Текст книги "Бедржих Сметана"

Автор книги: Зоя Гулинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Сметана глядел на это живое человеческое море и невольно вспоминал прожитые годы. Долгий и бесконечно трудный путь прошел он. Но сейчас, когда, его жизнь приближалась к концу, – он хорошо понимал это, – сейчас он видел, что не зря были потрачены силы. Его музыка, прочно вошедшая в жизнь родного народа, завоевывала всеобщее признание. Он заложил основы чешской оперной и симфонической классики. Он проложил дорогу, по которой вслед за ним шли десятки молодых талантливых композиторов, пополняя сокровищницу чешского музыкального искусства. И сотый спектакль – это не просто юбилей «Проданной», а праздник всей чешской культуры, поднять которую до такого высокого уровня помог своим творчеством Сметана.

Прошло только два – десятка лет. Но за этот период было так много сделано, что уже ни в одной стране не осмелились бы, как прежде, сказать, что творческие достижения чешских композиторов незначительны. Не только в братских славянских, но и в западных странах начинала звучать музыка Сметаны. В Гамбурге ставили его «Две вдовы», в Лондоне исполняли «Влтаву», а Лист просил прислать для исполнения в Веймаре ноты Первого струнного квартета. Он писал Сметане:

«Высокочтимый друг, несмотря на испытания, которые Вам приносят Ваши физические страдания, Вы получаете высокое духовное удовлетворение от того, что к славе Чехии обогатили искусство еще новым выдающимся произведением. Имя Бедржиха Сметаны навсегда сохранится в истории родины. Неоспоримым залогом этого являются Ваши произведения. Достаточно назвать симфонический цикл «Родина» и прекрасную, блистающую героизмом увертюру к «Либуше»…»

Много дней находился Сметана под впечатлением этих радостных переживаний. Но ему суждено было до конца испить горькую чашу испытаний. Его ждал новый жестокий удар – восьмая опера, «Чертова стена», не понравилась зрителям.

Чешская музыкальная пресса старалась морально поддержать композитора. Новотный в «Прогрессе» и Вацлав Зелены в «Далиборе» справедливо отмечали удивительную смелость гармонических сочетаний. В партитуре было много превосходных страниц. «Народная газета» писала, что Сметана является таким зрелым и требовательным к себе мастером, что он никогда бы не выступил перед общественностью с малоценным произведением. Однако они не могли не признать, что премьера, состоявшаяся 29 октября 1882 года, не имела успеха у зрителей. В зале возникал смех тогда, когда по замыслу крмпозитора его совсем не должно было быть. Виной этому, как отмечали газеты, было запутанное либретто и плохо продуманная постановка театра.

Действительно, либретто «Чертовой стены», написанное Элишкой Красногорской, нельзя признать удачным. Сюжет его чрезмерно сложен, и это затрудняет понимание событий. Достаточно сказать, что в опере фигурируют два Бенеша, оба баса, причем один из них – это черт, только принимающий облик Бенеша, а другой, настоящий Бенеш, который разрушает козни своего двойника.

Действие оперы происходит в средние века, когда люди твердо верили в то, что на земле еще свободно хозяйничают черти. Эта вера запечатлелась в поэтичнейшей народной легенде, объясняющей кознями дьявола возникновение огромной скалы «Чертовой стены». Она врезалась в ложе Влтавы и преградила ей свободный путь. С помощью адских сил воздвиг сатана эту стену, чтобы затопить расположенный вблизи монастырь и погубить укрывшихся там героев, чье счастье не дает ему покоя. Но верная любовь побеждает, разрушает дьявольский замысел, и рыцарь Вок и Хедвика соединяют свои сердца. Разумеется, на основе этой легенды можно было создать оперное либретто, и Элишка Красногорская пыталась сделать это, но, увы, неудачно.

Друзья Сметаны еще в самом начале работы над оперой уговаривали его отказаться от либретто Элишки. Отакар Гостинский предлагал связать его с молодым, но уже достаточно популярным Сватоплуком Чехом. Но Сметана не соглашался. Он не имел уже сил начинать работу с новым либреттистом и прямо написал об этом Элишке Красногорской: «Эти люди не имеют понятия, что значит создать такую большую вещь, как опера, особенно для меня, глухого и измученного страданиями! Неужели они считают, что я добьюсь большего, если они лишат меня того, с чем я уже сжился. А я привык к Вашим стихам, к той музыке, которую я постоянно в них чувствую и которая ни в каких других стихах уже не будет для меня звучать».

Героических усилий стоила Сметане эта опера. На рукописи второго действия он даже пометил, что оно «закончено вопреки всем недугам и страданиям». Поэтому он особенно тяжело переживал ее неуспех.

На третьем спектакле зрителей было совсем мало. Жидкие аплодисменты гулко раздавались в пустом зале.

Когда опера кончилась и занавес опустился, Сметана пошел за кулисы. Друзья, тяжело переживавшие неуспех мастера, услышали, как он, закрыв глаза, из которых текли слезы, шептал:

– Значит, я уже очень стар, я ничего не могу сочинять, не ждите от меня ничего!..

«ЛИБУШЕ»

Громадные толпы людей заполнили улицы Праги 18 ноября 1883 года. «Народ – себе!» – гласили лозунги и транспаранты, развешанные на зданиях столицы в этот памятный день – день открытия Национального театра.

«Народ – себе!» – два коротеньких слова означали завершение одного из этапов грандиозной эпопеи борьбы и созидательного труда чешского народа.

Совсем преобразилась панорама той части города, где вместо старых покосившихся домов и конюшен возвышалось теперь монументальное, построенное в новоренессансном стиле, величественное здание Национального театра. С волнением и гордостью смотрели чехи – как пражане, так и съехавшиеся в столицу гости – на великолепный архитектурный ансамбль. Архитектор Йозеф Шульц, восстанавливая по чертежам Йозефа Зитка пострадавшее от пожара здание, присоединил к нему и расположенное рядом здание «Временного театра».

И хотя Сметане не пришлось дирижировать своей оперой, он был рад, что имел еще силы приехать в Прагу на открытие театра. Он не смог оценить безукоризненное звучание оркестра и мощного хора, не смог оценить в должной мере и великолепное исполнение Марией Ситтовой роли Либуше. Но все же он был в театре вместе с теми, кто праздновал в этот день свою победу, ибо открытие чешского Национального театра в период продолжавшейся «габсбургской ночи», в эпоху непрекращавшегося гонения на все чешское, было настоящей великой победой народа, отстаивавшего свои права.

Немало трудов на это потратили передовые деятели чешской культуры. Из поколения в поколение направляли они усилия на то, чтобы укрепить любовь народа к своей стране и ее прошлому.

Воспевая в стихах Либуше, Карел Эрбен возвращал читателей к далеким временам, когда Чехия была свободной и независимой, и тем самым пробуждал желание избавиться от ненавистного ига и вернуть себе утраченную свободу. В уста Либуше он вкладывал слова, полные надежды на светлое будущее:

 
Вижу я зарево, вечу сражений,
Острый клинок твою грудь пробьет,
Узнаешь ты беды и мрак запустении,
Но духом не падай, мой чешский народ!
 

(Перевод Ник. Асеева)

Эти слова невольно приходили многим на ум и тогда, когда они осматривали новое здание Национального театра, украшенное чешскими мастерами, и тогда, когда, глядя на сцену, слушали музыку Сметаны.

…Гремят фанфары, оповещая народ о том, что мудрая Либуше будет чинить суд. Подобно тому, как некогда к ее отцу, Кроку, приходят теперь к юной княжне вое обиженные, все те, кто ищет правды и защиты. Справедливо судит Либуше, всегда подчиняются люди ее приговорам, а часто ей даже удается примирить спорящих. На этот раз ей предстояло рассудить двух братьев – Хрудоша и Штяглава, повздоривших из-за отцовского наследства. Со всех концов страны стекается народ к Вышеграду. Все спешат на холм вблизи замка. Здесь под сенью развесистых вековых лип с древних времен вершили правосудие чешские князья.

Снова и снова торжественно звучат фанфары. Вся в белом, с белоснежным венком на голове, символом чистоты и власти, появилась Либуше и села на отцовский трон. Направо от нее таблицы законов, налево – карающий меч. Слушает Либуше спорящих. Старший брат Хрудош обидел младшего – Штяглава, забрав себе его поля. По совету старейшин Либуше велит Хрудошу вернуть захваченные земли. Но Хрудош не согласен. Он в бешенстве стучит о землю палицей и упрекает княжну в несправедливости. Иного нельзя и ожидать, говорит он, если правит народом женщина: ум ее короток, и ома не может всего понять и рассудить.

Шумит возмущенный народ, волнуется: как смеет Хрудош оскорблять княжну?! Он должен ответить за свой бесчестный поступок!

Закрыв лицо покрывалом, молча слушает Либуше. Наконец она встает и, обратившись к собравшимся, просит их выбрать себе князя. Кого народ выберет, тот и станет ее мужем. А если хотят послушать ее совет, то пусть едут в Стадицы, где живет Пржемысл. Он будет хорошим князем для чехов…

Темный девственный лес покрывает склоны горы. Сюда на лесную поляну призвал Лютобор своего племянника Хрудоша. Поведением на Вышеграде Хрудош опозорил весь их род, и Лютобор, как старший, должен покарать его. Поджидая Хрудоша, точно изваяние стоит Лютобор, могучий и непреклонный, как сама природа этого дикого края. Торопливые шаги в чаще выводят его из оцепенения. Он оглядывается и видит перед собой дочь. Красава кидается ему в ноги. Она умоляет пощадить Хрудоша, она уже давно любит его. Она, Красава, повинна в размолвке двух братьев!

На поляне появляется и Хрудош. Он знает, что недоброе сулит ему предстоящая встреча с дядей. Но не близкая смерть его волнует. Он думает о другом – о женском коварстве. Красава, которую он любил больше жизни и надеялся скоро назвать своей женой, изменила ему.

Девушка бросается к своему возлюбленному и просит прощения за причиненные ему муки. Во всем виновато ее легкомыслие… Но она по-прежнему любит Хрудоша и готова дать клятву верности. Он должен помириться с братом и загладить свою вину перед княжной.

Лютобор обещает сохранить жизнь Хрудошу, если его простит княжна Либуше…

***

А тем временем пышное посольство подъезжало к владениям Пржемысла. Еще с детства он знал Либуше. Они вместе ходили в школу, вместе бегали по полям и лугам. С тех пор как Либуше избрали на княжеский престол и она поселилась в Вышеграде, он редко видел ее. Но нежный образ девушки постоянно стоял перед его глазами.

Добрую весть привезли Пржемыслу послы Либуше– княжна выбрала его себе в мужья. Радуется Пржемысл, ликуют все его родичи. «Будь счастлив, Либушин муж!» Однако общее веселье и радость омрачены известием о последнем суде Либуше. Быстро собирается в дорогу Пржемысл, а за ним к Вышеграду тянутся и все жители Стадии, чтобы защитить Либуше и наказать дерзкого…

Опять гремят фанфары, сзывая людей на заветный холм. Не добрая, мягкая Либуше теперь должна судить Хрудоша. Князь-пахарь Пржемысл, первый в труде и на поле брани, вынесет свой приговор оскорбителю княгини. Не на шутку волнуется Хрудош, глядя на мужественное, строгое лицо князя. Но Либуше просит мужа помиловать Хрудоша. И Пржемысл, отказываясь от мысли покарать ослушника, прощает его.

Счастлива Либуше – добрым делом началось правление Пржемысла. Судьба родного народа волнует ее больше всего. Дивным свойством наделила судьба Либуше. И она воспользуется им, чтобы возвестить грядущее родной земли, чтобы утвердить в потомках праотца Чеха веру в свои силы.

Прекрасная и величественная, поднимается Либуше со своего места. Все затихают кругом, глядя в ее лицо. Долго всматривается она в даль, начинает говорить. Она рассказывает о том, что будет на земле чешской через много, много лет после ее смерти. Перед взорами собравшихся одна за другой проносятся картины грядущего. Вслед за образом князя Бржетислава, укрепившего чешское государство, появляется видение Ярослава из Штернберка. Как орел, промчался на коне славный полководец, твердой рукой разметая тучу врагов, надвигавшуюся на родину. Затем вырисовывается образ собирателя земли чешской короля Пржемысла – Отакара II. Его боятся даже татары и называют «железным королем». Могучим государством становится Чехия в XIII веке в его царствование. Но еще большей силы и могущества достигнет она в XIV – «Золотом веке» чешской земли. Строились города, и возводились дворцы, прокладывались дороги, и реки одевались в гранит.

Развивалась торговля, и процветали искусства, но народ страдал и беднел. Как стая черных коршунов, сидели попы и феодалы на груди прекрасной Чехии и высасывали ее кровь. Алчные и ненасытные, они грабили ее сокровища и опустошали закрома. Много мучений перенес чешский народ, но переполнилась, наконец, чаша его терпения, когда полчища «крестоносцев», наемников императора Сигизмунда, устремились на его землю. Они грабили города и села, уводили в плен женщин и детей. И восстали свободолюбивые чехи против панов и чужеземных поработителей. Под руководством Яна Жижки стали они очищать родную землю. Не знал поражений одноглазый гетман. Немеркнущую славу чешскому оружию завоевал этот великий полководец. Шли годы, и кровавые волны крестовых походов разбивались о каменную стену доблести и патриотизма Чешского народа…

Восторженно звучит голос Либуше, когда она приветствует и прославляет защитников отечества. Под звуки грозной маршеобразной песни «Кто же вы, божьи войны», всплывая из мглы, проносятся образы гуситов. Мечи, дубинки, палицы мелькают над их головами. Пал Ян Жижка, но на его место стал другой полководец – Прокоп Большой. И опять бежали разгромленные полчища крестоносцев. Тысячи вражеских трупов покрывали землю, а те, кто спасся от зубчатых копий и железных цепов таборитов, спешили покинуть пределы страны. Славный таборитский гетман Йиржи из Подебрад – вначале правитель Чехии, потом король – добивал их полчища.

Но вот темная пелена скрывает образ короля-великана. Кажется, глухая ночь спустилась над Чехией. И только долго слышится шум жарких сражений…

В трепетном ожидании все смотрят на Либуше. Она делает несколько шагов вперед и, не замечая ни мужа, ни старейшин, простирает руки в сторону синевших за рекой холмов. Лицо молодой княжны озаряется восторгом.

– Не погибнет мой родной чешский народ! Не погибнет он! Он преодолеет все ужасы ада! – восклицает она, указывая на дивное сияние, озарившее небосвод. На фоне этого сияния виден город. К небесам гордо поднимаются высокие кровли домов и храмов, блестят башни и купола. Огни ярко освещенных дворцов отражаются в серебристых водах Влтавы, осененной вознесшимися в небо стрелами стобашенной Праги. И над узором этих башен возвышается твердыня чешской столицы – Градчаны.

– Не погибнет чешский народ!

Простирая руки к городу, долго стоит дочь Крока, символ бессмертия чешской земли. Все громче и шире разливается мелодия таборитскои песни. В ее ткань вплетаются победоносные звуки фанфар, и на этом фоне слышится хор, провозглашающий «Славу» чешскому народу…

Падает занавес и скрывает от глаз зрителей легендарный Вышеград и молодую княгиню. Сотни огней освещают зал великолепного театра. И все сидящие в зале возрожденного театра чувствуют, как счастье и гордость переполняют их сердца.

Тридцать с лишним лет прошло с тех пор, как в копилки театральных сборщиков были опущены первые трудовые крейцеры. Тридцать лет мечтал народ о том счастливом дне, когда распахнутся его двери. Ни козни реакционеров, ни пожар, погубивший почти законченное здание, – ничто не помешало народу претворить свою мечту в действительность. Разве не было это одним из доказательств духовной стойкости и силы народа?

«Народ – себе» – горит золотом над сценой, где в виде женской фигуры изображена Чехия, окруженная музами Мельпоменой и Талией. Лучшие художники и скульпторы украшали театр. Они хотели в росписи показать величие своей родины и ее героическое прошлое. Здесь можно увидеть и гору Ржип, и Бланик, древний Вышеград, и гуситскую твердыню Табор, и, наконец, сверкающие шпили Градчан. Четырнадцать люнетов, выполненных Франтишком Женишком по картонам одного из самых замечательных чешских художников, Миколаша Алеша, украшали просторное фойе. В них художник запечатлел картины земли чешской, мастерски сочетав их с историко-эпическими – и. легендарными сюжетами. Все было полно глубокого смысла и воспламеняло патриотические чувства народа.

Этой благородной цели служило и все творчество Сметаны, в частности его торжественная опера.

В «Либуше» Сметана стремился раскрыть лучшие черты родного народа, те, что считал залогом его бессмертия: справедливость, сплоченность, свободолюбие, мужество и бесстрашие.

Этим стремлением композитора обусловливается и характер музыки оперы. Эпической силой отличается началу увертюры, когда в оркестре появляется торжественная стержневая тема Либуше – тема правосудия и величия родины. Через всю музыкальную ткань проходит этот образ. И в апофеозе он достигает особенно мощного развития, когда в музыке слышатся грозные интонации гуситских напевов.

Но чешский народ – миролюбивый народ. Только опасность, грозящая родине от иноземных захватчиков, заставляет его браться за оружие. Больше звона мечей и свиста пуль чехи любят музыку и песни. И героико-эпическое начало сочетается в музыке «Либуше» с простотой и лирической задушевностью народных мелодий. Здесь слышатся и свадебные обрядовые песни и звуки чешских танцев. Народная основа музыки особенно чувствуется во втором акте, когда и в оркестре и на сцене развертываются картины чешского деревенского быта. Слышатся свирельные наигрыши над полями к песни жнецов. «Гей-я! Гей-я-а!» раздается со сцены, как в жизни.

Во всех четырех основополагающих операх Сметаны главным героем является чешский народ. В «Бранденбуржцах» это пражская, беднота, которую боятся и чужие и «свои» паны; в «Проданной» – сельский люд; в «Далиборе» – соратники рыцаря, вместе с ним идущие на бой с королевскими войсками. Наконец в «Либуше» это весь чешский народ.

Сюжет оперы служит только прологом к патриотическому апофеозу. Часто сменяющиеся картины на сцене показывают историю чешского народа на протяжении многих столетий. И такое же обширное повествование развертывается и в музыке Сметаны. Погружаясь в эти звуки, вглядываясь в картины апофеоза, слушатели забывают и о тяжбе двух братьев, и о романических переживаниях Хрудоша и Красавы. Главное – героическая эпопея и будущие судьбы чешского народа, которые предсказывает пророчица Либуше! Поэтому и музыкальный язык оперы такой величавый и приподнятый, какого нет ни в одном другом произведении Сметаны. Недаром Сметана считал, что «Либуше» никогда не должна стать «очередным» спектаклем оперного репертуара. И только в ознаменование каких-нибудь праздничных событий можно ее ставить.

Такого же мнения придерживаются и теперь крупнейшие знатоки и почитатели творчества Сметаны. С тех пор как «Либуше» прозвучала со сцены восстановленного театра, она исполнялась во всех торжественных случаях. Ею в Национальном театре обычно открывается театральный сезон. Ею отмечаются народные праздники и такие события, как, например, сооружение в Праге памятника Яну Гусу. И всякий раз Либуше благословляет родной народ, провозглашает ему бессмертие и славу.

В годы второй мировой войны гитлеровцы, хозяйничавшие на чешской земле, запретили исполнять эту патриотическую оперу Сметаны. Только в мае 1945 года возродилась «Либуше» на сцене пражского Национального театра.

ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТ

Люди! Как хорошо, что кругом есть люди! Часами бродил Сметана по Праге, изредка приподнимая шляпу, чтобы ответить на почтительные поклоны. Временами он останавливался и переводил дыхание, любовался каким-нибудь видом, а затем снова шел дальше, тяжело переступая с ноги на ногу. Тело его, когда-то стройное и гибкое, как-то все обмякло и, несмотря на худобу, казалось непосильным грузом для ослабевших ног. Прохожие, узнав мастера, останавливались и провожали долгим взглядом его медленно удалявшуюся фигуру.

Каждый приезд в Прагу был для Сметаны праздником. Какое счастье было бы не уезжать отсюда вовсе… И как недорого стоило это счастье – всего 300 золотых в год. Но именно этих 300 золотых и не было у прославленного композитора.

Раньше, когда Сметана был здоров, он, получал примерно такую сумму за одно лишь концертное выступление, а теперь… Теперь все было иначе. Дирекция театра отказывалась прибавить больному Сметане жалованье. Ей ли было понять, как жизненно необходимо для больного композитора остаться в Праге, среди чутких друзей и поклонников, как нестерпимо тяжело было временами ему в Ябкеницах.

В зимние месяцы, когда бушевала непогода и голодные волки в поисках добычи совсем близко подходили к дому лесничего, Сметана почти не покидал своей комнаты. Сидя целые дни в четырех стенах, глядя на поблекшие лепестки развешанных вокруг венков – свидетелей его былых триумфов, композитор не находил себе места от тоски. И только одна музыка, верная спутница всей его жизни, скрашивала его одиночество. Он весь отдавался ей, стараясь хоть здесь найти спасение от гнетущих мыслей, приводивших порой его в ужас.

Бывали счастливые дни, когда ему удавалось плодотворно поработать, и, встав из-за стола, он с удовольствием потом разглядывал исписанные нотные листы. Но последние два года это случалось редко. После провала «Чертовой стены», доставившей столько тяжелых переживаний композитору, у Сметаны участились галлюцинации. Теперь он так часто стал видеть перед собой чудовища, что даже привык к их присутствию. Ему казалось, что они в некоторые дни появлялись значительно чаще, чем кто-нибудь из членов его семьи. Но Сметана их не боялся. Наоборот. Он убедился, что они его боятся, боятся его взгляда, боятся музыки.

Поэтому, когда однажды перед его глазами появилось необычно много этих фантастических существ, Сметана вначале даже не обратил на них внимания. Несмотря на усиливавшийся шум в голове, он спешил дописать музыкальную фразу. А чудовища все ползли. Они протягивали к Сметане свои морды и скалили зубы. Один… два… три… Покачивая своими неуклюжими телами, они с ревом ползли к нему ближе и ближе. Пять… шесть… Глядя на их разинутые пасти, Сметана вдруг почувствовал, как его охватывает ужас. Десять… двенадцать!..

Им овладела ярость, он хотел броситься на них и разогнать. Но сил нет!.. А они все ближе и ближе…

Когда Сметана очнулся, он долгое время не мог понять, что с ним произошло. Он не узнавал лиц родных, хлопотавших вокруг него, не понимал, где он. Ни одно имя, ни одно событие не воскрешала память. Да к тому же и язык перестал подчиняться. Так длилось некоторое время, но потом память стала проясняться. Как из пучины чего-то бесформенного, вязкого и темного, выплывали знакомые имена, образы. Восстанавливалась и способность речи. Однако через несколько дней все повторилось опять.

«Врачи запретили мне читать, писать, думать и т. д.; наверное, запретили бы и слушать то, что делается вокруг меня, если бы этого не сделала судьба – этот более могучий властелин, чем все эти доктора», – писал Сметана 8 мая 1883 года.

Благодаря стараниям врачей и второй припадок у Сметаны тоже прошел бесследно. Остался только страх, страх уединения, страх перед появлявшимися чудовищами, предвещавшими очередные физические мучения. Он стал бояться своей комнаты в Ябкеницах и стремился к людям, искал их общества. С ними ему было легче. Когда он сидел в театре или просто бродил по улицам Праги, поглядывая на снующих прохожих, темная пелена, застилавшая порой все предметы, реже спускалась перед его глазами, не так мучительны были шум и головная боль.

Поэтому, когда 9 сентября 1883 года Сметана, наконец, получил долгожданное сообщение об увеличении ему жалованья, радость его была безгранична. Как раз в это время у Сметаны в Ябкеницах гостил Срб-Дебрнов. Все сидели за обеденным столом, когда почтальон принес письмо от нового директора чешского оперного театра Франтишка Адольфа Шуберта. Он все же заставил дирекцию увеличить Сметане жалованье. Сметана прочитал письмо, и лицо его прояснилось, глаза загорелись.

«Я испытывал невыразимую радость от того, что мне довелось тогда видеть радующегося Сметану; редко когда на его долю выпадали такие минуты», – вспоминал Срб-Дебрнов. На столе появилась бутылка мельницкого белого вина, все поздравляли Сметану.

С этих, пор он не переставал мечтать о переезде в Прагу. И, приехав в столицу в ноябре на открытие Национального театра, твердо решил, что вернется в Ябкеницы Только затем, чтобы забрать семью. Не поздно ли? Нет! Сметана гнал эту мысль от себя и, хотя чувствовал, что слабеет с каждым днем, надеялся, что Прага прибавит ему жизненных сил.

Милая, прекрасная Прага! На ней теперь были сосредоточены все помыслы композитора, возвратившегося через десять дней после торжеств в Ябкеницы. Он Готов был верить, что здоровье еще вернется к нему. Только бы переехать в Прагу, дышать каждый день ее воздухом, видеть постоянно вокруг себя людей! Он опять будет сочинять, как в былые годы. Эти радужные планы нашли отражение в письме к Срб-Дебрнову, которое Сметана послал в канун нового, 1884 года. Кончается оно следующими словами: «…итак, я радостно восклицаю новому году: в добрый час! – и потом буду работать, как здоровый музыкант».

Этими светлыми мыслями о Праге навеяно и но-ное произведение Сметаны «Пражский карнавал». Задумано оно было как большая симфоническая сюита. Автор хотел дать картину праздничного карнавального веселья стобашенной Праги…

Но врачи категорически запретили Сметане сочинять. Больше того, ему запретили знакомиться с чужими сочинениями, запретили читать книги и журналы. Непослушание грозило потерей рассудка. Да Сметана и сам чувствовал, что иногда разум ем-у изменяет. «Я не смею возобновить творческой работы до тех пор, пока не будет доказано, что мой мозг и его душевная жизнь здоровы», – писал он Срб-Дебрнову. И он перестал читать книги и ноты. Но как только наступало некоторое облегчение, композитор сейчас же тайком от родных и близких принимался сочинять.

Так сочинялся им второй струнный квартет и «Карнавал». Сметана писал буквально по нескольку тактов в день, но писал. Он вспоминал молодые годы, снова переживал радость тех часов, когда в маскарадном костюме кружился в вихре танца. В его больном мозгу действительные воспоминания перемешивались с фантастическими образами – плодами нарушенного мышления и фантазии, Иногда ему казалось, что сквозь закрытые двери в его комнату входят нарядно одетые дамы и начинают танцевать. Он вставал из-за стола, приветствовал их, раскланивался и начинал уговаривать вернуться в Прагу. Там так хорошо! И для танцев есть больше места. Он непременно туда приедет. Скоро-скоро! И привезет свой «Карнавал».

Заслышав возбужденный голос отца, Софья бросалась к его двери и сквозь узкую щель следила за ним. Без слез она не могла смотреть на его худую, изможденную фигуру, изгибавшуюся в изящных поклонах.

Здоровье Сметаны ухудшалось с каждым днем. И «Пражский карнавал» остался незаконченным. Написал он только первую часть задуманного цикла – Вступление и Полонез, причем в Полонезе была им использована тема еще из гетеборгских набросков.

3 января 1884 года в концерте «Умелецкой беседы» в зале Конвикта музыканты оркестра Национального театра исполнили Второй струнный квартет. На автобиографичность этого произведения указывал сам Сметана. «Наперекор врачам я сочинил квартет, – говорил он Зеленому. – Новый квартет начинается там, где кончается первый – после катастрофы. Он представляет собой музыку, которая звучит у человека, утратившего слух».

Второй квартет Сметаны – это повествование о трагической борьбе полного созидательных стремлений художника с надвигающейся гибелью. Несмотря на большую драматическую напряженность и мятежную порывистость музыки, в этом произведении все же появляются эпизоды, воспринимающиеся как народно-танцевальные сцены. Например, во второй части, где композитор использовал созданный им еще в конце сороковых годов набросок польки. В квартете часто слышатся песенные интонации, трагические образы, возникающие в начале первой части, сменяются то певучими мелодиями, то героическими, фанфарообразными звучаниями, и весь финал произведения воспринимается как победа возвышенных чувств и стремлений мастера над страданиями тела.

Совсем другое, тягостное впечатление произвел на слушателей «Пражский карнавал», впервые исполненный черезмесяц– 2 марта 1884 года – в торжественном концерте, посвященном шестидесятилетию композитора. Резкие диссонирующие созвучия, раньше совсем несвойственные музыке Сметаны, неприятно поразили слушателей. У некоторых невольно возник вопрос, не изменил ли композитору внутренний слух – его верный помощник. И только через сорок лет, когда к столетию со дня рождения композитора готовили новое полное издание его сочинений, разрешилась загадка «Пражского карнавала». Чешские исследователи установили, что Сметана, работая над этой своей последней симфонической партитурой, допустил ряд чисто технических ошибок, вернее описок. Это и не удивительно, если учесть, в каком состоянии он находился в тот период. Эти ошибки, вкравшиеся в партии отдельных инструментов, и породили те гармонические «новшества», которые так Неприятно поразили слушателей в день первого – исполнения «Карнавала». Потом нашлись даже люди, которые пытались в описках старого мастера найти истоки модернизма. Но это были напрасные попытки. Сметана никогда не изменял реалистическому направлению в музыке. И хотя его последнее симфоническое произведение нельзя отнести к числу больших творческих достижений, однако и здесь Композитору удалось создать картину народного праздника, удалось еще раз, на краю могилы, показать свою любовь к жизни, богатство творческого воображения и мастерство.

С каждым днем Сметана терял силы. Он так плохо себя чувствовал, что не могло быть и речи о переезде в Прагу. Но и в эти тяжелые дни он не переставал думать о музыке. Он решил вернуться к оперному жанру.

Кажется просто невероятным, чтобы человек, которого так терзала болезнь, мог серьезно думать еще о создании оперы. Невероятно, но это так! Сметана мечтал еще написать для Национального театра две оперы – комическую и трагическую. Остановка была только за текстами, и поэтому он решил вернуться к своему старому замыслу – к «Виоле».

Еще в 1871 году Элишка Красногорская предложила ему основанное на сюжете шекспировской «Двенадцатой ночи» либретто «Виолы». Но тогда Сметана был увлечен работой над «Либуше». В 1875 году он совсем уже было собрался писать эту оперу и даже делал некоторые наброски, но либретто «Поцелуя» ему понравилось больше, и «Виола» снова была отложена. Либретто и некоторые первоначально сочиненные темы для нее долгое время хранились у Срб-Дебрнова. И вот теперь Сметана опять Принялся за «Виолу».