Текст книги "Увязнуть в паутине (ЛП)"

Автор книги: Зигмунт Милошевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

4

Это место Шацкий любил. Во время учебы он всегда предпочитал приходить сюда, чем разыскивать местечко в вечно забитой библиотеке Варшавского университета. Главный зал, похожий бальный зал классицистического дворца был просто невероятным. Высотой в два этажа, украшенный пилястрами и лепниной, свет попадал в него со стороны улицы Кошиковой через два ряда окон. Было в нем нечто от атмосферы святилища. Только вот вместо прохлады каменных стен и запаха ладана чувствовался аромат дубового паркета и ореховый запах старой бумаги. Заполняющие зал столы напоминали Шацкому церковные лавки, стоящие же при столах стулья были такими же неудобными, как церковные лавки. Но неповторимую атмосферу этого места создавали бронзовые лампы с абажурами зеленого стекла, освещающие каждый отдельный стол. Ноябрьским вечером читальный зал головной варшавской библиотеки, вне всякого сомнения, был самым волшебным местом в столице.

Шацкий заранее радовался этому настрою, когда искал место на стоянке, но оказалось, что читальный зал прессы находится в безличном помещении на пятом этаже, в царстве ламинированных столиков, ламп дневного света и стульев с обивкой из коричневой ткани.

Теодор нашел в компьютере коды «Жича Варшавы» и «Экспрэсу Вечорнего», заполнил заказы на сентябрьские подшивки 1978 и 1987 годов – и ждал. Какое-то время он глядел на библиотекаршу, заполнявшую какие-то бумаги. Вид у нее был архетипичный: длинные черные волосы с пробором посредине, немодные большие очки, зеленый гольф с длинным рукавом и карикатурно громадные груди при худощавой фигуре. Похоже, та почувствовала его взгляд, потому что прервала работу и глянула на него. Шацкий быстро отвернулся.

Он никак не мог перестать думать о свидании в «Шпильке». Шацкий вспомнил каждое слово Моники, размышляя над тем, что та имела в виду, и как понимала то, что говорил он сам. Не ляпнул ли он чего-нибудь такого, что девушка могла бы понять превратно? Не слишком ли он высмеивал собственных коллег по работе? Ведь Моника могла подумать, будто он мизантроп и клоун одновременно. И он даже не мог решить, красива ли Моника вообще. Приятная, это да, может даже слишком, но вот красивая? Плечи чуточку широковаты, грудь маловата, попка посажена низковато, к тому же и ноги чуточку кривоваты.

От размышлений о ее теле, даже хотя он и разыскивал в нем несовершенства, Шацкого ужасно потянуло на секс. Все время перед его глазами стояла сцена, как она, слегка согнувшись, с юбкой, подвернутой до средины игр, демонстрирует ему свои сандалии. и вот он представил, как Моника подвертывает юбку еще выше. Тут его завернуло. Шацкий прикрыл глаза и представил сцену еще более тщательно. Не в кафе, а на диване у нее в квартире.

Нет, не могу я этого делать, – размышлял он, – не могу. Мне уже тридцать пять лет, почти тридцать шесть. Не могу я отправиться в туалет головного читального зала города, чтобы там онанировать, размышляя о какойтодевице с кривыми ногами.

Тем не менее, пошел.

Когда вернулся, газеты его уже ждали.

Шацкий начал с «Жича Варшавы» за 1978 год, хотя и не думал, чтобы все заходило так давно. Хенрику Теляку было тогда девятнадцать лет, родителей его уже не было в живых, семнадцатое сентября выпадало на воскресенье. Теодор просматривал колонки. Заканчивается самое прохладное лето десятилетия; конечный этап жатвы проходит как следует, авиавыставка на площади Победы в честь 35-летия Народного войска Польского. Скукота. Умерли писатель Зенон Косидовский и выдающийся окулист Витольд Старкевич, в Татрах некий турист скончался от сердечного приступа, альпинист свалился с горы Монах. Возможно ли, чтобы речь шла о ком-то из них? Нет. Что любопытно, «Жиче Варшавы» публикует цикл текстов перед шестидесятой годовщиной обретения независимости. Странно, Щацкий был уверен, что в ПНР День независимости всегда праздновали 22 июля. Что вовсе не было глупым, праздновать что-либо в средине ноября нет никакого смысла. Вечно холодно, льет дождь, даже парад смотреть не хочется.[92]92
  По поручению Пилсудского в Варшаве 17 ноября (1918 г.) было сформировано правительство во главе с одним из лидеров ППС – Е. Морачевским. Правительство прокламировало введение гражданских свобод, объявило о выборах в сейм, издало декрет о 8-часовом рабочем дне. В то же время оно развернуло борьбу против революционного движения внутри страны и заняло враждебную позицию по отношению к Советской России. Перед этим, Регентский Совет (учрежденный в сентябре 1917 г.) передал Пилсудскому 11 ноября 1918 г. всю военную, а 14 ноября – всю гражданскую власть.


[Закрыть]

Шацкий внимательно читал все мелкие сообщения, в особенности – из столицы, ища информации о дорожной аварии или убийстве. Но вместо того нашлись размышления о том, что «компьютеры сделали головокружительную карьеру. Их экспансия даже пробуждает беспокойство». Инстинктивно Шацкий проверил, что показывали по телевизору вечером семнадцатого сентября. Первую серию «Куклы» с Камашем и Браунек, а по второму каналу – «Солдатская любовь», фильм югославского производства.

На Охоте автомобиль сбил двух человек, одного – со смертным исходом. Шацкий тщательно выписывал фамилии всех скончавшихся. в том числе, и профессора Сильвестра Калиского, министра по делам науки, высшего образования и техники, члена ПОРП, депутата сейма ПНР.

Спор. В соревнованиях по прыжкам на лыжах на искусственном покрытии шестое место занял Тадеуш Тайнер. Неужели родственник Аполлониуша? Подопечные Яцека Гмоха готовятся к отборочным матчам чемпионата Европы по футболу. с Исландией уже выиграли, теперь померяются со Швейцарией, на очереди Голландия и ГДР. Редактор текста не мог знать того, что в 2005 году знал Шацкий – что Польша не примет участие ни в этом чемпионате Европы, и ни в каких других.[93]93
  Автор не знал тогда о Чемпионате Европы 2012 года, проходившем в Польше и Украине. – Прим. перевод.


[Закрыть]

Прокурор искал далее, переписывая содержание некрологов, касающихся всех, скончавшихся семнадцатого сентября. Большая часть «в возрасте» или просто «покинула нас», или же «после тяжелой болезни». Шацкий подумал: хорошо еще, что не в результате несчастного случая. Похоже, он сам тоже имеет приличные шансы дотянуть до семидесяти. в газете от двадцатого августа в самом конце нашлось кое-что любопытное; «17 августа трагически погибли Мариан Крук, 52 года, и Здзислав Крук, 26 лет». Два совершенно одинаковых по размеру и содержанию некролога различались лишь подписями. В первом с «самым любимым мужем и сыном» прощались «мать, жена и родственники», а во втором – «с самым любимым мужем и тестем» – «жена, невестка и родственники». Т есть, вместе погибли отец с сыном. Один несчастный случай, две смерти, огромная семейная трагедия. Землетрясение в системе. Шацкий подчеркнул красным их имена в записной книжке. Нужно будет проверить обстоятельства этого события.

С большими надеждами Шацкий взял в руку подшивку «Вечернего Экспресса», ожидая детективов «с мясцом» и кровавых описаний трагических событий, но разочаровался. От газеты исходила ужаснейшая скука; прокурор не понимал, почему легенда этой газеты держалась столько лет. Или ему не повезло, и попались неудачные номера. Единственное сообщение, которое привлекло его внимание, было то, что Вайда начал экранизацию «Девушек из Вилько», назначив на главную роль Даниэля Ольбрыхского. Да, вот когда-то снимали фильмы!

В «Жизни Варшавы» за 17 сентября 1987 года, на сей раз, это был четверг, никто и не заикнулся относительно годовщины советского вторжения в Польшу.[94]94
  То, что в нашей пропаганде называлось «Освободительным походом Красной Армии 1939 года, в результате которого СССР были возвращены Западная Украина и Западная Белоруссия».


[Закрыть] Как девять лет назад, так и ежегодно потом. Зато имелся крупный текст о бомбардировке гитлеровцами Королевского замка. Еще говорилось о Войцехе Ярузельском, который беседовал с Хонеккером в ходе рабочего визита в ГДР. Ничего, – мстительно додумал Шацкий, – уже недолго. Полтора года, и все вы отправитесь в отставку.

По телевизору английский детективный сериал «Заслони ей лицо», чемпионат мира по художественной гимнастике, программа «Дай жить, водка» и Международный конгресс обществ Университета третьего возраста. Могло показаться, что 17 сентября 1987 года достаточно было несколько часов общения с «ящиком», чтобы от скуки вскрыть себе вены. Часть центрального района Варшавы без газа. Авария теплосети. Шацкий бесстрастно водил глазами по заголовкам. Осенная встреча в верхах Рейган – Горбачев. Несмотря на исключительно сложную жатву, будет собрано двадцать пять миллионов тонн зерна. Убийца не признается к вине. Шацкий остановился. Варшавское убийство, от семнадцатого сентября.

«О трагедии, случившейся вчера в центре столицы, говорит вся Варшава. Свидетелями были десятки человек. В 16:15 по адресу ул. Иерусалимские аллеи 125, на глазах прохожих была зверски убита сорокавосьмилетняя Данута М. Убийца – пятидесятитрехлетний Рышард М. – ударил женщину ножом в область шеи. Женщина скончалась на месте, прохожие задержали убийцу. Следствие ведет районное управление внутренних дел на Охоте».

Районное управление внутренних дел? А это, черт подери, что еще такое? – размышлял Шацкий, переписывая заметку. Милиция? Прокуратура? Какая-то замаскированная ячейка службы безопасности? Дело было эффектным, но от него на километр несло связью с малиной. Впоследствии он дочитался, что убийца был пьян, жертва – тоже, а ножом он ударил ее только лишь затем, что баба не желала принести ему сигарет из киоска.

Так что он искал дальше.

«Мать королей» завоевала Золотых Львов на кинофестивале в Гдыне. Шацкий чуть не свистнул, прочитав перечень других награжденных; каждый из этих фильмов мог сегодня запросто выиграть Гдыню, не опасаясь конкурентов. «Магнат», «Над Неменом», «Случай», «Верная река», «Внутренняя жизнь», «Поезд в Голливуд». Сплошные классические позиции, и все это в одном году. С ума сойти!

В «Экспрессе» за двадцать первое сентября он нашел заметку в несколько предложений. «Труп 23-летнего Камиля С. нашла его сестра, которая младше его на четыре года, в квартире на ул. Мокотовской. «Вся семья должна была находиться в позднем отпуске, – узнали мы от капитана Стефана Мамцаржа из районного отделения милиции. – Парень остался дома, и это его погубило, бандиты ожидали, что квартира будет пустой, когда же взломали дверь и обнаружили парня внутри, среди них началась паника, и они юношу убили». Милиция утверждает, что трагедия разыгралась вечером 17 сентября; сейчас продолжаются интенсивные поиски преступников».

Шацкий переписал заметку и постучал одноразовой ручкой по исторической газете, оставляя на ней черные точки. Снова он почувствовал щекотание в мозгу. То ли это интуиция подсказывала, что это событие может иметь связь с делом, или же у него рак. Только ведь дело в том, что он отыскивал умершую девушку, а здесь парень. Может быть, дело в обнаружившей тело сестре? Может, дело было в бывшей девушке Теляка? Или же этот Камиль с Теляком? Нет, нет… Все это по причине гомофобной паники, теперь уже и ему самому кажется, будто бы повсюду видит гомосеков. Но это вот дело стоило бы проверить. Хорошо было бы иметь фамилию.

Через три дня он нашел два некролога. Первый: «17 сентября 1987 года у нас отобрали Камиля Сосновского, любимого сына и брата. Камильчик, мы будем любить тебя вечно. Мама, папа и сестра». И второй, нетипичный: «17 сентября убили Камиля, нашего лучшего друга и приятеля. Старик, мы тебя никогда не забудем. Зиби и остальные».

Теодор не верил, чтобы из этого что-то вышло, но решил, что следует попросить Олега найти в архиве материалы того дела.

Он на автопилоте прочитал статью, которую только что измазал пастой. «Второй том Всеобщей Энциклопедии ожидает подписчиков. Его выдают после выполнения следующих условий: в пункте скупа макулатуры необходимо представить книжечку сдачи вторичного сырья, подписной талон и удостоверение личности, а так же заплатить 5100 злотых».

Какая чушь! Он не слишком хорошо помнил мира ПНР, но, похоже, Барея[95]95
  Станислав Барея, польский режиссер культовых кинокомедий, высмеивающих извращения и «прелести» польского социализма («Плюшевый мишка», «Рейс», «Брюнет вечерней порой», «Сменщики», «Нет розы без огня» и др.). Барею иногда сравнивают с Леонидом Гайдаем. Кто знает?… Но многие поляки старше пятидесяти лет с удовольствие процитируют фразы из фильмов Бареи.


[Закрыть] рассказал о нем всю правду. Но, с другой стороны, все тогда должно было быть более простым. И более смешным.

Шацкий отнес подшивки на тележку, вежливо поклонился грудастой библиотекарше и сбежал по ступеням, напевая под носом хит Майкла Джексона «Девушка из библиотеки».[96]96
  У Майкла Джексона не было хита «Библиотекарша» (Librarian Girl). Его песня называлась «Девушка из Либерии» (Liberian Girl). А жаль, красивая ассоциация…


[Закрыть] Только на первом этаже он включил мобилку, и тут до него дошло, что в библиотеке он просидел три часа. Холера, снова он облажался. Теодор выругался вслух и позвонил Веронике.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

понедельник, 13 июня 2005 года

В Америке суд присяжных снял с Майкла Джексона обвинение в педофилии. Тем не менее, Король покинул здание суда в плохом настроении и в печали. В Белоруссии милиция задержала насильника-геронтофила. Самой младшей из его жертв было 62 года, самой старшей – 87. На Украине члены львовской городской администрации приняли постановление, необходимое для открытия Кладбища Орлят. Во Франции Анджей Северин получил Орден Почетного Легиона. А в Польше скука: Роман Гиртых желает привлечь к суду министра молодежи и спорта за то, что тот не предотвратил проведения нелегального Парада равенства. Ян Рокита[97]97
  https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%BE%D0%BA%D0%B8%D1%82%D0%B0,_%D0%AF%D0%BD_(%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B8%D0%BA)


[Закрыть] соглашается с Ярославом Качиньским по вопросу люстрации и заявляет: «Имеется шанс на совместное правление». Лешек Миллер[98]98
  Премьер-министр Польши в 2001–2004 гг.


[Закрыть] позорно проиграл предварительные выборы в Лодзи, тем не менее, он останется первым в списке. в Варшаве полиция раскрыла банду похитителей дорогих автомобилей, действующих по методу. В ходе следствия изъят пистолет с глушителем, 2,5 килограмма амфетамина и старинное самурайское оружие. В столице прекрасная погода, 22 градуса, солнечно, осадки не предусмотрены.

1

С самого утра Шацкий заехал к Олегу на улицу Вильчу. Так случилось, что на выходных никого не убили, и прокурора беспокоило, что если полицейский не доставит ему никаких новых сведений о Теляке, придется заняться наркотиками.

Они пили кофе из пластиковых стаканчиков в буфете полицейской комендатуры. Кузнецов в своей блестящей безрукавке, наброшенной на зеленоватую футболку выглядел ну совсем как валютчик со стадиона. Шацкий в сером костюме – походил на бухгалтера мафии, желающего серьезно поговорить с преступником о делах.

– Фоноскопия для тебя имеется, – сообщил Кузнецов. – К сожалению, не экспертиза, а неофициальное заключение. Лешек сделал мне это по знакомству, обычно же сравнительный материал необходимо записывать в их специальной фоноскопической студии. За нее заплатили бешеные деньги – они заглушили даже шорох электронов в электропроводах – и теперь о других записях не желают даже слышать. Выпендриваются. Но Лешек парень свой. Знаешь, что он все время настраивает пианино? Слух у него просто фантастический, я вообще удивляюсь, что работает на нас.

Шацкий купил бутылку воды, чтобы прополоскать рот после кофе, обладавшего вкусом мокрой тряпки. То ли заварили ячменный, то ли не промывали кофе-машину уже пару лет. Или же и то, и другое.

– Так каков же неофициальный вывод пана Лешека?

– Ты понятия не имеешь, что это за псих; как-то раз я был у него дома, уже не помню, по какой причине. Двухкомнатная квартирка в крупноблочном доме на Урсынове, но ребенок спит вместе с ними, так как вторая комната предназначена исключительно для прослушиваний. Столик и ничего больше; все стены и потолок выложены лотками для яиц, ну, знаешь, теми большими, квадратными…

– Олег, смилуйся, у меня куча работы, а могут подвалить еще больше. Вывод.

Кузнецов заказал очередной кофе.

– Погоди, не пожалеешь.

– Пожалею, – махнув рукой заявил Шацкий.

– И вот как ты думаешь, что он там слушает?

– Ну, раз спрашиваешь, не музыку.

– Жену он слушает.

– Ой какой хороший семьянин. Это уже конец?

– Нет. Он слушает оргазмы собственной жены.

Кузнецов замолчал и триумфально глянул на прокурора.

Шацкий понимал, что прямо сейчас следует кольнуть приятеля точно нацеленным злорадством и закрыть тему, но не мог сдержать любопытства.

– Ну ладно, ты выиграл. Ты хочешь сказать, что они трахаются на тех его яичных лотках?

– Почти. Он заставляет ее мастурбировать в этой комнате и записывает ее стоны. Там никаких помех не должно быть.

Шацкий пожалел, что не прикрыл тему.

– Последний вопрос: на кой ляд ему это?

– Ради бабок! Он разработал такую теорию, что женщина, когда кончает, издает особенный звук, частично выходящий за порог слышимости. Он хочет этот звук синтезировать, запатентовать и продавать рекламщикам. Ты понимаешь? Ну вот идет реклама живца[99]99
  Польское светлое пиво. Качества… скажем, среднего (потому и усиленно рекламируют).


[Закрыть] по ящику, сравнивают его с тем, с этим, а ты вдруг сходишь с ума от возбуждения, потому что в рекламу вмонтировали тот самый звук. После того идешь в лавку, видишь это пиво, и у тебя тут же встает. И что? Станешь после того покупать другой пивасик? Можешь смеяться, но что-то в этом есть.

– Я даже знаю, что конкретно. Драма ребенка, вынужденного спать с родителями…

Кузнецов покачал головой, наверняка размышляя о том, а мог бы сам он заработать на кончающих рекламах, после чего вынул из кармана безрукавки блокнот.

– Лешек на девяносто процентов уверен, что голос, говорящий «папочка», это голос Квятковской. Варшавский акцент, характерная интонация, несколько приближенная к французской – вполне возможно, что девица когда-то проживала во Франции – и слегка заглушенная «р». Но только на девяносто процентов, потому что сравнительный материал был рабочим. Жену Теляка он решительно исключил, Ярчик, собственно говоря, тоже, хотя тут обнаружил много общих моментов. Он утверждает, что обе – и Квятковская, и Ярчик – должны быть варшавянками как минимум во втором поколении, причем – живущими в центре. И у них похожий, весьма высокий, окрас голоса.

Шацкий наморщил брови.

– Не шути. Ты никогда не сможешь уболтать меня, что по акценту можно узнать, кто живет в центре, а кто на Праге.

– Так я и сам удивлялся. Явно не тогда, когда живешь тут пару-тройку лет, но если твои дед с бабкой жили здесь – тогда да. Неплохо, а?

Шацкий автоматически согласился, размышляя над тем: а вот интересно, перехватила ли дочка, с рождения проживающая на Праге, пролетарский выговор правого берега Вислы?

Они еще поговорили о следствии, но Кузнецову особо сказать было и нечего. Только сегодня он встретится с финансовым консультантом Теляка; ага, еще он послал человека найти знакомых Теляка из техникума и политехнического института, чтобы тот порасспрашивал о давних любовных увлечениях покойниого. А под конец, когда Шацкий попросил полицейского как можно скорее найти акты расследования еще 1987 года, они поссорились.

– Не может быть и речи, – пошел в отказ Кузнецов, поглощая булку с кремом. – Никакой, курва, речи.

– Олег, пожалуйста.

– Напиши письмо коменданту. Ты всегда был настырным, но в этом следствии переходишь самого себя. Вот напиши на листке все, о чем до сих пор ты меня просил сделать, и сам увидишь. Нет, не может быть и речи. Или направь требование в полицейский архив. Недели через три все будет готово. Я же заниматься этим не собираюсь.

Шацкий поправил манжеты сорочки. Он прекрасно понимал, что приятель был прав. Но интуиция подсказывала, что этот след необходимо проверить как можно скорее.

– Ну в последний раз, честное слово, – просящим голосом произнес он.

Кузнецов только пожал плечами.

– Это тебе повезло, что мой приятель работает в архиве, – буркнул он наконец.

– Вот почему меня это не удивляет? – подумал Шацкий.

2

Янина Хорко – к счастью – выглядела, как и всегда некрасивой. На сей раз она умело подчеркнула полное отсутствие красоты с помощью черных брюк с тщательно заглаженной стрелкой и серой вязаной блузки с громадных размеров брошью из кожи. Так что Шаций мог расслабиться и во время беседы глядеть начальнице в глаза.

– Иногда у меня складывается впечатление, пан прокурор, – бесстрастно цедила та, глядя на прокурора слоно на отстающий кусок обоев, – будто бы у пана, в свою очередь, складывается впечатление, что пан у меня пользуется некими особенными предпочтениями. Так вот, впечатление это ошибочное.

Шацкий был счастлив. Вот если бы она снова начала заигрывать и бросать на него значительные взгляды, пришлось бы менять работу. Какое облегчение!

– Среда, – ответил он.

– При чем тут среда? – спросила Хорко.

– По нескольким причинам… – начал было он, но снизил голос, так как в кабинете раздалось пикание, сигнализирующее приход эсэмэски: он забыл отключить телефон.

– Можете посмотреть, – злорадно оскалилась начальница. – А вдруг это кто-то признался в вине.

Шацкий глянул. «Понимаю, что глупо, но со вчерашнего дня страшно полюбила свои новые сандалии. Угадай, почему. Кофе? Мо».

– Это личное сообщение, – сказал Шацкий, делая вид, что не замечает мины начальницы. – Во-первых, мне нужно еще два дня, чтобы покопаться в деле Теляка, во-вторых, мне нужно подготовиться к процессу Глинского, а в-третьих, у меня куча бумажной работы.

– Не смешите меня, у каждого куча.

– В-четвертых, не думаю, чтобы над этим делом должно было бы работать уж столько человек, – сказал Теодор, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более деликатно.

Хорко глянула в окно, выдула верхнюю губу и тихонько фыркнула.

– Притворюсь, что вот этого не слышала, – заявила она, не глядя на подчиненного, – в противном случае, мне пришлось бы согласиться с тем, что пан оспаривает то, как я руковожу работой прокуратуры. Либо, что вы сомневаетесь в компетентности собственных коллег. Ведь вы имели в виду не это?

Шацкий не ответил.

Хорко усмехнулась.

– Ладно, пускай будет среда. Но ни часом больше.

Барбара Ярчик появилась в кабинете Шацкого ровно в одиннадцать. Тот заморгал, снова в голове что-то зачесалось. Дежа ву. Барбара Ярчик выглядела точно так же, как и неделю назад. С серьгами включительно. Прокурор подумал, что, возможно, она каждый день одевается по-другому, но придерживается недельного цикла.

Он задал женщине несколько рутинных вопросов. Не случилось ли чего; быть может, вспомнила про какие-то факты, о которых не рассказала ранее; не контактировала ли она с Каимом, Квятковской или терапевтом Рудским. На все эти вопросы женщина отвечала кратким «нет». Упомянула лишь то, что в четверг под каким-то мелким предлогом к ней приходил кто-то из полиции. Цели этого визита она не поняла.

– Полиция принимает во внимание все следы, наверняка то была рутинная проверка, – солгал Шацкий, посчитав, что Ярчик не следует знать о фоноскопических исследованиях. – Вы должны согласиться, что до времени окончания следствия подобного рода визиты могут случаться не так уже и редко.

Женщина кивнула. Без особого энтузиазма, но с пониманием.

– Принимаете ли вы снотворное? – спросил Шацкий.

Та наморщила лоб, размышляя по-видимому, зачем прокурор желает узнать об этом.

– Иногда, – ответила она через какое-то время. – Сейчас-то довольно редко, но когда-то была почти что зависимой, приходилось глотать таблетку чуть ли не еженощно.

– Зависимой?

– Ну, не в таком смысле, как наркотическая зависимость. У меня были проблемы, я не могла спать, врачи прописывали мне эти таблетки. В конце концов, их прием сделался таким же естественным делом, как чистка зубов перед сном. Когда это до меня дошло, я перепугалась. На эту терапию я пошла и по этой, кстати, причине.

– Но вам до сих пор случается принять таблетку?

– Не чаще, чем одну в несколько дней, может, раз в неделю. А бывает, что и реже.

– И какое лекарство вы сейчас принимаете?

– Транкилоксил. Это французский препарат.

– Сильный?

– Довольно. Только по рецепту. Опять же, слишком долго я принимала таблетки, теперь обычные снотворные меня не берут.

– Когда вы принимали транкилоксил в последний раз?

Ярчик покраснела.

– Вчера, – ответила она. – В последнее время у меня проблемы со сном.

– А вы не знаете, почему я об этом спрашиваю?

– Говоря по правде – нет.

Шацкий тянул со следующим вопросом. Возможно ли такое, что Теляк украл у нее таблетки? В таком случае, она сразу же должна была заметить их отсутствие.

– В келье пана Теляка в монастыре на Лазенковской нашли пустую бутылочку от транкилокмла. Патолог заявил, что пан Теляк – еще до того, как был убит – принял большое количество этих таблеток, но потом вырвал их. На бутылочке отпечатки пальцев пана Теляка и ваши. Вы можете объяснить это?

Теперь Ярчик побледнела. Она глядела на Шацкого перепуганными глазами и не отвечала.

– Я слушаю, – подогнал тот.

– Я… я… о Боже, я только что вспомнила, – выдавила из себя женщина. – Пан же не думает, будто бы я…

Она разрыдалась.

– Я страшно извиняюсь, – говорила Ярчик, ища платок в сумочке. Шацкий хотел бы подать ей свой, но у него, как на злость, не было. В конце концов, она нашла свой, оттерла глаза и высморкалась. – Мне ужасно стыдно перед паном, – тихо повторила женщина, все время избегая глядеть на прокурора. – Но как тут можно обо всем помнить, когда тут и терапия, и убийство, труп и вообще… Полиция и прокуратура. Из-за всего этого я все время чувствую себя обвиняемой и не могу спать. Даже своему терапевту позвонить боюсь, а кто знает, не замешан ли во все это еще и он сам. Вот и забыла.

– Скажите, пожалуйста, – как можно деликатнее сказал Шацкий, – о чем вы забыли.

– В пятницу вечером, уже после ужина, мы встретились с паном Хенриком в коридоре. Он, случаем, возвращался из туалета, ну а я шла туда по нужде. По-моему, он сказал, что это место его пугает, что у него мурашки по коже. Точно не помню, тогда я много размышляла о терапии, как все пойдет, так что была не совсем внимательна. он говорил, что страшно нервничает, и нет ли у меня чего-нибудь снотворного. Я сказала, что могу предложить ему таблетку.

Шацкий прервал Ярчик движением руки.

– И вместо того, чтобы дать ему таблетку или пару, пани отдала весь запас препарата, к которому у вас зависимость? Не понимаю. Зачем?

– У меня были две.

– Таблетки?

– Бутылочки. Одну я бросила в чемодан, когда выходила из дома, а вторая была в косметичке. Я не вынимала ее оттуда после командировки в Ганновере, где была на ярмарке игрушек. Мне показалось, что глупо будет давать одну таблетку, если могу целую бутылочку. И мы договорились, что пан Хенрик отдаст мне лекарство перед отъездом.

– И много там было?

– Половина упаковки или чуточку меньше. Штук около двадцати.

Шацкий почувствовал в кармане вибрацию телефона. Снова эсэмэска. Перед тем он написал Монике, что с удовольствием выпьет с ней чашечку в четыре часа, но при условии, что та позволит ему хвалить свои одежки. Интересно, что там она написала в ответ.

– А в субботу пани не боялась, что пан Теляк сможет воспользоваться вашими же таблетками, чтобы покончить с собой?

Женщина закусила губу.

– Об этом я не подумала.

Шацкий взял открытую папку с материалами дела и прочитал: «И вот я подумала, быть может, кто-то оказал ему услугу, потому что, честное слово, нет, видно, миров, где пану Хенрику могло быть хуже, чем здесь».

– Это ваши слова, – сказал он.

– Но я не помню такого, чтобы они были в протоколе, – выпалила та, глядя прокурору в глаза.

Шацкий улыбнулся.

– Вы правы, я прочитал собственную заметку. Что вовсе не отменяет факта, что это ваши слова. Тут же в голову приходит вопрос, не произошла ли вся описанная пани ситуация не в пятницу, а в субботу. И, случаем, не дали ли вы пану Теляку больше таблеток, чем было нужно, чтобы – назовем это деликатно – дать ему выбор.

– Ну конечно же – нет! – подняла та голос. – Это подлые инсинуации.

На эти слова Шацкий не отреагировал.

– Надвигается вопрос, почему в ходе предыдущего допроса вы не упомянули о ночном разговоре с паном Теляком. Лично я подобное бы запомнил.

Женщина опустила голову, опираясь лбом на кончики пальцев.

– Не знаю. Я не могу этого объяснить, – тихо произнесла она. – Честное слово, не могу.

Шацкий воспользовался ситуацией, чтобы незаметно глянуть на дисплей телефона. «В таком случае бегу переодеться. Довстре 4 в Шп. Мо».

– Поверьте, сейчас я говорю правду, – прошептала Ярчик. – Зачем мне было бы лгать?

Мне и самому хотелось бы это знать, – подумал Шацкий.

– Этот вот вопрос может показаться пани странным, но где вы воспитывались в детстве.

Ярчик подняла голову и удивленно глянула на хозяина кабинета.

– Здесь, в Варшаве, но мои родители из Лодзи.

– А в каком районе?

– В Центре, неподалеку от комендатуры на Вильчей. Но когда мне исполнилось двадцать пять, я перебралась в Гродзиско. Уже лет и лет.

После этого Шацкий слегка наклонился к женщине. Ему не хотелось, чтобы та отвела взгляд, когда он будет задавать следующий вопрос.

– Говорит ли пани что-нибудь имя Камиль Сосновский?

Ярчик не спустила глаз. Не моргнула. Не наморщила лба.

– Нет, – коротко ответила она. – Кто это?

– Неудачник. Ладно, это неважно.

Ханна Квятковская выглядела намного лучше, чем неделю назад, не была она и столь дерганой. Возможно, ее паршивое состояние не было вызвано не неврозом, а только лишь психотерапией выходного дня, законченной нахождением останков Хенрика Теляка. Сейчас она казалась особой энергичной и довольной жизнью. И, благодаря этому, привлекательность ее увеличилась. Шацкий подумал, что объективно она значительно красивее Моники, хотя и старше на восемь лет. На несущественные вопросы, которые он задавал, чтобы раскрутить беседу, женщина отвечала коротко и по делу. Один раз она даже позволила себе пошутить, но Шацкий не отреагировал. Больше уже не пыталась. Оказалось, что Лешек таки прав, и что Квятковская росла неподалеку от площади Конституции, хотя сейчас проживала на Грохове, неподалеку от площади Шембека. Шацкому хотелось спросить, не чувствует ли она себя ссыльной, как он сам, но от этого намерения отказался. Вместо этого он спросил у нее про Камиля Сосновского. Немного подумав, женщина заявила, что такой ей не известен. И ей не хотелось знать, почему прокурора это интересует.

– Пани известно, что такое фоноскопия? – спросил тот.

Квятковская почесала щеку.

– Ну… не знаю, – ответила она. – Но по названию делаю вывод, что это что-то вроде дактилоскопии, только относится к звукам. Наверняка, это какая-то криминалистическая техника, касающаяся распознавания голоса. Я права?

– На все сто. Зачем я спрашиваю? Так вот, в ходе следствия мы зафиксировали, – про себя Шацкий выругался за употребление новояза, – диктофон пана Теляка. Могу вас признаться, что тот был чем-то вроде записной книжки и дневника. Он записывал там деловые встречи и персональные размышления. Самым интересным для нас оказался фрагмент, записанный им после субботней психотерапии.

Квятковская отрицательно покачала головой.

– Не хотелось бы мне услышать того, что он записал. Для нас все было ужасно, а что говорить про него.

– Тем не менее, я расскажу пани вкратце. Пан Хенрик находился в крайне плохом состоянии, ему казалось, будто бы он слышит голоса, но считал, что это у него бред, галлюцинации. И тогда он решил записать их, чтобы проверить, реальны ли те.

Он прервал, внимательно следя за реакцией Квятковской. Та ничего не сказала, но ее свободное настроение испарилось. Несколько раз она моргнула правым глазом. Шацкий спросил, не желала бы пани Квятковская как-то все это прокомментировать. Та отрицательно мотнула головой и поправила очки. Шацкий вновь почувствовал почесывание в мозговой коре. Либо я уже не способен ассоциировать факты, либо необходимо обратиться к неврологу, подумал он.

– Прослушивая запись, в первый момент мы были потрясены, так как Теляк записал свой разговор с умершей два года назад дочкой. Материал был подвергнут фоноскопическому анализу, и выводы однозначны. Тем человеком, который стоял под дверью комнаты Теляка и изображал его покойную дочку, являетесь вы. Как вы можете это прокомментировать?