355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Зоя Ножникова » Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев » Текст книги (страница 10)
Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 19:23

Текст книги "Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев"


Автор книги: Зоя Ножникова


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

«Они принимают совершенно своеобразно иностранных послов и заботливо отсылают их обратно домой как можно скорее. Они не терпят постоянных в Москве послов, или резидентов, как их называют, а также и сами не позволяют своим долго оставаться при дворах других государей, дабы те, вследствие слишком долгого постоянного обращения, не изменялись бы и не вносили в отечество новые нравы. Мало того, они и приезжих послов считают как бы честными, явными лазутчиками и законными изменниками своей вере. Посылаемым же ими за пределы государства они постоянно, под угрозою тяжкого наказания, приказывают везде тщательно поддерживать царское достоинство и величие, а также и разузнавать обо всех делах до мельчайших подробностей.

Послов от держав, не состоящих с ними в дружеских отношениях, русские обыкновенно не допускали даже внутрь государства, а как можно скорее отпускали домой, покончив дело, ради которого те приезжали, чрез посредников на границе. Послы же от дружеских держав, с момента прибытия их к границе России, поступают на полное содержание царя, и их провожают до столицы царства, осыпая всякого рода проявлениями гостеприимства. Иностранцам часто приходится испытывать завистливое и высокомерное, на словах и на деле, обращение приставов, то есть чиновников. Ибо те стараются последними слезать с коней, выходить из экипажа, сесть повсюду первыми на наиболее почетное место, как можно реже снимать шапку, как можно менее двигаться вперед и по возможности чаще произносить титул царя.

Прибыв к первому русскому городу, послы непременно должны некоторое время там пообождать, доколе царь, извещенный об их прибытии, не отпишет, как ему угодно поступить с ними далее. Затем они с переводчиком и приставом, проезжая по государству, не имеют права идти пешком, ни даже прохаживаться по улицам, лежащим на пути городов, иначе как с согласия и разрешения сопровождающих их приставов и окруженные военного стражею. Приблизившись к Москве, они несколько времени ждут, пока не будет назначен день для торжественного въезда и не явятся новые пристава. Эти с большим упорством стараются закрывать послам вид с правой стороны, более по собственной гордости и упорному высокомерию, нежели во исполнение царской воли.

Послы въезжают в город среди многочисленных всадников из знати в роскошных одеждах и между рядами пеших солдат, на длинное расстояние развернутыми, и везут их на царских лошадях в громадный дворец, именуемый дворцом христианских послов. Необычное блестящее торжество это не может не поразить зрителя. Затем они в стенах своего жилища окружаются, как бы в какой осаде, воинскою стражею, которая никому не позволяет входить к ним, кроме посланных царем, и никуда наружу не выпускает кого бы то ни было из посольских слуг, дабы как-нибудь не представилась им возможность подкупить московских чиновников деньгами или подарками, или кто-либо не узнал о том, что поручено послам, раньше царя. Впрочем, русские поступают так, прикрывая это видом почета и заботы о безопасности. Меж тем послам щедрою рукою отпускается все необходимое для существования, так чтобы им, сколько времени они бы не прожили в Москве, не было бы надобности тратиться самим на что-либо, кроме подарков».

Знаменитый город Москва

Посольства, наконец, преодолевали те или иные тяготы дороги и подъезжали к Москве.

Герб великого князя московского, XVI в. 

Одним из первых для европейских читателей описал Москву венецианец Амброджо Контарини, когда в 1476 году приблизился к главному городу русских:

«26 сентября 1476 года мы вступили в город Москву, принадлежащий великому князю Иоанну [31]31
  Здесь великим князем,назван Иван III Васильевич (1440—1505), великий князь московский с 1462 г.


[Закрыть]
, властителю Великой Белой Руси. Здесь, в Москве, жил мастер Трифон, ювелир из Катаро, который изготовил и продолжал изготовлять много сосудов и других изделий для великого князя. Еще здесь жил мастер Аристотель Фиораванти из Болоньи, строитель, который строил церковь на площади. Также здесь было много греков из Константинополя, приехавших сюда вместе с дес-пиной [32]32
  Деспинойназвана Софья Палеолог, супруга Ивана III.


[Закрыть]
. С ними со всеми я очень подружился.

Жилище, которое дал мне посол князя Ивана, Марк, было мало и плохо; там едва было можно разместиться. При посредстве того же Марка я получил жилище в доме, где стоял упомянутый мастер Аристотель. Дом этот помещался почти что рядом с великокняжеским дворцом и был очень хорош. Но через несколько дней (откуда это пришло – не пойму!) мне было приказано от имени государя, чтобы я выехал из этого дома. С большим трудом для меня был найден дом вне замка. Он имел две комнаты, в одной из которых расположился я сам, а в другой – мои слуги. Там я и оставался вплоть до моего отъезда.

Город Московия расположен на небольшом холме. Он весь деревянный, как замок, так и остальной город. Через него протекает река, называемая Моско. На одной стороне ее находится замок и часть города. На реке много мостов, по которым переходят с одного берега на другой».

* * *

Первое, что бросалось в глаза иностранцам, подъезжающим к главному русскому городу – это его необычно большие для Западной Европы размеры. Англичанин Ричард Ченслерписал в 1553 году:

«Москва очень велика. Я считаю, что город в целом больше, чем Лондон с предместьями. Но она построена очень грубо и стоит без всякого порядка. Все дома деревянные, что очень опасно в пожарном отношении.

Есть в Москве прекрасный замок, высокие стены которого сделаны из кирпича. Говорят, что стены эти толщиной в восемнадцать футов, но я не верю этому. Они не кажутся такими. Впрочем, я не знаю этого наверное, так как ни один иностранец не допускается к их осмотру.

По одну сторону замка проходит ров, по другую – река Москва, текущая в Татарию и в море, называемое Каспийским.

С северной стороны расположен нижний город. Он также окружен кирпичными стенами и таким образом примыкает к стенам замка.

Царь живет в замке, в котором есть девять прекрасных церквей и при них духовенство. Там же живет митрополит с епископами. Дворец царя или великого князя как по постройке, так и по внешнему виду и по внутреннему убранству далеко не так роскошен, как те, которые я видел раньше. Это очень низкая постройка из камня, обтесанная гранями, очень похожая во всех отношениях на старинные английские здания».

Другой англичанин, Антоний Дженкинсон,дипломат и купец, добавил четыре-пять лет спустя, в 1557-1558 годах:

«Немногие дома в Москве выстроены из камня с железными окнами, служащими для летнего времени.

В Москве много прекрасных каменных церквей, но еще больше деревянных, отапливаемых зимой».

* * *

Венецианцы писали подробнее всех. Еще один посол к русским, Марко Фоскарино,писал в 1557 году:

«Названия – Московия и москвитяне – недавнего происхождения. От реки, именуемой Моско, которая протекает по столице Московии, город стал называться Московией, а отсюда уже получили свое имя и москвитяне.

Этот город Московия – самый знаменитый из всех Других городов этого государства: отчасти по своему положению – потому что, говорят, он находится в середине провинции, частью же вследствие удобного расположения рек, огромного количества домов и красоты его неприступного замка.

Дома расположены вдоль берегов на пятьдесят миль. Здания обыкновенно строятся из дерева очень хорошо и пропорционально. Здесь большое обилие строевого леса, который рубят в Герцинском лесу, обрабатывают по известной мерке и строят из него с удивительной прочностью и быстротой.

Почти при всех домах имеются свои сады, что придает городу живописный вид. В каждом квартале есть отдельная церковь благородной архитектуры и соответствующей величины. Прежде церкви не были такими, но, как говорят, лет шестьдесят тому назад каким-то болонским архитектором [33]33
  Здесь речь шла об Аристотеле (Альберти) Фиораванти, архитекторе и механике XV в., родом из Болоньи.


[Закрыть]
им придана была удивительно красивая форма.

По главной части города протекает речка по имени Неглинно, на которой стоит множество мельниц и которая при впадении в реку Москву образует остров, где искусством одного итальянского архитектора были воздвигнуты крепостные стены с башнями поразительной красоты.

Этими двумя реками омываются почти три части города, а остальная обведена весьма широким рвом, наполненным водою, отведенной из этих рек».

Его дополнил итальянский купец Рафаэль Барберини, приезжавший в Москву через шестьсемь лет, в 1565 году:

«Город этот преобширный, но застроен на семь восьмых своих частей деревянными строениями. Имеет крепость с прочными, но неукрепленными каменными стенами. Крепость эта построена некогда итальянцами.

Есть там также несколько больших церквей красивой формы и великокняжеский дворец с золотыми крышами и куполами, тоже построенный итальянцами. Кроме того, там находится невероятное множество церквей, и малых, и больших, и каменных, и деревянных, так что нет улицы, где не было бы их по нескольку, поэтому даже несносно, как в Николин день начнут день и ночь гудеть колокола, которых там бесчисленное множество.

Дома в этом городе, как и в прочих городах и селениях, небольшие и дурно расположенные, без всякого удобства и надлежащего устройства. Во-первых, большая изба, где едят, работают, одним словом, делают все. В ней находится печь, нагревающая избу. На этой печи обыкновенно ложится спать все семейство. Между тем не придет им в голову хотя бы провести дымовую трубу, а то дают распространяться дыму по избе, выпуская его только через двери и окна, так что великое наказание там оставаться».

* * *

Касательно размеров города уточнение внес краковский дворянин Станислав Немоевский, посланец шведской королевы Анны, по поручению которой в 1606 году прибыл в Москву, чтобы продать Лжедмитрию I драгоценности. Пан Станислав задержался в Москве на пару лет и хорошо узнал город:

«В Москве в царствование Ивана Васильевича, полагают, было тридцать тысяч людей обоего пола, считая и детей. Но теперь число это можно увеличить до пятидесяти тысяч и более вследствие сильного размножения людей.

На первый взгляд въезжающему в город столица кажется очень громадной, но по въезде можно заметить, как много места занимает каждый двор; во дворах немалые огороды; кроме того, немало места заняли торговые клетушки или будки, поставленные для продажи разных вещей; наконец, огромное количество церквей – семьсот, как сами русские считают, и монастырей указывает на обширность города. Со своей стороны придает обширность городу и Стрелецкая слобода, лежащая за рекой Москвой; в ней в мое время жило пять тысяч стрельцов, по счету московитов, десять приказов, в каждом по пятьсот человек».

* * *

Вестфалец Генрих Штаден,толмач и торговый агент, проживший среди русских более десяти лет, с 1565 до 1576 года, и ставший при Иване Грозном опричником, описывал Москву снаружи и изнутри:

«Сам город с Кремлем и слободами был отстроен так: на восток город имел двойные ворота; на север он широко раскинулся по реке; на юге лежал Кремль; на запад были также двойные ворота.

В Кремле были трое ворот; одни ворота были на запад, а двое ворот на север.

Опричник. Изображение с кубка XVII в. 

От восточных ворот города – это Китай-город – до западных ворот все насквозь представляет собой рынок, и только рынок! На этой площади под Кремлем стояла круглая церковь с переходами; постройка была красива изнутри и над первым переходом расписана золотом многочисленными изображениями, изукрашенными золотом и драгоценными камнями, жемчугом и се ребром. Около храма есть ворота в Кремль. На его восточной стороне тоже церковь, ничем не отличающаяся от других русских церквей. Затем идут знатнейшие приказы, все деревянной постройки, и только один из камня. Эти приказы: Казанский, Разбойный, Разрядный, Поместный, приказ Большой казны, Дворцовый, Челобитенный, где вычитывались все челобитья, которые исходили от великого князя и были подписаны.

Далее стоит церковь, где похоронены покойные великие князья. Далее Казенный двор. Перед этой церковью и Казенным двором ставили на правеж [34]34
  Правеж– наказание для несостоятельных должников: битье батогами по ногам. Строго регламентировалось законодательными актами.


[Закрыть]
тех, кто был должен в казну.

Дальше – еще одна двухэтажная церковь с лестницей сверху со сводами. Свод и одна стена по левой стороне до дверей и входа в нижней церкви расписана изображениями святых в образе человеческом.

Дальше по сводчатому проходу можно пройти до четырехугольной площадки перед палатами великого князя, где он обычно обедает. Эта площадка покоится на сводах; она выложена камнями, но не перекрыта. Главы этой церкви покрыты вызолоченной медью.

С площади на юг – вниз к погребам, поварням и хлебням – шла лестница. С площади на запад был переход к большой палате, которая была перекрыта медью и все время стояла открытой. Здесь от перехода к середине было четырехугольное крыльцо. Через это крыльцо в большие праздники проходил обыкновенно великий князь в своем одеянии и в сопровождении многочисленных князей и бояр в бриллиантах и золоте.

К другим кремлевским церквам от этого крыльца вели двустворчатые решетчатые ворота. За крыльцом были ворота, которые переходом вели к площади, на которой были расположены погреба, поварни и хлебни.

Дальше была еще церковь с пятью главами; четыре из них были перекрыты жестью, а пятая – внутри их или в середине – была позолочена. Над церковным входом была изображена и расписана с позолотой икона Богородицы. За ней – митрополичий двор со всеми его приказами. За ними были ворота, которые вели к Опричному двору. Здесь можно было переехать через речку Неглинную; через эту речку был каменный мост. Вот и все каменные мосты, которые только видел я в этой стране!

Вдоль западных стен с внутренней их стороны до ворот, которые ведут в город, было несколько сотен житных дворов [35]35
  Житный двор,он же запасный двор – провиантский магазин, вмещавший провианта на три года.


[Закрыть]
; они принадлежали в мое время к Опричному двору.

В Кремле было еще несколько монастырей, где погребались великие княгини и иные великие господа.

Посреди Кремля стояла церковь с круглой красной башней. На этой башне висели все большие колокола, что великий князь привез из Лифляндии. У этой башни сидели все подьячие, которые всем и каждому писали за деньги челобитные, кабалы [36]36
  Кабала– заемная расписка. Она могла быть нескольких видов: закладная (на недвижимое имущество); ростовая, по которой платился рост (процент на занятый капитал, деньгами, на турой или службой); верная, то есть от должника к поручителю.


[Закрыть]
и расписки. Все они приносили присягу.

Между башней и церковью висел еще один колокол, самый большой во всей стране.

Затем идут другие ворота из Кремля в город. Городские и Кремлевские стены выстроены все из красного обожженного кирпича и по всему кругу снабжены бойницами. Ворота эти двойные, около них во рву под стенами находились львы; их прислала великому князю английская королева. У этих же ворот стоял слон, прибывший из Аравии.

Присяга русских, XVII в. 

Далее была башня, полная зелья [37]37
  Зелье– порох.


[Закрыть]
. До третьих северных ворот тянулись различные дома и дворы. Далее был двор англичан, еще дальше Денежный двор. Северные ворота находились против Кремля и были окованы железными полосами, покрыты оловом. Изнутри там, где ворота открывались и закрывались, были вбиты в землю два огромных толстых бревна и в них проделаны большие отверстия, чтобы через них мог пройти засов. Засов этот, когда ворота были открыты, уходил в стену, а когда ворота закрывались, его протаскивали через отверстия бревен до противоположной стенки. Ворота были обиты железом. На них было два резных разрисованных льва, вместо глаз у них были пристроены зеркала, и еще резной из дерева черный двуглавый орел с распростертыми крыльями. Львы с раскрытыми пастями смотрели в разные стороны».

* * *

Описание Штадена было так красочно и живо, что Барон зачитался. Этот рассказ не хуже иного рисунка или плана рисовал русскую столицу. Не каждому иностранцу удавалось увидеть Москву так подробно.

Порой проходило немало времени, прежде чем иностранные посольства могли войти в город и посмотреть его изнутри, даже когда до него было рукой подать. Кому-то приходилось ожидать всего пару дней, кому-то несколько недель. На протяжении столетий все послы отмечали, что до формального представления ко двору дипломатам не был разрешен свободный доступ в город. Скипетр верховной власти передавался от одного великого князя московского к другому, от царя к царю, но в обычаях встречи иностранных дипломатов ничего не менялось. Иногда это вызывалось не только традициями, но и более реальными причинами. Русские с давних времен понимали опасность распространения страшных болезней, которыми были поражены страны, из которых приехали или по которым проезжали послы. Стремясь оградить свое население от заражения, они ограждали заборами, а при необходимости и копьями стрельцов, дома, где поселяли иностранцев. Естественно, русские легко могли совершить ошибку, приняв одного иностранца за другого или, пересчитывая десятки посольских слуг, пропустить одного. Например, когда посольство голландцев в 1664 году сидело в карантине, Витсен писал:

«13 октября.Прошел слух, что наш шкипер умер от чумы. Известие было ложным. Шкипер должен был сам себя предъявить и засвидетельствовать, что он жив и не болен».

Многие иностранцы не желали мириться с задержками в пути. Они нередко рассматривали это как нарушение их прав. Витсен, например, часто жаловался:

«Мы бросили якорь в проливе Зунд и собрались сойти на берег, но нам в этом отказали, так как они боялись чумы. Мы же, считая, что отказ в выходе на берег есть неуважение к нам, немедленно отчалили.

Позже мы написали, что если нас не хотят пропустить в Псков, то пусть лучше скажут; в свое время на это будет жалоба его Величеству, и что дорога обратно еще открыта. Очевидно, русские уже получили приказ принять посла, но из-за боязни чумы мешкали возможно дольше; это видно было из того, что они говорили с нами только через костер и обкуривали наши письма.

Когда посол сказал, что они подорвали его авторитет тем, что так долго задержали здесь, то русские отвечали, что авторитет посла не был задет, так как задержка произошла не для того, чтобы его обидеть, а только из-за боязни чумы».

Барон даже огорчился из-за того, насколько не понимали иные приезжие с Запада того, как правильно поступали русские, выдерживая путников в карантине.

Щедрость и изобилие

На многое жаловались иностранцы в Москве и многим бывали недовольны. Для того, чтобы ожидание приема в Кремле казалось менее тягостным, хозяева от души кормили гостей. На недостаток пропитания жаловаться было трудно. Все говорили, что еду русские доставляли с избытком. Придирчивый Герберштейн говорил:

– Я всегда бывал сыт.

Даже желчный Мейерберги тот признавал: «Во все чуть не двенадцать месяцев нашего пребывания в Москве содержание нам было постоянно изобильное. Правда, сначала наши приставы предлагали выдавать нам каждый день на содержание известное количество денег, по предварительному соглашению, вместо съестных припасов. Но наши предшественники, послы римских императоров, да и московские в Вене, до сих пор никогда не соглашались на это. И мы не хотели первые подавать предосудительный пример жадности для преемников нашей должности, да притом полагали, наверное, что нам никак не позволено изменять старинный обычай, до взаимного соглашения царя с цесарем об этом предмете».

* * *

Обилие еды в Московии всегда удивляло иностранцев, несмотря на то, что все знали, что стоит еда у русских дешево. Еще Иосафат Барбаров 1436 году писал:

«Изобилие хлеба и мяса можно представить себе по тому, как продают мясо: его дают не на вес, а просто на глаз, причем не менее четырех фунтов за один маркет. На один дукат получают семьдесят кур, а один гусь стоит три маркета».

Через сто с лишним лет после него то же самое замечал и Марко Фоскарино:

«Москвитяне живут в своих домах скорее богато, чем роскошно, так как им доставляются разные сорта съестных припасов, какие только можно потребовать за низкую цену. Две курицы или утки продаются за какую-то мелкую серебряную монету, которая на наши деньги равняется каким-то четырем сольдо. Затем у них в изобилии имеется разных сортов мясо; зимою мясо заколотых животных не портится в течение целого месяца».

Конечно, – и бывалые путешественники должны быть готовы к этому – жителям южных стран много не хватало в Московии, лежащей чуть ли не у Северного полюса, как говорил Рейтенфельс. Еще один венецианец (сам в Москве не бывавший), Франческо Тьеполо,писал в середине XVI века:

«В Московии не производится ни вина, ни оливкового масла. Взамен оливкового масла московиты применяют коровье масло, которого делается очень много, как и всякого рода молочных продуктов, благодаря великому обилию у них животных, крупных и мелких».

* * *

Громадное впечатление на приезжих производила ярмарка на Москве-реке. Очень многие приезжали сюда именно зимой, по санному пути, и старожилы немедленно вели вновь прибывших смотреть на диковинное зрелище. После этого никто из них не удивлялся, что русские не считают ни говядины, ни кур, ни даже «перца и шафрана», которые в Европе стоили очень дорого.

Иосафат Барбаров 1436 году видел в Москве: «Зимой на лед реки свозят свиней, быков и другую скотину в виде ободранных от шкур туш. Твердые, как камень, их ставят на ноги, и в таком количестве, что если кто-нибудь пожелал бы купить за один день двести туш, он вполне мог бы получить их. Если предварительно не положить их в печь, их невозможно разрубить, потому что они тверды, как мрамор».

Сорок лет спустя, зимой 1476-1477 года, Амброджо Контарини писал примерно то же: «В конце октября река, протекающая через город, вся замерзает; на ней строят лавки для различных товаров, и там происходят все базары, а в городе тогда почти ничего не продается. Так делается потому, что это место считается менее холодным, чем всякое другое: оно окружено городом со стороны обоих берегов и защищено от ветра. Ежедневно на льду реки находится громадное количество зерна, говядины, свинины, дров, сена и всяких других необходимых товаров. В течение всей зимы эти товары не иссякают. К концу ноября обладатели коров и свиней бьют их и везут на продажу в город. Так цельными тушами их время от времени добавляют для сбыта на городской рынок, и чистое удовольствие смотреть на это огромное количество ободранных от шкур коров, которых поставили на ноги на льду реки. Таким образом, русские могут есть мясо более чем три месяца подряд. То же самое делают с рыбой, с курами и другим продовольствием».

* * *

Резко разошелся со всеми прочими авторами Невилль.Он написал о русских такое, что Барону стало смешно:

«В Москве едят и пьют очень плохо. Всю их пищу составляют огурцы и арбузы из Астрахани, которые они летом мочат, а также мука и соль». Такой вывод француза решительно нечем было объяснить и невозможно понять.

Барон помнил сам и не раз слышал и читал, что если кто-то из гостей оставался голодным, хозяева не скупились на добавку. Так, например, голландцам оказалось мало «на четырнадцать человек офицеров одного гуся, двух уток, трех кур и одной овцы». Витсе нписал:

«Мы долго настаивали, даже покраснели от переговоров, но добились увеличения количества напитков и перемены каждодневной пищи и получили наконец следующий список.

Для посла – две бутылки французского вина, одну испанского вина, две – вареного меда, одну бутылку двойной водки, полбутылки уксуса, один бочонок меда и несколько больший – с пивом.

Для дворян и офицеров – на четырнадцать человек – одну бочку меду; для офицеров и слуг вместе – один бочонок водки и одну бочку пива. Для посла – кусок говядины и четверть овцы. Для офицеров – овца, для остальных – две овцы и кусок говядины.

В общем на каждый день:

семь кур,

две утки,

два гуся,

сто хлебов,

один кусок свинины,

десять окуней,

четыре щуки,

два фунта слив,

один пакет с фунтом горчичных семян,

такой же пакет с изюмом и лучшими сливами,

пять мускатных орехов,

половину лота гвоздики [38]38
  Один голландский фунт (492 грамма) равнялся 16 унциямили 32 лотам.


[Закрыть]
,

пол-унции перца,

один пакетик корицы,

одна голова сахара,

один фунт риса,

один фунт растительного масла,

пятьдесят яиц,

чашка сливок,

ведро огурцов,

пять редек,

соль и хрен,

четверик муки,

три фунта масла, ящик крупы,

восемь свечей».

* * *

В Московии огурцы, как и грибы, мерили возами, они были так дешевы, что почти не имели цены, но голова сахара и мускатные орехи всегда стоили очень дорого, однако и их выдавали гостям достаточно щедро.

* * *

Пропитание привозили дипломатам на дом. Порой некоторые иностранцы вкушали пищу за общим с русскими столом. Барон нашел в своих собственных бумагах письмо от Августина фон Мейерберга за 1661 или 1662 год, где тот описывал один обед по дороге из Австрии в Москву:

«Недалеко от Печерского монастыря нас принимал Афанасий Лаврентьевич Ордын-Нащокин, благородный царский советник, тогдашний воевода Ливонии. Это было 23-го апреля. На другой день было Светлое Воскресение у москвитян, которые пользуются греческим календарем, с прибавкою к нему дней празднования памяти своих местных святых. В этот день воевода угощал нас у себя с большею приветливостью и встретил у самых лошадей.

Обыкновенный образ жизни москвитян, даже и знатных, никогда не нарушает правил умеренности. На длинный и узкий стол, покрытый скатертью из плохого льна, ставятся уксусница, перечница и солонка. Каждому из обедающих кладут ложку и хлеб, но только не всегда, а тарелки, салфетки, ножа и вилки не кладется никому, кроме знатных. Потом подаются кушанья, каждое порознь, одно за другим, и во множестве, если много гостей, блюда одинакового вида, у всех почти знатных и других людей побогаче оловянные, так же как и весь столовый прибор, и по неряшеству прислуги запачканные.

Начало обеда делает водка. Первую подачу кушанья составляет холодная вареная говядина, приправленная уксусом и сырым луком. Другие потом кушанья подаются либо вареные, либо жареные, либо с подливою, но ни в одном нет недостатка в больших приемах чеснока или лука, которые у москвитян самые изысканные, возбуждающие вкус средства. Тут уж наверное нет ничего поварского, никаких изделий кухмистерского искусства, которое изгнано из всей Московии. Со всем тем на эти кушанья они напускаются с такою жадностью, что скорее пожирают, нежели едят. Оглодавши все мясо кругом какой-нибудь кости, они бросают ее оглоданную опять в то же блюдо, из которого взяли ее с мясом; туда же, потрясывая рукой, отряхают и приставшую к пальцам слюну, которая отделилась во рту от глоданья и смешалась с подливой. Напитки у них разные: вино, пиво, которое пьют редко, всякие меда в более частом употреблении, и водка, составляющая начало и конец обеда. Для этих напитков назначены и разные, особенные для каждого сосуды: братины, кубки, кружки, чаши, стопы, рюмки, чарки, стаканы, все большею частью оловянные или деревянные, редко серебряные, да и те почерневшие и грязные, потому что забота, чтобы они не истерлись, не позволяет москвитянам их чистить. Когда же захотят задать пир друзьям, тогда выставляют напоказ все, что есть у них; считают, что пир не пышно устроен или не искусно приготовлен, если вместе с мясами и птицами не подано будет множества блюд с разною рыбой, за которую москвитяне, хоть и из грубой роскоши, платят дорого. Впрочем, они не с таким тонким вкусом, чтобы бросать эту рыбу или брезгать ею, если она, по обыкновению, и испортилась. О сладких закусках после обеда москвитянам и заботы нет, потому что пока еще придет пора подавать их, они больше уж не находят для них места у себя в желудках, раздувшихся от начинки пищею. Предел питью полагает одно опьянение, и никто не выходит из столовой, если его не вынесут. В продолжение стола вдруг разражаются самою звонкою рыготней, с отвратительным запахом непереваренной смеси чеснока, лука, редьки и водки, и эта рыготня, с позволения стоиков, предоставляющих полную свободу ей и чревобесию, сливаясь с громозвучными испарениями их желудков, обдает окружающих самым вредным серным смрадом. Носовой платок держат не в кармане, а в шапке, но за столом сидят с открытыми головами, так что, когда нужно бывает высморкаться, за отсутствием платка его должность исправляют пальцы, которые, вместе с ноздрями, вытираются потом скатертью. Речи разговаривающих, как людей, не образованных никакою школой или грамотностью, решительный вздор, очень часто оскорбляющий порядочный слух. Злословие, восхищение самыми мерзкими делами или наглым хвастовством, которое порочит честное имя других, составляют замечательные изречения и остроты многих речей. Иной раз на этих пирах не бывает недостатка и в подарках своего рода. Всегда входит в столовую и жена хозяина в самой нарядной телогрее и во всем женском убранстве в сопровождении двух или многих прислужниц; она подает знатнейшему из собеседников чару водки, омочив в ней края своих губ. А пока пьет он, она поспешно уходит в свою комнату, надевает на себя другую телогрею и тотчас же приходит назад для исполнения такой же обязанности к другому собеседнику. Повторив этот обряд с каждым из прочих гостей, потом она всегда становится у передней стены: стоя там с опущенными на пол глазами и сложив по бокам свешенные вниз руки, она отдает терпеливые уста поцелуям собеседников, которые подходят к ней по степени своего достоинства и от которых так и разит неприятным запахом всего, что они ели и пили.

Впрочем, на пиру у Нащокина не было многого из подобных вещей: жена его не выходила к нам, собеседников было мало, да и то все подчиненные его воинской власти, изъявлявшие свое уважение к нему скромным молчанием. А сам он вовсе не глупый подражатель наших обычаев, с дружескою любезностью уволил нас от способа пить и закона напиваться допьяна».

* * *

Всякое бывает, подумал Барон, но такие малоприглядные картины описывались нечасто и почему-то почти только одним Мейербергом. Лучше снова почитать Олеария, который писал «О нашем ежедневном продовольствии и о продовольствии, назначенном по особой милости:

Едва успели мы в Москве сойти с коней и прибыть на двор наш, как через полчаса явились русские и доставили из великокняжеской кухни и погреба разных яств и питей, причем каждому послу, а также шести старшим служащим их напитки назначены особо. Для приветствования нас прислано было: восемь овец, тридцать кур, много пшеничного и ржаного хлеба, и потом еще двадцать два различных напитка: вино, пиво, мед и водка, один напиток лучше другого; их принесли тридцать два русских, шедших гуськом друг за другом.

Подобного рода провизия подобным же образом доставлялась нам ежедневно – однако только в половинном размере. У русских такой обычай, что послы в первый день своего прибытия, а также в дни, когда они побывают у руки его царского величества, постоянно получают двойное угощение.

В том же роде с этих пор ежедневно стали снабжаться кухня и погреб наши, пока мы находились Москве. Доставлялось нам:

Ежедневно:

62 хлеба, каждый в одну копейку или любекский шиллинг;

четверть быка;

четыре овцы, двенадцать кур, два гуся;

заяц или тетерев;


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю