Текст книги "Искатель. 1963. Выпуск №6"

Автор книги: Жозеф Анри Рони-старший

Соавторы: Леонид Платов,Николай Коротеев,Борис Ляпунов,Андрей Алдан-Семенов,Рудольф Дауманн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Ивам, к удивлению Гомеса, оказался неплохим знатоком живописи. Вскоре они с помощью Макара Фомича стали разговаривать о старинных мастерах, восторженно перебивая один другого, произносили имена Греко и Гойи, Веласкеса.

– Вы, камарада Гомес, так хорошо знаете картины в вилле, будто прожили здесь всю жизнь! – желая сказать приятное, заметил Иван.

– Это же моя вилла, – ответил Гомес. – Это все мое.

Иван понял сказанное без перевода и подозрительно глянул на Гомеса. Но Гомес не обратил на это внимания. Остальные в живописи понимали мало, да и не прислушивались к разговору. Однако фразу Гомеса о вилле слышали все. Он произнес ее довольно громко, с подчеркнутой гордостью. Новостью это было, видимо, только для русских.

Педро, впрочем, уже привык к подобным неожиданностям. В лагере республики было много людей, которые после свержения монархии оставались преданными идеалам представительного правления: для них Франко с его диктатурой и крупной буржуазией у кормила власти тоже был невыносим. Таким был и бывший королевский офицер Гомес. Хотя, конечно, если бы дело дошло до экспроприации экспроприаторов, они, мелкая и средняя буржуазия, предпочли бы, наверно, черта в ступе, но никак не коммунистов. И, кстати, только теперь Педро догадался, почему Хезус был так обеспокоен в первые минуты приезда, почему он сказал тогда: «Западня!» Но, вспомнив о Хезусе, он сразу начал думать о другом. Педро впервые и очень по-хорошему позавидовал Хезусу и впервые так ясно почувствовал, что может гордиться своим учеником.

На лестнице, ведущей во двор замка, стояли молчаливые, как статуи, слуги с факелами в руках. Ночь была безветренной. Пламя факелов горело ровно, и сизый дым от них поднимался прямо вверх.

Хозяин виллы вместе с гостями спустился во двор, обнесенный каменной стеной, и церемонно простился с командирами, словно они и не были военными.

Первым к площадке у лестницы подъехал «мерседес», который привез Педро, Хезуса и Антонио (комиссар за весь вечер не проронил ни слова). В гулкой тишине внутреннего двора виллы неожиданно громко хлопнули дверцы машины, и, мягко зашуршав мотором, она выехала на дорогу.

Педро думал о том, что впервые за все время своего пребывания в Испании он не слышит разговоров о наступлении, а видит дела. Идет переформирование частей, прибывает оружие. Советское оружие. Правительство Блюма выпихнуло его сквозь щелку приоткрытой границы. Этот социалист совершил сразу две спекуляции: показал свое «великодушие» по отношению к Испании и тут же, на окрик сторонников «невмешательства», еще плотнее запер кордон.

«Будет, будет наступление! – думал советник. – Серьезное и продуманное. Судя по всему, пожалуй, крупнейшее за все время! И это сейчас, когда о республиканской Испании, похоронив ее заранее, иные газеты уже почти перестали писать.

Ох, как нужно сейчас наступление! И оно будет!»

Педро покосился на Антонио и Хезуса. У них на губах бродили тихие удовлетворенные улыбки.

* * *

Никогда Педро не видел такой луны. Она висела низко и была багровой и неестественно огромной, как больной зуб. Два узких темных облака перечеркивали ее диск. От этого она выглядела еще более зловещей.

Перед тем как прорвать кряж Каталонских гор, Эбро течет почти точно с запада на восток. Луна висела прямо на западе и светила вдоль течения Эбро. Выше от того места, где на горячем песке прибрежного холмика лежали Педро и Хезус, река напоминала полуостывший расплавленный металл, еще способный течь, а ниже вода будто застывала и уходила вдаль черной неширокой и почти прямой лентой.

Дышать было трудно. Раскаленный за день и еще не успевший остыть воздух казался разреженным. И в какое-то мгновенье Педро позавидовал бойцам, которые находились сейчас там, у воды, около старых рыбачьих лодок. Бойцы ждали сигнала к переправе, к началу наступления на тот, занятый фашистами берег. Он выглядел высоким и темным, как стена крепости.

– Уже пошли? – спросил Педро.

– Нет еще.

Командир и советник, сами не зная почему, разговаривали шепотом. Нервы были напряжены.

– Пошли!..

Это выдохнул Хезус.

– Не-ет… Показалось, – Педро почти прикоснулся щекой к горячему песку. Так можно было лучше разглядеть лодки у берега.

– Пошли! Пошли!

– Да. А светло. Очень светло! – забеспокоился Педро. – Луна-то…

– А может быть, так даже лучше, консехеро? Фашисты чувствуют себя в безопасности!

Черные силуэты лодок уже преодолели почти четверть расстояния до того берега. Оставалось еще метров сто. Крепостная стена с той стороны молчала.

Педро так напряг слух, что услышал, как по-кабаньи поворкивает под берегом вода.

– Подходят, – прошептал Хезус.

Зрение Хезуса было острое. Советник увидел лодки вновь, лишь когда они, возвращаясь за новыми бойцами, вышли на стрежень и багровый свет луны чуть подсветил их.

На том берегу было по-прежнему тихо.

Педро сел.

– Ну вот, Хезус. Скоро наш черед.

Сел и Хезус.

– Да. Все хорошо началось.

Вслед за второй партией бойцов на ту сторону должны были перебраться саперы, чтобы навести переправу, которая днем станет мишенью для франкистской артиллерии и самолетов, – ложную переправу, наплавную. По ней пройдут первые танки. А на следующую ночь саперы наведут ту, подтопленную, которую придумал Хезус.

– Пошли, – сказал Педро.

– Подожди, консехеро. Почему там так тихо?

– Все в порядке.

– Подожди, консехеро.

– Не волнуйся.

На правом берегу, где-то уже вдали от крепостной степы, вспыхнул огонек.

– Видишь, Педро?

– Вижу.

Донесся звук выстрела. Одновременно к Хезусу подошел связной и доложил, что разведка обнаружила противника в двух километрах от берега Эбро.

– Теперь пошли, – поднялся Хезус.

Огоньки на том берегу замелькали в темноте. Ярко вспыхнул первый взрыв гранаты.

Еще несколько минут назад казавшийся пустынным, левый берег ожил. Навстречу Хезусу и Педро попадались артиллеристы, катившие орудия к переправе. Пушки увязали по ступицу колес в песке. Слышались негромкие слова команд на разных языках. Педро улавливал испанскую, французскую, английскую и немецкую речь.

Лодки подошли в третий раз. За ними потянулись неуклюжие и неповоротливые понтоны. Саперы поругивались в темноте. Но спешки или неразберихи не было. Каждый проходивший мимо них боец – чувствовалось – знает, куда и зачем он идет.

Когда мост был собран, Хезус прошел на понтоны, осмотрел еще раз, хорошо ли они закреплены и выдержат ли нагрузку танков. Пехота уже двигалась на тот берег. Вода хлюпала у понтонов.

Потом регулировщик остановил пехоту. К мосту осторожно подъехала трехтонка, груженная ящиками. Мотор ее нервно пофыркивал. Водитель, видно, побаивался.

– Давай! Давай! – закричал регулировщик.

Машина, качнувшись, въехала на мост передними колесами, заурчала на разные лады мотором и еще раз качнулась, став на понтоны всеми четырьмя. И снова шофер остановил машину, а потом, наверное собравшись с духом, повел трехтонку по мосту.

Вода, быстрая и черная, слышнее зашуршала, заскрипели доски.

– Давай! Давай! – снова закричал регулировщик.

Луна зашла, и теперь очертания машины виделись серебристыми контурами в свете звезд.

– Прошла. Машина на том берегу, – сказал Хезус. – Мост выдержит и танки. А ты как думаешь, консехеро?

– Пройдут. – И посмотрел на часы. Стрелки на светящемся циферблате показывали ровно четыре. Через четверть часа к переправе должны подойти танки. Педро был уверен: подойдут вовремя. В этом наступлении все происходило вовремя – по действиям войск можно было проверять часы.

Выше наведенной переправы саперы уже начали готовить другую, главную. Ее решено было поставить там, чтобы обломки первой, когда ее разобьют фашисты, не повредили бы подтопленной.

На юге стали еле заметно проступать очертания Каталонских гор. Угадывался рассвет.

Ленивый бой на правом берегу откатывался все дальше и дальше от Эбро. Наступление развивалось успешно.

Танки подошли к переправе в точно назначенное время.

– Педро, я тебя очень попрошу, – не глядя в глаза советнику, проговорил Хезус. – Я тебя очень попрошу проследить за переправой всего батальона.

– Хочешь, чтобы я перешел на тот берег на последней машине?

– Я не могу тебе приказывать. Но лучше для дела, если ты проконтролируешь переправу. Я буду спокоен.

– Ой, Хезус, Хезус!

– Будем считать, что ты сказал «да».

– Вот вы где! – раздался голос Антонио. – Ищу вас, ищу… Опять спорите?

Он подошел, худенький и спокойный, мальчишка рядом с плотным Педро и высоким, чуть сутулым Хезусом.

– Мы не спорим, Антонио, – сказал командир. – Просто я попросил консехеро проследить, как будет идти переправа.

Чувствовалось, что Антонио улыбнулся:

– И Педро сразу согласился?

– Согласился, – ответил советник.

Потом Хезус сказал:

– Я, Педро, хочу, чтобы ты понял. Мы идем, чтобы победить. Но если победы не будет, не будет и меня. Для меня победа или поражение в Испании будет моей жизнью или смертью. Для меня нет земли, кроме Испании.

И он пошел к танкам. Первый уже уткнулся гусеницами в понтон. Хезус легко вскочил на броню, наклонился над люком, отдал приказ, и десятитонная махина мягко вползла на мост. Он просел и закряхтел под тяжестью. Хезус прошел на лобовую часть, ухватился – одной рукой за пушку и присел у открытого люка водителя.

Педро, стараясь угадать, чей же танк пошел первым, стал приглядываться.

– Это танк братьев Алонсо, – сказал Антонио. – Все будет хорошо.

– Считаешь, что Хезус прав?

– До встречи, – Антонио отправился к головному танку второй роты, который выполз из-за песчаного бугра и направился к переправе.

Педро стоял в стороне от моста, и машины шли мимо него одна за другой. Танкисты узнавали советника и махали ему руками. Он отвечал. Рассвело уже настолько, что он видел, как улыбаются, стоя по пояс в башнях, командиры и лица водителей в приподнятых люках.

С правого берега по-прежнему доносилась только вялая перестрелка. Значит, удар оказался для противника неожиданным и по крайней мере первые, самые трудные километры отвоеванного плацдарма достались ценой малой крови.

– Педро, вен аки!

Это кричал Игнасио. Он был выбрит так, что щеки его лоснились.

– Я на замыкающем! – ответил советник.

Ниже понтонной переправы по-прежнему шли лодки – перевозили бойцов на тот берег челночным способом. Теперь Педро мог разглядеть их. Серые от старости, в черных подтеках смолы, лодки были весьма ненадежным средством. Но они делали свое дело. На веслах, а иной раз на корме утлых посудин сидели их хозяева – рыбаки. В массе солдат белели их рубахи.

Из-за гор, в той стороне, где было Средиземное море, показался край солнца.

С наступлением дня бой на правом берегу Эбро все разгорался. Видимо, фашисты оправились от неожиданности и начали оказывать заметное сопротивление.

Засвистели снаряды. Столбы воды метнулись вверх.

Пехота побежала по мосту. Сначала было непонятно, откуда бьют пушки. Потом кто-то из бойцов махнул рукой вниз по течению Эбро. Там, примерно в трех километрах от переправы, появилась франкистская батарея.

Когда въехал на мост очередной танк, Педро подбежал к командиру взвода и приказал, перейдя мост, взять пехоту на танки и двинуться в сторону франкистской батареи – расстрелять или раздавить ее.

Обстрел продолжался, но лодки по-прежнему двигались между берегами и пехота шла по мосту, только бойцы ускорили шаг.

Снаряды ложились вразброд, иногда попадали даже на берег. Фашисты торопились.

Наконец из-за белого песчаного бугра выполз последний танк третьей роты. Педро вскарабкался на броню, встал рядом с командиром у открытого люка. Машина была уже на середине переправы, когда снаряд ударил в понтон чуть впереди.

Понтон стал проседать, и тяжелая машина соскользнула с моста в реку. Педро понял, что произошло, только когда вода ударила его в лицо и водоворот над упавшим танком стал затягивать на дно. И течение было очень сильным. Он рванулся изо всех сил и почувствовал, что его схватили за волосы.

Вздохнуть не мог – вода забила горло и грудь. Это было страшно, потому что он видел небо и солнце, слепившее его, а дышать не мог. Потом затрясся, и сознание помутилось.

Потом он чувствовал, что его волокут по песку. Дыхание спирало, очень болела грудь, а в горло будто воткнули кол.

Его прислонили спиной к чему-то жесткому. Он сидел. Кто-то подошел и спросил на незнакомом языке, видимо, о нем, потому что бойцы ответили тут же и опустились перед ним на корточки. Это Педро увидел, открыв глаза.

– Живой, – сказал голубоглазый, стоящий ближе всех. – Живой? – почему-то вновь спросил он и сам себе ответил: – Живой!

Он говорил по-испански.

– Живой, – собравшись с духом, сказал Педро.

– Испанец?

Это спросил голубоглазый.

Лицо у него было хорошее и веселое.

– Чех.

– Чех?! – И голубоглазый сказал фразу, в которой было много слов, очень похожих на русские.

Педро покачал головой и почему-то сказал по-польски единственные слова, которые он знал:

– Не мовлю.

Голубоглазый рассмеялся. Он сел на песок и смеялся, и все вокруг тоже смеялись.

– Да ты же русский! Настоящий русский, – по-русски сказал голубоглазый.

– Русский.

– Как зовут-то?

– Петр Мохов.

– А меня – Ян Геш. Я чех. Понял?

– Ян Геш…

Педро постепенно приходил в себя. Он уже видел за спиной Яна Геша реку и мост с вырванным посредине настилом, бойцов, которые перепрыгивали через брешь. Снаряды у переправы не рвались.

– Задавили? – спросил Педро.

– Что задавили? – с удивлением посмотрел на него Ян.

– Батарею. Батарею, которая стреляла.

– Танк смял.

Педро кивнул.

– Отлеживайся, танкист, – сказал Ян Геш, поднимаясь. – Отлеживайся – и к своим. А нам пора. Наступление.

– Да, – кивнул Педро. – Я чуток отлежусь.

Он говорил по-русски.

Бойцы ушли.

Педро вдруг вспомнил, что не спросил, спасся ли кто-нибудь из танкистов. Он качнулся вперед, словно от толчка, огляделся. Кроме него, на берегу никого не было. Рыжая, как жидкий кофе, река текла быстро и поблескивала под солнцем. Он долго смотрел на воду. Закружилась голова. Очнулся он от взрыва и увидел выходящий из пике фашистский самолет. Сверху сыпались комья земли.

Тогда Педро побрел к тропинке на высокий берег. Она была крута. Желтая и ноздреватая земля напомнила ему одесский ракушечник.

«Ну да! Одесский ракушечник, из которого построен весь город! Точно, точно такой же!»

Пожалуй, только теперь он по-настоящему очнулся.

Снова заныли моторы над головой. Педро посмотрел вверх. Бомбардировщик заходил на мост.

Переправа была пуста. Она сделала свое дело.

Бомба легла точно у края моста. Взрыв подбросил вверх вспененную белую воду, обломки досок, понтоны. Переправа разломилась надвое, и поплыла к берегам каждая из частей.

Педро взошел на берег и увидел равнину, чуть всхолмленную равнину, которая тоже показалась ему очень знакомой, – про себя он назвал ее степью. Далеко, почти у самого горизонта, поднимался черными клубами дым и угадывались дома. Там шел бой, и он двинулся в ту сторону.

* * *

– На, выпей! – Антонио протянул советнику фляжку. – Пей! Пей! – с грубоватой лаской повторил он, всовывая фляжку в руки Педро.

Педро взял. Пальцы у него дрожали. Ощущая страшную усталость, он отвалился на горячее от солнца кожаное сиденье машины и отхлебнул из фляжки.

Покрутил головой.

Худенькое личико Антонио расплылось в улыбке.

– Хорошо?

– Да…

Машина стояла посреди равнины, изжелта-белой, выжженной неистовым солнцем.

– А я гоню по дороге. Думал, ты еще у переправы лежишь.

– Хорошо, – сказал Педро.

– Мы взяли Аско налетом. Почти без боя. Все собрались, а тебя нет. Франкисты так бежали, что забыли машину. Почему машину забыли? А тут подходит боец из интернациональной бригады. Чех. И говорит, что ты у моста. И про танк рассказал. Я за тобой. И не гляжу по сторонам.

– Хорошо!

– Вдруг вижу прямо по равнине…

– По равнине… По степи… – поправил Педро. Это слово прозвучало совсем по-испански.

– По степи, – повторил за Педро комиссар, – бредет кто-то. Пригляделся – ты. А уж совсем было проскочил.

– Я видел такую же степь под Одессой. Точно такую же. Там она тоже бывает такой в августе, – сказал Педро.

Антонио мягко тронул машину.

Километрах в двух от Аско дорога вошла в обгоревшие оливковые рощи. Деревья сгорели на корню. На них не было ни листьев, ни мелких ветвей, а толстые сучья обуглились и еще дымились. От каждого сука вверх поднималась тонкая струйка дыма.

Удушливо пахло пригорелым маслом.

Они въехали в Аско, на полном ходу проскочили по пустынным улицам, белым и пыльным. Слева стены домов были ослепительно белыми, а справа – синими, освещенными отраженным светом с противоположной стороны.

Вокруг церкви стояла цепь интербригадовцев с винтовками в руках. За ней – молчаливая плотная толпа.

Они вошли в дом, приятная прохлада стояла в комнате.

– Антонио, что там, на площади?

– Местные фашисты. Те, кто не успел удрать, спрятались в церкви. Сейчас их выведут. Их решили арестовать, а то народ с ними расправится сам.

Окна комнаты выходили на площадь. На той стороне ее на стене дома темнела наспех выведенная черная подпись: «Мы уходим, но ваши жены родят фашистов!»

Педро снова увидел молчаливую толпу вокруг цепи интербригадовцев, охранявших церковь. Крестьяне стояли прямо у окна. Педро видел голову старика, коротко стриженную, седую. Лицо старика было покрыто крупными глубокими морщинами и шея тоже, а кожа была смуглая от загара. Он был похож на всех стариков в мире. Лицом к лицу со стариком стоял интербригадовец, молодой, здоровый, белобрысый, со светлыми глазами.

– Отдыхай, – сказал Антонио и ушел.

Педро осмотрел комнату. Она, наверное, была гостиной. В ней стояли круглый стол, кресла и диван у стены. Педро лег на диван. Неожиданно вернулся Антонио. Положил на стол фляжку с ромом.

– Может быть, понадобится? – И посмотрел на Педро добрым лучистым взглядом.

– Нет. Спасибо.

– А вдруг?

– Ты хочешь сделать из меня пьяницу?

– О'ле! – Антонио рассмеялся. – Из тебя ничего нельзя сделать, кроме того, что ты уже есть. Выспись.

– Благодарю. Постараюсь.

Антонио подошел к Педро, потрепал его по плечу и снова ушел.

Педро закрыл глаза.

– Вы кто? – спросил за окном глуховатый голос.

В первый момент Педро подумал, что это его спросили, открыл глаза, но в комнате по-прежнему никого не было.

– Вас? – по-немецки отозвался за окном молодой голос.

– Немец?

– Да, – по-испански, не очень уверенно ответил молодой.

«А спрашивает старик», – подумал Педро.

– Здесь до вас и немцы были тоже. Но они не охраняли нас от фалангистов.

– И немцы?

– Да. Месяц назад. Потом ушли.

– То не немцы. То фашисты.

– Как вас зовут? – спросил старик.

– Ганс. Ганс Гашке.

– У тех тоже был Ганс.

– Он фашист. Или дурак.

– Они были заодно с фалангистами. А вы зачем охраняете эту сволочь?

– Они арестованы законным правительством Испанской республики, – немец говорил по-испански очень плохо, коверкая слова.

– Зачем?

– Вы их будете судить.

– Наших не судили. Никого. Их расстреливали и вешали. Или били, просто били, пока не умрут. Почему этих надо судить?

– Чтобы они знали, за что, – помолчав, ответил немец.

– Они забыли?

– Так надо по закону.

– Отдайте их нам. Мы с ними поступим по закону.

– Вы их и будете судить. Они же испанцы.

– Да, – сказал старик. – У нас тоже есть испанцы и есть фашисты.

– Мой брат – фашист. Но он больше трус, чем фашист. Наверное, и среди испанцев есть такие, – сказал немец.

– Есть, – сказал старик. – Есть трусы, есть слабые, есть глупые.

– Зачем же их убивать? Это фашисты считают, что надо убить всех коммунистов, а остальные тогда станут рабами.

– Вы, Ганс, говорите о справедливости, как испанец.

– О справедливости все думают, как испанцы.

Старик помолчал, а потом спросил:

– Почему же тогда на земле есть фашисты?

– Варум? – в раздумье сказал по-немецки Ганс.

– Что? – переспросил старик.

– Почему? – повторил по-испански немец.

– Да. Почему?

– Наверное… Наверное, потому, что некоторые думают: есть испанские фашисты, есть немецкие фашисты, есть итальянские фашисты. И дело испанцев, немцев и итальянцев бороться с фашистами. Многие так думают. А если бы все люди сказали: «Не хотим фашистов», – то их бы и не было.

На площади послышался гул голосов. Толпа заворчала.

– Граждане!

Это был голос старика. Он, видимо, отошел от окна, потому что его голос звучал издали.

– Граждане! Фашистов будем судить мы. Их не охраняют. Их арестовали, и мы будем их судить! Не трогайте их! Пусть они знают, что есть на земле справедливость! Идемте по домам!

– Смерть! Смерть! – гремело на площади.

Резко открылась дверь в комнату. Педро открыл глаза и увидел Хезуса.

– Жив! – командир порывисто подошел к дивану, сел и обнял Педро.

– Экипаж танка погиб…

Педро сел и облокотился о колени.

– Нельзя печалиться! – Хезус поднялся. – Надо, чтобы был праздник. Надо петь и танцевать! Надо веселиться и радоваться за прекрасную смерть этих людей, погибших за свободу! Надо быть счастливыми оттого, что, может быть, нам суждена такая прекрасная смерть!