Текст книги "Хроника одного скандала"

Автор книги: Зои Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава четвертая

К директору я, разумеется, опоздала. Когда я вошла в его кабинет, Пабблем, источая ханжески скрытое недовольство, подпирал коленями свой эргономичный стул без спинки.

– Ну наконец-то! – взревел он при виде меня, после чего все же поприветствовал – с подчеркнутой галантностью человека, замышляющего какую-то гнусность. – Прошу вас… – Пабблем указал на стул (простой, без намека на эргономичность) по другую сторону своего стола.

Я села. Администрация школы занимает неприглядное Г-образное крыло лабораторного корпуса, и окна кабинета Пабблема в самом конце крыла выходят на скромный квадратный газон с клумбами, известный как «директорский садик». Тем днем завхоз Фелпс и его унылый помощник Дженкинс возились в «садике» с птичьей кормушкой, и, слушая Пабблема, я поверх его плеча следила за уморительно неуклюжей работой этой парочки.

– Как прошла неделя? – поинтересовался Пабблем. – Неплохо?

Я молча кивнула, не собираясь тратить силы на любезности.

– Отлично, отлично, – продолжал Пабблем. – Кофе вы, похоже, уже выпили, так что… перейдем сразу к делу.

Ровно за десять дней до этой встречи трое моих коллег-историков водили восемьдесят десятиклассников на экскурсию в собор города Сент-Олбанз. Мероприятие было частью религиозной программы полугодия. Во время экскурсии полтора десятка школьников сбежали от учителей и ударились грабить лавки в центре города. Кое-кого из мальчишек поймали с поличным и отправили в полицию, где им предъявили обвинение. На следующий день владельцы магазинов Сент-Олбанза засыпали Пабблема жалобами и угрозами, а затем городской совет сообщил администрации, что ученикам нашей школы дорога в Сент-Олбанз заказана. Я не принимала участия в поездке, однако именно на меня, как на главу историков, Пабблем возложил задачу написать докладную записку об инциденте – якобы отчитаться за «нарушение порядка» и предложить меры для избежания в дальнейшем подобных инцидентов. Якобы, заметьте. А по сути я должна была снабдить директора письменным доказательством его невиновности в случившемся безобразии. В отчете, оставленном тем утром на столе Дерде Рикман, я увильнула – не без умысла, признаюсь – от выполнения обеих задач.

– Прежде всего, – сказал Пабблем, – выражаю благодарность за усердную работу над данным документом. (Все затребованные от учителей докладные записки Пабблем именует «документами», как будто Сент-Джордж – не средняя школа, а постоянное место встречи светил медицины по СПИДу). Помните, что замечания, которые у меня возникли, ни в коей мере не умаляют высокой оценки ваших стараний. – Пабблем сделал паузу, предоставляя мне возможность поблагодарить его за справедливость, достойную Соломона. Не дождавшись ни звука, фальшиво кашлянул и продолжил: – Буду предельно откровенным с вами, Барбара. Этот документ привел меня в замешательство. Боюсь, даже разочаровал.

Пронзительный зуммер прервал его речь. Пабблем со вздохом потянулся к кнопке интеркома.

– Да?

– Колин Робинсон на линии, – сообщил голос Дерде Рикман.

– Сейчас не могу, – отрезал Пабблем. – Скажите, пусть… – Он пригладил пятерней жидкие рыжие волосы. Сцена в мою честь: задавленного заботами главу администрации рвут на части. – Хотя нет, секунду… Соедините.

Он снял трубку телефона и глянул на меня, виновато передернув плечами.

– Колин? Привет!

Беседовал Пабблем, прижав трубку ухом к плечу и прихлопывая обеими руками недостаточно, по его мнению, ровную стопку «документов» на столе. От чопорной суеты этих движений у меня мурашки побежали по коже, и я перевела взгляд за окно, где Фелпс с Дженкинсом продолжали бестолково копошиться с кормушкой.

– Да-да, отлично. Это было бы здорово… – бубнил в трубку Пабблем. – Вы бесподобны, Колин…

Несколько лет назад, когда Пабблем появился в Сент-Джордже, школьный совет провозгласил его «глотком свежего воздуха». Совет ликовал. Тридцатисемилетний Пабблем был самым молодым из всех директоров Сент-Джорджа и в отличие от своего предшественника, нелюдима Ральфа Симпсона, завоевал репутацию «компанейского малого». Кроме того, на прежнем посту завуча школы в Стоук-Ньюингтон он организовал драмкружок и программу «местной экологической помощи».

Пабблем обещал стать новатором, и это обещание, вне всяких сомнений, выполнил. Честь ему и хвала – Сент-Джордж теперь может похвастать выбором салатов в школьной столовой и журналом пробы пера учеников, который выходит раз в год под названием «Фонарь». (Эмблемой служит портрет ребенка с подбитым глазом.) Ежегодно проводятся и так называемые дни «С ног на голову», когда роли в школе меняются и ученикам позволяется учить своих педагогов. Пабблем вносит свой вклад в веселье, изображая «Повелителя беспорядков» и шастая по классам в шутовском колпаке.

И тем не менее признания коллег Пабблем не добился, даже среди любителей такого сорта развлечений. Под его добродушной маской, как оказалось, таился сущий педант, мелочный тиран, сдвинутый на пунктуальности, принудительных «беседах по душам» и бесплодном крючкотворстве наихудшего свойства. Каждую четверть, если не чаще, он собирает весь коллектив на лекцию по педагогике какого-нибудь юнца с кислой физиономией. Поскольку Пабблем мнит себя прогрессивным деятелем, темы для лекций выбираются соответствующие: «Многообразие образовательных методов» или «Обучение физически неполноценных детей». Незадолго до прихода Шебы он ввел в школе систему пресловутого «Надзора за настроем», заставив учителей еженедельно, в письменном виде, отчитываться о своем душевном состоянии. (Любого, кто признался в каких-либо проблемах, Пабблем терзал душещипательными разговорами с глазу на глаз. Понятно, что очень скоро все «отчеты» заполнились холуйскими заверениями в совершеннейшем благополучии.) Прежние почитатели Пабблема пытаются спасти свой престиж, заявляя, что его испортила власть. Ну а я считаю, что власть лишь обнаружила природные наклонности гауляйтера. Как бы там ни было, «глотком свежего воздуха» нашего директора теперь никто не зовет.

Положив трубку, Пабблем снова ткнул кнопку интеркома и приказал Дерде:

– Больше никаких звонков. Только если что-то сверхсрочное. – Он развернулся ко мне и потряс моей докладной запиской: – Итак, Барбара… Я просил вас проанализировать нарушение дисциплины, случившееся во время экскурсии в Сент-Олбанз, и по возможности внести предложения, как избежать подобного в будущем.

– Собственно… – начала я.

Пабблем остановил меня, вскинув руку.

– Но вы не… – сделала я еще одну попытку.

– Момент, Барбара. – Пабблем мотнул головой. – Позвольте мне закончить. Полагаю, я совершенно ясно дал понять, что ждал от вас практических советов по улучшению дисциплины учащихся. Вы же разразились… гм… нападками на школьную программу.

– Не знаю, что вы подразумеваете под «практическими советами»…

Пабблем стиснул веки.

– Барбара! Прошу вас… Надеюсь, вы согласитесь, – продолжил он, открыв наконец глаза, – что я ни на кого не давлю. Я приветствую самые разные мнения и подходы, но и вам, и мне понятно, что этот документ – совсем не то, о чем я вас просил. Не так ли? – Послюнявив палец, он принялся листать страницы моего отчета. – Совсем не то, Барбара.

Я изобразила непонимание.

– Правда? А мне казалось, что записка как раз по делу.

Несколько секунд Пабблем, сдвинув брови, таращился в пространство, после чего подтолкнул листки через стол ко мне.

– Взгляните, – сказал он.

Отчет был открыт на последней странице, озаглавленной «Выводы».

– Это лишнее. Я и так знаю, что там написано.

– Нет-нет. Я хочу, чтобы вы прочли еще раз. Посмотрите на этот документ моими глазами и подумайте, помогает ли он мне как главе школы разобраться в инциденте с Сент-Олбанзом.

– Охотно верю, что вы сочли его бесполезным. К чему читать?

– Барбара… – Пабблем склонился над столом и растянул губы в бледном подобии улыбки. – Я прошу вас прочитать.

Гнусный человечек! Я закинула ногу на ногу и приготовилась читать.

Поля страницы Пабблем разрисовал восклицательными и вопросительными знаками – по три, а кое-где и по четыре штуки кряду. Заключительные строчки его до того взвинтили или возмутили, что он выделил весь последний абзац ярко-желтым фломастером.

Гэвин Брич, которого я считаю заводилой в набеге на магазины, – крайне неприятный подросток: злобный, несдержанный и, осмелюсь предположить, не совсем в своем уме. Сомневаюсь, что на него подействуют дисциплинарные методы школы Сент-Джордж. Наилучшим выходом, с моей точки зрения, было бы исключение его из школы. Подчеркну, однако, что его исключение вряд ли положит конец подобным инцидентам. Периодические вспышки непослушания и даже преступного поведения среди учащихся школы в обозримом будущем пресечь невозможно. Социально-экономические особенности района, который обслуживает наша школа, таковы, что питать иллюзии может только идиот.

– Ну? – произнес Пабблем, когда я подняла взгляд от листков. – По-вашему, это достойный вклад в наше общее дело?

– Почему бы и нет? Вы просили совета, и вы его получили. Иных у меня нет.

– Господи ты боже мой! – Пабблем шлепнул пухлым белым кулачком по столу.

В минутной тишине он пристроил на место сползшую на глаза прядь и продолжил чуть спокойнее:

– Послушайте, Барбара… Я дал вам шанс изложить на бумаге свои соображения. – Он улыбнулся. – Это как раз тот случай, когда творческий подход может поднять учителя до уровня завуча…

– Я не мечу в завучи.

– Помимо того… – улыбка исчезла с лица Пабблема, – вы демонстрируете пессимизм, которому нет места в школе Сент-Джордж. Боюсь, вам придется попробовать еще раз.

– То есть вы подвергли мою работу цензуре.

Пабблем безрадостно хохотнул.

– Полно вам, Барбара, что за ребячество. Вы получаете возможность исправить свой первый опыт. – Он поднялся со стула и прошел к двери. – Скоро каникулы, так что времени подумать у вас предостаточно. Буду признателен, если вы предоставите мне исправленный вариант в начале следующей четверти.

– Почему бы не обратиться с этим к кому-нибудь другому, раз вам не нравятся мои выводы? – спросила я.

Пабблем распахнул дверь.

– Нет, Барбара, – отрезал он. – Я хочу, чтобы это сделали именно вы. Вам это пойдет на пользу.

* * *

В следующий понедельник, когда я направлялась к свободному столику в «Ла Травиате»,
чья-то вытянутая рука, как шлагбаум, преградила мне путь. Оказалось – Шеба. Кабинку она делила со Сью.

– Барбара! А я вас искала! Хотела еще раз поблагодарить за помощь тогда, в пятницу.

Я пожала плечами:

– Всегда рада. – И кивнула на поджидающего меня официанта. – Пойду, пожалуй.

– Ой, а может, вы с нами? – Шеба улыбнулась.

Сидевшая напротив Сью насупилась и забарабанила толстыми пальцами по столешнице.

– Ну что ж… – сказала я.

– Прошу вас! – настаивала Шеба. – Мы еще не успели сделать заказ.

Шеба явно пребывала в неведении о холодной войне между мною и Сью, что меня и успокоило, и некоторым образом разочаровало. Неужели мое имя даже не всплывало в их болтовне со Сью?

– Вы считаете?.. – заколебалась я. – Не хотелось бы вторгаться…

– Ну что за глупости, – возразила Шеба.

– Ладно. – Я повернулась к официанту: – Благодарю, я сяду здесь.

– Вот здорово! – Шеба подвинулась, освобождая для меня место по свою сторону стола.

Сью поднесла зажигалку к сигарете. Выражение ее лица предполагало глубочайшую, невысказанную муку человека, только что защемившего палец дверцей машины.

– Барбара была великолепна! – сообщила Шеба, пока мы изучали меню, нацарапанное мелом на доске у нас над головами. – Я бы умом тронулась с двумя мальчишками из продленки, если бы она не спасла мою шкуру. – Шеба посмотрела на меня: – Надеюсь, я вас не подвела? Вы не опоздали к директору?

Я покачала головой:

– Лучше бы опоздала. На такую встречу не стоило и торопиться.

– Боже, – ахнула Шеба. – Что-то не так?

– Пабблему не понравился отчет, который я по его требованию написала об экскурсии в Сент-Олбанз.

– А что вы написали? – спросила Сью.

Я в двух словах изложила содержание, и Шеба расхохоталась.

– Силы небесные, вот это, я понимаю, смелость! А Пабблем что? Жутко разозлился?

– Насколько это дано рыжим слюнтяям.

Шеба снова рассмеялась.

– Он все же чокнутый, правда? Недавно поймал меня в директорском садике, расписал свои планы по высадке весенних цветов и давай выпытывать мое мнение. Я подумала, что это безвкусица – сплошь тюльпанчики и все такое, – но мне до вашей храбрости далеко, Барбара. Я соврала, что садик будет прелестным. До чего же он был счастлив, бедняга! С ума сойти от этих мужчин. Что за манера задавать вопросы, на которые приходится врать!

Сью подобострастно захихикала.

– Хотя нет… – Шеба сдвинула брови. – Беру свои слова назад. Как это некрасиво с моей стороны. Я ведь и сама частенько набиваюсь на комплименты.

– О нет, – встряла Сью. – Ты сказала правду. Мужчины – те же дети. Им нужно постоянно слышать, какие они расчудесные, иначе помрут. Слабые личности, неуверенные в себе. Их эго требует подпорки, правда?

Я ждала конца тирады – хотелось услышать, что же не успела договорить Шеба. Но Сью тараторила без остановки:

– Нам, женщинам, хватает ума не покупаться на лесть. Когда мой Тед выдает комплимент, я точно знаю – дело нечисто. Как пить дать на сторону потянуло. И это тоже отличает мужчин. Все они кобели, правда? Мозги между ногами!

Я никогда не получала удовольствия от женской болтовни о никчемности и тупости противоположного пола. Рано или поздно такие разговоры сводятся к огульной критике мужчин под аккомпанемент дурацкого хихиканья. Глупо все это. Недостойно женщин. И, как ни смешно, самыми беспощадными критиканками оказываются как раз самые падкие на мужчин. Однако Шеба слушала с очевидным интересом. Не эти ли речи и спровоцировали ее дружбу со Сью?

– Поверьте мне, – продолжала Сью, – если Тед заявляет что-нибудь вроде: «Ты сегодня замечательно выглядишь, дорогая», я всегда распознаю ложь. Зато если я говорю, что он красив, как греческий бог, Тед заглатывает червяка вместе с крючком и грузилом…

Тед – это сожитель Сью. Во времена нашего с ней приятельства Сью называла его «дружком» или даже – какой кошмар – своим «стариком». Закрой рот, думала я, слушая ее трескотню. Закрой рот, закрой рот, жирная зануда. Дай же Шебе договорить.

Наконец поток слов иссяк.

– Возможно, ты и права, – сказала Шеба. – Но скорее проблема во мне самой. Видишь ли, меня ведь никто не заставляет отвечать так, как хочется Пабблему или кому-то еще. Так, может быть, я перекладываю на других вину за собственное малодушие? Откуда во мне это желание говорить только то, что людям приятно слышать? Муж считает, что это от избытка сочувствия, но, боюсь, на самом деле он имеет в виду, что я хочу угодить всем вокруг.

– В любом случае, не старайтесь угодить ученикам, – предупредила я, ни на минуту не забывая о ее проблеме с дисциплиной. – Это прямой путь к катастрофе.

Подошедший официант принял заказ. Сью пожелала лазаньи (она всегда была обжорой). Шеба остановилась было на салате, но, услышав мой заказ – куриный суп с овощами, – попросила того же. Сью, конечно, взбесилась и, стоило официанту отойти, попыталась мне отплатить.

– Что это вы только что сказали, Барбара? – с жеманным укором спросила она. – Ну, насчет того, чтобы не угождать ученикам? Боюсь, не могу с вами согласиться. Я просто обязана возразить. Что плохого в том, чтобы доставлять детям радость? Счастливые дети лучше все воспринимают, а значит, лучше учатся. Я, знаете ли, страстно верю в то, что успех процесса обучения на три четверти зависит от теплой атмосферы в школе.

Я уже довольно давно была избавлена от выслушивания вздора Сью. С тех пор идиотизма в нем не убавилось.

– Хм-м. Очень интересная мысль, Сью, – сказала я. – Вам, наверное, и вправду легче, с вашими-то бесподобными инструментами. Вы ведь по-прежнему играете на банджо, верно?

Сью кольнула меня взглядом.

– Вообще-то играю, но дело не в инструменте per se [12]12
  Как таковом (лат.).


[Закрыть]…

– Ну разумеется.

– Ах, как бы мне хотелось на чем-нибудь играть! – сказала Шеба. – В детстве родители учили меня игре на фортепиано, но…

– Шеба! А я и не знала! – воскликнула Сью, в ярости от того, что какие-то детали биографии Шебы от нее ускользнули.

– Да-да, учили. Недолго, правда. Когда мне исполнилось двенадцать, они сдались. К музыке у меня ну никаких способностей.

– Ничего подобного! – возмутилась Сью. – Так не бывает! Нам с тобой надо как-нибудь попробовать сыграть вместе. Это будет просто здорово!

Шеба рассмеялась.

– Ты не понимаешь, Сью. Бросить занятия предложила сама учительница музыки. Мне медведь на ухо наступил. Я живу в страхе, что кто-нибудь попросит меня похлопать в такт музыке.

– Неужели? – сказала я. – Представьте, со мной та же история.

– Ерунда. – Сью демонстративно игнорировала меня. – Теперь не отвертишься, Шеба. Тебе просто не повезло с учительницей.

– Поверь на слово, Сью, в музыке я полный ноль. – Шеба повернулась ко мне. – Вас тоже учили играть, Барбара?

– Да уж. – Я кивнула. – На флейте.

– Ну-у, флейта! – Сью визгливо хихикнула. – Флейта не считается. Вы бы еще сказали – на бубне…

– Почему не считается? – возразила Шеба. – Насколько я помню, есть всемирно известные флейтисты – так же как всемирно известные виолончелисты.

Сью насупилась.

– Ну-у, вообще-то да…

Официант поставил тарелки с супом передо мной и Шебой.

– Вкуснятина! – воскликнула Шеба после первой ложки. – Здорово вы придумали, Барбара.

Чувствуя на себе злобный взгляд Сью, я улыбнулась, пожала плечами и подула на дымящийся суп. С каждой минутой ситуация нравилась мне все больше.

* * *

Подошло Рождество. Шеба отмечала его дома, со своей семьей плюс бывшая жена Ричарда
и двое его детей от первого брака. Я же по традиции поехала в Истбурн, чтобы провести несколько дней с Марджори, моей младшей сестрой. Марджори и ее муж Дейв – приверженцы Церкви адвентистов Седьмого дня. Вместе со своими детьми, двадцатичетырехлетним Мартином и двадцатишестилетней Лорейн, они проводят Рождество за раздачей бесплатного супа бездомным и неимущим. Ну а я обычно валяюсь в постели и смотрю телевизор. Хочется людям верить в сказки – пожалуйста, я не против, только не навязывайте мне свои иллюзии. Мы с сестрой давно достигли молчаливого согласия насчет моего неучастия в делах церкви. Она готова с ним мириться, пока я готова изображать «нездоровье». Я столько рождественских праздников провела на диване в ее гостиной, усердно прихлебывая чай с лимоном и медом, что Мартин с Лорейн считают свою тетушку глубоким инвалидом.

Начало четверти я встретила в дурном расположении духа. Впрочем, на каникулах я всегда мрачнею. До директорского «документа», понятно, руки не дошли, так что пришлось идти к Пабблему и врать насчет «семейных неурядиц», лишивших меня возможности все силы отдать докладу. Признаться, я тешила себя надеждой, что Пабблем устанет ждать и отменит свой приказ. Увы. Он позволил мне попресмыкаться, после чего дал отсрочку на месяц.

Единственной отдушиной была Шеба, чьи доброта и внимание ко мне не имели границ. Я все чаще присоединялась к ней и Сью в «Ла Травиате». Не скажу, чтобы общение втроем было сплошным удовольствием. Мое присутствие возмущало Сью, и она не упускала возможности подчеркнуть близость и теплоту своей дружбы с Шебой. Одним из ее наиболее прозрачных тактических приемов были намеки на громадную разницу в возрасте, на то, что она с Шебой и я принадлежим к разным поколениям. Однажды она невинно поинтересовалась, не страдаю ли я ностальгией по «эре джаза», а в другой раз оборвала себя на полуслове, чтобы объяснить мне, что «Боб Марли – это знаменитый певец с Ямайки». Бедняжка просчиталась. Выбрав столь топорную тактику, она сама себе вредила. У Шебы постепенно открывались глаза на ее завистливый нрав. Я же молча ждала и наблюдала, как Сью роет собственную могилу.

* * *

Согласно моим записям, первая встреча Шебы с Конноли после стычки на продленке произошла недели через две после начала весенней четверти. Как-то ближе к вечеру, когда Шеба разбирала бедлам, оставленный последним классом, Конноли протиснулся в студию с блокнотом в руках. Шеба подняла голову – и молча продолжила работу.

Какое-то время Конноли топтался на пороге и следил за ней.

– Мисс? – наконец произнес он. – Я тут кое-что принес показать, мисс.

Шеба гневно развернулась:

– А с чего бы это мне тратить на тебя время? Ты вел себя со мной просто безобразно.

Конноли со стоном закатил глаза.

– Да ладно вам, ми-исс! – нараспев протянул он. – Уж и пошутить нельзя?

Шеба качнула головой.

– Никуда не годное объяснение, – сказала она и добавила, что при таком его ребячестве не может относиться к нему как к взрослому.

– Не знаю, что ты там наговорил обо мне своему приятелю Джеки, – сердилась Шеба, – но его поведение было ничем не лучше.

– Да ничего я ему такого не говорил! – воскликнул Конноли.

Шебу огорошил подтекст этих слов. Ей хотелось возразить, что рассказывать-то и не о чем. С другой стороны, – отрицать не приходится – она была рада услышать, что Конноли ее не предал.

Конноли открыл было рот, но промолчал.

– Что? – спросила Шеба.

– Я… Ну, это… Ну не могу я с вами хорошо… при других. Еще скажут, что я гомик.

Шеба рассмеялась, и Конноли застыл, глядя на нее, явно довольный, что сумел развеселить.

– А вы чокнутая, мисс, – одобрил он.

Отношения как будто наладились. Конноли предложил помочь убрать класс, и Шеба приняла помощь. Мальчик ведь извинился. Не станет же она, как ребенок, продолжать дуться? Тем временем Конноли летал по классу, рьяно собирая бумажки и ошметки глины, а когда студия была убрана, устроился за учительским столом и открыл альбом репродукций Мане. Шеба пролистала альбом до разворота с «Завтраком на траве»; пояснила, что картина эта знаменитая и, когда ее впервые выставили, случился большой скандал. Позже Шеба признавалась мне, что в душе ждала детской реакции от Конноли. Опасалась, что он захихикает при виде обнаженной женщины. Но Конноли внимал благоговейно.

– В те дни идеал женской красоты сильно отличался от нашего, – продолжала Шеба. – Вряд ли натурщицы Мане попали бы на страницы «Плейбоя». – Она понимала, что говорит все быстрее и бессвязнее – лишь бы что-нибудь говорить, лишь бы в классе не повисла тишина.

Конноли молча кивнул и так же молча перевел взгляд на репродукцию. А Шеба не могла отвести глаз от его профиля, думая о том, что тяжелые веки, приплюснутый, чуть свернутый нос делают его похожим на боксера-профессионала. Если, конечно, не замечать золотистой безупречности кожи. Шебу так и тянуло прикоснуться ладонью к его щеке.

– А какие женщины?.. – вырвалось у нее.

Конноли вскинулся:

– Что, мисс?

– Нет, ничего, – поспешно отозвалась Шеба. – Уже вылетело из головы.

Она едва не спросила, какие ему нравятся женщины. Что в женской фигуре привлекает его внимание? К счастью, она вовремя осознала всю непристойность вопроса.

Через несколько минут Шеба попросила Конноли уйти. Ей тоже пора домой, сказала она, а в студии еще масса дел. Конноли явно не хотелось расставаться.

– Можно я тут посижу, мисс? – спросил он. – Я тихонько, мешаться не буду.

Однако Шебе не терпелось спровадить его, и она решительно отказала:

– Мне нужно побыть одной, Стивен.

Конноли пожал плечами и пообещал прийти в пятницу. Попрощались они по-дружески.

Полтора часа спустя, выводя велосипед со школьной стоянки, Шеба увидела поджидающего ее на улице Конноли. В самый час пик дорога, огибающая школу с запада, была забита транспортом. Ученики уже разошлись по домам – даже сосланные на продленку. Остатки обеденного пиршества – конфетные фантики и пакеты из-под чипсов – гонялись друг за другом по тротуару, подсвеченные желтоватыми огнями фонарей. Шеба улыбнулась Конноли и спросила, что он здесь делает. Конноли моргнул и скривился, будто от боли.

– Вас жду, мисс.

Тогда-то, позже объясняла мне Шеба, она и поняла, что произойдет. Как это часто бывает, ее осенило. Мальчик влюбился. Он давно в нее влюблен. И она поощряла это чувство или, по меньшей мере, не препятствовала ему. Сейчас он откроет ей сердце, а она – поскольку ничего иного в голову не приходит – разыграет изумление и ужас.

– И зачем я тебе понадобилась? – спросила Шеба. – Знаешь, Стивен, если тебе о чем-то нужно со мной поговорить, лучше это делать в школе.

Шеба ускорила шаг, обеими руками придерживая велосипед за руль. Конноли поспешил следом.

– Нет, мисс, – он помотал головой, – в школе никак нельзя.

– В таком случае…

– Вы мне нравитесь, мисс. Очень! – прервал ее Конноли.

Шеба промолчала.

– Я о вас все время думаю. Я… – У Конноли был совершенно несчастный вид.

Шеба улыбнулась и подчеркнуто учительским тоном произнесла:

– Я рада, что нравлюсь тебе. Но сейчас мне некогда. Дома ждут.

– Больше чем нравитесь! – выпалил Конноли.

Они уже дошли до перекрестка, и Шеба в сомнении остановилась. Отсюда ее путь лежал налево, по длинной торговой улице Графтон-лейн. Шебе нужно было избавиться от мальчишки – не идти же всю дорогу с ним на хвосте, – но просто бросить его на углу она не смогла по доброте душевной. Наконец она повернула в свою сторону и опять пошла рядом с Конноли – мимо дешевого обувного магазина с полными клетями уцененных пластиковых шлепок перед входом; мимо «Ди-Дар», жалкой индийской забегаловки, где учителя Сент-Джорджа отмечают праздники; мимо почты, рыбной лавки и старой аптеки с пыльными коробками лекарств в витрине.

Конноли сначала молчал. А потом чуть ли не выкрикнул на одном дыхании:

– Я на вас здорово запал, мисс.

Что-то в его голосе подсказало Шебе, что парень на грани слез, хотя убедиться в этом она не могла – он опустил голову.

– Стивен… – сказала Шеба. – Так не… – Она запнулась. – Так не… нельзя, и все! – Она уже готова была вскочить в седло велосипеда.

– Да не могу я ничего поделать. Ей-богу, ничего не могу с собой поделать! – Он поднял голову. Шеба оказалась права – в глазах его действительно стояли слезы.

– Ох, Стивен! – Шеба потянулась было к нему, чтобы погладить по щеке, как вдруг его лицо приблизилось и губы прижались к ее губам.

По словам Шебы, я не способна понять ощущение, когда после двадцати лет верного супружества тебя целует не твой муж; когда чьи-то незнакомые губы прижимаются к твоим.

– Чувства в браке засыпают, – однажды сказала она. – Иначе и быть не может. Ты теряешь пронзительную сексуальность одинокой женщины. Вряд ли я что-то сознательно подавляла в себе все эти годы совместной жизни с Ричардом. Я была так благодарна за свое замужество, так рада, что больше мне никогда не придется стесняться своей наготы перед чужим мужчиной. Но я забыла, как это заводит… Капельку страшно, но потрясающе! А поцелуй Стивена вернул воспоминания. Восторг вернул. Я была потрясена, что могла столько лет жить без этого.

Забавно, должно быть, это выглядело – малолетний ухажер на носочках тянется к своей не первой свежести возлюбленной, велосипед с грохотом валится на асфальт. Однако внешний комизм их первого с Конноли поцелуя Шебе даже в голову не приходил. Во всяком случае, при мне она об этом не упоминала. Зато расписывала тепло, исходящее от тела Конноли, запах мыла, колючий ежик у него на затылке, вязаную мягкость его свитера и еще массу утомительно мелких деталей, связанных с первым объятием. Все что угодно – только не курьезность зрелища.

Рухнувший велосипед поверг обоих в немой шок. Конноли попытался помочь Шебе поднять велосипед, но она лишь отмахнулась. Она не забыла, как оглядывалась по сторонам – не заметил ли кто сцены поцелуя. Старуха, ковылявшая мимо с сумкой на колесах, пронзила их с Конноли зловредным взглядом. И только.

– Можно с вами встретиться? По-настоящему? – спросил Конноли, пока Шеба выпрямлялась.

– Нет. – Шеба отгородилась от него велосипедом. – Нет! Послушай… Прекрати. Пожалуйста. – Она оседлала свою машину.

– Мисс! – взмолился Конноли.

Шеба замотала головой и укатила.

Тем вечером, накрывая на стол и купая сына, Шеба безостановочно монотонно бубнила себе под нос: о нет, о нет, о нет. Что я творю? Что я творю?Она еще пыталась убедить себя, что не сделала ничего плохого, что не преступила грань. Ненароком глянув в зеркало, она изумилась своему цветущему, счастливому облику.

– Ты что, пробежалась после школы? – поинтересовался у нее муж за ужином. – Жутко румяная.

Примерно в этот период времени наша химичка по имени Хайди Грининг сболтнула кое-кому из коллег, что несколько раз видела какого-то десятиклассника, который после уроков шмыгает в студию Шебы. Эта Хайди считалась фанаткой Пабблема, популярностью среди коллег не пользовалась, и к ее словам никто особенно не прислушался. Правда, если не ошибаюсь, Мариан Симмонз передала эту новость Шебе, но та отреагировала с такой невинной беззаботностью (мол, ничего в этих визитах нет предосудительного), что тема быстро забылась.