Текст книги "Графиня тьмы"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
Глава 9
ШЕСТНАДЦАТИЛЕТНЯЯ УЗНИЦА
В последующие недели Лаура не покидала ротонду. Жизнь там была гораздо интереснее, чем на улице Монблан, где ей совершенно нечем было заняться. Как она и ожидала, Жуан с Биной томились от безделья. Их единственной заботой было соблюдение в доме идеальной чистоты. На многочисленные приглашения Жюли Тальма они отвечали лишь то, что «мисс Адамс» в срочном порядке выехала в Бретань по неотложному финансовому делу. Такая причина отъезда была очень хорошо понятна супруге трагика. Все «ожидали» возвращения Лауры.
Единственным местом, куда бы она побежала, даже рискуя пропустить ежедневные появления принцессы, была улица Старых Августинцев, но Батц и на этот раз словно испарился. В отеле Бове, куда она все-таки, не удержавшись, сходила пару раз, ей сказали, что гражданин Натей приезжал к ним лишь на одну ночь, а потом снова устремился к неизведанным горизонтам. Конечно, она страшно расстроилась: ведь она могла быть с ним той ночью. Но Лаура прекрасно понимала и другое: Жану необходима ясная голова и послушное, отдохнувшее тело, чтобы преуспеть в своих опасных начинаниях. Она не имела права становиться преградой между ним и его делом.
Квартал вокруг Тампля постепенно становился модным местом: роялисты и сочувствующие наведывались туда все чаще. Жилье страшно подорожало, и уже довольно трудно было снять его. Женщины с усилием сохраняли за собой этот наблюдательный пост – за него предлагались астрономические суммы. Но люди снимали здесь жилье вовсе не для жизни. Эти помещения приобретались как театральные ложи: «зрители» приходили сюда во второй половине дня, а после наступления темноты возвращались в свои дома ужинать с друзьями, танцевать или устраивать вечера. Здесь же они получали двойное удовольствие: имели счастье видеть маленькую принцессу и одновременно слушать прекрасную музыку. И это создавало ощущение принадлежности к клубу избранных, образовалось нечто похожее на королевский двор, и им казалось, что он действительно вот-вот возродится. С Испанией и Австрией был подписан мир, и военные действия должны были прекратиться. Начались переговоры – и Конвент даже проголосовал «за», – чтобы выдать Марию-Терезию Австрии в обмен на депутатов Конвента, преданных переметнувшимся Дюмурье [57]. В этом случае Ее Высочество должна была выйти замуж за эрцгерцога Карла. Правда, эти два прекрасных плана не нашли отклика ни в сердце Людовика XVIII, прочившего «тампльскую сиротку» за своего племянника герцога Ангулемского, ни в сердце самой узницы. Когда мадам де Шантерен с некоторой грустью заговорила о скором отъезде в Вену и предстоящем замужестве, Ее Высочество вспылила:
– Даже и не думайте! Разве вам не известно, что мы находимся в состоянии войны? Я никогда не выйду замуж за врага Франции!
А Лаура начала скучать в ротонде. Созерцать Марию-Терезию, любоваться ее улыбкой – всего этого ей уже было недостаточно. Она хотела подобраться к ней поближе, благо теперь это становилось возможным. Она видела, как прошла в Тампль старая мадам де Мако, во времена Версаля служившая младшей воспитательницей королевских детей, и еще заметила Лаура двух просто одетых женщин и узнала в них своих сокамерниц по тюрьме Форс в дни сентябрьских казней: маркизу де Турзель и ее дочь Полину.
– Ну почему бы нам тоже не попробовать? – приставала она к Луизе. – Я уверена, что она будет счастлива видеть нас, я вот уже несколько месяцев так мечтаю поговорить с ней, высказать, насколько она дорога мне…
– Ну что ж, тогда надо подавать прошение. Мне самой достаточно того, что я ее развлекаю. Моя музыка говорит с ней лучше, чем сказала бы я сама.
– Подавать прошение? Но кому?
– Они могли бы вам подсказать, – мадам Клери кивнула подбородком в сторону выходящих из ворот Тампля маркизы де Турзель и ее дочери…
– И правда, отличная мысль!
Через мгновение Лаура уже выскочила на лестницу, ведущую на улицу Тампль, где стоял превращенный в казарму старинный дворец Великого настоятеля, через который посетители попадали в башню. Она подбежала туда в тот момент, когда обе дамы как раз выходили за порог, и пожилая дама опиралась на руку молодой. Чувствовалось, что она очень устала. Удивительно, но, когда они входили в башню, она была бодра и оптимистична. Казалось, будто здесь, в отсутствие наблюдения, она сбрасывала маску…
Лауре не хотелось окликать их перед солдатами, так что она дала им даже выйти на улицу Кордери, а сама пошла следом, сначала медленно, потом все ускоряя шаг, пытаясь догнать их.
– Мадам, – окликнула она, – выпадет ли мне счастье быть узнанной вами?
Произнося эти слова, она присела в реверансе, как если бы они находились в Тюильри. После минутного замешательства лицо девушки озарилось.
– Ну конечно! – воскликнула она. – Как забыть черты нашей подруги по несчастью? Матушка, не правда ли, и вы тоже помните мадам де Понталек?
В мгновение ока маркиза выпрямилась, приобрела, словно по волшебству, принятую при дворе достойную осанку без малейшего изъяна и приветствовала Лауру со всей возможной учтивостью.
– Когда люди переживают такие моменты, – промолвила она, – невозможно забыть лица и имена тех, кто разделил их с нами. Радость видеть вас тем более велика, что вас мы почитали умершей, как и нашу бедную принцессу де Ламбаль… [58]
– Мне удалось спастись от убийц, благодаря отваге и преданности двух друзей, которые, переодевшись в мундиры национальных гвардейцев, увели меня в тот момент, когда я собиралась переступить порог Форса. Но я никогда себе не прощу, если мы будем так и стоять посреди улицы. Позволите ли вы мне проводить вас и поговорить немного?
– Но мы живем далеко, – с сожалением возразила Полина. – Почти что на другом конце Парижа.
– Не совсем, – поправила ее мать. – Мы живем около Сен-Сюльписа, у моей старшей дочери, герцогини де Шарост, но путь, конечно, не близкий.
– И вы ходите пешком?
– У нас больше нет экипажей.
– У меня тоже нет, – засмеялась Лаура, – но мы можем взять фиакр, и потом он довезет меня обратно в Тампль. Я сейчас живу в ротонде вместе с мадам Клери, и это от нас слышится музыка: так мы пытаемся хоть немного скрасить дни Ее Высочества. О ней я и хотела бы поговорить с вами.
Но как и все, кто вращался в королевских дворцах, мадам де Турзель была любопытна и, как только они сели в фиакр, засыпала Лауру вопросами. Пришлось назвать имена друзей, вырвавших ее у сентябрьских убийц. На самом деле не было никакой причины их скрывать, к тому же оказалось нестерпимо сладостно произносить имя своего возлюбленного. И оно было встречено с восторгом: герой, пытавшийся спасти короля на самом пути к гильотине, восхищал этих дам. А потом Лаура самым подробнейшим образом описала свою жизнь с тех пор, как они распрощались во дворе тюрьмы Форс.
– Настоящий роман! – удивилась, смеясь, Полина. – Поистине, вы, как и многие наши друзья, пережили самые невероятные приключения с тех пор, как для всех нас наступили горькие времена. Так, значит, барон де Батц сделал вас американкой! Блестящая находка!
– Не всегда легко играть двойную роль, и в какой-то момент я хотела забыть о мисс Адамс и остаться жить у себя в Бретани, но здесь Ее Высочество, и я так к ней привязана…
– Это совершенно естественно, – свысока кивнула мадам де Турзель. – Не сама ли королева назначила вас дамой в свите своей дочери? Не удивляет меня и то, что вы так ее любите, – уже поласковее заметила она. – Она удивительна! А то, что сумела сохраниться такой после стольких несчастий, – самое настоящее чудо! Правда, уже давно пора было позаботиться о ней, ведь кто мог поручиться, что она не последовала бы вслед за маленьким королем в могилу? Она нам жаловалась на внезапные обмороки, которые и сейчас случаются с нею. Я вся содрогаюсь при мысли о том, что могло с ней произойти, когда она жила одна, беззащитная, во власти всех этих стражников! Без сомнения, ее бог уберег. А теперь эта женщина…
Маркиза упомянула о мадам де Шантерен таким тоном, что Лаура поняла, что компаньонка Ее Высочества не пришлась ей по сердцу.
– Но что за человек эта дама?
– Конечно, могло быть и хуже! – заявила мадам де Турзель, пожимая плечами. – Внешне выглядит достойно. Неглупа и, кажется, получила неплохое воспитание. Но она выросла в глухой провинции, в маленьком городишке, в обществе, где, должно быть, блистала, – там она приобрела столь самоуверенный тон и столь высокое мнение о своих достоинствах, что сейчас строит из себя наставницу Ее Высочества и разговаривает с ней весьма фамильярно, хотя принцесса, по доброте своей, этого не замечает…
– Ну вот, вы снова стали слишком строгой! – улыбнулась Полина.
– Быть может, я и строгая, но всегда справедливая… Эта женщина плохо себе представляет, что такое приличия, и она позволяет себе такой повелительный тон, что за нее становится неловко. Кроме всего прочего, она крайне подозрительна и любит, когда перед ней лебезят. Мы же ведем себя иначе, и, разумеется, это ей не нравится.
– Все это так, – согласилась ее дочь, – однако мне кажется, что она нравится Ее Высочеству.
– Естественно. Шантерен – первая более или менее приличная женщина, которую она увидела после стольких месяцев одиночества. Ей удалось изменить ее жизнь и оказать несколько знаков внимания…
– Она называет ее Высочеством и делает реверансы, – не сдавалась Полина.
– Не хватало еще, чтобы она называла ее гражданкой и хлопала по спине! Признаюсь, Полина, ваша снисходительность выводит меня из себя. Мы стараемся изо всех сил, чтобы показать этой женщине, как надлежит обращаться с королевской дочерью, а она и не думает расставаться со своей ужасной фамильярностью…
– Я тоже так хотела бы посетить Ее Высочество, – вмешалась наконец Лаура в их перепалку, возвращая дам к истинной цели своего разговора.
– Сначала надо подать прошение, – сказала Полина, – а для этого пойти в Комитет общественной безопасности к гражданину Бергуину, который там служит председателем. Он славный человек, бывший жирондист, избежавший эшафота.
– Но лучше будет, – добавила ее мать, – как мне кажется, подписать прошение фамилией Адамс. Эти люди обычно хорошо относятся к выходцам из Америки. Когда мы приходили в первый раз, то видели некоего полковника Свана, который вел себя там как дома…
– Это же мой друг! – возликовала Лаура. – Я его еще не видела с тех пор, как вернулась из Бретани, но он может помочь, я просто уверена в этом. А в остальном – я к вашим услугам, мадам! Сама я и мой дом тоже, которым вы можете распоряжаться по своему усмотрению.
– От всего сердца благодарю, милочка, – отвечала мадам де Турзель. – Поверьте, в минуту опасности я не премину воспользоваться вашим предложением. И раз у вас появилась возможность подобраться к государственной власти, быть может, удастся узнать, в каком состоянии находится проект австрийского замужества. На мой взгляд, это было бы крайне прискорбно. Король Людовик XVIII страстно желает, чтобы Ее Высочество вышла замуж за его кузена, герцога Ангулемского, старшего сына монсеньора графа д'Артуа. Кстати, Его Величество писал мне, и я могу попробовать устроить переписку между принцессой и ее дядей.
– А это не опасно? Если все раскроется…
– Опасность никогда еще меня не пугала. И у меня нет другой цели, кроме как служить Его Величеству и счастью Ее Высочества…
– А вы уверены, что ее счастье – быть подле этого принца? Королева ненавидела своего деверя, а он вредил ей, как только мог. Она называла его…
– Знаю, Каином, но времена изменились, и высшие интересы королевства требуют, чтобы Бурбоны сплотились. Мы, увы, проиграли в надежде сделать ставку на Людовика XVII, и теперь надо служить Людовику XVIII, насколько хватит сил.
Лауре было что сказать по этому поводу, но она давно уже знала, что долг в понимании маркизы (не она ли пожелала остаться на посту воспитательницы «детей Франции» даже во время печально закончившегося путешествия в Варенн?) являлся единственной целью ее жизни и должен был быть исполнен, несмотря на любые возможные последствия. Так что этим все было сказано. Они расстались у церкви Сен-Сюльпис, пообещав друг другу не теряться из виду, после чего Лаура приказала отвезти ее в Тампль, чтобы попрощаться – конечно, на время! – с Луизой Клери. Приходилось снова вживаться в роль мисс Адамс и официально заявлять о своем присутствии в Париже. К превеликому удовольствию Жуана, которому ее, почти совсем исчезнувшую, все больше и больше не хватало.
В тот же день, но уже вечером, она подошла к дому № 63 по улице Реюньон, бывшей Монморанси, где у Свана были контора и склады.
Она обнаружила его с блокнотом и карандашом в руках, в очках, надвинутых на лоб, переписывающим надписи с этикеток двух кресел и шести стульев, обитых одинаковым голубым вышитым шелком. Эти предметы, да еще три больших сундука, составляли, кстати, весь товар на этом огромном складе. Американец, казалось, был с головой погружен в работу, однако, увидев Лауру, закричал от радости:
– Лаура Адамс! Милая моя! Ну, наконец-то в Париже! Ах, какое счастье! Только что приехали, я полагаю?
– Не совсем, я здесь уже несколько недель. Но как вы поживаете, мой друг?
– Неплохо, неплохо! Вы тоже, кажется… выглядите жизнерадостной… да-да, жизнерадостной, – повторил он, оценивающе оглядывая ее, словно коллекционную вещь. – Но почему вы так долго не появлялись? Еще бы один день, и вы меня бы не застали!
– Так, значит, правда? Вы уезжаете? – Сердце Лауры чуть сжалось.
– Только на время. Я вернусь, но завтра действительно уезжаю в Гавр, а оттуда кораблем в Бостон. Правительство Республики, не скрою по моей просьбе, предоставило в мое распоряжение вексель Франции к Соединенным Штатам. Попробую получить обратно средства, которые король Людовик XVI и несколько щедрых французов потратили на усмирение восставших во времена нашей Войны за независимость. Это, конечно, будет нелегко – ведь Соединенные Штаты не богаче, чем Франция, но я очень надеюсь убедить президента Джорджа Вашингтона, что речь идет о долге чести, поскольку, кроме потоков золота, французы проливали на нашей земле и свою кровь.
– Так вы, выходит, можете считаться послом?
– В какой-то степени… Эй, хорошенько запакуйте эти стулья! – вдруг крикнул Сван двум вошедшим здоровякам. – Они очень ценные, и нельзя допустить, чтобы они испортились в дороге!
Те принялись за работу, а полковник взял Лауру под руку, сопровождая в свой кабинет. Хитро улыбнувшись, она все же спросила:
– А откуда они, эти кресла? Мне кажется, я их где-то уже видела…
– Из Тюильри! – нисколько не смутившись, ответил он. – На вырученные за них деньги я куплю зерна, которое так ждет ваш народ… ну, и еще кое-что. А хотите, поужинаем сегодня вместе? Ужасно обидно покидать вас так скоро! Разве что вы захотите поехать со мной, проведать родные места? – с коварной усмешкой добавил он, хотя, как давнишний друг Батца, отлично знал, чего стоит «американское происхождение» мисс Адамс.
– Спасибо за оба предложения, но нет, дорогой друг, не могу. Я вижу, вы так заняты… мне даже неловко просить вас об одолжении!
Веселая физиономия этого удачливого дельца вмиг посерьезнела:
– У меня для вас всегда найдется время. Даже если придется отложить отъезд. Но что вам понадобилось?
– Разрешение на вход в Тампль с целью посещения принцессы Марии-Терезии Шарлотты. Ей позволено теперь принимать нескольких особ, и я хотела бы тоже войти в их число. А вы, похоже, на короткой ноге с Комитетом общественной безопасности, от которого зависит решение о возможности посещения Ее Высочества. Прошу вас, помогите мне увидеть ее, ну, хотя бы один-единственный раз!
– Вы будете видеть ее так часто, как пожелаете! А сейчас пойдемте ужинать! Уже одиннадцать часов, – проговорил он, взглянув он на часы. – Ну, ничего! Поужинаем, и я отвезу вас к гражданину Бергуину. Как вы верно подметили, он ни в чем не может мне отказать, к тому же Комитет благосклонно отнесется к присутствию дочери свободной Америки подле, как они выражаются, «дочери тиранов»! Вы, например, сможете научить ее жизни!
– Прямо в тюрьме? – засмеялась Луиза.
– Навечно она там не останется, если верить слухам. И скоро станет австриячкой…
– Не уверена. Она не сможет, конечно, противиться своей отправке в Вену, но я слышала, что она наотрез отказывается выходить замуж за эрцгерцога. Мой милый Сван, я так спешу ее увидеть…
– Если бы это зависело только от меня, вы бы отправились к ней завтра же. Но поспешим, мы отлично поужинаем в одном известном мне месте…
Он сдержал слово, и несколько часов спустя «мисс Адамс» уже выходила из Тюильри, где размещались и Конвент, и Комитет, правда, уже не такие устрашающие, как раньше. В кармане ее покоилось разрешение на посещение трижды в неделю «Марии-Терезии Капет». Получив его, она чуть было не расплакалась от радости, потому что никак не надеялась на то, что сможет видеть принцессу целых три раза в неделю! Она была безмерно благодарна полковнику Свану:
– Мне стыдно, что я пришла к вам лишь затем, чтобы попросить об услуге, в то время как я в Париже уже много дней, но…
– …но вы приехали в основном для того, чтобы повидаться с Батцем, ведь так?
– Да. Вам я могу признаться. Я хотела его видеть.
– И, думаю, вы его видели, – задумчиво произнес он, глядя, как осветилось ее бледное лицо при одном упоминании имени Батца. – Я тоже повидался с ним…
Лаура чуть не подскочила:
– И давно?
– На той неделе. Он был здесь… проездом… только убедился, что его вычеркнули из списков эмигрантов, и снова уехал.
– Опять в Брюссель?
– Нет, в свое имение в Шадье, но только не спрашивайте, что он там собирается делать, я об этом понятия не имею.
– Но он, надеюсь, вернется?
Тон Лауры сделался отрывистым, сухим. Ей было больно, что Жан даже не дал ей знать о себе. Почему он ее не позвал? Почему не увез с собой? Хоть бы и на несколько дней… А ей так хотелось взглянуть на это имение, скрытое от посторонних глаз так хорошо, что он даже думал везти туда короля!
– Есть вопросы, на которые у меня нет ответа, – мягко обратился к ней Сван, как видно без труда читающий все мысли Лауры по ее лицу, – но, уверяю вас, он скоро вернется. Не забудьте, что он еще не покончил с Конвентом. А Конвент все еще держится, несмотря на все удары, которые он на него обрушил. В общем, я не представляю его себе в тапочках в овернской глуши…
Обида прошла, и Лаура вдруг звонко рассмеялась:
– А вы думаете, что он когда-нибудь наденет тапочки?
– О нет! В Оверни ли, или в другом месте, но, думаю, на это он не способен. Ну же, Лаура, не терзайтесь! Вам нечего опасаться…
– Почему вы так думаете?
– Потому что при звуках вашего имени в его глазах зажигается свет… точно такой же, как и у вас, когда я назвал имя Батца. Я вам обоим желаю огромного счастья!
Уходя от Свана, Лаура все удивлялась поразительной интуиции и ясности сердца этого бонвивана. Он, безусловно, оставался верным другом, но страсть к делам вытеснила из его– души все остальные, в том числе нежные чувства. Но сегодня она была потрясена его проницательностью.
Несколько дней спустя, одетая с неброской элегантностью в белое муслиновое платье с желтыми полосами, в соломенном капоре с бело-желтыми лентами и с букетом роз в руках, Лаура появилась у ворот Тампля. Предъявив пропуск и заявив таким образом свое право на вход, она прошла через старый полуразрушенный дворец, пересекла внутреннюю шестиметровую стену, которую построил разрушитель Бастилии Палуа, чтобы изолировать башню. У единственного выхода она вновь показала свои бумаги, потом миновала прохладный тенистый сад с каштанами и оказалась перед низкой дверью, которую хорошо помнила. За дверью ей учтиво поклонился мужчина лет тридцати. Она знала, что это Гомен, сочувствующий комиссар, подпавший под очарование своей пленницы и сделавшийся практически ее слугой. С бьющимся сердцем она последовала за ним наверх, преодолевая сто восемьдесят каменных ступеней, ведущих с первого этажа на четвертый, где содержалась принцесса. Дубовая дверь, обитая гвоздями, была открыта, как и следующая, железная. Войдя в нее, Лаура оказалась в передней. Перед ней была последняя дверь, отделанная мелкой плиткой; в нее и постучал Гомен. Вышла женщина, это была, конечно, мадам де Шантерен. Ее острый взгляд недоверчиво посмотрел на Гомена и остановился на посетительнице.
– Гражданка Лаура Адамс, американка из Бостона, она получила разрешение приветствовать мадам. Вот ее документ.
Тонкие брови компаньонки взлетели высоко на белый лоб, укрытый волнами шелковых каштановых волос.
– Американка? – не смогла она сдержать изумления. И обратилась непосредственно к Лауре: – Где вы познакомились с мадам?
– В Версале и затем в Тюильри. Королева благоволила ко мне… – не вдаваясь в подробности, ответила Лаура.
– Вы жили во Франции?
– Долгие годы.
– Что-то вы слишком молоды, чтобы говорить о долгих годах!
Лауру охватило нетерпение. Как и мадам де Турзель, ее раздражал повелительный тон этой казалось бы симпатичной женщины:
– Возраст здесь ни при чем! Как бы то ни было, у меня есть официальное разрешение видеть принцессу. Собираетесь ли вы мне помешать?
– Боже упаси! Но вот уже несколько дней подряд к нам ходят такие странные личности!
Опасаясь, как бы эти слова всерьез не обидели прибывшую посетительницу, Гомен поспешил уточнить:
– Гражданка Шантерен намекает на гражданку Монкэрзен, которая называет себя Бурбон-Конти и кузиной мадам, но визиты ее мадам не любит…
– Надеюсь, со мной этого не произойдет… И она вошла…
Комната, в которой она оказалась, была средних размеров, но сводчатый потолок показался ей очень высоким. Прямо перед ней был большой камин, но без огня, ведь на улице было еще тепло, его-то Лаура разглядела, а вот все остальное как будто было покрыто туманом, кроме одного – кушетки, на которой сидела Мария-Терезия Шарлотта Французская с книгой в руке. Но она не читала: на ухо ей что-то шептала мадам де Шантерен, и она с удивлением взирала на женщину, пришедшую к ней с розами в руках.
Лаура встретилась с этим исполненным робости взглядом голубых глаз и чуть не потеряла сознание. Забыв о своей роли, она, отбросив букет, присела в глубоком реверансе, за который не смог бы ее упрекнуть даже самый строгий церемониймейстер. И, присев, не поднималась – ждала, когда ей позволят встать.
– Кто знает, возможно, и правда гражданка была при дворе? – заметила Шантерен с кислой усмешкой.
Застыв на мгновение, девушка, не говоря ни слова, мягко отстранила свою «наставницу» и, приблизившись к Лауре, взяла ее дрожащие руки в свои, помогая подняться. Когда они оказались лицом к лицу, Лаура увидела, что Ее Высочество выросла, повзрослела и стала очень походить на королеву, разве что черты ее лица были мягче… Она посмотрела Лауре прямо в глаза и на несколько секунд задержала взгляд, потом улыбнулась и, положив ей руки на плечи, поцеловала ее, прошептав:
– Как давно жду я вас, мадам де Понталек…
Нагнувшись, она подобрала букет и поднесла его к лицу:
– Как они прекрасны! Вы не забыли, что я любила белые розы!
– Я никогда не забуду вкусов Вашего Королевского Высочества…
– Прошу вас, называйте меня просто мадам! Наше время отличается простотой в обращении… и никакого третьего лица!
– Буду стараться, но что до ваших вкусов, мадам, мне часто доводилось беседовать о них с Полиной де Турзель, ее матерью и бедной принцессой де Ламбаль…
Это была чистая правда. Только одного не открыла Лаура: беседа о вкусах принцессы состоялась не под позолоченными сводами Версаля, где играли ее свадьбу, не в Тюильри, а в тюрьме Форс, где она целых две недели, с 10 августа по 2 сентября 1792 года, делила камеру с этими тремя женщинами. Тогда, пытаясь забыться и не слишком огорчаться из-за гнусностей своего мужа, она находила удовольствие в разговорах о маленькой девочке, которая так понравилась ей, о девочке, заботам о которой посвящала ее королева. Она хотела узнать о ней все.
– Так отрадно беседовать о тех, кого с нами нет! Сядьте подле меня. Милая Ренетта, – попросила она свою компаньонку, – будьте так любезны, не распорядитесь ли вы принести нам чай? Кажется, я припоминаю, что мисс… Адамс весьма его любила.
Поскольку Гомен ушел вниз, пришлось мадам де Шантерен самой спускаться за напитком. Отсутствовала она недолго и вскоре вернулась, задыхаясь от слишком быстрого восхождения по лестнице, но даже этого времени Лауре хватило, чтобы объяснить смену имени, дать свой адрес и уверить девушку в безоговорочной преданности. Та в изумлении распахнула восхищенные глаза, как будто слушала сказку, но жизненный опыт подсказывал ей, что все это было правдой.
Когда вернулась мадам де Шантерен в сопровождении мальчика-слуги, они уже говорили о музыке и Мария-Терезия со смехом восклицала:
– Знаете ли вы, милая Ренетта, что мисс Адамс принимает участие в этих чудесных концертах, которые мы слышим каждый день?
– В самом деле? И давно?
– Довольно давно. Впервые мы с мадам Клери поселились в ротонде еще осенью 1792 года, а потом нас по доносу оттуда выгнали. Но мы были даже рады, что все для нас еще хорошо кончилось. После Термидора мы вернулись обратно. Мадам и представить себе не может, насколько предана ей мадам Клери…
– Да, горе позволило нам оценить привязанность наших друзей… и равнодушие многих других. Хотя королям известно, как иссушено сердце придворного…
– Такова человеческая природа, мадам, – мягко сказала Лаура, – но теперь выбор сделан, и вокруг вас только преданные сердца…
– Не стала бы ручаться за всех, – вставила мадам де Шантерен. – И в особенности за эту так называемую Бурбон-Конти, которая донимает нас своей любовью, хотя сама отличается удивительной нескромностью. Ее вопросы часто приводят мадам в замешательство.
– Меньше, чем те, которые задаю себе я сама, – с грустью уточнила Мария-Терезия, – и на эти вопросы ни она, ни вы, Ренетта, ни, без сомнения, мисс Адамс не хотите давать мне ответы. Все говорят, что любят меня, но никто не хочет сказать мне, что случилось с моей матушкой, с дорогой тетушкой. Что до братца, я думаю, что он сильно хворает, потому что больше из его темницы ничего не слышно.
Лаура отважилась взять девушку за руки и сказала:
– Мы можем рассказать вам лишь то, что знаем. Люди из правительства всегда любили секреты.
– А те, кто меня окружает, должно быть, вынуждены их хранить…
Чай внес приятное разнообразие, после чего Лаура попросила разрешения удалиться.
– Мы проводим вас, – предложила принцесса. – Пора идти в сад: скоро начнется концерт. Вы тоже будете участвовать?
– Не сегодня, но, насколько я знаю от мадам Клери, то, что услышит нынче мадам, будет неизмеримо лучше: петь для нее пожелал знаменитый оперный певец Жан Эллевью. Я с ним хорошо знакома.
– Правда? О, как чудесно! – вскричала девушка, хлопая в ладоши.
– В таком случае нельзя опаздывать, – напомнила мадам де Шантерен с довольным видом, даже если, как подумалось Лауре, это удовольствие она испытала по случаю ее скорого ухода. Между ней и «милой Ренеттой» симпатии так и не возникло. Они спустились вместе, и под деревьями Лаура присела в прощальном реверансе.
– Вы еще придете, правда же? – спросила королевская дочь, протягивая ей руку для поцелуя.
– Мне разрешены три посещения в неделю, и я не пропущу ни одного… разве что мадам больше не захочет меня видеть…
В последующие дни Лаура приходила к принцессе с радостным сердцем. Она дважды встречалась там с мадам де Турзель и Полиной, и втроем они старались составить для маленькой принцессы некое подобие двора, сплетничая о последних новостях, что заставляло мадам де Шантерен следить за ними с удвоенным рвением. Лучшей наградой была им радостная улыбка Марии-Терезии, и она же стирала недовольную гримасу с лица Ренетты.
Как-то раз, когда Лаура явилась, как обычно, с букетом (на этот раз это были лилии), мадам де Шантерен вышла ее встретить в переднюю и плотно прикрыла за собой двери в комнату Ее Высочества. Она казалась очень взволнованной.
– Не знаю, сможете ли вы ее увидеть, – огорченно прошептала она. – Вчера разыгралась настоящая драма. Я отсутствовала, так как с разрешения Комитета ходила навестить больную сестру, и мадам пришлось одной принять эту кошмарную Монкэрзен. Вернувшись, я застала принцессу в ужасном состоянии: эта авантюристка – другого слова не подберешь – рассказала ей о смерти матери, тети и брата. Бедное дитя! Она плакала не переставая, даже дважды падала в обморок…
– Боже мой, бедная девочка! – прошептала Лаура. – Такие вести, и все сразу! Эта Монкэрзен, должно быть, ненормальная.
– Я сделаю все возможное, чтобы ноги ее больше тут не было! Сегодня же вечером, прямо отсюда пойду в Комитет общественной безопасности!
– Я отвезу вас, если хотите. Меня ждет экипаж. А потом он доставит вас на улицу Розье.
– Правда? О, как это любезно с вашей стороны! Казалось, мадам де Шантерен действительно пребывала в растерянности, даже слезы выступили на глазах, и она показалась Лауре вполне симпатичной: кто знает, может быть, она и вправду привязана к Марии-Терезии?
– Позвольте мне просто взглянуть на нее, – попросила Лаура. – Я потом спущусь и буду ждать вас в экипаже.
– Нет, лучше уж зайдите! Вдруг ей станет лучше, когда она увидит вас…
Лаура нашла Марию-Терезию лежащей на кушетке. На руках она держала белую с коричневыми пятнами собачку неизвестной породы.
– Это Коко! – пояснила мадам де Шантерен. – Я велела его принести мадам, раз уж она знает. Это была собачка брата…
– У него в темнице, откуда вызволил его Баррас, была собака?
– Нет, собака была у одного из стражников. Я подумала, что если она будет здесь, то мадам станет легче…
– Кажется, вы были правы. Спасибо, что подумали об этом.
Когда Лаура подошла поближе, Коко спрыгнул с рук Марии-Терезии и, виляя хвостом, подбежал к ней, ожидая ласки, которую тут же и получил. Она даже взяла его на руки и отнесла принцессе, а та подняла на нее огромные голубые глаза, покрасневшие от слез:
– Вы тоже знали?
– Да, – промолвила Лаура, становясь на колени у кушетки. – Я знала.
– И ничего не сказали мне…
– Если бы я не поклялась молчать, мне бы не дали разрешение посещать вас. Да и сама я считаю, что можно было еще немного подождать и не рассказывать вам об этом ужасе.
– О господи! Но почему? Меня это мучило день и ночь: что с ними стало? А узнать пришлось от этой женщины, которая утверждает, что она моя кузина, а я не могу заставить себя ее полюбить. Я бы предпочла, чтобы мне об этом рассказали мадам де Шантерен или вы. Но настоящим другом оказалась мадам де Монкэрзен…
– Это не так! Надеюсь, бог меня не осудит, но я считаю, что решение Комитета было оправданным. После заточения вам следовало бы сначала набраться сил и обрести вкус к жизни.
