Текст книги "Кутящий Париж (сборник)"
Автор книги: Жорж Онэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)
XXI
Ночь казалась госпоже Деварен нескончаемой. Взволнованная всеми событиями предшествовавшего дня, она лихорадочно прислушивалась среди тишины в ожидании ежеминутно получить какую–нибудь поражающую новость. Перед ее глазами стоял Кейроль, вбегающий неожиданно, как сумасшедший, в комнату своей жены, Она слышит его бешеный крик, на который отвечает вздох ужаса. Затем послышался двойной выстрел, комната наполнялась дымом, Серж и Жанна, пораженные за свою преступную любовь, падают мертвыми, как Паоло и Франческа Римини, жалкие любовники, которых описывает нам Данте.
Часы бежали за часами. Ничто не нарушало тишины отеля. Князь не возвращался. Госпожа Деварен, не будучи в состоянии неподвижно лежать в кровати, несколько раз вставала, чтобы как–нибудь провести время, Тихо, на цыпочках она входила несколько раз в комнату дочери. Мишелина, страшно утомленная, уснула на подушке, смоченной слезами. Наклонившись над ней при свете камина, мать смотрела на бледное лицо Мишелины и тяжело вздыхала.
«Она еще очень молода, – думала мать, – может снова начать жизнь. Воспоминание об этих печальных днях мало–помалу исчезнет из ее памяти, и я, наконец, увижу ее вновь воскресшую и улыбающуюся. Этот негодяй уморил бы ее».
А образы Сержа и Жанны, распростертые одни возле другого в комнате, полной дыма, опять являлись перед ее глазами. Она встряхнула головой, чтобы отогнать это назойливое видение, и опять совершенно тихо возвращалась в свою комнату.
Наступил день, мрачный, пасмурный. Госпожа Деварен открыла окно, чтобы освежить свою пылающую голову свежим утренним воздухом. Птицы, пробудившись, летали и пели на деревьях сада.
Мало–помалу стал долетать с улицы шум экипажей. Город начал пробуждаться. Госпожа Деварен позвонила и велела позвать Марешаля. Секретарь тотчас пришел. Он разделял с хозяйкой все ее тревоги и волнения и встал тоже очень рано. Госпожа Деварен встретила его с признательной улыбкой. Она чувствовала, что этот честный человек, который так хорошо понимал все ее мысли, действительно ей предан. Она попросила его сходить к Кейролю и узнать новости. После его ухода она начала ходить по комнате, чтобы хотя отчасти успокоить свое волнение.
Выйдя из дому на улице Тэбу, Серж, чувствуя, что мысли кружатся в его голове, был неспособен составить какой–нибудь план действий, а между тем он хорошо понимал, что нужно скорее что–нибудь предпринять. Не смея вернуться домой, он отправился пешком в клуб. Ходьба принесла ему пользу, несколько успокоив его. Он чувствовал себя счастливым, что остался в живых после такой страшной встречи. Серж почти весело поднялся по лестнице и, бросив верхнее пальто сонному лакею, вставшему при его появлении, вошел в игорную комнату. Баккара уже кончалась: было три часа утра. Понтеры сильно утомились. Напрасно банкомет предлагал держать все, что угодно. Появление Сержа придало некоторое одушевление игравшим. Серж приступил к игре, как к сражению. Удача была на его стороне: в несколько ударов он сорвал банк в тысячу луидоров. Один за другим все игроки удалились. Оставшись один, Панин лег на диван и, несмотря на стеснявшее его платье и ботинки, спал несколько часов тяжелым сном, который скорее утомил его, чем ободрил.
Лакеи, пришедшие убирать комнаты и осветить их, разбудили его. Он отправился в уборную, где освежил водой свое лицо с особенным наслаждением. Кончив умывание, он написал Жанне письмо, сообщая ей, что его отъезд с ней невозможен, и что он умоляет ее все сделать, чтобы забыть его. Отдавая это письмо лакею, Серж приказал ему передать его горничной госпожи Кейроль и никак никому другому.
Хлопоты, которые пришлось бы ему перенести при дальнем путешествии с молодой женщиной, и затем предстоявшее сожительство казались теперь ему невыносимыми. К тому же, что бы он сделал с Жанной? Совместная жизнь с любовницей сделала бы невозможным его возврат к Мишелине. Теперь же он хорошо сознавал, что единственная надежда на спасение, оставшаяся ему, заключалась в неизменной любви его жены.
Но прежде всего ему нужно было идти к Герцогу, и если финансист возвратился, то получить от него объяснения насчет действительного положения дел «Всемирного Кредита». Герцог жил на бульваре Гаусман в небольшом доме, который он снимал совсем меблированным, по–американски. Вульгарный, но блестящий вид золоченой мебели с ее вишневой обивкой в зале, зеленого атласа в кабинете и потолка, разрисованного красной и голубой краской в столовой, прельстил финансиста. Сюзанна выбрала себе маленький уголок, скромно отделанный ситцем и кисеей, простая и светлая меблировка которого спорила с тяжелым и кричащим блеском всей остальной обстановки дома.
Войдя во двор, Серж увидел там одетого в клетчатый костюм конюха, который мыл карету.
Герцог вернулся домой. Тогда князь проворно вбежал на крыльцо и велел доложить о себе.
Финансист, сидя спокойно у окна кабинета, пробегал газеты. Увидев вошедшего Сержа, он встал. Несколько минут оба они стояли молча друг против друга. Князь первый заговорил:
– Что такое случилось, – сказал он резко, – что вы с самого вашего отъезда оставили меня без вестей?
– Это потому, – отвечал совершенно спокойный Герцог, – что известия, какие я мог дать вам, были совсем нехороши.
– По крайней мере, я знал бы их.
– Но ведь результат операций разве мог бы от этого измениться?
– Вы поступили со мной в этом деле, как с ребенком, – сказал, горячась, Серж, – Я не знал, куда шел. Вы надавали мне обещаний, а как исполнили их?
– Как мог, – ответил спокойно Герцог, – Всякая игра имеет свои случайности. Ждут Аустерлица, а встречают Ватерлоо.
– Но ведь акции, которые вы продали, не должны были бы, так сказать, выходить из ваших рук… – воскликнул с гневом князь.
– Вы так думаете? – спросил иронически финансист. – Если не следовало их отпускать, так не стоило бы их и брать.
– Наконец, – сказал Панин, довольный, что нашел на кого вылить всю горечь неудачи, – вы меня недостойно обманули.
– Очень хорошо! Я так и ожидал, – сказал, улыбаясь, Герцог. – Если бы предприятие удалось, вы взяли бы без всякого беспокойства свою долю барыша и покрыли бы меня цветами, как девицу, удостоенную розового венка, Она не удалась, и вы отталкиваете свою долю ответственности, а меня почти называете мошенником! Между тем афера эта не была бы честнее в первом случае, чем во втором, и только успех скрашивает все!
Серж пристально посмотрел на Герцога.
– Кто мне докажет, – сказал он, – что эта спекуляция, которая меня разоряет и губит, не обогащает вас?
– Неблагодарный, – вскричал насмешливо финансист, – вы меня подозреваете!
– Что вы меня обокрали? – воскликнул с яростью Панин. – Не так ли?
При этих словах Герцог потерял хладнокровие. Кровь бросилась ему в лицо. Схватив князя за руку с такой силой, какой нельзя было и подозревать в этом сухопаром человеке, он сказал:
– Тише, князь! Все, что вы мне скажете оскорбительного, вы должны принять и на свой счет: ведь вы мой сообщник.
– Негодяй! – простонал Панин вне себя от гнева.
– Личности! – воскликнул Герцог с комическим негодованием. – Слуга покорный!
И, отпустив князя, он пошел к двери.
Серж бросился к нему.
– Вы не выйдете отсюда, прежде чем найдете мне средство исправить несчастье.
– В таком случае мы поговорим, как добрые знакомые, – сказал Герцог. – Я уже придумал чудную спекуляцию, с помощью которой мы можем спасти свое несчастное дело. Надо смело созвать собрание своих акционеров. Я изложу положение дела и ослеплю всех: нам вернут доверие и дадут новые капиталы для будущих предприятий. Мы будем белы, как снег, и посмеемся надо всеми. Так ли вы думаете?
– Довольно! – сказал князь, которым овладело громадное отвращение. – Мне совсем не по душе, что для выхода из этого позорного положения требуются средства, еще более позорные. Прекратим борьбу. Мы совершенно погибли!
– Только одни слабые люди позволяют себе гибнуть! – воскликнул финансист, – Сильные защищаются. Сдавайтесь, если вам угодно, а я видывал и не такие передряги. Три раза я был разорен и три раза возвращал себе богатство. Голова крепка у меня! Я упал, но поднимусь. При успехе своей спекуляции я буду иметь несколько миллионов и со всеми расплачусь. Все будут удивлены, все получат свое, все будут благодарить меня.
– А если вас лишат свободы? – спросил Серж. – Если вас арестуют?
– Сегодня вечером я буду в Ахене, – сказал Герцог, – и уже оттуда стану объясняться с акционерами «Всемирного Кредита». В отдалении лучше обсуждают свои интересы. Не хотите ли вы мне сопутствовать?
– Нет, – отвечал Серж.
– Совершенно вы неправы, – объявил Герцог, – Счастье причудливо. Через шесть месяцев мы могли бы быть богаче, чем были. Но так как вы уже решили, то последуйте моему совету, который стоит потерянных вами денег. Признайтесь во всем жене, и она поможет вам выйти из трудного положения.
Финансист протянул руку Сержу, но тот не взял ее.
– Какая гордость! – пробормотал Герцог.
Не говоря ни слова, князь вышел.
В то же время госпожа Деварен, взволнованная долгим ожиданием, ходила по своей маленькой гостиной.
Наконец, дверь отворилась, и Марешаль, желаемый вестник, вернулся от Кейроля. Его он не мог увидать. Банкир заперся в своем кабинете, где провел всю ночь в работе. Он не велел никого пускать. Видя, что у госпожи Деварен готов сорваться с губ вопрос, которого она не смеет сказать, Марешаль прибавил, что, кажется, ничего особенного не случилось в этом доме.
Не успела хозяйка поблагодарить секретаря, как тяжелые ворота отеля заскрипели на своих петлях и карета быстро въехала на двор. Марешаль бросился к окну и воскликнул:
– Кейроль!
Госпожа Деварен сделала молодому человеку знак удалиться. Банкир появился на пороге гостиной. С первого взгляда хозяйка увидела, как сильно изменилось лицо несчастного человека после ужасной ночи. Кейроль, вчера еще цветущий, розовый, крепкий и прямой, как дуб, со своим плотным станом, был теперь сгорблен, разбит и расслаблен, как старик. Его волосы на висках неожиданно поседели, как будто на цвет их повлияли его мысли, жгучие, как огонь. Банкир был только тенью самого себя.
Госпожа Деварен быстро пошла ему навстречу.
– Ну, что? – сказала она, как бы сосредотачивая множество вопросов в этих двух словах.
Кейроль, мрачный и суровый, поднял глаза на хозяйку и с жестом полного уныния ответил глухо:
– Ничего.
– Разве он не пришел? – спросила госпожа Деварен.
– Нет, он пришел, – сказал Кейроль, – но у меня не хватило энергии, чтобы убить его. Я думал, что гораздо легче сделаться убийцей. И вы так же думали, не правда ли?
– Кейроль! – воскликнула, вздрогнув, госпожа Деварен, смущенная тем, что так верно понята человеком, руку которого она вооружила.
– А случай–то какой был хороший, – сказал Кейроль, воодушевляясь. – Подумайте–ка! Я застал их вместе, один возле другого, под кровлей моего дома. Закон давал мне, если не право их убить, то, по крайней мере, извинение, если бы я сделался убийцей. И вот в ту решительную секунду, когда неумолимая воля должна была нанести удар, сердце мне изменило. Он жив, и Жанна его любит.
Наступило молчание.
– Что вы думаете делать? – сказала хозяйка.
– Я разделаюсь с ним по–другому, – ответил Кейроль. – У меня было два способа его убить: или накрыть его у себя, или вызвать его на дуэль. Для первого мне не хватило силы воли, а для второго не хватило бы ловкости. Я не стану драться с Сержем. Мною отнюдь не руководит боязнь смерти. Нет, моя жизнь разбита, да и я считаю ее теперь ни за что. Мысль, что когда меня не станет на свете, Жанна будет вполне свободна и будет принадлежать ему, ужасна; если к тому же после своей смерти мы можем узнать, что делается на земле, эта мысль ведь не даст мне покоя даже в могиле. Итак, мне нужно разлучить их навеки.
– Каким же образом?
– Заставив его исчезнуть.
– А если он не захочет?
Кейроль, покачав головой с угрожающим видом, сказал:
– Я заставлю его!.. Если он будет противиться, я привлеку его к уголовному делу.
– Вы? – сказала госпожа Деварен, подходя к Кейролю.
– Да, я! – с жаром ответил банкир.
– Несчастный! А моя дочь? – воскликнула госпожа Деварен, – Подумайте хорошенько, что вы говорите? Вы обесчестите меня и близких мне!
– А разве я‑то не обесчещен? – возразил Кейроль. – Ваш зять, как бандит, осквернил мой дом и взломал мой сундук…
– Честный человек не защищается теми средствами, какие вы хотите употребить, – перебила его госпожа Деварен.
– Честный человек защищается, как может! Я не рыцарь, а финансист. Деньги – вот мое орудие. Князь меня обворовал; я предам его суду, как вора!
Госпожа Деварен нахмурила брови.
– Представьте мне счет, – сказала она, – я заплачу.
– А в состоянии ли вы будете заплатить мне за мое потерянное счастье? – воскликнул банкир вне себя. – Разве я не предпочел бы лучше быть разоренным, чем обманутым, как теперь? Вы не можете загладить причиненное мне зло. Я так сильно страдаю, я хочу отомстить!..
– Безумный, – возразила госпожа Деварен, – вы поразите не только виновного, но и невиновных. Когда я и моя дочь будем в отчаянии, разве вы будете чувствовать себя менее несчастным? Ах, Кейроль, берегитесь потерять в своем достоинстве то, что приобретете мщением. Чем менее уважают нас другие, тем более нужно уважать самих себя. Презрение и молчание возвышают приносимую жертву, тогда как ожесточение и ненависть заставляют человека стать на одном уровне с тем, кто оскорбляет его.
– Пусть меня судят, как хотят, мне нет дела до себя! У меня душа вульгарная, ум низкий, все, что хотите. Но мысль, что женщина эта принадлежит другому, делает меня сумасшедшим! Я Должен бы ненавидеть эту негодяйку, но, несмотря на все, я не могу жить без нее. Она мне нужна. Если она захочет вернуться ко мне, я прощу ее. Это неблагородно, я чувствую это хорошо, но чувство гораздо сильнее меня! Я обожаю ее!
Видя такую слепую, безумную любовь, госпожа Деварен содрогнулась. Она думала о Мишелине, которая так же любила Сержа, как Кейроль Жанну.
«Что, если она захочет ехать с ним?», – говорила она себе. В одну минуту она увидела свой дом покинутым, Мишелину и Сержа за границей, а себя совершенно одинокой посреди разрушенного счастья, умирающей от печали и горя. Она захотела сделать последнее усилие, чтобы разжалобить Кейроля.
– Послушайте, – сказала она, – неужели я обращаюсь понапрасну к вам? Неужели вы не вспомните, что я была для вас самым верным и признательным другом? Ведь я первая положила основание вашему богатству. От меня вы получили первые деньги. Вы честный человек и не забудете прошлого. Вы оскорблены, имеете право мстить, но подумайте, что вы поразите двух женщин, которые ничего не сделали вам, кроме добра. Будьте же великодушны, справедливы! Пощадите нас!
Кейроль оставался нечувствительным к этим словам: злое выражение его лица нисколько не смягчалось.
– Видите, как низко я упал, – сказал он, – что не могу уступить вашим просьбам. Дружба, благодарность, великодушие – словом, все мои хорошие чувства поглощены этой отвратительной любовью. Ничего не осталось во мне, кроме любви к этой женщине. Для нее я забываю все, я унижаюсь, покрываю себя позором. И, что всего ужаснее, я во всем отдаю отчет себе, но не могу сделать иначе.
– Несчастный! – прошептала госпожа Деварен.
– Да, глубоко несчастный! – зарыдал Кейроль, опускаясь в кресло.
Госпожа Деварен подошла к нему и, тихо положив руку ему на плечо, сказала:
– Кейроль, вы плачете? Так… простите!
Банкир резким движением поднялся с места и, опустив голову, сказал:
– Нет, мое решение бесповоротно. Я хочу поставить между Жанной и Сержем целый мир. Если сегодня вечером он не уедет – моя жалоба предъявлена в суд.
Госпожа Деварен не настаивала более. Она чувствовала, что сердце его было закрыто для всех.
– Что же делать, – сказала она, – благодарю вас за то, что вспомнили обо мне и пришли предупредить, вы могли бы и этого не сделать. Прощайте, Кейроль! Пусть будет судьей ваша совесть между мной и вами.
Банкир поклонился, прошептав:
– Прощайте!
И тяжелыми, почти нетвердыми шагами он удалился.
На небе не было ни облачка, и солнце весело взошло и осветило деревья сада. Природа имела праздничный вид: цветы наполняли благоуханием воздух, а в голубом небе летали ласточки с громким криком. Этот контраст между ликованием природы и страшным горем госпожи Деварен раздражал ее, и она с шумом закрыла окно. Ей хотелось видеть весь мир в трауре. Удрученная горем, она долго оставалась на месте, погруженная в тяжелые думы.
Итак, все кончено, все пошатнулось в одну минуту: это громадное богатство и тот большой почет, каким пользовался «Дом Деварен».
Даже се дочь могла навеки покинуть ее, следуя безропотно за своим бесчестным мужем, которого она обожала, несмотря на все его пороки, и вместе с ним влачить за границей жалкое существование.
Этому нежному, хрупкому созданию необходимо материальное благосостояние, а особенно нравственное спокойствие. Ее муж должен был роковым образом падать все ниже и ниже и увлекать за собой дорогое создание! И госпожа Деварен видела уже свою дочь, свое дитя, взращенное в пуху и шелку, умирающей от нищеты на жалкой кровати. Получив известие об этом, она спешит к ней, но муж, чувствуя злобу к ней до последней минуты, не пускает ее войти в комнату, где лежит Мишелина при последнем издыхании. Ею овладело страшное бешенство, ее материнская кровь возмутилась, и среди тишины гостиной раздались слова:
– Этого не будет!
В эту минуту дверь отворилась. Госпожа Деварен опомнилась и встала с места. Вошел Марешаль, очень смущенный и сильно встревоженный. Когда приехал Кейроль, он отправился в дом «Общества Всемирного Кредита».
Каково же было его удивление, когда он увидел, что контора закрыта. Он справился у швейцара, одного из тех великолепных лиц, одетых в синее суконное платье, который внушал такое почтение акционерам. Этот человек с негодованием объявил ему, что вчерашний день, вследствие жалобы одного из членов правления, в контору приходила полиция, забрала все книги, чтобы представить их в суд, и наложила везде печати. Сильно испуганный Марешаль поспешил вернуться, чтобы предупредить госпожу Деварен. Очевидно, нужно было принять меры, чтобы приготовиться к этому новому осложнению дела. Предписание все опечатать могло быть началом судебного следствия. А тогда какой ответственности подвергался князь?
Госпожа Деварен слушала Марешаля, не говоря ни слова. На этот раз события следовали одно за другим еще быстрее, чем она опасалась.
Боязнь заинтересованных в деле «Всемирного Кредита» лиц опередила ненависть Кейроля. Что откроет правосудие в разных каверзах, так называемых операциях Герцога? Быть может, растрату, подлог? Могут придти арестовать князя в ее доме? Неужели «Дом Деварен», где ни разу не появлялись судебные пристава, будет опозорен присутствием агентов полиции?
В этот решительный час хозяйка собрала все присутствие духа. Вновь явилась в ней мужественная, энергичная женщина прежних дней. Марешаль был еще более испуган такой внезапной энергией, чем упадком духа хозяйки. Видя, что госпожа Деварен направляется к двери, он попытался жестом остановить ее.
– Куда вы? – спросил он с беспокойством.
Хозяйка бросила на него взгляд, который ужаснул его, и ответила глухим голосом:
– Я иду свести мои счеты с князем.
И, выйдя во двор маленькой лестницей, госпожа Деварен поднялась к своему зятю.
XXII
От Герцога Серж направился на улицу Св. Доминика. Насколько мог, он отсрочивал возвращение домой, но улицы стали наполняться народом. Он мог встретиться со знакомыми, а потому решился смело идти навстречу какому бы то ни было приему, ожидавшему его. Дорогой он думал о том, что ему нужно делать, и искал почву, на которой возможно было бы примирение с тещей. Серж уже не был прежним гордецом. Он упал духом и чувствовал себя разбитым. Одна госпожа Деварен могла снова поставить его на ноги. Будучи в несчастии настолько же трусливым, насколько был дерзким при полном благополучии, он заранее соглашался перенести все унижения, каким мог бы подвергнуться со стороны тещи, лишь бы она приняла его под свое покровительство.
Он боялся. Он хорошенько не знал, как далеко увлек его Герцог. Отсутствие чувства благородства не позволяло ему сознавать всю важность его преступления, и только инстинктивно он чувствовал грозившую ему опасность. Последние слова финансиста пришли ему па память: «Сознайтесь во всем своей жене: она поможет вам выпутаться». Он понял все значение такого совета и решил последовать ему. Мишелина любила его. Обратившись к ее сердцу, хотя и сильно оскорбленному им, он найдет в ней верную союзницу; а ведь ему давно было известно, что госпожа Деварен не может ни в чем отказать дочери.
Серж вошел в отель через садовую калитку и тихонько прошел в свои покои. Он боялся встретиться с госпожой Деварен прежде, нежели увидит Мишелину. Сначала он переоделся, так как ему пришлось пройти полгорода во фраке и белом галстуке, нисколько не стесняясь тем, что в таком костюме он походил па новобрачного. Посмотревшись в зеркало, он был испуган происшедшей в нем переменой. Неужели его красота, его оружие, изменила ему? Что случилось бы с ним, если он перестанет нравиться? И, как актер, который должен играть большую роль, он занялся собой. Ему опять хотелось очаровать свою жену. Его спасение зависело от того впечатления, какое он мог произвести на нее. Наконец, довольныйсобой, стараясь улыбаться, он отправился в комнату Мишелины.
Молодая женщина уже встала.
При виде Сержа она не могла сдержать невольного удивления. Давно уже муж отучил ее от подобных фамильярных посещений. Присутствие любимого человека в се комнате, казавшейся ей такой пустой без него, доставило ей тайную радость. Она встретила мужа с улыбкой и протянула ему руку. Серж нежно обнял молодую женщину и поцеловал ее волосы.
– Ты уже встала, моя дорогая? – сказал он нежно.
– Я почти не спала, – ответила растроганная Мишелина, – я очень беспокоилась. Очень долго я ждала тебя вечером. Вчера я рассталась с тобой, не простившись. Это ведь случилось в первый раз. Я хотела просить у тебя прощение, но ты вернулся так поздно.
– Мишелина, что ты! Я сам кругом виноват перед тобой, – перебил Панин, усаживая молодую женщину рядом с собой. – Я должен просить тебя быть снисходительной…
– Серж! Ради Бога, не надо, – сказала молодая женщина, взяв его руки, – все забыто. Я вовсе не хотела делать тебе упреков. Я так люблю тебя!
Лицо Мишелины осветилось радостью, глаза наполнились слезами.
– Ты плачешь! – сказал Панин. – О, как ты добра! Я еще более чувствую, как я виноват перед тобой. Ты заслуживаешь полного уважения и любви. Я недостоин тебя. Я должен на коленях перед тобой сказать, как сожалею о всех тревогах, которые доставил тебе, и как буду стараться заставить тебя забыть все.
– О, говори, говори! – воскликнула Мишелина в восторге. – Какая радость для меня слышать от тебя такие чудесные слова! Какое упоенье верить тебе! Открой мне твое сердце! Ты знаешь, что я готова умереть, чтобы сделать тебе приятное. Если у тебя есть горе, заботы, доверь их мне: я сумею помочь тебе. Кто мог бы бороться со мной, когда дело касается тебя?
– Нет, Мишелина, ты ошибаешься, у меня нет горя, – ответил Серж, но с выражением, в котором заметно было, что он хочет что–то скрыть, – кроме искреннего сожаления, что я дурно поступал с тобой.
– Да разве будущее не принадлежит нам? – возразила молодая женщина, бросая нежный взгляд на Сержа.
Князь покачал головой.
– Кто может ручаться за будущее? – сказал он с грустью.
Мишелина, встревоженная, приблизилась к мужу, не понимая еще хорошенько, что хотел сказать Серж, но сильно озабоченная.
– Какие неприятные вещи ты говоришь? – сказала она. – Разве мы не достаточно молоды? Если только ты захочешь, разве мы не можем быть счастливы?
Ласкаясь, она склонилась к его плечу. Серж отвернулся.
– Не отворачивайся, – прошептала она, обнимая его. – Ты так дорог мне в эту минуту.
Панин понял, что наступило время все сказать ей. Он сумел заставить слезы катиться по своим щекам и, оттолкнув живо жену, как бы под влиянием сильнейшего волнения, бросился к окну. Мишелина в одну секунду была около него и дрожащим голосом сказала:
– Я вижу прекрасно, ты что–то скрываешь от меня. Ты несчастен, страдаешь, а может быть, тебе угрожает опасность?.. Если ты только любишь меня, ради Бога, скажи мне всю правду!
– Да, это верно, я несчастлив, я страдаю, мне действительно угрожает опасность! Не жди только от меня признания, как ты просишь, мне слишком было бы стыдно сделать его тебе… Но, с Божьей помощью, если я не найду возможности выйти из такого ужасного положения, в которое попал через свое легкомыслие и безумие… мне остается последнее средство, которым я и воспользуюсь.
– Серж, ты хочешь убить себя! – воскликнула Мишелина, приведенная в ужас жестом, какой сделал Панин. – Что же со мной тогда будет? Но что же такое случилось, Боже мой, почему так трудно сказать? От кого мне узнать об этом?
– От твоей матери, – сказал Серж, опуская голову.
– От мамы? Хорошо, я сейчас иду к ней! О, не бойся ничего, я сумею тебя защитить. Чтобы нанести тебе удар, нужно сначала поразить меня.
Серж протянул руки Мишелине и своим поцелуем лицемер придал еще более непоколебимого мужества той, на которую переложил дело своего спасения.
– Подожди меня здесь! – сказала молодая женщина.
Пройдя маленькую гостиную, она вошла в кабинет. На минуту она остановилась, задыхаясь от волнения. Наконец, давно ожидаемый день наступил. Серж вернулся к ней. Она продолжала идти и едва подошла к двери па маленькую лестницу, которая вела к матери, как услыхала легкий стук в дверь. Удивленная, она открыла дверь и вдруг отступила, вскрикнув. Перед ней стояла женщина, черный очень густой вуаль которой скрывал все ее лицо.
Увидав Мишелину, женщина хотела удалиться. Но, увлеченная ревностью, Мишелина схватила ее за руку, резким движением сорвала с нее вуаль и, узнав ее, испустила крик:
– Жанна!
Госпожа Кейроль подошла к Мишелине и с растерянным, умоляющим видом протянула к ней руки:
– Мишелина, не предполагай… я пришла…
– Молчи! – вскричала Мишелина. – Не лги! Я все знаю! Ты любовница моего мужа.
Пораженная таким ударом, Жанна закрыла лицо руками и простонала:
– О, Боже мой!
– Нужно быть действительно очень смелой, – сказала Мишелина, в голосе которой слышался сильный гнев, – придти за ним сюда, в мой дом, вырвать его из моих объятий!
Жанна выпрямилась и, краснея в одно и то же время от стыда и горя, воскликнула:
– Ах, пожалуйста, не думай, что только любовь привела меня сюда.
– Так что же? – спросила Мишелина с полным презрением.
– Известие о скорой неминуемой опасности, которая грозит Сержу.
– Опасность? Какая?
– Поставленный в неприятное положение Герцогом, он очутился во власти моего мужа, который поклялся погубить его.
– Твой муж?
– Ах, Боже мой, – воскликнула Жанна, – да ведь он его соперник! Если бы ты могла меня погубить, разве ты не сделала бы этого?
– Тебя? – сказала Мишелина со страшным волнением. – Да разве я буду думать о тебе? Прежде всего Серж! Ты говоришь, что ты пришла предупредить его? Что же нужно делать?
– Ни минуты не медля и не колеблясь, он должен уехать!
Страшное подозрение мелькнуло у Мишелины. Она приблизилась к Жанне и, пристально глядя на нее, прошептала:
– Он должен уехать? И это ты, презирая все, не заботясь о горе, которое оставляешь позади себя, приходишь предупредить его? Значит, ты хочешь ехать с ним?
Жанна с минуту колебалась. Затем со смелым и дерзким видом, делая как бы вызов законной жене и почти угрожая ей, она громко вскричала:
– Так что же! Да, я хочу ехать! Довольно притворства! Я люблю его!
Мишелина бросилась к Жанне с распростертыми руками, как бы желая помешать ей пройти к Сержу. Она казалась преобразившейся, сильной и способной бороться.
– Что же, – сказала она, – попробуй взять его у меня!
– У тебя взять его! – возразила Жанна, смеясь, как безумная. – А которой из нас он более принадлежит? Жене ли, которая так же мало умела любить, как мало знала о грозящей ему опасности, которая не могла сделать его счастливым и ничего не может сделать для его спасения, или любовнице, которая пожертвовала своей честью, чтобы угодить ему, и, которая рискует своей безопасностью, чтобы спасти его?
– Несчастная, – воскликнула Мишелина, – ты ссылаешься на свой позор, как на право!
– Которая, наконец, из нас двоих отняла его? – продолжала Жанна, забывая и уважение, и стыд. – Знаешь ли ты, что он любил меня до твоего замужества, что он оставил меня ради тебя… то есть, ради твоих денег, я хочу сказать! Не хочешь ли теперь взвесить, сколько я выстрадала и сколько ты? Не хочешь ли, чтобы подвели итоги нашим слезам? А после этого могла бы ты сказать, которая из нас более любит его и которой он более принадлежит.
Мишелина с полным изумлением слушала эту безумную речь. Она ответила с горячностью:
– А кто из нас восторжествовал бы теперь, когда грозит ему гибель? Обе мы эгоистки! Вместо того, чтобы оспаривать его любовь, соединимся вместе, чтобы спасти его! Ты говоришь, что ему нужно уехать? Но бегство, ведь это сознание в своей вине, это жизнь, полная унижения и неизвестности. И ты можешь предлагать это ему? Да, потому что ты рассчитываешь разделить с ним его несчастное существование! Ты его толкаешь к бесчестию! И это все, что ты могла придумать. – Поразив свою соперницу, законная жена, гордясь сознанием своей сильной любви, продолжала: – Так как же? Почему ты не бросилась к ногам своего мужа, если участь Сержа зависит от человека, который обожает тебя, который всем готов жертвовать для тебя, как я для Сержа? И ты не предложила ему жизни за жизнь твоего любовника? А ты говоришь, что любишь его!
– Ах, – прошептала, потеряв голову, Жанна, – ты хочешь, чтобы я спасла его для тебя!
– Вот что у тебя на сердце, – сказала Мишелина с подавляющим презрением. – Ну, хорошо! Так слушай же, что я готова сделать, и сравни! Если для успокоения твоей ревности нужно, чтобы я пожертвовала собою, так клянусь тебе, что раз Серж будет спасен, он будет свободен и я никогда не увижу его.
Мишелина, серьезная и спокойная, с поднятыми к небу руками, казалось, выросла. Жанна, дрожащая и побежденная, смотрела па свою соперницу с болезненным страхом и прошептала едва слышно:
– Ты сделаешь это?
– Я сделаю более! – сказала законная жена, склоняясь перед любовницей. – Я должна тебя ненавидеть, но я на коленях тебя умоляю. Выслушай меня. Сделай то, о чем я прошу, и я прощу тебя и буду благословлять. Не сомневайся! Следуй за мной! Побежим вместе и бросимся скорей к ногам того, кого ты оскорбила. Его великодушие не может быть меньше нашего. Он не откажет нам, когда мы жертвуем любовью, пожертвовав местью.
