Текст книги "Необыкновенные приключения экспедиции Барсака (илл. В. Колтунова)"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

VIII. ПРИЗЫВ В ПРОСТРАНСТВЕ

С глубокой печалью покинул капитан Пьер Марсеней экспедицию Барсака и особенно ту, кого знал под именем Жанны Морна. Но он пустился в путь без колебаний и до Сегу-Сикоро удваивал переходы, так как торопился. Капитан Марсеней был прежде всего солдатом, и, быть может, высшая красота воинской профессии состоит в полном самоотречении, в безоговорочном подчинении для достижения целей, о которых иногда имеешь не совсем ясное представление, но знаешь, что они идут на пользу родине.

Как ни спешил он, понадобилось девять дней, чтобы покрыть четыреста пятьдесят километров, отделявшие его от Сегу-Сикоро; он прибыл туда двадцать второго февраля, к ночи. И на следующее утро он представился коменданту крепости, полковнику Сержину, и вручил ему приказ полковника Сент-Обана.

Полковник Сержин прочитал приказ три раза подряд, и с каждым разом удивление его все возрастало. Он ничего не понимал.

– Какая дурацкая комбинация! – вскричал он наконец. – Искать людей в Сикасо, чтобы послать в Тимбукту… Это невообразимо!

– Значит, вы не предупреждены о нашем приходе, полковник?

– Ничуть!

– Лейтенант, вручивший мне приказ, сказал, что в Тимбукту вспыхнули волнения и что туареги ауэлиммидены ведут себя угрожающе, – объяснил капитан Марсеней.

– Первый раз слышу, – объявил полковник. – Капитан Пейроль, с которым вы, может быть, знакомы…

– Да, полковник. Два года назад мы служили в одном полку.

– Так вот, Пейроль проходил здесь по пути из Тимбукту в Дакар. Он был у меня только вчера и ни о чем подобном не упоминал.

Капитан Марсеней показал жестом, что он снимает с себя всякую ответственность.

– Вы правы, капитан, – сказал полковник Сержин. – Мы не можем рассуждать. Приказ есть, и он должен быть выполнен. Но черт меня побери, если я знаю, когда вы сможете отправиться!

Трудно было, в самом деле, подготовить к отправке столь неожиданную экспедицию. Потребовалось восемь дней, чтобы разместить лошадей, которых было приказано оставить в Сегу-Сикоро, а также найти транспортные средства и достаточное количество провизии. Только второго марта Марсеней смог посадить отряд на суда и начал спускаться по Нигеру.

Путешествие в эти последние месяцы сухого сезона затруднялось мелководьем, оно заняло целых две недели, и бывший конвой экспедиции Барсака высадился в Кабара, порту Тимбукту, семнадцатого марта.

Когда капитан Марсеней представился коменданту полковнику Аллегру, тот посмотрел на него с таким же удивлением, как его коллега в Сегу-Сикоро. Он заявил, что в области не было никаких волнений, что никогда не просил подкреплений, и ему совершенно непонятно, зачем полковник Сент-Обан послал ему без предупреждения сто человек, в которых он совершенно не нуждается.

Это становилось странным, и капитан Марсеней подумал, не был ли обманут фальшивым документом. Но с какой целью? Ответ был ясен. Как ни казался необъяснимым такой факт, но если, в самом деле, имела место подделка, ее совершили, чтобы уничтожить обезоруженную экспедицию Барсака. Логически подойдя к такому заключению, капитан Марсеней испытывал крайнее беспокойство, думая о большой ответственности, ложащейся на него, и об опасностях, которые угрожали мадемуазель Морна, а память о ней переполняла его мысли и сердце.

Его тревога стала еще сильнее, когда в Тимбукту, как и в Сегу-Сикоро, он не смог получить никаких сведений о лейтенанте Лакуре. Никто его не знал. Больше того: никто не слышал о корпусе суданских волонтеров, хотя о нем было упомянуто самим полковником Сент-Обаном.

И, однако, приказ полковника, казавшийся подлинным при самом тщательном рассмотрении, имел силу, пока не была доказана его фальсификация. Капитану Марсенею и его людям предоставили жилища, и, как только явился случай, приказ был послан полковнику Сент-Обану, который один мог удостоверить его подлинность.

Но от Тимбукту до Бамако тысяча километров, и предстояло долго ждать, пока придет ответ.

Капитану Марсенею, лишенному определенных обязанностей и снедаемому беспокойством, казалось, что время остановилось. К счастью, в конце марта приехал капитан Перриньи, старый товарищ по Сен-Сирской военной школе, с которым его когда-то связывала тесная дружба. Два друга были рады встрече, и время для Марсенея потекло быстрее.

Посвященный в заботы товарища, Перриньи успокаивал его. Фальсификация приказа, достаточно хорошо подделанного, чтобы всех обмануть, казалась ему страничкой из романа. По его мнению, скорее можно было допустить, что лейтенант Лакур, плохо осведомленный об истинных мотивах решения полковника, неточно выразился о его причине. Удивление же полковника Аллегра легко объяснялось. В этой области с плохо налаженной связью могло случиться, что адресованная ему копия приказа затерялась.

Капитан Перриньи, присланный в Тимбукту на два года, привез массу ящиков, которые Марсеней помогал распаковывать. В некоторых было исключительно лабораторное оборудование. Если бы не его мундир, Перриньи мог бы считаться ученым. Страстно преданный науке, он был в курсе всех новейших достижений, особенно в области электричества. В их содружестве Перриньи был представителем науки, Марсеней – войны. Разница во взглядах рождала частые дружеские споры. Они, смеясь, называли друг друга «старой библиотечной крысой» и «дрянным таскателем сабли», хотя, разумеется, армейская струнка не мешала Марсенею быть человеком культурным и образованным, а Перриньи при своих научных познаниях оставался превосходным, храбрым офицером.

Через несколько дней после, приезда друга капитан Марсеней застал его во дворе дома, где тот жил, за сборкой какого-то аппарата.

– Ты пришел кстати! – вскричал Перриньи. – Я тебе покажу что-то интересное.

– Это? – спросил Марсеней, показывая на аппарат, состоявший из двух электрических батарей, электромагнита, маленькой стеклянной трубочки с металлическими опилками, и медного прута в несколько метров высоты.

– Оно самое. Безделушка, которую ты видишь, – волшебная выдумка. Это приемник беспроволочного телеграфа.

– Я слышал, как об этом говорят уже несколько лет, – сказал заинтересованный Марсеней. – Так проблема решена?

– Еще бы! – вскричал Перриньи. – На земном шаре с ней столкнулись одновременно двое. Один – итальянец Маркони – нашел средство посылать в пространство волны Герца… Да ты слыхал ли о них, закоренелый солдатишка?

– Да, да, – ответил Марсеней. – Учил в школе. Впрочем, о Маркони говорили, когда я еще был в Европе. Ну, а другой изобретатель?

– Французский физик Бранли. Он сконструировал приемник – чудо изобретательного ума.

– И аппарат, который я вижу?…

– Он и есть, и ты моментально поймешь его принцип. Бранли заметил, что железные опилки плохо проводят электричество, но становятся хорошим проводником под влиянием волн Герца. Под действием этих волн опилки начинают взаимно притягиваться, и между ними возникает сцепление. Видишь трубочку?

– Вижу.

– Это когерер, или улавливатель волн. Трубочка содержит железные опилки и включена в цепь обыкновенной электрической батареи. Тока в цепи нет, так как трубка с опилками – плохой проводник. Понятно?

– Да, продолжай.

– Когда приходит волна Герца, ее подхватывает этот медный прут, называемый антенной. Тотчас же трубка, соединенная с ним, становится проводником, ток замкнут и идет по цепи. Ты все еще понимаешь, кровопийца?

– Да, ученый старикашка в очках. Дальше!

– Здесь вмешивается рассказчик, которого ты видишь. Благодаря приспособлению, мною придуманному и скомбинированному с изобретением Бранли, ток приводит в движение бумажную ленту в аппарате Морзе, где получается отпечаток. Но в этот момент молоточек, который ты видишь, ударяет по когереру, его зерна разъединяются от удара, и восстанавливается их обычное сопротивление. Ток прекращается, и аппарат Морзе перестает работать. Ты скажешь, что там можно получить только одну точку на бумажной ленте? Но на самом деле последовательность всех этих явлений возобновится, так как антенна продолжает получать волны. А когда они перестанут приходить, на ленте аппарата уже не будет отпечатков до прихода следующих волн. От всего этого на ленте получается серия точек, соединенных в неравные группы, в тире и точки азбуки Морзе, которые прочтет любой телеграфист.

– Например, ты?

– Например, я.

– А зачем ты притащил этот удивительный аппарат в нашу варварскую страну?

– Завтра я соберу передатчик, так как страшно увлекаюсь телеграфированием без проводов. Я хочу первым устроить беспроволочный телеграф в Судане. Вот почему я привез сюда эти два аппарата, которые еще очень редки, и в Африке их нет, за это я ручаюсь. Подумай только, если б можно было сообщаться прямо с Бамако… Быть может, даже с Сен-Луи!..

– О, с Сен-Луи! Это слишком далеко!

– Совсем недалеко, – запротестовал Перриньи. – Телеграфировали без проводов уже на очень большие расстояния.

– Невозможно!

– Вполне возможно, солдафон. И я рассчитываю усовершенствовать это дело. Я начну серию опытов вдоль Нигера…

Капитан Перриньи вдруг остановился. Глаза его округлились, полуоткрытый рот выразил глубокое изумление. Из аппарата Бранли послышался сухой треск, который уловило его опытное ухо.

– Что с тобой? – спросил изумленный капитан Марсеней.

Его другу пришлось сделать усилие, чтобы ответить. Удивление буквально парализовало его.

– Он работает! – пробормотал Перриньи, указывая на аппарат.

– Как? Он работает?! – с иронией вскричал Марсеней. – Ты грезишь, будущий академик! Ведь твой аппарат – единственный в Африке, он не может работать, как ты мне только что умело объяснил. Он испортился, вот и все.

Капитан Перриньи, не отвечая, подбежал к приемнику.

– Испортился! – вскричал он в страшном возбуждении. – Он так мало испортился, что я ясно читаю на ленте: «Ка-пи-та-ну Мар-се-не-ю… Капитану Марсенею!»

– Мое имя! – подсмеивался последний. – Я очень боюсь, старина, что ты подшучиваешь надо мной!

– Твое имя! – уверял Перриньи с таким чистосердечным удивлением, что его товарищ был поражен.

Аппарат прекратил работу и оставался немым перед глазами офицеров, которые не спускали с него взора. Но скоро послышались новые тик-так.

– Снова! – закричал Перриньи, наклоняясь над лентой. – Вот! Теперь адрес: «Тим-бук-ту»!

– Тимбукту! – машинально повторил Марсеней и задрожал, в свою очередь, от необъяснимого волнения.

Пощелкивание прекратилось во второй раз; после короткого перерыва лента начала развертываться, чтобы снова остановиться через несколько мгновений.

– «Жан-на Бак-стон…» – прочел Перриньи.

– Не знаю такой, – объявил Марсеней, невольно испуская вздох облегчения. – Это чья-то шутка…

– Шутка? – задумчиво повторил Перриньи. – Как это возможно? Ах! Снова начинается! – И он наклонился над лентой. – «…При-ди-те на помощь Жан-не Мор-на…»

– Жанна Морна! – вскричал капитан Марсеней и, задыхаясь, расстегнул воротник мундира.

– Замолчи! – приказал Перриньи. – «Плен-ни-це… в Блек-лен-де…»

В четвертый раз замерло тиканье. Перриньи выпрямился и посмотрел на товарища. Тот был бледен.

– Что с тобой? – заботливо спросил он.

– Потом объясню, – с трудом ответил Марсеней. – Но Блекленд, откуда ты взял Блекленд?…

Перриньи не успел ответить. Аппарат заработал снова.

«…Се-вер-на-я ши-ро-та пят-над-цать гра-ду-сов пять-де-сят минут, дол-го-та…»

Наклонившись над замолчавшим аппаратом, офицеры напрасно ждали несколько минут. Аппарат оставался безмолвным.

Капитан Перриньи задумчиво пробормотал:

– Да, чересчур крепкий кофе, как говорится! Есть второй любитель беспроволочной телеграфии в этой гиблой стране! И он тебя знает… – Он тотчас заметил, как изменилось лицо Марсенея. – Да что с тобой? Как ты бледен!

В нескольких поспешных словах Марсеней объяснил другу причину своей тревоги. Он удивился, когда узнал, что его имя появилось на телеграфной ленте; но удивление перешло в глубокое волнение, когда Перриньи произнес имя Жанны Морна. Ведь он знал Жанну Морна, любил ее и надеялся, что она когда-нибудь станет его женой. Марсеней вспомнил о своих опасениях, когда он заподозрил, что приказ полковника Сент-Обана фальшивый. Таинственное послание, пришедшее из пространства, означало, что Жанна Морна в опасности.

– И она просит помощи у меня! – заключил он с тоской, к которой примешивалась радость.

– Ну что ж! Это очень просто! – ответил Перриньи. – Нужно прийти ей на помощь.

– Разумеется! – вскричал Марсеней, которого обрадовала возможность действовать. – Но как?

– Мы это сейчас обсудим, – сказал Перриньи. – Сначала разберем факты и выведем логические заключения. Факты, по-моему, успокоительны…

– Ты полагаешь? – с горечью спросил Марсеней.

– Конечно. Первое: мадемуазель Морна не одинока: ведь ты же знаешь, что у нее нет аппарата для беспроволочной телеграфии. Не говоря о спутниках, с которыми ты ее оставил, у нее есть покровитель, владеющий таким аппаратом. И он молодец, уж поверь мне!

Ободренный Марсеней поднял голову.

– Второе: мадемуазель Морна не грозит непосредственная опасность. Она телеграфирует в Тимбукту. Значит, она считает, что ты здесь, а не в другом месте, и что у тебя будет время откликнуться на призыв. И затем, раз она телеграфирует, значит, считает, что это не бесполезно. Если ей и угрожает опасность, то не такая уж близкая.

– Как ты думаешь, что можно сделать? – взволнованно спросил Марсеней.

– Прежде всего успокойся и надейся на хороший конец этого происшествия. И пойдем к полковнику просить разрешения организовать экспедицию для освобождения депутата Барсака и мадемуазель Морна.

Оба капитана немедленно отправились к полковнику Аллегру и рассказали о чудесном событии, свидетелями которого были. Они положили перед ним ленту, отпечатанную аппаратом Морзе, которую Перриньи перевел на понятную запись.

– Здесь не говорится о господине Барсаке, – заметил полковник.

– Нет, – ответил Перриньи, – но так как мадемуазель Морна с ним…

– Кто вам сказал, что она его не оставила? – возразил полковник. – Я прекрасно знаю путь экспедиции Барсака и уверяю вас, что она не могла очутиться на такой широте. Экспедиция должна была пройти через Уагадугу на двенадцатом градусе и закончиться у Сея, на тринадцатом. А эта таинственная депеша говорит о пятнадцати градусах пятидесяти минутах, почти о шестнадцати градусах.

Замечание полковника оживило память Марсенея.

– Вы правы, полковник. Я вспоминаю, что мадемуазель Морна должна была свернуть с маршрута за двести или триста километров от Сикасо и подняться к северу, чтобы достигнуть Нигера у Гао.

– Это меняет дело, – озабоченно сказал полковник. – Чтобы освободить Барсака, депутата, официальное лицо, можно снарядить экспедицию, но мадемуазель Морна – частное лицо…

– Однако, – живо заметил Марсеней, – если приказ подложный, как все заставляет думать, то господин Барсак стал жертвой негодяя с подложным документом…

– Может быть… может быть… – с сомнением сказал полковник. – Во всяком случае, надо ждать ответа из Бамако.

– Это безнадежно! – вскричал удрученный Марсеней. – Мы не можем бросить на гибель бедное дитя, призывающее меня на помощь.

– Здесь не говорится о гибели… – возразил полковник, не терявший спокойствия. – Эта барышня – пленница, не более… И затем, куда вы отправитесь на помощь? Где этот Блекленд, о котором идет речь?

– Она указала широту.

– Но нет долготы. Вы оставили мадемуазель Морна за Сикасо. Я предполагаю, что она не направилась к западу. Шестнадцатая параллель сначала пересекает Масину, потом Нигер и углубляется в пустынные, совершенно неведомые области. Блекленд не может быть в Масине, иначе мы знали бы этот город. Значит, он где-нибудь в сердце пустыни…

– Итак, полковник?…

– Итак, капитан, я не могу послать отряд в этом направлении и рисковать жизнью ста человек для спасения одной особы.

– Почему ста? – спросил Марсеней, видя, как исчезают его надежды. – Можно гораздо меньше.

– Не думаю, капитан. Вы знаете, какие слухи ходят по Нигеру. Черные говорят, что где-то, в точности неизвестна где, основано государство, и репутация его не из блестящих. Возможно, что Блекленд, совершенно нам неведомый, – столица или один из городов предполагаемого государства. Данная широта делает эту гипотезу еще более вероятной, так как она соответствует той неисследованной области, где только и могло быть основано такое государство. Разве вас не поражает английское звучание слова «Блекленд»? Английская колония Сокото не очень удалена от его предполагаемого местонахождения… Могут быть дипломатические затруднения, очень щекотливые… Словом, я думаю, что неблагоразумно вторгаться в совершенно неизвестный край без достаточных сил.

– Итак, полковник, вы отказываете?

– С сожалением, но отказываю, – ответил полковник Аллегр.

Капитан Марсеней продолжал настаивать. Он рассказал начальнику, как перед этим товарищу, какие узы связывают его с мадемуазель Морна. Он просил, чтобы с ним отпустили хотя бы часть отряда, который он привел, ведь на него здесь не рассчитывали. Полковник Аллегр был непоколебим.

– Я огорчен, капитан, глубоко огорчен, но мой долг ответить отрицательно. Ваши люди мне не нужны, это верно, но это люди, и я не могу так легко рисковать их жизнью. И наконец, время терпит. Подождем новых сообщений от мадемуазель Морна. Если она телеграфировала раз, то, возможно, будет телеграфировать снова.

– А если она не сможет? – в отчаянии вскричал Марсеней. – Депеша оборвалась внезапно!

Полковник жестом показал, что он бесконечно сожалеет, но не может изменить решения.

– Тогда я отправлюсь один, – твердо заявил Марсеней.

– Один?

– Да, я прошу у вас отпуска, в котором вы мне не откажете…

– Напротив, откажу, – возразил полковник. – Неужели вы думаете, что я позволю вам бросаться в авантюру, из которой вы не вернетесь?

– В таком случае, полковник, я прошу принять мою отставку.

– Вашу отставку?

– Да, полковник, – спокойно ответил Марсеней.

Полковник Аллегр ответил не сразу. Он посмотрел на подчиненного и понял, что тот в невменяемом состоянии.

– Вы знаете, капитан, – отечески сказал он, – что ваша отставка должна пройти по инстанциям, и я не имею права ее принять. Во всяком случае, это требует размышления. Подумайте и приходите завтра утром. Мы об этом поговорим.

Отдав честь, офицеры удалились. Перриньи сопровождал товарища и всячески утешал его. Но несчастный ничего не слушал.

Дойдя до своей двери, Марсеней распрощался с другом и заперся в своей комнате. Оставшись один, он бросился на постель и, утратив присутствие духа, беспомощный, разразился рыданиями.

IX. КАТАСТРОФА

Отсутствие тока с гидростанции продолжалось недолго. Выключенный девятого апреля, около полудня, он был дан снова на следующее утро.

Это случилось потому, что Гарри Киллер стал первой жертвой своего маневра, показавшегося ему вначале очень ловким. Правда, он не давал энергии заводу, но зато и сам лишился ее. Сельскохозяйственные машины, лишенные энергии, передаваемой по эфиру, остановились; электрические насосы, накачавшие воду из реки в два резервуара – один на заводе, а другой над казармой Черной стражи, – перестали действовать. Через два дня второй резервуар, из которого вода распределялась повсюду, истощится, и Блекленд останется без воды.

Наконец, когда настала ночь, город погрузился во тьму, так как никаких других осветительных средств не было; это взбесило Гарри Киллера, тем более что завод сиял огнями своих мощных прожекторов.

Видя, что шансы неравны, деспот решил дать ток на рассвете десятого апреля. В это же время он позвонил Марселю Камаре, который как раз находился в рабочем кабинете с теми, кого он взял под покровительство. Гости инженера снова слышали, как директор говорил «да», «нет», «хорошо» – слова, представляющие разменную монету таких разговоров, половина которых совершенно непонятна слушателям. Потом, как и накануне, он рассмеялся и прекратил разговор.

Он сообщил, что Гарри Киллер предложил соглашение. Условились, что Киллер снова даст ток со станции, завод же будет выполнять свои обычные функции. Но соглашение не меняло общего положения, которое оставалось очень странным. Мир устанавливался только в пределах договора, в остальном продолжалась война. Гарри Киллер по-прежнему настаивал на выдаче пленников, а Марсель Камаре отказывался их выдать.

В конце разговора Гарри Киллер просил инженера снабдить его жидким воздухом для планеров. Каждый раз, – когда они возвращались из полетов, их резервуары поступали на завод, где их заправляли снова. Теперь же Гарри Киллер лишился жидкого воздуха, и его сорок машин сделались бесполезными.

Марсель Камаре, не желая растрачивать своих запасов энергии и снабжать врага самым мощным оружием, отказал наотрез. Деспота охватила жестокая злоба, и он поклялся укротить завод голодом. Тогда-то инженер бросил трубку, смеясь над угрозой. Остальные, наоборот, приняли ее весьма серьезно. Завод, неприступный благодаря средствам защиты, изобретенным Камаре, был гораздо беднее средствами нападения; кроме того, Камаре не хотел пользоваться даже теми, какие имелись в его распоряжении. В таких условиях осада может длиться бесконечно, и придет день, когда голод заставит завод сдаться.

Камаре, которому Барсак изложил свои опасения, пожал плечами.

– Провизии нам хватит надолго, – уверил он.

– На какое же время? – настаивал Барсак.

– Я не знаю точно. Дней на пятнадцать, может быть, на три недели. Но это совершенно не важно, так как через сорок восемь часов мы кончим планер, находящийся у нас в постройке. Я вас приглашаю на испытания, которые мы произведем двенадцатого апреля в четыре часа утра, чтобы не видали из дворца.

Это было радостное и притом неожиданное известие. Планер в огромной степени улучшал положение. Но принесет ли он спасение?

– На заводе сто человек, – заметил Барсак. – Ваш планер не сможет увезти всех, каковы бы ни были его возможности.

– Он подымет десять, – ответил Камаре, – и это уже неплохо.

– Конечно, – согласился Барсак, – и, однако, этого недостаточно, чтобы выйти из положения.

– Ничуть, – возразил Камаре. – Отсюда триста пятьдесят километров до Сея и семьсот – до Тимбукту, который, быть может, предпочтительнее. Так как мы будем летать ночью, чтобы избежать торпед, планер может делать по три полета в Сей или по два Тимбукту. Сто пятьдесят человек населения завода, считая женщин и детей, будут освобождены в пять суток в первом случае и в восемь – во втором.

Страх, порожденный угрозами Гарри Киллера, уменьшился при сообщении об этом плане, вполне реальном, и все с нетерпением стали ждать его выполнения.

Два дня показались осажденным бесконечными. Они старались, как могли, убить время и часто прогуливались в саду под защитой стен. Понсен, в частности, находился там с утра до вечера. Постоянно наклоняясь над плодами и травами, растущими в саду, он производил измерения с помощью лупы и что-то взвешивал на маленьких точных весах.

– Какого черта вы тут делаете? – спросил Амедей Флоранс, застав его за таким занятием.

– Занимаюсь своей профессией, – не без важности ответил Понсен.

– Статистикой? – спросил удивленный Флоранс.

– Именно. Я в скором времени совсем просто определю, сколько людей может пропитать Петля Нигера.

– Ха-ха-ха! Все та же Петля? – сказал Амедей Флоранс, который, кажется, не очень ценил занятия своего собеседника. – Однако, как я полагаю, мы ведь не в этой знаменитой Петле?

– Не запрещено рассуждать по аналогии, – поучительно заметил Понсен.

– Придворные, собравшиеся для роскошной оргии! – произнес голос позади них.

По этому стиху из «Возмездия»[77]  [77] Сборник стихов Виктора Гюго, вышедший в 1853 году.


[Закрыть], сказанному просто для рифмы, Амедей Флоранс узнал доктора Шатоннея. В самом деле, это был он.

– Что вы тут делаете? – спросил добряк, оканчивая, таким образом, свое обращение.

– Господин Понсен объясняет мне методы статистики, – серьезно ответил Флоранс. – Прошу вас, господин Понсен, продолжайте!

– Это очень просто, – объяснил тот. – Вот корень шпината, он занимает квадратный дециметр. Немного далее – цветная капуста: ей потребовалось четыре квадратных дециметра. Я измерил сотню выбранных наудачу растений и нашел среднюю площадь, занимаемую ими. Я также установил их ежедневный прирост. Вот, например, этот салат прибавил со вчерашнего дня четыре грамма девятьсот двадцать семь миллиграммов. Итак, я вычислил, ма-те-ма-ти– чес-ки вычислил, что ежедневный прирост составляет двадцать два миллиграмма на квадратный сантиметр.

– Очень любопытно, – не моргнув глазом, заявил доктор Шатонней.

– Не правда ли? Эти научные вопросы всегда крайне интересны, – сказал Понсен, раздуваясь от гордости. – Петля Нигера содержит пятьсот сорок шесть триллионов квадратных сантиметров, значит, она может ежедневно производить двенадцать миллионов двенадцать тысяч тонн и ежегодно один миллиард сто сорок четыре миллиона триста восемьдесят тысяч тонн.

– «Я не могу от вас скрывать, что вы умеете считать!» – пропел доктор, пародируя строку из Корнеля[78]  [78] Корнель Пьер (1606-1684) – знаменитый французский драматург.


[Закрыть], которая пришла ему на память.

– Зная количество провианта, которое необходимо, чтобы обеспечить живого человека, легко отсюда вывести, какое население может существовать в Петле Нигера, – с апломбом закончил Понсен. – Таковы услуги, которые способно оказать знание, и время нашего заключения здесь не совсем потеряно.

– Благодаря вам, господин Понсен, – объявили в один голос Амедей Флоранс и доктор и оставили статистика продолжать его научные изыскания.

Час за часом прошли десятое и одиннадцатое апреля. Один случай, впрочем незначительный, нарушил монотонность этого последнего дня. Около пяти часов дня Камаре доложили, что насос, подающий воду из реки в резервуар, не работает.

Осуществив проверку, инженер убедился в правильности сообщения. Поршень бился как бешеный, точно работал в пустоте, не встречая ни малейшего сопротивления. По приказу Камаре стали сменять поршень, очевидно, поврежденный и неплотно прилегающий к стенкам цилиндра. Речь, впрочем, шла о небольшой работе, которая будет закончена менее чем в двое суток.

На рассвете третьего дня окончилось нервное ожидание обитателей завода. Никто не пропустил зрелища, несмотря на ранний час, назначенный Марселем Камаре. Инженер сдержал обещание. Когда все собрались в саду, планер уже был перенесен туда рабочими.

Инженер поднялся на платформу и запустил мотор. Прошло несколько минут, очень длинных для зрителей, боявшихся разочарования. Но скоро они успокоились.

Аппарат поднялся без усилий, потом, распустив крылья, пронесся по воздуху и вернулся туда, откуда стартовал. Марсель Камаре, посадив на планер десять человек, поднялся снова и сделал три круга над садом. Испытания были закончены.

– Сегодня, в девять часов вечера, отправляется первая партия, – заявил Камаре, спускаясь с платформы.

И все было забыто: осада, плен, дни беспокойства и тоски. Через несколько часов кошмар окончится. Они будут свободны. Все поздравляли друг друга. Затем поместили планер в ангар, откуда он вылетит ночью в Тимбукту.

Так как эвакуация завода должна была занять несколько дней, то обычные работы не прекращались. Двенадцатого закончили разборку насоса: в нем не оказалось никаких поломок. Приходилось искать причину аварии в другом месте, а пока решили немедленно собрать насос. В восемь с половиной часов вечера совсем стемнело, и Марсель Камаре дал сигнал к отправлению. Уже задолго до этого восемь человек, вырванных из плена Гарри Киллера, и две женщины, жены рабочих, – первая партия пассажиров – ожидали в саду, откуда должен был вылететь планер с опытным водителем. Повинуясь приказу начальника, десять механиков направились к ангару. Они уже открыли дверь…

И в этот момент произошла катастрофа. Когда отворилась дверь, раздался ужасающий взрыв. Ангар развалился, как карточный домик. На его месте осталась только куча обломков.

После минуты вполне понятного оцепенения все бросились на помощь рабочим. К счастью, лишь один из них был легко ранен, остальные остались невредимы, так как не успели войти в ангар.

Но, хотя никого не пришлось оплакивать, все же осажденных постигло страшное несчастье, непоправимая беда. Планер разлетелся на мелкие кусочки, остались лишь ни к чему не пригодные обломки.

– Риго, – сказал Камаре со спокойствием, которое не покидало его в самых критических обстоятельствах, – надо разобрать обломки и выяснить причину взрыва.

Рук было много, и работа пошла быстро. К одиннадцати часам вечера место было расчищено, и обнаружилась глубокая яма.

– Это динамит, – холодно сказал Камаре. – Но откуда же он взялся?

Пятна крови на обломках показывали, что при взрыве были жертвы; работа продолжалась с той же интенсивностью. Около полуночи нашли оторванную ногу негра, потом жестоко изуродованную руку и, наконец, голову.

Амедей Флоранс, как хороший репортер, внимательно следил за работой; он тотчас узнал того, кто оказался жертвой.

– Чумуки! – вскричал он.

Он объяснил Камаре, что Чумуки был предатель, перешедший от мисс Бакстон на службу к Гарри Киллеру. Теперь все объяснилось. Чумуки был виновником и первой жертвой взрыва. Оставалось узнать, как он проник на завод. Ведь тем же путем могли проникнуть и другие. Нужно было отбить охоту к этому у противника, а для этого его следовало напугать. С этой целью жалкие останки Чумуки по приказу Камаре были переброшены через стену на эспланаду, где их найдут люди Гарри Киллера. Они твердо убедятся, что вход на завод грозит смертью.

Разборка обломков продолжалась: рабочие составили цепь, обломки выбрасывались в сад, и все большее пространство земли очищалось.

– Вот еще один! – внезапно вскричал рабочий.

Марсель Камаре приблизился. Среди камней показалась человеческая нога. Скоро было отрыто туловище. Это был белый средних лет, плечо его было ужасно раздроблено обрушенной кровлей. Доктор Шатонней наклонился к раненому.

– Он жив! – сказал он.

Человек был перенесен в квартиру Камаре, где доктор сделал ему перевязку. Назавтра его допросят, если он будет в силах говорить.

– И если он захочет, – добавил Амедей Флоранс.

– Я позабочусь, чтобы он захотел, – сказал Марсель Камаре сквозь стиснутые зубы.

Разборка обломков закончилась. Стало ясно, что под развалинами больше нет никого. Рабочие пошли на отдых. Инженер и его гости также направились к себе. Через несколько шагов Амедей Флоранс остановился и спросил Камаре:

– Что же мы теперь будем делать без планера?

– Построим другой, – ответил Камаре.

– А у вас есть материалы? – спросил Барсак.

– Конечно.

– Сколько времени на это потребуется?

– Два месяца.

– Гм!.. – просто сказал Флоранс и задумался.

Два месяца! А у них было провизии на пятнадцать дней.

Чтобы найти выход из такого трудного положения, репортер углубился в поиски идеи.