Текст книги "Африка: Сборник"

Автор книги: Жозеф Кессель

Соавторы: Леопольд Сенгор,Недле Мокосо,Муххаммед Зефзаф,Светлана Прожогина,Идрис ас-Сагир,Идрис аль-Хури,Стэнли Ньямфукудза,Бен Окри,Мустафа аль-Меснави,Муххаммед Беррада
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 44 страниц)

Господин Флаэрти подмигнул мне, улыбнулся в рыжие усы и ответил:

«Ни одна живая душа. Башир принадлежит сам себе и никому больше».

«Какой ужас! Какая жалость!» – воскликнула прекрасная американка.

Мне отчего-то сделалось стыдно, и я почувствовал себя глупцом. Да тут еще Маноло принялся вполголоса петь, а я от его песен совсем теряю голову. Но пожилая дама все поставила на свои места:

«Ну-ну, моя дорогая, сразу видно, что ты еще не успела хорошенько узнать здешнюю жизнь. Да тут сотни таких маленьких бедолаг. Нельзя же горевать о каждом».

«Но этот мне нравится. – Молодая женщина упрямо встряхнула светлыми волосами. – И я хочу взять его с собой. Он забавный, как игрушка».

При слове «игрушка» страшные глаза пожилой дамы уставились на меня. Наконец-то она соизволила меня разглядеть – до этой минуты я был для нее лишь тенью тени.

«Ну полно, моя дорогая, без глупостей. Я сама его возьму. Этому двугорбому мальчишке я найду лучшее применение», – объявила она.

Прекрасная американка не стала спорить. И мой друг Флаэрти тоже ничего не сказал. Да что там они – я и сам даже не попытался улизнуть. Поистине глаза этой пожилой женщины обладали какой-то магической силой.

Она вышла из «Маршико» – высокая, статная, с гордо поднятой головой. Я поплелся за ней. Тотчас же к нам подъехал огромный автомобиль, из него выскочил шофер в длинном белом плаще и черной фуражке с блестящим козырьком. Сняв фуражку, он распахнул дверцу перед пожилой дамой. Я сел рядом с ним, и машина покатила так плавно, будто дорога была устлана птичьими перьями.

В этом месте своего повествования Башир умолк и молчал так долго, что Сейид, потеряв терпение, воскликнул:

– Какой дьявол держит тебя за язык, и с какой стати ты заставляешь нас ждать?

– Я молчу потому, – ласковым голосом отвечал Башир, – что рассказываю не по читаной-перечитаной книге, как ты, а по памяти и стараюсь припомнить все удивительное, что случилось со мной.

– Не торопись! Вспомни все как было! – попросили слушатели.

И Башир продолжил:

– Всем вам известно, друзья мои, что в миле от города находится место, которое иностранцы называют Горой. Даже отсюда, если забраться на крышу высокого дома, можно увидеть холмы, поросшие цветущими садами, где в самый знойный полдень царит прохлада. Но что мы по существу знаем о Горе? Мы видели дороги, по которым раскатывают машины богачей и цокают копытцами крестьянские ослики, высокие стены, решетчатые ограды. И ничего больше. Обширная Гора вся поделена на обособленные, надежно охраняемые частные владения, и проникнуть туда без разрешения хозяев невозможно. А хозяйничают там иностранцы, приехавшие из разных мест.

Так вот, иностранцы, о которых я веду речь, друзья мои, ничего общего не имеют с теми, что круглый год заполняют городские отели, неутомимо снуют по улицам, толкутся здесь, на Большом базаре, или спешат за гидом, знакомясь с достопримечательностями старого города. Не похожи они и на тех, кто живет в новом городе. Эти занимаются финансовыми операциями, коммерцией, куплей-продажей земель; среди них есть судовладельцы, врачи, чиновники, контрабандисты. Одним словом, все они – работают. Те же, что поселились на Горе, не делают ничего, ну ровным счетом ничего. Обосновавшись на самой благодатной земле, они проживают огромные состояния, доставшиеся им по наследству, и заботятся лишь о собственном покое и удовольствиях.

Но именно поэтому все их почитают и благоговеют перед ними.

Итак, хозяева Горы стоят на самой вершине общественной лестницы. Среди них англичанам отведено наиболее почетное место. А почему бы вы думали, друзья мои? Да потому, что они умеют надежнее других запираться в своих владениях, лучше других обходиться без чьей-либо помощи и сильнее других презирать всех и вся. Удел остальных – добиваться их благосклонности.

Среди англичан, живущих на Горе, самой важной персоной была пожилая дама со страшными глазами, которая увела меня из «Маршико».

После этих слов всеми слушателями овладело одно и то же чувство. При мысли о невиданной роскоши и безграничной власти на лицах бедняков появились довольные улыбки.

И маленький горбун продолжил:

– Много лет назад супруг пожилой дамы (ее звали леди Синтия, а его – сэр Персивал) состоял на службе у английского короля и от его имени управлял весьма удаленными от Англии, но принадлежавшими ей землями. В этих странах, где обитают люди всех цветов кожи, сэр Персивал имел ту же власть, какую имеет над нами, подданными султана, мандуб[5]5
  Мандуб – наместник султана.


[Закрыть]. Иными словами, в течение долгих лет сэр Персивал был мандубом в простершихся за семью морями владениях своего короля.

Дожив до преклонного возраста, сэр Персивал в один прекрасный день решил, что пора ему отойти от дел и обрести наконец желанный покой. Для этого он выбрал холмы Танжера. Здесь тоже все стали почитать его больше, чем кого бы то ни было, из-за его былого могущества, огромного состояния и, думается мне, высокого роста.

Однако рядом с женой сэр Персивал оказывался полным ничтожеством. Обладая сильным характером и огненным магическим взглядом, леди Синтия всегда повелевала мужем, как ей того хотелось. По сути, в тех далеких странах, о которых я вам говорил, настоящим мандубом была именно она. Да и здесь леди Синтия – истинная хозяйка Горы.

Все это я узнал гораздо позже, от друзей дома, всегда готовых поболтать с маленьким нищим горбуном. Рассказывая вам, я немного забежал вперед с единственной целью – сделать свое повествование живее и понятнее.

– И правильно! – воскликнул Мухаммед, уличный писец.

– Конечно, – осторожно заметил старец Хусейн, торговавший сурьмой. – Конечно, правильно. Кто знает, что творится в душе у этих могущественных неверных и что у них за нравы?

– Даже Абд ар-Рахман не знает, – сказал бездельник, важно расправляя на своем голубом бурнусе пышную, медного цвета бороду.

А Зельма-бедуинка с татуированными щеками и бесстыдными глазами в сердцах посетовала:

– Ты слишком много толкуешь о стариках. Неужели в твоем рассказе не будет ни одного красивого юноши?

– Всему свое время, женщина, – ответил ей Башир. – А пока с тебя хватит и Ибрагима.

Тут соседи Зельмы, заметившие взгляды, которые она бросала на продавца цветов, посмеялись над ней, а та в отместку выбранила их, впрочем, беззлобно.

И Башир продолжил:

– Когда мы приехали на Гору, солнце уже было высоко, но еще веяло ночной прохладой и над садами витал какой-то особенный, тончайший аромат. Стены частных владений скрывают от глаз путника деревья и цветы, но их запах, необычайно сильный именно в это время суток, распространяется далеко вокруг.

Роскошный автомобиль притормозил перед высокими решетчатыми воротами, которые тотчас отворились, словно по волшебству, на самом же деле их открыл бдительный привратник; далее машина покатила к другим воротам, которые, в свой черед, тоже немедленно распахнулись; и наконец, мы остановились подле невысокого продолговатого здания правильных пропорций. Слуга, поджидавший нас, помог пожилой даме выйти из машины.

Никто из встретившихся нам людей, о друзья мои, не был уроженцем Танжера. Первым нам открыл ворота огромный негр из Судана; тот, что отворил вторые ворота, был выходцем из страны, которая зовется Малайзией, а в слуге, стоявшем у крыльца, я без труда узнал китайца. Шофер приехал из Индии. И с каждым леди Синтия говорила на его родном языке. Все эти люди, не способные общаться ни с кем, кроме нее, относились к леди Синтии с глубоким боязливым почтением. Всю ночь они не сомкнули глаз, ожидая ее возвращения, а поутру готовы были броситься исполнять любое ее желание.

Указав на меня слуге-китайцу и мимоходом бросив ему несколько слов, леди Синтия скрылась в своем великолепном доме. А слуга отвел меня в один из многочисленных флигелей, расположенных среди деревьев подле особняка. Там были холодная и горячая вода, мыло, всевозможные мази и присыпки. Китаец, весьма напыщенный с виду, заставил меня снять всю одежду, намылил меня с головы до ног и подтолкнул под струю воды. Кончив мыть, он обмазал меня какой-то мазью и обсыпал дезинфицирующим средством. Надо сказать, драил он меня жесткими щетками, словно лошадь. В довершение всего он спалил мою одежду, а взамен дал другую – такую новенькую, чистую и благоухающую, что в первые минуты я не мог пошевелиться из страха испачкать ее или еще как-нибудь испортить.

Выйдя из флигеля, я огляделся: восхитительная картина представилась моим глазам. Какие только цветы и деревья меня не окружали! Зеленые травы, пунцовые цветки бугенвиллий и голубые джакаранд были здесь ярче, чем где бы то ни было. В неглубоких канавках день и ночь журчала вода. Но это еще не все, друзья мои! Было там и нечто такое, что прямо-таки свело меня с ума.

В садах, рощах и загонах обитали диковинные животные и птицы. Я уже не говорю о породистых собаках, самые большие из которых походили на львов, а самые маленькие – на крыс, ни о газелях с кроткими глазами, ни даже о ручных обезьянках, прыгающих с ветки на ветку. Я увидел и песчаных леопардов, и жирафов, и прочих редкостных зверей: одни с громадными носами, другие с сумкой на животе, третьи плавали в пруду, словно стволы деревьев, со страшными зубами, торчащими из пасти. И еще я видел клетки с маленькими птичками – у них было яркое золотистое оперение, сверкающее, словно лучи солнца, и гигантских попугаев, сидящих на деревьях на длинных цепочках и переливающихся всеми цветами радуги. Аллах всемогущий! Все это походило на сон или на одну из тех старинных сказок, которые нам сотни раз читал Сейид. Вообразите себе мой восторг, о друзья мои, когда все эти чудеса, живые и всамделишные, предстали передо мной.

Тут слепой рыбак Абдалла торжественно возгласил:

– Трижды счастлив тот, у кого зрячие глаза и кто может наслаждаться подобными красотами!

И Башир продолжил свой рассказ:

– Много времени провел я в этом необычайном месте, то изумляясь до крайности, то очаровываясь, как вдруг заметил, что пожилая дама, хозяйка всего этого богатства, направляется в мою сторону. Она переоделась и сняла вечерний грим. Вид у нее был утомленный: судя по всему, Аллах не послал ей вожделенного сна.

На ее худом желтом лице еще ярче сверкали страшные огненные глаза, уставившиеся на меня так, что мне сделалось не по себе. Бросив резко: «Животные – единственное благословение господа на земле», – она знаком велела мне следовать за ней.

Я ничего не понял из этих слов, но они отложились у меня в памяти. Наблюдая за леди Синтией, я отметил, что она ценила животных гораздо выше людей – выше Маноло, больного певца, выше бедного старого Самуэля и даже выше моего друга Флаэрти и прекрасной американки. Когда она разглядывала собак, газелей, обезьянок, попугаев и черепах, в ее глазах не было той злобы, какая появлялась всякий раз, когда она смотрела на человека. А когда леди Синтия разговаривала со своими животными или птицами, ее голос становился похожим на голос маленького ребенка, и она лепетала какие-то ласковые бессмысленные слова. Если бы я услыхал этот лепет от кого-нибудь другого, я бы в душе повеселился, но мне и в голову не приходило смеяться над женщиной с такими страшными глазами.

Мы обошли всех зверей; одних леди Синтия кормила, других гладила, а если какое-нибудь животное казалось ей плохо ухоженным, она строго выговаривала слугам, сопровождавшим ее, а иногда даже била их.

Потом мы направились в роскошный особняк. Там, на затененной террасе, за накрытым столом сидел пожилой человек. Он встал, как только увидел леди Синтию. Человек был красивой благородной наружности, высокого роста, держался прямо. С первого взгляда было ясно, что он принадлежит к очень знатной и богатой семье и его всегдашним занятием было повелевать людьми. Однако перед леди Синтией он выглядел рабом. Человек этот был ее мужем.

Он поцеловал ей руку и подал маленькое кресло. Только после этого он осмелился вернуться на свое место и приняться за еду. О что это была за еда, друзья мои! Теплый белый хлеб, жирное молоко, сливочное масло, свежие яйца, изысканнейшие варенья, душистый мед, невиданные фрукты. Но леди Синтия пренебрегла этими дарами всемилостивейшего Аллаха. Она предпочла желтое питье, которое неверные именуют виски и которым они злоупотребляют, как сущие безумцы. Но те хоть ждут, когда день начнет клониться к вечеру. Леди Синтия, всю ночь вливавшая в себя виски, с раннего утра вновь принялась за него. Без сомнения, оно заменяло ей сон, которого она была лишена.

Выпив три порции, леди Синтия встала из-за стола. Поднялся и ее муж.

«Вы мне не нужны, – нетерпеливо бросила она ему. – Мне нужен Башир».

Мы вышли из дому и направились в сторону, противоположную зоопарку. Вскоре леди Синтия остановилась возле небольшого домика среди лужаек. На них были установлены качели, кольца, разные увлекательные игры – у меня просто глаза разбежались. Но леди Синтия не дала мне времени хорошенько все рассмотреть и повела внутрь. Да-а, скажу я вам, друзья мои: я очутился в жилище волшебников. На стенах были изображены сцены из сказок: драконы, духи, карлики, замки, кареты – все пестрело яркими и сочными красками. А на полу валялись искусно сделанные игрушки: автомобили, ездящие сами по себе, поезда, совсем как настоящие, катящиеся по рельсам, заводные куклы, двигающие руками, открывающие и закрывающие глаза, рычащие медведи. Но самой удивительной была обладательница всех этих вещей.

Представьте себе, друзья мои, девочку лет десяти, одетую как принцесса, невероятно чистенькую и надушенную. Волосы у нее такие светлые, густые и пушистые, что рука невольно тянется погладить их, но головка так тщательно причесана, что не хватает духу прикоснуться к ней. Черты ее лица, кажется, выточены самым искусным резчиком, а кожа нежна и слегка золотится от загара. Ее голубые глаза походят на редкие по красоте цветы. Во всем мире, друзья мои, вряд ли еще можно встретить столь очаровательное создание.

Вдруг прямо к ногам Башира со звоном упал тамбурин, брошенный со всего размаха. Башир обернулся и увидел Айшу, стремительно удалявшуюся в сторону старого города. Вскоре ее маленькая стройная фигурка скрылась за крепостной стеной.

– Что случилось? Что случилось? Да скажите же мне, что произошло? – с жадным любопытством вопрошал Абдалла, слепой рыбак.

Пока соседи растолковывали ему, Зельма-бедуинка с татуировкой на лбу насмешливо сказала Баширу.

– Остерегайся, бес горбатый, в жилах этой девчушки уже бурлит кровь женщины.

– Вот я как-нибудь отлуплю ее – она же без меня пропадет, – спокойно ответил Башир и продолжил свой рассказ:

– Леди Синтия, поспешно обняв девочку, подвела меня к ней и представила: «Это Башир, он говорит по-английски. Я тебе его дарю». – «Спасибо, бабушка, – вежливо ответила девочка. – Мне нравится, что у него два горба». – «Вот я и подумала… Надеюсь, Дэзи, это тебя немного развлечет», – сказала пожилая дама и ушла.

Мне следовало бы рассердиться на то, что со мной обращаются как с говорящей куклой, которую можно подарить. Но со стыдом признаюсь: в ту минуту я был счастлив и почти горд, что принадлежу такому красивому существу, от которого так приятно пахнет. Этим я, без сомнения, прогневал мудрого и всемогущего Аллаха, который повелел, чтобы мужчина был господином над женщиной.

– Вы только послушайте этого мальчишку – этого негодяя, уродца! – завопила Зельма-бедуинка.

Однако сидевшие рядом с ней мужчины принудили ее замолчать.

И Башир продолжил:

– Когда мы остались одни, я предложил Дэзи поиграть с игрушками. «Нет, – ответила она. – Мне они все надоели». Я хотел было потрогать самолет, пустить по железной дороге поезд, но Дэзи не разрешила. «Не трогай, – сказала она, – это мое». Вскоре она вышла из домика, велев мне следовать за ней. В голосе ее я ясно различал интонации ее бабушки.

Возле домика я предложил покататься на качелях. Дэзи снова отказалась. Они ей, оказывается, тоже наскучили. А когда я все же попытался взобраться на них, она запретила мне, топнув ногой. И тут я увидел, что ее глаза похожи вовсе не на цветы, а на глаза леди Синтии.

Наконец мое терпение лопнуло – я взбунтовался. Неужели эта девчонка, какой бы красивой она ни была, всерьез думает запугать меня и сделать покорным? Она догадалась, что я непременно назло ей прыгну на качели, и вдруг позвала: «Банго! Банго!»

Послышалось дикое рычание. У меня все внутри похолодело, и, не успев прийти в себя, я увидел, как из кустов вышло и направилось к нам темное мохнатое чудовище. Никого страшнее я не видел! В первое мгновение я принял его тоже за какого-то диковинного зверя, вроде громадной прирученной обезьяны, одетой так, чтобы походить на человека, – в штаны и красную рубаху. Существо было приземистое, длиннорукое, с широкими плечами и узким лбом, огромными зубами и кроваво-красными веками; оно шло, покачиваясь, на задних лапах.

Я был уверен, что это животное, но тут Дэзи сказала ему несколько слов на незнакомом языке, и чудовище, ответив что-то на том же языке, двинулось ко мне, скрежеща зубами. «Стоит мне захотеть, – заявила Дэзи, – и Банго растерзает тебя на куски. Бабушка сделала его моим стражем и научила с ним разговаривать».

И тут я вспомнил, что на базарах мне доводилось слышать, как одна богатая англичанка привезла из диких лесов, что растут по берегам больших рек, какое-то страшное существо – полузверя-получеловека – и превратила его в слугу.

– Все это правда! – воскликнул бездельник Абд ар-Рахман, надувая и без того толстый живот, прикрытый крашеной бородой.

И Сейид, читавший вслух разные истории, и Мухаммед, уличный писец, и старец Хусейн, и красавец Ибрагим, торговавший цветами, и многие другие, сидевшие позади них, повторили в изумлении:

– Правда! Правда!

– Так и было, лопни мои глаза! – заверил Башир и продолжил:

– Видя, что я онемел от страха, – да и кто бы не испугался на моем месте? – Дэзи рассмеялась и захлопала в ладоши. В первый раз я видел ее довольной. Потом она повела меня по аллеям и тропинкам, по которым я еще не ходил. До чего же обширным было владение! Девочка шла впереди, я за ней, за мной Банго. Вскоре мы добрались до зеленого луга, заросшего свежей травой и окруженного живой изгородью из кактусов. Дэзи толкнула калитку, и я увидел поодаль пасущегося белого ослика.

Я не устану повторять, друзья мои, что во владениях леди Синтии на каждом шагу встречались чудеса. Казалось бы, осел – ну что в нем особенного? Да я, как и вы, видел их сотни! На постоялых дворах я помогал их седлать и грузить на них поклажу; в слишком холодные ночи я пристраивался возле них на ночлег. И я, как и вы, не нахожу ничего удивительного или привлекательного в этих презренных тварях.

Однако тот ослик показался мне чудом. Шерстка у него была белая-белая, как молоко, и нежная-нежная, как лебяжий пух; его широко открытые влажные глаза как будто смеялись. Но самой примечательной его особенностью были две семиконечные звездочки за высокими тонкими ушами. Был ли он какой-то редкой породы или же стал таким ладным, холеным и жизнерадостным благодаря заботливому уходу, или же его красили великолепное седло, расшитое шелком и золотом, и голубая лента, обвивающая ему шею, – я, по правде, не мог бы сказать определенно. Верно одно: этот ослик выделялся бы среди других ослов, как принц среди оборванцев.

Дэзи позвала его; когда он приблизился, она уселась в роскошное седло, по-женски свесив ноги на одну сторону, и принялась скакать по лугу. Верите ли, друзья мои, эта девочка на ослике была такой легкой, гибкой и грациозной, ее волосы так красиво развевались вокруг золотистого лба и прекрасных глаз, вновь похожих на редкие цветы, что я, позабыв ее злые выходки и угрозы, снова был ею очарован.

Тут Дэзи остановилась, и я подбежал, чтобы помочь ей спрыгнуть. Видя, что я не выпускаю из рук повод, она любезно спросила:

«Башир, а ты хотел бы сесть на моего ослика?»

И я почувствовал, что именно это желание возникло у меня сразу, как только я увидел его, но я не признавался себе, чтобы не мучиться понапрасну. И то сказать, какое право имеет уличный мальчишка сидеть в столь великолепном седле и скакать на таком красивом животном? Но теперь, когда Дэзи побудила меня признаться в своем желании, оно овладело мной, взбудоражило кровь. Я охотно променял бы все забавы на возможность один раз, один-единственный раз прокатиться на чудесном ослике. Мягкий голос Дэзи поселил во мне надежду, и я ответил:

«Да, хотел бы, больше всего на свете».

И услышал:

«Ты можешь сделать это хоть сейчас…»

Я трепетал от радости, когда вставлял ногу в стремя… Но в эту минуту она добавила:

«…если я разрешу».

Я в недоумении обернулся к ней.

«Но я не разрешаю. Этот ослик мой и больше ничей».

Я, наверное, смешно выглядел, потому что Дэзи запрыгала от радости.

Потом она, видимо, заметила перемену в моем лице. «Поосторожней, – воскликнула она, – не то я позову Банго!» Едва услыхав свое имя, человек-зверь, рыча, приблизился ко мне. Я выпустил повод, и ослик ускакал – такой беленький, такой красивый!

Дэзи уселась на траву.

«А теперь расскажи мне что-нибудь, – повелительно сказала она. – Если мне будет интересно, я разрешу тебе взять ослика».

Она улыбнулась и искренне добавила:

«Я не очень-то дорожу им. Скоро я подрасту, и у меня будет пони, настоящая маленькая лошадка».

Увидев улыбку на ее лице и по-прежнему горя желанием покататься на белом ослике, я сел напротив Дэзи и смиренно спросил:

«Ну о чем я могу рассказать, чтобы тебе было не скучно? Ты родилась в богатой и знатной семье, ты каждый день можешь любоваться диковинными зверями и птицами, тебе прислуживают люди, приехавшие из дальних стран. Родители, должно быть, рассказывают тебе интереснейшие истории».

«У меня, Башир, нет ни отца, ни матери, – заговорила Дэзи внезапно поникшим, тихим голосом. – Они умерли, когда я была еще совсем маленькой. А бабушка и дедушка – суровые люди, от них не услышишь забавных историй. Я никогда не покидаю этот дом и сад, не вижусь с другими детьми, потому что во всем Танжере нет семьи, достойной нашей. Моя бабушка ведь родственница короля! – При этих словах она горделиво вскинула голову и, тут же спохватившись, нетерпеливо воскликнула: – Ну, рассказывай! Мне охота поразвлечься. Чем занимается твой отец? Это он позволил тебе прийти сюда?»

«У меня тоже нет ни отца, ни матери, – ответил я. – Но только я – сам себе господин».

«И ты гуляешь, где хочешь? Когда хочешь? И с кем хочешь?» – недоверчиво расспрашивала Дэзи.

И тогда, о друзья мои, я почувствовал себя с нею на равных. К чему богатство, прекрасные игрушки, диковинные звери и птицы и даже чудесный белый ослик, – к чему все это, если у тебя нет свободы? Я принялся с жаром описывать ей мою жизнь, которая проходит на улицах и базарах. Я рассказал о своих друзьях – Омаре в большой красной феске и маленькой Айше. Сначала Дэзи жадно ловила каждое слово, и от этого я еще больше распалялся. Но вдруг она пронзительно закричала:

«Довольно! Замолчи! Все это неправда! Ты лжешь, грязный горбатый попрошайка. Нет на свете детей счастливее меня. Я самая богатая, самая красивая, самая знатная…»

Продолжая кричать, Дэзи бросилась на меня с кулаками. Она изо всех сил колотила меня, а я совсем растерялся в первые минуты. Да мне и больно-то не было: я участвовал и не в таких потасовках. Она поняла это и, еще более разъярившись, принялась царапать и щипать мои горбы. Тут я вскипел – не от боли, но от стыда и гнева. Я с силой оттолкнул ее, и она упала на траву. Быстро поднявшись, она хотела было позвать Банго, но тут я достал рогатку, которая всегда при мне, вложил в нее большой камень и крикнул Дэзи: «Прежде чем твой дикарь дотронется до меня, я расквашу тебе нос!»

Она поняла, что я не шучу, и замолчала; потом, боязливо улыбнувшись, промолвила: «Вернемся скорее в домик и будем снова друзьями». Но в голосе ее слышалась фальшь. Она ненавидела меня. Я же, увидев наконец, какой она была на самом деле, – злой, капризной и трусливой девчонкой, – стал ее презирать.

В эту минуту Башир услыхал знакомое позвякивание, но он и ухом не повел, прекрасно зная, что означает этот звон: вернулась Айша, и все бубенчики на ее тамбурине весело запели.

И Башир продолжил свой рассказ:

– Мысль о белом ослике не покидала меня…

После полудня, хорошенько подкрепившись на кухне, я вновь отправился на луг; Дэзи в это время по настоянию бабушки обычно отдыхала. Белый ослик с седлом на спине и лентой вокруг шеи по-прежнему был там. Я залюбовался им: какой он упитанный, как лоснится его шерстка! Видно, кормят его очень хорошо. Однако ослик, мне показалось, скучал. Улегшись на землю, он изредка лениво пощипывал густую сочную травку, потом вставал, делал несколько шагов, снова ложился и снова вставал, чуть шевеля большими тонкими ушами, позади которых были семиконечные звездочки. А то вдруг принимался реветь, даже не напрягая голоса, отчего рев был похож на зевоту. Я отметил, что по его внешнему виду, по выражению глаз можно судить о его настроении и что не только красотой, но и умом белый ослик превзошел своих сородичей.

«Ему хочется с кем-нибудь поиграть, – решил я. – Он будет мне рад, и мы порезвимся вволю». Я направился к нему, предвкушая, как сяду на ослика, которому впору возить принца.

Заметив мое приближение, ослик отскочил в сторону. Я подошел к нему – он снова кинулся прочь. Сначала я подумал, что он затевает игру, но когда он ускакал в третий раз, а потом обернулся и посмотрел на меня, я понял, что он вовсе не собирается играть. Но я все-таки опять подошел к нему, и тут он резко повернулся и лягнул меня. Я ловко уклонился от удара и, рассердившись, ухватил его за повод. Ослик упал на землю, увлек меня за собой и, навалившись, принялся бить копытами.

К счастью, трава была густой и мягкой, и я не ушибся при падении; однако ослик, хоть и молодой, но уже довольно сильный, причинил мне боль. Я вынужден был бросить повод. Ослик встал и не спеша отошел, поглядывая в мою сторону. По его умным выразительным глазам я догадался: он считал, что я его недостоин. «Я – маленький господин, – казалось, говорили его глаза, – и привык к роскоши, а от тебя слишком пахнет бедностью. Я презираю тебя».

Никогда, о друзья мои, никогда я не испытывал подобного унижения, разочарования, и я не знаю, что бы я сделал с окаянным осликом, если бы не увидал вдалеке Дэзи в сопровождении дикого Банго. Я проворно вскочил на ноги и оправил измятую одежду. Но в моем воображении то и дело возникала несносная девчонка верхом на ненавистном ослике, и оба они насмехались надо мной. Я подбежал к кактусам, растущим по краю луга, отломил две очень острые колючки и сунул их ослику под седло так, что стоило чуть надавить сверху, и они сразу же вонзились бы в тело.

«Что ты здесь делаешь?» – спросила Дэзи; в ее голосе чувствовалась надменность и подозрительность.

«Я учился держать тебе стремя», – спокойно ответил я.

Однако помогая ей сесть в седло, я нарочно сделал так, чтобы она плюхнулась в него со всего размаху.

Какой-нибудь обыкновенный осел, друзья мои, каждый день битый и колотый железным острием, даже не почувствовал бы, что в теле у него колючки. Но у белого ослика шкура была такая нежная, что он обезумел от боли. Он помчался как стрела, прыгая и лягаясь на скаку, и вскоре Дэзи, перелетев через его голову, словно тюфяк, свалилась на траву. В душе я рассмеялся, тем не менее бросился к ней, делая вид, что очень встревожен и тороплюсь ей помочь. Посмотрев на меня, Дэзи, должно быть, заподозрила, что я неискренен, оттолкнула меня и поднялась сама. «Мерзкий осел, – яростно прошипела она. – Тебя продадут первому встречному. Сегодня же».

Вмиг у меня пропала охота смеяться: я почувствовал, что именно так и будет. И все же я надеялся в один прекрасный день подружиться с дивным осликом. А пока все было кончено: я упустил последнюю возможность.

Тут Абдалла, слепой рыбак, сказал Баширу:

– Зрячий человек не должен терять надежду вновь увидеть то, что ему нравится.

– Аллах велик! Аллах всемогущ! – благоговейно прошептал старец Хусейн, продавец сурьмы.

Толпа повторила священные слова.

И Башир продолжил:

– Дэзи ушла, запретив мне показываться ей на глаза. Она сгорала со стыда и ненавидела меня за то, что я стал свидетелем ее смешного падения. Я был уверен, что и меня выгонят в тот же день, поскольку я находился в поместье только для того, чтобы развлекать Дэзи. Однако леди Синтия решила иначе. Она велела мне остаться и, ничего не объясняя, позвала араба портного, который тщательно обмерил меня. Затем леди Синтия – вот уж странная женщина! – посмотрела на меня, как мне показалось, с некоторым уважением и произнесла: «Теперь, когда тебе удалось избавиться от Дэзи, можешь жить так, как тебе хочется».

И она распорядилась, чтобы слуги позволяли мне гулять, где только я не пожелаю – в садах, в зоопарке, – и даже заходить в чудесный домик.

Вот тогда-то, друзья мои, и настала самая изумительная пора в моей жизни. Мне не нужно было заботиться о пропитании: я ел такие яства и в таком количестве, что мой желудок день и ночь ликовал от счастья. Я мог, когда угодно, сытый и довольный, растянуться вблизи фонтанов; когда солнце нещадно палило, я ложился в тени смоковниц и джакаранд. Часами наблюдал я за самыми диковинными животными и птицами, оперение которых сверкало и переливалось на солнце, подобно драгоценным камням. И даже двери роскошного особняка были для меня открыты.

Сказать по правде, не я один пользовался такой свободой. Множество собак, кошек и даже маленьких обезьянок резвились в комнатах, лежали в креслах, нежились на дорогих коврах. Но что им с того, этим неразумным существам? Я же благодаря предоставленной мне свободе часто становился свидетелем необычайных событий. Подумать только: я каждый день видел людей, которые в иных обстоятельствах не позволили бы мне приблизиться к ним ближе, чем на тридцать локтей. Леди Синтия принимала у себя лишь очень знатных и влиятельных особ: англичан из родовитых семей, испанских принцев, видных французских сановников, министров семи стран, управляющих Танжером, господина Буллерса, крупного торговца золотом, и даже – да, друзья мои, – даже начальника полиции в очень красивом мундире и блестящих сапогах с острыми шпорами.

Когда Башир упомянул шефа полиции, слушатели разом содрогнулись: этот человек, командующий огромным штатом бельгийских, французских, испанских и арабских полицейских, олицетворял закон и внушал панический страх простому люду.

– Ты уверяешь, что часто видел его? – недоуменно воскликнул Сейид, уличный чтец.

– И находился с ним в одной комнате? – уточнил бездельник Абд ар-Рахман.