Текст книги "Серебряные звезды"

Автор книги: Зигмунт Бещанин

Соавторы: Анджей Канецкий,Тадеуш Шиманьский,Эдвард Флис,Ежи Дымковский,Казимеж Гаврон,Юзеф Червиньский,Бронислава Дудек,Мариан Одлеваный,Сатурина Вадецкая,Адам Гасперович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Полковник в отставке Эдмунд Гинальский. Воспоминания

Будучи на военной службе, я дневника не вел – было, как говорится, не до этого. А делать это сейчас поздно. Поэтому-то я хочу поделиться некоторыми воспоминаниями.

Юношей я много мечтал, строил планы. Из двух больших войн вышел целым и невредимым. В этом отношении мне, можно сказать, повезло. Многие мечты исполнились, а жизнь подтвердила правильность моих юношеских взглядов. Хочется подчеркнуть, что все эти мечты осуществились в период службы в рядах народного Войска Польского.

* * *

С раннего детства я мечтал об армии. Это было тем более удивительно, что отец мой никогда в армии не служил и был пацифистом. Однако патриотические наставления матери и особенно бабушки, участницы январского восстания 1863 года, очевидно, сыграли свою роль: вместо того чтобы идти по стопам отца и стать инженером, я довольно рано решил стать военным.

При первом же удобном случае я бросил учебу в школе и стал солдатом в одном из польских подразделений, сражавшихся за свободу на чужбине. Прошел все ступени подофицерского состава. Офицером стал только после первой мировой войны, а звание полковника получил после тридцати лет службы в армии.

Как я уже сказал, с детства мечтал о военной службе. В моих юношеских представлениях я ставил знак равенства между Польшей и демократией, а идеализированное Войско Польское должно было быть образцом всех гражданских добродетелей. Поэтому я рвался в армию и в Польшу. К сожалению, довольно быстро стал разочаровываться и замечать отрицательные черты польской армии межвоенного периода с ее далеко не демократической направленностью.

И все же я не изменил своего намерения посвятить себя служению родине. Поэтому-то не раз вступал в борьбу, как говорится, «с ветряными мельницами». Друзья считали меня чудаком, а командиры – нетипичным офицером, который не пил спиртного, вел себя прилично, но иногда «имел несколько иное мнение, чем начальник». Злились на меня и за то, что, будучи слушателем различных курсов, я ссорился с преподавателями, хотел обосновать любое нетипичное и не отвечающее уставным положениям решение, при этом не жалел времени на дискуссии и поиски решений, опирающихся не только на факты, но и на психологию. Иногда преподаватели признавали меня правым, однако ставили тройки. В результате у меня не было шансов получить интересное назначение в армии.

Когда благодаря Советской Армии я выбрался из немецкого лагеря для военнопленных офицеров, не колеблясь, пошел на службу теперь уже в народную армию. С радостью приступил к выполнению своих обязанностей: это была та самая армия, о которой я мечтал всю свою жизнь.

Чувствовал я себя на службе превосходно. Отдавал ей время, силы и здоровье, ранее приобретенные опыт и знания, особенно те, которые получал благодаря помощи наших советских коллег.

Я гордился тем, что сравнительно быстро достиг всего того, о чем не мог даже мечтать в довоенной Польше. Я получал руководящие должности, которые возлагали на меня большую ответственность и в то же время давали возможность развивать инициативу.

Когда я вижу нашу современную армию, я испытываю чувство законной гордости за то, что есть и мой скромный вклад в дело ее создания как в конце войны, так и в первые послевоенные годы. Многие мои бывшие подчиненные, которые под моим руководством делали в армии первые шаги, занимают сейчас высокие военные посты, многие трудятся в народном хозяйстве.

Так сложилось, что, будучи подофицером, я занимал должности командира отделения, заместителя командира взвода и старшины роты в учебных подразделениях; здесь же я делал первые шаги как кадровый офицер и уже тогда мечтал о том, чтобы когда-нибудь стать начальником офицерского училища.

И вот в последние годы службы в народном Войске Польском исполнилась и эта моя заветная мечта: мне доверили командование училищем. Работа требовала больших усилий, но была очень интересной, ведь это было совсем новое учебное заведение.

В этот период я убедился в том, что командир прежде всего должен уметь делать все то, что он требует от подчиненных. В армии надо быть всегда готовым к чрезвычайным обстоятельствам – как в учении, так и на войне. Еще будучи молодым поручником, я выполнял обязанности полкового адъютанта. Однажды во время подготовки к большим учениям наш командир полка был условно назначен командиром дивизии и не получил в подчинение ни одного штабного офицера. Не долго думая, он приказал мне скомплектовать импровизированный штаб дивизии. С задачей я справился: создал работоспособный в полевых условиях штаб, который действовал несколько дней. Он состоял в основном из офицеров запаса с высшим образованием, которые в это время проходили обучение в полку. Результат в целом оказался неплохим.

Я никогда не думал, что лет через двадцать, в 1946 году, окажусь в подобном положении, будучи уже подполковником. Меня срочно отозвали из отпуска. Начальник штаба дивизии, советский полковник, встретил меня словами: «Принимай штаб, я уезжаю в Москву». На мои сомнения он ответил так: «В дивизии много хороших людей, надо только ими умело руководить».

Советский полковник, у которого я многому успел научиться, был прав: штаб оказался на высоте, хотя в его составе не было ни одного, кроме меня, офицера с высшим военным образованием, но зато это были опытные и в то же время молодые командиры батальонов, а также старые довоенные офицеры запаса с высшим юридическим образованием. Время было тревожное. Дивизия вела упорную борьбу с бандами. Следовательно, штабу в мирных условиях предстояло решать важные боевые задачи.

Некоторые из моих бывших офицеров штаба закончили военную академию и сейчас работают в штабах крупных соединений.

В довоенном обучении нашей армии было слишком много условностей, а иногда чувствовалась неприкрытая тяга к удобствам. Трудно было мириться здравомыслящему строевому офицеру с таким, например, фактом, что на случай изменения погоды командир роты имел запасную программу занятий, что стрельба не проводилась, если шел дождь или вообще была плохая погода.

Еще сильнее это проявлялось в штабах, причем даже среди младшего командного состава, особенно во время маневров: расквартировывались они только в помещичьих усадьбах, добротных крестьянских избах или богатых домах приходских священников; служба переплеталась там со «светской жизнью» в салонах, в обществе женщин, при рюмочке… Более или менее крупные маневры становились самым настоящим развлечением для «сливок общества».

Когда по прибытии в гарнизон я разработал программу занятий по военной подготовке подразделений и некоторые вопросы изложил так, как это было принято до войны, мой командир, советский офицер, очень деликатно сказал мне следующее: «Обучение должно проходить в условиях, максимально приближенных к боевым. Несомненно, трудно выполнять программу, например, во время дождя или сильного мороза, но разве можно быть уверенным в том, что всегда придется воевать с противником именно в хорошую погоду и в теплое время года? Минувшая война наглядно показала, что выигрывает тот, кто умеет сражаться в любую погоду, днем и ночью, кто умеет использовать именно плохие погодные условия, кто умеет воевать в союзе с ночью и туманом, дождем и грязью».

Через несколько лет меня направили на окружные маневры. Подъезжая к штабу, я знал, что учения происходят в условиях, приближенных к боевым: все подъезды и подходы укрыты, линии связи замаскированы, везде строгий контроль, а сам штаб располагается в лесу, в стороне от дорог. Квартиры, даже офицеров высокого ранга, – это палатки и землянки, и сам штаб располагается в землянках.

До войны меня особенно раздражало то, что во время учебы в Высшем военном училище (оно соответствовало нынешней Академии Генерального штаба) все высказывания слушателей оценивались в зависимости от точки зрения преподавателя. Очень трудно было защищать правильное решение, не отвечающее служебному шаблону.

Во время учений уже в народном Войске Польском со мной произошел один интересный случай. Я командовал дивизией, которая занимала оборону на широком фронте. Ознакомившись с задачей и имеющимися сведениями о «противнике», я решил провести усиленным подразделением разведку боем, причем для этого выбрал не слишком типичное место, однако по ряду соображений оно предвещало неплохие результаты.

Решение оказалось правильным. После тщательного изучения этого решения и результатов разведки посредник сделал сенсационный вывод: взято несколько пленных, причем из разных частей «противника». Как выяснилось, вместо одной дивизии «противника» передо мной были два разных корпуса (моя вылазка попала в стык двух частей!), до того времени не распознанных на этом участке. Обнаружилось огромное сосредоточение сил «противника», выявились планы его наступления именно на этом направлении, чего не ожидал наш командующий армией.

Удар нашей дивизии также явился неожиданностью для командования, которое не предусмотрело такой возможности. Однако у меня был хороший посредник, советский полковник, который все хорошо знал и ни на шаг не отходил от меня. Он убедил руководство, что мое решение было самостоятельным и правильным. А в том, что наша сторона слишком рано узнала о планах «противника» и что учения потом проходили несколько иначе, чем предусматривало руководство, нет ничего удивительного – ведь неожиданности неизбежны.

* * *

Отец мой в молодости был большим общественником. Мать – даже на моей памяти – имела связи с подпольем. Позже оба были активистами в польской колонии на чужбине. Я тоже рано начал вести общественную работу.

В период между двумя мировыми войнами мне очень недоставало этого рода деятельности. Возможности в армии были ограниченные, а то, что разрешалось и поддерживалось, не совсем соответствовало моим намерениям.

В 1945 году я начал служить в народной армии, и мое давнишнее желание исполнилось. Я почувствовал силу политико-воспитательной работы в армии. Наряду со штабной работой я находил время и для политико-воспитательной. Это давало удовлетворение.

Обе области входили в сферу обязанностей офицера армии нового типа. С этих позиций был естественным путь в партию. Дату приема меня в кандидаты партии помню, как дату своего рождения.

После ухода в отставку я, естественно, не стал сидеть сложа руки, а продолжал принимать активное участие в общественной и партийной работе.

* * *

В молодые годы я учился в иностранной школе, а географии и истории Польши меня обучала мать. Она внушила мне особую симпатию к нашим западным и северным землям, к Вроцлаву, Силезии, к Щецину и Гданьску вместе с Балтийским побережьем. Эту симпатию усилило чтение литературы. Как многие юноши, я верил, что родине когда-нибудь будут возвращены эти старинные польские земли.

В то время мои представления о действительном соотношении сил были весьма слабыми. Вскоре началась долгая и тяжелая война. Из окна вагона, который вез меня в неволю, в Германию, я впервые в жизни увидел Одер.

В течение первых послевоенных лет я имел возможность неоднократно бывать в командировках во Вроцлаве, других городах Силезии. Из года в год, наблюдая за восстановлением Вроцлава, я радовался за этот прекрасный город. В 1948 году я участвовал в работе выставки во Вроцлаве о западных землях. Позже был делегатом на 2-м Всепольском съезде общества польско-советской дружбы.

Давняя моя симпатия переродилась в привязанность и любовь к Силезии. Наряду с Варшавой столица Силезии Вроцлав является нашей национальной гордостью и свидетельством самоотверженности в восстановлении наших городов.

* * *

В родительском доме я понял, что мы с русским народом одной крови, что у нас один враг – царизм, деспотизм, аристократия… Из литературы я знал, что польские и русские революционеры совместно проливали кровь. В раннем детстве я был свидетелем кровавого разгрома большой демонстрации, жертвами которого стали поляки и русские.

Я с воодушевлением участвовал в первых революционных манифестациях в 1917 году, в проводимых в то время политических мероприятиях. Я радовался победам русских во второй мировой войне и был счастлив, что из неволи меня освободили воины Советской Армии.

Как офицер, как человек и гражданин Польши, я получил много пользы от совместной службы с советскими офицерами, за что благодарен им по сей день. День вступления в партию – самый знаменательный в моей жизни. Мне оказали огромное доверие. Я особенно горжусь тем, что одним из двух товарищей, давших мне рекомендацию для вступления в партию, был мой непосредственный начальник, старый советский коммунист, которого я уважал и высоко ценил.

Еще в молодые годы я видел нашу общую дорогу – поляков и русских. И вот после стольких лет мы снова шли в одном строю, плечом к плечу, спаянные совместно пролитой кровью в освободительной войне против фашизма, объединенные общими идеалами и целями.

Когда более тридцати лет назад я сдавал конкурсные экзамены при поступлении в Высшее военное училище, темой моей письменной работы были польско-чешские отношения. В качестве вспомогательного материала нам дали кипу вырезок из разных документов. В большей части их решительно подчеркивалось все то, что разделяло нас на протяжении столетий и даже в то время.

Такая постановка вопроса мне не нравилась. Ознакомившись с материалами, я написал реферат о польско-чешской дружбе. При этом подчеркнул то, что нас объединяет, что должно объединять, привел экономические, исторические и политические аргументы. В конце нарисовал возможную картину сотрудничества польских и чешских вооруженных сил в будущей войне с Германией.

За эту работу я получил высокую оценку, однако исполнения этой мечты надо было ждать долго. Буржуазные правители Польши иначе смотрели на эти вопросы. Иными были их действия осенью 1938 года и весной 1939 года. А последствия этого оказались для польского народа трагическими.

* * *

9 мая 1945 года – день, который навсегда останется у меня в памяти. Окончательная победа над гитлеризмом.

И еще что-то личное. В октябре 1939 года, после капитуляции Варшавы, первый лагерь военнопленных, в который я попал вместе с другими польскими офицерами, находился на той же самой территории Саксонии, где мы располагались в конце войны. Здесь, в небольшом замке на высокой скале, мы пережили первые трагические минуты плена. Фактически мы были первыми пленными только что начавшейся мировой войны.

И возможно, я один из немногих, а может, даже единственный из тех бывших военнопленных оказался в этих местах в День Победы.

Полковник Владислав Хонкиш. Путь жизни

Решение это долго обдумывалось. Нищенское существование вынудило нашу семью послать меня, восьмилетнего мальчика, на работу в деревню. Я пас коров и коз, за что получал бесплатное питание и раз в год – по случаю праздника святого Яна – несколько злотых. Не знаю даже, сколько, потому что заработанные в течение года деньги забирали родители. По воскресеньям на несколько часов меня отпускали домой.

Мои старшие сестры – Геня и Марыся – попеременно вместе с матерью ходили на работу в имение барона Чеча. Одна из них должна была еще присматривать за младшими сестрами и братьями. Отец, каменщик, специалист по штукатурным работам, в течение долгих месяцев в году оставался без работы. Происходило это по двум причинам: во-первых, значительная часть каменщиков не имела работы по специальности; во-вторых, отец считался красным, так как был одним из организаторов забастовок в Бельско и принимал участие в демонстрациях.

Настал сентябрь 1939 года. Хорошо помню это время. Вместе со Стасем Садликом мы задирали голову вверх и считали пролетающие самолеты. На второй день войны отец получил мобилизационную повестку. Его вызывали в Бельско. Однако пункт по набору там уже не действовал. Вместе с другими он решил добраться до Кракова. Но не успел и попал в руки немцев. Из концлагеря убежал и вернулся домой, но его снова схватили и отправили в Освенцим, где он находился до конца войны.

На третий день войны немцы заняли Козы. Страх пришел в нашу деревню уже во время первой облавы. Вместе с другими женщинами тогда отправили в Германию двух моих старших сестер.

В феврале 1945 года пришло долгожданное освобождение. Радость была безграничной. Советские войска заняли нашу деревню в ночь на 3 февраля 1945 года, и далеко не всем немцам удалось удрать. Вся деревня высыпала на главный тракт приветствовать героев, которыми командовал генерал Гречко.

Долгожданная свобода. Настоящую цену ее знал каждый житель нашей деревни, находящейся в сорока километрах от Освенцима. Мы много слышали о печах крематория этой фабрики смерти. Знали и о действиях партизан в этом районе.

Свободу, принесенную советскими воинами, надо было закрепить навсегда.

Эту задачу взяли на себя старшие товарищи, заслуженные рабочие, деятели левого движения. Начался напряженный период становления народной власти. В нашей деревне была создана сильная, насчитывавшая около ста членов организация Польской рабочей партии. Во второй половине февраля возникла организация Союза борьбы молодых, секретарем ее стал Юзеф Талик. Я был одним из первых ее членов. Начинать всегда трудно. К тому же давала себя знать наша политическая и идейная незрелость. О целях, задачах, программе и организационной структуре союза в первый период деятельности мы имели весьма смутное представление. Да и откуда мы могли знать это?

По мере расширения контактов с деятелями ППР мы начали понимать смысл программной декларации, объявленной в сентябре 1943 года. Именно эти люди сумели разбудить в нас политическую активность. Они же указали нам место в борьбе за народную власть, за будущее нашей страны.

На многочисленных митингах, собраниях и встречах с молодежью мы говорили правду 6 новой Польше, о будущем молодежи, о наших правах и обязанностях.

Нам, молодым и неопытным, приходилось давать отпор противникам нового строя. Встречи со мной, с моими родителями стал добиваться ксендз Жак из нашей деревни, когда узнал, что меня выбрали делегатом на 1-й Всепольский съезд Союза борьбы молодых в Варшаве. Бароны Чечовы через своих приспешников живо интересовались нашей деятельностью. Они пытались распространять гнусную ложь о нашей организации. Но мы, несмотря ни на что, приняли вызов.

Мне не хватало трех месяцев до девятнадцати лет, когда секретарь повятового комитета Польской рабочей партии вручил мне в феврале 1947 года партбилет. Вместе со мной партбилеты получили еще три моих товарища. Запомнились слова секретаря: «Вы своей работой заслужили честь быть членами нашей партии, и надо быть достойными этого высокого звания». Принадлежность к партии коммунистов обязывала ко многому. Вскоре я получил серьезное партийное поручение. Воеводский комитет ППР в Катовице включил меня в группу, которой предстояло проверить выполнение плана ремонта и строительства жилых домов в рабочих поселках.

В трудные послевоенные годы восстановления народного хозяйства все усилия Союза борьбы молодых на территории нашего района были направлены на ускорение ввода в строй предприятий текстильной промышленности в Бельско-Бялой. Члены Союза борьбы молодых в этом районе были пионерами молодежного соревнования в труде, они укрепляли и расширяли связи с рабочей молодежью. Особенно важно для нас было выиграть битву за школьную молодежь.

В общеобразовательную гимназию я попал по воле случая. В земельном управлении я встретился с инженером Гжибовским, уполномоченным этого управления. Он посоветовал мне поступить в среднюю школу. Ободренный доброжелательным отношением ко мне, а также открывающимися перспективами, я прошел в восьмой класс. Преодолел самый трудный для меня первый период. Трудным он был потому, что я перескочил из четвертого класса в восьмой. К тому же семь километров из дома в школу я каждый день проходил пешком. И так было целый год.

Вместе с одним товарищем мы организовали в школе первый кружок Союза. На следующий год кружки уже существовали во всех классах. Я стал председателем школьного правления. Молодежь с удовольствием шла в наши ряды: мы организовывали политическое обучение. С этой целью были созданы кружки, курсы. Частыми стали лекции и доклады, а также встречи с ветеранами рабочего движения, видными политическими и общественными деятелями.

Авторитет нашей организации постепенно рос. Даже дирекция иногда спрашивала наше мнение по тем или иным вопросам. Позитивная программа деятельности Союза борьбы молодых в нашей школе стала достоянием и других школ.

Еще учась в гимназии, я вынужден был пойти работать. Учебу совмещал со служебными обязанностями.

В 1949 году меня призвали в армию. По окончании школы подофицеров я написал рапорт с просьбой принять меня в офицерское политическое училище, которое находилось в Лодзи. Через два года я стал офицером. Это был незабываемый для меня, для моей семьи и всей нашей деревни день. Как отличнику учебы, мне выпала честь выступать от имени всех выпускников перед общественностью.

Еще в Лодзи я познакомился с Барбарой, своей будущей женой. Она работала в секретариате лодзинского городского правления Союза борьбы молодых, а я был членом президиума. Среди молодежи Лодзи я вел активную работу. И не случайно десять лет спустя эта проблема стала темой моей дипломной работы в Военно-политической академии. Работая с молодежью в Лодзи, я имел возможность с помощью документов убедиться в существовании и активной деятельности этой организации в городе.

В Военно-политическую академию имени Феликса Дзержинского меня приняли в 1954 году. Через три года я получил назначение в автомобильную часть. Нелегко было уезжать из столицы. Здесь оставалась семья, друзья. Часть расположилась в небольшом городке. Устроились мы неплохо. Барбара занималась сыном. Кроме того, ее избрали председателем женсовета. Одним словом, все мы были заняты.

Через два года пришел приказ о назначении меня на должность заместителя командира по политчасти танкового полка. Повышение? Наверное. Я принял это повышение со смешанным чувством. В душе ругал заместителя командующего округом, который уговорил меня принять эту должность. Злился потому, что надо было уезжать в отдаленный лесной гарнизон. Двенадцать часов езды на скором поезде из столицы. В декабре мы переехали на новое место службы. К новым условиям привыкали с трудом.

Времени на раздумья не было. Гарнизон располагался вдалеке от города. Жизнь текла здесь по иному руслу, чем в частях, находящихся в городах. Иными были и проблемы, и даже образ мыслей людей.

Вместе с новым командиром полка мы считали главной своей задачей усиление политико-воспитательной работы, активности командного состава, членов их семей и солдат. Наши труды, как потом выяснилось, были не напрасны. Инспекция министерства национальной обороны признала наш полк лучшим по итогам и показателям в боевой и политической подготовке.

Полк начал постепенно восстанавливать свою былую славу.

Жить в таком отдаленном гарнизоне, как наш, было делом нелегким. От нашей части до военного городка было больше километра, а до города – почти шесть. Нам, политработникам, предстояло решить трудную задачу: убедить людей, что даже здесь, в отдаленном гарнизоне, есть много интересных дел. В зависимости от интересов надо было организовать людей. Все наши начинания активно поддерживались. Значит, наш подход к делу и формы политической работы были правильными. Второстепенных вопросов для нас не существовало. Мы, например, вмешивались, когда автобус нарушал график движения, когда в магазины вовремя не привозили молоко и мясо, когда выходил из строя холодильник хозяйственного отдела и т. п. Мы заботились о семьях солдат, если они обращались к нам за помощью.

Общими усилиями мы сделали хороший пляж, лодочную станцию, организовали курсы иностранных языков, кружок кройки и шитья, художественную самодеятельность. Нашим большим достижением была своевременная сдача в эксплуатацию школы.

Мы постоянно работали над новыми формами воспитания личного состава. Так, например, в отношении некоторых недисциплинированных солдат было решено прибегнуть к такому методу – послать письмо родным, в деревню или на предприятие. Эффект превзошел все наши ожидания. К нам стали приезжать целые семьи. Для каждого солдата встреча с глазу на глаз с его близкими – женой, матерью или невестой – являлась огромным переживанием и оставляла глубокое впечатление.

В результате вдвое возросло число награжденных значками «Отличный солдат» и «Отличный водитель», более чем в два раза сократилось число дисциплинарных взысканий. Да и сами проступки стали совсем другими.

Росли ряды солдат – отличников боевой и политической подготовки. В своей воспитательной работе мы опирались прежде всего на них. В порядке поощрения давали им отпуска, награждали ценными подарками. Однажды командир полка устроил для них ужин.

Выпадали и горькие дни. Я до сих пор не могу забыть смерти рядового Пухальского, которого случайно застрелил его лучший друг. Сделал он это неумышленно, когда разряжал оружие в караульном помещении.

Никогда не забуду, что пережили мать, жена и сын трагически погибшего рядового Фогля из Лодзи. Все ли мы сделали в своем полку, чтобы предотвратить это несчастье? Этот вопрос до сих пор мучает меня.

В феврале моя жена ждала ребенка. Родильный дом находился в сорока километрах от места расположения полка. Но все произошло так неожиданно, что мы не успели даже вызвать санитарную машину. Друзья шутили: «Ты получил вторую специальность – акушера». У меня еще был диплом магистра педагогики, который я получил в 1962 году. Здесь, в далеком гарнизоне, мне очень пригодились знания по логике и психологии, истории и философии.

Вот далеко не полная картина деятельности политработника в части, о которой я рассказал. Ты внутренне бунтуешь: вместо того чтобы контролировать обучение и воспитательную работу, часто вынужден заниматься, казалось бы, совсем не теми делами. Однако в течение двух лет я был своего рода «властелином душ». Я был не одинок. Вместе со мной трудились кадровые офицеры, партийные активисты. Ими надо было надлежащим образом руководить. Как-то один из нас сказал: «Более трудные условия работы являются доказательством доверия. Особенно в политической, партийной работе». Я помнил это. Пребывание в полку рассматривал как доказательство доверия. Там, в танковом полку, фактически произошло мое боевое крещение.

Новая польская действительность для меня – период роста. Я кончил офицерское училище, получил высшее военное образование. Всю свою сознательную жизнь являюсь членом партии коммунистов, которой я обязан всем.