Текст книги "Графиня тьмы"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)
Наутро, когда все уже было готово к отъезду, появилась Этьенетта с сообщением о том, что какая-то «гражданка» желает говорить с Лаурой, и минуту спустя ввела в комнату молодой женщины Луизу де Вильне.
– Я пришла просить вас простить мою сестру, – сказала она. – Она недостойно обошлась с вами вчера, когда вы приехали оставить нам экипаж нашего друга.
– Вам незачем извиняться, мадемуазель. Я прекрасно поняла, что бедняжка просто была расстроена. Ведь она его любила?
– А он так об этом и не узнал! Кстати, подозреваю, что от подобного открытия ему не было бы ни холодно, ни жарко, но это еще не причина, чтобы быть с вами невежливой. И мне не нравится, когда людей начинают оплакивать еще до того, как убедятся в том, что они уж точно мертвы!
– Увы, боюсь, что правда на ее стороне. Вчера капитан Кренн с жандармами обыскали весь Гильдо, дом за домом. Его нигде нет.
– Республиканские жандармы? Вот еще! Они могли искать до второго пришествия и ничего бы не нашли, если местным людям взбрело бы в голову что-либо от них скрыть. Надеюсь, вы об этом знали.
– Вы серьезно?
– Конечно, иначе зачем было вам приводить нам лошадь с повозкой?
– Возможно, вы правы, – сдалась Лаура. – После всего, что я здесь услышала, я еще раз убедилась в том, что если кто и способен найти месье Фужерея, так это только вы. Я это просто почувствовала, сама не знаю почему.
Суровое лицо старой девы озарилось мимолетной улыбкой:
– Что ж, это делает честь вашей интуиции, милая моя, и гарантирую вам, если только его тело не лежит на дне моря, я узнаю, куда делся Фужерей. Езжайте с миром. Теперь этим делом займусь лично я.
– Возможно ли будет попросить вас…
– Сообщить вам? Естественно. Раз он привез вас в наш дом, значит, вы из наших!
Коротко попрощавшись, она удалилась. Лаура почувствовала себя спокойнее. Эта отважная женщина вселила бы надежду и в мертвеца. Какие они разные со своей плаксивой сестрой! Просто невероятно!
Чуть погодя их маленький отряд выступил из городка в сторону Ранса, к переправе. Ехали они шагом, решив не слишком погонять коня Жуана, ведь он нес еще и Лауру. Возвращение прошло без приключений, досаждал лишь упрямо моросящий дождь, который, казалось, будет идти вечно. Всю местность обволокло густым и влажным туманом, проникавшим под одежду озябших всадников. Наконец насквозь промокшая Лаура с большим облегчением с помощью Жуана спешилась во дворе своего дома. Но молодую женщину не покидала тревога: как-то встретит ее подруга? Как и она сама, Лали возлагала большие надежды на эту экспедицию, столь бесславно закончившуюся. Им теперь оставалось одно: продать компанию. Лаура знала, что, прикипев всем сердцем к делу ее спасения, Лали будет невероятно огорчена…
Уже стемнело, и за окнами кабинета на первом этаже виднелись огоньки свечей. Лаура кинула взгляд на Жуана:
– Наверное, еще работает! Лучше ей сразу объявить, что все потеряно.
Пока Жуан отводил лошадь в конюшню, Лаура поднялась по ступенькам и отворила дверь. В комнате она увидела лишь Мадека Тевенена. Вооружившись длинным, порядком потрепанным гусиным пером, он что-то старательно переписывал в толстый журнал с листков, гора которых высилась рядом. Он был так погружен в свою работу, что не услышал, как открылась дверь.
– Добрый вечер, Тевенен! – поздоровалась Лаура. – А что, мадам де Сент-Альферин здесь нет?
Подскочив от удивления, он выпустил перо и неловко поднялся, обратив к ней такую цветущую улыбку, какой она еще у него не видела.
– Добрый вечер, мадам Лаура. Нет, мадам Евлалия еще не вернулась. Она в порту.
– В порту? В такую погоду?
Улыбка молодого человека стала еще шире, а глаза за толстыми стеклами очков засветились от радости:
– Конечно! А как же иначе! По правде сказать, она с самого утра оттуда не уходила!
– Да что ей там делать? И почему, Мадек, вы так на меня смотрите? Можно подумать, вам явился сам ангел во плоти!
– Да ведь… оно, пожалуй, так и есть. Ох, – добавил он, в замешательстве потирая руки, – я, конечно, знаю, что госпожа графиня сама бы хотела сообщить мадам Лауре… я ей обещал, но…
Усталая, измученная, она не желала гадать:
– Да о чем сообщить, в конце концов?
Мадеку Тевенену не пришлось нарушать слова, данного Лали. Позади Лауры резко распахнулась дверь, и в комнату с криком ворвался Жуан:
– Утром в порт вошел «Гриффон»!
Эта потрясающая новость совершенно ее подкосила. – «Гриффон»?… Возвратился? – выдохнула она, осев на стул.
– Ну да! – радостно подтвердил секретарь. – Вернулся! Он тут! Не без поломок, конечно, но экипаж в полном составе, и груз совершенно цел! Замечательно, не правда ли?
Лаура открыла было рот, но вымолвить ничего не смогла, только хватала ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Увидев это, Жуан побежал за водой и осторожно напоил ее из стакана, а Мадек слегка похлопывал ее по рукам. Наконец дыхание восстановилось.
– Вот это да! – удивился Жуан. – А я думал, после всего, что вам пришлось перенести в последние годы, вас не так-то легко вывести из равновесия. В какой-то момент мне показалось, что вы сейчас упадете в обморок!
– Мне тоже так показалось, – выговорила она, все еще немного задыхаясь. – Я всегда думала, что умру от большого горя, но не подозревала, что радость тоже может убить. А не найдется ли у вас чего-нибудь покрепче? – добавила она, протягивая Жуану пустой стакан.
Мадек бросился к шкафчику и достал оттуда пузатую бутылку.
– Вот тут у нас ром! Госпожа графиня не прочь пропустить стаканчик, когда уж слишком одолевают заботы, – смущенно пояснил он, как будто его застали за чем-то непотребным.
– Это как раз то, что мне нужно!
Лаура проглотила немного рома и решительно направилась к двери:
– Жуан, следуйте за мной! И принесите зонтик, пожалуйста! Мы идем в порт!
– Но это просто смешно, – не удержался тот. – Мадам Евлалия сама вот-вот появится здесь.
– Ну, это как сказать… Во всяком случае, я бы тоже хотела полюбоваться на этот чертов корабль, который мы столько времени ждали!
И, не дожидаясь, пока ей принесут зонт, выбежала из кабинета, громко хлопнув дверью.
Жуан последовал за ней. А как же иначе…
Глава 7
ПИСЬМО ЖЮЛИ ТАЛЬМА
Груз с «Гриффона» показался людям из компании Лодрен сокровищами, просыпавшимися им на головы, словно из рога изобилия. Капитан Левассер, смахивающий на недовольного тюленя, привез не только шелковые ткани, кофе и пряности, но еще и слоновую кость, и черепаховые панцири. И это не считая сундучка с португальским золотом и мешочка с драгоценными камнями, о происхождении которых моряк предпочел не распространяться. Золота оказалось меньше, чем хотелось бы, и все из-за войны с Англией – в Порт-Луи, столице острова Бурбона, капитану пришлось раскошеливаться на установку четырех пушек.
– Я подумал, – добавил он со вздохом, – что мадам Мария была бы не против этих орудий на «Гриф-фоне». И еще… Наверное, она была бы рада получить этот сундучок.
Известие о смерти хозяйки, его ровесницы, чрезвычайно его расстроило, почти так же, как и гибель Беде. Присутствие здесь ее дочери, конечно, хоть как-то скрашивало горечь от ужасных новостей, но «эта из Нанта», как он сразу и навсегда прозвал Лали, заставляла кое о чем призадуматься, и думы эти были не слишком приятными. Во-первых, люди из Сен-Мало и из Нанта, по его словам, самого негритянского порта, не очень-то между собою ладили. Кроме того, Лали обладала таким проницательным взглядом, что было очевидно: от нее ничего не скроешь и не утаишь. Маленькая мадам Лаура в детстве была прехорошенькой, но он ее толком не знал. Единственным ее достоинством было поразительное сходство с братом. Так что к огорчениям Левассера примешивалось смутное недоверие. Хотя Лали сразу же попыталась задобрить его:
– Капитан, ваши люди, должно быть, отличаются незаурядной преданностью. Иначе трудно было бы провезти на корабле такие сокровища, чтобы команда при этом не потребовала себе свою долю. Особенно вдали от дирекции и в отсутствие его представителя, ведь ваш-то умер от лихорадки?
– Не знаю, как у вас в Нанте, но у нас все иначе. Вся команда «Гриффона» из Сен-Мало, и все, слышите, все до единого точно знали, что уж мадам Мария раздаст каждому по заслугам.
– Мы тоже так поступим. Знайте, что я во всем буду стараться поступать так же, как она. Что до Нанта и его обитателей, вам все же придется отдать должное их честности и отваге, разве они плохие моряки? Ну да ладно! Во всяком случае, поздравляю! Настоящий подвиг – провезти такой груз под носом у английских крейсеров, ведь даже ваши пушки не сравнятся с мощью военного корабля!
– Если быть откровенным, то при выходе с Бурбона нам помог один из земляков. Франсуа Лемем на своей «Ласточке» довел нас до выхода в Индийский океан. Вот что значит люди из Сен-Мало! Он, кстати, времени даром не терял, – добавил капитан. – Когда мы отчалили, он собирался потопить крупного португальца, и сделал это без труда… Хотя наш «Гриффон» тоже нуждается в «мастерах топора» [45]. Столько поломок!
– Будьте спокойны! Он у нас будет как новенький! И на этот раз оснастим его как следует, не хуже корсарского корабля!
И, вооружившись поданными Тевененом чертежами корабля, она, как заправский морской волк, принялась объяснять капитану в деталях, что и где следует подправить и как лучше разместить нужное количество пушек, для того чтобы корабль мог с успехом защищаться, не теряя полезной площади, отведенной под груз. Говорила она так убедительно и с таким знанием дела, что капитан даже растерялся: похоже было, что эта женщина всю жизнь только и занималась постройкой кораблей и мореплаванием.
Даже на Лауру речь Лали произвела впечатление, и она сказала об этом подруге.
– Вы мне напоминаете Жанну д'Арк, – пошутила она как-то вечером, увидев, что Лали мирно устроилась с вязальными спицами на диванчике у огня.
– Ну уж! Жанну! Откуда такое сравнение?
– Оно напрашивается само собой. Орлеанская дева пасла овец, направляясь в свою родную лотарингскую деревню, когда услышала голос свыше, призывавший ее командовать армией. Вот и вы чудесным образом преобразились: стали умелой и мудрой судовладелицей, спасающей наше старое пароходство, совсем как Жанна спасала Францию.
– Не выдумывайте! Я никогда не возведу вас на французский трон и надеюсь, когда придет мой час, умереть в гораздо более комфортабельных условиях, нежели на куче пылающего хвороста!
– Боже меня упаси мечтать о короне! – засмеялась Лаура. – В наши дни такое украшение может принести своему обладателю только одни беды… Кто теперь захочет быть французской королевой?
– А почему бы и не ее маленькая дочь? Вы только подумайте, Лаура! Республика стерла со скрижалей все законы, как теперь говорят «старого режима». В частности, Салический закон. И я уверена, во время реставрации, возрождения трона, речь уже не будет идти о монархии абсолютной, но о конституционной монархии по английскому образцу. А если так, то почему бы Марии-Терезии не стать королевой? Лично я буду этому только рада. А вы?
– Даже не знаю. Нет, я не против того, чтобы корону носила женщина, но она… Бедный ребенок, все потерявший на этой земле, которого все еще держат в темнице! Вы думаете, в заточении ей еще могут прийти в голову мечты о троне? Ей, которой хорошо известно, как во Франции обращаются с коронованными особами? Мне кажется, на ее месте я бы скорее мечтала о свободе, о чистом воздухе, я хотела бы увидеть небо не через тюремное окно! Какое счастье – наслаждаться пением птиц, радоваться зеленой траве и цветущим деревьям, любоваться течением реки! Ведь свобода и единение с природой делают тебя намного счастливее, чем обладание короной. Если, конечно, ты не испытываешь особенной нужды и живешь подле любимого…
– Вы знаете, Лаура, ведь счастье мы носим в себе. Это идеальный образ, и у каждого из нас он свой. Сколько нас есть, столько и вариантов счастья! Как мне кажется, вы только что изложили мне свою собственную концепцию земной благодати?
– Вы правы, я к этому всегда стремилась: жить вдали от света в красивом доме с мужем… и детьми… Я хотела иметь все это, выходя замуж, но сами видите, что осталось от моих мечтаний! Вместо мужа – дьявол во плоти, и я даже не уверена, что ад принял его! Дом пуст, а моя бедная Селина вот уже два года, как покоится под безымянной каменной плитой в часовне Комера, куда я так и не доехала! Печальный итог!
Лали посмотрела на нее поверх очков:
– А вы ни о чем не забыли? Вас любят… и вы любите.
– Конечно, но принесло ли мне это счастье? Конь Жана де Батца носит его где-то по неведомым дорогам, неизвестно даже, в какой стране. Он проклят, разыскивается полицией, и не знаю, увижу ли я его когда-нибудь еще.
– Господи, ну какая же вы пессимистка, а еще так молода! Лично я верю, что в один прекрасный день вы встретите его.
– Ну и что из этого выйдет? Буду жить, как раньше Мари Гранмезон? Мгновения безумного счастья и века одиночества, ожидания…
– Сейчас обстоятельства переменились. Террор закончился, Лаура.
– Не для всех! К тому же Жан не создан для мирной жизни поместного дворянина. Вы можете себе представить, как он будет заниматься домом и угодьями, поедет на охоту с ружьем под мышкой и со сворой собак, будет возвращаться в одно и то же время к обеду и за едой рассуждать о последнем базаре, о заболевшем животном или о прогнозах на урожай? Лали засмеялась.
– Сейчас его таким, конечно же, представить себе невозможно! Но время идет, он состарится, как все вокруг, и его уже не будут увлекать опасные экспедиции, дуэли и заговоры. Он, как и его предки, когда-нибудь тоже привяжет шпагу к колпаку над камином.
– Ну, это возможно, если он уж совсем состарится или слишком устанет. Но и я тоже стану старой, и от любви, возможно, останутся лишь воспоминания…
Лали убрала вязанье в столик для рукоделия, поднялась и подошла поцеловать Лауру:
– Вы рассуждаете, как пожилая вдова, а вам ведь едва исполнился двадцать один год! Милое дитя, поверьте же в будущее! И вообще, идите спать! Может быть, вам приснится добрый сон.
– Я уже очень давно забыла, что такое добрый сон.
В течение следующих дней Лаура виделась с подругой только во время еды, в часы, строго соблюдаемые Матюриной, потому что Лали буквально летала между конторой, портом и верфями Порт-Солидора. Лаура опять почувствовала себя девочкой при вечно занятой матери, лишь изредка обращающей внимание на свое дитя. Зато теперь флаг Лодренов развевался на нескольких кораблях, и день за днем стирались следы бесчинств Понталека…
Лаура заскучала. Она мало с кем была знакома, да и ее мать, Мария, хоть и отлично знала даже последнего конопатчика и самого молодого юнгу, но с дамами Сен-Мало особых отношений не поддерживала. Кроме одной: Розы Сюркуф де Буагри. Она была ее ровесницей и… полной противоположностью. Посвятив всю себя семье и дому, Роза Сюркуф произвела на свет девять детей, в живых из которых осталось только пять: четверо мальчиков – Шарль, Никола, Робер, Ноэль – и девочка, Роза-Элен. Все четверо мальчиков ушли в море на корсарских кораблях и плавали где-то в Южных морях. Девочка решила не выходить замуж и жила с матерью. Жуан тоже хорошо знал Сюркуфов, потому что возле мыса Канкаль у них было имение, где они всей семьей проводили лето. Жуан часто играл с детьми, когда они навещали соседей. Именно он и настоял на сближении Лауры с этой мягкой, даже робкой женщиной, в венах которой все же текла кровь Поркона де ла Барбинэ. Этого человека называли бретонским Регулюсом за то, что, взятый в плен варварами, он был послан алжирским деем к Людовику XIV с предложениями мира, но вместо этого отговорил монарха их принимать, а сам, верный данному слову, вернулся обратно в плен, заранее зная, что ему не сносить головы. И действительно, уже на следующий день после возвращения голова его была водружена на шест, выставленный на городской стене столицы Алжира.
Роза Сюркуф, ныне из осторожности опустившая вторую часть своей фамилии – де Буагри, конечно же, знала о том, что дочка старой подруги, чье неудачное замужество заставляло ее искренне печалиться, снова в этих краях, но она не решалась дать о себе знать девушке, о которой в городе ходили разные слухи. Злые языки особенно упирали на то, что у нее было «много приключений». Встретив ее случайно как-то утром на рыбном рынке, Жуан уговорил Розу зайти в гости к Лауре и сам рассказал подробно обо всех «приключениях», выпавших на долю молодой женщины. И хоть мадам Сюркуф была кроткой женщиной, но она обладала отзывчивым и чувствительным сердцем. Словом, она пришла, увидела Лауру и была покорена ее очарованием. Лали тоже, хоть и с некоторыми оговорками, но в целом понравилась ей, и в результате этого визита дамы в лице Розы Сюркуф получили пылкую защитницу, заставившую некоторых прикусить язык. Мадам Сюркуф исходила из того, что выжить в годы революции – уже заслуга и добавлять людям лишние страдания злословием совсем не пристало.
От всего сердца жалела она Лауру, потому что супругом был ей послан Понталек и что до сих пор не удалось найти его труп, а это являлось препятствием для второго брака. Уповая на провидение, мадам Сюркуф тайком молилась, чтобы поскорее нашлось доказательство смерти этого мерзавца. В глубине души она лелеяла мысль о том, что молодая вдова могла бы стать ей невесткой. Из четырех сыновей только старший, Шарль, был женат на Аделаиде Оливье, которая, кстати сказать, не видела его уже несколько месяцев, ведь он с марта служил канониром эскадры. Двадцатичетырехлетний Никола был все еще холост, как и Робер, семейный чертенок, – его пришлось срочно определять на корабль в тринадцать лет, ведь, противясь навязанному матерью религиозному воспитанию (а она мечтала, чтобы ее сын стал «сыном церкви»), ему случалось поколачивать даже своих преподавателей в динанском коллеже. Сейчас ему было столько же лет, сколько и Лауре. Этой зимой 1794 года он служил на корвете «Ласточка», который и вывел из порта «Гриффона», сопроводив его до мыса Африки. Роза увидела в этом некий знак свыше, хотя Никола, бороздивший в это самое время воды у Антильских островов, стал бы, возможно, более покладистым супругом для молодой женщины. Но Роза рассчитывала, что очаровательная Лаура сумеет наконец образумить этого чертенка, который, несмотря на свои дерзкие выходки, был самым честным, самым правдивым и самым смелым из всех сыновей. Мадам Сюркуф никогда не упускала случая, хоть и с иронией, расхваливать его в каждый свой приход. Это раздражало ревнивого, вспыльчивого Жуана, а Лали лишь забавлялась.
– Если мадам Сюркуф хочется помечтать, так к чему мешать ей? – увещевала она Жуана. – Вам отлично известно, что мадам Лаура не может снова выйти замуж, пока не найдены останки ее супруга, и даже если предположить, что они найдутся завтра, неужели вы думаете, что она в состоянии влюбиться в юношу, о котором говорят, что его единственная страсть – стихия и борьба! Хотя это не так уж и плохо…
– А вы подумали о бароне? Ведь он ваш друг.
– Да, и если бы у нее был хоть единственный шанс обрести с ним счастье, я бы всемерно помогала, но за вихрь замуж не выходят!
– Так зачем хотите вы выдать ее за Робера Сюркуфа? Он ведь тоже… тайфун…
– Без сомнения! Я предпочитаю все же тайфун, который хоть и оставит жену на несколько месяцев ожидать своего возвращения, но у себя дома, где, даже беспокоясь за него, она будет сидеть у теплого очага. Это совсем не тот вихрь, который снова швырнет ее в бездну приключений. У Батца заговор в крови, и он не будет знать ни сна, ни отдыха, пока король, его король, заметьте, не взойдет по ступенькам трона. Так дайте же поговорить мадам Сюркуф! Она так забавляет нашу Лауру…
– Я вижу, что она скучает! Вчера ей захотелось съездить в Комер, мы там не были с тех самых пор, когда отвозили тело бедняжки Селины, но я ее отговорил: там слишком опасно. Повсюду партизаны, Синие и Белые, которые наскакивают друг на друга при первой же возможности! И нищета там страшная…
И правда, с Рождества на севере Европы настала необычно холодная зима, а во Франции из-за гражданской войны она казалась особенно лютой. Конвент едва удерживался на плаву, хотя финансы и экономика были в критическом состоянии. Наличные деньги хранились в чулках, а значит, денежный станок работал не переставая, и ассигнации с каждым днем теряли в цене. Продуктов становилось все меньше и меньше, а те, которые все же поступали на рынок, продавались по баснословным ценам: урожай в годы террора был скудным, словно земля извергала грязь и кровь, которые пропитали ее.
Народ Парижа переживал страшные дни. Термометр опустился до восемнадцати градусов ниже нуля, Сена заледенела, судоходство остановилось, лес в город больше не подвозили, и люди, добывая поленья, разоряли леса: Булонский, Венсенский и Сен-Клу. Не хватало хлеба, овощей, мяса, а еще угля, подсолнечного масла; у дверей лавок выстраивались бесконечные очереди. И в этом голодном и промерзшем городе процветала шайка спекулянтов и деляг: пользуясь дефицитом, они беззастенчиво набивали карманы.
Естественно, такое положение вещей не могло не распространиться на провинции, и Бретань, хотя и славилась более мягким климатом, страдала вместе с остальной частью страны. Но море все-таки помогало людям питаться лучше, чем в других местах. В отлив, когда позволяла погода, по берегам бродили целые толпы местных жителей с лопатами, ножами, ведрами и мелкой креветочной сетью. Ведь барометр не позволял выйти в плавание, даже на небольшое расстояние… Между тем спустя несколько дней после Сретения в город через ворота Венсана, которым вот-вот собирались вернуть статую означенного святого, въехала повозка с женщиной на козлах. Она миновала Главную улицу, свернула на улицу Поркона де ла Барбинэ и остановилась у крыльца дома Лодренов. Лаура, равнодушно наблюдавшая из окна за происходящим, немедленно узнала и упряжку, и ту, которая ею правила, а сейчас, спрыгнув на землю, направлялась к дому. Мадемуазель Луиза де Вильне собственной персоной в повозке Фужерея!
В мгновение ока Лаура оказалась внизу, громко призывая кого-нибудь отворить ворота, а сама выскочила на улицу встречать старую деву, нисколько не заботясь о том, что злой ветер уже сорвал у нее с головы муслиновый чепец и принялся трепать волосы.
– Вы приехали, да в такую погоду! – воскликнула она, обнимая гостью, как будто это была дорогая родственница, и потащила ее за собой в дом. – Должно быть, у вас новости! Не беспокойтесь о повозке с лошадью, Жуан въедет во двор и распряжет… Как вы доехали? Благополучно? Никто на вас не напал?
Радость ее была настолько бурной, что несколько превосходила значимость происходящего, она говорила не умолкая и, дотащив Луизу до камина в большом зале, стала снимать с нее толстую накидку и деревянные башмаки, надетые на обувь, чтобы поскорее усадить в гобеленовое кресло.
– Сейчас нам принесут горячего кофе, – заключила она свою тираду, опускаясь в точно такое же кресло напротив.
Несколько растерявшаяся от натиска Лауры, мадемуазель Луиза улыбнулась:
– Вы что, решили, что я везу вам хорошие новости? А может быть, я просто возвращаю экипаж, который мне не принадлежит…
– Так ведь он и мне не принадлежит! А вам бы тогда пришлось возвращаться дилижансом, что малоприятно.
– Кто в наше время ищет приятное? Вы правы, я везу вам новости, но не уверена, что они действительно хорошие…
– Вы нашли господина де ла Фужерея мертвым? – ужаснулась Лаура, и на глаза ее тотчас же навернулись слезы.
– Нет. Он не умер, но состояние его оставляет желать лучшего. Он ничего не помнит… даже как его зовут! Все это из-за большой раны на голове…
– А где вы его нашли?
– Не очень далеко от Гильдо, у старого безумного колдуна, хотя не так уж он безумен, как кажется! Живет один в полуразрушенной хибаре недалеко от развалин замка. Почти все там его боятся. Местные говорят, что он знает травы, это могло бы привлечь к нему людей, но он к тому же еще и «дружит с призраками», то есть якобы видит их и может с ними общаться. В общем, его опасаются и не докучают ему…
– Другими словами, во время поисков к нему не заходили?
– Как раз заходили. Жандармы – народ бесстрашный, особенно ваш капитан Кренн, наглости ему не занимать. Это он ходил к Яну, его там все называют Горнек, что значит «Рогатый», то есть дьявол, но никого так и не нашел. Старик впустил его в свое логово и разрешил произвести там обыск, а сам сидел и чистил рыбу для супа и на вопросы отвечал сквозь зубы или просто пожимал плечами, но со мной-то он заговорил…
– Так, значит, он вас хорошо знает?
– Я, видите ли, старая шуанка. А Ян тоже, бывало, шуанил, он ненавидит Синих. А про меня говорит: «Ты хорошая». Так почему бы не поболтать? Я так и думала, что он мне скажет то, что я хочу узнать, уверена была, что если кто-то и знает об исчезновении Фужерея, то только он.
– И что же?
– Вот что произошло. По крайней мере, то, что Ян мне рассказал. Ночью, которую вы провели на постоялом дворе, Рогатый – это прозвище ему очень подходит: вихры на его голове торчат, как рожки! – проснулся еще до зари. Вспомнил, что забыл на скалах свой сачок, а море прибывало. Пошел за ним и там обнаружил нашего друга с ужасной раной на голове, из которой еще сочилась кровь. Ян сообразил, что его положили на скалы, чтобы тело унес прибой. Недолго думая, он взвалил Фужерея себе на спину, и вовремя: вода уже подобралась к башмакам раненого. И потащил домой. Вернее, в тайник, а где этот тайник находится, я не знаю – он боится говорить, чтобы другие не нашли.
– А он понял, кто это такой?
– Говорю вам, он шуанил время от времени. Да и потом, Фужерей несколько раз приезжал в замок Вал, когда там еще хозяйничали Шатобрианы. Так вот, Ян оказал ему первую помощь и хорошенько спрятал, чтобы не слышно было стонов. Все это продолжалось несколько дней, и частенько ему казалось, что раненый вот-вот отдаст богу душу, но Ян все-таки вытащил его из тисков смерти. Надо сказать, если бы он захотел, то был бы лучшим врачом в Верхней Бретани, ведь он, хоть и очень давно, служил хирургом на флоте, пока его за какую-то провинность оттуда не попросили. Я так и не поняла, каким образом, но ему удалось залечить рану на голове Фужерея, и в конце концов тот стал на ноги, ну или почти встал. Сейчас у него только один недуг: потеря памяти.
– А он все еще там?
– Нет. Он у нас. Я рассказала сестре Леони все, что удалось узнать. Ну, она, конечно, сразу в крик: не может, мол, человек его положения валяться до скончания века в какой-то вонючей хибаре в компании с этим старым сумасшедшим. И заявила, что надо ехать за ним. Мы и поехали ночью к Рогатому, но не через Гильдо. Там еще есть одна дорога, через Трегон, она потом спускается практически до самых развалин. Не стоило большого труда убедить Яна отдать нам своего «пациента». Я думаю, он даже обрадовался, потому что, как только ему стало лучше, Фужерей начал беспрестанно шуметь: все время поносит каких-то врагов и… вдобавок поет!
– Он поет?
– Ну да, и порой занятные песенки. Если бы не было так грустно смотреть на то, во что он превратился, не скрою, я бы от души повеселилась, наблюдая, как моя сестрица дрожит от ужаса, ну прямо как добрая христианка, брошенная на съедение львам, когда Бран распевает свои куплеты.
– А слышите их вы одни? А соседи?
– О, соседи в курсе дела. Кроме того, не было никаких причин прятаться, ведь Фужерея все еще разыскивала жандармерия. Я сама к ним сходила на следующий день после того, как мы притащили его домой.
– А как вы объяснили, где его нашли?
– Ох, я чувствую себя виноватой перед Рогатым… Сказала, что Фужерей бродил в одиночестве в ландах, и что сначала я не узнала его: в лохмотьях, с длинной
бородой, лицо ужасное, а на голове под старой шляпой бритый череп с кустиками отрастающих волос… И я решила перевезти его к нам в дом.
– Вы думаете оставить его у себя?
– Куда, по-вашему, я могу его отправить в таком состоянии? За ним ведь нужен уход…
– Но, может быть, и дома за ним могли бы ухаживать? Насколько мне известно, в Фужерее он живет не один, а в окружении, как мне показалось, преданных слуг.
Мадемуазель Луиза вдруг густо зарделась, будто бы мигом перевоплотилась в свою чувствительную сестру Леони, и закашлялась, прочищая горло:
– Конечно, конечно! Но, знаете, это имение, торчащее на мысу, оно ведь абсолютно изолировано от всего… кроме моря. А в нашем городе есть все, что требуется, включая доктора и аптеку.
– И, главное, – хитро улыбнулась Лаура, – мадемуазель Леони хочет сама лично ухаживать за дорогим больным.
Луиза де Вильне не удержалась от смеха:
– Вижу, что вы не заблудились в лабиринте ее чувств, и я выскажусь определеннее: прошли времена салонного жеманства. Моя сестра вот уже много лет стремится привязать к себе нашего друга и счастлива заполучить его даже в таком плачевном состоянии. Она так трогательно заботится о нем, – добавила она уже совсем серьезно.
– Не сомневаюсь. Я думаю, мне ни к чему наносить вам ответный визит, ведь господин де ла Фужерей совсем ничего не помнит?
– Ни к чему, это верно. Но я хотела, чтобы вы успокоились и знали, что его нашли, он жив и находится в безопасности.– Спасибо вам. И все же не могу отделаться от вопроса: кто же так поступил с ним? Трактирщик из Гильдо? Он и вправду похож на убийцу…
– Я тоже об этом думала, но у того не было причины набрасываться на Фужерея. Ян говорил о каком-то неудачном падении со скал…
– Да что ему там делать, на скалах, в полной темноте? Ведь он, как раз не доверяя трактирщику, сам объявил, что ложиться не будет и просидит всю ночь в зале… Ваш Горнек кажется глупее, чем вы о нем рассказывали.
– Не заблуждайтесь на его счет! Он выдал мне так называемую «официальную версию». Но сам он в нее не очень-то верит. Теперь наш бедный Фужерей пополнит своей историей коллекцию страшных сказок о замке Жиля [46].
Мадемуазель Луиза с явным удовольствием допила свой кофе и поднялась. Лаура тоже встала, но вместо того, чтобы проводить ее к выходу, попросила подождать, а сама убежала и вернулась с трехфунтовым джутовым мешком, перевязанным бечевкой с красной печатью.
– Ваш раненый очень любит кофе, – сказала она, – этой тяжкой зимой, возможно, у вас его не хватает, а у нас еще есть.
Старая дева вновь покраснела, но на этот раз от удовольствия. И, обхватив Лауру за плечи, по-крестьянски звучно расцеловала ее в обе щеки.
– Спасибо! – растроганно сказала она. – У вас доброе сердечко, деточка, я в этом никогда не сомневалась.
Она собралась уходить, но Лаура, видя, что погода не улучшилась, попробовала ее задержать:
