Текст книги "Необыкновенные приключения экспедиции Барсака (илл. В. Колтунова)"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Слезы брызнули из глаз молодой девушки. Она поднесла к губам кусок пожелтевшей бумаги, которая рассыпалась у нее между пальцев; потом, обессиленная, Жанна приблизилась к могиле.

– Доктор, прошу вас, – сказала она дрожащим голосом, – не будете ли вы так добры освидетельствовать останки моего несчастного брата?

– К вашим услугам, мисс Бакстон, – отвечал взволнованный доктор, даже позабыв, что его терзают муки голода.

Он спустился в могилу и произвел осмотр по всем правилам судебной медицины. Когда он кончил, лицо его было серьезно и выражало глубокое волнение.

– Я, Лоран Шатонней, доктор медицины Сорбонны, – торжественно произнес он среди глубокого молчания, – удостоверяю следующее: во-первых, кости, подвергнутые мной исследованию, которые мисс Жанна Бакстон объявила костями ее брата Джорджа Бакстона, не носят никаких признаков раны, нанесенной огнестрельным оружием; во-вторых, человек, от которого остались эти кости, был убит; в-третьих, смерть последовала от удара кинжалом, нанесенного сзади сверху вниз; кинжал скользнул по левой лопатке и задел предсердие; в-четвертых, вот оружие преступления, собственноручно извлеченное мною из кости, в которой оно застряло.

– Заколот!.. – пробормотала ошеломленная Жанна Бакстон.

– Заколот, я это утверждаю, – повторил доктор Шатонней.

– И сзади!

– Сзади.

– Значит, Джордж невиновен! – вскричала Жанна, разразившись рыданиями.

– Невиновность вашего брата выходит за пределы моей компетенции, мисс Бакстон, – мягко заметил доктор Шатонней, – и я не могу о ней судить с такой же смелостью, как о фактах, мною констатированных, но она мне кажется чрезвычайно вероятной. В самом деле, из моего осмотра вытекает, что ваш брат не был убит в битве, как думали до сих пор, но умерщвлен сзади. Удар нанесен не солдатом регулярной армии, так как кинжал – не военное оружие.

– Спасибо, доктор, – сказала Жанна, понемногу приходя в себя. – Первые результаты моего путешествия дают надежду… Еще одна просьба, доктор… Не можете ли вы письменно подтвердить то, что сегодня установили, а все остальные не будут ли добры послужить свидетелями?

Все горячо отдали себя в распоряжение Жанны Бакстон. Амедей Флоранс на листке бумаги, который Понсен согласился вырвать из блокнота, написал протокол, подписанный доктором Шатоннеем и всеми присутствующими. Он был вручен Жанне Бакстон вместе с оружием, найденным в могиле ее брата.

Это оружие молодая девушка взяла, задрожав. Стальной четырехгранный клинок кинжала, с вырезанными на нем глубокими желобками, был покрыт толстым слоем ржавчины, быть может, смешанной с кровью. На рукоятке из слоновой кости можно было разобрать следы исчезнувшей надписи.

– Смотрите, господа, – сказала Жанна, показывая почти невидимые линии, – это оружие некогда носило имя убийцы.

– Досадно, что оно стерлось, – вздохнул Амедей Флоранс, исследуя оружие в свою очередь. – Но, подождите, что-то видно: «и» и, кажется, «л».

– Этого мало, – заметил Барсак.

– Может быть, будет достаточно, чтобы разоблачить убийцу, – серьезно сказала Жанна Бакстон.

По ее приказу Тонгане засыпал останки Джорджа Бакстона землей, потом, оставив одинокую, трагическую могилу, все направились к Кубо. Но через три-четыре километра пришлось остановиться. У Жанны Бакстон не было сил: колени ее подгибались, и она должна была лечь.

– Волнение, – объяснил доктор Шатонней.

– И голод, – справедливо добавил Амедей Флоранс. – Ну, старина Сен-Берен, мы не должны уморить голодной смертью вашу племянницу, даже если она вам тетка, чему я никогда не поверю! На охоту!

К несчастью, дичь попадалась редко. Большая часть дня прошла, прежде чем два охотника увидели дичь на мушке своего ружья. Только к концу дня судьба им улыбнулась. Две дрофы и куропатка пали под выстрелами. В первый раз за долгое время путники имели обильный ужин. Зато пришлось отказаться от мысли достигнуть Кубо в тот же вечер, и они решили провести последнюю ночь на открытой равнине.

Смертельно усталые, уверенные, что они сбили со следа врагов, путешественники пренебрегли в эту ночь обычным караулом. Вот почему никто из них не видел странных событий, происходивших ночью. На высоте замигали слабые огоньки. Им ответили с запада другие огни, очень яркие и еще с большей высоты, хотя на этой совершенно плоской равнине не было никакой горы. Мало-помалу слабые светлячки с востока и мощные огни с запада приближались друг к другу. И вот они сошлись там, где спали путники.

Внезапно спящих разбудило странное гудение, которое они уже слышали возле Канкана. Но теперь гудение было ближе и неизмеримо сильнее. Едва они открыли глаза, как блуждающие огни, подобные электрическим прожекторам, внезапно вспыхнули с запада, менее чем в сотне метров от них. Они еще пытались разгадать причину этого явления, когда какие-то люди, вынырнув из темноты, ринулись на ослепленных и оглушенных путешественников. В одно мгновение они были опрокинуты.

Среди ночи грубый голос спросил по-французски:

– Готово, ребята?

Потом после молчания:

– Первому, кто пошевелится, – пуля в голову… Ну, в путь!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I. БЛЕКЛАНД

На пересечении второго меридиана восточной долготы и шестнадцатой параллели северной широты, то есть немного ниже самой северной точки Нигера, на левом берегу этой реки, которая здесь является юго-восточной границей Сахары, находится город Гао-Гао. Дальше начинается Великая пустыня, простирающаяся на север до Марокко, Алжира и Триполи, на восток – до Египта и Нубии, на юг – до европейских владений Центральной Африки и на запад – до океана. Ближайшие к Гао-Гао оазисы – Адрар на севере и Аир на западе – отделены от него первый четырьмястами, второй девятьюстами километров песков. Даже на новейших и самых точных картах это огромное пространство в триста шестьдесят тысяч квадратных километров отмечено как неисследованная область. В эпоху же, когда экспедиция депутата Барсака подверглась испытаниям, описанным в первой части нашего рассказа, никто из исследователей еще туда не проникал. Она была совершенно неизвестна.

В то время среди прибрежных жителей Нигера ходили странные легенды об этих неизведанных местах. Иногда, рассказывали туземцы, над сухими равнинами проносились огромные черные птицы с огненными глазами. То вдруг, если верить неграм, из таинственной страны являлась орда больших рыжих чертой на горячих лошадях. Фантастические всадники галопом проносились по деревушкам, убивая, разрушая все на своем пути, и снова исчезали в пустыне, увозя мужчин, женщин, детей, которые никогда больше не возвращались.

Кто были эти странные создания, что разрушали и грабили деревни, присваивая скудные пожитки бедных негров, и исчезали, оставляя за собой отчаяние, разрушение и смерть? Никто этого не знал. Никто не пытался этого сделать. Кто осмелился бы, в самом деле, пойти по следу врагов, которым народное воображение приписывало сверхъестественную силу и которых считали божествами?

Таковы были слухи, которые разносились в ту эпоху вдоль Нигера и Арибинды на Гурме, больше чем за сто пятьдесят километров от ее правого берега.

Но если бы самый смелый из этих малодушных негров углубился в пустыню и после двухсотшестидесятикилометрового перехода достиг пункта, расположенного на 1°40’ западной долготы и 15°50’ северной широты, он был бы вознагражден за смелость, так как увидел бы то, чего еще никогда не видели здесь ни географы, ни натуралисты, ни караваны: город[61]  [61] С того времени, когда развернулись описанные здесь события, область, расположенная к западу от Гао-Гао, наконец исследована. Продолжение рассказа объяснит, почему там не найдено следов города, о котором идет речь. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Да, настоящий город, не отмеченный ни на одной карте и о существовании которого никто не подозревал, хотя число его обитателей достигало шести тысяч восьмисот восьми человек, не считая детей!

Если бы предполагаемый путешественник спросил о названии города одного из обитателей и если бы тот согласился ответить, он, возможно, сказал бы по-английски: «Blackland is the name of this city», но мог ответить и по-итальянски: «Questa citta e Terra Nera», на языке бамбара: «Ni dougouba ntocko a be Bankou Fing», по-португальски: «Ista cidade e Terranegra», по-испански: «Esta ciudad es Tierranegra». Но на любом языке эти ответы означали бы название этого города – «Черная страна».

Нет ничего невозможного, если бы даже ответ был дан по-латыни: «Ista urbs Terra Nigra est». Это случилось бы, если бы спрашивающий обратился к Жозиасу Эберли, бывшему профессору, который, не найдя в Блекленде дела по своим способностям, открыл лавочку и превратился в аптекаря и торговца красками, о чем говорила вывеска: «Жозиас Эберли. Аптекарь. Краски».

На всех языках говорили в этой новой Вавилонской башне[62]  [62] По библейской легенде, Бог наказал возгордившихся строителей Вавилонской башни (они хотели довести ее де небес) тем, что заставил всех говорить на разных языках.


[Закрыть], население которой в момент, когда экспедиция Барсака потерпела бедствие в Кубо, кроме пяти тысяч семисот семидесяти восьми негров и негритянок, насчитывало тысячу тридцать белых из всех стран мира. В подавляющем большинстве это были ускользнувшие от суда и убежавшие из тюрьмы авантюристы, готовые на самые черные дела. Так как представители английской нации господствовали в этой причудливой толпе, то и английский язык имел преимущество над остальными. На нем составлялись приказания Господина, акты гражданского состояния, насколько оно там существовало, и издавалась местная официальная газета «Блеклендский гром».

Очень любопытна была эта газета, насколько можно судить по отрывкам, заимствованным из нескольких номеров:

«Вчера Джон Эндрью повесил негра Коромоко, который забыл подать ему трубку после завтрака».

«Завтра вечером, в 6 часов, отправление в Куркусу и Биди десяти планеров с десятью Веселыми ребятами под командой полковника Хирама Герберта. Намечено полное разграбление этих двух деревень, которые мы не посещали уже три года. Возвращение состоится в ту же ночь».

«Мы уже сообщали, что французская экспедиция, предводимая депутатом по имени Барсак, скоро должна отправиться из Конакри. По-видимому, экспедиция имеет намерение достигнуть Нигера через Сикасо и Уагадугу. Все меры предосторожности приняты. Двадцать человек Черной стражи и двое Веселых ребят немедленно отправляются в путь. Капитан Эдуард Руфус присоединится к ним в надлежащее время. Эдуард Руфус, являющийся, как известно, дезертиром колониальной пехоты, под именем Лакура сыграет роль французского лейтенанта и воспользуется превосходным знанием военных обычаев этой нации, чтобы задержать тем или иным способом указанного Барсака, который, конечно, не достигнет Нигера».

«Вчера на Садовом мосту в результате спора советников Эль Уиллис был вынужден всадить порцию свинца в голову Веселого парня Константина Бернарда. Этот последний упал в Ред-Ривер[63]  [63] Ред-Ривер (англ.) – Красная река.


[Закрыть]и, увлеченный чрезмерным весом только что запломбированной головы, утонул. Немедленно был открыт конкурс с целью замещения покойного. Победу одержал Гильман Эли благодаря семнадцати приговорам, вынесенным французскими, английскими и немецкими судами, в целом составляющим двадцать девять лет тюрьмы и тридцать пять лет каторги. Гильман Эли переходит, таким образом, из Гражданского корпуса к Веселым ребятам. Да сопутствуют ему наши наилучшие пожелания!»

Как уже, без сомнения, заметил читатель, Джон Эндрью, Хирам Герберт, Эдуард Руфус, Эль Уиллис, Константин Бернард, Гильман Эли не имели фамилий, а лишь сочетание двух имен. Такой обычай был общим в Блекленде, где всякого вновь прибывшего «крестили» заново, и он терял фамилию, которую никто не знал, кроме Господина. Единственный из обитателей белой расы, помимо особой части населения, о которой будет речь впереди, этот Господин имел фамилию, но она скорее была зловещей кличкой. Его звали Гарри Киллер, то есть, в буквальном смысле слова, Гарри-Смерть, Гарри-Убийца.

Лет за десять до похищения экспедиции Барсака, которым заканчивается первая часть этого рассказа, Гарри Киллер с несколькими субъектами такого же сорта прибыл неизвестно откуда в пустыню, раскинул палатку и сказал: «Здесь будет город». И Блекленд возник среди песков точно по волшебству.

Это был очень странный город. Он стоял на равнине, на правом берегу Тафасассета, реки, совершенно высохшей до того дня, когда воля Гарри Киллера наполнила ее проточной водой; город имел форму правильного полукруга и насчитывал ровно тысячу двести метров с северо-запада на юго-восток, параллельно течению реки, и шестьсот метров с севера-востока на юго-запад. Его площадь, достигавшая, таким образом, пятидесяти шести гектаров, была разделена на три неравные части, окруженные концентрическими неприступными глинобитными стенами высотой в десять метров и почти такой же толщины у основания.

Непосредственно у берега реки, которую Гарри Киллер назвал Ред-Ривер, располагался первый сектор, который был очерчен радиусом в двести пятьдесят метров. Бульвар шириной в сто метров соприкасался в двух местах со вторым сектором, шел по берегу реки, где он встречался с третьим сектором, и, таким образом, значительно увеличивал площадь первого, которая достигала семнадцати гектаров. Город представлял собой, таким образом, полукольцо из трех секторов.

В первом обитала аристократия Блекленда, которую со зловещим юмором называли Веселыми ребятами.

За исключением нескольких человек, назначенных на более высокие посты, компаньоны Гарри Киллера в момент, когда он основал город, составили зародыш корпуса Веселых ребят. Вокруг первоначального ядра собралась кучка бандитов, сбежавших из тюрем и каторги, которых Киллер привлек, обещая полное удовлетворение их преступных инстинктов. Вскоре число Веселых ребят достигло пятисот пятидесяти шести, и это число должно было оставаться неизменным.

Обязанности Веселых ребят были многообразны. Организованные на военный лад, управляемые полковником, пятью капитанами, десятью лейтенантами и пятьюдесятью сержантами, которые соответственно командовали пятьюстами, сотней, пятьюдесятью и десятью подчиненными, они составляли армию Блекленда. Война, которую они вели, заключалась в разграблении убогих деревушек и в убийстве тех обитателей, которых не уводили в рабство. Веселые ребята, кроме того, составляли городскую полицию и при помощи ударов бича и револьверных выстрелов управляли невольниками, на которых были возложены все без исключения работы и особенно сельское хозяйство. И кроме всего, из них же набиралась стража Господина, слепо выполняющая его приказы.

Третий сектор, самый удаленный от центра, представлял собой полукольцо, длиной в тысячу шестьсот метров, шириной в пятьдесят метров, оба конца которого примыкали к первому сектору и к Ред-Ривер; оно тянулось по периметру города, между наружной стеной и вторым сектором, где были заключены рабы.

В третьем секторе обитали белые, не вошедшие в первый сектор и образовавшие так называемый Гражданский корпус. В ожидании, пока освободится место в корпусе Веселых ребят (а это случалось нередко, потому что ужасные нравы Блекленда приводили к частым стычкам), они «проходили испытательный срок» в Гражданском корпусе, который можно было, таким образом, рассматривать как чистилище[64]  [64] По католическому вероучению, души умерших, прежде чем попасть в рай, содержатся в чистилище более или менее долгое время, смотря по количеству грехов.


[Закрыть], а за ним следовал рай – корпус Веселых ребят. Чтобы существовать, члены Гражданского корпуса занимались торговлей, так как только Веселые ребята содержались Господином на казенный счет. Сектор Гражданского корпуса был коммерческим кварталом города, там Веселые ребята находили за деньги любые товары, вплоть до самых изысканных предметов роскоши. Товары приобретались торговцами у Господина, добывавшего их или грабежом, или, когда речь шла о предметах европейского происхождения, такими способами, о которых знало лишь его непосредственное окружение.

В момент, когда Блекленд появляется в нашем рассказе, третий сектор насчитывал двести восемьдесят шесть обитателей, среди них были сорок пять белых женщин, того же пошиба, что и их сограждане-мужчины.

Между первым и третьим секторами находился второй, площадь которого достигала тридцати одного гектара, занимавший всю остальную часть города. Это был квартал рабов, число которых достигло тогда пяти тысяч семисот семидесяти восьми, из них четыре тысячи сто девяносто шесть мужчин и одна тысяча пятьсот восемьдесят две женщины. Здесь они и обитали за редким исключением. Здесь были их хижины. Здесь протекала их убогая жизнь.

Каждое утро четыре двери, проделанные в стене этого ада, открывались, и под надзором Веселых ребят, вооруженных дубинками и револьверами, негры, не занятые в городе, разделившись на бригады, отправлялись на сельскохозяйственные работы. Вечером печальная процессия возвращалась «домой», и тяжелые двери захлопывались до утра. Никакого выхода наружу. С одной стороны – Веселые ребята, с другой – Гражданский корпус. Кругом их окружали двуногие звери, жестокие и беспощадные.

Многие из несчастных умирали, не выдержав лишений или под ударами надзирателей, слишком часто превращавшихся в палачей. Об этом мало беспокоились. Очередной набег немедленно пополнял убыль, и новые жертвы замещали тех, кого освободила смерть.

Но кварталы правого берега, которые мы только что кратко описали, не составляли всего Блекленда. На левой стороне Ред-Ривер, на берегу, представлявшем собой холм высотой до пятнадцати метров, городская стена продолжалась вдоль реки, образуя прямоугольник, длиной в тысячу двести метров и шириной в триста метров. Эта вторая часть города, немногим уступавшая по величине первой, так как ее площадь достигала тридцати шести гектаров, разделялась пополам высокой поперечной стеной.

В одной половине, расположенной на северо-западном склоне холма, находился городской парк – Крепостной сад, соединенный Садовым мостом с секторами Веселых ребят и Гражданского корпуса. В другой половине, на вершине холма, находились жизненные центры города.

В северном углу, смежном с парком, поднималось громоздкое четырехугольное сооружение, окруженное уступчатой стеной; северо-восточный фасад его, высотой около тридцати метров, круто обрывался у Ред-Ривер – это был дворец, как его обычно называли, – в нем жили Гарри Киллер и девять его старинных сокамерников, возведенных в ранг советников. Странные это были советники, которых скорее следовало бы назвать сообщниками преступлений их главаря. Занятные советники! Их главной обязанностью было проверять, выполнены ли приказы и безапелляционные приговоры никому не доступного и почти невидимого властелина.

Другой мост, перекрываемый на ночь решеткой, назывался Дворцовым и соединял резиденцию Киллера с правым берегом.

К дворцу примыкали две казармы: одна – для дюжины рабов, выполнявших обязанности слуг, и для полусотни негров, выбранных из числа тех, чьи природные наклонности сводились к неуемной жестокости, и составлявших Черную стражу; другая – для сорока белых, отобранных по тому же принципу и которым было доверено управление сорока летательными машинами, называемыми в Блекленде планерами[65]  [65] Сейчас планерами называются безмоторные самолеты.


[Закрыть].

Плод гениального творца, эти чудесные машины, благодаря усовершенствованиям, о которых вскоре будет сказано, имели дальность полета пять тысяч километров со скоростью четыреста километров в час. Именно они делали пиратов Блекленда вездесущими и позволяли им исчезать немедленно после совершения преступлений. Они же служили основой деспотического могущества Гарри Киллера.

В самом деле, посредством страха Киллер управлял неведомой империей, столицей которой был Блекленд; страх служил опорой его власти. Тем не менее самодержец предвидел возможность мятежа белых или черных подданных. Из осторожности он построил дворец таким образом, что тот господствовал над городом и держал под жерлами пушек жилые кварталы, сад, казарму. Всякое возмущение послужило бы сигналом ко всеобщему избиению, и мятежники не могли бы спастись. Пустыня создавала непреодолимый барьер, и читатель скоро увидит, что, раз попав в это логово, нужно было отказаться от всякой надежды выбраться из него.

Вдобавок ко всему, Блекленд содержался в чистоте и располагал всевозможными удобствами. Не было у Веселых ребят или в Гражданском корпусе ни одного жилища без телефона. Не было улицы, дома, даже невольничьей хижины без водопровода и электричества.

В окрестностях города, основанного десять лет назад среди пустыни, превращение было еще чудеснее. Песчаный океан, окружавший его повсюду, начинался теперь лишь за несколько километров от городских стен. В непосредственной близости от городских стен пустыню до самого горизонта сменили поля, возделываемые по наиболее совершенным методам, где с каждым годом все пышнее росли всевозможные растения Африки и Европы.

Таково было творение Гарри Киллера, которое было бы чудесным, если бы не было основано на преступлениях. Но как оно было осуществлено? Как он превратил в плодородные поля бесплодные, пустынные равнины? Чтобы существовали человек и животные, чтобы приносила плоды земля, нужна была вода. Как Гарри Киллер сумел напоить целую область, землю, где раньше за целые годы не выпадало ни капли дождя? Не был ли он наделен магической властью?

Нет, Гарри Киллер не владел никаким сверхъестественным могуществом и своими собственными силами неспособен был бы осуществить такие чудеса. Но Гарри Киллер был не один. Дворец, где он обитал с теми, кого называл советниками, казармы Черной стражи и ангары для планеров занимали лишь меньшую часть последнего сектора Блекленда. Среди обширного свободного пространства там были еще постройки, целый город, заключенный в первом; дома, дворы и внутренние сады его занимали девять гектаров. Против дворца возвышался завод.

Завод был автономным, независимым городом, любимым детищем Господина и в то же время причиной его безотчетного страха.

Он только задумал город, но создан был этот город заводом, именно заводу город был обязан всеми усовершенствованиями и необычными изобретениями, о которых Европа узнала на несколько лет позже Блекленда.

Завод имел душу и тело. Душой завода был его директор. Телом – сотня рабочих разных национальностей, преимущественно французов и англичан, выбранных среди лучших представителей своих профессий и привлеченных сюда могуществом золота. Каждому из них платили жалованье министра, но зато они должны были подчиняться непререкаемым законам Блекленда.

Среди рабочих были представители любых профессий, но большинство составляли сборщики машин. Некоторые из них были женаты, и в описываемый период истории Блекленда завод насчитывал двадцать семь женщин и небольшое количество детей.

Эти честные рабочие, представлявшие странный контраст с остальными обитателями города, жили на заводе, выходить откуда им было раз и навсегда строго запрещено. Да если б они и захотели выйти, они не могли бы этого сделать, так как Черная стража и Веселые ребята день и ночь бдительно надзирали за ними. Вдобавок они были предупреждены об этом при найме, и никто не пытался нарушить правило, установленное при поступлении на работу. В обмен на огромную заработную плату рабочие были отрезаны от мира на все время пребывания в Блекленде. Они не только не могли покидать завод, но даже не могли никому писать и получать письма извне. Таковы были условия найма.

Многих такая строгость заставляла отступать. Некоторые же время от времени соблазнялись весьма большим жалованьем. Что, в самом деле, терять, когда ты беден и бьешься из-за куска хлеба? Возможность разбогатеть стоила того, чтобы броситься в неизвестность. «В конце концов, – говорили они себе, – в этом приключении, мы рискуем только жизнью».

Как только договор был заключен, он немедленно вступал в силу. На указанном ему судне завербованный приезжал на один из островов Бисагушского архипелага, расположенного близ берега Португальской Гвинеи. Там ему завязывали глаза, и один из планеров, спрятанных в пустынном уголке архипелага, менее чем в шесть часов доставлял его в Блекленд, расположенный в двух тысячах километров по прямой. Планер спускался на эспланаду[66]  [66] Эспланада – площадь перед большими зданиями.


[Закрыть], отделяющую дворец от завода, и рабочий, освобожденный от повязки, входил на завод, чтобы не выходить оттуда до того дня, когда ему было угодно расторгнуть договор и возвратиться на родину.

В этом вопросе контракт, в самом деле, представлял свободу завербованному рабочему; В Блекленде он был пленником, но имел право в заранее обусловленное время покинуть город навсегда. Тогда с той же самой эспланады, где он высадился с планера, другой планер увозил его на Бисагушские острова, где он находил пароход, чтобы вернуться в Европу. Так, по крайней мере, уверяли уезжающих рабочих. Но те, кто оставался на заводе, не знали, что люди, отправляющиеся из Блекленда, никогда не прибывали по назначению, что кости их белели в пустыне и что заработанные деньги, которые они увозили с собой, неизменно возвращались к тому, кто их платил. Так касса Господина не истощалась, сохранялась тайна существования Блекленда, и империя Гарри Киллера оставалась неизвестной.

Впрочем, такие отъезды случались редко. Рабочие не могли узнать и даже заподозрить, какой образ жизни ведут обитатели города, о котором у них не было никаких сведений; они лишь в крайних случаях покидали завод – этот маленький уединенный мир. Они жили там в своем тесном кругу; девять невольников и невольниц, такие же пленники, как и они сами, помогали женщинам в домашних заботах. В конце концов, они были счастливее, чем на родине, настолько увлекаясь работой, что иногда не бросали ее вплоть до самой ночи.

Единственным начальником рабочих был француз Марсель Камаре, и они были недалеки от того, чтобы считать его богом.

Марсель Камаре был единственным обитателем завода, который мог свободно из него выходить и бродить по улицам или в окрестностях Блекленда. Он пользовался свободой и гулял повсюду, однако из этого не следовало, что он лучше подчиненных знал обычаи города, само название которого было ему неизвестно.

Один рабочий спросил его однажды об этом. Камаре добросовестно подумал и, к большому изумлению подчиненного, ответил:

– Честное слово… Я не знаю…

И в самом деле ему и в голову не пришло осведомиться о такой «мелочи». Он об этом и не думал, пока ему не задали вопрос.

Вот каким странным существом был Марсель Камаре.

На вид ему было около сорока лет. Среднего роста, с узкими плечами, плоской грудью, с редкими белокурыми волосами, он имел хрупкую, изящную фигуру. Его жесты были размеренны, спокойствие непоколебимо; он говорил, как робкий ребенок, слабым и нежным голосом, никогда не поднимавшимся до гневного окрика при любых обстоятельствах. Его слишком тяжелая голова постоянно склонялась на левое плечо, и на бледно-матовом болезненном лице были прекрасны лишь удивительно голубые мечтательные глаза.

Внимательный наблюдатель нашел бы, что в этих чудесных глазах иногда появлялся смутный, тревожный блеск, что выражение их на мгновение становилось отрешенным. Удивленный этим блеском, он поспешил бы заключить, что Марсель Камаре немного не в себе, и, быть может, это суждение было бы не слишком далеко от истины. Ведь гениальность где-то граничит с безумием.

Несмотря на физическую слабость и нежность характера, Марсель Камаре был наделен безграничной энергией. Он не обращал внимания на опасности, не замечал никаких лишений и препятствий. Дело в том, что он о них просто не подозревал. Эти ясные голубые глаза смотрели только внутрь и не видели реальных предметов. Он жил вне времени, в волшебном мире, населенном химерами. Он думал. Он думал непрерывно, думал всегда и везде. Марсель Камаре был просто мыслительной машиной, машиной удивительной, беззащитной и ужасной.

Рассеянный в такой же мере, как и Сен-Берен, или, скорее, «чуждый» всему, что составляет реальную жизнь, он не раз падал в Ред-Ривер, думая, что идет на мост. Слуга, за обезьянью внешность получивший прозвище Жоконе[67]  [67] Жоко (фр.) – орангутан.


[Закрыть], мог заставить его есть вовремя. Марсель Камаре ел, когда был голоден, засыпал, когда приходил сон, так же легко в полдень, как и в полночь.

Десять лет назад обстоятельства свели его с Гарри Киллером. В это время мечтой Камаре был удивительный аппарат, способный, по словам изобретателя, вызывать дождь: одна из химер Камаре. Он охотно рассказывал о своей мечте всякому, кто хотел слушать. Узнал и Гарри Киллер об этом изобретении, тогда еще существовавшем только в теории. Но в то время как другие слушатели лишь смеялись над подобными глупостями, Гарри Киллер принял их всерьез и составил из них проект, который позже осуществил.

Гарри Киллер был бандитом, но бандитом с широким размахом, – он понял, как много может получить от непризнанного гения. Случай дал ему власть над Камаре, он блеснул перед ученым картиной осуществления его идей, увлек в пустыню, где потом поднялся Блекленд, и сказал ему: «Пусть здесь идет обещанный дождь!» И дождь послушно начал идти.

С тех пор Камаре жил в постоянной лихорадке. Все его несбыточные мечты претворялись в жизнь одна за другой. Все химеры осуществлялись на деле. После машины, вызывающей дождь, появились сотни других изобретений; Гарри Киллер получал от них выгоду, а их творец никогда не беспокоился о том, как они применяются.

Конечно, изобретателя нельзя считать ответственным за зло, косвенной причиной которого он является. Никому, например, не приходит в голову обвинять того, кто изобрел револьвер, за все преступления, совершенные при помощи этого оружия. И все-таки его создатель знал, что подобный предмет может и должен убивать, и, очевидно, с этой целью он его и задумал.

Ничего подобного не было с Марселем Камаре. Положим, ему пришла бы фантазия изобрести самую дальнобойную пушку с самыми тяжелыми снарядами, какая только когда-либо существовала; он с удовольствием рассчитывал бы форму пушки, вес и форму снаряда и заряд пороха, не видя в этом ничего, кроме научного любопытства. Его крайне удивило бы, если бы ему сказали, что его детище может стать при случае орудием зла.

Гарри Киллер хотел дождя – и Камаре сделал дождь. Гарри Киллеру нужны были земледельческие орудия – и Камаре создал усовершенствованные механические плуги, сеялки, пропалыватели, косилки и молотилки, которые пахали, сеяли, пололи, косили и молотили без автономных источников энергии. Гарри Киллер потребовал летающие машины – и Камаре дал ему планеры, способные покрывать пять тысяч километров со скоростью метеора.

Марсель Камаре не задавался вопросом, какое применение может найти его компаньон всем этим изобретениям. Стоя в стороне от жизни, он видел перед собой только проблемы и не интересовался ни их практическими приложениями, ни источником материальных средств, которые нужны были для их осуществления. Так же, как он присутствовал при закладке Блекленда и рождении плодоносных полей в пустыне, не замечая этого, точно так же он не имел ни малейшего желания знать, при помощи каких средств Гарри Киллер достал первые станки и машины, при помощи которых завод осуществлял воспроизводство. Марсель Камаре потребовал как само собой разумеющееся, чтобы был построен завод, – и сотни негров его построили. Ему понадобились инструменты, динамо и паровая машина – и через несколько месяцев они чудесным образом появились в пустыне. Возникла, наконец, необходимость в рабочих – и они появились в нужном количестве. Как происходили эти поразительные чудеса? Марсель Камаре об этом не думал. Он требовал – ему давали.