно покосившись на нее. Что она на сей раз-то не так сказала?

– Я старался. Интереснее, чем просто железо тягать.

– То есть с нами ты не пойдешь?

Казалось, профессор взял себя в руки. Вопрос прозвучал нейтрально и чуть насмешливо, но, главное, спокойно.

– Почему это? – Алька потянулся до хруста в суставах. – Не откажусь.

Тренироваться втроем оказалось весело. Скай комментировал и раздавал ценные указания. Алька пыхтел и силился выжать вес, с которым с трудом работал Скай. Получалось, плохо, но он действительно старался. Стана отчаялась справиться с железом на третьем подходе и ушла на беговую дорожку, убегая то ли от себя, то ли от своих размышлений, то ли от этих клоунов. Спустя пару минут клоуны пристроились по соседству: профессор лениво бежал «в гору» в нормальном уверенном темпе, а Алька выставил тренажер на максимум и честно отработал десять километров. Потом спрыгнул и, тяжело дыша, свалился на мат, закидывая руки за голову.

– Бля, я не в форме.

Стана отключила дорожку и села рядом с ним.

– Если это «не в форме», то я вообще никогда в ней не была.

– Ты человек, – он хихикнул. – Не можешь выжать машину и добежать до края света – и нормально тебе. К нам другие требования.

– Он прав, – Скай подошел к ним и смотрел сверху вниз; он заговорил раньше, чем Стана успела начать спорить с другом, будто зная, что она собирается сказать. – Его нормативы в разы выше, чем ваши, Стан. И в текущей форме следующий зачет он завалит.

Алька выругался, витиевато и равнодушно.

– И как я, блядь, должен поддерживать форму со здешней жратвой? Простите, профессор, – он замялся и отвел глаза.

Скай взглянул на него как-то странно. Стана уже видела это выражение глаз раньше, правда тогда он так смотрел на нее саму. Недоверчивость, сомнение, подозрение – все сразу. Алька сказал что-то не то? Нет, не верилось. Возможно, просто сам не знал, что несет.

– Юноша, а юноша. Процент вашей модификации я знаю, а приходится она на что большей частью? – спросил профессор, и Стана вздрогнула, с запозданием осознавая.

Алек, всюду Алек. Она знала, что все было ложью, но по-прежнему помнила их разговоры и смотрела на других модов через их призму. Ее не удивили слова Альки, подопечный тоже жаловался на еду. Вот только подопечный был из первого поколения с зашкаливающим процентом модификации и восстанавливался после «опытов» господина ректора. А Алька?

Она неосознанно отодвинулась и поймала на себе чуть обиженный взгляд друга.

– Скелет, мышцы, внутренние органы, как вы уже догадались, профессор, – он вздохнул. – Я не вар, но получилось как-то так.

Ланской смотрел все еще с сомнением, но взгляд чуть потеплел.

– Со мной в медблок. Спец питание по результатам анализов, и я удивлен, что вам сразу его не выделили.

– Так нейр же, – Алька улыбнулся, а Стана попыталась скрыть дрожь, пробравшую ее при этих словах. – На процент измененных тканей не тестировали, только общую модификацию.

– Со мной в медблок, – повторил Скай и пошел в душ.

Друг остался лежать на полу, а Стана все так же сидела рядом. Наверное, надо было что-то сказать, но слов не находилось. Она смотрела на него: темные пряди, ярко-синие глаза, четкая линия подбородка – ничего общего с ее подопечным. И у его друзей – ничего общего, а она видела этих троих и почему-то постоянно вспоминала Алека. Именно Алека, Алый оставался для нее непонятным и чужим. Интересно, кого вспоминал Скай?

– Душ? – Стана встала и протянула ему руку. Алька застонал.

– Лучше убей.

Встал он сам без посторонней помощи и скрылся за той же дверью, что и профессор парой минут раньше. Она пожала плечами и вошла в соседнюю, женские и мужские душевые были разделены, несмотря на пропагандируемое равенство и братство. Холодная вода привела ее в состояние шаткого, но все же равновесия. Мир снова стал прекрасен, Стана вышла обратно с четким ощущением того, что вот-вот случится что-то хорошее. Ская и Альки в зале уже не было, равно как и их вещей, так что она собралась и ушла, аккуратно притворив за собой дверь.

В медблок Стана идти не стала: кому и на кой черт она там сдалась? Вернулась в корпус, где вот-вот должна была начаться пара по политологии. Профессор Огарев, временно замещающий погибшую Юлию, не терпел опаздывающих, Стана влетела в аудиторию за минуту до того, как в дверь вошел он. Щелчок замка заставил студентов привычно вздрогнуть; профессор прошел к кафедре, стуча каблуками, и холодно улыбнулся.

– Добрый день, господа студенты. Кто сегодня отсутствует?

Стана огляделась. Не было пары человек, про которых она точно знала, что те болеют. Еще не было Альки, кажется, не успели они со Скаем к врачу до начала пары.

– Александр Ланской, – она пожала плечами. – Он в медицинском блоке с профессором Ланским.

– Что-то срочное? – профессор вздернул бровь.

У него была странная мимика, слишком скупая для человеческой, слишком выразительная для модификанта. Стана долго сомневалась, к кому его отнести. Просветил Скай, между делом упомянув, что во время войны Леонид был куда как более милым и дружелюбным. Мод, нейр, герой войны – один из многих. Количество этих героев на квадратный метр в университете зашкаливало, но ее это уже не удивляло. Один из вице-министров во главе учебного заведения, еще несколько министров в правлении – чему уж тут удивляться. Скорее потрясало понимание того, что упомянутый вице-министр, то и дело мелькающий на обложках и в новостях, и герой войны Блэк – одно лицо.

– Станислава? – оклик профессора заставил ее вздрогнуть.

– Прошу прощения, профессор, я не уверена. Профессор Ланской забрал Александра для проведения каких-то анализов.

Леонид кивнул и, казалось, потерял к ней всякий интерес. Лекцию Стана слушала вполуха, аналитика в приложении к политической обстановке не сильно ее интересовала, даже разбор темы на примере предпосылок к началу Третьей мировой не вдохновлял на подвиги. Сидящая рядом Алина стенографировала едва ли не дословно, Ли спал, уложив голову на руки. Он вообще вечно дрых на лекциях, профессора будили, он отвечал – профессора прекращали будить. Профессор Огарев (да и Юлия до него) тоже один раз так попался и с тех самых пор не обращал на спящего студента ни малейшего внимания. Разве что мог вызвать к доске и устроить форменный допрос, но Ли неизменно знал ответы на все.

– К семинару подготовьте, пожалуйста, подробный разбор аналитических отчетов на момент окончания войны, – аудитория жалобно застонала, профессор примиряюще улыбнулся. – Ну, ну! В следующий раз мы увидимся только через два месяца.

Все зашептались. Стана вскинулась, недоуменно озираясь.

– Через два месяца? – осторожно спросила она.

Профессор улыбнулся еще шире.

– Подробности вы узнаете от господина ректора через, – с щелчком и скрипом открылась дверь, – да, прямо сейчас!

Леонид повернулся к вошедшему Блэку и скупо кивнул, тот ответил таким же кивком и занял место за кафедрой.

– Господа студенты, я здесь, для того чтобы сообщить вам о предстоящей практике, на которую в полном составе будут отправлены все студенты факультета государственного управления. Точную программу практики можете уточнить у кураторов своих групп и направлений, – он насмешливо сощурился. – Специально для будущих летчиков приоткрою завесу тайны: летать будете!

Меньше минуты прошло в абсолютной тишине, а потом раздались радостные вопли. Аудитория ревела, Стана сама кричала вместе с остальными, и ее голос терялся в общем гуле. Профессор неодобрительно хмурился, прикрывая ладонью изогнутые в улыбке тонкие губы. Он казался на несколько лет моложе, как и стоящий рядом с ним смеющийся Блэк. Они оба сейчас были такими живыми, что Стана вдруг почувствовала странный приступ непонятно откуда взявшейся ностальгии. Хотелось подойти к этому Блэку и обнять его, хотелось растрепать идеальную укладку Леньки…

– Ур-ра! – крикнул кто-то из студентов, вторя ее мыслям. – В небо!

Господин ректор вскинул к потолку сжатый кулак и победно улыбнулся.

========== Акт шестой – Dimidium animae meae (Половина моей души) ==========

Конечно, жизнь продолжается, и мы должны жить дальше.

Но иногда события прошлого не дают нам покоя.

(Луиза Уолтерс, «Чемодан миссис Синклер»)

Мерный перестук колес, убаюкивающий в первые часы пути, его откровенно раздражал. Скай метался по купе, отчаянно жалея, что время приема лекарства еще не пришло. Он пробовал заходить к студентам, но бесило все и вся. Чуть не наорал на Аллу, вовремя остановился, извинился, отговорился тем, что день не задался, и сбежал к себе. Пробовал отжиматься, но мышцы даже болью не наливались – так, бесконечность механических движений. Пробовал читать, но буквы прыгали перед глазами и не желали складываться в слова.

И заснуть, как назло, не получалось.

За окном темнело, он нервно барабанил пальцами по столику, якобы смотря какой-то фильм, а на деле – поминутно проверяя время. Минуты ползли медленно, сменяя друг друга и вроде бы приближаясь к заветному «23:59», но с такой черепашьей скоростью. Он забарабанил пальцами чаще, к сожалению, на скорость изменения цифр это никак не повлияло.

Скай вздохнул, закрывая глаза и оперся на стену. Эффекта волшебных таблеток хватало все на более короткий срок, а посоветоваться было даже не с кем. Кирилл – вечно занят, хотя он и пытался пробиться, а теперь и вовсе далек. Алла – ничего не знает про этот препарат, и, судя по комментарию Блэка насчет «экспериментального», ей и не стоит знать. А к кому еще с таким можно прийти?

Во рту пересохло, он судорожно сглотнул, чувствуя, до невозможности остро, дрожащие пальцы, холодный пот на шее, подступающую панику. 22:03 – говорили часы.

– К черту! – сказал Скай и закинул в рот маленькую белую пилюлю.

Проглотил, не разжевывая и не запивая, улегся на полку и закрыл глаза, ожидая, когда лекарство, наконец, подействует.

По телу прошлась первая волна тепла, голоса в наушниках будто стали громче. Он прислушался к шутке одного из персонажей фильма и засмеялся, чувствуя, как его уносит, качает на волнах тепла. Скай открыл глаза: закат за окном раскрасил небо теплыми, красивыми тонами. Там вообще было красиво, а он и не помнил уже, насколько живописный это путь.

Вроде бы от части относительно недалеко море, надо будет попробовать выкроить день-другой и доехать. Не окунется – так хоть посмотрит, но разве остановит его теперь слишком холодная вода? Он улыбнулся еще шире, прижимаясь лбом к стеклу и впитывая приятную прохладу. Было хорошо. Не хватало только чая и интересной книги.

Скай поднялся и пошел за первым, чтобы приступить ко второму. Но если разжиться чаем удалось без проблем, то с книгой вышли сложности: он открывал один текст за другим, закрывал и пытался снова – не цепляло ничего, никак. Казалось, слова путаются в голове и перед глазами, перепрыгивая с места на место, лишая предложения и абзацы смысла. Он убрал планшет, выключил свет и растянулся на узкой койке. Поезд медленно полз вперед, и когда он закрывал глаза, иллюзия была полной. Вот, прямо сейчас, его хлопнет по плечу Алекс и позовет курить, а потом они будут долго стоять в тамбуре и говорить ни о чем. Или Блэк. Или…

Он резко распахнул глаза. Алой не было, в купе вообще должно было быть пусто, но сотканная из теней фигура сидела на полке напротив и тянула сигарету, прихлебывая водку из невесть откуда взявшегося стакана. Он чувствовал запах дыма, крепкий и горький, слышал аромат спирта, резкий и удушающий. Вдохнул глубже и задержал дыхание, ощущая на кончике языка новые-старые, почти полузабытые ноты чужого терпкого одеколона. Бумага и старое дерево, земля, белые, мелкие, полускрытые снегом цветы. Насмешливая улыбка и холодный проницательный взгляд.

– Готов, капитан? – спросила тень, стряхивая пепел прямо на пол.

– Алый? – неуверенно прошептал он, тень засмеялась, так знакомо вскидывая голову. – Алекс. Не может быть…

– И мертвые придут к живым, – напевно произнесла тень его друга, он узнал строчку из последней закрытой книги. – Где Саша, Скай? Где моя Саша?

Он пытался встать, но тело не слушалось – он мог только бессильно мотать головой, а теневая фигура приближалась к нему, как заведенная, повторяя только одну фразу:

– Где Саша?

И ему слышалось многоголосье, и фраза повторялась, билась, отражалась от стен и возвращалась к нему. Он поднял руки, сжал виски, зажал уши, но продолжал слышать все тот же вопрос.

– Я не знаю, – шептал он отчаянно, но голоса не стихали.

– Где Саша, Скай? Где моя Саша? – снова спросила тьма голосом Алекса.

– Она не твоя, – ответил он тихо. – Ее больше нет.

– Где моя Саша?

– Я не знаю. Ее нет, нет… – он продолжал шептать, но вопрос продолжал звучать.

Другие голоса теперь не задавали его, только Алекс, Алекс продолжал требовать ответа, а прочие – о, прочие были и того хуже.

– Не смог, – грустно простонала мама.

– Не справился, – процедил Мыш.

– Не спас, – шепнула на ухо Оля.

Скай закричал – и они исчезли, все они. Он зажмурился, попытался открыть глаза снова, но веки не слушались, их будто заклинило в странном положении – он видел тонкую полоску рассеянного серого света, видел подмигивающий отраженным светом фотоэлемент на замке двери, саму ручку, кусок зеркала, в котором отражались верхушки деревьев и фонарные столбы. Монотонное движение почти убаюкало его, когда дверь открылась.

Она тоже казалась сотканной из теней, но он видел лишь части целого: струящиеся по плечам и груди локоны, теплые глаза, тонкие пальцы. На миг фонарь осветил ее лицо – и оно было живым, настоящим, так не похожим на те тени-видения. Она опустилась на колени возле него, коснулась, неощутимо, будто перышком скользнув по лицу и замерев на шее на миг. Она всхлипнула, и ему остро захотелось, чтобы это было по-настоящему. Чтобы он мог обнять ее, мог успокоить, мог целовать эти пальцы, эти губы.

На грудь легла чужая ладонь, он почти мог почувствовать ее вес, не видел только. Зато видел лицо, глаза, в которых мешались отчаянная нежность и безумная боль. Ему показалось, что в свете они блеснули расплавленным серебром, жидкой ртутью, но миг – и они снова стали темными, влажными, непроницаемыми.

Скай снова видел только дверь, но ее пряди скользнули по плечу, он почувствовал прикосновение горячей коже к коже, услышал едва различимое:

– Господи…

Она шептала что-то еще, но он не мог разобрать ни слова. Скай попытался повернуться, чтобы заглянуть ей в глаза, но стоило шевельнуться – и голос затих, исчез. Вроде бы, он еще чувствовал прикосновение, но одна мысль, что она может исчезнуть, разлететься ворохом рваных теней, рассыпаться мириадами зеркальных осколков, заставляла его лежать, почти не дыша и вспоминать такой родной и такой забытый запах. Он закрыл глаза полностью: табак, ментол, кофе, металл – перед глазами возникало лицо, то самое, которое он успел рассмотреть, пока она опускалась на колени, то самое, которое он не видел столько лет, столько долгих лет.

В карие радужки вдруг будто плеснуло серебром. Они начали плавиться, меняться. Миг, другой – он смотрел в глаза Алека, невозможно близкие, невозможно красивые. Невозможно холодные глаза.

Скай резко сел, схватился за еще хранящее чье-то тепло плечо и огляделся. Но в купе не было никого, кроме него самого. Он встал, подошел к двери, взялся за ручку, но отпустил с тяжелым долгим вздохом. Слишком хорошо знал, что увидит: пустой коридор и мечущиеся по нему тени деревьев и фонарей.

Проклятая память.

Он бессильно опустился на пол, прислонился спиной к двери и все-таки позорно разрыдался.

***

Ей снился сон: она медленно, на цыпочках почти, кралась по вагону. Чуть слышно шуршала под ногами ковровая дорожка, за окнами проплывали деревья и поля. Она остановилась, вглядываясь не то в пейзаж – не то в свое отражение. Лицо скрадывали тени, она видела лишь провалы глаз, обнаженные плечи и струящиеся темные пряди, тяжелые локоны, бликующие серебром в лунном свете и красным золотом в свете фонарей. Она улыбнулась и пошла дальше. Вагон казался бесконечным, она все шла и шла, но дверь, будто подсвеченная зеленоватой рамкой, оставалась невозможно далеко. Мерный перестук колес отмерял ее шаги, ее время, а она шла, шаг за шагом продираясь сквозь нереальность, сквозь вязкую дымку из кошмара и собственного удушающего страха.

Дверь вдруг оказалась прямо перед ней, она скользнула пальцами по замку, тот послушно щелкнул – этот щелчок показался ей невообразимо громким. Она скривилась, прислушалась, но из купе доносилось только мерное дыхание. Она открыла дверь и вошла внутрь.

Скай лежал на нижней полке, она не могла понять спит ли он, глаза казались полуоткрытыми, но дыхание и расслабленные мышцы… Она смотрела на него, жадно, отчаянно. Она будто пыталась впитать этот образ, отпечатать его в памяти. Она хотела прикоснуться к нему, судорожно сжимались и разжимались в этой борьбе с самой собой пальцы. Наконец, она не выдержала: опустилась на корточки, заглядывая в лицо, протянула руку.

Кончики пальцев неощутимо, едва касаясь, прошлись по лбу, виску, погладили щеку, задержались на миг на обветренных, шершавых губах и скользнули к шее. Она прикусила щеку, сдавленно всхлипнула.

Это было невозможно.

Это было почти больно.

Она опустила руку ниже, ему на грудь, чувствуя отдающуюся в чужом теле вибрацию поезда, ритм дыхания, глухие и мерные удары сердца. Она прижалась лбом к его плечу и зашептала что-то, одними губами, сбивчиво и неразборчиво.

Он пошевелился – она замерла, только пальцы дрогнули вместе с его ресницами.

Он задышал ровнее – она осторожно убрала руку, поднялась и неслышно выскользнула из купе, чтобы бессильно опуститься на пол в коридоре рядом с вновь запертой дверью.

Ей было больно. Ей было так безумно больно.

И эта боль не имела формы.

Стана открыла глаза, чувствуя влагу на щеках и ресницах, мокрыми были даже волосы, даже подушка. Она облизала губы, горьковато-соленый привкус собственных слез заставил ее снова всхлипнуть и сесть на узкой полке. Место напротив пустовало, видимо Алина вышла в туалет или подышать воздухом, и сейчас Стана была этому искренне рада – она не смогла бы внятно объяснить подруге, что довело ее до слез. Сон, проклятый, еще более странный, чем раньше, сон. Он был слишком настоящим, слишком глубоко зацепили ее чужие чувства, в этот раз не прикрытые ничем. Она чувствовала себя так, будто подглядела в замочную скважину, и это ощущение было новым.

Сколько раз она была Алеком в своих кошмарах, сколько раз – но никогда она не чувствовала так. И никогда не оказывалась в реальности в настолько похожем на собственный сон месте.

Стана вытерла глаза, шмыгнула носом и встала. Надо было хоть умыться что ли. Она открыла дверь и выглянула в коридор вагона, точь-в-точь такой же, как и во сне, только никакие двери не подсвечивал зеленоватый свет, да и там у окон никого не было – а тут, прижав к стеклу ладонь, стояла врач из медблока. Алла, кажется?

На шум она обернулась и улыбнулась ей, как давней знакомой.

– Доброй ночи, – смущенно шепнула Стана, отвечая улыбкой на улыбку.

Алла кивнула:

– Не спится?

– Да, я, собственно… – она смешалась, и врач улыбнулась шире, делая приглашающий жест рукой.

Стана прошлепала мимо нее в сторону туалета, чувствуя себя, как в том сне. Тот же коридор, тот же шелест ковра под ногами. У ее отражения в окне были такие же черные провалы вместо глаз, а дверь – не подсвеченная, но все та же, – с каждым шагом становилась ближе.

С сухим щелчком открылась другая, в конце вагона, и она вздрогнула, глядя на идущую ей навстречу Алину. Чуть растрепанная после сна косичка покачивалась в такт ее шагам, напоминая змею, а взгляд раскосых, не скрытых очками зеленых глаз, завораживал. Стана замерла, пропуская улыбнувшуюся подругу мимо себя, потом на миг зажмурилась и пошла дальше, слыша еле различимый шепот за спиной – кажется Алина о чем-то говорила с Аллой.

Зеркало над умывальником отразило ее, такую же как с утра, но мечущиеся тени то и дело окрашивали волосы темным, меняли черты лица, и ей казалось, что она все еще спит, что она та девушка из сна, и откуда-то из глубин души поднималась та самая, отчаянная, не имеющая формы боль.

Она поплескала в лицо ледяной водой, вытерлась и вернулась в купе, кивнув Алле, как старой знакомой. Та странно сощурилась, но ничего не сказала, а Стане было все равно. Она легла обратно; подушка успела высохнуть, стук колес убаюкивал, и Стана как-то невозможно быстро провалилась в сон, успев только заметить, что Алина лежит на животе и смотрит в окно широко раскрытыми и странно пустыми глазами.

Почему-то Стане подумалось, что ей больно и что ее боль тоже не имеет формы.

***

Утром ничего уже не напоминало Стане о прошлой ночи. Кошмар забылся, поблек, стерся в памяти, надежно укрывшись обрывками вполне обычных снов, в которых она куда-то бежала, зачем-то ловила птиц и искала скрытую в книгах истину. Истина в форме бабочки улетела, заливисто хохоча, прежде чем Стана успела ее поймать, но напоследок осыпала ее ворохом мелких блесток, которые кружились, увлекали за собой, и она танцевала в них, смеясь, пока не проснулась.

Южное солнце за окном было невозможно ярким, Стана умылась, прихватила два стаканчика с растворимой гадостью, по недоразумению носящей гордое имя «кофе» и вернулась в купе. Алина уже тоже встала и даже собралась, зевала только и вертела в пальцах зажигалку, то и дело моргая и поправляя очки.

– Держи, чай кончился.

Алина улыбнулась в ответ, отпила и закашлялась.

– Боже, что за дерьмо?!

– Зато действительно бодрит, – засмеялась Стана, подруга скривилась. – Почти приехали.

– Ага. Красиво тут, – она смотрела в окно, чуть склонив голову на бок. – И небо такое…

– Яркое, – Стана договорила за нее и чуть печально улыбнулась. – Интересно, во время войны здесь тоже так было?

– Нет, – засмеялась Алина. – Ну, то есть, очень вряд ли. Говорят, тогда везде было некрасиво и серо. Можно спросить профессора, кстати.

Стана кивнула и начала складывать вещи, пристроив недопитую жижу на столике. Подруга же продолжила невозмутимо прихлебывать эту гадость, продолжая смотреть в окно, пока не скрипнула дверь, а в проем не просунулось насмешливое лицо Альки, который одним взглядом оценил их степень готовности и стал помогать Стане собираться. Алина похихикала и сбежала курить, вместе с вещами и жижей, причем прихватила обе порции. Впрочем, за избавление от этой отравы Стана ей была скорее благодарна.

Когда они закончили и вышли в коридор, Алина уже стояла там, о чем-то беседуя с Ли и Алексом, но она даже прислушаться не успела: Скай и Алла громогласно торопили остальных. Из поезда они практически эвакуировались; по дороге к части Скай терпеливо рассказывал все правила безопасности и показательно игнорировал шуточки на тему «все ли болтающееся отрежут невнимательным товарищам на летном поле». Стана с интересом вертела головой, пытаясь заглянуть во все окна сразу, и периодически останавливалась взглядом на Альке и Алине, которые буквально прилипли к своему окну и вглядывались в него с каким-то странным выражением лица. Она никак не могла понять, что это – надежда? Печаль?