Текст книги "История Португалии"

Автор книги: Жозе Эрману Сарайва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

46. Культура. Экспансия, европеизация, элитарность, инквизиция

Изменения в культурной эволюции на протяжении XVI в. отражают, с одной стороны, внутреннее социально-экономическое развитие, а с другой – перемены, которые были отмечены в тот же самый период в Западной Европе. Основных этапов этого развития четыре: экспансия, европеизация, элитарность, инквизиция.

Культурная экспансия

На протяжении всего века продолжалась португальская экспансия по всему миру. В конце XV в. самым отдаленным портом, куда доходили португальские корабли, был Каликут. В середине XVI в. он был центром португальского мира: мореплаватели, миссионеры и торговцы достигли Китая и Японии, авантюристы правили туземными государствами в бассейне Тихого океана, были пройдены Тибет и Анды. Параллельно с этим происходит экспансия литературного и художественного движения, начавшегося в предыдущем веке. Никакой другой период португальской истории, учитывая долю образованных людей, не дает такой высокой степени культурного творчества. Выдающиеся личные способности проявляются часто, как никогда. Жил Висенти, Бернардин Рибейру, Са ди Миранда, Антониу Феррейра, Диогу Бернардиш, Камоэнс, брат Агуштинью да Круш, брат Томе ди Жезуш, Фернан Мендиш Пинту, Дамиан ди Гойш, Каштаньеда, Жуан ди Бар-руш, Гашпар Коррея, Диогу ду Коуту, Фернан ди Оливейра, Жерониму Озориу, Жоржи Феррейра ди Вашконселуш, Дуарти Пашеку Перейра, Педру Нуниш, Гарсия ди Орта – это только некоторые представители широкого литературного направления, которое представлено сотнями имен и приблизительно 1200 опубликованными книгами.

Европейские образцы

Это движение, однако, имеет характеристики, весьма отличные от известных в середине XV в. Пятнадцатое столетие было временем каравелл первооткрывателей, XVI век – эпохой кораблей, груженных перцем. Богатство, добывавшееся в XV в. на атлантических островах и в торговле с Гвинеей, направлялось в основном на португальский рынок, а небольшие международные торговые контакты, которые иногда возникали, не изменили существенным образом картину португальской экономики. Типичным героем этого времени был инфант Энрики (Генрих Мореплаватель), который, высказываясь об экономических сторонах одного военного предприятия, ограничился одной фразой: «Иисус Христос, Господь наш, много трудов и опасностей перенес, не имея где преклонить голову», но в XVI в. вопрос ставится именно о том, где можно преклонить голову, где можно нажить состояние. Новый герой – это Афонсу ди Албукерки, герой, который ведет счета, понимает рыночную стратегию, ставит сражение на службу делам. Португалия теперь действует как мост между азиатским миром-производителем и европейским капиталистическим миром-потребителем. В то время как португальский капитан приказывает стрелять из пушек по городам Востока, торговый агент короля встречается с банкирами городов Запада, чтобы получить деньги под залог груза, который обеспечит эти пушечные выстрелы.

Эта интернационализация экономических отношений совпадает с интернационализацией культурных связей. Ярким представителем этого явления служит Дамиан ди Гойш, бывший казначей фактории во Фландрии, ездивший по Северной Европе для обеспечения финансовых операций, а в промежутке общавшийся с Меланхтоном, Лютером, Эразмом Роттердамским и даже добившийся, чтобы Дюрер написал его портрет. Другой пример – Жуан ди Барруш, руководивший Палатой Индии (Casa da India), чем-то вроде министерства внешней торговли того времени, и сочинивший «Азиатские декады», один из величайших литературных памятников своего века. Контакты Португалии и Европы очень расширились, и, возможно, именно в это время возникла идея, согласно которой «культура рождается там, за границей»; так же как и деньги, и все мануфактурные товары, ее нужно импортировать. Каналы для импорта культуры разнообразны: это португальские студенты в иностранных культурных центрах, стипендиаты, посылаемые королем в престижные университеты, профессора из других стран, нанимаемые для преподавания в Португалии, принцам или в университете.

А в Европе господствует литературная мода, очаровывающая неофита: это «сладостный новый стиль», говорят с восхищением. Новый стиль состоит в подражании великим писателям греческой и римской древности, пребывавшим в забвении на протяжении веков: Вергилию и Горацию, Феокриту, Пиндару, Катуллу, Анакреонту. То, чем сегодня восхищаются, – это уже не простая и чистая редондилья в народном вкусе, грубоватый куплет, плебейская сатира. Все это теперь называют «старой мерой». Стихи имеют новый ритм и принадлежат к новым жанрам: сонеты, эклоги, элегии, оды, стихотворные послания, надгробные песни. Поначалу некоторым это не нравится, возникают насмешки; Жил Висенти высмеял знаменитый сонет Петрарки: «Когда я плачу, то я смеюсь, когда обжигаюсь, то мне холодно...» (Ouando chow, entonces rio / quando me queimo, hei frio...), но Камоэнс тридцать лет спустя перефразировал этот же самый сонет с почтительным восхищением: «Любовь – огонь, пылающий без дыма, кровавая, хотя без крови, рана...» (Amor e fogo que aide sem se ver/ e um contentamen-to descontente...)

Культура для тех, кто знает латынь

В 1536 г., когда ставилась последняя пьеса Жила Висенти, в Португалии было напечатано первое произведение зарубежного театра – «Месть за Агамемнона», перевод с перевода Еврипида. Десять лет спустя король приказал, чтобы в Университете был свой театр. Но этот театр уже не мог выйти из школы на улицу: он игрался на латыни и подражал Теренцию и Плавту.

Любовь к латинским авторам, культивирование латинского языка, латинизация форм и идей получает название гуманизма. Гуманизм, господствовавший в Италии, затронул Португалию, но не сделался массовым явлением. Было несколько чистых гуманистов, таких, как Андре ди Резенди, Айриш Барбоза, Диогу ди Тейви, но их произведения так и не вышли за пределы узкого круга читателей, что доказывается небольшим числом изданий. Точно так же и количество книг по греческой и римской древности, опубликованных в Португалии, очень невелико по сравнению с другими странами. В итоге в португальской культуре начал господствовать португализированный гуманизм, говорящий по-португальски. Его влияние было так велико, что сам язык образованных людей изменился. Для ушей человека из народа португальский язык Камоэнса должен был звучать как иностранный. Словарь Фернана Лопиша и словарь Камоэнса совершенно различны. И можно говорить практически о новом изобретении португальского языка на основе латыни; изменились не только слова, но и синтаксис и сам ритм фразы. Понятно, что это изменение имело место только в образованных слоях, с самого начала находившихся в контакте с латынью; Кленарду, гуманист, приглашенный в качестве учителя к детям короля, считал возможным научить ребенка читать по-латыни без применения португальского и даже произвел соответствующий опыт в Эворе. Народ не знал латыни и продолжал говорить, как и раньше. Таким образом, сложилось своеобразное двуязычие, отражавшее и усугублявшее разделение на два социальных слоя – образованных португальцев и всего прочего народа.

Образованные люди осознавали это различие и гордились им. Составной частью гуманистического сознания является идея odi ргоfanum vulgus, презрение к простонародью, чувство превосходства по отношению к культуре, продолжавшей изъясняться на народном языке. С этого момента культура начинает приобретать роль социальной границы, но это культура, фундаментом которой является латинский язык, а следовательно, требующая долгого обучения. Однако система школьного образования не претерпела соответствующих изменений; единственным важным новшеством было открытие в середине XVI в. иезуитских колледжей, фактически имевших монополию на доуниверситетское образование. Образованное общество дистанцируется, таким образом, от народа, и культура становится привилегией элиты.

Инквизиция

Когда Португалия вошла в европейское культурное пространство, Европа была разделена на два враждебных идеологических блока – консервативный, католический, верный папской власти и реформистский, восставший против римского диктата.

Этот великий конфликт имел в основе социально-экономические условия, но проявлялся в форме культурной проблемы. Одной из первых стычек стала дело Рейхлина: спорили о том, следует ли сжечь иудейские книги (как направленные против католической веры) или сохранить их (как полезные для культуры). Именно через книгу, через памфлет и даже через песню, идеи освобождения от религиозного мышления распространялись в университетских городах, центрах мануфактурного ремесла и среди беднейших слоев духовенства. Люди ручного труда легко принимали точки зрения, которые казались им дорогой к свободе. Проповедь Лютера в Германии в итоге привела к развязыванию открытой войны между двумя Европами.

Географическое положение, социальный состав, экономические и политические условия (Жуан III был шурином Карла V, одной из главных политических фигур Европы, верной Риму) привели к тому, что Португалия примкнула в этом конфликте к антипротестантскому блоку. Репрессии начинаются в Португалии в том же году, что и во Франции, – в 1534-м. Но в Португалии почти полностью отсутствовали мотивы для репрессий. Лишь в очень слабой форме проявляла себя лютеранская ересь. Ее можно было обнаружить в идеях того или другого клирика, увлеченного новшествами, в чтении той или иной запрещенной книги, но она никогда не становилась проблемой для единства вероучения. Поэтому объект репрессий контрреформации в Португалии был заменен другим: это был еврейский вопрос.

Вопрос существовал реально. Многие иудеи, насильственно обращенные в христианство, оставались в глубине души иудеями, хотя внешне отправляли ритуалы христианского культа. Однако отправление иудейских обрядов тем, кто однажды был крещен рассматривалось как грех отступничества, наказывавшийся смертью и конфискацией имущества. Этот аспект приобрел большое значение, когда обострились экономические трудности государства, потому что многие лица еврейского происхождения были обладателями больших состояний. Преследование криптоиудаизма (то есть тайного иудейского культа) могло стать удобным источником дохода.

В 1531 г. Жуан III попросил у папы разрешение для организации в Португалии инквизиции. «Новые христиане» мобилизовали все свои экономические возможности, чтобы помешать этому, утверждая, что целью является просто ограбить их. Сохранилось много документов об этой дипломатической борьбе, и их прочтение заставляет признать правоту евреев: вопрос о конфискации имущества играл ключевую роль.

Булла об инквизиции была дана в 1536 г., хотя уже в 1534 г. в Португалии имелся инквизитор, и именно к этому году относится процесс против Жила Висенти. Первое аутодафе было проведено в 1541 г. За сто сорок три года, вплоть до 1684 г. было сожжено 1369 человек. Затем ритм репрессий понизился, но казни продолжались до времен маркиза Помбала. Наибольшее количество приговоренных к смертной казни – лица, обвиненные в иудаизме, но есть также много приговоров за колдовство и разврат.

Костры стали наиболее знамениты среди многих средств, применявшихся инквизицией; и до сих пор вызывают наибольший ужас. Но существовали и другие, менее заметные аспекты, имевшие не менее существенные последствия: масштабы доносительства и интеллектуальная цензура.

Донести о преступлении против веры считалось религиозным долгом, тем более в эпоху глубокой религиозности. Религиозный долг превосходил любой другой. Верующий был таким образом обязан сообщать о любом факте или о признаках, которые могли, по его мнению, свидетельствовать о практике иудейства или о неуважении к вере. Были доносы по незначительным поводам (например: боцман на корабле в отчаянии от отсутствия ветра произнес ругательство в адрес святого), и были ложные доносы из зависти, мести или ревности. Но самое важное – это само включение обязанности доносить в число обязанностей человека перед Богом; донос перестал быть грязной и одиозной подлостью, будучи провозглашен подвигом благочестия. Вся страна была глубоко религиозна, и потому в течение двух веков страна служила полицией сама себе. Это была самая длительная и масштабная полицейская операция в португальской истории, в ходе которой каждый жил между долгом донести и страхом стать объектом доноса. Это объясняет исключительно большое число процессов, документы которых дошли до наших дней: более двадцати тысяч, с учетом того, что многие были утрачены.

Интеллектуальная цензура имела три аспекта:

а) Запрет иметь у себя и читать книги, включенные в «Индексы», то есть списки отечественных и зарубежный произведений, которые инквизиция считала еретическими. Все их имеющиеся экземпляры подлежали сдаче самими владельцами либо арестовывались везде, где бы их ни находили; сожжение книг было одной из составных частей торжественной церемонии аутодафе.

б) Контроль за книжной торговлей и ввозом книг из-за границы; книжные лавки часто проверялись, а все корабли, входящие в порты, подвергались досмотру.

в) Установление предварительной цензуры «Святой службы» в отношении всего литературного творчества в стране. Только проверенные и дозволенные произведения могли печататься. В права цензуры входило исправление текста, исключение или изменение всего, что казалось цензорам неуместным. Второе издание «Лузиад» вышло со значительными купюрами.

Правила инквизиции применялись со всей строгостью. В стране, где государственные учреждения всегда характеризовались плохой организацией и неэффективностью, «Святая служба» представляла собой удивительное исключение. На протяжении части XVI и всего XVII в. инквизиции удавалось удерживать португальскую культуру в изоляции от европейских процессов развития идей, развития, которое как раз в эту эпоху было весьма интенсивным и творческим. Широкому и открытому потоку восприятия идей эпохи гуманизма пришла на смену тонкая струйка рискованной идейной контрабанды. Но помимо внешних мер изоляции были важны и меры внутреннего воздействия. Каждый автор знал, что между ним и печатным станком стояла инквизиция, что первым его читателем станет цензор. Рисковать не имело смысла, и действительно, очень немногие рисковали. Литературное творчество отходит в этот период от всего, что могло вызвать проблемы. Культура переходит от идей к словам. Стиль отражает эти перемены: развивается своеобразное плетение стилистических кружев, за которыми мысль теряется среди двусмысленностей, всегда позволяющих утверждать, что подразумевалось вовсе не одно, а другое. Но основными темами станут те, которые не подразумевают риска: рассуждения об ангелах и святых, назидательные и хвалебные тексты.

Какие следы оставила эта длительная и глубокая репрессивная деятельность в характере португальцев и последующем развитии страны? Мыслители XIX в. видели в ней основную причину упадка Португалии. «Могила нации» – знаменитое выражение, использованное Антеру ди Кенталом в своей знаменитой лекции об упадке народов Пиренейского полуострова. Но это слишком простое объяснение. За сто лет до того Помбал утверждал, что «могила» была в другом, – он указывал на деятельность иезуитов. Но последние были единственной силой, как-то ограничивающей диктат инквизиции. На самом деле появление и деятельность «Святой службы» уже сами по себе были признаком упадка и продолжали более раннюю линию нетерпимости, проявлявшуюся, например, в антиеврейской политике Мануэла I. Деятельность инквизиции могла развиваться без внутреннего сопротивления, так как не существовало экономически и духовно независимого среднего класса, и такая ситуация также сложилась намного раньше. Поэтому не следует видеть в инквизиции причину кризиса. Но эта организация институционализировала и распространила дух нетерпимости, являющийся дурной стороной характера португальца. Она организовала и морально оправдывала доносительство и культурный геноцид, возникший, как мы видели, вместе с независимым государством. И из-за нее этот дух сохранялся, как непогашенный огонь, с каждым порывом ветра истории вновь разгораясь доносами, преследованием за убеждения и кострами.

47. Эпическое сознание и его метаморфозы

Великие географические открытия превратили маленькую Португалию в державу мирового значения, так как театром деятельности португальцев стал весь мир. «По всей Земле слышны их голоса, и до границ мира раздаются их слова» (Дамиан ди Гойш). Это событие нашло отражение в ментальном и эстетическом плане. Представление самых образованных умов о собственной стране совершенно изменилось. В середине XV в. образ, который можно уловить, например, на страницах Фернана Лопиша, – это образ бедного уголка земли, населенного крепким, здоровым народом, яростно борющимся, чтобы не попасть под власть могущественного и сильного соседа. Сто лет спустя образ уже иной: огромное пространство «от Геркулесовых столпов до Китая, где благодаря нашим трудам все знают закон Христа» (Гойш). Самым красноречивым выразителем этого эпического сознания являлся Камоэнс, но хронологически он был далеко не первым. Хроники Зурары уже проникнуты эпическим духом, и, когда король Мануэл I принял армиллярную сферу в качестве национального символа, он тем самым наиболее ясно заявил о возможности вселенского характера португальской монархии.

Камоэнс опубликовал «Лузиады» в 1572 г. в Лиссабоне, проведя много лет в Индии. С формальной точки зрения речь идет об эпопее, созданной по классическому образцу, а следовательно, в ренессансном вкусе. В Европе публиковались и другие эпические поэмы. Но удивительным новшеством камоэнсовской эпопеи было то, что темы ее взяты не из античности, а из самой португальской истории.

Ее герои не воображаемые, они не греки или римляне: они реальны и они португальцы. Вместо Цезаря автор обещает говорить об Афон-су Энрикише, вместо Энея воспеть Васко да Гаму. В самом деле, португальские герои превосходят любых других; Александр и Траян, например, просто теряются в сравнении с ними. А потому «померкнут песнопенья древней музы пред подвигом святым дружины Луза» [106]106
  Здесь и далее перевод «Лузиад» Ольги Овчаренко.


[Закрыть]. Речь идет о португальцах. И, выслушав поэму, король должен сделать вывод, что достойнее: «Владеть таким народом иль всем миром?» Это чувство гиперболизированного восхищения пронизывает всю поэму от первой до последней строфы.

Успех был немедленным и огромным. «Лузиады» отметят надолго основные черты того представления, которое образованные португальцы будут иметь о Португалии. Ни в одной другой книге это представление не выражено так лапидарно и очаровательно. Но во многих произведениях можно найти те же идеи. Исключением станут несколько человек, не получивших классического образования (как Фернан Мендиш Пинту, автор «Паломничества», в котором просматриваются народные корни, или Гошпар Коррея, написавший «Легенды об Индии» с их жестоким реализмом), но все остальные историки были настроены на эпический лад. И не только историки – то же чувство воодушевляет натуралистов, когда они восклицают, как Гарсия ди Орта, что можно большему научиться от португальцев за один день, чем от римлян за сто лет, или от грамматиков, когда они представляют португальский как новую латынь, язык, имеющий мировое предназначение, который послужит религиозному объединению мира. «Лучше нам учить Гвинею, чем учиться у Рима», – говорит Фернан ди Оливейра. Португальцы приходят повсюду «с развернутыми знаменами, берут города, подчиняют королевства там, куда никогда не доходили ни победоносный Александр, ни славный Геркулес. Они нашли новые звезды, переплыли неведомые моря и невиданные страны, открыли невежество древних географов. Нет на известной нам земле народа, которому бы все люди были обязаны больше, чем португальцам» (Амадор Аррайш).

Это эпическое сознание будет представлять собой один из самых непременных ингредиентов португальской национальной риторики. Состояние духа осталось, хотя причина, породившая его, исчезла. Поздняя лирика XVII в. вырождается и приобретает черты фанфаронства. У многочисленных путешественников, побывавших в Португалии в XVII в., находим одну общую мысль: удивление перед лицом неизменной убежденности португальцев, что они самый лучший, самый отважный, самый славный народ в мире. Именно такими чувствами питалась большая часть литературы сопротивления испанскому господству. В одной книге 1631 г. встречаем следующее рассуждение: испанцы побеждают все другие народы. Так вот, история показывает, что португальцы побеждали и испанцев. Значит, португальцы – самый храбрый народ на земле. Хорошую карикатуру на них написал примерно в это время Лопе де Вега.

Я величайший

Сеньор из тех, что ходят по земле!

Я средоточье всяческих достоинств,

велик я и могуществен весьма,

я скипетр, корона и престол,

что землю и моря дрожать заставят!

Я тот, кто до бездонной глубины

своей бессмертной славой проникает,

и, наконец, порукою мне то,

что Португалец я, а это значит,

что выше меня нету на земле!

Но в броне эпического сознания постепенно начали обнаруживаться трещины под натиском фактов. Оно сохранялось как официальная позиция, но нет-нет да и пробегала дрожь сомнения. Анонимный автор «Искусства воровать» (написанного между 1648 и 1656 гг.) представляет заседание Государственного совета. Решается вопрос о заморских владениях. Один советник, весьма реалистично настроенный, предлагает оставить некоторые провинции, поскольку не хватает сил удерживать их все. Но председатель, говорящий в духе эпического сознания, прерывает его, спрашивая, не пьян ли он и советует ему опасаться мальчишек, которые могут побить его камнями, если узнают, что он хочет «оставить врагу то, что наши деды завоевали своей кровью». Наконец, председатель приказывает заключить его в тюрьму Лимоэйру.

Под влиянием критики так называемых иностранцев (estrangeirados) эпическое сознание окончательно распадается. Отсталость страны, ее нищета, невежество были слишком очевидны, для того чтобы португальцы могли продолжать приписывать себе первое место в мире. Для Луиша да Куньи Португалия – это уже не империя от Алгарви до Японии, а всего лишь горная гряда с полосой равнины у подножия, населенная людьми, не очень отличающимися от несчастных бразильских индейцев. Критический пессимизм иностранцев, однако, – это только предпосылка для заключения: необходимо возрождение страны, которое совершится через труд (по мнению меркантилистов) или через культуру (по мнению просветителей). Но как эпический дух XVI в. выродился в XVII в. в фанфаронство, так же критический дух XVIII в. превратился в декадентство, от Эркулану переходящее к поколению 1870 г. и вскоре растворяющееся в нигилистическом пораженчестве последующего. «...Юношество, опустошенное и скептическое, разуверившееся в себе и в своей стране, лишенное традиций и высмеивающее общественные учреждения, жалующееся на нехватку всего и не стремящееся обеспечить себя ничем, ненавидящееся землю, на которой родилось, язык, которым говорит, образование, которое получило, раздраженно сидящее в этой бесплодной ненависти, как сыч в своем дупле, и на самом деле столь чуждое родной стране и ее духу, как будто бы его импортировали из Франции в ящиках пароходом из Гавра» (Эса ди Кейрош. «Современные заметки»).

Это был литературный фатализм буржуазии, замкнувшейся в самой себе и выводящей свои идеи из идей, а не из фактов. В эпоху либерализма империя возродилась, буржуазная Португалия переживала прогресс, и буржуазия гордо сознавала этот прогресс. Поэтому в то же самое время, когда Антониу Нобри восклицал: «О, друзья мои! Какое несчастье родиться в Португалии», голоса эпического сознания снова стали слышны в среде республиканских масс.

Из тумана памяти,

О Родина, слышится голос

Твоих выдающихся дедов,

Который приведет тебя к победе [107]107
  Строки государственного гимна Португалии (написан в конце XIX в.).


[Закрыть].

И со сменой политического строя символ времен Мануэла I – армил-лярная сфера была принята как национальная эмблема. Творчество крупнейшей фигуры в португальской литературе XX в. – Фернанду Пессоа выражает окутанное ностальгическими переживаниями это возрождение эпического сознания: «И вновь мы завоюем расстоянье/ Морское иль иное, но для нас!».