Текст книги "Под тенью мира. Книга первая(СИ)"

Автор книги: Злата Косолапова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Правда, чуть позже Джонас сказал мне, что обычно в Убежище ребята юношеского возраста сами пробираются на склад, где хранится всякое старое оружие типа пневматических пистолетов и ружей, чинят всё это и учатся стрелять. Что ж, мне повезло куда больше, у меня уже всё есть.

Наконец, настрелявшись и наговорившись с Джонасом и папой, я подумала, что нам всем пора бы возвратиться в кафетерий, пока Амата не устроила мои поиски по всему Убежищу.

– Спасибо большое за подарок! – улыбаясь, радостно сказала я. Папа обнял меня и поцеловал в макушку, Джонас кивнул, улыбнувшись. Он достал старую камеру из своей сумки и указал мне в сторону папы.

– Дайте-ка я вас сфотографирую.

Я подбежала к папе. Он улыбнулся и положил руку мне на плечо. Мы всё ещё стояли в той самой комнатушке, где теперь у меня был собственный полигон для стрельбы. И тут, я первый раз за свой день рождения почувствовала настоящий приступ счастья. Я улыбнулась, обняла папу и застыла, готовясь к снимку. Джонас показал большой палец, мол, всё отлично, поднёс большую камеру к лицу и маленький фонарик в металлической чаше вспышки сверкнул, на мгновение ослепив меня.

Глава 2. Будущее в тумане

Уже задолго после того, как мне исполнилось десять лет в моей жизни всё смешалось в один флакон: серые дни, серые ночи, серые стены и серое отчаяние. Убежище давило на меня: эти тесные коридоры и бетонные комнаты стали тюрьмой для меня. Более того, старательные насмешки и издевки моих недоброжелателей превратили меня в объект ненависти многих жителей Убежища. К пятнадцати годам я начала ощущать острый привкус безысходной пустоты, доводящей меня до отчаяния. До боли сжимающей моё сердце. Мои нервы рвались на куски от тяжелых переживаний, моя душа терзалась в ужасах моих собственных помыслов. Я страдала от этого так сильно, что окружающие меня едва ли могли не заметить моё состояние. Отец все силы тратил на моё лечение, не бесконечные терапии и таблетки.

Мне же становилось только хуже под воздействием непонимающих друзей и задирающих меня ненавистников. С каждым новым годом я продолжала чувствовать нарастающую отдалённость от тех, кто мне был близок. Я наблюдала за папой, который с каждым днём всё больше и больше казался мне озадаченным чем-то вечным. Часто так бывало, что он сидел в нашей комнате или в своём кабинете и подолгу смотрел куда-то в стену или на свои руки с таким озадаченным и хмурым видом, будто все тайны мироздания хранились именно там. Папа отчего-то не находил себе места, морщины на его красивом лице с каждым годом были видны всё отчетливее, волосы теряли цвет, вились седыми вихрами, а в глазах кроме ласки, я часто натыкалась на глубинную отчуждённую грусть.

Он скучал. Скучал по маме. Я тоже по ней скучала, хотя совсем не знала её. Признаться, от этого мне было только хуже. Я часто думала о том, какой бы сложилась моя жизнь, если бы мама была рядом. Наверное, она бы меня успокаивала и помогала бы решать все мои проблемы. Любила бы меня так же сильно, как отец.

Мне было тяжело. Иногда ночами я просто переставала дышать от огромного колючего кома в горле, давилась сухими рыданиями, осознавая, что моя жизнь пуста и не имеет никакого смысла. Детство маленькой неудачницы начало сменяться ещё более островатой на вкус юностью. Помимо того, что у меня почти не было друзей, на меня вообще практически не обращали внимания представители противоположного пола, что безвозвратно убило мою самооценку.

Я получала долю понимания и успокоения в разговорах с папой и с Джоносом или в объятьях Аматы, которая всегда меня поддерживала. Я вкладывалась в тренировки. Я занималась стрельбой и рукопашным боем почти всё своё свободное время. И это становились для меня настоящей разрядкой.

Но боль росла и страдания не прекращались. То, что я пережила тогда, стало для меня наисильнейшим испытанием. Но то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Мучение длилось до тех, пока я не поняла, что во всех своих страданиях виновата я сама.

Я всегда благодарила Бога за исцеление. Именно тогда, когда я вылечилась, в моей жизни всё стало стремительно меняться.

За эти годы изменилась не только моя жизнь. Смотритель всё пристальней и пристальней следил за своей дочерью и всё больше не выносил меня. Я видела, как страдает Амата, рассматривая старый альбом с фотографиями своей матери. Она сильно переживала. Пыталась скрыть это, но эта боль была знакома мне. Я знала, как это выглядит, когда все силы кидаешь на то, чтобы сердце не разорвалось от горести и чтобы наружу не прорвались те рыдания, которые копятся каждую секунду, когда ты думаешь о том, кого потерял, не успев обрести.

Наши с Аматой судьбы были схожи тем, что мы обе росли без матерей. Её мама, по словам моего отца, умерла через два года после рождения Аматы от неизвестной болезни, тогда Альфонс взял всю ответственность за воспитание дочери на себя. Неудивительно, что он был так строг с ней и так внимателен ко всем её поступкам.

Признаться, нам с Аматой было несладко и потому что всё то, что должны рассказывать матери дочерям, рассказывали нам наши отцы. Но мой папа был врачом и даже в такие моменты, когда мы чувствовали себя неловко в таких разговорах, я просто вспоминала об этом и была вполне хладнокровна. Как вела себя Амата, и как с ней говорил её отец, я не знала, и мне было тяжело это себе представить.

Амата как и я уже выросла. С каждым годом она становилась всё краше и краше. В свои шестнадцать лет это была миловидная девушка с очень хорошо слаженной фигурой. Её худоба ей шла. У неё были очень красивые руки, близко посаженные большие зелёные глаза и чувственные губы. Амата обычно собирала тёмные блестящие локоны в причёску «Венди Сварщица»: это был узел, заколотый на затылке.

Амата нравилась некоторым мальчикам из нашего Убежища: Уолли Маку, Полу Хэннону, Джеку Уильямсу и, наверняка, Бучу, только он в этом никогда бы не признался.

Было не очень-то приятно, что у нас в Убежище была большая проблема с нормальными парнями, но Амате повезло: на неё обращали внимания и адекватные ухожеры.

Мне, конечно же, было обидно из-за недостатка внимания к себе. Но я не была такой красивой, как Амата, которая умудрялась ещё и из-за своего веса переживать, хотя была весьма худощавой. Свои каштановые волосы я стригла коротко, лицо у меня было самое обычное, да и ростом я не вышла. Серая мышка, что ещё сказать.

Когда нам было почти семнадцать лет, нам предстояло окончить курс школьного обучения и сдать экзамен на профориентацию. Этот экзамен был обязательным для всей молодёжи Убежища, так как именно он определял нам занятие до конца нашей серой жизни. Назывался он «К.О.З.А.» или Квалификационно-оценочный задачник Администрации.

В тот день, перед тем как пойти на экзамен, я самая последняя проходила осмотр в медицинском кабинете врача. В этом смысле мне повезло больше других – врачом был мой отец. Я не переживала, как Амата, и почти не стеснялась. Через четверть часа осмотр был почти закончен, и я сидела в кабинете, наблюдая за тем, как папа что-то с серьёзным видом что-то быстро записывает в ровные белоснежные листы бумаги. Бумаги лежали аккуратной стопкой на широком металлическом столе, заставленным лабораторным оборудованием. Шариковая ручка поскрипывала, выписывая буквы в медицинских записях отца. Я подумала о запахе чернил, затем перевела взгляд на вычищенные округлые склянки, заполненные полупрозрачными жидкостями, имеющие странные тёмно-зелёные оттенки. Они изредка переливались по тонким гладким трубочкам в длинные пробирки. Маленькие мензурки, градусники, куски белоснежной ваты и склянки с кровью стояли чуть поодаль в некоей хаотичности. Я была уверена, что после осмотра Джонас придёт в кабинет и как настоящий педант всё аккуратно расставит.

Мой отец не отличался особой аккуратностью, обычно дело поглощало его настолько сильно, что он не обращал внимания на такие детали как неаккуратно расставленные пробирки или десять чашек с недопитым кофе на столе. Меня это веселило, а иногда раздражало, но хуже всего было то, что я сама была такой же. Я вздохнула и осмотрелась. Сейчас я сидела на очень неудобном стуле с тонкими ножками, которые при каждом движении гадко скрипели. За моей спиной находились три полупрозрачные клеёнчатые ширмы, развешанные на металлических держателях, за ними стояло обитое клеенкой кресло для пациентов. К потолку над креслом крепилась огромная лампа с ярчайшими фонарями, старые баллоны с кислородом жались друг к другу мятыми боками со стёртыми надписями.

Деревянный рабочий стол отца с вмятинами и лёгким покрывалом пыли был завален высокими стопками из картонных, крошащихся от времени папок, канцелярскими принадлежностями в стаканах и кружками. В самой середине стола пылился старенький терминал, разливающий облачко рассеянного зелёного света вокруг себя и при этом тихо гудящий. Рядом с терминалом громоздился ветхий вентилятор, который мы с Аматой однажды случайно сломали, когда были ещё маленькими и который впоследствии Джонас буквально собрал по деталям.

– Посмотри на меня, солнышко, – обратился ко мне отец.

Я вздрогнула от неожиданности и подняла взгляд. На мгновение меня ослепил свет офтальмоскопа.

– Что ж, всё хорошо. – Улыбнулся папа, завершив осмотр. – Теперь можешь спокойно отправляться на экзамен.

Я чуть побледнела. У меня внутри безостановочно крутился круговорот из гадкого страха и волнения. В конце концов, этот экзамен решит, чем я буду заниматься до конца своей жизни в этом железном ящике, от которого я очень устала, но всё же любила. Да и мне совсем не хотелось ударить в грязь лицом перед отцом и другими.

– Да, я уже иду...– грустно сказала я.

Отец перестал улыбаться, чуть склонил голову в бок и пытливо посмотрел на меня. Он коснулся рукой моего подбородка и прищурил глаза.

– Волнуешься?

– Да. Ужасно себя чувствую, – сказала я, отводя глаза.

Папа неожиданно ухмыльнулся и пожал широкими плечами.

– Кайли, когда я только начал изучать медицину, то первым делом научился распознавать воспаление хитрости у детей. Не переживай, солнышко, всё будет хорошо.

Я смущённо улыбнулась, а отец наклонился и поцеловал меня в лоб, как обычно оцарапав своей щетиной. Я почувствовала запах мяты и лекарств, и мне очень захотелось обнять папу, но я почему-то сдержалась.

В смятении и страхе перед экзаменом я покинула кабинет отца. Я вышла в приёмную такую же серо-голубую, как и все остальные комнаты Убежища. За белой полупрозрачной ширмой сидел Стэнли, выглядел он устало, его короткие седые волосы были взлохмачены, а широкое лицо выглядело озадаченным.

Я подошла к нему и улыбнулась.

– Доброе утро, – поздоровалась я, складывая руки за спиной. Стэнли приветливо махнул мне рукой и криво улыбнулся – так, что стали видны его несколько вставных «золотых» зубов.

– Привет, Кайли, – прищурив свои маленькие глаза, произнёс он. -Тебе бы лучше не подходить ко мне близко, кажется, я совсем заболел. Заразишься ещё.

Я быстро кивнула, сочувственно глядя на него. Вообще-то заболеть перед экзаменом не такая уж и плохая идея.

– О, тогда выздоравливайте, – пожелала ему я.

Он кивнул, задумчиво почесав широкий нос.

– А тебе удачи на экзамене.

Я хотела ответить, но мне на плечо легла рука Джонаса.

– Да, удачи тебе, Кайли.

– Спасибо, – ответила я, покраснев.

Джонас как всегда выглядел очень приветливо, он поправил очки и улыбнулся мне, а затем позвал Стэнли к папе в кабинет. Сразу после этого я оставила медицинское крыло и вышла в коридор. Я шла к нашему классу, где должен был проходить экзамен, и всю дорогу пыталась успокоиться. Я поднялась по лестнице, свернула за угол, быстро прошла мимо вентиляционных люков, к которым я так и не поборола страх с детства, и подняла взгляд только когда услышала до боли знакомые голоса. Возле самого класса на углу коридора стояла идиотская банда Буча «Туннельные змеи». Этих клоунов легко можно было узнать по темно-коричневым кожаным курткам, прошитым плотными нитями. Куртки были на молнии, украшенные потемневшими металлическими кнопками, со стороны спины красовалась потёртая эмблема в виде жёлтой извивающейся в танце змеи.

Уже наученная опытом столкновений с этой компанией, я почувствовала ещё одну единицу знакомого едкого страха к своему общему волнению. Я замерла, прижавшись к стене. В голове сразу возникло несколько вариантов обхождения этой компании. Разглядеть их сегодняшний состав мне удалось не сразу. Около дальней стены в расслабленной самодовольной позе я заметила Буча, его всегда можно было узнать по манерному поведению, громкому хохоту и тщательно уложенной причёске. Пола Хэннона-младшего я тоже почти сразу заметила, он всегда носил короткие волосы, был куда выше других и всегда выглядел как-то отстранённо. Засранец и самая главная шестёрка Буча Уолли Мак стоял прямо перед ним и после каждого слова Буча заливался громогласным фальшивым смехом. Единственного человека из их банды, с которым мне удавалось хоть иногда нормально общаться, то есть Фредди Гомеса, сегодня здесь я не наблюдала. Значит неудачный день набирал свои первые обороты. Мимо банды Буча торопливо, с опаской проходили мои одноклассники. Я хотела дождаться, когда это хулиганьё тоже отправится в класс, но они будто прилипли к этому месту. Выбора не было. Не могла же я вечно стоять и ждать, пока они оттуда свалят. Коротко пожав плечами, я решила быстро проскользнуть мимо них. Я сжала губы в тонкую линию и придала себе вполне угрожающее выражение лица. Уже приближаясь к ним, я заметила как Сьюзи Мак, рыжая, очень высокая девушка с квадратичным, немного мужским лицом, остановилась рядом с Уолли, своим старшим братом. Она что-то быстро сказала ему и ушла в класс. Я посмотрела на её лицо с мелкими чертами лица и заметила, что её глазки были недовольно прищурены. Я мгновенно почувствовала неприязнь – мы со Сьюзи друг друга не любили. Эта рыжая кобыла постоянно меня подкалывала и не упускала случая поорать на меня. Правда быстро затыкалась под влиянием Аматы. Что ж, брат и сестрица Мак – два сапога пара.

Сразу за Сьюзи мимо «Туннельных Змей» прошла Кристина Кендалл – самая симпатичная и сексуальная из молодых особ нашего возраста. Так, по крайней мере, считала почти вся мужская половина Убежища.

Кендалл была среднего роста, худенькая, но с привлекательными формами. Она носила каре, уложенное в бок. Её волосы были чернильно-чёрного цвета, а вот кожа была бледной, почти прозрачной. В отличие от Сьюзи, Кристина обладала крупными чертами лица: большими серыми глазами с длинными пушистыми ресницами, которым завидовали все девушки, пухлыми губками и милым курносым носиком.

В классе я часто натыкалась на надписи похабного содержания, в которых присутствовало имя Кристины. Парнями она крутила направо и налево, так что неудивительно, что про неё такое писали. Переспать она уже успела со всеми, пожалуй, кроме Фредди и Уолли. Просто первый был слишком неуверенным в себе, а второй слишком страшным. Я замерла, наблюдая за Кристиной, проходящей мимо банды Буча, при этом соблазнительно покачивающей бёдрами. Парни просвистели ей вслед, а Буч ещё умудрился хлопнуть её по бедру. Кристина назвала его «придурком», но тем не менее довольно ухмыляясь, прошла мимо меня. Собственно, я давно подозревала, что ей нравится Буч. Вообще Кристина дурой не была, несмотря на её замашки девушки лёгкого поведения. Она больше всех из обитателей Убежища ныла о том, как её бесит однообразная серая клетка из бетона и стали с вечно слепящими лампами, ржавыми решётками и низкими потолками. Это первое, в чём наши мнения совпадали. Вторым совпадением было то, что она была так же чувствительна к унижениям и выпадам в свою сторону, как и я. Только вот её-то, в отличие от меня, унижали крайне редко – и то, скорее, журили за слишком развязное поведение. К тому же, всё это с лихвой окупалось комплиментами со стороны мужского пола.

Мне же везло меньше.

Я уже почти прошмыгнула к классу вслед за Кристиной, как вдруг одобрительный свист сменился на омерзительные возгласы. Меня так и затрясло от обиды.

– Эй, мышь! – крикнул мне вслед Буч.

Я замерла, ощущая, как сердце проваливается куда-то на дно желудка, затем медленно повернулась к нему, глядя со всей возможной для меня неприязнью. С тех лет, что мы были детьми, Буч изменился, пожалуй, больше чем все остальные мальчики в Убежище. К моему сожалению, природа отчего-то решила наделить его излишней харизмой и сделала уж слишком симпатичным для такого козла, каким он являлся.

Я сложила руки на груди и уставилась на Буча. Он раскованно и самодовольно опирался на шершавую бетонную стену, подняв одну ногу к стене и сложив руки на груди. Его тёмные волосы были подняты и уложены в высокую аккуратную причёску, которая ему очень шла. У Буча была смуглая кожа, узкое лицо с острыми скулами, тонкие красивые губы и специфические брови, приподнятые вверх и придающие ему самодовольный и высокомерный вид. Но кем он был было сразу видно по его ярко-зелёным глазам в обрамлении длинных девчачьих ресниц.

Пол Хэннон стоял от меня дальше всех. Он слабо улыбался, глядя куда-то в стену, и щурил свои черные глаза, будто бы стараясь не обращать внимания на то, что происходит. Я, честно говоря, даже не знала, почему остановилась, мне нужно было молча пройти мимо, но отчего-то в очередной раз захотелось сказать Бучу всё, что я о нём думаю.

– Карликовая, – давясь смехом, поддакнул Уолли.

Буч и я одновременно посмотрели на громилу Уолли, чьи широкие плечи содрогались от смеха, а уродливое лицо с поросячьими глазками и широким ртом тут же скорчило неясную гримасу.

– Заткнись, Уолли. Сейчас я говорю, – беззлобно огрызнулся в его сторону Буч.

Уолли сразу обижено и зло потупил взгляд, уставившись куда-то в пол, Буч же снова посмотрел на меня.

– Ну, что, Смит, – хохотнул он, – собираешься после экзамена пол драить, по которому я хожу? Вряд ли у тебя мозгов на большее хватит.

Я покачала головой, стараясь успокоиться. Надо просто взять и уйти.

– На себя посмотри, Делория, – едко высказала я, – тебе мозгов даже на подобное не хватит.

Довольная собой я резко развернулась и пошла к классу, не обращая внимания на колкие фразочки Буча, пущенные мне вслед. Я бы так и отправилась на экзамен со спокойной душой, если бы не обернулась в последний момент и не увидела, как из-за угла выходит Амата. Она была какой-то задумчивой и сразу растерялась, увидев Делорию и остальную банду перед собой.

Парни одобрительно загудели, когда Амата попыталась пройти мимо, а Буч схватил её за запястье, резко развернув к себе.

– Эй, Альмодовар, постой-ка! – растягивая слова, произнёс Буч, прикрыв глаза. – Не хочешь ли с нами поговорить перед экзаменом?

– Оставь меня в покое, Делория, – зло прошипела Амата, сверкая глазами. Она попыталась вырвать руку из его хватки, но у неё это получилось только потому, что Буч сам её отпустил.

– Да ладно тебе. Посмотри, какие крутые парни рядом с тобой, – сказал Буч, чуть склонив голову в бок. Амата с отвращением скривила рот.

– Ты идиот, Буч. И вся твоя банда – такие же идиоты, как и ты.

Я почувствовала, как атмосфера накалилась. На одном дыхании, я развернулась и пошла в обратную сторону, сжав руки в кулаки. Видимо, без печальных последствий этот день не пройдёт.

– Отвали от неё, Буч, – резко сказала я.

Амата с удивленной благодарностью посмотрела на меня. Её лицо при свете ламп выглядело совсем бледным. Уже порядком злой Буч повернулся ко мне, и я едва не отшатнулась, такой холодной яростью было искажено его лицо. Делория сжал губы в тонкую линию и медленно прищурил изумрудные глаза, посмотрев на меня.

Амата тут же стала выглядеть какой-то пришибленной, её красивое лицо побледнело ещё больше, а в глазах заблестел страх. Но мне-то уже терять было нечего – с Бучем я всю жизнь была на ножах, и если мы сейчас подерёмся, то в этом ничего страшного не будет, помимо парочки выбитых зубов. У меня.

– А ты что развопилась, мелочь поганая? – очень тихо и медленно выговорил Буч, лёд в его голосе буквально резал до костей.

Я постаралась проглотить ком в горле и перестать нервничать, хотя руки предательски вспотели, а сердце так и рвалось из груди.

– Что слышал. Отвали от Аматы, – как-то тихо ответила я.

Уолли и Пол Хэннон молча замерли возле моей подруги, наблюдая за происходящим.

Амата выглядела совсем испуганной. Ну, ещё бы – такая крохотная я и здоровенный Буч – угадай, кто кому накостыляет по первое число.

– А ты ей, кто? Персональный телохранитель? – выдохнул он.

– Если...если тронешь её, я всё расскажу Смотрителю, и тебе достанется по первое число, – быстро сообразила я.

Буча это не особо впечатлило, а вот его сокомандники явно напряглись. Амата вздрогнула и прикусила губу, глядя то на меня, то на Буча. Тот ещё пару секунд смотрел на меня, а затем сжал кулак и сделал шаг по направлению ко мне. Я же наоборот отступила дальше от него, попрощавшись с зубами.

– Ну, всё, Смит. Теперь мой кулак точно подправит тебе лицо, – словно бы выплюнул Буч, угрожающе надвигаясь на меня.

Амата дёрнулась было, чтобы подбежать ко мне, но Уолли с гадкой ухмылкой схватил её за руки, не давая двинуться с места. Я же пятилась от Буча до тех пор, пока не упёрлась спиной в стену. Увидев моё испуганное лицо, Буч чуть опустил кулак, словно решая, стоит ли мне врезать или нет. В эту секунду передо мной словно всё перевернулось, сердце стучало в рёбра с такой силой, что могло бы сломать их. Я смотрела в зелёные глаза Буча, мерцающие злобой, и разом испытывала все те оттенки страха, что не испытывала за всю жизнь.

– У вас всё в порядке? – раздался спокойный голос откуда-то справа.

Я почувствовала, как мои ноги стали ватными и только каким-то чудом держат меня. Из класса вышел озадаченный мистер Броч, и я заметила его подозрительный взгляд, обращённый на Буча. Должно быть, картина перед его глазами разворачивалась весьма странная. Пол Хэннон замер у угла с лицом, на котором была написана то ли жалость, то ли раздражение. Уолли мгновенно отпустил Амату и отвалил к дальней стене с таким видом, будто он вообще тут мимо проходил. Амата, бледная и испуганная, пристально смотрела то на учителя, то на меня. А я...я прижалась к стене и вцепилась в металлический прутик, тянувшейся по ней от пола до самого потолка.

Моё бледное лицо, уже залитое слезами, было обращено к Бучу, который нависал надо мной как коршун над мышкой с таким взглядом, будто бы он действительно собирался меня убить.

Мистер Броч сложил руки на груди, рассматривая зрелище перед собой. Наконец Буч что-то зло прошипел мне и направился в класс мимо учителя, даже не поздоровавшись с ним. Уолли пихнул в плечо Пола Хэннона-младшего и они вместе направились за мистером Брочем. Секунды будто застыли, растянулись как жевательная резинка, налипшая на пальцах. Мы остались с Аматой вдвоём. Она всё ещё стояла там, где её держал Уолли, а я там, где меня чуть не прибил к стене Буч. Представляю, как мы выглядели со стороны – две белые, как полотно, испуганные и потерянные. Сердце стучало где-то в пятках, я хотела что-то сказать, но в горле пересохло, и слова словно застряли на онемевшем языке. Амата глубоко вздохнула, коротко улыбнулась, затем подбежала ко мне и стиснула в объятиях.

– Спасибо тебе, Кайли! Буч просто придурок! Не могу понять, из-за чего они ко мне цепляются. Может быть, потому что мой отец Смотритель, – затараторила Амата.

Я проглотила ком в горле и, наконец, обрела дар речи. Воздух ударом вернулся в легкие, и я почувствовала, что несколько мгновений вообще не могла дышать.

После всего произошедшего мы поспешили в класс.

Я зашла в полутёмный большой класс, где металлические парты с выцарапанными на них надписями и рисунками стояли в два ряда. Это были очень удобные парты, на которых крепились настольные лампы, а в столешницах были встроены маленькие компьютеры. Сами парты соединялись с низкими стульями. Класс был рассчитан на девять человек, в самой середине классной комнаты стоял маленький стол, поддерживающий старый жужжащий проектор, который был направлен на экран, заменявший доску. Сейчас проектор был выключен, и на его серых металлических решёточках плотным слоем лежала пыль. В углу помещения можно было разглядеть стол мистера Броча с книгами, листами бумаги, канцелярскими предметами и большой настольной лампой. За столом мистера Броча красовался, прикрепленный к стене флаг США – пыльный, но выглаженный. В другом углу класса стоял низкий стол с заляпанным химическим оборудованием.

Как только я зашла в класс, то почти сразу же наткнулась на мистера Броча, нашего учителя.

Мистер Броч был симпатичным темнокожим мужчиной средних лет, не имеющий ни жены, ни детей.

– Волнуешься, Кайли? – обратился ко мне мистер Броч, отвлекая меня от рассеянного разглядывания класса.

Я судорожно вздохнула, всё ещё не отойдя от стычки с Бучем. В любом случае, после произошедшего, волнение из-за экзамена показалось мне чем-то очень маленьким и неважным.

– Ага, – неуверенно произнесла я.

Мистер Броч почесал затылок с отстранённым видом, затем хлопнул меня по плечу.

– Не переживай. – Улыбнулся он. – Этот экзамен может дать возможность получить хорошую профессию.

– Сдать бы его ещё, – протянула я, отводя глаза.

– Скажу тебе по секрету, что этот экзамен невозможно не сдать, – сделав шутливое выражение лица и чуть склонившись ко мне, шепнул учитель.

Я удивлённо распахнула глаза и, узрев его подмигивание, с облегчением выдохнула. Ну что ж, тогда, я не пропаду. Я направилась к свободной парте в самом первом ряду. Буч и его дружки уже веселились от души на своих местах, Амата задумчиво оглядывалась по сторонам, а Сьюзен Мак договаривалась с подошедшим Фредди Гомесом о встрече в кафетерии после экзамена.

Когда я проходила мимо, она кинула на меня неодобрительный взгляд. Сама того не ожидая, я растерянно остановилась перед ней. Сьюзен молча продолжала наблюдать за мной, и я уже хотела спросить чего-нибудь для вежливости, но она меня опередила:

– Я не хочу с тобой разговаривать. Мы никогда не были друзьями, чтобы я хотела говорить с тобой, – сказала она по-хамски и отвернулась.

В задумчивости я почесала нос и расстроенно подумала, что сегодня не просто неудачный день, а король неудачных дней.

– Что ж, приступим к экзамену, выпускники, – радостно объявил мистер Броч, включая проектор.

Оборудование затрещало и, словно разбуженное после долгого сна животное, мелко задрожало. Круглый пыльный фонарь проектора зажегся, и мощный луч света ударил в белое полотно на стене.

Зелёный экран ожидания сменился изображением Волт-Боя – весёлого мультяшного юноши со светлыми волосами, уложенными в модную причёску с волнистой чёлкой. Волт-Бой был одет в комбинезон Убежища, он сидел на гарцующей козе с самой оптимистичной улыбкой, которая только может быть у жителя Убежища. Сверху картинки было жирными чёткими буквами написано К.О.З.А.

В классе послышался шум, и мистер Броч быстро просмотрев бумаги, которые он держал, строго поднял руку вверх. Я обернулась, чтобы поглядеть на ребят. Амата это заметила и улыбнулась мне. Она сидела в том ряду, где сидели Буч, Кристина Кендалл и Уолли Мак. Позади меня сидел Фредди Гомес, нервно крутя шариковую ручку.

 

Я заметила, что на моей парте тоже лежала такая же ручка и белый лист бумаги.

– Прошу всех успокоиться, – спокойно сказал Броч приятным голосом. – Отнеситесь к этому экзамену со всем вниманием: именно он определит то, чем вы будете заниматься в Убежище до самой старости.

Я слушала учителя, не оборачиваясь, и почти сразу заметила, как кто-то тихо и обречённо вздохнул. Это, наверняка, была Кристина. Через секунду послышался звук подзатыльника и возглас Уолли.

– Попрошу вас не пытаться отвлекать друг друга и не списывать. Это совершенно бесполезно. Да, да, мистер Делория.

Послышался саркастический смешок Буча, и я закатила глаза, он в конец уже всех достал.

– Первый вопрос... – объявил учитель, и все мгновенно схватились за ручки.

Мы писали тест около десяти минут, отвечая на двадцать совершенно странных вопросов. Например: стоило бы помочь своей бабушке, если бы она решила убить соседа? Варианты ответа были такими же странными, как и вопросы. Конечно, этот тест был сделан в шутливой форме, но выбор ответа и сочетание его с другими ответами в целом, могли действительно показать очень интересную картину.

Я была уверена почти в каждом своём ответе. В конце концов, тут не было никаких уравнений и задач по физике, с которыми я обычно не очень хорошо справлялась. В отличие от Аматы.

Тест КОЗА скорее был похож на те психологические тесты, что нам приходилось изредка проходить, пока мы учились в школе. Обычно такие тестирования я любила.

Когда я поднялась со своего места, чтобы сдать листок с ответами, то у стола мистера Броча уже столпились ученики. Первая к столу с ответственным видом подошла Амата. Она протянула свои ответы учителю со слабой улыбкой. Со стороны она выглядела весьма уверенной в себе.

Мистер Броч улыбнулся ей в ответ, принял листок и уставился в огромный лист, лежащий перед ним. Я заметила, что там была нарисована таблица с мелкими надписями и расчетами.

– Что ж, мисс Альмодовар, посмотрим, что Вас ждёт в будущем,– задумчиво сказал учитель, хмурясь и вглядываясь в таблицу.

Он пять минут что-то шептал себе под нос и записывал цифры на отдельный листок, просматривая ответы Аматы и сверяясь с таблицей. Все нетерпеливо топтались возле учительского стола, пытаясь заглянуть Амате через плечо. Я по-прежнему стояла чуть поодаль и внимательно слушала.