Текст книги "Хроника семьи Паскье. Гаврский нотариус. Наставники. Битва с тенями"
Автор книги: Жорж Дюамель
Жанры:
Классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)
Лоран вскочил с места. Он говорил изменившимся от волнения голосом:
– Я надеялся вас увидеть.
– Вот я и пришла.
– Не подумайте только, что это с моей стороны просто прихоть, пусть даже дружеская. Но я всегда думал, что тому, кто, как вы, занимается благотворительностью, надо хоть кое-что знать о жизни лабораторий. Я вам все объясню, – если хотите, конечно: как я работаю, какие у меня планы, как я живу...
Девушка рассмеялась.
– Не забывайте, господин ученый, что я отнюдь не подготовлена, чтобы понять что-нибудь во всех этих изумительных вещах. Вот это – что за аппарат?
Лоран, слегка огорченный, покраснел.
–Нет, нет, – забормотал о н , – вы только послушайте меня и увидите, до чего все это просто. Это микротом, но нельзя начинать с микротома, это нелепо. Моя область – прекрасна, обширна, и, не скрою, я горжусь ею. Комнатка направо – это лично мой кабинет, здесь я пишу, читаю, размышляю, думаю, – в частности, о своих друзьях.
– Однако, – задорно возразила девушка, – если вы думаете о друзьях вместо того, чтобы заниматься важными открытиями, то вы не заслуживаете ни доверия начальства, ни преклонения толпы,
– Не питайте лишних иллюзий: открытия делаются не каждый день. Чтобы в зрелую пору появилась удачная идея, нужен упорный однообразный труд и долгие раздумья. Вспоминать тех, кого любишь, тоже не бесполезно – это подбадривает. Здесь моя личная лаборатория, а с той стороны – лаборатория моих ассистентов. Я еще не имею права говорить о своих учениках, – это слово немного пугает меня. Мне кажется, что и я сам все еще ученик. Вот моя грифельная доска – как в школе.
– Школьник Лоран Паскье, соблаговолите подойти к доске и написать на ней какое-нибудь изречение, дев и з , – словом, что-нибудь прекрасное, – сказала девушка с напускной важностью.
Лоран взял мел и написал, медленно выводя каждую букву: «Жаклина», потом пониже: «Жаклина Беллек, мой друг».
– А дальше? – сказала девушка.
Лоран обернулся к ней.
– Дальше? Нет! Это будет чересчур длинно. Я тяжелодум. Чтобы выразить свою мысль, мне нужно много времени.
Несколько мгновений молодые люди смотрели друг на Друга, и Лоран, улыбнувшись, опять покраснел. Потом продолжал объяснения.
– Не думайте, – говорил о н , – что вы видели все, что есть в моем царстве. Работа у меня не из простых. Я руковожу отделением, занимающимся изготовлением вакцин и сывороток; в его составе находится экспериментальная лаборатория. Поймите: чтобы эксперимент принес пользу, он должен быть сначала всего лишь экспериментом. Широкой публике это неясно.
– Господин профессор, вы говорите сейчас не для широкой публики, а для Жаклины Беллек, то есть для публики очень, очень, очень маленькой, для публики невежественной и крайне доверчивой.
– Не смейтесь надо мной!
– А почему бы не смеяться, господин Паскье? Мой отец всегда утверждает, что насмешка – весьма ценное возбуждающее средство, что она успешнее, чем упреки, заставляет нас прислушаться к голосу совести.
Лоран в смущении покачал головой и заговорил о другом:
– Залы, где изготовляют вакцины, находятся внизу. Помещения у нас образцовые. Вот грузовой подъемник и опускное окошечко, через которое я могу наблюдать за сотрудниками и отдавать распоряжения. Но это еще не все. Взгляните в окно. Вон там – конюшни, где содержатся лошади, у которых мы берем кровь для сыворотки. Этот садик – тоже часть моей империи, и я сам подбираю для него цветы. Все здесь имело бы весьма суровый вид без этого клочка земли и зелени.
– Погодите, – сказала девушка . – Сначала вы говорили об области, потом о царстве, потом об империи. Мне кажется, что у вас голова кружится от гордыни.
Она опять засмеялась. Смех у нее был ясный и звонкий. Лоран смутился и снова покраснел, – справиться с этим он, к великому стыду своему, не мог. Он в растерянности потирал руки и бормотал, улыбаясь:
– Нет, не смейтесь надо мной, ведь... как бы это сказать? Я сразу же стану на вашу сторону, буду того же мнения, что и вы. Я себя отлично знаю. Не относитесь ко мне враждебно, ибо у меня ужасная способность: я сразу же становлюсь сторонником того, кому я неприятен. Да, поймите: ужасная способность ненавидеть себя, тем более что я довольно хорошо себя знаю...
Девушка слушала, и лицо ее вдруг приняло сосредоточенное выражение. Она сняла перчатку, протянула руку и осторожно, дружески коснулась тонким пальчиком щеки молодого человека.
Глава III
Успех в делах и суеверие. Пример Поликрата. В оркестре начинает звучать тема лжи. Грусть и замысел Жозефа Паскье. Истинный богач. Институт профессора Гийома де Неля. Набросок семейной сцены. Доктор Паскье не лишен последовательности. О том, что от застенчивости можно вылечиться. Случай с г-ном Жюлем Бобиашем. Богиня и пастух. Жозеф Паскье строит планы. Мыслитель, ни о чем не мыслящий
Лоран еще издали заметил и сразу же узнал лимузин, остановившийся между углом Гаврской улицы и воротами лицея Кондорсе. Он был наполовину жемчужно-серый, наполовину синий. За ветровым стеклом восседали шофер и выездной лакей в ливрее, выдержанной в тех же тонах, что и машина. Жозеф выскочил на тротуар и на несколько минут замер в неподвижности. Потом Лоран увидел, как он стал рукой делать какие-то жесты, должно быть, отдавая распоряжения, и затем исчез на лестнице метро.
«Н-да, Жозеф сегодня во всем черном, в одежде бедняка, – мысленно заметил Лоран. – Значит, состряпал выгодное дельце и хапнул изрядно денег».
Дела Жозефа, как было известно всему Парижу, шли блестяще, особенно после недавней вспышки войны на Балканах. Но Жозеф был суеверен и поэтому не ведал покоя. Все, кто хорошо его знали и имели возможность за ним наблюдать, замечали в характере этого ловкого дельца любопытные перемены. Он явно опасался, что удача изменит ему: на связке ключей он носил золотой талисман, никогда не решал никакого дела, предварительно не отыскав беспокойным взглядом какой-нибудь деревянный предмет, за который можно было бы подержаться, страшился числа тринадцать даже в деньгах, раз по двадцать в день твердил магическую защитную формулу, почерпнутую из какого-то восточного языка, нечто вроде «пум-аскара», которое его собеседнику обычно не удавалось расслышать, ибо Жозеф бормотал заклинание себе под нос, боясь, как бы кто-то другой не воспользовался этим преимуществом. Наконец, у него хранился старый потрепанный шевиотовый костюм, уже почти совсем негодный, в который он облекался дня два-три подряд, после того как ему удавалось заключить выгодную сделку. Так он по-своему обезоруживал судьбу, умерщвлял свою плоть, боролся с гордыней. Хоть он и не кидал, как самосский тиран Поликрат, свое золотое кольцо в море, он все же предписывал себе кое-какие лишения, избегал некоторых внешних признаков богатства, на время, и даже украдкой, воздерживался от дорогих английских костюмов, от роскошной обуви из дубленой телячьей кожи, от перчаток из свиной кожи и огромных белых шелковых кашне, которые изготовлялись по его особому заказу и стоили баснословных денег. Эти самоограничения давали двоякие результаты: с одной стороны они умеряли его суеверные страхи, с другой – вводили поверхностных наблюдателей в заблуждение относительно его капиталов и коммерческих успехов.
Все это Лоран узнал от г-на Мерес-Мираля, личного секретаря Жозефа Паскье. Но Лорану случалось забывать о том, откуда он получил сведения, и он самообольщался, приписывая их собственной проницательности.
«Я рассеян, – рассуждал Лоран, – и все на меня за это в обиде. Во многих случаях я веду себя как слепец или, по крайней мере, как простофиля. Но когда дело касается Жозефа, у меня появляется нюх, я сразу все разгадываю. Когда дело касается отца, я на расстоянии чую, что он собирается что-то выкинуть. Ничего удивительного! Я немало выстрадал от обоих... Куда же, однако, направился Жозеф?»
В этот миг Жозеф появился на тротуаре Амстердамской улицы, как раз возле Лорана.
– Давно ждешь меня? – спросил он.
– Нет, только что подошел, – ответил Лоран. – Ты не на машине?
Жозеф неопределенно повел рукой.
– На машине? На какой машине? Нет, я на метро.
«Поразительно! – подумал Лоран. – Сразу же вранье. И к чему это? По правде говоря, я сам немного виноват. Ведь и я приврал, сказал, будто только что приехал, и скрыл, что видел, как он выходил из своего лимузина».
Жозеф взял Лорана под руку, и они направились по Амстердамской улице. Молодой человек спросил:
– Зачем ты меня вызвал?
– Сейчас объясню, – многозначительно ответил Жо-з е ф . – Во-первых, я никогда не беспокою тебя понапрасну; во-вторых, речь идет об очень важном деле; в-третьих, я задержу тебя не больше часа; в-четвертых, несмотря на твой хмурый вид, мне приятно время от времени повидаться с тобою в более или менее интимной обстановке. Да, никогда я тебя не беспокою зря: я слишком хорошо знаю цену времени. Даже время мечтателей кое-что стоит.
– Ну, ну, не нападай!
– Это не нападки. Я не презираю мечтателей, да и сам я порою мечтаю, – когда вздумается.
Жозеф взял Лорана за руку так непосредственно и сердечно, что молодой человек удивился.
«Должно быть, я ошибся, – подумал он. – Он поддается таким дружелюбным порывам, когда ему бывает тяжело, когда ему хочется, чтобы его пожалели. Право же, этого молодца не разгадать».
– Ты плохо меня знаешь, братец, – шептал Жозеф Паскье доверчиво и грустно, склонив голову ему на плечо.
Жозеф был выше и внушительнее брата. У него была мускулистая шея, широкое решительное лицо с темными усами, подстриженными на американский лад, бледно-голубые глаза, смотревшие настойчиво и волнующе, могучий низкий голос, – но теперь голос у него неожиданно задрожал.
– Тебе только кажется, что ты меня знаешь, – продолжал он, – а на самом деле ты не знаешь, и прежде всего потому, что недолюбливаешь меня.
– Ну, давай без сентиментальностей, – сказал Лоран, смутившись.
Жозеф поднял голову, несколько мгновений смотрел на клочок неба, видневшийся между домами, потом тихо сказал:
– Мне хочется сделать что-нибудь неожиданное, что-нибудь необыкновенное.
– Вот как? – молвил Лоран. – Скучаешь?
Жозеф с удивлением покачал головой:
– Скучаю? Вот уж ничуть! Со мной этого не бывает. Однако...
Он большим пальцем переместил на голове котелок и продолжал:
– Я не скучаю, но мне хотелось бы сделать что-нибудь непредвиденное, что-нибудь непредвиденное для меня самого.
– Что именно?
– Не знаю, не могу сказать. Что-нибудь, что порадовало бы меня.
– Значит, тебя не радует наживать деньги, – с горечью вскричал Лоран.
Жозеф потянул воздух, еле разжав губы:
– Тс! Позволь заметить, любезный Лоран, что у тебя совершенно нелепое представление о деньгах. Конечно, все дело в деньгах, я тысячу раз твердил тебе это, поскольку с помощью денег можно приобрести все остальное. Но и деньги, и все остальное... иной раз говоришь себе, что как-никак это еще не все. Погоди немного, ты идешь слишком быстро, а проклятая улица подымается вверх.
Лоран разглядывал брата сбоку с недоумением и любопытством. Он сказал, улыбнувшись:
– У тебя брюшко растет.
– Да, – согласился Жозеф, кивнув головой, – и это доказывает, что я не настоящий богач. Настоящие богачи едят, пьют, обжираются, но желудком не страдают и не толстеют. Я всего лишь дилетант.
–Привет дилетанту, – сказал Л оран. – Мне говорили, что у тебя двадцать миллионов, не считая недвижимости.
Жозеф уцепился за руку брата.
– Замолчи, несчастный! Кто тебе наговорил подобных глупостей? Зачем болтать? Зачем бросаться такими словами? А хуже всего то, что тебя могут услышать. Помалкивай! Впрочем, мы уже дошли.
– Дорогой мой, ты так и не сказал мне, куда ты меня ведешь.
– Ну, сейчас сам увидишь.
Братья остановились в конце Амстердамской улицы возле площади Клиши, у дома, с виду старинного и скромного. Вдруг Лоран испуганно прошептал:
– Это новая папина затея?
Жозеф не отвечал, и Лоран раза два-три топнул ногою.
– Бьюсь об заклад, это опять что-нибудь крайне неприятное.
Жозеф медленно кивнул головой.
– Не знаю. Мы не знаем. Не надо кипятиться.
Он пальцем указал на эмалированную табличку, прибитую сбоку от двери, с надписью:
ИНСТИТУТ ПРОФЕССОРА ДЕ НЕЛЯ
IV этаж прием ежедневно с девяти до двенадцати утра
– Поднимемся, – сказал Жозеф. – Все как следует разгляди. Прежде всего надо хорошенько разобраться. Может быть, все тут безупречно и даже почтенно.
– Но как ты это обнаружил? – прошептал Лоран.
– А агентура моя на что? Кроме того, я читаю газеты. Мне все известно. Этого требует мое ремесло.
Лестница, застеленная потертым ковром, тонула в пыльной полутьме.
– Но зачем мы, собственно говоря, идем?
– Мы произведем своего рода проверку. Ему, как тебе известно, доверять нельзя, и поэтому надо наводить справки. Вот четвертый этаж. Следуй за мной и не произноси ни слова.
На длинную, узкую площадку выходили две двери, на одной из коих была такая же табличка, как внизу.
– Видишь, – прошептал Жозеф. – Он за псевдонимом в карман не полез. Это название деревни, где он родился. Благодаря этому-то я все и раскрыл. Итак, звоню.
Послышался звонок, потом торопливые, четкие шаги. Затем девушка в юбке, сужающейся книзу, отворила дверь и ввела посетителей в некую прихожую.
– Желаете пройти вместе или по отдельности?
– Вместе, – ответил Жозеф.
– Хорошо, – сказала девушка. – Сначала пожалуйте в приемную. Я доложу профессору.
Братьев ввели в крошечную приемную с окном, выходящим на черный от угля дворик, где красовались две катальпы, на ветвях которых тщились распуститься несколько бутонов. Посреди комнаты стоял столик в стиле Людовика XV с проспектами и брошюрами. Остальное место было занято четырьмя-пятью разрозненными стульями. На стенах – несколько гравюр XVIII века: «Любовная записка», «Урок музыки».
Внимание Лорана тотчас же привлекла брошюра, несколько экземпляров которой было разложено на столике. Взяв один из них, он прочел:
ПРОФЕССОР ГИЙОМ ДЕ НЕЛЬ
доктор медицины секрет личного обаяния
Ниже значилось:
Станьте сильными и богатыми Что надо делать, чтобы преуспевать в жизни Застенчивость всего лишь болезнь Будущее принадлежит смелым
Среди брошюр было раскинуто множество листовок, на которых Лоран прочел следующие строки, набранные крупным шрифтом:
ПРЕОДОЛЕННАЯ ЗАСТЕНЧИВОСТЬ
ЛЕЧЕНИЕ В ДЕСЯТЬ СЕАНСОВ ПО МЕТОДЕ ДОКТОРА МЕДИЦИНЫ
– Вот оно что! – еле слышно промолвил Лоран. – Я так и думал, это дело нешуточное, так и думал, что это новая катастрофа.
Жозеф пожал плечами и шепнул:
– Не торопись. Не волнуйся.
Тут дверь отворилась, и в приемную вошел доктор Паскье. На нем был белый халат отличного покроя, с поясом. Холеной рукой он теребил свои длинные золотистые усы, несмотря на его возраст, стойко отказывавшиеся седеть; волосы, разделенные пробором посредине, спускались на лоб двумя прядями; цвета они были неопределенного, зато были волнисты, воздушны, чарующе игривы, как у тенора Капуля, которым доктор особенно увлекался в юности. Глаза у него были голубые, как утреннее небо, а в улыбке улавливались ирония и дерзость.
– Вот хорошо! – весело воскликнул о н . – Два клиента сразу! Вот удача. Итак, дети мои, вы страдаете застенчивостью? Клянусь, любопытная новость! И вы, как видно, хотите полечиться...
– Ну, папа, шутки в сторону, – сказал Жозеф.
– Дорогой мой, если не шутить, так чем же нам заняться?.. Ибо мне невдомек, зачем вы сюда явились.
– Но мы просто пришли с тобою повидаться, папа.
– В таком случае, бесценные мои мальчики, пройдите ко мне в кабинет. Мне не хочется раскрывать перед моей секретаршей наши маленькие секреты. Входите оба.
Доктор приподнял портьеру и пропустил Жозефа и Лорана в довольно просторную, скупо обставленную комнату, которую он только что назвал своим кабинетом.
– Садитесь, – сказал он с долгим напевным вздохом вроде тех, с каких обычно начинались склоки в их семействе. – Садитесь. Если вы собираетесь устроить мне очередную семейную сцену, – что я, с вашего позволения, считаю довольно неуместным, – то начинать ее надо сидя, дабы можно было вставать в моменты ораторского апогея.
– Папа, – пролепетал Лоран, – мы пришли не для того, чтобы устроить тебе сцену, а только чтобы узнать, чтобы понять.
– Что касается тебя, дорогой мой, – отрезал док-т о р , – ты мог бы записаться на полный курс лечения в моем институте, ибо ты, кажется, еще не преодолел своей врожденной застенчивости. Говори, говори, малыш. Ты даже еще не совсем четко говоришь слово «папа». Согласный звук «и» у тебя еще лишен должной взрывной силы. П... п... Сожми губы, потом резко раскрой их.
– Поговорим серьезно, – сказал Жозеф. – Мы пришли, чтобы...
– Понимаю, понимаю. Вы пришли не то чтобы следить за мною, а чтобы только разведать, что я тут делаю. Вы решили, что я задумал какую-нибудь новую, как вы выражаетесь, безумную выходку, и явились, как сами признаетесь, с намерением сунуть сыновние добропорядочные и почтенные носы в мои скромные делишки. А может быть, вы подумали, как бы отец не совершил что-либо порочащее семью, и поэтому забеспокоились. Так вот, любезные мои мальчики, позвольте сказать вам, что вы просто смешны.
Доктор Паскье зашагал взад и вперед по комнате, заложив руки за пояс халата; теперь усы его топорщились и шевелились, как лапки паука. Он бушевал:
– Можно подумать, что у вас одна забота: отравлять мне жизнь и препятствовать моим успехам. Я поставил перед собою задачу преодолеть препятствия. Я хочу заработать деньги, понимаете? А потом все узнают, что я собою представляю, и я проявлю себя в полной мере.
– В прошлом году ты собирался писать книги, стать крупным литератором, – сказал Жозеф . – И даже издал роман.
– Дорогой мой, меня тогда одурачил мошенник. Вернее сказать, хотел одурачить, но это ему не вполне удалось... Чтобы блистать в области литературы, надо прежде всего быть богатым, давать обеды, ужины, принимать у себя балерин, герцогов и дипломатов, приезжать к издателям в экипаже, запряженном парою, – словом, бросать деньги на ветер. Пример тебе – Сарду с его дворцами, поместьями, челядью. Пример – Ростан, который живет, как набоб. А вот тебе Батай, – уж на что худосочный драматург, а сажает гостей на кресла из белого мрамора, так что многие простужаются. Все эти молодцы, дорогой мой, преуспели в литературе потому, что у них были деньги. Вот так то! Чтобы зарабатывать деньги, надо прежде всего иметь их, и не тебе, Жозеф, отрицать это!
– Согласен. Однако...
– Никаких «однако», мальчик мой. А у меня как раз возникла идея. Чего другого, а идей у меня хоть отбавляй.
– И ты бросаешь литературное поприще?
– Вовсе нет! Сначала я заработаю денег, сколочу небольшой капитал, а тогда опять, уже во всеоружии, займусь литературой. Не думайте, что я непоследователен. Я последователен в высшей степени. Чтобы приняться за вторую книгу, мне надо немного постранствовать по свету. Да, нужны непосредственные наблюдения. Я последователен. Другие на моем месте пали бы духом. А я – наоборот, чем больше встречаю препятствий, тем больше мне хочется сокрушить их. Так вот, у меня возникла идея...
Доктор остановился перед сыновьями, мечтательно провел рукой по тщательно выбритому подбородку, понизил голос и как-то восторженно продолжал:
– Идея превосходная, уверяю вас. Будь бы у меня средства! Имей бы я возможность обосноваться, скажем, на бульваре Османа или даже в Елисейских полях, в доме с лифтом и роскошным ковром! Имей я деньги на покупку модной обстановки, американского бюро, будь у меня телефон, будь к моим услугам реклама в гораздо больших масштабах, чем сейчас...
Господин Паскье погружался в мечты. Лоран заметил вполголоса:
– Но ведь у тебя степень доктора медицины. Мне кажется, что уважение к науке...
– Ну, ну, ну! – воскликнул господин Паскье. – Бедняга Лоран, ты сам не смыслишь, что говоришь. Уж не воображаешь ли ты, что я занимаюсь шарлатанством, что думаю только о деньгах? Ты плохо знаешь меня, мальчик. Я всесторонне изучил вопрос. Я разработал определенную методу. То, чем я занимаюсь, – столь же научно, а порою даже основательнее работ других ученых, например, в Сорбонне.
– В таком случае, папа, почему бы тебе не продолжать...
– Погоди, Лоран, – проворчал Жозеф, – дай ему хоть раз высказаться. Доводы его не так уж плохи.
– Зачем, – упрямо продолжал Лоран, – зачем выступать под чужим именем и придавать всему этому характер чего-то, чего-то...
– Дорогой мой, – ответил доктор с ангельской улыбкой , – я поступил так только из уважения к вам, чтобы чувствовать себя свободнее, чтобы мне ничто не мешало. Сначала я хотел было назваться Паскье де Нелем. Но вы, пожалуй, подняли бы шум. Я написал: профессор де Нель, ибо не скрою от вас, что частица «де» производит впечатление определенной изысканности, солидности, незаурядности... Входите! Что вам?
Девушка в юбке, суживающейся книзу, которую доктор называл своей секретаршей, появилась на пороге.
– Господин профессор, – сказала она, – вас ждут в гостиной.
– Пациент?
– Да, молодой человек лет двадцати пяти – тридцати. Говорит, что пришел по объявлению.
Врач на минуту задумался, но глаза его тут же оживились, и он сказал:
– Дайте, пожалуйста, мадемуазель, этим господам халаты, – это мои знакомые. Вы оба наденете халаты и сядете вот здесь. Возьмите в руки блокноты и делайте вид, будто отмечаете что-то, записываете рецепты, словно вы мои ученики. Вам хотелось все узнать. Ну вот и узнаете. Скрывать мне нечего. Пригласите сюда пациента.
Жозеф и Лоран облачились в халаты и уселись по сторонам письменного стола. Секретарша ввела белокурого молодого человека с миловидным лицом, усеянным веснушками.
– С адитесь, – пригласил профессор.
Молодой человек сел на стул посреди комнаты. Секретарша скромно удалилась.
– Эти господа – мои постоянные ассистенты, – пояснил профессор. – Отлично. Сядьте поудобнее, на обе ягодицы, мосье! Это очень важно. Как вас зовут? Повторите... Еще раз. Прежде всего надо уметь хорошо произносить свое имя. Я вас не вполне понял. Кажется, Жюль Бобиаш?
– Так точно, мосье: Жюль Бобиаш.
– Это не от вас зависит, но нельзя сказать, чтобы такое имя особенно подходило для человека застенчивого. Жюль – имя неудачное. Это имя Юлия Цезаря, спору нет, однако в военной среде оно опорочено. Придется его заменить. Почему бы вам не зваться Сезар Бобиаш, например? Тогда «Бобиаш», звучащее несколько нелепо, сразу приобретет оттенок мужественный и внушительный. Отлично. Ваша профессия?
Молодой человек на мгновение потупился, как бы собираясь с силами, потом пролепетал:
– Я служу в банке.
– Так. И вы желаете вылечиться от застенчивости?
– То есть... Да, именно от застенчивости.
Молодой человек не был заикой, но временами он не сразу произносил нужное слово, мешкал, потом выпаливал его как бы очертя голову.
– Курс лечения у меня методический и состоит из трех этапов, – говорил господин Паскье. – Первый этап представляет собою практические упражнения, – всего десять сеансов, которыми руковожу я сам. Второй этап заключается в чтении научного труда, написанного вашим покорным слугою; в этом труде речь идет о самосознании личности, о том, как ее выявить, о различных ее проявлениях. Наконец, все это дополняется специальными лекарствами в виде пилюль и укрепляющего вина, ибо застенчивость не что иное, как недуг, и с нею надо бороться всеми возможными терапевтическими средствами. Секретарь ознакомила с условиями лечения? Если вы согласны с ними, мы начнем немедленно.
Молодой человек два-три раза решительно кивнул головой. Он делал отчаянные усилия, чтобы проглотить слюну, которой у него набрался полон рот; руки он держал на коленях, и они заметно дрожали.
– Господин Бобиаш, – сказал врач, – итак, приступим к делу, начнем с приветствия, рукопожатия, с первых слов. Благоволите выйти отсюда. Сначала возьмите шляпу. Вы выйдете отсюда, затем войдете, как подобает. Вы стучитесь. Я откликаюсь. Вы входите и представляетесь. Вот так. Да, пожалуйста. Войдите.
Молодой человек послушно удалился в коридор, потом сразу приотворил дверь. Доктор, с указкой в руке, стоял посреди комнаты и командовал, жестикулируя, как укротитель:
– Отлично, отлично. Во всяком случае, недурно. Шляпу чуточку набок. Не набекрень, а чуть-чуть набок. Итак, вы входите. Сделайте, пожалуйста, четыре шага уверенно и четко. Еще раз. Тверже в коленах. Хорошо. И улыбайтесь. Когда я говорю: «улыбайтесь» – это не значит: «откройте рот». Это значит: «придайте лицу выражение любезное, ласковое, веселое». Хорошо. Не пересаливайте. Сделайте плавное движение рукою и протяните ее мне. Внимание! Пошире раскройте ладонь. Руки у вас не потеют. Это счастье. Обычно у застенчивых они потеют. И, может быть, именно этого-то люди и стесняются. Пожмите мою руку. Не бойтесь, что сделаете мне больно. Пусть все это дышит искренностью, простодушием, врожденной силою. Хорошо. Вот вы вошли – решительно и даже победоносно. Но все же надо было подождать, пока я крикну: «Войдите», а затем уже бодрым шагом войти. Каблуками стучите чуточку погромче. Хорошо. Теперь раза два-три слегка откашляйтесь. Нет, нет, у вас получается, как у астматика. А вы откашляйтесь, как человек, прочищающий голос. Вынесите вперед правую ногу и два-три раза скромно, но решительно согните ее в колене, – вот смотрите, как я сделаю.
Доктор несколько раз оглушительно крякнул и судорожно распрямил колено.
– Все это выходит у вас неплохо. Теперь возвысьте голос и предложите, скажем, в чем-нибудь свои услуги.
Молодой человек слегка побледнел, два-три раза проглотил слюну и невнятно промычал несколько слов:
– Сударь, я хотел бы... касательно какой-нибудь должности...
– Ох нет, нет, – остановил его доктор. – Это никуда не годится. По части жестов еще куда ни шло, хоть и тут далеко не все в порядке. А уж в отношении красноречия – все надо иначе. Во-первых – долой слюну, понимаете? Прежде чем начать речь, незаметно сплюньте ее в платок. Слюна при доверительном разговоре отнюдь не желательна. Затем – погромче, побойчее, поагрессивнее! Чтобы облегчить задачу, я в виде исключения сейчас перейду к упражнению из четвертого сеанса – к упражнению по перебранке. Поймите, мосье, хорошенько, что я хочу сказать. Вы должны упрекать меня, говорить мне самые неприятные вещи. Словом, должны осыпать меня бранью. Просто для того, чтобы развить у вас напористость, боевой дух.
– Но... – начал было молодой человек, побагровев.
– Друг мой любезный, не бойтесь, вы ведь понимаете, что все это лишь нарочно придумано, чтобы развить в вас агрессивность, которой вы, по-видимому, совершенно лишены. Итак, смелее. Предположим, что я отказываю вам в месте, которого вы добиваетесь, и постарайтесь запугать меня. Примите во внимание, что в данном случае, как и во всех вообще, лучший способ преодолеть свою природную застенчивость – это ошеломить противника или, если хотите, собеседника. Итак, я усаживаюсь за письменный стол и жду вашего нападения.
Молодой человек дрожащими руками повертел шляпу. Он делал чудовищные усилия, чтобы преодолеть смущение, потом беззвучно забормотал:
– Вы мне обещали место... Нехорошо... Я надеялся... гм... гм... что вы вспомните обо мне... Право же, так поступать нехорошо...
Доктор Паскье вскочил с места. Он хохотал и хлопал в ладоши.
– Никуда не годится. Позвольте подсказать вам тон, темп и даже отдельные выражения. Теперь сядьте вы и мотайте себе на ус. Начинаю. «Сударь, я сделал честь руководимой вами фирме, попросив принять меня в число ее сотрудников. Сначала, сударь, вы ограничились молчанием, что совершенно неприлично, а более настойчивой моей просьбе, как говорится, не дали ходу. Так знайте же, сударь: я очень рад, что не поступил в фирму, которая пользуется в парижских торговых кругах весьма нелестной репутацией. Да будет вам известно, что я особенно радуюсь тому, что мне не придется приветствовать в качестве моего непосредственного начальника лицо, которое я считаю прохвостом и хамом, ибо вы, сударь, как есть хам, и я мог бы, сударь, добавить к этому еще кое-что...
Тут доктор Паскье резко остановился, понизил голос, успокоился, улыбнулся и сказал, подпрыгнув:
– В особо серьезных случаях вы можете употребить даже слово «рогоносец», – оно хорошо звучит и производит неотразимое впечатление. Но учтите, о чьей голове идет речь. Теперь начнем сначала, и скажите мне краткую, но прочувствованную речь. Но даже условно, прошу вас, в отношении меня не употребляйте слово «рогоносец»: я этого, пожалуй, не выдержу. Это будет свыше моих сил. Итак, смелее, дорогой мой!
Молодой человек поднялся с места, сплюнул в платок, сделал два шага, швырнул шляпу на пол и, вдруг побледнев, сказал:
– Вы мне обещали место. Вы мне его не даете. Вы мерзкий тип, жулик, мошенник, проходимец. Не знаю... не знаю... что только сдерживает меня, а то бы я...
– Стоп! – вскричал доктор, властно подняв руку. – Стоп! Теперь уже гораздо лучше. Но не увлекайтесь. Я заметил, что приступать к четвертому сеансу с новичками небезопасно. Остерегайтесь также слова «мошенник». Оно может повлечь за собою последствия. Предпочтительнее выражаться так: «Я мог бы обозвать вас мошенником, однако не делаю этого» – таким образом, вы остаетесь неуязвимым с точки зрения правосудия. Однако вы в самом деле чрезвычайно застенчивы, ибо вскипаете немедленно. Поэтому я вам для начала дам рецепт номер два. Это средство не содержит рвотного. Можете вы прийти завтра?
– Могу, господин профессор.
– Отлично. Мы сразу же приступим к более сложным упражнениям. Шестой и седьмой сеансы посвящаются отношениям с женщинами... Я имею в виду отношения общественные и повседневные. Что касается отношений иного рода, то я смогу вам дать лишь завуалированные советы. Вопрос исключительно деликатный. Последний сеанс посвящается уходу, я имею в виду особое искусство удаляться из гостиной, прощаться, расставаться, скажем, с возлюбленной или с другом. Вот увидите, как это увлекательно. Не скрою: начали вы довольно удачно. Не беспокойтесь: вас вполне можно вылечить. Мой секретарь даст вам брошюру – ту, что подходит к вашему случаю. Насчет гонорара узнайте опять-таки у секретаря. Признайтесь, что вы чувствуете себя уже гораздо увереннее.
Молодой человек рассмеялся.
– А ведь правда! – сказал о н . – Правда, увереннее!
Доктор отечески потрепал молодого человека по плечу и сказал:
– Мне попадались субъекты во сто раз труднее вас, а теперь они входят в кабинет министра так же спокойно, как в табачную лавочку. До завтра, господин Бобиаш. Левой рукой слегка раскачивайте шляпу, а правую на секунду суньте в карман брюк. Плавно выньте ее и протяните мне непринужденным, гибким движением – вот так, как я, смотрите. Просто, изящно. Ну что ж, получается неплохо. До свиданья.