Текст книги "Безымянное семейство (с иллюстрациями)"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Вот как раз и сегодня, 5 октября, отец с дочерью прибыли на ферму. Де Водреля с Томом Арше и его домочадцами связывали не только отношения землевладельца с арендатором, но и взаимное расположение, а также дружба – со стороны одного, преданность – со стороны другого, и эти отношения ничто ни разу не омрачило за многие годы. А еще теснее связывало их общее чувство патриотизма! Фермер, как и его хозяин, был всей душой предан делу национального освобождения.

Вся семья была в сборе. Уже три дня как Пьер и его братья, оставив «Шамплен» без оснастки у причала в Лапрери, вернулись зимовать на ферму. Недоставало только приемного сына, которого не меньше других любили все обитатели «Шипогана».

Жана ждали уже целый день. Помешать его присутствию на семейном торжестве могло только одно – если бы он попал в руки агентов Рипа, но тогда весть о его аресте уже распространилась бы по краю.

Дело было в том, что Жану надлежало исполнить семейный Долг, которым он дорожил ничуть не меньше Тома Арше...

Еще не очень далеко в прошлое ушли те времена, когда землевладелец прихода соглашался стать крестным отцом детей своих оброчных крестьян, и число таких крестников доходило иногда до нескольких сот. Де Водрель, правда, имел таковых пока только двоих среди потомства своего фермера. На этот раз крестной матерью его двадцать шестого ребенка собиралась быть Клара, а крестным отцом должен был стать Жан. И девушка радовалась, что по этой причине судьба на короткое время соединит их друг с другом.

Впрочем, торжество на ферме «Шипоган» затевалось по поводу не одних только крестин.

Встретив на пороге дома сыновей, Том Арше сказал им:

– Ну, ребята, добро пожаловать, вы явились очень кстати!

– Как всегда, отец, – ответил Жак.

– Нет, больше, чем всегда. Сегодня мы все собрались ради крещения нашего малютки, завтра состоится конфирмация[165]165
  Конфирмация – обряд приема в церковную общину подростков в определенном возрасте.


[Закрыть] Клемана и Сесили, а послезавтра – свадьба вашей сестры Розы с Бернаром Микелоном.

– Значит, в семье все в порядке! – ответил на это Тони.

– Да, все путем, ребята, – воскликнул фермер, – и я не поручусь, что на будущий год не соберу вас всех еще на какую-нибудь торжественную церемонию.

И Том Арше расхохотался своим раскатистым смехом, полным добродушного галльского веселья, а Катерина обняла и поцеловала пятерых старшеньких.

Церемония крещения должна была состояться в три часа пополудни, а стало быть, у Жана еще было время добраться до фермы. Все собирались отправиться процессией в находившуюся на расстоянии полумили приходскую церковь, как только он появится.

Томас и его жена, их сыновья, дочери, зятья, невестки и внуки нарядились по такому случаю в свои самые лучшие одежды и собрались ходить в них все три дня. На дочерях были белые блузки и яркие юбки, волосы они распустили по плечам. Мальчики, скинув рабочие куртки и нормандские колпаки, которые обычно носили на голове, надели воскресные костюмы, плащи из черной материи, полосатые пояса и башмаки со сборками из бычьей кожи местного производства.

Де Водрели прибыли накануне. Воспользовавшись лодкой перевозчика, чтобы переправиться через реку Св. Лаврентия возле Лапрери, они увидели на другом берегу Тома Арше, который встречал их со своим «багги», запряженным двумя великолепными рысаками.

Пока они ехали – а до фермы «Шипоган» оставалось три мили, – де Водрель поспешил предупредить своего фермера, чтобы тот был настороже. Полиция не могла не знать, что он, де Водрель, покинул виллу «Монкальм», и вполне возможно, что он находится под особым наблюдением.

– Будем держать ухо востро, барин! – сказал на это Том Арше, у которого такое обращение отнюдь не носило оттенка раболепия.

– Что, никого подозрительного не видели пока в окрестностях «Шипогана»?

– Нет, никого из этих «кануашей»[166]166
  Презрительная кличка, даваемая канадцами дикарям на западе. (Примеч. автора.).


[Закрыть] не было, с вашего позволения!

– А ваш приемный сын, – спросила Клара де Водрель, – уже прибыл на ферму?

– Нет еще, барышня, и меня это немного беспокоит.

– С тех пор как он расстался со своими товарищами в Лапрери, от него не было вестей?

– Нет.

Когда де Водрель с дочерью прибыли и разместились в двух самых лучших комнатах дома, Жан еще не появился. Однако для церемонии крещения все уже было готово, и никто не знал, что же делать, если крестный отец не появится после полудня...

А потому Пьер с двумя или тремя братьями отправились встречать его на дорогу, уйдя вперед на целую милю. Но о Жане не было никаких вестей, а настенные часы в «Шипогане» уже пробили полдень.

Том и Катерина озадаченно переглянулись.

– Так что же мы будем делать, если он не явится к трем часам? – спросил фермер.

– Будем ждать, – просто ответила Катерина.

– Чего ждать?

– Да уж конечно, не появления двадцать седьмого ребенка! – отрезала фермерша.

– Тем более, – отпарировал Том, – что, не в упрек нам сказано, он вполне может никогда не появиться!

– Шутить изволите, месье Арше, шутить изволите!

– Я не шучу. Но, в конце концов, если Жан слишком припозднится, быть может, придется обойтись без него?

– Обойтись без него? – вскричала Катерина. – Ну уж нет, я очень хочу, чтобы он был крестным отцом одного из наших детей, и мы будем дожидаться его до конца.

– А если так и не дождемся? – возразил Томас, не допускавший и мысли, что крестины могут откладываться на неопределенное время. – А если у него срочные дела и он не может прийти?..

– Не накличь беды, Том, – ответила Катерина, – и наберись-ка терпения. Не окрестим младенца сегодня – окрестим завтра.

– Ну вот! Завтра – конфирмация Клемана и Сесили!

– Что ж! Тогда послезавтра!

– Послезавтра – свадьба нашей Розы со славным Бернаром Микелоном!

– Будет тебе разговаривать, Том! Если понадобится, сделаем все зараз. Но коли малютке можно заполучить такого крестного, как Жан, и такую крестную, как барышня Клара, нечего спешить брать других.

– А аббат? С ним уже условились! – попытался было снова возразить Томас своей несговорчивой половине.

– С ним-то я все улажу, – отрезала Катерина. – Хороший он человек, наш аббат! К тому же свою церковную десятину он с нас получает и не захочет, я думаю, отказать в одолжении таким клиентам, как мы!

Действительно, во всем приходе немного насчитывалось прихожан, которые давали бы священнику столько работы, сколько Том и Катерина.

Однако шли часы, и беспокойство становилось все сильнее. Если семейство Арше не знало, что их приемный сын был разыскиваемый полицией патриот Жан Безымянный, то де Водрели это знали и боялись самого худшего.

Поэтому они пожелали узнать у Пьера Арше, при каких обстоятельствах Жан расстался с ним и его братьями, покинув «Шамплен».

– Мы высадили его на берег у деревни Каухнавага, – ответил Пьер.

– Какого числа?

– Двадцать шестого сентября, около пяти вечера.

– Значит, он расстался с вами девять дней назад? – заметил де Водрель.

– Да, девять дней.

– А он не сказал, что собирается делать?

– Он намеревался, – ответил Пьер, – посетить графство Шамбли, в котором ему не удалось побывать во время нашего плавания.

– Да... Это резонно, – сказал де Водрель, – однако жаль, что он рискнул отправиться один через территорию, где все полицейские агенты, вероятно, подняты на ноги.

– Я предложил ему Жака и Тони в провожатые, – ответил Пьер, – но он отказался.

– Как, по-вашему, это понимать, Пьер? – спросила барышня де Водрель.

– По-моему, Жан уже давно задумал отправиться в Шамбли, только ничего не говорил об этом. А так как было договорено, что мы сойдем на берег в Лапрери и все вместе вернемся на ферму после того, как расснастим «Шамплен», то он сообщил нам об этом лишь тогда, когда мы оказались около Каухнаваги.

– А расставаясь с вами, он обещал быть здесь на крестинах?

– Да, барышня, – ответил Пьер. – Он знает, что должен вместе с вами держать на руках малютку и что без него семейство Арше не будет в полном сборе!

Раз было так твердо обещано, оставалось только терпеливо ждать.

Тем не менее, если бы день прошел, а Жан так и не появился» опасения могли оказаться вполне оправданными. Коли такой обязательный человек, как он, не пришел в назначенный день, значит, он попал в руки полиции... И тогда – де Водрели слишком хорошо знали это – ему конец.

В эту минуту дверь, выходившая во двор, отворилась и на пороге появился туземец.

Туземцами в Канаде все еще называют индейцев, даже в официальных бумагах, равно как называют туземками их женщин, которые на языке ирокезов и гуронов зовутся «скво».

Этот туземец как раз и был гурон, притом чистокровный, судя по его безбородому лицу, выступающим угловатым скулам, маленьким живым глазкам. Высоким ростом, уверенным и проницательным взглядом, цветом кожи, особенностями прически этот тип весьма схож с индейцами американского Запада.

Хотя индейцы сохранили свои былые нравы, племенные обычаи старого времени, привычку жить скученно в своих деревнях, упорные притязания на сохранение некоторых привилегий, которых власти, впрочем, их и не лишали, наконец – прирожденную склонность жить отдельно от «бледнолицых», они все же стали посовременнее, особенно в отношении одежды. Лишь при некоторых особо важных обстоятельствах они еще облачаются в свои воинские одеяния.

Этот гурон, одетый почти по канадской моде, принадлежал к племени махоганов[167]167
  Махоганы – туземцы, здесь: краснокожие.


[Закрыть], занимавшему небольшое селение в сто сорок – сто пятьдесят хижин на севере графства. Люди этого племени, как уже говорилось, поддерживали связи с фермой «Шипоган», где всегда находили радушный прием.

– Ну, что тебе, гурон? – спросил Том Арше, когда индеец приблизился к нему и вытянул руку ладонью вперед в традиционном приветствии.

– Том Арше, верно, соизволит ответить на вопрос, который я задам ему? – сказал в ответ гурон на гортанном наречии, характерном для его племени.

– Почему бы и нет, – ответил фермер, – если мой ответ может быть тебе полезен.

– Так пусть брат мой выслушает меня и потом решит, что ему ответить.

Уже по одной этой манере выражаться, когда туземец обращается к собеседнику в третьем лице, по гордому виду, с которым он собирался задать свой, вероятно, совсем простой вопрос, в нем угадывался потомок четырех великих народностей, некогда владевших территорией Северной Америки. Тогда индейцы делились на алгонкинов, гуронов, монтанейцев[168]168
  Монтанейцы, правильно монтанье – индейское племя.


[Закрыть] (горцев), ирокезов и включали следующие племена: могауки, онеиды, онондаги, тускарора, делавары, могикане, они чаще всего фигурируют в романах Фенимора Купера. В настоящее время существуют лишь разрозненные остатки этих древних племен.

Помолчав какое-то время, индеец сделал характерный широкий жест рукой и снова заговорил:

– Знаком ли мой брат, как нам сказали, с нотариусом Никола Сагамором из Монреаля?

– Имею честь знать его, гурон.

– Не должен ли он прибыть на ферму «Шипоган»?

– Так оно и есть.

– Не может ли мой брат сообщить мне, прибыл ли уже Никола Сагамор?

– Еще нет, – ответил Том Арше. – Мы ожидаем его лишь завтра, он должен составить брачный контракт для моей дочери Розы и Бернара Микелона.

– Я благодарю моего брата за то, что он сообщил мне.

– Тебе нужно передать мэтру Нику что-нибудь важное?

– Очень важное, – ответил гурон. – Итак, завтра воины нашего племени покинут деревню Вальгатта и придут повидаться с ним.

– Вы будете желанными гостями на ферме «Шипоган», – кивнул Том Арше.

После этого гурон, снова вытянув руку в сторону фермера, гордо удалился.

Не прошло и четверти часа после его ухода, как дверь, выходящая во двор, снова отворилась. На сей раз это был Жан, появление которого присутствующие встретили восторженными криками.

Том и Катерина, их дети и внуки бросились к нему, и ему понадобилось немало времени, чтобы ответить на приветствия всех домочадцев, очень обрадовавшихся его появлению. Рукопожатия, объятия, поцелуи продолжались добрых пять минут.

Так как время уже поджимало, де Водрель, Клара и Жан смогли перемолвиться лишь несколькими словами. Впрочем, поскольку они должны были провести вместе на ферме целых три дня, у них было достаточно времени, чтобы поговорить о своих делах. Том Арше и его жена спешили отправиться в церковь: аббата и так уже заставили слишком долго ждать. Крестные отец и мать были на месте. Пора было трогаться в путь.

– В дорогу! В дорогу! – закричала Катерина и стала перебегать от одного к другому, бранясь и распоряжаясь. – Ну, сынок, – сказала она Жану, – дай руку барышне Кларе. А Том?.. Куда запропастился Том? Беда с ним, да и только... Том!

– Вот он я, жена!

– Ты понесешь ребенка!

– Договорились.

– Да смотри, не урони его!

– Будь спокойна. Я отнес их аббату двадцать пять штук и уж привык...

– Ладно! – перебила его Катерина. – Пошли!

Шествие двинулось с фермы в следующем порядке: во главе – Том с младенцем на руках, рядом с ним – Катерина Арше, за ними – де Водрель, его дочь и Жан, а следом – вся вереница домочадцев, включающая целых три поколения, где разные возрасты смешались настолько, что у едва родившегося младенца уже было несколько племянников и племянниц намного старше его.

Погода стояла хорошая. В это время года было бы довольно прохладно, если бы с безоблачного неба не струились потоки солнечного тепла. Процессия ступила под сень деревьев и пошла извилистыми тропинками туда, где виднелась церковная колокольня. Земля была покрыта ковром осенних листьев. Разнообразнейшие желтые тона осени причудливо смешивались на самых вершинах каштанов, берез, дубов, буков, осин, ветвистый остов которых ниже уже обнажился, тогда как сосны и ели сохранили свои зеленые кроны.

По пути к процессии присоединились некоторые друзья Тома Арше, окрестные фермеры. Вереница растянулась, насколько хватало глаз, и при подходе к церкви вполне могла насчитывать человек сто.

К ней присоединились даже посторонние встречные – кто из любопытства, кто от нечего делать.

Пьер Арше заметил вдруг человека, чье поведение сразу показалось ему подозрительным. Незнакомец был явно не из местных: Пьер никогда не видел его раньше, и ему показалось, что присоединившийся к шествию тип старается получше рассмотреть обитателей фермы.

Пьер не зря отнесся с подозрением к этому человеку – то был один из полицейских, получивший приказ «пасти» де Водреля с момента его отъезда с виллы «Монкальм». Рип, брошенный на след Жана Безымянного, который, как полагали, скрывался в окрестностях Монреаля, прислал сюда этого агента с заданием следить не только за де Водрелем, но и за всем семейством Тома Арше, реформистские взгляды которого были хорошо известны.

Тем временем, шагая рядом по тропинке, де Водрель и его дочь беседовали с Жаном о том, почему он так запоздал.

– Я узнала от Пьера, – сказала Клара, – что вы расстались с ним для того, чтобы побывать в Шамбли и соседних приходах.

– Так оно и есть.

– Сейчас вы прямо из Шамбли?

– Нет. Мне пришлось пройти через графство Св. Гиацинта, откуда я не смог уйти так скоро, как хотелось бы. Пришлось сделать крюк, перейдя границу.

– Агенты напали на ваш след? – спросил де Водрель.

– Да, – ответил Жан, – но мне без особого труда удалось еще раз сбить их с толку.

– Ваша жизнь каждый час подвергается опасности! – продолжала барышня де Водрель. – Нет ни минуты, когда бы ваши друзья не тревожились за вас! С тех пор как вы покинули виллу «Монкальм», мы все время беспокоились!

– Вот почему, – ответил Жан, – я и спешу прекратить такое существование, за которое мне постоянно приходится бороться, спешу начать действовать в открытую, встретить неприятеля лицом к лицу. Да! Пора начаться борьбе, и она не заставит себя ждать. Но в эти минуты давайте забудем о будущем ради настоящего. Сейчас у нас как бы передышка перед сражением. Здесь, господин де Водрель, я всего лишь приемный сын этой славной, достойной семьи.

Процессия прибыла на место. Маленькая церковь едва могла бы вместить разросшуюся по дороге толпу.

Аббат стоял у входа возле скромной каменной купели, послужившей для свершения обряда крещения великому множеству новорожденных младенцев прихода.

Том Арше с законной гордостью поднес к нему своего двадцать шестого отпрыска, родившегося от его брака с так же гордо стоявшей рядом Катериной. Клара де Водрель и Жан стояли друг подле друга все время, пока аббат совершал таинство крещения.

– Как вы нарекаете его? – спросил он.

– Жаном, как крестного отца, – ответил Том Арше, протянув руку молодому человеку.

Следует заметить, что французские старинные обычаи все еще сохраняются в городах и селениях канадской провинции, в особенности в сельских приходах, где доля с доходов, составляющая одну двадцать шестую часть всех плодов и урожая, идет на содержание католического духовенства. И по традиции, одновременно и трогательной и забавной, не с одной только жатвы взимается эта церковная доля в одну двадцать шестую.

Вот почему Том Арше ничуть не был удивлен, когда по окончании обряда пастор громко произнес:

– Этот ребенок, Том Арше, принадлежит церкви. Хотя он является крестником крестного отца и крестной матери, избранных для него вами, я также являюсь теперь его восприемником! Разве дети – не урожай в семье? Так вот, поскольку вы отдаете мне каждый свой двадцать шестой сноп хлеба, церковь предъявляет сегодня свои права и на вашего двадцать шестого ребенка.

– Мы признаем это ее право, святой отец, – ответил Том Арше, – жена моя и я охотно подчиняемся ему!

Тут ребенок был отнесен в дом священника, где его торжественно приняли.

Согласно традиции внесения церковной доли маленький Жан принадлежал теперь церкви и как ее дитя будет воспитываться отныне на средства прихода.

Когда шествие двинулось в обратный путь к ферме «Шипоган», раздались сотни радостных здравиц в честь Тома и Катерины Арше.

Глава XI
ПОСЛЕДНИЙ ИЗ САГАМОРОВ

На следующий день торжества возобновились. С раннего утра в церковь отправилась новая процессия. Та же суета царила при выходе, то же оживление по возвращении.

Семнадцатилетний Клеман и шестнадцатилетняя Сесиль Арше, один весь в черном – настоящий маленький мужчина, другая в белом платье, словно маленькая невеста, были одними из первых, пришедших на конфирмацию с соседних ферм. Хотя остальные «абитаны» были не столь богаты потомством, как Том Арше из «Шипогана», они все же имели довольно-таки значительное количество отпрысков. Графство Лапрери поистине сподобилось Божьего благословения и в этом отношении могло соперничать с самыми густонаселенными местами Новой Шотландии.

В этот день Пьер уже не увидел того незнакомца, присутствие которого обеспокоило его накануне. В самом деле, агент исчез. Не заподозрил ли он чего-либо насчет Жана Безымянного? Не отправился ли сделать донесение главе полиции в Монреале? Это, несомненно, скоро станет известно.

Когда семейство возвратилось на ферму, оставалось только сесть за праздничный стол. Все уже было готово благодаря многочисленным распоряжениям, полученным Томом Арше от Катерины. Ему пришлось заниматься поочередно столом, буфетом, погребом, кухней – с помощью сыновей, конечно, которым перепала немалая доля материнских окриков.

– Надо приучать их ко всему! – частенько повторяла Катерина. – Когда обзаведутся своим хозяйством, все будет для них привычным делом.

Поистине отличная школа.

Но если пришлось так много суетиться ради сегодняшнего праздничного завтрака, то можно представить себе, что предстояло ради завтрашнего пира! Обеденный стол надо будет накрыть на сто персон! Да! Именно столько, считая родителей новобрачного и его друзей с округи. Не забыть еще о мэтре Нике и его младшем клерке, которых ожидали в тот день для подписания брачного контракта. Несравненная свадьба, на которой фермер Арше собирался соперничать с фермером Гамаче времен Сервантеса!

Но это было дело завтрашнего дня, сегодня же речь шла о том, чтобы оказать хороший прием нотариусу. Один из сыновей Арше должен был отправиться за ним в семейном экипаже в Лапрери ровно к трем часам.

Катерина сочла своим долгом напомнить мужу, что этот замечательный человек любит поесть, и к тому же знает толк в еде и что она даже слышать не может – это была ее обычная манера давать распоряжения домашним – она даже слышать не может о том, чтобы праздничный стол не ломился от угощений.

– Так он будет ломиться, – заверил ее фермер. – Можешь быть спокойна, лапушка моя Катерина.

– Нет, я неспокойна, – отвечала матрона, – и не успокоюсь до тех пор, пока все не будет сделано! Всегда в последний момент чего-нибудь да не хватает, а я даже слышать об этом не могу!

Том Арше вернулся к своим делам, приговаривая:

– Славная женщина! Чересчур предусмотрительная, конечно!.. «Она даже слышать не может»... Однако будьте уверены, со слухом у нее все в порядке.

А де Водрель и Клара еще накануне смогли подробно расспросить Жана о его походе по графствам Нижней Канады и со своей стороны поведали молодому патриоту, что сделал комитет в «Монкальме» после его отъезда. Андре Фарран, Уильям Клерк и Винсент Годж часто приезжали на виллу; адвокат Себастьян Грамон также посетил де Водреля, после чего отправился в Квебек, где должен был встретиться с главными депутатами оппозиции.

В тот день после праздничного завтрака, который был подан по возвращении из церкви, де Водрель пожелал воспользоваться экипажем, чтобы съездить в Лапрери. Он успел бы переговорить там с председателем местного комитета и возвратиться обратно вместе с нотариусом, прибывающим для подписания контракта.

Клара и Жан решили проводить де Водреля, и они втроем пошли по идущей из «Шипогана» красивой дороге, обсаженной большими вязами, вдоль берега быстрой речушки, впадающей в реку Св. Лаврентия. Они ушли далеко вперед по дороге, и экипаж нагнал их уже в полумиле от фермы.

Де Водрель устроился на сиденье рядом с Пьером Арше, лошади побежали бойкой рысью, и скоро экипаж исчез из виду.

А Жан и Клара повернули назад, взбираясь в гору под сенью безмолвных тенистых деревьев, густо растущих по берегам речушки. Ничто не мешало им на пути – ни кусты, ни ветви, которые в канадских лесах растут вверх, вместо того чтобы ниспадать до земли. Время от времени вдалеке слышался стук топора «лембермена»-лесоруба. В отдалении раздавались также одиночные выстрелы, и иногда в зарослях кустарника появлялась пара лосей, преодолевавших препятствия одним прыжком. Но ни охотники, ни дровосеки не выходили из густой чащи леса, и молодые люди шли в сторону фермы в полном уединении.

Скоро им предстояла разлука!.. Где они смогут увидеться снова, когда? Сердца их горестно сжимались при мысли о скором расставании.

– Вы не собираетесь в ближайшее время побывать на вилле «Монкальм»? – спросила Клара.

– За домом господина де Водреля, должно быть, особо следят, – ответил Жан, – поэтому в его интересах, чтобы о наших связях не знали.

– И, тем не менее, вы ведь не можете искать прибежище в Монреале?

– Нет, хотя, быть может, в большом городе гораздо легче скрыться. Я был бы в большей безопасности в доме Винсента Годжа, или Фаррана, или Клерка, чем на вилле «Монкальм»...

– Но не были бы приняты лучше! – ответила девушка.

– Я это знаю и никогда не забуду, что в те дни, которые я провел там подле вас, ваш отец и вы обращались со мною как с сыном, как с братом!

– Это наш долг, – ответила Клара. – Быть соединенными одним патриотическим чувством – разве это не то же, что быть связанными кровными узами? Иногда мне кажется, что вы всегда являлись членом нашей семьи. И теперь, если вы совсем одиноки на свете...

– Одинок на свете, – повторил Жан, опустив голову. – Да, одинок... одинок!..

– Тогда пусть после победы общего дела наш дом станет вашим домом! Ну, а пока я понимаю, что вы ищете более надежного убежища, чем вилла «Монкальм». И кстати, вы его найдете, вряд ли отыщется хоть один канадец, двери дома которого не откроются перед изгнанником...

– Такого не найдется, я знаю, – ответил Жан, – как и не найдется низкой души, чтобы предать меня.

– Предать вас! – воскликнула Клара. – Нет! Время предательств прошло. Во всей Канаде больше не найти ни такого, как Блэк, ни такого, как Симон Моргаз.

Это имя, произнесенное с отвращением, вызвало краску на лице молодого человека, и ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть свое замешательство. Клара де Водрель ничего не заметила, но когда Жан вновь повернулся к ней, лицо его выражало такое страдание, что она обеспокоенно воскликнула:

– Боже мой! Что с вами?

– Ничего... это ничего! – ответил Жан. – Сердцебиение, иногда такое случается... Кажется, сердце готово разорваться. Ничего, уже прошло.

Клара посмотрела на него долгим взглядом, как бы пытаясь прочесть его сокровенные мысли.

Тогда он снова заговорил, желая сменить тему столь мучительного для него разговора:

– Вернее всего для меня будет укрыться в какой-нибудь деревне соседнего графства, откуда я смогу связываться с господином де Водрелем и его друзьями...

– Но не слишком далеко от Монреаля? – заметила Клара.

– Да, – ответил Жан, – весьма вероятно, что восстание вспыхнет в окрестных приходах. Впрочем, не так уж важно, куда я отправлюсь.

– Может, – снова заговорила Клара, – ферма «Шипоган» окажется для вас надежным убежищем?

– Да... возможно.

– Вас было бы трудно обнаружить среди многочисленной семьи нашего фермера...

– Несомненно, но, если это произойдет, Тому Арше не поздоровится. Он ведь не знает, что я – Жан Безымянный, за голову которого назначено вознаграждение...

– Так вы полагаете, – живо откликнулась Клара, – что, если он вдруг об этом узнает, он станет колебаться...

– Нет, конечно! – сказал Жан. – Ведь он и его сыновья – патриоты! Я испытал их в деле... Но мне бы не хотелось, чтобы Том Арше стал жертвой своей привязанности ко мне. Ведь если полиция найдет меня у него в доме, его арестуют!.. Только не это! Лучше уж мне сдаться...

– Вам сдаться! – прошептала Клара так горестно, что голос выдал ее душевные муки.

Жан опустил голову. Он хорошо понимал, какому чувству поддался помимо своей воли, какая нить все крепче соединяла его с Кларой де Водрель. А имел ли он право любить эту девушку? Любовь сына Симона Моргаза!.. Какой позор!.. Позор и предательство, ведь он не сказал ей, из какой он семьи!.. Нет!.. Надо бежать от нее, никогда не видеть ее больше!.. И, взяв себя в руки, он сказал:

– Завтра ночью я покину ферму «Шипоган» и появлюсь снова только тогда, когда пробьет час битвы. Тогда мне не надо будет больше прятаться.

Лицо Жана Безымянного, оживившееся на мгновение, снова стало, как всегда, спокойным.

Клара глядела на него с невыразимой грустью. Ей хотелось бы глубже проникнуть в жизнь этого молодого патриота. Но как расспрашивать его, не ранив каким-нибудь неосторожным вопросом?

Однако, протянув ему руку, которой он едва коснулся, она сказала:

– Жан, простите меня, если моя симпатия к вам заставляет меня забыть о сдержанности!.. Но в вашей жизни есть какая-то тайна... есть тяжкое прошлое!.. Жан, вы много страдали?

– Много, – ответил Жан.

И, словно желая сгладить это невольное признание, тотчас добавил:

– Да, много страдал... потому что я не смог еще принести моей стране того блага, которого она вправе ожидать от меня.

– Вправе ожидать... – повторила девушка, – вправе ожидать от вас?..

– Да... от меня, – ответил Жан, – как и от всех канадцев, долг которых – пожертвовать собою, чтобы вернуть своей стране независимость.

Девушка отчетливо уловила, сколько тоски скрывалось под этими патриотическими словами. Она хотела бы знать ее причину, чтобы разделить и, быть может, успокоить ее. Но что могла она сделать, если Жан упорно давал лишь уклончивые ответы?

И все же Клара сочла своим долгом добавить:

– Жан, я надеюсь, что дело нации скоро восторжествует. Этой победой оно будет в особенности обязано вашей преданности, вашему мужеству, той страсти, которую вы сумели внушить его приверженцам. И тогда вы будете иметь право на их признательность...

– Их признательность, Клара де Водрель? – повторил Жан, резко отшатнувшись. – Нет!.. Никогда!

– Никогда?.. Если франко-канадцы, которым вы вернете свободу, попросят вас встать во главе их...

– Я откажусь.

– Вы не сможете этого сделать!..

– Откажусь, говорю я вам! – повторил Жан так твердо, что Клара даже опешила. И тут, уже мягче, он добавил:

– Клара де Водрель, мы не можем предвидеть будущего. Я надеюсь, однако, что события обернутся благоприятным для нашего дела образом. Но для меня лучше всего было бы погибнуть, защищая его...

– Погибнуть!.. Вам!.. – воскликнула девушка, и глаза ее наполнились слезами. – Погибнуть, Жан? А как же ваши друзья?

– Друзья!.. Мои!.. Друзья! – пробормотал Жан. При этом вид у него был как у отверженного, позорная жизнь которого исторгла его из общества людей.

– Жан, – снова заговорила барышня де Водрель, – вы когда-то ужасно страдали и страдаете до сих пор. Ваше положение еще более тягостно, оттого что вы не можете... нет! – не хотите довериться кому бы то ни было... даже мне, хотя я с радостью приняла бы участие в ваших бедах. Ну, хорошо... я умею ждать и прошу у вас лишь одного – верить в мою дружбу...

– В вашу дружбу! – прошептал Жан.

И отступил на несколько шагов, словно и дружба с ним могла запятнать эту чистую девушку.

А ведь единственным утешением, которое могло помочь молодому человеку переносить его тягостное существование, была обретенная любовь Клары де Водрель. Все время, проведенное на вилле «Монкальм», он чувствовал, что его сердце до краев преисполнилось той горячей симпатией, которую он внушал ей и которую испытывал сам... Но нет! Это было невозможно!.. Несчастный! Если когда-нибудь Клара узнает, чей он сын, она с презрением оттолкнет его!.. Сын Моргаза!.. Вот почему, как он уже сказал об этом матери, в случае, если Джоан и он останутся живы после этой последней попытки, они исчезнут!.. Да!.. Исполнив свой долг, опозоренное семейство удалится далеко-далеко, так что о нем никогда более не услышат!

Притихшие и печальные вернулись Клара и Жан на ферму.

Около четырех часов у ворот двора поднялся невообразимый шум. Это вернулся экипаж. Встреченный уже издали радостными криками гостей, он привез вместе с де Водрелем мэтра Ника и его юного клерка.

Какой восторженный прием был оказан любезному нотариусу из Монреаля – прием, которого он, впрочем, заслуживал! Все были искренне рады его появлению на ферме «Шипоган».

– Господин Ник!.. Здравствуйте, господин Ник! – наперебой кричали старшие, в то время как младшие бросились к нему обниматься, а малыши прыгали у его ног.

– Да, друзья мои, это я! – сказал он, улыбаясь. – Это я и никто другой. Но, пожалуйста, потише! Нет никакой надобности рвать на мне платье, чтобы убедиться в этом.

– А ну, довольно, дети! – прикрикнула Катерина.

– Воистину, – продолжал нотариус, – я счастлив видеть вас, а также видеть себя у моего дорогого клиента Тома Арше!