Текст книги "Кто я? (СИ)"

Автор книги: Аганис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

–Я никуда не уйду, – вдруг неожиданно говорит Даня. – Хочешь знать, что я думаю? В тебе нет почти ничего человеческого. А то, что было, способен был разглядеть только я. И я не уйду, чтобы быть примером того, как ты уничтожаешь тех, кто тебя любит.

И от этих слов мне больно. Я уничтожаю тех, кто меня любит? И мне кажется, что Даня прав, но…

–Ты слишком много на себя берёшь, – перебиваю я его, потому что эта боль нарастает и убивает уже меня.

А еще с этой болью снова приходит страх. Я не хочу, чтобы Даня умирал. Я не хочу его убивать. Я не хочу, чтобы он исчезал из моей жизни. Я не хочу, чтобы он меня ненавидел.

–Пусть так, – кричит Даня. – Ты – чудовище, Этери. И ты меня убиваешь. Но я все равно люблю тебя.

И когда он произносит эти слова, я не в силах больше продолжать.

Я убиваю Даню.

Я—чудовище.

Но он меня любит.

Вопреки всему Даня любит чудовище.

Но почему?

Разве я достойна этой его любви? Разве я вообще достойна того, чтобы меня хоть кто-то любил?

Я хочу задать все эти вопросы Дане, но он выбегает из кабинета, хлопая дверью. Он уходит, а я остаюсь. И чудовище внутри меня остается. Оно выжигает весь воздух в легких и стучит в висках. Даня все еще меня любит. Но я его убила. Эти мысли ходят по кругу, пока не прорываются слезами. И я плачу, потому что больше уже ни в чем не уверена, потому что я действительно чудовище, но ничего не могу с собой сделать.

А еще я понимаю, что Даня не вернется. Он до сих пор думает, что я сплю с Эдом, и бросила его ради секса. И я никогда не смогу доказать Дане обратное. Поэтому я плачу. Ведь слезы для меня—тот самый способ доказать себе, что я жива. Потому что мертвые не плачут. Мертвые не умеют ни плакать, ни любить.

Я сижу неподвижно довольно долго, пока не приходит Эд. Он ни о чем не спрашивает, а потом накидывает на плечи пальто.

–Я отвезу тебя домой, Этери.—спокойно говорит он.

Я же обновляю макияж и выпрямляю спину. Эд ждет, а потом вдруг произносит:

–Я думал, что ты делаешь хуже своему хореографу, но, похоже, он тоже делает тебе плохо, если после разговора с ним ты не можешь дышать. Но вдохнуть нужно, Этери, а потом идти дальше.

И я вдыхаю, а после выхожу из кабинета. Эд собирается везти меня домой, а я в первый раз чувствую к нему даже что-то типа признательности, потому что он не задает вопросов, а молча ведет меня к машине.

И когда я уже почти сажусь в нее, то вижу Даню. Он не ушел на свой перрон, а ждет нас, словно понял что-то важное. Я внутренне съеживаюсь, потому что мне кажется, что сейчас Даня скажет:

–Я понял, что не могу работать с чудовищем и любить его. И поэтому ухожу.

Он скажет так, а потом уже я умру. Даже без поезда и рельсов. У меня просто остановится сердце.

Но Даня говорит совсем другое:

–Эд, мы с Этери не договорили, – он впервые за все время берет меня за руку. – Поэтому я забираю её. Если ты, конечно, не против.

И в этот момент я чувствую его пальцы у себя на ладони. Родные, теплые, живые. Даня держит меня за запястье властно и уверенно, ведет в машину и просто закрывает дверь. А мое сердце наконец начинает снова биться. И я дышу.

Я не могу понять, что мы делаем, но это ощущение, что Даня приходит и забирает меня от Эда, делает меня счастливой. Словно меня наконец отвоевали и вернут туда, где мое место. Словно я снова окажусь там, где нужно. И я не хочу думать о том, что будет дальше. Сейчас безумно хочу сидеть в даниной машине и ехать куда угодно, лишь бы он вез меня. Сегодня я хочу быть его целиком, без ограничений и предрассудков. Я просто хочу быть его.

И Даня молча везет меня к дому, уверенно крутит руль, а я украдкой смотрю на него и боюсь прикоснуться. Когда мы оказываемся у подъезда, Даня наконец спрашивает:

– Что между нами?

–Я не знаю…—отвечаю я и тут же боюсь.

Но Даню этот ответ устраивает. Потому что я не вру. Я действительно не знаю, но очень хочу разобраться.

–В бардачке твои медведи,—говорит Даня, а я чувствую, как сердце стучит еще громче.

Мои медведи. С колой. Мои.

Мы прощаемся, желаем друг другу спокойной ночи и расходимся. Я сжимаю в руке этих желатиновых медведей, как самое главное сокровище, и иду домой.

А потом смотрю в окно из темной комнаты, зажигая свет в зале. Я смотрю на данину машину, пока он не трогается с места. А на телефоне сообщение. Мне кажется, их не было целую вечность.

«Прости, что кричал на тебя».

Я открываю пачку медведей и наконец понимаю, что могу их есть.

«Прости, что ударила тебя».

Мы не говорим самые важные “прости” друг другу, но оба понимаем, что первые шаги сделаны…а потом мы, может, как-нибудь разберемся?

Я выуживаю из кармана монетку и подкидываю ее с вопросом:

–Простит ли меня Даня когда-нибудь?

Орел.

Я думаю пару секунд и снова задаю вопрос:

–Прощу ли я сама себя?

Монетка крутиться в воздухе и падает на ладонь.

***

А потом мы едем в Пермь. И это уже действительно снова мы. Еще несмелые, учащиеся снова доверять друг другу, но «мы». Вот только, несмотря на заверение организаторов, что «Впермитепло», мне ужасно холодно.

Я рефлекторно касаюсь Дани, а он укутывает меня в кофты и перчатки. Дудаков смотрит на нас как на сумасшедших детей, но ничего не говорит. Когда Даня греет мне пальцы, кажется, что становится теплее везде—даже в сердце.

Я пью кофе с корицей и заедаю их медведями с колой, а потом, в один из дней, вдруг рефлекторно отпиваю из даниного стаканчика, понимая, что это самый вкусный кофе с мире. И в тот момент я пугаюсь, что он что-то скажет, но Даня молчит. Он спокойно допивает мой кофе, будто ничего не происходит, а мне становится еще теплее.

В первую ночь я еще долго прислушиваюсь к звукам из даниной комнаты, но там все спокойно. Даня спит один, а я чувствую себя счастливой от этого.

На завтрак мы идем уже вместе, а я незаметно вкладываю свои пальцы в его ладонь. И Даня также молча греет их своим теплом, словно это самое важное дело в мире.

Даниил Самсонов выигрывает среди юношей, а Саша—среди девушек. Алена и Аня тоже оказываются в призах. И когда мне на шею надевают медали за тренерство победителей, все становилось на свои места. Сергей и Даня стоят рядом, а кто-то постоянно делает фото.

Мы улыбаемся втроем и понимаем, что это настоящая победа. Но самую главную победу я ощущаю, когда Даня приобнимает меня и прижимает к себе. Я стою и боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть это хрупкое равновесие. А Даня незаметно наклоняется к моему уху и тихо-тихо говорит, чтобы никто не слышал:

–Дыши, Этери…

И я наконец дышу.

========== Ангел ==========

Мы возвращаемся в Москву, а я все еще не знаю, что думать. Потому что мы с Даней больше не ругаемся, а находимся рядом. Мне кажется, что это самая счастливая пара дней за последние месяцы моей жизни. В сумке тяжелыми кругляшами лежат две медали, а мне кажется, что сейчас я могу все: сдвигать горы, переплывать океаны, менять мир…Могу многое—но не хочу.

Теперь мне хочется перестать быть непобедимой Этери Тутберидзе, а почувствовать, как все снова приходит в движение после липкого застоя. Словно я долгое время не могла открыть глаза, а теперь, наконец, ясно вижу. А еще никуда не хочу спешить.

Даня вызывает мне такси, а я стою с Дишей ,и мне на минуту кажется, что вокруг слишком шумно, потому что, когда он отходит от меня, звуки становятся мучительными. Мы так погрузились в тишину за эти дни, что теперь не можем вспомнить, как говорить словами. Я дышу на пальцы, понимая, что как всегда мерзну в этом громадном городе, но Даня уже подходит ближе. Он берет мои руки и по очереди надевает на них перчатки. Когда Даня касается кожи, мне кажется, что сердце стучит в два раза быстрее. В первое время мне вообще казалось, что в глазах темнело, потому что я не могла поверить, что это действительно он.

Сейчас Даня стоит впереди и держит мои ладони в своих, согревая их до приезда такси. Я чувствую тепло его рук даже через перчатки, и мне становится не холодно.

А потом мы с Дишей уезжаем домой, а Даня ждет свою машину. Он смотрит нам вслед, а я тоже не могу оторвать взгляд. Мои руки еще долго сохраняют тепло, и, если закрыть глаза, можно подумать, что Даня все еще рядом.

Мы доезжаем в квартиру, а мне кажется, что все уже совсем другое. Словно я вернулась другой, а мир за мной не успевает. Ведь мы так до сих пор и не знаем с Даней, кто же мы друг для друга. Особенно теперь. Потому что раньше было сказано столько слов, которые ранили, а сейчас мы просто исцеляемся молчанием.

Когда я снимаю перчатки и кладу их на зеркало, приходит смс.

«Твои медведи в крайнем правом кармане».

И в этот момент я просто улыбаюсь, потому что теперь снова ем этих медведей с колой и они не причиняют мне боль. Сейчас они всегда под рукой, потому что у Дани просто залежи этих конфет. И самое главное, что я понимаю: он не избавился от них даже тогда, когда мы были не вместе. Даня просто приносит их на работу и не спрашивает о прошлом. А я ем этих медведей и понимаю, что еще никогда конфеты не были такими вкусными и спасительными.

А потом мы ездим в Хрустальный и занимаемся подготовкой Алины к Чемпионату Мира. Мы работаем, не пытаясь выяснить ничего. Даня носит мне кофе и медведей, мы обедаем вместе с Дудаковым, который смотрит на нас с улыбкой. Он не спрашивает, но мы и сами не знаем ничего, кроме того, что между нами нет ни злости, ни ненависти. Между нами есть …что?

Я сижу в кабинете и читаю какие-то отчеты. Допиваю кофе с корицей и ем медведей с колой. Она остается на моих губах сладким запахом, который я чувствую, когда кусаю нижнюю губу. В этот момент приходит Эдуард и садится в кресло. Он смотрит на меня, словно оценивает, а потом, наконец, произносит:

–Как я вижу, вы с Даниилом поговорили?

А я даже не знаю, что сказать. Мы не поговорили, но это не кажется важным, потому что мы сдвинулись с мертвой точки, но я не хочу объяснять это Эду.

–Что-то вроде того,—закидываю в род очередного медведя и смотрю ему прямо в глаза.—В любом случае я просто хочу, чтобы ты знал… я больше не буду с тобой спать.

Эдуард все еще смотрит на меня и ухмыляется.

–А я думал, что ты не ешь желатиновых медведей,—почему-то говорит он.

–Они с колой…этих ем.

–Кто бы мог подумать,—а я чувствую в голосе Аксенова печаль, потому что он искренне пытается понять, как такое возможно.

Зато я знаю, кто мог подумать…Даня. И ему не нужно было объяснять разницу между фруктовыми желатинками и этими. Он все понял сразу.

–Так бывает,—тихо говорю Аксенову.—Просто есть люди, которые все знают лучше нас самих. Понимаешь.—Я вдруг осознаю, что должна сказать это.—Когда ты счастлив, тебе не нужно больше быть богиней, ты– это просто ты…

–Ты счастлива, Этери?—почему-то спрашивает Эд.

И я киваю. Да. Я счастлива, даже несмотря на то, что ничего не понимаю.

–И ты будешь счастлив, когда перестанешь гнаться за иллюзиями и начнешь ценить то, что есть. Потому что если находишь человека, способного принимать в тебе твоих демонов и недостатки, его нельзя отпускать.

Эдуард кажется мне в этот момент каким-то огорошенным и неуверенным. Словно он слишком многое решает сейчас для себя. И он тоже молчит.

–И вот сейчас у тебя есть два выхода,– продолжаю я.—Ты можешь найти себе новую богиню и дальше падать в бездну…или увидеть наконец ту женщину, которая способна изменить все, пока не поздно.

–Сделай мне кофе, Этери,—после долгого молчания говорит Эд, а потом добавляет.—Пожалуйста.

И я делаю. Мы пьем кофе, работаем, отвечаем на телефонные звонки. И я больше не чувствую ни вины, ни желания, ни прошлого.

А на следующий день, 14 февраля , Даня приходит ко мне в кабинет с букетом пионов. Я же представляю, что они стоят почти как самолет, ведь сейчас февраль. И мне страшно подумать, сколько времени было потрачено, чтобы их найти. Эти цветы ярким пятном окрашивают комнату, а я просто не могу подобрать слов. Даня, как мальчишка, смотрит на меня и улыбается. А потом протягивает какие-то исписанные листы. Я смотрю на них предельно долго, пока сквозь туман в голове не осознаю данины слова. Он продумал шоу. До конца. Просто взял и сделал то, о чем мы говорили, но чего я постоянно боялась. А он задвинул все эти страхи и просто сделал.

Для меня.

И вот я стою посредине своего кабинета и не могу понять, почему. Кидаю взгляд на календарь…14 февраля. Праздник, который Даня никогда не признавал и всегда издевался над ним. Поэтому вряд ли это связано с датой. Но Даня ничего больше не говорит, а я не могу поверить в реальность. Я не могу поверить в то, что он делает это все для меня. Несмотря на то, что я с ним сделала, несмотря на то, что я чудовище…несмотря ни на что.

Мы стоим и смотрим на воплощенную идею, а я не могу говорить. Ставлю цветы в вазу, а потом спрашиваю у Дани:

–Думаешь, у нас правда может получиться шоу?

–Думаю, мы можем попробовать, – просто говорит Даня.

А я понимаю, что мне нужно еще одно подтверждение для себя и поэтому подкидываю монетку. Даня с улыбкой ловит ее и показывает : орел.

И я верю. Монетка еще ни разу не обманула меня. Но, когда я произношу это вслух, Даня интересуется:

–А когда ты бросила меня, ты тоже спрашивала у монетки?

И от этого вопроса земля уходит из-под ног. Но я не могу ему врать. Больше никогда. И поэтому просто киваю. Мне страшно, что Даня сейчас уйдет, что он хлопнет дверью и скажет, что это сумасшествие, но он остается на месте. А потом просит меня говорить. Потому что мы достаточно молчали и, наконец, слова созрели в нас и готовы превратиться в нечто большее. Теперь я не могу бояться, потому что страх всегда не дает сдвинуться с места, а нам пора идти вперед. И мне, и Дане. Мы больше не имеем права молчать и делать вид, что ничего не происходило. Я выпрямляю спину, смотрю Дане в глаза и понимаю: я отказываюсь бояться. Больше нет. Больше между нами никогда не станет мой страх.

И тогда я говорю.

–Я так боялась тебя потерять, Дань. Больше всего на свете, потому что это чувство внутри вдруг стало слишком сильным. И я позволила страху победить себя. Потому что. когда я думала, что ты упал с моста, мне казалось, что я тоже умерла. А я не могла тебя потерять…я не могла остаться одна после того, как ты изменил все. Но ты стал умирать рядом со мной. И это видели все, кроме меня…и тебя. Я убивала тебя,Даня, а никто из нас этого не замечал.—На этом моменте мой голос дрожит, но я скрещиваю руки на груди и продолжаю.—И ты никогда не бросил бы меня, поэтому мне пришлось сделать это самой. Я не имела права решать за нас обоих, но тогда все казалось таким логичным. Мне нужно было, чтобы ты жил, понимаешь? А потом оказалось, что это не спасает, а убивает тебя…какой глупый парадокс. Я отказалась от нас, чтобы спасти тебя и чуть не убила. И самое страшное, если бы не Дудаков, то никогда не заметила бы этого.—Мне становится так холодно, что я не могу дальше продолжать, но понимаю, что должна.—И я не врала тебе, а просто не договаривала правду. Причиной всего был Эд, да. Но только потому, что он первый рассказал, как забота обо мне тебя уничтожает. Он рассказал, как ты попал под машину от усталости и я не могла больше дышать… На тот момент мы не спали вместе. И сделали это только в Минске, когда я была уверена, что ты счастлив. Вот только крики из-за стены было нужно заглушать. И я это сделала. Один раз…а больше не смогла. Я знаю, что ты не сможешь простить меня, потому что я…ужасное чудовище и…

Но в этот момент Даня не дает мне закончить. В его глазах я вижу все: и боль, и нежность, и желание спрятать меня от всего мира и самой себя. Даня смотрит на меня и целует. Впервые за все это время он просто целует меня и не дает больше винить себя. Он не слушает меня, когда я снова называю себя чудовищем. Для Дани я чудище, но пока я не понимаю разницы…до того момента, когда он говорит то единственное, что имеет значение: Я —его. Целиком и полностью. Со всеми недостатками и достоинствами, чудовищами и демонами.

Я—его.

И в этом нет слепого желания обладать. Эти слова значат нечто большее: то, что меня принимают. И не имеет значения, сколько всего живет в моей бездне. Дане все равно, потому что он приручит тех демонов, кого можно приручить, и прогонит всех остальных. Я нужна ему вся, и он никому меня не отдаст. Я читаю это в даниных глазах, когда он обнимает меня, потому что между нами больше нет ни стен, ни обид. И сквозь обрушенные баррикады на волю вырываются и страх, и боль, которых я больше не боюсь. Поэтому я плачу. В этих слезах нет отчаянья и безысходности. Они вымывают из меня темноту и страдания, заполняя все покоем и ощущением того, что все теперь будет правильно.

–Я люблю тебя, —просто говорит Даня.

И я понимаю: еще никогда эти слова не значили так много.

–Ты простишь меня?—спрашиваю я Даню, надеясь на простое «да», но он отвечает иначе:

–Мне не за что тебя прощать.

И от этих слов я люблю Даню еще сильнее, хотя и не произношу этого вслух.

Мы едем в машине: живые и обновленные, а Даня уверенно крутит руль.

–Куда мы едем?—тихо спрашиваю я его.

–Домой…

Мы едем домой. И я не могу передать словами ту нежность, которая поселяется во мне после. Она нарастает с каждой минутой: когда Даня несет меня в дом, как всегда помогает разуться, укладывает в кровать, закутывает в одеяло и обнимает. Он рядом и баюкает меня в своих руках, пока наконец нежность не побеждает усталость. И мне кажется, что счастливее меня нет человека на свете…потому что мне больше уже не холодно.

***

А потом наступает мой День Рождения, и мы идем в ресторан. С Дудаковым, Дишей и Алиной. Официанты дарят мне праздничный торт, а я задуваю свечку и загадываю самое сокровенное желание: чтобы все, кого я люблю, были здоровы. Это так много…но большего мне и не нужно.

Дудаков в перерыве что-то решает с Даней про шоу, а потом Даня уходит дурачиться с Дишей, а Сергей с улыбкой смотрит на меня.

– У нас скоро будет шоу. Ты можешь в это поверить?

Я пожимаю плечами.

–Пока нет…все как-то так странно.

Дудаков кивает:

–А вообще это чья мечта на самом деле?

Я не колеблюсь ни минуты и отвечаю:

–Данина. И мечта…и идея… Он так давно что-то подобное хотел.

Сергей смотрит на меня удивленно, а потом ничего не говорит. Да я и не пытаюсь слушать. Мне пока просто хорошо.

Диша едет к Алине домой, а мы вызываем им такси. Даня же провожает меня, а потом уже дома дарит свой подарок—черный камень на шнурке. Он должен защитить меня от сглаза и дурных мыслей. И когда Даня застегивает свой подарок на шее, мне кажется, я чувствую его невероятную мощь. Потому что вместе мы сильнее всего мира и всего зла, у которого больше нет власти над нами.

Даня целует меня нежно и невесомо. Словно боится сделать больно каким-то неловким движением. Я чувствую его губы у себя на шее и невольно задерживаю дыхание.

–Этери…солнце мое невероятное,—шепчет Даня.—Пожалуйста дыши…

Я улыбаюсь и касаюсь даниной спины пальцами, а потом одну за второй расстегиваю пуговицы на рубашке. Медленно и спокойно, целуя оголившиеся участки кожи. Даня закрывает глаза и закусывает губы, а я не могу сдержать улыбку, потому что внутри мне безумно хорошо. Мне кажется, что между нами происходит что-то новое, потому что дело даже не в сексе, которого так давно не было. Мы словно познаем друг друга заново, и я замечаю родинку у Дани на ключице…маленькую, но настоящую. И он сам такой настоящий, что сердце вырывается из груди, когда Даня целует меня в ответ.

Мы идем в спальню, в темноте, но в комнате я сама включаю свет, потому что не хочу прятаться и что-то скрывать. Даня аккуратно стягивает с меня кофту, покрывая поцелуями ключицу и шею, а потом касается губами каждого шрама, который он видит.

–Не смотри,—рефлекторно говорю я.—Они уродливые.

Но Даня не дает мне закрыться. Он смотрит мне прямо в глаза и говорит:

–Ты – моя. А значит и все эти шрамы – мои. И я люблю их. Потому что я люблю тебя, Этери.

Еще никто и никогда не говорил мне этого, но с каждым поцелуем Дани мне кажется, что боль из шрамов уходит. Иногда я вспоминаю, как взрыв впечатал в меня десятки осколков и заставил жить с этой болью все время. А теперь, когда Даня целует каждую черточку, его любовь вытягивает из меня эти отметины смерти. Я просто ощущаю каждой клеточкой тела, как он любит эти мои изъяны и считает их прекрасными.

И в первые за эти годы я исцеляюсь.

–Я не знаю никого, красивее тебя, —выдыхает Даня, а в его глазах—действительно только я. И я там прекрасна.—Ты—мой ангел…

Он гладит все мое тело и не перестает целовать, словно плавит его своими пальцами и не останавливается даже тогда, когда я не могу сдержать стон. Оставшаяся одежда настолько мешает нам, что, когда Даня стягивает с меня джинсы, я облегченно выдыхаю и помогаю раздеться ему.

Мы лежим полностью обнаженные и не боимся друг друга, словно запоминаем этот момент. А потом от прикосновения кожи к коже, я чувствую дрожь.

–Я люблю тебя…так, как никого еще не любила,—наконец признаюсь я.

И это правда. Потому что то, что я сейчас чувствую, сильнее всего, что было раньше, и в мире не существует слова, чтобы это описать.

Меня разрывает от эмоций, и я притягиваю Даню к себе. Он тоже почему-то медлит, пока я сама не шепчу ему на ухо:

– Я хочу почувствовать тебя еще ближе…

И потом я впускаю Даню в себя. Это настолько невероятно, что какое-то время я просто прижимаю его плотнее и обхватываю ногами. Я чувствую себя целой, словно мы наконец стали на столько близкими, что ближе быть уже невозможно.

Даня аккуратно двигается во мне, а я не могу больше молчать. Запрокидываю голову и стону от каждого его проникновения, не сдерживаясь и по-настоящему.

–Я люблю тебя…я так тебя люблю,—шепчет Даня, целуя меня при этом.—Больше всех на свете…сильнее всего…люблю…

Я сама двигаюсь навстречу Дане, открываясь ему еще глубже, потому что с каждым «люблю», становлюсь сильнее. И я тоже уже не боюсь говорить ему о любви. Потому что не знаю никого, кто был бы достоин этих слов настолько сильно.

–Даня…—выдыхаю я, чувствуя, как почти взрываюсь под его руками,—Не отпускай меня…никуда.

Он обнимает меня так крепко, что между нами не остается даже воздуха, и на пике наслаждения произносит:

–Никогда…никогда…не отпущу.

И в этот момент я взрываюсь и кричу, потому что мне кажется, что мир вокруг раскачивается и падает. Но Даня ловит меня и действительно никуда не отпускает. Мы летим с ним, не в силах понять, где чье тело и мысли. А вселенная крутится, набирает обороты и тоже взрывается на сотни осколков, которые становятся яркими звездами.

В конце концов, среди этой новой жизни и внезапной тишины каждый из нас тоже чувствует себя чем-то большим, чем просто мы сами.

Потому что и внутри, и вовне не остается ничего кроме…безграничной любви.

========== Судьба ==========

Я просыпаюсь абсолютно счастливой впервые за долгое время. Словно все стало на свои места и кажется, что внутри меня поселился свет, который греет тело. Я просто чувствую себя на своем месте с правильным человеком.

Открываю глаза и вижу, что Дани в кровати уже нет. И мне не страшно, что он ушел или бросил меня. Демоны в моей голове молчат. Страхов не осталось.

Натягиваю первую попавшуюся футболку из шкафа и иду на кухне. Там Даня варит кофе…в турке.

–Я думала, мы ее потеряли,—улыбаясь говорю я.

Диша нарезает фрукты и бурчит:

–Это я чуть не потеряла терпение, когда кто-то не мог нормально сварить себе кофе без членовредительства.

Даня смеется, а я притворно злюсь:

–Вы сговорились. Один подсадил на свой кофе, а вторая испортила турку. И все для того, чтобы вернуть сюда Даню.

Диша удивленно смотрит на меня, не понимая, о чем это.

–Как тогда еще объяснить, что в моих руках она превращала даже самый дорогой кофе в какую-то коричневую дрянь,—поясняю я.

–Просто твои руки предназначены для другого,—Даня наконец разливает кофе по кружкам и целует мне запястье.

Отпиваю из двух кружек по очереди, пытаясь понять, где вкуснее.

–Это так не работает,—говорю я.—Какая из них твоя?

Даня обреченно протягивает мне левую. И, правда, вкуснее.

Сажусь за стол и размешиваю овсянку. Везде вокруг цветы и пахнет, как в саду. Мне кажется, что я, словно, падаю в лето. И мне радостно. Потому что зима заканчивается и скоро действительно станет тепло.

Осталось только пережить Чемпионаты мира. Но об этом мы подумаем завтра. Я кладу ноги на Даню и откидываюсь на стуле.

***

Тренировка идет тяжело. И все мое внутреннее счастье улетучивается, когда я смотрю, как Олимпийская чемпионка не может выполнить простой прыжок. А я не могу понять, что с Алиной. Еще вчера все было хорошо, а сегодня она словно другой человек. И до этого мы давали ей отдохнуть и разрешали паузу в тренировках, но, казалось, баланс найден, а сегодня все опять не так.

Я чувствую собственное бессилие, потому что никак не могу это прекратить. Потому что все у Алины в голове. Физически она готова. У нее сложнейшая программа, которую она может выкатать, но не хочет. И меня это злит. Я не могу понять, что делаю не так и поэтому пытаюсь ее расшевелить. Но чем больше я обращаю внимание на Алину, тем больше она падает.

Заканчивается все криком «Оставьте меня в покое!» и выбеганием из катка в коньках. Не первый раз, мы уже привыкли. В первый раз было страшно. Теперь просто непонятно. Потому что поводов сейчас нет. Я смотрю, как Алина убегает от нас, и сама хочу от этого всего сбежать. Туда, где все просто, где никому ничего не нужно доказывать.

Саша, Аня и Алена тренируют свои программы, а я стою посредине катка и не могу понять, как сдвинуть себя с места. Может быть, поэтому я не замечаю, что Алена хромает больше чем обычно, когда выходит со льда.

В кабинете Даня усаживается рядом и пытается кормить меня медведями. Я же просто не могу понять, когда все пошло не так. Когда Алина перестала нам верить и окончательно надломилась. И Даня мне объясняет, а мне становится грустно, потому что, когда чувства мешают твоим же интересам—это плохо. Особенно плохо, если они мешают тебе стать чемпионкой мира. Но вот если бы я не была занята своими проблемами, я заметила бы это все раньше. Пока оно не успело причинить боль. Но сейчас я просто ничего не могу сделать. Поэтому укладываюсь Дане на колени и дышу. Потому что он мой. И я не собираюсь никому его отдавать.

Даня запутывается пальцами в моих волосах и целует.

А на завтра Алина возвращается на каток, извиняется и начинает работать. Между нами стена. И я не могу через нее достучаться. Алина все еще не готова и мы все об том знаем, но молчим. Я просто не понимаю, как зажечь в ней чемпионский огонь, чтобы завоевать золото. Похоже, это мой провал, в котором придется рано или поздно признаться.

А потом мы идем с семьей в ресторан праздновать мой День Рождения и я снова внутренне напрягаюсь. А вот Даня ничего не боится. Он улыбается, разговаривает и всем своим видом показывает, что я—его. А я просто не сопротивляюсь, чувствую его поддержку и тепло рук. Мне на столько хорошо, что Марина сдается. Вначале она беседует в Даней, а потом на прощанье говорит мне:

–Каждому человеку подходит свое счастье.

И я с ней соглашаюсь. Потому что неправда, что все счастливы одинаково, а несчастливы по-своему. У каждого своя собственная боль и личное счастье. А мое на данный момент сидит в машине и в два голоса горланят песни по радио. Я смотрю на Дишу и Даню украдкой, чтобы не помешать, чувствуя, что мне просто хорошо.

А потом Даня с Сергеем собираются на юниорский чемпионат мира. Вот только Алена не едет. Ее воспаление не дает возможности выступать. Я же никак не могу понять, как это все так вышло. Почему мы не заметили? Почему довели до такого состояния? Наверное, просто были другие мысли в голове, да и верили, что все пройдет. Но оно не прошло, поэтому едут Аня и Саша, а у меня уже нет сил ругаться с судьбой.

Перед отъездом на чемпионат я собираю Дане чемодан. Первый раз делаю это кому-то взрослому. И, похоже, со мной точно что-то не то. Я не могу этого сделать. Постоянно что-то меняю местами, выкидываю и кладу обратно. Диша с Даней едят попкорн и смеются. Я притворно злюсь на них и мысленно тоже улыбаюсь. Потому что самые лучшие майки я все равно оставляю себе.

А потом Даня учит меня варить кофе и не калечить пальцы, потому что без кофе по утрам я уже не могу. По итогу что-то у меня даже получается. Но Диша до конца не верит, что я справлюсь. Придется напоить ее кофе завтра, но она начинает резать салат и причитать:

–У тебя единственная дочь, женщина…мне не нужны эксперименты.

Даня смеется, а я иду гладить ему рубашку. Я сама люблю рубашки, поэтому умею делать это хорошо. Но сегодня что-то идет не так. Я задумываюсь о программах и чемпионате, а еще о том, как выиграть золотую медаль. И эти мысли уводят меня от реальности.

А возвращает туда запах паленой ткани. Я сожгла данину рубашку.

–Блять…—тихо ругаюсь я и оцениваю масштаб трагедии.—Ей кабздец.

Я стою и думаю, как нашить заплатки или скрыть эту громадную дырень, но входит Даня и вздыхает. Я закрываю лицо руками и виновато говорю, что никогда и ничего не сжигала.

Даня целует меня и выключает утюг. Он не злится и пытается меня успокоить, а мне действительно стыдно и неловко. Может, я не создана для всей такой семейной жизни? Но Даня опять меня целует, а я глажу его спину. И в этот момент абсолютно не имеет значения ни рубашка, ни что-то другое.

***

А потом Даня с Сергеем уезжают, а я остаюсь один на один с тренировками и разобранной олимпийской чемпионкой, которая катает программы через раз. Но я не могу сказать, что в этом виновата Алина. Она очень устала, а у меня не получается найти нужные слова. К тому же, мне кажется, что она не просто не может меня слушать. Она сама хочет все исправить и победить. Но мы словно все что-то упускаем и не в силах сдвинуться с места.

Саша завоевывает золото и становится двукратной чемпионкой мира серди юниоров. Аня—вторая. Мне кажется, это победа. Поэтому мы поздравляем друг друга по телефону.

Также по телефону Диша сдает меня в попытках сварить кофе. Я снова обжигаю пальцы и понимаю, что все бесполезно. Я никогда не смогу сделать это так хорошо, как Даня и не убиться при этом. Но Даня смеется через телефон, а потом говорит, что купил кофемашину на этот случай. И спрятал в шкафу. Мы бежим с Дишей туда и находим подарок. От нежности мне перехватывает дыхание и я просто выставляю машину на стол. И варю в ней кофе. В новых кружках. Потому что в коробке три новых кружки с нашими фото и надписями : Диша, Даня, Несносная ведьма. Я смеюсь. Потому что в записке читаю : «ты не должна перепутать кружки, ведь только в одной из них самый вкусный кофе.»

А вечером Даня звонит мне и говорит, что скучает. Я тоже безумно по нему скучаю и не могу выразить это словами. Интернет –спаситель таких, как мы. Я переодеваюсь и слышу, как Даня зовет меня. В его глазах отражаюсь я –совершенная и прекрасная, как говорит он сам. Потому что еще никто и никогда не смотрел на меня так, как он.