Текст книги "Серебряные звезды"

Автор книги: Зигмунт Бещанин

Соавторы: Анджей Канецкий,Тадеуш Шиманьский,Эдвард Флис,Ежи Дымковский,Казимеж Гаврон,Юзеф Червиньский,Бронислава Дудек,Мариан Одлеваный,Сатурина Вадецкая,Адам Гасперович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Гражданин майор, можно попробовать проехать по насыпи. Конечно, двигаться придется очень медленно, но должно получиться.

– Дурак, сидел бы да помалкивал. Это же верная смерть, да и машину с орудием потеряем.

Однако меня поддержали пехотинцы. И рискованная затея удалась. По каким-то причинам немцы пропустили орудие, которое тащил в черепашьем темпе грузовик по высокой железнодорожной насыпи. Правда, неподалеку от нас взорвалось несколько снарядов. Было видно, что огонь ведут неприцельно, а попасть таким образом в грузовик – задача нелегкая, особенно если цель не стоит на месте. Я боялся пулеметного огня, но его не было.

Только когда мы отцепили орудие и установили его в конце одной из улиц, метрах в двухстах от передовых групп нашей пехоты, началась яростная пальба. По орудию били пулеметы и автоматы гитлеровцев. Но было уже поздно. Мы засекли пулеметные точки и открыли огонь. Двое артиллеристов посылали снаряд за снарядом, а остальные тем временем подтаскивали шпалы, воздвигая вокруг орудия настоящую баррикаду: надо было укрыть расчет и боеприпасы от настильного огня. Когда защитный вал поднялся на полметра от уровня земли (выше нас надежно прикрывал щит орудия), мы смогли более спокойно выбирать и уничтожать цели.

По всей видимости, своим огнем мы основательно ослабили оборону немцев, так как не прошло и десяти минут, как нашей пехоте удалось совершить очередной бросок вперед. Огонь гитлеровцев ослаб, а потом совсем прекратился.

Командир дивизиона тем временем изыскал возможность подтянуть к городу все батареи, и вскоре рядом с нами обосновались восемь 76-миллиметровых пушек ЗИС-3 и четыре 122-миллиметровые гаубицы.

А сражение за Колобжег продолжалось. 4-ю батарею перебросили в восточную часть города, в парк, где между деревьями стояло несколько домов. Очевидно, в них размещались пансионаты. Мы установили орудия в парке и открыли огонь вдоль аллей. Перед нами тянулся глубокий противотанковый ров, наполненный водой. За ним в дзотах залегли гитлеровские пулеметчики и снайперы.

Не успели мы расположиться на новых позициях, как позвонил командир дивизиона. Сначала трубку взял командир батареи поручник Порадня. Буквально за несколько минут до этого его контузило, и на все вопросы командира он отвечал так: «Ничего не слышу». В конце концов поручник Порадня передал трубку мне. Как выяснилось, майор Лемеш разыскивал именно меня.

– Пойдешь с пехотой, которая наступает через рощу в направлении моря, – приказал он. – Как только доберешься до берега, набери во что-нибудь морской воды – и бегом ко мне. Если будешь первым, с этой водой поедешь в Варшаву к Главнокомандующему. Только в одиночку не ходи.

Я взял двух разведчиков и отправился выполнять приказ.

В парке наступал 2-й батальон 12-го пехотного полка. Как и обычно в лесу, дрались большей частью врукопашную. Стреляли, как на дуэли: с расстояния всего нескольких метров. Рядом со мной, припав на колено, целился из винтовки капрал-пехотинец. Вдруг он рухнул на землю. Я обернулся на звук выстрела и дал длинную очередь из автомата. Оказалось, что гитлеровец сидел в кустах в десяти метрах от нас. Неизвестный капрал был отомщен.

Сквозь треск выстрелов я услышал голос:

– Пан поручник, ложитесь, в вас стреляют!

Это кричал мой разведчик Волько Зоммерштейн.

– А ты какого черта стоишь во весь рост! Сейчас же ложись!

К сожалению, мой приказ запоздал. Волько как-то очень медленно поднес свой автомат к лицу, затем швырнул его на землю, повернулся на каблуках и упал. Пуля попала ему прямо в сердце.

Бой шел уже совсем близко от моря. Слышался шум волн, ударяющихся о берег. Вот остались позади последние деревья.

На песке, на полпути от последних деревьев парка до воды, уже лежал боец. Офицер (поручник Ясиньский) еще бежал. Через мгновение и его настигла пуля снайпера. Поручник свалился у самой воды. Волны Балтики омывали тело польского воина, который все-таки дошел до моря. Это справедливо, что первым морской воды набрал солдат из той роты.

Штурм Колобжега продолжался. Нигде нельзя было укрыться от смертоносного огня. Когда мы попробовали спилить несколько деревьев для строительства блиндажей, на нас посыпались десятки мин.

Каждый расчет вел огонь самостоятельно. Об управлении стрельбой взвода или тем более батареи не было и речи. Командиры орудий поддерживали связь с пехотой и уничтожали указанные ею цели. И без подсказки они находили себе работу: ведь и они были на самом переднем крае. В той обстановке роль офицеров сводилась к командованию отдельными орудиями.

Во время короткой передышки я лежал возле канонира Сливиньского, первого балагура батареи. Он мог рассказывать часами, и солдаты всегда с увлечением слушали его. И теперь Сливиньский что-то рассказывал. На самом интересном месте, когда у меня от смеха выступили слезы, Сливиньский вдруг замолк. Снаряд угодил в дерево над нами, и один из осколков попал канониру в грудь. Мы похоронили его на краю парка, откуда было видно море. Еще одна солдатская могила. Да, надолго запомнился бойцам нашей батареи этот проклятый парк!

С облегчением мы двинулись к южной окраине города. Батарея расположилась у железнодорожных путей. Затянутый дымом и клубами пыли, город догорал. На расстоянии двухсот метров буквально ничего не видно. Временами из этого ада появлялись фигуры с поднятыми вверх руками. Это были жители города, которые уже перестали верить Геббельсу. Вид у них был жуткий. Черные от дыма, часто обожженные, с провалившимися щеками, с расширенными от страха глазами. Уже одно то, что они решились идти через огонь, дым, туда, где рвались снаряды, говорило о том, какие ужасы они должны были пережить в городе.

Вечер 16 марта. Со стороны гитлеровских позиций летят светящиеся шары реактивных снарядов. «Катюши» дают нам сигнал. Мы бьем по заблаговременно пристрелянным целям. Наши снаряды рвутся все ближе к центру города.

Позднее утро 17 марта. Огневой шквал нашей артиллерии усиливается. Прямой наводкой ликвидируем немногие оставшиеся очаги сопротивления, которые немцы наспех организовали в руинах домов, после того как там прошла наша пехота. Гитлеровцы пытаются расстреливать штурмующих в спину. Во второй половине дня на немцев обрушивается еще один шквал огня и металла.

Ночь на 18 марта проходит почти спокойно. Бои в городе идут, но уже не с таким ожесточением. Утром 18 марта снимаемся с позиций. Едем в город, вернее, туда, где еще совсем недавно был город. Кругом – дымящиеся руины. Устанавливаем орудия прямо на берегу. На горизонте маячат силуэты гитлеровских кораблей. Они ведут огонь, но снаряды рвутся в воде, не долетая до берега. Поэтому мы не стреляем. Не хотим понапрасну тратить снаряды.

На высокой башне портового маяка развевается бело-красный флаг. Колобжег наш!

На этом, собственно, и завершилась моя боевая деятельность в 4-й батарее. Вскоре меня назначили начальником артиллерийской инструментальной разведки 2-го дивизиона.

В начале второй декады апреля 6-й легкий артиллерийский полк получил приказ передислоцироваться в юго-западном направлении. Точного места назначения мы еще не знали. В Плотах полк подвергся атаке дюжины бомбардировщиков Ю-87. Их основной целью была переправа, поэтому полк, укрывшийся на городских улицах, пострадал незначительно. В остальном наша перегруппировка прошла беспрепятственно, и полк вскоре сосредоточился в районе Секерок.

По прибытии туда сразу же закипела работа. Всем было ясно – перед нами река Одер, граница и большая водная преграда. Дальше – болота, дамба, Альте Одер и еще одна дамба. Мы начали пристрелку, стали уточнять ориентиры и тому подобное.

В качестве наблюдательного пункта я избрал башню костела, но спустя несколько часов немцы выкурили нас оттуда. Пришлось искать другой наблюдательный пункт. В конце концов командир дивизиона приказал отрыть для наблюдателей глубокий окоп.

На противоположном берегу реки также было заметно движение. Даже авиация гитлеровцев, которую в последнее время мы довольно редко видели в небе, теперь активизировалась. Удивляться этому не приходилось: Одер – последняя серьезная водная преграда перед Берлином. Форсировав ее, наши войска выходили на подступы к фашистскому логову.

Последний день перед наступлением. Совещания. Уточнение сроков, сверка часов. Есть время отдохнуть, но уже не спится. Так и тянет поднять телефонную трубку и позвонить на батарею, узнать, все ли там готово, но мы не делаем этого. Пусть люди отдохнут. За полчаса до назначенного срока раздается: «Соединяй с командирами батарей!»

На берегу противника – сущий ад. Видны только языки огня и столбы дыма. К небу поднимаются фонтаны земли. Все вокруг грохочет. Кажется, что на вражеских позициях не осталось ни одной живой души. Но когда поднялась наша пехота, противоположный берег ожил. Застучали станковые пулеметы, послышались короткие выстрелы пушек. Пехотинцы понесли большие потери, но продолжали упорно вгрызаться в западный берег Одера.

Мы перенесли огонь дальше, в глубину обороны противника, а затем перетащили орудия на северо-восточную окраину города Врицен. Каким-то чудом нам удалось занять новые позиции без потерь. Во всяком случае позднее, когда мы снимались с этого места, мы потеряли несколько человек, они подорвались на минах.

Врицен. Здесь мы соединились со своей дивизией (до этого 6-й полк действовал отдельно от нее) и солидно поработали.

Продвигались вперед довольно быстро. С боями достигли рубежа канала Гогенцоллерн.

У самого канала, увлекшись преследованием немцев, наш дивизион вместе с несколькими танками 4-го танкового полка и пехотным батальоном (если не ошибаюсь, из 12-го полка), вырвался вперед. Только мы вышли из леса на поле перед какой-то деревней, как нас встретил сильный пулеметный и артиллерийский огонь. Как потом выяснилось, в деревне стояло несколько танков, закопанных в землю. Вместе с гитлеровской пехотой они преградили нам путь. Обойти деревню не было возможности, а вступать в артиллерийский поединок с закопанными танками – жалко времени. К тому же на открытой местности можно было понести серьезные потери. Кто-то предложил подвезти к деревне два орудия и открыть огонь по целям прямой наводкой. Выбор пал на меня. Почему это задание не поручили танкистам, не знаю. Возможно, они застряли в лесу или были заняты чем-то другим.

Начало темнеть. Я взял два орудия из 4-й батареи (в этом проявилась привязанность к старым боевым товарищам) и помчался к деревне. Артиллеристы понимали, что промедление грозит смертью. Орудия вмиг отцепили от машин, развернули и открыли огонь по перекрестку дорог. Цель была выбрана удачно – именно там стоял один из танков. После нескольких выстрелов немецкие танки отступили (они, видимо, заметили, что из леса появились наши танки и пехота).

Мы решили проверить, не осталось ли в деревне гитлеровцев, и зайти в первый большой дом. Нам пришлось долго стучать в дверь, прежде чем кто-то по-польски спросил, что нам нужно. Я в сердцах чертыхнулся: соотечественники не хотят впустить нас. После долгих переговоров дверь открылась. Появившийся на пороге мужчина заявил, что немцы недавно бежали из деревни. Это для нас не было новостью. Нас интересовало, кто прячется в доме.

Не опуская пистолета, я приказал хозяину показать дом. Спустившись в подвал, мы увидели множество людей, большей частью это были женщины. Они окружили меня, стали обнимать и с плачем целовать полы моей шинели. В подвале, как мы потом узнали, прятались принудительно вывезенные на работу в Германию русские, польки, украинки и даже женщины из Югославии.

Вскоре в деревню прибыл командир 12-го пехотного полка. Я доложил ему обстановку (о взятии деревни он знал) и присоединился к своим. Было это 20 апреля в деревне Бруново.

На следующий день мы двинулись дальше. Около какого-то небольшого населенного пункта (если не ошибаюсь, Хеннигсдорфа) мы переправлялись через канал. Помимо нашей группы артиллерийской разведки с радиостанцией в этом месте находились два пехотных батальона. Как выяснилось позже, слева от нас двигался батальон Советской Армии.

В местечке оказалось неожиданно много поляков, старых эмигрантов. Сначала они приняли нас сердечно – приглашали к столу, угощали вином, с радостью беседовали с бойцами. Но потом стали избегать нас, шептаться по углам. Удивленные столь неожиданной переменой, мы пытались допытаться у своих хозяев, в чем дело. В конце концов один из них признался: «Господа, не демонстрируйте своих дружеских чувств к нам. Наши соседи, немцы, грозят, что скоро вернутся гитлеровские войска, и тогда они рассчитаются с нами».

Нас это удивило: мы знали, что гражданское немецкое население в те дни занималось исключительно вывешиванием белых флагов где нужно и где не нужно. Мы пытались успокоить местных поляков, что о возвращении гитлеровцев и речи быть не может.

И все-таки…

Часов в одиннадцать вдруг затрещали автоматные очереди. В первый момент я подумал, что, очевидно, пехотинцы немного выпили и устроили стихийный праздничный салют. Но когда я выбежал во двор, волосы у меня буквально встали дыбом. Мимо дома, где я расположился, ползла немецкая самоходка в сопровождении дюжины гитлеровских солдат. Миновав здание, орудие, подминая гусеницами деревья, двинулось через сады к каналу. Немцы находились метрах в пятидесяти от меня.

Я схватил лежавшую на земле винтовку и, укрывшись за штабелем аккуратно сложенных дров, успел сделать всего два выстрела – немецкая самоходка начала разворачиваться в мою сторону. Не ожидая орудийного выстрела, я нырнул в сени. Секунда – и дрова полетели в разные стороны. Я был уверен, что по крайней мере несколько немцев вернется расправиться со мной. Прижавшись к стене в сенях, я ждал их. Рука судорожно сжимала пистолет. Но гитлеровцы так и не появились.

Через несколько минут я выглянул за дверь – вокруг ни души. Я побежал туда, где слышалась ожесточенная перестрелка. Дорогой ко мне присоединилось более десятка бойцов.

Обстановка складывалась неблагоприятная. Наши соседи слева – советские пехотинцы, на которых обрушился еще более сильный удар гитлеровцев, дрались уже почти в канале. Нам грозило то же самое. Мы понимали, что это означало бы конец. Если нас столкнут в канал, мы утонем или немцы перестреляют нас, как уток.

К сожалению, многие солдаты не понимали этого. Захваченные врасплох внезапной атакой, они отступали в направлении канала, будто там их ждало спасение. Кое-кто попросту бежал, охваченный паникой.

Нужно было овладеть инициативой. Крича «ура» и размахивая пистолетами, мы в конце концов остановили бойцов и организовали оборону. Я должен упомянуть об одном знаменательном факте – часть солдат активно помогала офицерам в ликвидации хаоса и паники. Дальше все пошло гладко. Немцы, увидев, что наши залегли, сразу умерили пыл. Мы пошли в контратаку и выбили гитлеровцев из населенного пункта.

Сжимаются клещи вокруг Берлина. Наш полк участвует в этой исторической операции. Солдаты преисполнены заслуженной гордости. Теперь воевать легче. Прошло время мартовской распутицы, когда из-за грязи приходилось вытаскивать сначала ногу, а потом уже сапог, натягивать его на ногу и делать следующий шаг. Еще и теперь мы спим на ходу – все ужасно устали, но усталость ощущается не так, как раньше. Наступила весна. Пока немцы сопротивляются отчаянно, даже упорнее, чем прежде, прикрывая отступление своих частей к американцам.

Хафельлендишер Гроссер Гауптканал. Сначала мы ведем огонь с восточного берега, а потом, когда наша пехота расширила плацдармы, а немцы бросили в бой танки, переправляемся на западный берег.

Река Хафель. Гитлеровцы обстреливают каждую машину, появляющуюся на переправе. Во время одного короткого, но чрезвычайно сильного огневого налета на западном берегу погибает находившийся в одном доме с генералом Кеневичем командир 6-го легкого артиллерийского полка полковник Орлов, советский офицер, блестяще владевший польским языком.

Точность огня гитлеровцев поразительна. Это заставляет думать о том, что где-то спрятались корректировщики. И действительно, в барке, пришвартовавшейся к берегу, находим четырех гитлеровских солдат с радиостанцией.

Наши орудия остаются позади, а мы, разведчики, вместе с пехотой выходим на Эльбу. Да, это уже конец!

Правда, именно в этот день погиб мой двоюродный брат Болек Каминьский, но это был в самом деле конец. Конец неволе, слезам, унижению, кровопролитию.

9 мая пришла победа! В радостном салюте гремели в наши орудия.

Полковник Эдвард Флис. Путь на родину

После трагических дней сентября 1939 года судьба разбросала тысячи поляков далеко за пределы страны. Разными путями возвращались они потом на родину. Моя дорога вела из далекого Красноярска через Сельцы, Лепино, Варшаву, Западное Поморье и Берлин.

В Красноярском крае, в селе Сухобузинское, я с матерью и сестрой находился с 1941 года. Летом работал трактористом в местном колхозе, а зимой ремонтировал машины. Это был очень трудный период в моей жизни: тяжелая работа, суровые условия жизни и необычные для нас сибирские зимы, когда температура падала до 50–60 градусов мороза. Далеко на Западе бушевала самая жестокая в истории человечества война. Ее суровое дыхание ощущалось и здесь, в Сибири, отдаленной от фронта на тысячи километров. Путь на родину проходил через фронт. Предстояла активная борьба с гитлеровским фашизмом за освобождение Польши от оккупации, завоевание для нее достойного места в Европе.

Я с нетерпением ждал момента, когда смогу участвовать в этой борьбе.

В начале мая 1943 года в газете мне попалось сообщение о создании в СССР 1-й польской дивизии имени Тадеуша Костюшко. Ни с кем не советуясь, я побежал в райвоенкомат и попросил послать меня в польскую дивизию. Военком пристально посмотрел на меня и спросил, сколько мне лет. Приняв солидный вид, я ответил, что недавно исполнилось восемнадцать.

– Послушай, друг, – отозвался военком, – у меня пока нет никаких указаний по этому вопросу. Но как только я их получу, о тебе не забуду.

Пришлось набраться терпения и ждать. Вскоре вместе со своим дядей Станиславом я поехал к месту назначения. Прощаться с нами пришло все село. Мать и сестра проводили нас до грузовика, который должен был довезти нас до Красноярска. Расставание было трудным. От волнения сжалось сердце. Грузовик тронулся. Два дорогих мне человека остались стоять на дороге. Итак, моя одиссея началась. Теперь каждый остававшийся за спиной километр приближал меня к фронту, к Польше.

В Красноярске, оформив проездные документы, мы сели на поезд Владивосток – Москва и через неделю прибыли на станцию Дивово неподалеку от Рязани. Впервые после 1939 года мы увидели бело-красный флаг на станционном здании, где регистрировали прибывающих поляков.

В Селецких лагерях жизнь била ключом. Каждый день со всех концов Советского Союза прибывали сотни поляков. Это были разные люди – молодые и пожилые, рабочие, крестьяне и интеллигенты, старые коммунисты. Из этой разнородной массы предстояло создать обученную, дисциплинированную, монолитную, готовую к боям дивизию.

Мы получили обмундирование и оружие. Меня направили в школу подофицеров 3-го пехотного полка. Формировались взводы и роты, а вскоре началась интенсивная учеба. Мы отрабатывали наступательные действия, изучали оружие, стреляли, учились форсировать водные преграды, приучались к продолжительным маршам и быстрым сборам по тревоге.

Вскоре я встретил в Селецких лагерях мою сестру Юлию. Она тоже надела военную форму и служила радисткой в роте связи 1-й дивизии.

Прошло два месяца. Мне присвоили звание капрала и назначили командиром отделения в роте автоматчиков 3-го пехотного полка. А еще через несколько дней дивизия выехала на фронт под Вязьму. Выгрузившись из эшелонов, бойцы ночными маршами двинулись через Ярцево, Смоленск и Красное – под Ленино.

Здесь 12 октября 1943 года произошло наше первое сражение с гитлеровцами. Несмотря на сильный огонь противника и потери, мы рвались вперед. Не было силы, которая могла бы сдержать наш натиск. Советские командиры восхищались мужеством и отвагой польских солдат.

После боя под Ленино меня назначили инструктором в полковую школу подофицеров в деревне Березинка под Смоленском, а затем направили на дивизионные курсы связистов. Окончив курсы и успешно сдав экзамены, 1 мая 1944 года я получил первое офицерское звание. По моей просьбе меня послали в 3-й пехотный полк на должность командира взвода связи в пехотном батальоне. В составе этого батальона я участвовал в боях под Пулавами и Демблином, в освобождении правобережной части Варшавы – Праги и боях под Яблонной. Я освобождал Варшаву, а затем участвовал в боях за Быдгощ, Померанский вал и Западное Поморье.

Приближался последний этап моего боевого пути. О нем хотелось бы рассказать подробнее. Для меня это были бои на Одере и штурм Берлина.

* * *

После освобождения Западного Поморья некоторые части 1-й армии Войска Польского занимали оборону по берегу Щецинского залива. Одновременно они участвовали в ликвидации остатков разгромленных гитлеровских войск в этом районе. 13 апреля 1945 года нас перебросили на Одер. Наш маршрут проходил через Пшибернув, Голенюв, Домбе, Грыфино, Хойно и Мешковице.

Секеркл. Небольшая деревушка, прижавшаяся к самому берегу Одера. В лесах, обступивших село, и сосредоточились полки 1-й армии. Нам предстояло форсировать реку.

Воды Одера, разлившиеся в результате бурного таяния снегов, представляли труднопреодолимую преграду. Подходы к реке преграждала полоса заболоченных лугов шириною несколько сот метров, непроходимая в это время года. Над безбрежными просторами вешних вод возвышался небольшой остров. Правее Секерок реку пересекал железнодорожный мост. Несколько сот метров левее нас советские войска удерживали плацдарм на западном берегу Одера. Оттуда доносился гул артиллерийской канонады, а иногда был слышен треск пулеметов и автоматов.

Наши саперы днем и ночью делали в лесу лодки и собирали секции понтонного моста, который должен был соединить оба берега реки. По ночам на затопленном лугу бойцы прокладывали гать для подхода пехоты к переправе.

Все понимали, что нас ждет исключительно трудное испытание. О значении предстоящей операции говорили частые посещения наших частей в Секерках Главнокомандующим Войска Польского генералом Михалом Жимерским и командующим 1-й армией генералом Станиславом Поплавским. Неподалеку от нашего батальона находился наблюдательный пункт, откуда Главнокомандующий Войска Польского вместе с другими польскими и советскими высшими командирами руководил форсированием Одера.

Наш 2-й батальон 3-го пехотного полка 1-й дивизии имени Тадеуша Костюшко разместился на опушке леса у самой деревни. Шла интенсивная подготовка к операции. Костяк батальона составляли опытные, закаленные в боях офицеры и солдаты. Они были главной боевой силой батальона, на которую можно было положиться.

В то время я командовал взводом связи батальона. К этому времени я уже имел двухлетний боевой опыт. Помимо обычной подготовки к переброске на противоположный берег людей, вооружения и имущества, моему взводу предстояло проложить через реку кабель, который должен был обеспечить (независимо от радиосвязи) телефонную связь между берегами. Потребовалось подготовить специальный полевой кабель, изготовить удобные грузила и приспособления для быстрой размотки кабеля с понтона.

Все это мы тщательно подготовили и даже устроили на соседнем озере репетицию размотки и укладывания кабеля по дну.

В ночь на 16 апреля подразделения заняли исходные позиции. Наш батальон передвинулся в село Секерки. Для обеспечения переправы прибыл советский батальон амфибий. Они должны были буксировать понтоны. Экипажи амфибий состояли большей частью из женщин.

На рассвете началась артиллерийская подготовка. В течение получаса сотни орудий и минометов вели огонь по оборонительным позициям гитлеровцев. На левый берег реки обрушилась лавина огня и стали.

Первым начал форсирование Одера батальон капитана Войны из 1-го пехотного полка. Он должен был провести разведку боем, чтобы выявить расположение огневых точек противника. Понтоны с людьми и боевым снаряжением, буксируемые амфибиями, двинулись к противоположному берегу. Тотчас же заговорили немецкие орудия. Над рекой появились вражеские бомбардировщики. Взрывы снарядов и бомб поднимали фонтаны воды. В бой вступили наши зенитчики, и небо запестрело от сотен облачков разрывов. Когда понтоны приблизились к вражескому берегу, немцы открыли огонь из всех видов оружия. Особенно опасным оказался обстрел с железнодорожного моста, на котором стояло несколько вагонов и паровоз. Огневые точки гитлеровцев были укрыты и в массивных каменных опорах моста.

1-й батальон понес тяжелые потери уже при форсировании реки, но ему удалось захватить крохотный плацдарм – всего несколько сот метров дамбы, защищавшей поля от наводнений.

С этого плацдарма батальон развивал наступление в глубину обороны противника. Однако в скором времени, после нескольких сильных контратак гитлеровцев, он был отброшен к самому берегу реки. Понеся значительные потери, батальон вынужден был обороняться остатками своих сил.

После кратковременной передышки вновь загрохотала артиллерия. Теперь огонь ее обрушился на выявленные в ходе разведки боем огневые точки противника. К переправе готовились новые подразделения, в том числе и наш батальон.

Люди и снаряжение были погружены на понтоны. Кругом рвались вражеские снаряды. Я снял ремень, расстегнул пуговицы шинели и кителя, чтобы в случае необходимости одним движением освободиться от одежды. Моему примеру последовали все солдаты взвода. Конец кабеля мы передали полковым телефонистам. Большой деревянный барабан с кабелем уже стоял на понтоне на сделанной нами подставке. Размоткой руководил плютоновый Яшек. Подъехали амфибии. Они взяли понтоны на буксир. Наш понтон должна была тянуть машина, в которой находились две советские женщины-бойца – одна лет двадцати, другая постарше. Их отвага и самообладание вызывали удивление и восхищение солдат.

Первые понтоны двинулись к противоположному берегу. Саперы начали сталкивать в воду секции понтонной переправы. Здесь работами руководил начальник инженерных войск армии генерал Ежи Бордзиловский. Трудно найти слова, которые могли бы описать деятельность саперов во время форсирования Одера, их нечеловеческие усилия, работу в ледяной воде под непрерывным обстрелом противника, самоотверженность и героизм.

Они строили мост много часов под градом снарядов и бомб, часто сводивших на нет все их усилия.

Весь район форсирования надежно прикрыла дымовая завеса. Вот пришла и наша очередь. Взмах желтым флажком – и мы отплываем. Нервы напряжены до предела. Только бы добраться до западного берега. Плютоновый Яшек притормаживает вращение барабана, а рядовой Пшибыльский через каждый десяток метров подвешивает к кабелю грузила, тянущие провод ко дну. Эта процедура тянется страшно медленно. По реке плывут какие-то обломки и обрывки обмундирования. В ушах стоит звон от грохота взрывов и раздирающего душу воя снарядов, рикошетом отлетающих от поверхности воды. Наконец в клубах дыма становится виден долгожданный берег. Он уже совсем близок. Внезапно раздается оглушительный треск и сильный удар взрывной волны. Снаряд взорвался где-то рядом с нами. Амфибия и понтон изрешечены осколками. Одна из женщин-водителей безжизненно сползает с сиденья. Амфибия перестает двигаться. Внутрь понтона потоками устремляется вода. Кто-то протяжно стонет.

Хватаемся за весла. Остается преодолеть немногим более десяти метров. Я вместе с несколькими солдатами спрыгиваю за борт. Находясь по горло в воде, толкаем понтон и амфибию к берегу. Высаживаемся на правом фланге плацдарма, под носом у немцев. Быстро переносим телефонную линию влево, собираем раненых и снаряжение и окапываемся в песке. Телефонисты, переползая с места на место, устанавливают телефонный аппарат.

– Гражданин поручник, есть связь! – громко докладывает плютоновый Яшек. – Слышимость вполне приличная.

На крошечном плацдарме царит неописуемый хаос. Число переправившихся быстро растет, и на берегу становится все теснее. Окоп налезает на окоп. Каждый взрыв мины или снаряда означает новые жертвы. Больше нельзя ждать ни минуты. Командир батальона капитан Вацлав Залевский поднимается с пистолетом в руке и с криком «Роты, вперед!» первым бросается в атаку.

Старший адъютант батальона поручник Генрик Буслович, только что спрыгнувший с понтона на берег, руководит по телефону огнем артиллерии, которая ведет огонь с восточного берега.

Я побежал за командиром вместе с двумя радистами и рацией. Взбираемся на дамбу. Роты продвигаются вдоль нее в левую и правую сторону. Немцы, атакованные с флангов, поспешно отходят. Через четверть часа ширина плацдарма увеличивается почти до километра.

За дамбой начинается болотистая местность, рассеченная глубоким каналом, который тянется параллельно Одеру. Через канал переброшено несколько срубленных деревьев. 4-я рота под командованием подпоручника Ковальского переправляется по ним на другую сторону. Туда побежал замполит батальона поручник Зброжек. Не успел я добраться до половины импровизированного моста, когда бежавший впереди боец так раскачал ствол, что мы оба потеряли равновесие и рухнули в ледяную воду. Вторично за этот день я промок до нитки. Несмотря на пронизывающий ветер, обмундирование пришлось сушить на себе. Хорошо, что обо мне позаботился рядовой Янковский: он укрыл меня сухой шинелью, снятой с одного из убитых бойцов.

Перебежками, под непрерывным вражеским огнем добираемся до небольшого фольварка. Телефонисты подтягивают сюда линию. Но связи пока нет. Очевидно, где-то перебит осколком провод. Посылаю патруль с заданием устранить повреждение. Радиостанция действует безупречно.

Начинаем атаку в направлении на Нойрюдниц. Метрах в тридцати перед нами возвышается железнодорожная насыпь, ведущая к взорванному мосту через Одер. Немцы вели из-за насыпи убийственный огонь из пулеметов и минометов. Несколько наших атак кончаются неудачей. На открытой местности появиться невозможно. Срочно нужна серьезная поддержка артиллерией, а у нас под рукой всего лишь две маленькие противотанковые сорокапятки и восемь 82-миллиметровых минометов. Из-за близости противника от наших передовых порядков артиллерия с противоположного берега Одера помочь нам уже не могла.

Взводом противотанковых орудий командовал мой однокашник по училищу подпоручник Збигнев Сеницкий, который прибыл в батальон, когда мы находились у Щецинского залива.