Текст книги "Кто я? (СИ)"

Автор книги: Аганис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

А потом наступает тишина. И я не могу понять,то ли там действительно все закончилось, то ли я просто оглохла. Негнущимися руками наконец закрываю балконную дверь, отрезая себя от всех звуков и в довесок затыкаю уши. Темнота и тишина охватывают меня еще крепче, и безумно хочется разрушить их резким звуком. Поэтому я встаю, бесшумно иду в ванную, чтобы не разбудить Дишу в соседней комнате, включаю воду, беру со стола пустой графин и кричу в него пока не срываю голос.

Утром я просто выхожу на балкон,чтобы подышать морем. Я стою в майке и с босыми ногами, подставляя лицо ветру. Слышу, как открывается соседняя дверь и мне хочется верить, что это не Даня. И это не он, а –Лера. Она стоит с довольной улыбкой на лице и в даниной майке на голое тело. В такой же майке, как и я, ведь вторую Даня так и не забрал со своей полки у меня дома.

–Доброе утро,—говорит девушка.

“Лера, какого хера”—проносится у меня в голове.

Я оценивающе оглядываю Леру с ног до головы и понимаю, что она моложе и счастливее, что, может, Даня наконец нашел ту, которая для него красивее, чем я.

И в моей голове снова просыпается голос Дани, который говорит:

Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Эти слова стучат в висках,как удары молотка, причиняя резкую боль, а я просто пытаюсь вытолкнуть их из себя. Мы молчим слишком долго и я наконец произношу:

–Доброе утро, Лера.

Девушка кивает мне и что-то хочет сказать, но я уже скрываюсь в комнате, пока она не заметила, что мы стоим в одинаковых майках, и не сделала выводы. Моя майка все еще пахнет Даней, но теперь больше меня волнует другое: он назвал Леру солнцем и позволил остаться до утра. Кто же она для него тогда? Но ответа нет. Он навсегда остался за закрытыми балконными дверьми в комнате, где сейчас спит Даня…живой и настоящий.

А потом мы идем с Дишей на завтрак и я стараюсь делать вид, что все хорошо, что мы все еще друзья. Словно я хочу отмотать нашу память до того момента, как Даня признался в своих чувствах. До того момента, пока все было просто—я спала с Эдом, а Даня—с кучей новых девиц из бара. И никто из нас не прятался друг от друга.

–“Ну и как Лера в постели?”,– пишу привычную смс…как раньше.

Мы ведь ни раз говорили о таких моментах.

“Мы не обсуждаем личную жизнь друг друга.”—приходит ответ от Дани спустя время.

Очевидно,тогда он наконец справляется со своей разбитостью. Да, мы не обсуждаем личную жизнь друг друга, потому что слишком долго были этой самой личной жизнью. Даня приходит смурной и помятый. Я стараюсь не смотреть на него и просто пью коктейль, а потом утыкаюсь взглядом в спину—целую, без одной царапины спину. И почему-то улыбаюсь.

–Выпей. Это поможет,—наконец говорю Дане и даю ему таблетку от головы.

–А кто сказал, что мне нужна помощь? – зло отвечает он.

“Никто, я просто это вижу”—проносится у меня в голове, но я говорю совсем другое:

–Ты мешал вчера виски и пиво. Тебе необходима помощь. Мне плевать, что ты делаешь в свободное от работы время. Но только в том случае, если это не вредит твоему здоровью. Потому что я не собираюсь искать хореографа в середине сезона.

Очень удачно всегда можно прикрыться работой, чтобы не выдать себя. Потому что реально беспокоюсь о Дане сейчас, но только я хочу сказать ему об этом, как слышу:

–А за тебя его Аксёнов найдёт,—но таблетку Даня выпивает.– А теперь отойди, пожалуйста. Ты мне солнце загораживаешь.

И в этой фразе я чувствую нечто большее. Я загораживаю ему солнце, потому что позади меня стоит и смотрит на море Лера? Или я загораживаю ему солнце, потому что он видит во мне тьму, способную забрать свет? Я не знаю. Потому что в глазах Дани я больне не могу прочитать ничего, словно там действительно осталась одна тьма, которую я породила.

Но я молча отхожу и окунаюсь в море, давая волнам смыть все, что мешает двигаться дальше. Я больше не пытаюсь говорить с Даней о его новых пассиях, имена которых я так и не запоминаю. Диша утешает Леру, а я сижу по вечерам на балконе и смотрю на волны.

Когда Даня приходит в свой номер с очередной Джулией или Ванессой, я просто закрываю балконную дверь и включаю музыку, а потом читаю:

“…Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды…”

И эти слова отзываются во мне самым простым знанием: тьма никуда не уходит, если ты ее любишь. Но если ты и есть тьма, то всегда побеждаешь . Даже там, где очень хочешь проиграть.

========== Демон ==========

Я приезжаю домой с отпуска, но не чувствую себя отдохнувшей. Это словно тело разнежилось на солнце и море, а мозг ни на минуту не расслаблялся. Самое главное, что Диша хорошо провела время, а у нас на носу Чемпионат Европы. И абсолютно неготовая олимпийская чемпионка, с которой непонятно, что делать.

Сергей встречает меня с кофе на работе и рассказывает последние новости.

–Вы с Даней помирились?—спрашивает он.—Если вместе ездили на отдых.

Я качаю головой:

–Он снимал себе девушек в баре, спал с Лерой и пил виски в соседней комнате. А я читала книги и купалась в море. Не думаю, что это можно назвать примирением века.

Дудаков поджимает губы. Я вижу, что он не одобряет данины поступки, к тому же на сколько я понимаю, по дороге из Новогорска они повздорили. Но разбираться в этом нет сил, потому что я себя то понять не могу. Не говоря о ком-то другом.

А еще я не понимаю Эдуарда. После того, как он понял, что мы с Даней не вместе, он не шел в атаку и не пытался меня добиваться. Он просто был рядом. Привозил на работу, когда я не хотела садиться за руль, приносил кофе и горячие обеды. Эдуард заботился? И при этом ему ничего не было нужно?

При встрече он целовал меня в щеку, подавал руку при крутых спусках, открывал дверь, пропуская вперед. Эд просто вел себя…по-человечески. Как друг…как Даня? Но он, конечно, не Даня. И все это проявлялось в мелочах.

Эдуард всегда приносил мне апельсиновый сок, который я не пью, а еще шоколад, который не люблю. И кофе…без корицы. Словно он хотел все делать правильно, но не мог…потому что абсолютно меня не знал. А еще дарил эти чертовы розы, которые царапают пальцы.

Когда мы просто спали, главным был секс, поэтому я отдавала ненужные подарки кому-нибудь и все. Теперь же Эдуард хотел мне помогать, а от этой помощи становилось еще хуже.

–Я тебе принес конфеты к кофе.—Эдуард протягивает мне пакетик желатиновых мишек, а я просто не могу пошевелиться.

И только потом замечаю, что они фруктовые, а не с колой, но почему-то это выбивает меня из равновесия.

–Я такое не ем,—резко говорю я и стараюсь не смотреть на этих медведей.—И сок апельсиновый не пью. И кофе без корицы тоже полное дерьмо.—Слова срываются сами и на минуту мне становится жаль Эдуарда.

–Прости. Я не знал,—Эд стоит и теребит в руках пачку с медведями.—Ты никогда этого не говорила.

–А ты никогда не спрашивал,—просто отвечаю я.– И это абсолютно неважно, потому…

Но Эдуард не дает мне договорить:

–А какой сок ты любишь?

Я хочу сказать ему о том, что мы прекрасно обходились без такого тесного знакомства друг с другом, но смотрю в глаза Эда и отвечаю:

–Гранатовый.

Я могла бы сказать еще, что ненавижу розы и люблю только мишек с колой, но в ту же секунду понимаю, что это слишком личное. На столько личное, что сродни предательству Дани…И поэтому молчу.

На завтра Эдуард приносит мне кофе с корицей на завтрак и гранатовый сок на обед.

***

Перед Чемпионатом Европы мы много работаем, а все организационные моменты, как всегда, берет на всегда Аксенов. Он покупает билеты, занимается расселением в гостинице, а я просто делаю свою работу. Тренирую фигуристов и хочу верить, что они справятся. В самолете Эдуард сидит рядом со мной, а Даня—с Алиной. Когда я смотрю, как они общаются, то мне начинает казаться, что общего у этих двоих гораздо большего, чем у нас с ним. По крайней мере со стороны.

Эдуард укрывает меня свой курткой прежде, чем я успеваю что-то сказать. От нее пахнет сильным мужским парфюмом. Не тем, к которому я привыкла за последнее время. И я чихаю. Словно у моего тела на этот запах непроизвольная аллергия. Незаметно спускаю куртку ниже, а потом и вовсе отдаю ее Эду, принимая из рук стюардессы крепкий черный чай с бергамотом.

В гостинице идем заселяться. Даня уже поехал наверх, а я смотрю на план расселения и понимаю, что Эд взял нам обоим номера этажом выше ото всех. И какая-то злость начинает подниматься изнутри.

–Мне нужно жить на другом этаже. Там, где все остальные,—четко говорю я.—Следить за спортсменами и быть рядом с ними.

«А еще быть рядом с Даней?»—вдруг проносится в голове.—Чтобы знать, что с ним все хорошо? Или?

Мне нужен номер Дудакова. Я поворачиваюсь к нему и не смотря на Эда строгим тоном говорю:

–Я не буду жить этажом выше. И точка.

Сергей поднимает руки и просто сдается:

–Как скажешь.

–Но…—начинает Эд, но я перебиваю его.

–Никаких но и споров. Это решенный вопрос. Я не буду жить в номере, где ты захотел!

Эд смиряется и просто говорит:

– Я не думал, что ты захочешь жить в номере там.

Там это где? Не рядом с ним? Или рядом с Даней? Так это, черт побери, где?

Но я больше не спорю. Беру чемодан и иду наверх. Открываю дверь и прислушиваясь к звукам за стенкой. И сразу слышу, что Даня включил музыку. Когда я чувствую, что он так близко, мне становится немного легче. Так я понимаю, что с ним все хорошо.

Но спустя три часа я понимаю, что имел в виду Эдуард под своим вопросом, потому что я действительно слышу, что Дане хорошо. Даже слишком хорошо. И если в Дубае я просто закрывала дверь балкона, то теперь картонные гостиничные стены сводят меня с ума. Я иду в душ, стараясь не думать, что в этот момент Даня спит с какой-то очередной девушкой из бара. С молодой, прекрасной и счастливой…той, которая гораздо красивее и лучше меня.

Сквозь плеер звуки из соседней комнаты не слышны, но я все равно не могу спать. Потому что как только я закрываю глаза, то вижу Даню, обнимающего меня, а его голос в своей голове слишком реален, он говорит «солнце ты невероятное». И от этого мне и тепло, и больно одновременно.

Алина откатывает свою короткую программу на соревнованиях неплохо. Даже утренняя тренировка, если бы Даня на нее не опоздал, была хорошей. Вот только перед походом на завтрак мы все-таки сталкиваемся с ним в коридоре у дверей комнат. Даня смотрит на меня с каким-то странным выражением лица и я не могу понять, что он думает:

–Ты всю ночь мешал мне спать.—вдруг произношу я сама не зная, почему.

–Я думал, что мешать тебе спать – это теперь привилегия Аксёнова, – говорит Даня каким-то не своим голосом. – Надо будет перед ним извиниться за то, что залез на его территорию.

Я отворачиваюсь и ухожу, потому что понимаю: Даня имеет право злиться, он же до сих пор думает, что мы с Эдом спим вместе и именно он причина нашего расставания. Но Даня говорит это с такой жестокостью, которой в нем никогда не было, и мне становится страшно. Что я с ним сделала? Спасла? Или уничтожила?

После короткой программы идем все вместе в бар. Словно мы большие друзья и нам есть о чем поговорить, но на самом деле мы реально все чужие. Эд не знает никого, даже меня. Я уже не понимаю Даню, а он не хочет понимать меня. И где-то между нами Дудаков, который слишком мил и тактичен, чтобы молчать. И мы разговариваем.

Обо всем на свете. Но больше —о даниных похождениях. Я пью и у меня в один момент мутнеет в голове. Эд видит это все и притягивает ближе, чтобы не дать упасть. В это время я просто думаю о том, что уже ничего не знаю, ни в чем не уверена, потому что прикосновения Эдуарда не вызывают никакого трепета. Я просто не знаю, чего хочу и не понимаю, правильно ли я поступила. Даня смотрит мне прямо в глаза и словно читает, как открытую книгу. Ведь все барьеры, которые он когда-то снес внутри меня, просто еще не отстроились и сейчас он заглядывает сквозь них и будто бы все понимает. И от его взгляда мне становится страшно. Страшно от того, что он прочитает всю правду. Ту правду, которую я сама не могу в себе принять…и я отвожу взгляд, закрываясь от него.

Дудаков шутит про ночные прохождения Дани. Это пошлые и грубые шутки, которые я не хочу понимать. Но Эд не смеется. Он вдруг спрашивает у Дани то, что я хотела узнать с самого момента расставания:

–Ну и как тебе такая жизнь?

А Даня не мигая смотрит ему в глаза и просто отвечает:

–Я счастлив.

Даня счастлив. Я же этого хотела, правда? Все было ради этого. Чтобы он был счастлив, а не уничтожен мной. Но почему тогда его счастье на столько болезненно? Почему когда я слышу это, в первую очередь мне плохо? Почему я заставляю себя радоваться этим словам, если это была самая главная моя цель? Почему я просто не могу до конца его отпустить? Почему выбираю комнату рядом и слушаю, как Даня ублажает молоденьких девиц за стенкой? Почему сейчас смотрю украдкой на его лицо и хочу видеть там хоть какой-то знак, что он врет. Но я ничего не вижу. Потому что, если Даня все еще читает мои эмоции, то я уже ничего не вижу в нем. Ведь он уже не верит никому и действительно живет своей счастливой жизнью…без меня.

Я встряхиваю головой и стараюсь не смотреть, как Даня знакомится с двумя молодыми девушками. Они как будто сошли с обложки модного журнала—брюнетка и рыжая. Полная противоположность мне. И они действительно очень красивые. Я смотрю на их оголенные руки и спины в вечерних нарядах и понимаю, что они идеальны. На их телах нет изъянов и они не боятся носить открытые платья, потому что шрамы рассыпаны по их телу на самых видных местах.

Внутренне я ежусь и закутываюсь в кофту плотнее, смотря, как Даня уходит с этим двумя девушками сторону лифта. Я молчу и не знаю, что больше говорить. Дудаков и Аксенов беседуют, а я стараюсь успокоить свое дыхание, потому что понимаю, что не могу сейчас пойти в свой номер. Еще одну ночь я просто не выдержу одна, слушая, как Даня занимается сексом через стенку.

Он счастлив. Ему нравится такая жизнь, в которой нет места для меня. И, похоже, только я не могу двигаться дальше. Я закрываю глаза и в моей голове звучит голос Дани: «Я думал, что мешать тебе спать – это теперь привилегия Аксёнова.»

И в этом момент я просто понимаю, что мне все равно будут мешать спать и единственный шанс теперь—это выбрать вариант, который никого не удивляет. Я встаю из-за стола и желаю всем спокойной ночи, а потом просто кладу руку Эдуарду на плечо:

–Пойдем?

И он все понимает. Также, как и Дудаков. Все вернулось на свои места: Даня снимает девушек в баре, я сплю с Аксеновым. Словно и не было этих месяцев, словно мы обо всем забыли и просто живем дальше. По крайней мере я хочу в это верить.

Уже в лифте Эдуард сгорает от нетерпения. Он жадно целует меня припечатывая к стене лифта, прижимаясь так близко, что я чувстствую его желание даже через одежду.

–Этери…—шепчет он на ухо,—Как же я об этом мечтал.

Я же хочу, чтобы он молчал, поэтому сама целую его, ощущая руки Эда у себя на спине.

Мы врываемся в комнату и я не даю Эдуарду включить свет. Не хочу чтобы он смотрел на меня…и видеть его тоже не хочу. Мы задеваем чемодан, который с грохотом падает на пол, но это уже совсем неважно.

Руки Эдуарда скользят по моему телу хозяйскими движениями и резко расстегивают молнию на кофте, а потом сжимают грудь. Я вздрагиваю и выдыхаю.

Эдуард резко валит меня на кровать, снимает майку и целует в шею. Я понимаю, что там останется засос, и вскрикиваю от боли.

–Ты—моя,—шепчет Эд на ухо.—Ты снова моя…моя богиня…только моя…

Он быстро избавляется от одежды, словно боится, что я передумаю, стягивает с меня брюки и укладывает на край кровати. А потом становится на пол, приподнимает ноги и резко входит в меня целиком.

Я не могу сдержать стон. Но Эдуард просто на секунду замирает и начинает убыстрять темп. И я кричу. Громко, сильно, отчаянно…стараясь заглушить вчерашние крики даниных девушек в голове. Надеясь, что сегодня я буду громче новых его пассий и больше ничего не услышу.

Эд впивается пальцами в мои бедра и просто насаживает мое тело на себя:

–Ты—богиня…невозможная…моя…моя…моя…

Я чувствую Эда внутри себя и просто отпускаю крик изнутри. И кричу. Мое тело разлетается на куски, но я не могу понять, что чувствую сейчас. Мне отчаянно хочется, чтобы Эдуард ничего не говорил, потому что я больше не могу чувствовать себя богиней. И я бы отдала все, чтобы снова оказаться женщиной, которую любят и которой просто не холодно.

Но Эдуард взрывается от наслаждения, все еще сжимая мои ноги, оставляя на них отметины. Он укладывается рядом и прижимается ко мне слишком близко.

–Тебе же было хорошо?—шепчет он, а я хочу свернуться в клубок и заснуть.

–Мне холодно,—говорю я после минутного молчания.

Эдуард смотрит на меня, но не может согреть до конца. Я просто забираюсь под одеяло и словно закутываюсь в кокон. В комнате слишком тихо. За стенкой не слышно ни звука и я не могу об этом не думать.

–А еще я хочу спать,—вру я Эду.—Тебе лучше идти в свой номер.

Я не хочу, чтобы он оставался на ночь. К тому же, если мне опять, как обычно, приснятся кошмары, Эд не должен этого видеть. Никто не может видеть мою слабость.

Эдуард уходит, целуя меня на прощанье в лоб. Он счастлив. Как и Даня счастлив. Из нас всех несчастна только я. Но я это заслужила, потому что позволила своим демонам в голове победить и сама стала демоном, который мучает других. Только теперь мне кажется, что я просто в аду, из которого не могу вырваться.

Я все также не могу спать и слушаю, что происходит за стенкой. Там тишина. Очевидно, Даня с новыми знакомыми уединился и решил не возвращаться домой. И я пытаюсь убедить себя, что этот факт интересен мне лишь потому, что завтра ранняя тренировка. Но я не могу спать, потому что во мне слишком много эмоций, которые пытаются вырваться наружу.

На телефон приходит сообщение и мне хочется, чтобы это был Даня…как раньше. Но это Эдуард : «Спасибо тебе за вечер. Я скучал по этому». Я молча удаляю сообщение и откидываю телефон, понимая, что я не скучала, потому что теперь мне нужно совсем другое. Но этого больше никогда не будет в моей жизни…и только я разрушила все своими руками.

С Даней мы встречаемся уже утром в коридоре:

–Ты мешала мне спать,—просто говорит он.

Я вздрагиваю. Он смотрит на меня презрительно и безразлично, скользит глазами по шее, замечая засос. Дане все равно. Он счастлив без меня, а прошлое его просто раздражает. Ведь я его прошлое, и поэтому я его раздражаю.

Ухожу по коридору резко и не смотрю ему вслед. Это конец. Но почему-то облегчения нет. Даже тогда, когда Алина берет второе место, это не расстраивает меня. На утреней тренировке даже Даня сорвался на ее прокаты, отчего мне на момент стало страшно. Он злился и кричал, а я никогда не видела Даню таким. Очевидно, ночной недосып все-таки стал слишком ему мешать.

–Держи себя в руках,—просто говорю ему как можно тише.—Тебе не идет быть злым.

Даня смотрит на меня нервно, а потом просто уходит. Я не могу понять, что у него в голове. Просто не понимаю и это меня пугает.

А потом мы с Эдом уезжаем, оставляя Даню с Алиной на показательные выступления. Все как всегда. Ничего нового…вот только все другое. Но я не могу объяснить, что именно. Словно внешне мы все те же оболочки, а внутри—понять невозможно. Словно бездна победила, а мы этого так и не заметили.

Уже в Москве я стараюсь ни о чем не думать. Мы должны работать, чтобы подготовиться к Первенству России среди юниоров. Я с чемоданом еду на тренировку прямо из аэропорта. Потому что работа—это то, что всегда спасало меня. Так и теперь—погружаюсь в нее с головой, мечтая забыть обо всем. И о Дане, и об Эде, и о засосах на своем теле. А еще думаю: почему после Дани я никогда не была в синяках?

В один из дней Эд дарит мне розы и подвозит домой. Мы больше не занимаоись сексом, но он очень хочет.

–Диши ведь нет сегодня дома?—спрашивает он, потому что слышал наш разговор.—Может, я зайду?

Я качаю головой.

–Не нужно.

Я действительно этого больше не хочу и просто захожу в квартиру одна. Эд не рад, но все равно принимает мой выбор. Он умеет ждать и думает, что я рано или поздно сдамся. Но я больше не могу переступать через себя. Я просто больше не могу.

Эти чертовы розы царапают руки до крови. И я просто не выдерживаю—швыряю их о стену и бью пока лепестки не раскидываются по всему коридору. На какое-то время мне легчает, но ненадолго. Мне кажется, что я чувствую руки Эда на себе, но мне это неприятно. Я больше не хочу и не могу так, потому что он…не тот, кто мне нужен…он—не тот, кого я люблю. Потому что я люблю того, кого мне любить нельзя.

И это осознание врывается в меня, как уничтожающий ураган. Я смотрю на разбросанные розы, а просто сажусь на пол среди всего этого хаоса и не могу не вспоминать. Я думаю о Дане, о том, как он носил меня на руках, когда я поранила ногу, как готовил завтраки, надевал мой малиновый халат, кормил медведями с колой, обнимал перед сном, шептал на ухо нежности и не давал упасть. И все эти воспоминания бурлят во мне, словно не могут удержаться, а я слышу данин голос в голове, который говорит мне о чувствах. Я вижу его глаза и никак не могу понять, как он мог любить меня.

Я вижу перед собой наше почти единственное селфи в Новогорске, где мы счастливы. Там я держу в руках букет полевых цветов. Настоящих…без шипов, тех, которые пахнут летом и жизнью. И в этот момент я просто понимаю самую главную истину: я так боялась потерять Даню, что отказалась от нас без борьбы. И мне становится страшно. Словно происходит что-то непоправимое и жуткое, а я не могу ничего сделать. Словно неизбежное нависает над нами и не дает вдохнуть. Словно сейчас случится то, что вымораживает меня до костей, и способное уничтожить все, что мне дорого.

Я хватаю ртом воздух и про себя говорю тем, кто в состоянии это разрушить…как мантру, как заклятье…ведь я же ведьма, а ведьмы всегда шепчут заклинания.

Я ведьма и поэтому говорю : «Уходи. Я не отдам тебе его.».

От этих слов все равно холодно и страшно, потому что их недостаточно. Я чувствую, что все сегодняшние осознания складываются в одну простую правду, которую я сейчас должна произнести вслух. Я закрываю глаза, кусаю губы и, прорываясь сквозь страх, шепчу в пустоту, понимая кому, но не зная для чего:

–Я. Тебя. Люблю.

========== Воздух ==========

Я просыпаюсь с головной болью, словно кто-то сжимает меня в тиски. И от этого реально не могу вдохнуть. Эдуард пишет сообщение, что заедет через час,а я и наконец встаю. Ступаю босыми ногами по полу и понимаю, что мне просто холодно. Диша готовит завтрак и раскладывает по тарелкам овсянку. Когда она стала такой самостоятельной? Я прихожу на кухню и начинаю искать турку для кофе. Но не вижу ее.

–Я спрятала все,—говорит Диша, включая чайник.—Ты каждый раз только обжигаешь пальцы и ругаешься. А потом все равно не пьешь кофе, который делаешь.

Я качаю головой. Диана права. Каждый раз я порчу кофе и выливаю его в раковину, опуская пальцы в холодную воду. Словно так пытаюсь доказать себе, что и без Дани могу пить самый вкусный кофе по утрам. Но это неправда. И в первые за долгое время Диша сдается.

А я сдаюсь вместе с ней, потому что с туркой в этой квартире умел обращаться только один человек. Но он больше не вернется.

Эдуард привозит с собой кофе. В нем уже есть корица, которую я вдыхаю через крышку в стакане. Рефлекторно протягиваю руку и беру кофе у Эда, пробуя его и свой. А потом возвращаю чужой в подставку. Из двух стаканов—в моем кофе вкуснее в разы.

В Хрустальном мы расходимся по кабинетам, зная, что чуть что все равно найдемся. Эд прикасается губами к моей щеке и уходит. Я медленно допиваю свой кофе и выдыхаю. Мне слишком душно в этом помещении и очень хочется на лед.

Ко мне неслышно подходит Дудаков и хочет поговорить. В его глазах какая-то борьба и решительность. В кабинете я снимаю пальто и наконец поворачиваюсь к Сергею.

–Этери, черт возьми, что вы с Глейхенгаузом творите?—говорит Дудаков.

Я стою посреди комнаты и не могу сказать ни слова, а просто вопросительно смотрю на Сергея и продолжаю:

–В смысле? Живем своими жизнями…

Но Дудаков перебивает меня, и после его фразы я перестаю дышать.

–Может, ты и живешь, а Даня пытается себя убить, потому что считает и так мертвым.

В моей голове по кругу крутятся один за другим слова: «Даня», «убить», «мертвый». И они выбивают из груди весь кислород.

–Он на столько ищет адреналин, что приходит на рельсы и ждет поезда. Как сраная Анна Каренина, черт бы его побрал. А потом прыгает в сторону. Тогда, когда чувствует, что оживает.

Я опираюсь на стол, чтобы не упасть. Анна Каренина—эта та тема, о которой мы в Хрустальном не говорим. Эта та история, которая изменила слишком многое во всех нас. Но теперь она не главная, потому что осталась в прошлом. Ведь сейчас есть вещи поважнее. Даня стоит на рельсах и пытается почувствовать себя живым. Зачем? Ведь он счастлив? Он должен быть счастливым.

–А вот вчера его чуть не размазало . Он стоял и смотрел на этот локомотив, пока наконец не спрыгнул с рельсов.—продолжает Дудаков.—Я думал, что постарел вчера лет на пять. Если бы Даня не был на столько пьян, то я бы ему вмазал, честно.—Сергей смотрит мне в глаза не мигая.—Я знаю, что это ты бросила его, Этери. И не хочу влезать в ваши разборки, но…черт побери, поговори с ним. В следующий раз он банально не выпрыгнет. Потому что, несмотря на то, что ты ушла от него, Даня тебе дорог. И ты единственный человек, которого он послушает.

Сергей выходит, оставляя меня одну.

–Дыши, Этери,—говорит он на прощанье. Но я не в силах.

Я не говорю Сергею в ответ ни слова, а просто киваю. Потому что не могу произнести ни звука. Меня парализовало от ужаса. Я буквально не могу сдвинуться с места, еще более понимая, как близко мы были к тому, чтобы окончательно потерять друг друга.

Даня должен быть счастлив, но это не похоже на поступок человека довольного жизнью. И Сергей прав, мне не плевать, потому что даже, если мы не вместе, это не значит, что я не люблю Даню. Потому что мне важно, чтобы он был жив. Даже без меня.

Дани все еще нет на работе, поэтому, когда я наконец могу заставить себя выйти из кабинета, то иду на лед и жду его там. Даня приходит, а мое сердце замирает. Он живой. Помятый, больной…но живой.

–Глейхенгауз, если ты ещё раз опоздаешь, я тебя в порошок сотру,—наконец говорю я.

Даня смотрит на меня с каким-то презрением и идет пить таблетки от головы. На какое-то время мне легчает, но мы не можем делать вид, что ничего не произошло. Теперь, когда я знаю про эти дурацкие привычки, я не имею права молчать.

–Зайди ко мне, пожалуйста,—говорю как можно спокойнее уже вечером.

Даня приходит, отпускает колкие шуточки про Аксенова и вечерний кофе, а во мне закипает злость, которая целый день подпитывалась страхом. Я боялась даже представить, что могло произойти, если бы Даня вчера не успел. От этих мыслей сжимаю руки в кулаки и пытаюсь выдыхать. Но воздуха в легких не остается. Он закончился в тот момент, когда Дудаков рассказал мне про поезд.

И я говорю Дане, что обо всем знаю. Стою к нему спиной, чтобы успокоить губы. Мне кажется,что они предательски дрожат, а я не могу выдать себя.

–По-моему, это тебя не касается, -словно выплевывает мне Даня.

Но теперь я больше не могу молчать. Во мне такая ярость, что кажется, будто внутри пылает огонь. Как он может так говорить? Как он может считать, что мне плевать на его жизнь? Как он не видит того, что я чертовски боюсь его потерять?

И тогда я резко бью Даню по щеке со всей силы, чтобы стереть эту ухмылку с его лица, а еще наконец дать почувствовать, что такое жизнь. Потому что я больше не знаю способов его встряхнуть, а самой не зарыдать от ужаса.

–Да мне плевать!– я кричу так громко, что слышу свой голос в голове.– Плевать сколько ты пьёшь и кого ты трахаешь, но у тебя есть работа, а значит ответственность! Я не хочу, слышишь?! Не хочу судорожно искать тебе замену только потому, что ты идиот и кидаешься под поезд!

Я кричу это все, а сама стараюсь удержать руки от дрожи. Я не хочу искать ему замену. И не только как хореографу. Я не хочу искать кого-то на место Дани, потому что его невозможно заменить, но он этого не понимает.

–Хороших хореографов пруд пруди, как-нибудь разберёшься, – шипит Даня.

А я сейчас не понимаю, как до него докричаться, как показать то, что на самом деле во мне, и не испугать его. Я не умею говорить о страхе и признаваться в нем, поэтому продолжаю кричать. Потому что с каждым криком воздух проникает в легкие и я могу дышать, ведь если я буду говорить тихо, то просто упаду.

–Ты идиот, Глейхенгауз! Глупый, эгоистичный мальчишка! – я кричу эти слова, понимая, что уже говорила их тогда, когда думала, что он упал с моста. – Невыносимый ребёнок!

Но Даня тоже не молчит. Он смотрит на меня и кричит в ответ. И это до чертиков меня пугает. Даня кричит, а я никогда не слышала его крик, потому что Даня—самый спокойный человек, которого я знаю.

–Да, я такой! Я идиот и эгоистичный мальчишка, представляешь? И мне плевать, сдохну я под колёсами машины или поезда, потому что ты уже меня убила.

И в этот момент я чувствую, что сама умираю. Потому что весь день я ходила в тумане, боясь за Даню и не зная, как удержать его живым. Несколько месяцев я думала, что спасаю его от себя, чтобы он остался жив…но оказалось, что это убивало его. Мои действия привели его на рельсы в поисках адреналина. И это я его чуть не убила, а не поезд. Это я уже в который раз сама скидываю близкого для меня человека на рельсы.

Кто же я тогда? Что со мной не так?

–Подумай о маме,– тихо говорю я, но понимаю, что еще немного и не выдержу.

Я смотрю Дане в глаза и очень хочу, чтобы все прекратилось. Мне нужно наконец дышать нормально и не чувствовать, как нервы натягиваются внутри и готовы лопнуть. Мне просто нужен кислород и покой.

–Не тебе указывать мне, что делать! –зло кричит Даня и мне кажется, что я совсем теряю его.

Но я тоже кричу ему в ответ. Я никогда так не боялась сдвинуться с места, пока не поняла, что больше во мне не осталось разумных доводов.

–Прекрати вести себя, как обиженный ребёнок! Да, я больше не сплю с тобой! Да, я так решила! Смирись с этим. А если не можешь – катись отсюда! Я не кидаюсь под поезд из-за того, что ты трахаешь своих девиц. И имею право спать с тем, с кем хочу.

Я выкрикиваю эти все слова, понимая, как же устала. А еще то, что я не могу терять Даню из своей жизни, но больше не в силах смотреть, как он будет себя убивать. Теперь я знаю. И черт побери, готова сидеть у того моста целыми вечерами, чтобы не дать ему себя убить.