Текст книги "Родное гнездо (СИ)"

Автор книги: Жорж Колюмбов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Они и не делают. Единицы старательно пишут конспекты. Кто-то тихонько болтает, кто-то спит. Кто-то разглядывает новый журнал. И мне тоже, мне дайте посмотреть, ой, как интересно! Лектор объясняет нечто сложное и понятное лишь ему одному.

А где Торик? В первом ряду, вдохновенно слушает? Нет. Вон они сидят вчетвером – три парня и девушка, играют в «Чепуху в стихах». Первый пишет пару строк, одну загибает, чтобы не было видно, и передает листок дальше. Следующий видит строку и придумывает ей стихотворное продолжение, не зная предыстории. Когда листок заполняется, его разворачивают и читают. Обычно получается смешно и почти в рифму. Иногда стих непостижимо заглатывает кусочки реальности – слова лектора, попутные мысли или несказанные друг другу слова – и вплетает их в себя. А как же лекция? Экзамен? Они не думают об этом. Им хорошо и весело, остальное пока не важно. Понимание и осознание придут позже.

Лектор делает эффектную паузу, и все невольно поднимают головы. Ребятам вроде интересно, но внимание быстро рассеивается, и они возвращаются к стишкам. Хотя любопытство пощекотали – теперь Торик вполуха слушает и лектора. Зацепил.

* * *

В ноябре случилось невозможное.

В холле Универа, под потолком, висели телевизоры, всегда выключенные, молчаливые. А сегодня все они работали, показывая одно и то же: отрывки из балета «Лебединое озеро» в исполнении артистов Большого театра. Звучала грустная музыка и совсем никаких слов. Даже дикторы куда-то подевались. Никаких объявлений, никаких пояснений. К чему бы это?

Весь холл заполнили студенты, глядевшие вверх. В один миг они растеряли свою обычную жизнерадостную наглость, словно кто-то внезапно взял да и превратил их в стариков. Набились в этот холл, крутили головами и совершенно ничего не понимали. Все спрашивали друг у друга, что случилось? Большинство лишь пожимало плечами в ответ. А некоторые отвечали, но какую-то ерунду, нечто невозможное, просто не имеющее смысла. Всего два слова – «Брежнев умер».

Такого не могло быть. Всю жизнь Торика, и даже дольше, Брежнев бессменно управлял страной, и это положение дел казалось незыблемым. Да, он был стар, с трудом двигался и плохо говорил, но никак не мог вдруг просто умереть, как простой смертный. Ведь он – самый главный, к его услугам лучшая медицина, любые ресурсы! Даже если бы он вдруг заболел или случилось несчастье, по телевизору сразу бы об этом объявили, разве нет? Примерно так думали люди. Но телевизоры по всей стране молчали, из них лилась только музыка. Гений Чайковского заменил все официальные слова сразу, оставив лишь полнейшую неопределенность и невнятную тягостную скорбь.

А вот сами люди не молчали. Они гадали: что теперь будет? Переворот? Досрочные выборы? Останется ли вообще СССР? Ну конечно, останется! Крупнейшая в мире социалистическая страна. И все же… Как жить дальше? И снова – по кругу – что же будет?

Занятия срочно отменили. Студентов отправили по домам – скорбеть. В этот день вообще много чего отменили – все развлекательные мероприятия, спортивные соревнования, показ кинофильмов.

А на следующий день к власти пришел непонятный Андропов. Непривычно активный, властный, со стальной решимостью во взгляде. И люди говорили, мол, уж этот-то гайки закрутит. Казалось, теперь все будет по-другому, а как – никто не знал. Страна, еще в полном составе, плыла прежним курсом, но лед вокруг нее уже незаметно начал ломаться. О том, что этот день завершил целую эпоху, «эпоху застоя», и о том, к чему все приведет, никто не догадывался. Вот таким случился ноябрь восемьдесят второго.

А Судьба делала свое дело, выгибая жизнь так, как угодно ей.

* * *

Февраль 1983 года, Город, 17 лет

«От сессии до сессии живут студенты весело, а сессия всего два раза в год» – хорошо азартно распевать песенку, а вот реальность оказалась драматичней. Первую сессию пережили не все: в группе у Торика двоих отчислили за неуспеваемость.

Для самого Торика сессия стала барьером. Он сдал дикую физику, которую невозможно понять, и математику, внезапно оказавшуюся чуждой и очень далекой от всего, что изучали в школе. Но бездарно завалил экзамен по истории КПСС. Годы, съезды, директивы, фамилии – все это ужасно путалось в его голове. Разрозненные факты никак не хотели складываться в понятные аккорды знаний, а безудержные шатания курса партии во все мыслимые стороны казались Торику нелогичными, и он их интуитивно отбрасывал. Результат – два балла без права пересдачи. И что? Все пропало? Конец Универу, и здравствуй, армия?

В какой-то степени Торику повезло: вопрос рассматривался уже не как академический, а как политический. Неуспевающих по такой важной дисциплине быть не должно, это бросало бы тень на вуз в целом. И понимали это все: преподаватель, замдекана, еще какие-то люди, сидевшие в комиссии. По итогам Торику, уныло поникшему в коридоре в ожидании худшего, объявили решение, довольно неожиданное. Он должен сдать оставшиеся экзамены, а затем прийти и пересдать историю. Задача Торика – выучить материал не всего курса, не всю эту гору разрозненных фактов, а только три конкретных билета. Этого хватит.

Так все и вышло. Барьер был взят. Он сдал. Но не успокоился.

Кому-то все это показалось бы пустяковым приключением, перчинкой в бурлящем супе студенческой жизни. Однако на Торика сессия произвела сильное впечатление. Словно до этого он весело плескался в море жизни и радовался, а тут вдруг стал тонуть. Мир изменился, стал немного другим. Да, его спасли, но из головы как-то разом ушли беззаботность и ложное впечатление безнаказанности.

Он начал не то чтобы бояться, но стал чуть серьезней. Принялся писать конспекты – хотя бы там, где мог. К своему удивлению, Торик осознал, что бывает интересно следить за ходом мысли лектора. Иногда он теперь даже задавал преподавателям вопросы на практических занятиях.

А иногда Торику малодушно казалось, что он выбрал не тот вуз: он часто ощущал, как знания, которые ему давали, словно обтекали его, почти не затрагивая. И не потому что он был глупым или преподаватели – плохими. Создавалось впечатление, что все это – не его или не совсем его предметы. Впрочем, пока ему хотелось верить, что количество знаний просто еще не перешло в качество. Что позже, может быть, через год или два, все сложится в единое и гармоничное целое, в котором ему будет интересно и комфортно. В конце концов, не зря же все говорили, что первые несколько лет учиться в вузе трудно, а потом становится легче. Или зря?

Он не знал, что Судьба уже приготовила ему новое испытание. Или то был подарок?

* * *

Новое не просто сваливается нам на голову, оно прорастает из старого.

Одним из странных новых предметов, появившихся после сессии, оказалось программирование. Не математика и не иностранный язык, хотя сочетало в себе отдельные черты и того, и другого. Больше Торику сравнить это было не с чем. В школе ведь тогда не было ни информатики, ни инфобезопасности, даже самих компьютеров не было. Пока шли лекции, Торик конспектировал очередной малопонятный предмет, просто чтобы потом сдать. Прорыв произошел на первой же лабораторной работе, когда он прикоснулся к живой компьютерной консоли, набрал первую в своей жизни учебную программу, а она… поехала!

Ощущение очень походило на ситуацию, когда Андрей впервые посадил Торика за руль мопеда. На велосипеде все понятно: крутишь педали – он едет, не крутишь – ничего не происходит. А тут ты просто сидишь, ничего не делаешь, а он все равно едет! С программой то же самое. Да, это ты придумал и набил все буковки, но потом ты уже просто сидишь, а работает только компьютер. Сам. Без тебя.

Задание было примитивным, поэтому другие студенты быстренько справились с ним, получили нужные ответы и ушли. А Торик остался. Он пробовал вносить мелкие поправки в свою крохотную программу, и система честно их отрабатывала, мгновенно выдавая обновленный результат. И результат этот напрямую зависел от того, что Торик перед этим построил в голове!

Когда он все это осознал, для него началась новая эра. У него появился идеальный исполнитель идей. Умело озадаченные компьютеры делали в точности то, что поручал им человек. Если он где-то ошибался, они ругались или творили бессмыслицу. Но если все задумано верно, они работали идеально и невероятно шустро.

Теперь Торик был готов изучать программирование и заниматься им круглосуточно, даже в ущерб всему остальному. Он с упоением читал методичку и писал все новые и новые программы. Зачеркивал нули и подчеркивал пробелы, ощущая при этом себя причастным к клану избранных – настоящих программистов.

Да что там, Торик наконец почувствовал себя в родной стихии! Обогнав учебную программу, он уже сейчас мог ответить на любой вопрос преподавателя, но не высовывался. Зато надкусывал самые вкусные кусочки. Быстро-быстро бежал, совершенно не представляя, куда, для чего и что ждет впереди. Как в детстве – только лучше.

Потому что теперь один лишь Торик видел, что занимается интересной ерундой. А для всех остальных он выглядел целеустремленным студентом, грызущим гранит науки. Очень удобная жизненная позиция!

У него появилось свое «место силы» – уголок Универа, куда хотелось приходить снова и снова. Студенческий вычислительный центр (СВЦ) располагался на втором этаже. Для кого-то – обычная лаборатория. А для Торика и немногих посвященных – экзотическое место со своей атмосферой.

Здесь водились вечно растерянные студенты и строгие преподаватели, а еще бродили загадочные полубоги в белых халатах. Техники? Научные сотрудники? Разве угадаешь. Они знали и умели все. По крайней мере, так представлялось студентам.

Довольно скоро Торик обнаружил, что расписание лабораторных работ в СВЦ составляют с запасом: хотя бы пара консолей почти всегда свободна. И обычно ему позволяли оставаться здесь сколько угодно, что он с радостью и делал.

Все консоли в СВЦ были похожи как близнецы – массивный сундук дисплея, а из него торчит клавиатура примерно как на электронной печатной машинке. Сам компьютер под названием СМ-4 спрятан от глаз людских за перегородкой. В зале всегда стоял негромкий гул. А самыми громкими (не считая студентов) устройствами в СВЦ были перфосчитка и перфоратор, оба работали с перфолентой, первый мог читать ее, а второй – формировать, выпускать новую перфоленту. Ленты узкие, зато очень длинные, как серпантин, их сворачивают в бобины. А самые ценные еще и хранят в специальных пластмассовых коробочках.

Так выглядела рутина. Но еще была и экзотика, правда доступ к ней имели только посвященные. Речь идет о компьютерах серии «Наири». Родным языком для них был не Бейсик, а свой «язык автопрограммирования Наири АП», который мало кто знал даже из преподавателей.

Торик даже не пытался освоить эти системы, ему вполне хватало и Бейсика. Но пару раз он видел, как на Наири работает преподаватель Пчелинцева, которая вела у них практические занятия. Все вместе производило впечатление чуда. Если бы слова просто дописывались на экране, эффект был бы слабее, а тут, здоровенная печатная машинка разгоняется, гудит, строчит буквами, как пулемет, а потом вдруг замирает, ждет, пока рыжая и слегка мужеподобная Пчелинцева в больших квадратных очках введет очередные данные. Полное ощущение симбиоза человека и машины!

Оглядываясь позже на этот момент, Торик удивлялся: как все-таки зыбко все устроено у людей в судьбе! Не заинтересуйся он компьютерами и программами, не поселись в этом самом СВЦ, он стал бы совсем другим человеком. Унылым инженером, всю жизнь безрадостно тянущим лямку нелюбимой работы где-нибудь на задворках страны. Да, все могло сложиться и так. Но в этот раз Судьба распахнула перед ним нужную дверь.

* * *

«Задачка не решается, не сходится ответ…» – заезженной пластинкой крутилось в голове Торика уже полчаса. Программу он написал правильно, да и задачка несложная – вычисление интеграла с заданной точностью. Но результат напрочь отказывался сходиться с ответом, приведенным в методичке! Алгоритм простейший: разбить график функции на маленькие элементы, вычислить в цикле парциальные суммы, сложить их и вывести результат. Казалось бы, чему тут не работать?

– Маешься с интегралом из шестой части? – неожиданно раздался ехидный голос из-за спины.

Торик недовольно обернулся. Позади стоял смутно знакомый парень, высокий, почти на голову выше него, и очень худой. С таким острым подбородком, что аристократическое лицо казалось треугольным. Серо-зеленые глаза парня смотрели насмешливо, а кривоватая улыбка выдавала самоуверенность. Или уверенность в себе?

Отвечать не хотелось, хотя вопрос попал в цель. А парень продолжил:

– В программе ошибок нет.

– Вот именно, только ответ не сходится.

– Я знаю. А хочешь, фокус покажу?

– Попробуй. – Торик хмуро встал, уступив место за консолью.

– Поставим число итераций двадцать, как нормальные чайники. А не тысячу, как у тебя.

– Но так мы теряем точность.

– Я знаю. Сейчас не это важно. Смотри.

Он запустил программу. На экране появился ответ: 21.41838.

– Не сходится, – сказал Торик.

– Я знаю. – Опять! Самоуверенность парня начинала раздражать. – А теперь посмотри ответ.

– Да я помню, там совсем другое число.

– По-смо-три, – раздельно произнес парень, – прочти его вслух.

– 814.12, – машинально прочитал Торик, и тут его осенило: – Постой!

– А-а, теперь понял? Эти идиоты в методичку вписали ответ задом наперед. И ведь ни одна собака не проверила его перед тем, как отдать в печать. А студенты мучаются!

– Спасибо! Я бы еще полдня тут сидел.

– Я бы тоже, только мне сказали, что консоль занята. Тобой. Будем знакомиться? Роберт.

– Анатолий, – официально представился Торик, но любопытство тут же взяло верх. – Ты тоже программируешь после занятий?

– Обычно – да. Вот сегодня хотел посмотреть, как работают четыре вложенных цикла, а потом…

– Четыре? – перебил его Торик. – Забудь. Эта версия Бейсика поддерживает только три.

– Я зна-аю, – снова завел свою песню Роберт. – Но есть у меня одна хитрая идейка, как это дело обойти.

– Серьезно? А можно посмотреть?

– Сейчас. Марина Андреевна, позволите стульчик на время одолжить? Спасибо большое! Милейшая женщина, просто чудо!

– Ты тут всех знаешь? Я сколько хожу и…

– Ну, не всех, – скромно улыбнулся Роберт. – Только ключевые фигуры. Так вот, моя гениальная идея состоит в том…

Они просидели вместе за консолью почти час, отыскали много общего и вышли почти закадычными друзьями. Общие интересы очень сближают, особенно если выходят за рамки обыденного. И кто бы знал, что случайная встреча двух парней «у интеграла» так сильно изменит судьбу одного из них.

Роберт принес много перемен.

Глава 15. Шоколадное лето

Жизнь Торика переменилась буквально в один день. Роберт теперь регулярно наведывался к нему в гости, рассказывал всякие занимательные штуки, фонтанировал идеями, высоко оценивал решения, найденные другом, и предлагал свои. Друзья смеялись, обсуждали дела Универа и новости СВЦ, а иногда даже брали помучить гитару. Голос у Роберта был не слишком сильным: дыхания на долгие ноты не хватало. Зато пел он чистенько, да и песни звучали несколько другие, но тоже интересные, со смыслом.

И еще он самозабвенно ел. Роберт приехал из другого города и жил в общежитии, а посему еды мог вместить сколько угодно. Кроме того, он оказался на редкость предприимчивым: знал множество людей, влезал во всевозможные авантюры, легко пробовал новое, не забывая при этом закреплять уже завоеванные рубежи.

Торик радовался, что у него появился такой замечательный и близкий по духу друг. К тому же, смутно надеялся, что при его общительности и энергии, возможно, в жизни возникнут и другие интересные люди.

* * *

– Нет, я просто обязан вас познакомить! – уверенно воскликнул Роберт. – Тебе понравится, пойдем!

В парке, среди огромных вековых дубов бродили парочки и флиртовали собаки, смущая бабушек со внуками. С одной из скамеек неспешно встал темноволосый смугловатый парень, раскинул и приподнял руки в восточном приветственном жесте и с улыбкой двинулся в их сторону.

– Какие люди! – Умные темные глаза возбужденно блестели, говорил он почти без акцента. – Роб, представишь нас?

– Валерыч! Торик, – демонстративно показал обеими руками Роберт на одного, затем на другого и даже слегка поклонился, как японец.

– Да ну тебя! Давай как следует! – засмеялся парень и подал Торику руку. – Арсен Тигранян.

– Анатолий Васильев, – в тон ему ответил Торик. – А почему «Валерыч»?

– Потому что Арсен Валерьевич. Да, у армян тоже бывают русские имена, как у моего папы. И русским они привычней. – Он снова широко развел руки в жесте примирения. – Я не против. Тебе никогда не хотелось изучить другой язык?

– Английский?

– Почему обязательно английский? Есть и более удачные языки, например, эсперанто.

Торик аж подскочил. Ничего себе совпадение! Эсперанто давно манил его, еще со времен «Книги о языке», что принесла ему тетя Азалия. По описаниям, этот придуманный язык выглядел очень интересным и прогрессивным. А главное – его вполне реально выучить, он специально создавался так, чтобы говорить на нем было легко.

– Я читал о нем. Только ни учебников, ни словарей не смог найти.

– Тогда тебе повезло, – торжественно сообщил Роберт, явно дожидавшийся этого момента, словно актер своей реплики на сцене. – Валерыч не только знает эсперанто, он организовал эсперанто-клуб в центральной библиотеке. Запишемся?

– Еще бы! – просиял Торик.

– Я же говорил, тебе понравится! – гордо изрек Роберт, подняв указательный палец.

* * *

Вскоре Роберт с Ториком оказались героями дня. А вышло это вот как. Курс программирования завершался раньше, чем семестр. В деканате подумали, что экзамен – это уж слишком, и по-школьному устроили тотальную контрольную по Бейсику.

Студенты ощутимо напряглись: программирование мало кто считал обязательным предметом, а тут вдруг такой безжалостный поворот. На всем потоке не волновались по этому поводу только двое – Роберт и Торик: они знали, что легко напишут любую программу из учебного курса.

Роберт успел лишь сказать Торику: «Садись в заднем ряду и держи ушки на макушке!», как началась контрольная. Разумеется, свои задачи друзья решили минут за пять. Проверить программы было не на чем, но они и так были уверены, что написали все правильно – зря, что ли, столько часов проводили в СВЦ! А потом развернулось сущее безумие.

Со всех сторон им передавали листки с заданиями. А они в ответ каждому страждущему писали новую программу, и не просто под копирку. Требовалось написать уйму разных вариантов решений, но так, чтобы они были не похожи друг на друга, намеренно небезупречны, и при этом все же работали. Писали быстро: надо было охватить всех, пока идет контрольная. Листочки так и летали по аудитории. Тихое гудение студентов преподавателю не мешало: его интересовали результаты.

Получился настоящий бенефис двух программистов! Звонок прозвенел, как всегда, неожиданно и смолк, смущенный произведенным переполохом. Двое друзей довольно переглянулись. Роберт сиял и принимал комплименты. Торик, по обыкновению, держался в тени. Несколько позже, уже после проверки, преподаватель высоко оценил успеваемость потока.

Чего Торик никогда не узнал, так это сколько Роберт на этом заработал. Необязательно деньгами. Может быть, влиянием, едой или встречными услугами. В любом случае, просто так добрые дела не делались, все имело свою цену. Хотя Роберт отшучивался, что всегда старается «не столько приносить пользу, сколько получать ее».

* * *

– Слу-у-ушай! Ты уже посмотрел «Тутси»? – Роберта явно переполняли впечатления, так ему хотелось поделиться открытием. Он даже слегка подпрыгивал, качаясь с пятки на носок. Глаза блестят, энергия так и плещет.

– Нет. Стоит?

– Сходи скорее. Тебя ждет большой сюрприз!

– В каком смысле? – Торик никак не мог понять: друг говорит всерьез или подшучивает над ним?

– Там весь фильм про нашу Пчелинцеву, посмотри обязательно!

И точно! Героиня фильма, а вернее, главный герой в женском образе, был сказочно похож на преподавателя информатики Пчелинцеву, что вела у них практические занятия! Тот же имидж, тот же слегка маскулинный оттенок, не лишенный женского обаяния. Те же огненно-рыжие волосы и даже квадратные очки почти такого же фасона! Бывают же на свете двойники! Или все проще? Может, авторы фильма сумели поймать архетип слегка нескладной женщины средних лет и отлично показали его?

Но сходство просто невероятное!

* * *

– Я не ищу, я уже нашел свою идеальную девушку – убежденно заявил Роберт. – И она мне безумно нравится, если не сказать больше.

– А я ее знаю? – спросил Торик.

– Конечно, знаешь. Ее трудно не заметить. Помнишь самую первую перекличку в Универе?

Он помнил. Еще бы! Декан тогда, рассадив весь поток в огромной аудитории, зычно называл непривычные пока фамилии, и все с любопытством смотрели, кто же встанет в ответ.

– Алаева Алина, – внезапно почти пропел декан.

Экзотическое имя перекатывалось, точно было родом с далеких островов.

Она встала и глянула на декана большими слегка раскосыми глазами из-под пестрой челки, а взгляды мужской половины зала успели отметить ладные округлости фигуры и коротковатую юбку.

– …Вот тогда я понял, что пропал, что не смогу спокойно жить, пока не познакомлюсь с этой девушкой и не узнаю о ней все.

Роберт даже слегка покраснел. Видимо, откровенничать на такие темы ему приходилось нечасто. Довольно скоро выяснилось, что они оба иногородние, а значит, живут в одном общежитии.

– Однажды мне все-таки удалось к ней пробиться, – закончил Роберт свой рассказ, – и теперь мы все свободное время вместе.

– Да, но о ней на потоке ходят слухи…

– Раньше! – взволнованно перебил Роберт. – Это все было раньше, до меня. То есть не имеет значения. Сейчас она встречается только со мной. И это главное. Я не вижу в ней ни одного недостатка. Она идеальна. Ты это… присмотрись получше, может, тоже кого-нибудь себе найдешь?

* * *

Июль 1983 года, Город, 18 лет

Эсперанто оказался языком необычным и интересным, а во многих отношениях – совершенным. Сам язык звучал красиво и певуче, почти как итальянский. Окончания однозначно определяли части речи – никаких сомнений, никаких исключений. Любая буква читалась во всех случаях одинаково. Все это здорово упрощало изучение.

Тем не менее это все-таки был иностранный язык. А значит, чтобы выучить его, приходилось запоминать новые слова, осваивать правила и говорить, слушать, читать. Не каждый хотел и мог прилагать такие усилия. Поначалу в клубе эсперантистов набралось человек двадцать, потом участники по одному стали пропадать, пока не остался костяк всего из шестерых, включая самого Валерыча, Торика и Роберта.

Теперь друзья то и дело вставляли в свою речь эсперантские слова или даже фразы. У них нашлась новая общая грань, и это еще больше сближало.

* * *

Лето жарило вовсю.

– А ты разве не поедешь домой? – спросил Торик.

Валерыч усмехнулся:

– Знаешь, что такое июль в Ереване? Плюс пятьдесят даже в тени. Да, мы привычные, но все равно предпочитаем куда-нибудь свалить.

Грозная сессия осталась позади. На этот раз обошлось без потерь, и друзья были настроены благодушно и брели по почти безлюдной улице. Впрочем, не совсем так. Они только что вышли с Главпочтамта, откуда Роберт отправил домой огромную посылку чая в пачках, потому что «у нас такой не купишь».

Они прошли насквозь пешеходную часть города, эдакий местный Арбат, который студенты почему-то называли Бродвеем, видимо, считали, что так престижней. Дальше, на площади, стоял каменный Ленин и по традиции указывал рукой в Светлое Завтра. Вот туда-то друзья и двинули.

– Неправильно это, – с вызовом начал Роберт. Он выполнил свою миссию и теперь, похоже, заскучал. – Мы в кои-то веки собрались вместе, есть время и… ничего не происходит!

– Кай кион волюс? (а чего бы тебе хотелось? – эсперанто) – спросил Валерыч.

– Ио нова кай креатива! (чего-нибудь нового и творческого)

– Креа, а не «креатива», – машинально поправил Валерыч. Даже болтая с друзьями, он все равно оставался учителем эсперанто.

– Мы же хотели вместе сочинить песню! – припомнил Торик их давний разговор.

– Точно! – обрадовался Роберт. – Поехали в общагу! Гитару я найду.

– Зачем тратить время? – резонно возразил Валерыч. – Пошли пешком, и сразу будем сочинять!

– По такой жаре? – простонал Торик и смахнул пот со лба.

Валерыч посмотрел на него с сочувствием:

– Можем идти по тени, если тебе жарко.

– Ладно, – сдался Торик. – О чем будет текст?

– Сочини мне песню… – сказал Роберт, не особо задумываясь.

– Я ее спою! – логично продолжил Валерыч, и все засмеялись, до того банально и предсказуемо это звучало.

– Слу-у-ушайте! – вдруг осенило Роберта, и он прямо-таки засветился от новой идеи. – А давайте сделаем песню-протест: максимально банальную, всю из штампов, но не примитивную, а?

– Хорошая мысль! – поддержал Валерыч. – И про что у нас бывает типичная песня?

– Про любовь!

– Тогда так: «Сочини мне песню про любовь свою».

– А мне нравился первый вариант, – возразил Торик.

– Так мы его тоже оставим. Пусть работают оба! Что самое растипичное в песнях про любовь?

– Радость, сердце, нежность? – неуверенно предложил Торик.

– Не только, – вздохнул Валерыч, – еще и слезы, разлуки, печаль…

– Не-не-не, вот про слезы не надо! – вспыхнул Роберт.

– Ладно. – Валерыч задумался и через пару домов предложил: – Тогда так: про любовь, в которой места нет для слез.

– Все-таки ввернул, да? – Роберт слегка толкнул друга в плечо. – Ну тогда уж давай и про разлуку, про которую не будем…

– Про разлуку нашу, было все всерьез… Ерунда какая-то… – Торик смутился.

– И про поезд, скорый? – добавил Роберт.

– Что тебя увез! – радостно подхватили оба друга в унисон.

– Получается! – Роберт так и сиял от счастья.

– А у меня вроде мелодия наметилась, – признался Торик. – Простенькая, как раз в духе этих слов.

– Ого! Не забудь ее, пока дойдем до гитары.

За разговорами они незаметно добрались до общежития. У троллейбусной остановки на самом солнце стояла бело-синяя тележка, а рядом вздыхала расстроенная продавщица.

– Ребята, будете мороженое? У меня шоколадное есть, берите!

– Возьмем? – переглянулись друзья

– Только это… талое оно у меня. Давайте подешевле продам?

Торик представил себе упоительно-вкусное ванильно-шоколадное мороженое, которое даже не надо оттаивать, а можно сразу есть, хоть десять штук. Его кадык непроизвольно дернулся, издав неприличный звук. Роберт алчно зыркнул глазами и энергично кивнул.

Вот так получилось, что песня сочинялась не под гитару, а под тазик шоколадного мороженого. Они облизывали шоколадные пальцы, обсуждали строчки, дописывали их, вычеркивали, смеялись, спорили и снова ели мороженое. Получилось три полноценных куплета.

Тщательно отмыли липкие пальцы, чтобы не мешали творчеству. Роберт, как и обещал, раздобыл гитару, Валерыч ее настроил и вручил Торику.

– На такие простые стихи мелодию надо незамысловатую, но лиричную. Например, так, – сказал Торик и начал с медленного арпеджио.

– Не-не, так слушатели уснут, – замахал руками Валерыч. – Играй боем, и темп побыстрей.

– Так? – Теперь Торик заиграл ритмично и энергично, а потом запел первый куплет.

– А мне нравится! – оценил его старания Роберт.

– Мне тоже. Может, еще пару изюминок закинуть в шоколад нашей песни? – Валерыча одолевали сомнения.

– Ты тоже это почувствовал? – обрадовался пониманию Торик. – А если в начале оставить как есть, дальше добавить вот такой септаккорд, а в конце уйти в минор?

Он сыграл новую версию. Друзья удивленно переглянулись.

– Интересно получилось. Только строчки надо разнести, так красивей. Смотри. – Валерыч взял гитару и энергично сыграл вступление. – «Сочини мне песню», здесь пауза, а потом продолжаем, будто это новая строка: «Я ее спою».

– Да, так лучше, – согласился Торик.

– Стоп-стоп! Я не успеваю за полетом нашей творческой мысли! – замотал головой Роберт. – Давайте споем ее всю, от начала и до конца, чтобы мелодия отлежалась.

И они запели:

Сочини мне песню – я ее спою.

Сочини мне песню про любовь свою.

Про любовь, в которой места нет для слез,

И про поезд скорый, что тебя увез.

Про Луну, про звезды, про полынь-траву,

Чтобы все, как в сказке, было наяву,

Чтобы птицы пели, полыхал закат,

Чтобы мы успели главное сказать.

Сочини мне песню про свою любовь.

Сочини мне песню, где не будет слов

Про обиду, горе, тучи и туман,

И про волны в море. И про наш обман.

Они допели последние строки и замолчали, потрясенные. Торика переполняло счастье: синергия плескалась и пузырилась, как в лучшие времена, а музыка делала ее только ярче, ощутимей. Неужели свершилось? Может, он уже нашел свою стаю?

– Слу-у-ушайте! – прочувствованно воскликнул Роберт. – А неплохо получилось! Не ожидал. Думал, очередной бред сочиним.

– «Когда б вы знали, из какого сора…» – усмехнулся Валерыч.

* * *

Руки Торика по-прежнему тянулись к электронике. Технологии со времен школы здорово изменились: появилась цифровая техника и новые средства – микросхемы, слепыши. Торик старательно добывал микросхемы, вникал, что каждая из них умеет делать. Микросхемы оказались для него словно еще одним набором кирпичиков, из которого можно собирать все, на что хватит фантазии.

А вот отец для себя решил, что в микросхемы он уже не пойдет. Лампы, транзисторы, высокочастотная техника – это да, а все эти новомодные штуки, устаревающие быстрее, чем успеваешь к ним привыкнуть, – нет, это не для него, пусть осваивает молодежь. Сам он по-прежнему занимался радиолюбительством, а потом с неизменным удовольствием отмечал на карте мира все новые точки.

В занятиях электроникой Торик тяготел к музыке. По-разному обрабатывал звучание гитары, чтобы сделать его интересней, применял фильтры, имитировал музыкальные эффекты. Он шел наугад, поскольку литературы на эту тему практически не попадалось. Отец шутил, что в результате этих экспериментов изредка получаются «улучшители», но чаще всего – «исказители». А однажды внимательно послушал звук, удивился и заметил: «Сейчас твоя гитара звучит даже гитарней, чем сама гитара». Фильтр подчеркивал красивую часть «голоса» гитары, из-за чего звук казался ярче и выразительней.

Теперь Торик скрещивал музыку с цифровой обработкой. С микросхемами все стало проще. Счетчики прекрасно работали в качестве делителей частоты на два, четыре и дальше. Гитара с такой обработкой звучала, как электроорган в нижнем регистре – трагично и сурово. Вот только применить это теперь негде: ансамбля у Торика не было, а играть на соло-гитаре в одиночку – удовольствие сомнительное. Но работать со звуками ему нравилось.