Текст книги "Серебряные звезды"

Автор книги: Зигмунт Бещанин

Соавторы: Анджей Канецкий,Тадеуш Шиманьский,Эдвард Флис,Ежи Дымковский,Казимеж Гаврон,Юзеф Червиньский,Бронислава Дудек,Мариан Одлеваный,Сатурина Вадецкая,Адам Гасперович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Мы похоронили его на жечицком кладбище ночью. Со всей округи собрались крестьяне проводить в последний путь отважного партизана, сына нашей земли.

Летом 1944 года командование района узнало, что Гжегож Корчиньский получил приказ принять пост командующего Люблинским округом после Мечислава Мочара, который в это время уже командовал Келецким округом Армии Людовой.

Повторное прибытие на Люблинщину Корчиньского, знаменитого командира партизанских отрядов, имело огромное значение, так как в июле, когда линия фронта передвинулась на Западный Буг, партизанские отряды оказались в очень тяжелом положении. Оккупанты предприняли еще один шаг с целью ликвидации наиболее крупных партизанских группировок в Парчевских, Яновских и Билгорайских лесах.

В состав сил противника входили отряды абвера, СС, полиции, жандармерии, кавалерийского корпуса, а также артиллерия, танки и авиация.

18 июля немцы замкнули кольцо вокруг Парчевских лесов и окрестностей.

Головные немецкие отряды двигались в направлении Острува и Едлянки. Под Острувом партизаны внезапным и ураганным огнем нанесли немцам значительные потери.

Это дало возможность силам АЛ уйти в Парчевские леса. Лес относительно невелик, а превосходство противника очень большое. На совещании с командирами советских отрядов генералом Барановским и полковником под псевдонимом Черный было решено в ночь на 20 июля прорваться сквозь кольцо окружения. На северо-восток предстояло пробиваться советским партизанам, на юг – польским. Силы отрядов АЛ составляли около тысячи двухсот партизан, причем многие не имели оружия. После ознакомления всех с решением командующего округом подполковника Корчиньского колонна партизан с наступлением темноты вышла из района высоты 159. Бесшумно, быстрым маршем она двинулась к высоте 154, а оттуда – к выходу между озерами Клещув и Мейске. Надо было быстро войти в проход между Островцом и Едлянкой и как можно скорее вырваться из немецкого кольца. Гжегож Корчиньский, сидя на коне, следил за продвижением колонны. Все в порядке. Головной дозор, который вел поручник Енджеевский, продвинулся в направлении высоты 160 довольно далеко. Немцы беспрерывно освещали местность ракетами. Было светло как днем. Вскоре противник открыл ураганный сосредоточенный огонь из орудий с участка под Едлянкой. Поручник Енджеевский поднял своих людей в атаку. Корчиньский ввел в бой резервы. Цепи партизан перебежками прорывались вперед, поддерживаемые огнем двух противотанковых ружей. Немцы стреляли картечью. Атака захлебнулась. Партизаны отошли в Парчевский лес. Утром разведывательные самолеты, а затем артиллерия и пикирующие бомбардировщики обрушили удар на партизанскую группировку. Немцы ворвались в лес. Им удалось окружить южную часть леса от Охожи на северо-востоке до линии Тысьменица, Буйки на западе, а также Буйки, Едлянка-Подлесьна. Будучи не в силах преодолеть заслоны, расчлененная партизанская группировка весь день 20 июля вела ожесточенный бой, одновременно маневрируя в лесу. Ночью наступило относительное затишье. На рассвете 21 июля снова разгорелся бой, но уже не с такой силой, как день назад. Бой шел до полудня. Приближение частей Советской Армии заставило гитлеровцев поспешно отступить из Парчевских лесов. В боях с нашими отрядами немцы понесли большие потери. У нас погибло тридцать пять партизан, среди них Бонат (секретарь организации ППР) и Зигмунт Голавский (Нива)…

С 1941 по 1944 год вели мы вооруженную борьбу, а когда наконец настал долгожданный день освобождения, он оказался для нас одновременно и днем скорби. Трепетали вывешенные на домах бело-красные флаги. А на жечицком кладбище в это время мы опускали в могилу гробы с останками Вацлавы Марек (Поля), Александра Шиманьского, партизан Станислава Скочиляса, Дронга и многих других.

Через несколько дней я вместе с двоюродным братом со стороны отца Генем отправился в Красник, а оттуда – в Люблин, где создавались органы народной власти. В этом городе собрались партизаны Люблинщины, прославившиеся в боях, еще утомленные последними событиями, в истрепанной одежде, истощенные. Их ждало немало работы в освобожденной отчизне. Меня направили в Главное управление гражданской милиции на должность офицера по особым поручениям. Присвоили звание капитана и дали разрешение на право ношения пистолета как памятного партизанского оружия.

В октябре 1944 года я стал работать на периферии. Вместе с сержантом милиции Владиславом Жмийкой я должен был оказывать помощь воеводскому управлению в Белостоке. Разъезжая по поселкам, деревням или повятовым городишкам, я никогда не расставался с автоматом и гранатами. Это было время острой классовой борьбы. Никогда не было известно, вернешься ли из поездки. Наша милицейская машина была здорово продырявлена пулями. Но, к счастью, ни одна из них не задела меня. Как и за пять лет войны.

Мне присвоили очередное звание майора и одновременно наградили Крестом Грюнвальда 3-го класса за участие в партизанском движении.

Мы с нетерпением ждали известия об освобождении столицы. Оно пришло к нам 18 января. Вскоре Главное управление гражданской милиции перевело меня в Варшаву.

Каменная пустыня, занесенная снегом, ряды сожженных домов в центре города – вот какой я увидел тогда Варшаву.

26 февраля Главное управление милиции, часть которого функционировала в Люблине, а часть – в Варшаве, назначило подполковника Выдерковского (Граб), бывшего начальника штаба 2-го округа Армии Людовой, начальником управления гражданской милиции Поморского воеводства. В это же время меня направили в Быдгощ на должность заместителя начальника управления гражданской милиции воеводства по оперативной части. Вместе с нами выехала группа из десяти человек. Железные дороги бездействовали – через эти края недавно прошел фронт, – поэтому мы добирались на грузовиках, которые доставляли оружие, снаряжение и продовольствие дивизиям, штурмовавшим Померанский вал.

В Быдгощи мне работалось хорошо. Через некоторое время я полюбил этот город. Я жил в районе Белявок. Моим ближайшим соседом был Граб, друг со времен оккупации. Он привез сюда свою семью. Я тоже подумывал об этом. Моему отцу, известному в наших краях деятелю ППР, грозила опасность со стороны банд реакционного подполья. Наши люди шли в армию, милицию, на фабрики и заводы, туда, куда требовалось. А в это время в лесах еще укрывались группы НСЗ[7]7
  НСЗ – Народове силы збройне (Национальные вооруженные силы) – вооруженные отряды польских фашистов, созданные польским эмигрантским правительством для расправы с демократическими силами Сопротивления. НСЗ сотрудничали с гитлеровскими оккупантами, они запятнали себя кровью уничтоженных ими польских патриотов. – Прим. ред


[Закрыть] или отрядов АК, не признавших Временное правительство.

В середине июня 1945 года, уже после окончания войны, я получил телеграмму из Варшавы, в которой мне предписывалось срочно явиться в Главный штаб Войска Польского. Я пошел с телеграммой к Янеку Выдерковскому, показал ее и сказал, что перевожусь, видимо, на какую-то новую работу. Мы сердечно попрощались. Тогда я и не предполагал, что скоро вернусь.

8 июня на совещании у Маршала Польши Михала Жимерского я получил назначение вместе с письмом, в котором было сказано следующее:

«Командиру 7 пп 3 пд.

Направляю в Ваше распоряжение майора Шиманьского Тадеуша, которого вы прикомандируйте к штабу Вашего полка, зачислив на все виды довольствия. Майор Шиманьский, как бывший офицер Армии Людовой, окажет Вам помощь своим приобретенным в партизанских боях опытом при проведении боевых операций по ликвидации диверсионных банд.

Задача указанного офицера информировать, рекомендовать, а также давать указания о методах ведения партизанских боев. Майору Шиманьскому следует оказывать полное доверие – как солдату, испытанному в боях за независимость демократической Польши.

Отзыв направленного офицера может произойти исключительно по моему приказу.

Главнокомандующий Войска Польского Маршал Польши Михал Жимерский».

Вскоре я уже был в Люблине. Я снова находился в родных краях. Удастся ли мне попасть в Тшидник хотя бы на несколько часов, чтобы узнать, что с моими близкими?

Я явился к командиру полка полковнику Станиславу Руссияну и доложил о своем прибытии.

Однажды я попросил командира дать мне два дня отпуска. Сказал, что хочу съездить к своим. Он разрешил.

Было уже темно, когда я добрался до Красника. Ни минуты не колеблясь, решил продолжать путь. Рассчитывать на то, что удастся встретить повозку или машину, не приходилось, потому что комендантский час еще не был отменен.

Родителей я дома не застал. Побрел к соседу Лукасику узнать, что с ними. Оказалось, что все бежали, потому что дом был дочиста ограблен, а родителям грозила смерть. У соседа я пробыл несколько часов.

Дочь Лукасика Яся, которую я помнил подростком, стала красивой девушкой.

Несмотря на усталость, мне не хотелось спать. Я был счастлив, что хоть немного могу побыть в родных местах.

Начало светать, когда я отправился в обратный путь. Яся немного проводила меня. Приятно было идти рядом с ней, такой милой, красивой девушкой. Я спросил ее, ответит ли она на мое письмо, если я напишу. Она пообещала.

Через три года Яся стала моей женой.

Осенью 1945 года меня перевели из 7-го пехотного полка снова в Быдгощ. Предстояла большая работа. Я с головой ушел в учебу, стал готовиться к экзаменам на аттестат зрелости. В это же самое время перевез к себе из Красника своих братьев Ромека и Кшися, а также родителей. Приходя с работы, садился за учебники, стараясь не потерять ни минуты. Наверстывал упущенное за годы. Несколько раз собирался поступить на годичные курсы командиров батальонов в Рембертуве, но всегда оказывался нужен моим начальникам. Наконец в 1946 году я поступил на эти курсы. После их окончания меня перевели в Краков и назначили заместителем командира части подполковника Драгина.

Два подразделения, которыми командовали капитан Сухы и капитан Двораковский, отправились во главе со мной на Подгале, чтобы ликвидировать бесчинствовавшие там две банды. Район наших действий протянулся от Нового Тарга до Крыницы. С нами взаимодействовали другие воинские части, гражданская милиция и органы безопасности. Вскоре мы выполнили поставленную перед нами задачу.

В Быдгощ – город, который стал моим вторым домом, – я возвратился в декабре. Все свободное время отдавал учебе. 22 июня 1948 года получил аттестат зрелости как окончивший общеобразовательный лицей для взрослых. В октябре меня направили на учебу в Академию Генерального штаба. Через семь месяцев я тяжело заболел. Попал в госпиталь. Врачи определили острое воспаление суставов и выразили сомнение в том, что я быстро выздоровею. Сказались годы войны, ночевки под открытым небом. После выхода из госпиталя меня направили на работу в Северную группу войск Советской Армии, а позднее – в Гданьск, на должность заместителя начальника военной кафедры при политехническом институте. Моя служба в армии, кажется, подходила к концу. Я понимал, что буду уволен в запас. Затем меня перевели из Гданьска в Ольштын на должность заместителя начальника военной кафедры при сельскохозяйственной школе в Кортове. В связи с этим перемещением мне было присвоено звание подполковника. Уезжать из Гданьска не хотелось, так как здесь оставалась Яся с детьми.

Три года спустя я вернулся в Гданьск и был назначен начальником военной кафедры при Высшей школе изобразительных искусств и при Высшей музыкальной школе в Сопоте.

Вскоре в моей жизни произошли новые изменения. Я выехал в СССР, затем был в Корее, а через год меня перевели в Пекин, где я провел три года. На родину вернулся в мае 1961 года и поступил на Высшие курсы усовершенствования офицеров при Академии Генерального штаба. Месяц спустя после окончания курсов мне было присвоено звание полковника.

Капитан запаса Петр Коневега. Под Ленино

Мы все время в дороге, почти по двадцать часов в сутки. Уже даже перестали считать пройденные километры и трудные ночи. С рассветом заходим в ближайшие заросли на отдых. О ночлегах в деревнях и речи нет. Отступая, немцы оставляли после себя одни пожарища. Местным жителям перед наступающими зимними холодами приходилось искать убежища в землянках. Редко попадались в оставленных населенных пунктах уцелевшие от огня избы. Пока почистишь оружие и приготовишь наспех подстилку из остатков соломы, проходит целый час. Потом сбор, завтрак – и все это за счет отведенного на отдых времени.

На отдых остается меньше пяти часов. С наступлением ночи, как и накануне, снова выстраиваемся в колонну для следующего перехода.

Идем дальше. Ночь. На этот раз дождя нет. А ведь он изводил нас до самого Смоленска. Первый привал. Отдыхаем в придорожном кювете.

– И долго мы так будем идти? – спрашивает, поправляя обмотки, Гняздовский.

– На кого тут обижаться? – отзывается Тютюнник. – На войне это обычное явление. И вообще человек половину жизни проводит на ногах. А если говорить про нас, то тут можно иметь претензии исключительно к гитлеровцам – они очень быстро драпают. Видно, хорошую баню им устроили, раз они остановиться не могут. Я думаю, самое главное – удержать этот темп, а уж до их шкуры мы доберемся.

– Я тоже так думаю, – оправдывается Генек Гняздовский.

Фронт приближался с каждым днем, но когда и где 1-я дивизия имени Тадеуша Костюшко вступит в первый бой – пока никто не знает. Если судить по приближающейся артиллерийской канонаде, то можно предположить, что это должно наступить в ближайшее время. Идя ночами, а под конец и днем – из-за плохой погоды самолеты-разведчики противника не могли вести эффективное наблюдение, – мы все чаще и чаще обгоняли тыловые подразделения советских соединений.

Когда наши полки свернули с автомагистрали на грунтовую дорогу, погода снова испортилась. Настали жуткие слякотные дни поздней осени. В начале октября дороги местами превратились в болото. Нелегко было в такую погоду преодолевать, последние километры.

Под местечком Красное нас ждал сюрприз. Командир дивизии генерал Берлинг устроил смотр подходящих полков. В подразделениях стали приводить в порядок обмундирование, оружие. Видно, это была последняя перед боем встреча генерала с дивизией. Перед ним проходили солдаты: из Подляся, из-под Янува-Полесского и Тернополя, из мазовецких степей, из-под Кутно и Модлина, бывшие узники Березы-Картузской[8]8
  Тюрьма для политических заключенных в пилсудской Польше. По существу, это был концентрационный лагерь, созданный реакционным правительством в 1934 г. по образцу гитлеровских лагерей. В этой тюрьме содержались политические противники фашистского режима, прежде всего коммунисты. – Прим. ред.


[Закрыть] и солдаты сентябрьских боев. Они шли и думали об одном – дорога на родину ведет через немецкие траншеи.

В то время мы еще не знали, что сразу же после смотра генерал Берлинг прибыл на доклад к командующему 33-й армией генерал-полковнику Гордову. Здесь, у командующего, и было принято решение о том, что дивизия будет введена в бой южнее ранее намеченного направления – в районе деревни Ленино. Это означало одновременно, что сражение развернется на важном направлении, ведущем к укрепленному узлу обороны гитлеровских войск – Орше. Костюшковцам предстояло вступить в бой с опытными, хотя и сильно потрепанными на Восточном фронте частями вермахта. Командовал ими в это время фельдмаршал фон Клюге, командующий группой армий «Центр». Группа эта отступала от Орла, Вязьмы, Гжатска и Смоленска.

9 октября дивизия остановилась на исходных позициях для наступления в районе Захвидово, Вуды, Ладище и Панково. Отсюда было рукой подать до переднего края.

Медленно текут часы, мучительно медленно. Прислонившись спиной к стенке окопа, стараюсь уловить малейший звук. Прислушиваюсь. Ничего. Холод и туман. В гнетущей тишине ощущаю присутствие моих соседей. Справа Крыкун, слева Сухоцкий. Каждый стоит в своем окопе. Мы разделены лишь непроницаемой стеной тумана. Ни зги не видно. Днем, наверное, можно будет сориентироваться на местности. Который же теперь час? Может, об этом лучше не думать – до рассвета все равно осталось еще несколько часов.

Неестественная тишина гнетет. Сквозь туман не прорывается ни один голос. Пока стоит ночь, я больше напрягаю слух, чем зрение. От долгого стояния в окопе болят ноги.

Начинает светать. Постепенно вырисовываются из тумана высокие тополя. Деревенские домишки. Скоро туман исчезнет совсем, и на стеблях сухой травы останутся жемчужины росы. Слева от наших позиций уже видны неподвижно застывшие ветряки. Их беспомощно повисшие, ободранные и продырявленные крылья безмолвно говорят о том, что люди уже давно перестали пользоваться ими. Теперь они были либо объектом простого любопытства, либо ориентиром для артиллерии.

Кажется, впервые за все время нам дают завтрак так рано. Принесли густой суп. От горячего стало теплее. Вытерев пучком травы котелок, привязываю его к влажному вещмешку. За ночь отсырели и одежда, и оружие. Опускаю поднятый на ночь воротник шинели.

Еще несколько мгновений тишины. Батареи еще молчат.

И вдруг ударили, рассекая огненными полосами осеннее небо, укрытые в саду «катюши». Избы в деревне Николенки заволокло облаком черного дыма. Видимо, какое-то время снаряды летят все выше и исчезают из поля зрения. После первого залпа «катюш» из зарослей открыли огонь сотни орудий разного калибра.

Началось! Мы пойдем в атаку во втором эшелоне.

В девять часов снимаемся со своих позиций. Наш взвод выстраивается в колонну. Ждем. После артиллерийской подготовки батальон начинает продвигаться вперед. В это время на большой высоте появляются сверкающие точечки. Они длинными нитями перекрещивают серое небо. Мой взгляд скользит по вытянувшейся колонне, по изъезженному танками и тягачами картофельному полю.

– Соблюдать большую дистанцию между ротами. Не видите, что делается вверху? – обращает наше внимание капитан Радзевич, наблюдающий за переходом батальона на следующий рубеж.

– Такое небо для самолетов в самый раз, – говорит Добжаньский, задирая голову и одновременно поправляя пояс с подсумками.

– Летят высоко, в тыл фронта, – замечает Гняздовский.

– Кто знает, куда они летят. На всякий случай надо поостеречься, – советует капрал Киячек.

Гул моторов нарастает. В воздухе висят самолеты противника. Мы с беспокойством смотрим на небо. Потом наше внимание привлекают замаскированные большой сеткой советские гаубицы, которые поддерживали атаку наших батальонов первого эшелона. Расчеты этих орудий сейчас отдыхали. Сидя на ящиках со снарядами, артиллеристы курили самокрутки. Чувствовалось, что они устали. Воротники промасленных гимнастерок были расстегнуты. Один из артиллеристов, вытирая рукавом мокрый от пота лоб, сказал нам:

– Ваши уже выбили немцев из первой траншеи и атакуют вторую. Это нам с нашего наблюдательного пункта передали.

Услышав это, мы ускорили шаг. Известие, полученное, что называется, из первых рук, словно сделало легче набитые патронами диски для ручных пулеметов и автоматов, ящики с винтовочными патронами и гранатами, которые несли солдаты.

Немецкие самолеты непрерывно висят неподалеку от переднего края. Мы видим высоко летящие бомбардировщики, которые, несмотря на сильный заградительный огонь зенитной артиллерии, упорно пытаются прорваться в тыл.

Мы входим в лесок, укрывший нас от вражеских наблюдателей с воздуха. В зарослях чувствуем себя увереннее. Идем по узкой дороге у края неглубокого оврага. Ветки густого подлеска цепляются за одежду, затрудняют движение. Внезапно тишину разрывает нарастающий рев моторов, мы бросаемся в стороны. Разрывы бомб всколыхнули воздух. На наши головы падает земля. Воздух наполнен клубами едкого дыма и смрадом тротила. От взрывов потемнело в глазах, звон в ушах заглушил яростную стрельбу замаскированных где-то поблизости зениток.

Налет кончился. Пошатываясь, я поднялся. В нескольких метрах увидел еще дымящиеся воронки от бомб. Несмотря на звон в ушах, услышал стоны раненых. Осмотревшись, увидел метрах в двадцати ниже, в самом овраге, разбитую пароконную санитарную повозку. Смертельно раненные кони еще двигали ногами; они словно пытались подняться и освободиться от упряжи.

Эта первая бомбежка не обошлась без потерь во взводе. Тяжело ранило в обе ноги нашего командира подпоручника Бачиньского, а шедший рядом с ним солдат Мацкевич был убит на месте. Легкие раны получили рядовые Жмуда и Конажевский.

Окопавшись на опушке, смотрим на обстреливаемое немецкими минометами поле, по которому бегут какие-то солдаты – телефонисты или связные с донесениями. Мины падают, однако, не точно, рвутся далеко от них.

Гуськом пробираемся по заросшему берегу речки. Снова полетели мины. Упали в конце покрытого озимью поля, с которого только что сошел взвод. В воздух взлетела черная земля, рассыпалась вокруг.

Приближался вечер. Над высотой, за болотистой речкой Мерея, небо переливалось красками заката, солнце опустилось совсем низко, почти касаясь линии темнеющих высот.

Последние приготовления к ночной атаке.

Переправились через Мерею. Вымокшие по пояс, ждем дальнейших приказов. Стоя на северном скате высоты 215,5, захваченной 1-м полком, ожидаем возвращения командира роты поручника Залевского с совещания у командира батальона капитана Радзевича. Я стою на скате, захваченном в первой половине дня нашими товарищами из 1-го полка. Начинает смеркаться. Видимость уменьшается с каждой минутой. Смотрю на вершину высоты, окутанную поднимающимся из низины вечерним туманом. Возвращается Залевский.

– Наступать без единого выстрела, – шепотом говорит он командирам взводов. – Открывать огонь в момент непосредственного соприкосновения с противником. При продвижении придерживаться плоской возвышенности у вытянутой долины.

Мы должны использовать темноту и продвигаться до встречи с противником, выбить его из третьей траншеи и закрепиться на занятом рубеже. Это ближайшая задача. Продвигаемся в направлении северной окраины Тригубово и едва различимого в это время сухого рва, тянущегося от высоты 215,5. Подробнее не сказано, на какую глубину мы должны наступать. Под деревней Тригубово противник, видимо, предпринимал контратаки.

По сигналу двигаемся. Я на правом фланге развернутого в цепь взвода. С трудом различаю фигуры в молчании идущих по полю людей. Под ногами шуршит трава. Удивительно тихо, и просто не верится, что мы идем по земле, отвоеванной у врага несколько часов назад. Каждую секунду могут загреметь выстрелы, и это заставляет думать о том, что ждет нас там, впереди. Время от времени смотрю вверх на ясное, усеянное звездами небо. Тьма сгущается. Месяц еще не взошел. Спустившись с высоты, изрытой снарядами, идем по долине. Здесь на каждом шагу встречаем какие-то предметы, полами шинели цепляемся за колючую проволоку разорванных заграждений.

Постепенно светлеет. Неполная луна уже поднялась над черной полосой леса на востоке. Замечаю идущего слева Антека Ляховича, за ним – самого пожилого по возрасту в нашем взводе рядового Журовского.

Над головой дрожащим в морозном воздухе светом вспыхивают ракеты. От этого света становится как-то неприятно, а когда они наконец гаснут, перед глазами встает черная непроницаемая стена.

Теперь ракеты взлетают из нескольких точек. Дрогнула цепь наступающих, кое-где изломалась, но только на короткое время. Участилась стрельба короткими очередями, скрещивающимися в воздухе. К первым очередям противника моментально присоединился стук ручного пулемета с противоположного ската, веером рассеивающего трассирующие пули. В момент, когда их огоньки стали вспыхивать прямо перед нами, командир 1-го отделения капрал Киячек крикнул:

– За мной! Бегом!..

Огонь усиливается с каждой минутой. В промежутках между разрывами снарядов слышно, как строчат наши ручные пулеметы и «максимы». Поджав под себя ноги, вскакиваю и бегу. Светящийся веер трассирующих пуль обметает бегущих рядом со мной, почти касается моих плеч. Кто-то из моего взвода спотыкается, падает и не встает. Я влетаю в небольшую выемку, которая едва укрывает от впивающегося в траву свинца. «Огонь!.. Очередями!..» – слышны команды. Отчетливо вижу вылетающие впереди нас огоньки пламени из стволов автоматического оружия. Нацеленный в их сторону автомат дрожит в моих руках. Посылаю очереди одну за другой. Они приглушают сухой треск автоматов атакующего отделения. В небо снова взлетают ракеты. Описав дугу, они опускаются над нашей цепью и гаснут. Гитлеровцы ведут беспрерывный огонь длинными очередями. В темноте следы трассирующих пуль похожи на длинные шнуры из светлячков. Я снова вскакиваю и делаю прыжок вперед вместе с Ляховичем, но Антека встречает хлесткая очередь.

Расстояние между нами и врагом перестало существовать. Нас отделяет отрезок всего на длину винтовки. С трудом можно угадать, где свой, а где враг. Только по каскам отличаем укрывающегося за изгибами окопов противника. Долина гудит от выстрелов. Перед атакующим взводом появляются черные тени. Они отбегают, падают и снова осыпают градом нуль. Жаркий бой идет повсюду. Огонь становится все плотнее. Но вот немцы не выдерживают, откатываются назад, занимают гребень высоты, где пляшут желтые огоньки. Оттуда в нашу сторону непрерывно летят красные бусинки. Они с шипением пролетают между бегущими, задевают шинели. Но отделение капрала Киячека, с которым бегу я, не залегает. Солдаты не останавливаются, на бегу ведут в темноте огонь по удирающему врагу…

Серебряная ночь. Большой месяц, словно громадный фонарь, висит над головой и заглядывает на наши позиции, бросает короткие тени на стенки окопа. Холодным блеском заливает окрестности и заиндевевшее поле. Холодно. Температура, наверное, ниже нуля.

Сотни раз в течение ночи смотрю на березовый лес, тот, что за немецкими позициями. Слева, перед самой деревней, вижу горящие танки – наши танки из бригады имени Героев Вестерплятте. Над ними поднимается длинная коса дыма. Она устремляется высоко в звездное небо.

Занимается день. С облегчением смотрю на светлеющий восток. Теперь можно внимательно рассмотреть ближайшую деревню. Соломенные крыши в Тригубово – во время боя огонь пощадил их – выглядят квадратиками. Очень хочется вылезти из тесной ниши и выпрямить затекшие ноги. На маковке церквушки, стоящей на краю деревни, вспыхивают первые лучи долгожданного солнца.

Фронтовая ночь минула.

Над тянущимся перед избами черным полем висит молочная пелена тумана, низко стелется над дорогой, ведущей в Ползухи.

– Замерз? – услышал я знакомый голос. В соседнем окопе стоял с поднятым воротником Генек Гняздовский. – У тебя есть закурить?

Я пожал плечами:

– Все промокло.

Я решил найти командира взвода, которого не видел с вечера, и поговорить с ним. Ползу через воронки от снарядов. И вот я уже около плютонового[9]9
  Сержант.


[Закрыть] Рыбаковского. Сажусь на корточки. Его позиция в воронке от бомбы. Наконец мы снова ненадолго вместе. Он смотрит на меня, а я на него. Понимаем друг друга без слов. Рыбаковский потирает ладонью лицо. За ночь у него выросла щетина. Знаю, что он не любит ходить небритым. До этого дня он брился ежедневно.

– Это хорошо, что ты пришел. Как дела? Как чувствует себя мой заместитель?

– Как видишь.

– Не очень высовывайся, поосторожнее, – остерегает он меня.

Грызя стебелек травы, осматриваю поле. Неожиданно Рыбаковский стреляет из винтовки.

– Что? – спросил я.

– Уже шестой, – ответил он и сдвинул каску на затылок. На лице его появилась улыбка. – Играю в снайпера. Вон там, – он показал рукой, – ловлю их на мушку. Я на рассвете заметил, как они перебегают по этой дорожке. На, – он протянул мне бинокль, – посмотри.

Я прильнул к окулярам.

– Они пробираются в этом месте, потому что другого прохода нет, – говорил Рыбаковский. – Не успели ночью отрыть ход сообщения, поэтому здесь у них уязвимое место.

Я сразу понял, что твердая рука и верный глаз Рыбаковского не позволили немцам безнаказанно передвигаться по находящемуся под его наблюдением участку обороны. Какое-то время они не посмеют туда сунуться.

Рыбаковский опустил винтовку пониже, под прикрытие бруствера.

– Закуришь? Крути.

Он протянул мне помятую и влажную пачку махорки.