Текст книги "Искатель. 1963. Выпуск №6"

Автор книги: Жозеф Анри Рони-старший

Соавторы: Леонид Платов,Николай Коротеев,Борис Ляпунов,Андрей Алдан-Семенов,Рудольф Дауманн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

ИЗ БЛОКНОТА ИСКАТЕЛЯ

САМЫЙ ДРЕВНИЙ ДОМ

По сообщению ЮНЕСКО, около водопада Коломбо в Северной Родезии недавно обнаружены остатки «дома», который был сооружен свыше 57 тысяч лет тому назад. Это самое древнее из известных жилищ человека.

ЭЛЕКТРОННАЯ МЕДУЗА

Ученые давно заметили удивительную способность медуз реагировать на приближение шторма. Но каково устройство этой микролаборатории, предсказывающей погоду, долгое время оставалось загадкой. И вот недавно московским биофизикам удалось сконструировать аппарат, который, имитируя слуховую систему медуз, способен ловить инфразвуки приближающейся бури.

Созданный учеными прибор не только заранее сигнализирует о наступлении бури, но и сообщает сведения о пути и стремительности ее распространения.

Николай КОРОТЕЕВ
ИСПАНИЯ В СЕРДЦЕ МОЕМ[6]6
  Окончание. Начало см. «Искатель» № 5.


[Закрыть]

Под редакцией генерал-лейтенанта танковых войск Героя Советского Союза, участника национально-революционной войны в Испании С. М. Кривошеина.

Рисунки А. ГУСЕВА

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Он проснулся с трудом. Увидел слабо освещенный скат брезентовой палатки и на нем большую тень резкого профиля Хезуса Педрогесо. Закрыл глаза. Как это Хезус не понимает, что он устал, страшно устал!

– Педро…

– Да, – с трудом заставил себя ответить советник.

– Нас вызывают в Лериду.

– Да.

– Ты слышишь?

Педро сел на топчане. Не открывая глаз, потряс головой:

– Сейчас…

Хезус отошел от него, и стала видна вся палатка: стол, лампа, белая карта на столе и столб, поддерживающий шатер.

Педро почувствовал, что проснулся окончательно. Он поднялся, протянул руку и взял кружку, зачерпнул воды из ведра. Вышел из палатки, все еще сонно посапывая. Голова была тяжелой. Нагнувшись, он вылил половину кружки на голову. Вода потекла за ушами, защекотала шею и по ложбинке побежала на спину. Он вздрогнул, вздохнул, наконец, полной грудью, выпрямился, расправил плечи так, что хрустнули суставы, потом снова нагнулся, щедро плеснул водой в лицо, крякнул.

И когда снова распрямился, когда почувствовал влажной кожей прикосновение прохладного вечернего воздуха, увидел закат над далекими горами, накатила нежданно сильная радость – свежая, как вечер, и пьянящая, как запах земли: «До чего же хорошо жить!»

Несколько секунд он стоял, не двигаясь, и дышал, дышал вдосталь.

Там, где заходило солнце, над далекими горами, стояли три облака. Они светились по краям. А меж ними прорывались снопы солнечного света и доходили почти до полнеба.

Звонко, отчаянно свиристели цикады.

«Чего это развезло тебя, Петр Тарасович? – сказал он себе. – Що такэ ты зробыв и що тоби радуватися? А? Що жив – то гарно! И буде».

Он вернулся в палатку. Вытирая лицо полотенцем, спросил:

– А зачем в Лериду?

– Листер вызывает. Машина ждет.

– Ого!

– Поехали?

Машина ждала их на дороге.

– А ты не знаешь, что случилось? – спросил Педро, усаживаясь.

– Наверно, ничего хорошего.

Педро покосился на Хезуса и словно впервые увидел его с тех пор, как вернулся в батальон. Хезус еще больше осунулся за две недели, глаза стали больше. Посмотреть на такое лицо мельком, в памяти одни глаза и останутся – темные, с голубыми белками.

– Думаешь, получим приказ об отступлении? – спросил Педро.

– Нет.

– Конечно, нет. У нас здесь отличный ударный кулак. А если оставим Лериду, нас отбросят к отрогам Пиренеев, к Балагеру. Там будет еще труднее держаться.

– И все-таки мы оставим Лериду.

– Что у тебя за настроение?

Хезус промолчал. Потом спросил неожиданно:

– Ты согласился бы навсегда остаться в Испании?

Теперь промолчал Педро.

– Ты отдаешь Испании свое сердце, можешь отдать за нее жизнь. Но родину никогда не сможешь забыть. Тебя все время будет тянуть туда, – Хезус опять надолго замолчал. – Если моя родина будет у франкистов… Я не знаю, что со мной будет…

Закат еще алел позади машины: она быстро и бесшумно ехала в сторону ночного востока. Там, над Леридой, уже зажглись звезды. Но силуэт города, стоящего на холме, был светел, и хорошо различались дома, а выше всех зданий поднимался собор, белый и легкий.

По обе стороны дороги росли деревья. Их шпалеры тянулись до самого города. За деревьями шли беспрерывные сады.

Они цвели.

«Не белы снега… Не белы снега…» – всплыли из прошлого слова песни и все повторялись, повторялись в сознании Петра Тарасовича.

Такое вот буйное цветение садов никогда не отзывалось в его душе радостным чувством, и песня «Не белы снега» – тоже.

Потому что и тогда цвели сады. В селе хозяйничали петлюровцы, а в подземелье около их дома прятались красноармейцы. Ночью они собирались уходить. Он отнес им в тот вечер кринку молока и, сидя в яме под копной, вдруг услышал во дворе шум. Выбрался по подземному лазу в сарай, вышел во двор.

У хаты петлюровцы били мать. Они кричали, что душу из нее вытрясут, если она не скажет, где прячет красных. Петлюровцев было трое. Бойцы тоже вылезли из подземелья, напали на бандитов, убили их и садами стали уходить из села. А куда сбежит женщина, у которой на руках семеро детей?

Услышав стрельбу, во двор ворвались другие петлюровцы, никого не застали и бросились в погоню. А один схватил в сенях веревку и поволок мать за волосы к вербе.

Петро кинулся на него. Петлюровец шибанул мальца прикладом. Петро упал. А когда открыл глаза, увидел мать, качающуюся в петле на суку. Бросился бежать куда глаза глядят. Сколько бежал и куда бежал, не помнит. Очнулся и хате. Было утро. Какая-то женщина возилась у печи и монотонно напевала одну и ту же фразу из песни «Не белы снега».

Горько пахло кизяком и свежим хлебом. Потом женщина вышла, захватив с собой подойник. И когда выходила, все напевала: «Не белы снега…»

Петро схватил каравай и убежал – не мог выносить вида людей.

Он потерял счет дням. Жил в степи. А в села и на хутора заходил ночью – стащить что-нибудь поесть. Потом на железнодорожной станции попал в компанию беспризорников…

– Вот видишь, – негромко сказал Хезус. – Ты так и не ответил мне. И загрустил…

– Вспомнил детство… Иногда, в такие вот дни, вспоминаю, и бывает грустно. Когда повесили мою мать…

– Ты говорил, что она жива!

– Она жива. Я увидел, что ее повесили, и убежал, а соседи вынули ее из петли и спрятали. А я убежал. Десять лет скитался вдали от дома. И только случайно узнал, что мать жива. А тебе я, знаешь, что отвечу? Когда речь идет о свободе класса, дело не в национальности. Стойкость и мужество определяются мировоззрением. Как ты думаешь? У нас на левом фланге снова бригада анархистов, а они настолько ценят личную свободу, что готовы без оглядки жертвовать свободой других. Боюсь, что они непременно убегут.

– Насчет левого фланга я с тобой согласен.

– А центр и правый фланг у тебя не вызывает сомнений?

– Нет.

– У меня тоже. И ты и я знаем, как дерется дивизия Листера, которой мы приданы.

* * *

Машина остановилась.

– Приехали, – сказал шофер.

Подгоняемые ветром, по площади и над ней летали черные хлопья сгоревшей бумаги. Педро взглянул на дом, к которому они подъехали; На фасаде красовалась вывеска гостиницы. Из окон тянулись провода полевых телефонов.

– Вам в двадцать седьмой номер, – сказал вдогонку шофер.

Предъявив документы часовому у входа, они прошли в здание. В вестибюле и коридоре валялись на полу бумаги. По ним торопливо проходили люди с сердитыми и сосредоточенными лицами. Электрические лампочки горели тускло. Пахло горелой вощеной бумагой, кожей и ружейным маслом.

При входе в двадцать седьмой номер у них снова проверили документы, и они вошли.

У стола, покрытого картой, стояли двое мужчин. Оба невысоки, только один коренаст, а другой юношески строен и быстр в движениях.

Хезус и Педро отрапортовали о прибытии.

Подвижной шатен, с прямыми волосами, откинутыми назад, слушал, смотрел в их сторону, и левая бровь на его подвижном лице была приподнята вверх. Энрике Листер. Он был одет в кожаную куртку на «молнии», наполовину расстегнутую. Под курткой виднелась белая рубашка. На левой стороне, прямо под «молнией», запирающей нагрудный карман, Педро видел звездочку. Командир легендарной дивизии был всего-навсего подполковником. Педро знал, что Листер деятельно участвовал в обороне Мадрида в самое тяжелое время, еще в октябре тридцать шестого года, остановив бегущие из-под Толедо части республиканской милиции. Потом Листер вел наступление под Гвадалахарой. Пятый полк, одним из руководителей которого был Энрике Листер, стал ядром, первой по-настоящему боевой частью регулярной армии республики. Он сдержал самое значительное наступление франкистов на Мадрид. Бойцы Пятого держались месяц под огнем в Бельчите и сражались за Брунете.

И после всех этих выдающихся военных заслуг и побед Листер – подполковник. Как он вообще мог командовать войсками, находясь в подчинении полковника штаба Центрального фронта Касадо – того Касадо, который в самый разгар боя под Брунете бежал в Мадрид, сославшись на ослабление сердечной деятельности? Да что говорить!

В то время как сотни солдат умирали под бомбами мятежников, министр обороны изволил собственноручно сделать Касадо инъекцию камфары, вместо того чтобы расстрелять полковника за саботаж.

Могло ли быть иначе? Генеральный штаб, главнокомандующий, министр обороны, да и еще кое-кто из министров куда больше, чем поражения, боялись усиления влияния коммунистов в армии…

Подполковник Листер, выслушав доклад, опустил левую бровь и попросил командиров подойти к столу.

На карте Педро увидел знакомую до мелочей картину, только уменьшенную по сравнению с двухверсткой, лежавшей у него в планшете. Синие стрелы – силы мятежников – упирались в железнодорожную насыпь на подступах к Лериде. Лишь этот плацдарм – залитые весенним цветом сады – и остался в руках республиканцев. Выше и ниже по течению Сегре не было никаких стрел, ни синих, ни красных. Там не существовало линии обороны. Старая, руганная самим Листером тактика – бои на дорогах – брала свое и здесь. У республики не было войск, чтобы создать непрерывный фронт. Франкисты пользовались этим и создавали на тех участках, где считали нужным, безусловный перевес в живой силе и технике. И здесь, на этой большой карте, где взгляду открывалась почти пятая часть Испании, особенно четко просматривался основной замысел франкистских генералов и их немецких советников – расчленить республику, отделить Каталонию, которая имела выход к границам Франции, и изолировать сопротивляющуюся Кастилию и остальные провинции Юга.

Это был уже испытанный фашистами маневр. Так они отсекли и задушили Север, Страну Басков – Урал Испании. И там – Педро узнал об этом в Барселоне – не была взорвана ни одна доменная печь, ни один рудник, ни одна шахта. Они достались фашистам целехонькие, готовые на следующий день к эксплуатации.

Требования коммунистов о выведении из строя промышленности Севера перед сдачей потонули в парламентской болтовне. А социалист, премьер-министр Франции Леон Блюм сделал все для того, чтобы наглухо закрыть границу и не допустить никакой помощи Северу извне.

Листер громко и металлически четко выговорил:

– Мы оставляем Лериду.

Педро поднял глаза, но не встретил взгляда Энрике – тот смотрел на карту. Прямые волосы, резкое лицо, сведенные у переносья брови, которые вдруг вскинулись вверх, когда Листер тоже поднял глаза – голубые, с красными жилками на белках от бессонных ночей… Он совсем не походил на классический тип испанца, скорее его можно было принять за парня из-под Калуги или Рязани. Наверно, те, кто работал вместе с ним на строительстве первой линии Московского метрополитена, так и считали.

Но Листер был испанцем. Испанцем до последней капли крови. И он приказывал оставить испанский город.

– Надо задержать противника до завтрашнего вечера. Нам нужен день, чтобы эвакуировать город.

Хезус стоял бледный. Педро боялся, что он взорвется и, ни к кому толком не обращаясь, наговорит грубостей.

– Ясно, – только и сказал Хезус, и краска бросилась ему в лицо. – Ясно. Задержать противника и дать возможность эвакуировать город.

– Помочь вам ничем не сможем, – снова глядя в карту, проговорил Листер. – Нам надо беречь силы. Справитесь?

Хезус оперся одной рукой о стол, а второй указал на левый фланг обороны:

– Меня беспокоит фланг.

– Анархисты?

– Да.

– Попробуют уйти – стреляйте! Поставьте позади танки. Если попытаются уйти – стреляйте поверх голов! Вашему батальону – сгореть, хоть быть мертвому! Но завтра, тридцать первого марта, фашисты должны быть задержаны!

Эту вспышку Хезус принял как подарок. Он понял, как было трудно Листеру отдать приказ о сдаче Лериды.

– Салюд! – вскинув кулак к виску, ответил Педро Гесо.

– Салюд! – сказал Педро.

– Салюд! – отчеканил Листер.

– Держаться! Держаться! – пробубнил подполковник, тот, который не принимал участия в разговоре. Он незаметно для себя, присев за стол, уснул и теперь, побеспокоенный громкими словами, полупроснулся, пошевелил головой.

Листер приложил палец к губам.

Хезус и Педро повторили этот жест и потихоньку вышли из номера.

У выхода их догнал шофер штабной машины и сказал, что получил приказ отвезти командира и советника в расположение танкового батальона.

– Поезжай медленно, – попросил шофера Хезус. – Нам нужно как следует посмотреть местность. Кстати, может, выберем место для КП.

Высоко в небе стояла луна. Освещенные стороны улиц – дома, карнизы, лепные украшения – были видны отчетливо. То в одном, то в другом окне мерцало отражение лунной дольки. А темные стороны улиц казались развалинами.

Советник спросил:

– Может, завтра утром подберем место?

– Что ты! Разве можно ждать до утра? Мы тогда не успеем как следует… – Хезус вдруг замолчал, потом рассмеялся. – Ты нарочно так спросил?

– Нарочно.

– Думал, я тебе отвечу: маньяна пор ля маньяна? Не-ет… – И приказал шоферу остановить машину.

Они уже выехали из города. Место, где остановились, было достаточно высоко. Вдали за голубым полем цветущих садов отчетливо просматривалась железнодорожная насыпь. Она шла параллельно реке и городу по-над берегом. За насыпью – позиции франкистов. Им предстояло пересечь долину между городом и железнодорожной насыпью. Посредине долины, пересекая под прямым углом реку, город и железнодорожную насыпь, бежало шоссе. По нему – кратчайшему и удобнейшему пути – могли направить свои силы франкисты.

Хезус рассказал Педро: две роты танков он думает разместить по обе стороны дороги, КП соорудить на холме, третью роту оставить в резерве, чтобы иметь под рукой маневренный ударный кулак.

– Деревья будут нам сильно мешать!

– Да, – согласился Педро.

И только потом, когда они ехали дальше, подумал, что еще недавно Хезус Педрогесо наверняка разразился бы длинной тирадой: мол, война убивает красоту земли… Теперь он просто заметил, что деревья будут мешать. И совсем неплохо справился с расположением рот. Ясно, что танки фашистов не смогут преодолеть насыпь. Значит, инициатива и использование танков в бою останутся за нами. Только воздух, все небо над полем боя – за фашистами.

Остаток ночи готовились к утреннему бою. Танки заняли новые позиции. Антонио уехал с ротой машин к окопам анархистов, Хезус и Педро остались на командном пункте на правой стороне дороги.

Утро началось с бомбежки.

Четыре «юнкерса» в сопровождении истребителей появились из-за насыпи железной дороги. Они летели на небольшой высоте, не опасаясь сопротивления.

«Юнкерсы» принялись бомбить сады у подножия возвышенности: вечером там стояли танки. Сразу после взрывов бомб проносились истребители, поливая из пулеметов горящие и вывороченные с корнями деревья.

– Давайте! Давайте! – подбадривал их Хезус. – У вас слишком много бомб и снарядов!

Они сидели в окопчике на вершине холма, километрах в двух от того места, которое с таким усердием сначала утюжили фашистские самолеты, а следом за ними и артиллерия.

– Через полчаса начнется атака, – сказал Хезус.

– Да, – отозвался консехеро.[7]7
  Консехеро – военный советник (Исп.).


[Закрыть] – Как, ты думаешь, она будет проходить?

– Смотри, – Хезус протянул руку к насыпи. – Как только пехота фашистов перейдет железную дорогу, мы откроем пулеметный огонь. Мы пустим их пехоту в долину. Как можно дальше. А потом обе роты танков пойдут ей во фланги. Клещи, понимаешь? Представляешь, как сладко будет их пехоте?

– Согласен.

Хезус радостно посмотрел на советника.

– Свяжусь с пехотными командирами, чтобы они не удивлялись…

Педро отправился к резервной третьей роте.

Командир танковой роты Игнасио Рибера словно не заметил подошедшего советника, потом вдруг спросил:

– Я слышал, консехеро, это вы настояли поставить мою роту в резерв?

А смотрел куда-то в сторону, всем своим видом показывая, что гордость его оскорблена.

Квадратное лицо Игнасио было прорезано глубокими морщинами, он не брился, наверное, дня три.

Но для Педро именно Игнасио был первым солдатом, которого он принимал как отличного бойца, пусть и без выправки. На Игнасию и на его роту Хезус и советник могли положиться всегда.

– Я обижен на вас, консехеро, – снова сказал Игнасио.

Было странно и весело слышать «обиделся» от человека, похожего на непробиваемую черепаху. Игнасио был одет в кожаную куртку и штаны и чуть сутулился, выставляя голову вперед.

– Завтра будешь обижаться. Сегодня у тебя не останется времени, – улыбнулся Педро и объяснил Игнасио маневр, который предстояло совершить его роте.

Игнасио нахмурился, так что его широкие брови сошлись в одну прямую, и ссутулился еще больше. Только человек, близко знавший его, мог понять по этим приметам, что Игнасио счастлив.

Танкисты заняли свои места, и рота двинулась садами к железнодорожной насыпи. Люки были пока открыты, и командиры стояли, высунувшись из них наполовину. В танки залетали белые лепестки цветов.

Педро был во второй машине – она шла сразу за танком Игнасио.

Едва дошли до насыпи, как над холмом, где располагался командный пункт республиканцев, взвились три красные ракеты.

Педро прикрыл люк, прильнул к оптическому прицелу. Машины выскочили на поле у самой насыпи. Педро услышал, как забил пулемет, ухнула пушка в башне. В оптический прицел он видел спины франкистов, шедших в атаку на позиции республиканцев, потом и насыпь, с которой скатывались идущие в атаку. Первые несколько минут фашисты не могли понять, в чем дело, почему танки появились сбоку и чьи это танки.

А машины, не останавливаясь, шли все дальше вдоль насыпи, расстреливая франкистских солдат – и тех, что спускались в долину, и тех, которые уже подбегали к окопам республиканцев.

Только когда танки прошли примерно половину поля и отрезали наступавших, те заметались. Но деваться им было некуда.

Уничтожив и частично рассеяв пехоту франкистов, танки свернули влево и остановились неподалеку от роты, которая стояла в тылу бригады анархистов.

Педро открыл люк. Над долиной стояла тишина. Советник спрыгнул на землю. Мимо щеки, тяжело жужжа, пролетела пчела.

Подошел Игнасио, стянул с головы шлем, вытер подкладкой потное лицо.

– Я, пожалуй, пока побреюсь.

– Думаю, что успеешь, – сказал Педро.

– Мы и пообедаем! – подмигнул командир роты.

– Вряд ли…

– Тогда давай поедим, – предложил Игнасио. – А если останется время, я побреюсь.

Он слазил в свой танк и принес завернутый в чистую тряпочку кусок сыра, хлеб и фляжку с вином. Устроились под абрикосовым деревом. Солнце грело щедро, и они расстегнули «молнии» на куртках. Ветра у земли совсем не чувствовалось, он шел где-то верхом: в междурядьях сада беспрестанно мелькали белые лепестки, и было видно, как покачиваются ветви. Над насыпью снова появились самолеты. Они гудели прерывисто.

– Высоко идут, на Лериду, – сказал Игнасио.

– На Лериду.

– Подлецы! Кто им запрещает бомбить нас? Нет! В отместку будут бомбить дорогу или мост за Леридой.

Педро промолчал. Игнасио был прав: фашисты летели бомбить мост через Сегре, по которому из Лериды двигались беженцы.

Игнасио поднялся. Но он мог бы и не делать этого. Левый, более низкий берег был виден между деревьями как на ладони. Там тоже тянулись сады и, пересекая их прямой зеленой линией, уходила дорога, обсаженная деревьями. По ней двигался пестрый поток людей.

«Юнкерсы» подлетели к дороге и стали по одному сваливаться на крыло. Поднялись взрывы. Они были бесшумны, словно все это только казалось.

Звуки послышались секунд через двадцать.

Когда над насыпью послышался стрекочущий звук летящих истребителей, Игнасио облегченно вздохнул.

– Наконец-то о нас вспомнили! – И закричал: – По машинам!

Вслед за истребителями в небе появились бомбардировщики.

Рота продвинулась ближе к окопам, чтобы отразить новый натиск пехоты. «Юнкерсы» начали сбрасывать бомбы на окопы и танки.

Вдоль дороги под раскидистыми деревьями стояли на автомашинах счетверенные пулеметы. Они азартно, резкими короткими очередями ударили по пикирующим бомбовозам.

И почти одновременно с налетом авиации волны пехоты перехлестнули через насыпь. Часть танков вышла ей навстречу.

Один танк, подбитый прямым попаданием бомбы, горел.

И самолет был сбит только один.

Педро поймал в перекрестие прицела противотанковую пушку, выдвинутую на насыпь.

Нажал педаль спуска. Он еще услышал выстрел пушки и почувствовал отдачу.

Но в следующее мгновенье весь мир куда-то провалился.